Текст книги "Культура и империализм"

Культура империализма не была невидимой, она не прятала свои родственные связи и интересы. С точки зрения главных своих направлений эта культура достаточно прозрачна, чтобы мы могли заметить тщательно прописанные в ней знаки, а также обнаружить, как мало им уделяли внимания прежде. Почему же сегодня эти знаки представляются столь интересными, например, для написания разных книг, в том числе и моих? Стоит заметить, что этот интерес обусловлен не столько ретроспективной мстительностью, сколько укрепившейся необходимостью простроить связи и соединения, чтобы эту культуру увидеть. Одним из достижений империализма стало сближение мира, и несмотря на то, что в процессе жизни империй граница между европейцами и туземцами проводилась безжалостно и принципиально несправедливо, большинство из нас должны рассматривать исторический опыт империй как совместный. Задача состоит в том, чтобы описать этот опыт как принадлежащий индийцам и британцам, алжирцам и французам, европейцам и африканцам, азиатам, латиноамериканцам и австралийцам. несмотря на все ужасы, кровопролития и мстительную горечь.

Мой метод заключается в том, чтобы сосредоточиться на отдельных произведениях, прочитать их сначала как великие тексты творческого или интерпретационного воображения, а затем показать их как часть взаимоотношений между культурой и империей. Я не верю в то, что авторы могут механически детерминироваться идеологией, классом или экономической историей, но полагаю, что они являются частью своих обществ, которые определяются историей и социальным опытом. Культура и составляющие ее эстетические формы проистекают из исторического опыта, и это одна из главных тем моей книги. Работая над «Ориентализмом», я обнаружил, что нельзя понять исторический опыт через списки или каталоги, и какую бы широкую область ты ни покрыл, все равно будут упущены какие-то книги, статьи, авторы и идеи. Поэтому я постарался рассмотреть наиболее важное и существенное, заранее признавшись себе в том, что моей работой управляет осознанный выбор. Надеюсь, читатели и критики воспользуются этой книгой в своих исследованиях и текстах об историческом опыте империализма. Обсуждая и анализируя этот по-настоящему глобальный процесс, я вынужден быть одновременно очень общим и кратким; и все-таки я уверен, что никто не пожелал бы, чтобы эта книга стала еще толще!

Несколько империй остались за пределами моего внимания: Австро-Венгрия, Россия, Османская империя, Испания и Португалия. Это ни в коем случае не означает, что господство России в Центральной Азии и Восточной Европе, Стамбула – над арабским миром, Португалии – в нынешних Анголе и Мозамбике, Испании – в Латинской Америке и на Филиппинах было благословенным (и, следовательно, достойным одобрения) или менее империалистическим. Но я рассматриваю британский, французский и американский опыт как внутренне цельный и имеющий в своей основе особую сосредоточенность на культуре. Англия – это, безусловно, отдельный класс империй, она была самая крупная, масштабная и влиятельная; Франция на протяжении почти двух столетий пыталась с ней соперничать. Поскольку нарратив играет весьма значительную роль в имперском приключении, то неудивительно, что Франция и (особенно) Англия обладают непрерывной традицией романа, которую не стоит сравнивать с другими странами. Америка как империя начала функционировать только в XIX веке, но во второй половине XX века, после распада Британской и Французской, она стала прямым наследником своих великих предшественников.

Есть еще две причины, по которым я сосредоточился именно на этих трех империях. Во-первых, идея заморского правления – прыжка за границы сопредельных территорий к далеким землям – занимает особое место в этих трех культурах. Эта идея часто встречается как в планах, так и в художественной литературе, географии и искусстве, и она обретает постоянное место в процессе экспансии, управления, вложения средств и создания эмоциональной привязанности. В имперской культуре Британии и Франции, а затем, по-своему, и в США проступает определенная систематичность, которая не так заметна в других империях. Именно это я имею в виду, когда употребляю выражение «структура оценок и отсылок». Во-вторых, именно в орбите этих империй я родился, вырос и живу сегодня. Я чувствую себя здесь как дома, однако остаюсь при этом туземцем, выходцем из арабского и мусульманского мира[69]69
  Эдвард Саид родился в 1935 г. в Иерусалиме, а ранние годы провел в Каире, где и получил образование. См. подробнее: Brennan T. Places of mind: a life of Edward Said. New York, 2021.


[Закрыть], человеком, принадлежащим другой стороне. Из-за этого у меня сформировались ощущение жизни по обе стороны империи и желание посредничать между ними.

В целом это книга о прошлом и настоящем, о «нас» и о «них», и каждый из этих элементов рассматривается с нескольких, зачастую отдельных или противоположных сторон. Хронологически книга заканчивается вместе с концом холодной войны, когда Соединенные Штаты остались единственной в мире сверхдержавой. Для преподавателя и интеллектуала арабского происхождения жизнь в США в этот период порождает определенное количество опасений, которые повлияли и на эту книгу, равно как и на всё то, что я написал после выхода «Ориентализма».

Во-первых, это угнетающее чувство, когда используемые в нынешней американской политике формулировки кажутся слишком знакомыми. Каждый центр метрополии, стремившейся к глобальному господству, говорил и, увы, делал примерно одно и то же. Это всегда апелляция к силе и национальным интересам при вмешательстве в дела малочисленных народов; тот же разрушительный потенциал можно встретить в малейших препятствиях или в мятежах туземцев, когда они свергают мягкотелого и непопулярного правителя, который вцепился в кресло и держится за него с помощью имперских войск. Существует ужасающе предсказуемый маркер. Он заключается в том, что употребление исключающего «мы», отделяющего себя от империй, от ошибок держав прошлого, – это маркер, за которым сразу следуют грубые ошибки, и свидетельства тому войны во Вьетнаме и в Заливе. Но хуже всего то, что с этими практиками, пусть и пассивно, но сталкиваются и работают интеллектуалы, художники и журналисты, занимающие прогрессивные позиции и полные восхищенных чувств, но резко меняющие свою точку зрения, как только дело доходит до того, что происходит под флагом их государства за границей.

Возможно, напрасно, но я надеюсь, что история империализма, рассказанная через призму культуры, может пригодиться как в качестве наглядных примеров, так и в профилактических целях. В XIX–XX веках империализм неумолимо продвигался вперед, но параллельно развивалось и движение сопротивления. Методологически я пытаюсь показать две эти силы вместе. Это ни в коей мере не защищает восставших жителей колоний от критики. Как показывает любое исследование постколониальных государств, удачи и неудачи национализма (к последним можно отнести сепаратизм и нативизм[70]70
  Нативизм – ограничение прав мигрантов в пользу местного населения.


[Закрыть]) не всегда в сумме создают привлекательную картину. Об этом, конечно, следует говорить не только чтобы показать, что у Иди Амина[71]71
  Иди Амин (около 1925–2003) – угандийский военный и политический деятель. Проводил политику террора против собственного населения.


[Закрыть] и Саддама Хусейна всегда были альтернативы. Западный империализм и национализм третьего мира питают друг друга, но даже в худших своих проявлениях они не являются ни монолитными, ни предопределенными. Культура также не монолитна, и она не может быть эксклюзивной собственностью Востока или Запада или же каких-то групп, состоящих из мужчин или женщин.

И все-таки это довольно мрачная история, зачастую – обескураживающая. Сегодня ее смягчает появление в разных точках нового политического интеллектуального сознания. Это второе опасение, которое сподвигло меня на создание этой книги. Как бы много ни раздавалось причитаний о том, что старое течение гуманитарных исследований подчинилось политическому давлению, тому, что называется культурой жалобы, разного рода чрезвычайно переоцененных претензий, высказанных от имени ценностей «Запада», «феминизма», «афроцентризма» или «исламоцентризма», этим все не исчерпывается. Возьмем, к примеру, сферу ближневосточных исследований. В тот момент, когда я писал «Ориентализм», в ней доминировал агрессивно маскулинный и снисходительный тон. Но даже если взять только работы, вышедшие за последние три-четыре года, – «Завуалированные эмоции» Лайлы Абу-Лагод[72]72
  Лайла Абу-Лагод (род. 1952) – антропологиня, проводившая полевые исследования в Египте, профессорка Колумбийского университета.


[Закрыть], «Женщина и гендер в исламе» Лейлы Ахмед[73]73
  Лейла Ахмед (род. 1940) – специалистка по религиоведению, исследовательница ислама, преподавательница Гарварда.


[Закрыть], «Женское тело» и «Женский мир»[74]74
  Федва Молти-Дуглас (род. 1946) – писательница и исследовательница, специалистка по исследованию феминизма и гендерных вопросов. Заслуженная профессорка Университета Индианы.


[Закрыть] Федвы Молти-Дуглас[75]75
  Abu-Lughod L. Veiled Sentiments: Honor and Poetry in a Bedouin Society. Berkeley: University of California Press, 1987; Ahmed L. Women and Gender in Islam: Historical Roots of a Modern Debate. New Haven: Yale University Press, 1992; Malti-Douglas F. Woman’s Body. Woman’s World: Gender and Discourse in Arabo-Islamic Writing. Princeton: Princeton University Press, 1992.


[Закрыть], то проступают совершенно иные идеи в отношении ислама, арабов и Ближнего Востока, подрывающие в значительной степени прежний деспотизм. Это продвигающие феминистские взгляды работы, но важность их состоит в том, что они не носят исключающий характер. Они демонстрируют разнообразие и сложность опыта, существующего под слоем тотализирующего дискурса ориентализма и ближневосточного (по преимуществу мужского) национализма. Тексты глубоко продуманы с политической и интеллектуальной точки зрения, соответствуют лучшим теоретическим историческим научным образцам. Авторы ангажированы, но не скатываются в демагогию, чувствительны к женскому опыту, но не впадают в крайности. Эти работы написаны учеными разного происхождения с разным образовательным бэкграундом, но все они находятся в диалоге относительно положения женщин на Ближнем Востоке.

Ревизионистское течение в науке, представленное также «Риторикой английской Индии» Сары Сулери[76]76
  Сара Сулери Гудйер (1953–2022) – писательница и профессорка английской литературы в Йельском университете.


[Закрыть] и «Критическими площадками»[77]77
  Лайза Лоу (род. 1955) – специалистка по миграции, исследованиям этничности и расы, а также истории Америки в Йеле.


[Закрыть] Лайзы Лоу[78]78
  Suleri S. The Rhetoric of English India. Chicago: University of Chicago Press, 1992; Lowe L. Critical Terrains: French and British Orientalisms. Ithaca: Cornell University Press, 1991.


[Закрыть], как минимум разнообразило, если не полностью сломало представление о географии Индии и Ближнего Востока как о гомогенной и упрощенно понимаемой области. Ушли в прошлое бинарные оппозиции, столь дорогие националистическому и империалистическому предприятию. Взамен мы начинаем ощущать, что старые авторитеты нельзя просто заменить новыми, зато быстро проступают новые ориентиры, протянувшиеся через границы, классы, нации и сущности, и именно эти новые линии бросают сегодня вызов определению статичного понятия идентичности, которое было сердцевиной культурной мысли в эпоху империализма. Более чем пятисотлетняя история систематического обмена между европейцами и «другими» пронизана всего лишь одной идеей с небольшими вариациями: есть «мы» и «они», и каждый образ остается ясным, устоявшимся и непоколебимо самоочевидным. Я уже писал в «Ориентализме», что это различие восходит к текстам древних греков о варварах, но кто бы ни находился у истоков подобного представления об «идентичности», к XIX веку оно стало лейтмотивом как империалистических культур, так и культур, пытающихся сопротивляться проникновению Европы.

Мы остаемся наследниками стиля, в котором человек определяется через нацию, которая черпает свою власть из предположительно непрерывной традиции. В Соединенных Штатах вопросы культурной идентичности, разумеется, уступают по значимости спорам о том, какие книги и персоналии составляют «нашу» традицию. В целом попытки доказать, что та или иная книга входит (или не входит) в «нашу» традицию, – это одно из самых изнурительных занятий, которое можно себе представить. Оно гораздо чаще провоцирует эксцессы, чем привносит точность в историческое наследие. Хочу только отметить свою нетерпимость к позиции, что «мы» должны быть озабочены только – или в основном – тем, что есть «наше», и тем более я не примирюсь с теми, кто требует от арабов читать арабские книги, использовать арабские методы и так далее. Как любил говорить Сирил Джеймс, Бетховен в той же мере принадлежит жителям Вест-Индии[79]79
  Вест-Индия – историческое название островов Карибского моря.


[Закрыть], как и немцам, потому что его музыка – это часть всемирного наследия человечества.

Идеологические дебаты вокруг проблемы идентичности логичным образом переплетаются с интересами и повестками различных групп, в которые входят далеко не только угнетаемые меньшинства, настаивающие на приоритетах, отражающих именно их интересы. Поскольку значительная часть книги посвящена тому, что читать об актуальной истории, то здесь я лишь кратко резюмирую свои идеи. Прежде чем мы договоримся о том, из чего сделана американская идентичность, мы должны признать, что, будучи обществом иммигрантов-поселенцев, выстроенным на развалинах внушительного туземного присутствия, американская идентичность слишком разнообразна, чтобы быть унитарной и гомогенной. Даже внутри нее происходит битва между сторонниками унитарной идентичности и теми, кто склонен рассматривать ее как многосоставную сущность, не сводимую к чему-то одному. Эта оппозиция предполагает две разные точки зрения, две историографии: одну – линейную и категоризирующую, вторую – полифоничную и кочевую.

Мой тезис: только вторая точка зрения полностью восприимчива к реалиям исторического опыта. Все культуры вовлечены друг в друга, отчасти благодаря империи. Культура не бывает отдельной и чистой, все культуры гибридны, гетерогенны, исключительно дробны и немонолитны. Это справедливо в равной мере как для Соединенных Штатов, где многое выстроено на опасностях «не-американизма», так и для современного арабского мира, где подобную роль выполняют угрозы «арабизму». Охранительный, реакционный, даже параноидальный национализм зачастую, к сожалению, вплетен в полотно образования, когда школьников и студентов учат почитать и восхвалять уникальность своей традиции (обычно и неизбежно за счет других). Именно к таким, некритичным, неразмышляющим формам обучения и обращена моя книга, предлагающая корректирующую и терпеливую альтернативу, а также новые варианты исследования этих форм. В процессе написания я пользовался утопическим пространством университета, который, на мой взгляд, должен оставаться местом, где подобные жизненно важные проблемы изучаются, обсуждаются и обдумываются. Если университет станет местом, где социальные и политические вопросы навязываются или разрешаются, то у него пропадет важная функция, и он превратится в дополнение к правящей политической партии[80]80
  Проблема положения университета и его роли в создании иерархий, включенности университета в политические процессы – одна из тем, связанных с современными процессами деколонизации. См. подробнее: Gebrial D, Gurminder K., Nisancioglu B. K. Decolonising the University. Pluto press, 2018.


[Закрыть].

Не хотелось, чтобы меня неправильно поняли. Несмотря на всё свое культурное разнообразие, Соединенные Штаты являются и, несомненно, останутся цельной нацией. Это же справедливо и для других англоговорящих стран (Великобритания, Новая Зеландия, Австралия, Канада), и даже для Франции, где сегодня живут большие иммигрантские диаспоры. Разумеется, в обсуждении этих вопросов много полемической поляризации, о которой Артур Шлезингер[81]81
  Артур Шлезингер (1917–2007) – американский историк и социолог.


[Закрыть] говорит как о болезненном изучении истории, но, на мой взгляд, всё это не предвещает распад республики[82]82
  Schlesinger. Jr. A. M. The Disuniting of America: Reflections on a Multicultural Society. New York: Whittle Communications, 1991.


[Закрыть]. В целом лучше исследовать историю, чем подавлять или отрицать ее. Тот факт, что Соединенные Штаты включают в себя столько историй, настойчиво требующих внимания, никак не должен пугать, поскольку многие из них существовали здесь всегда и именно они создали единое американское общество, политиков и даже стиль историографии. Другими словами, результатом актуальных дебатов на тему мультикультурализма едва ли станет «ливанизация»[83]83
  «Ливанизация» – превращение государства в очаг затяжного конфликта как результат неудачных политических решений.


[Закрыть] страны, а если эти дебаты укажут путь политических изменений, по итогам которых женщины, меньшинства и недавние иммигранты разглядят себя в этой истории, то этого не следует бояться, от этого не следует защищаться. Необходимо помнить, что нарративы эмансипации и просвещения в своих самых мощных формах были нарративами объединения, а не разделения, историями людей, некогда исключенных из основной группы, а теперь сражающихся за свое место в ней. И если старые, привычные идеи основной группы оказались недостаточно гибкими или щедрыми, чтобы принять новые группы, то следует менять именно эти идеи, что гораздо лучше, чем отвергать сами группы.

Последнее, на чем я хочу акцентировать ваше внимание, – то, что эта книга написана изгнанником. По объективным причинам, неподвластным моему контролю, я вырос арабом с западным образованием. Сколько себя помню, я ощущал свою принадлежность к обоим мирам, полностью не относя себя ни к тому, ни к другому. Однако за время моей жизни те части арабского мира, к которым я был наиболее привязан, либо полностью были изменены войнами и гражданскими конфликтами, либо просто перестали существовать. На протяжении длительных периодов времени я оставался аутсайдером и в США, особенно когда они объявили войну и встали в глухую оппозицию к (далеким от совершенства) арабским культурам и обществам. Но когда я говорю «изгнанник», то не подразумеваю под этим какую-то печаль или лишения. Напротив, принадлежность, так сказать, к обеим сторонам имперской пропасти позволяет вам их обе понять. Кроме того, Нью-Йорк, где писалась вся книга, во многих отношениях остается городом изгнанников par excellence и при этом включает в себя манихейскую городскую колониальную структуру, описанную Фаноном[84]84
  Фанон в работе «Черная кожа, белые маски» упоминает планировку и образ города Фор-де-Франс, столицы Мартиники, сопоставляя его с местным населением и их отношением к метрополии. «Манихейская структура» – отсылает к дуализму, радикальному противопоставлению двух элементов. См. подробнее: Фанон Ф. Черная кожа, белые маски. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2022.


[Закрыть]. Возможно, окружающая меня среда стимулировала вопросы и толкования, приведенные в этой книге, но она, безусловно, дала мне возможность ощущать принадлежность более чем к одной истории и более чем к одной группе. В какой мере такое состояние может рассматриваться как здоровая альтернатива обычному чувству принадлежности только к одной культуре и лояльности к одному народу, решать читателю.

Основные тезисы этой книги были изложены в ряде лекций, прочитанных в университетах Великобритании, США и Канады в 1985–1988 годах. За эти прекрасные возможности я глубоко обязан руководству и студентам Университета Кента, Корнелльского университета, Университета Западного Онтарио, Университета Торонто, Университета Эссекса. Самая ранняя версия была прочитана в Университете Чикаго. Более поздние версии, а также отдельные главы читались в виде лекций в Международной школе Йейтса в Слайго[85]85
  Международная летняя школа Йейтса – имеющая более чем 60-летнюю историю серия событий, призванная соединить деятелей культуры и академических исследователей на одной платформе. Проводится Международным обществом Йейтса в ирландском городе Слайго. Уильям Йейтс (1865–1939) – ирландский поэт и драматург.


[Закрыть], Оксфордском университете, Университете Миннесоты, Кингс-колледже Кембриджского университета, Дэвис-центре Принстонского университета, Беркбек-колледже Лондонского университета и в Университете Пуэрто-Рико. Я благодарен Деклану Кайберду, Шеймусу Дину, Дереку Хопвуду, Петеру Нессельроту, Тони Тэннеру, Натали Дэвис и Гьяну Пракашу, Артуру Уолтону Литцу, Питеру Хьюму, Дирдре Дэвид, Кену Бэйтсу, Тессе Блэкстоун, Бернарду Шарретту, Лин Иннис, Питеру Малфорду, Хервасио Луису Гарсиа и Марии де лос Анхелес Кастро[86]86
  Деклан Кайберд (род. 1951) – ирландский писатель и литературовед, исследователь современной ирландской литературы через призму постколониальной теории; Шеймас Дин (1940–2021) – ирландский романист, критик, специалист по интеллектуальной истории; Дерек Хопвуд (1933–2020) – специалист по истории Ближнего Востока, почетный профессор колледжа Святого Антония в Оксфорде; Петер Нессельрот (1935–2020) – пережил холокост, специалист по французской литературе и сравнительному литературоведению; Тони Тэннер (1935–1998) – британский литературовед, один из первых исследователей американской литературы; Натали Земон Дэвис (род. 1928) – специалистка по истории раннего Нового времени; Гьян Пракаш (род. 1952) – историк, профессор Принстона, член группы субальтерных исследований; Артур Уолтон Лиц (1929–2014) – литературовед, профессор английской литературы в Принстоне; Питер Хьюм (род. 1948) – литературовед, специализировался на испаноязычных произведениях; Дирдре Дэвид (род. 1934) – специалистка по викторианской литературе, авторка книг по биографиям британских романисток; Бернард Шарретт (возможно, 1944 – 2021) – выпускник колледжа Святого Эдмунда Университета Кембриджа, специалист по английской литературе; Лин Иннис – почетная профессорка Университета Кента (Великобритания), специалистка по постколониальной литературе; Хервасио Луису Гарсиа (род. 1941) – пуэрто-риканский историк, член Пуэрто-риканской академии; Мария де лос Анхелес Кастро – специалистка по истории и архитектуре Пуэрто-Рико.


[Закрыть] за их приглашения и теплый прием. В 1989 году мне выпала честь, прочитать первую мемориальную лекцию в честь Рэймонда Уильямса[87]87
  Реймонд Уильямс (1921–1988) – уэльский культуролог и литературовед, социалист, сотрудничал с Эриком Хобсбаумом (1917–2012), британским историком-марксистом.


[Закрыть] в Лондоне, на которой я говорил о Камю[88]88
  Альбер Камю (1913–1960) – французский философ, журналист, драматург. Лауреат Нобелевской премии.


[Закрыть]. Благодаря Грэму Мартину и покойной Джой Уильямс[89]89
  Грэм Мартин (1927–2004) – британский литературовед, активист левого толка; Джой Уильямс – супруга Реймонда Уильямса, занимавшаяся посмертным изданием его трудов и организацией фонда его памяти.


[Закрыть] это стало для меня запоминающимся опытом. Едва ли стоит говорить, что многие части этой книги пропитаны идеями и нравственным примером Рэймонда Уильямса, моего доброго друга и великого критика.

В процессе работы над книгой я беззастенчиво пользовался ресурсами интеллектуальных, политических и культурных ассоциаций, в том числе нескольких близких друзей, по совместительству редакторов журналов, где впервые появлялись некоторые фрагменты. Мои благодарности Тому Митчеллу (из Critical Inquiry), Ричарду Пуарье (из Raritan Review), Бену Сонненбергу (из Grand Street), А. Сиванандану (из Race and Class), ДжоАнн Выпиевски (из The Nation) и Карлу Миллеру (из London Review of Books)[90]90
  Том (W.J.T.) Митчелл – специалист по английскому языку и истории искусства; Ричард Пуарье (1926–2009) – профессор английского языка и литературы, активист; Бен Сонненберг (1936–2010) – публицист и литератор; Амбалаванер Сиванандан (1923–2018) – шри-ланкийский романист, активист и писатель; ДжоАнн Выпиевски – независимая журналистка, писательница, с 1982 по 2000 г. – редакторка The Nation; Карл Мюллер (1931–2014) – редактор, профессор современной английской литературы в Университетском колледже Лондона (UCL), автор книг по истории литературы.


[Закрыть]. Я также признателен редакторам лондонской газеты Guardian и Полу Кигану из издательства Penguin, под эгидой которого впервые были высказаны некоторые идеи этой книги. Многим друзьям я обязан за их терпимость, гостеприимство и критику: Дональду Митчеллу, Ибрагиму Абу-Лагоду, Масао Миёси, Жан Франко, Марианне Макдональд, Анвару Абдель-Малеку, Экбалю Ахмаду, Джонатану Каллеру, Гаятри Спивак, Хоми Баба, Бените Пэрри и Барбаре Харлоу[91]91
  Дональд Митчелл (1925–2017) – британский музыковед; Ибрагим Абу-Лагод (1929–2001) – палестинский политолог, общественный деятель, отец упомянутой выше Лайлы Абу-Лагод; Масао Миёси (1928–2009) – литературовед, специализировался на викторианской и японской литературах, исследователь проблем глобализации; Жан Франко (1924–2022) – американская исследовательница, специалистка по литературе Латинской Америки; Марианна Макдональд (род. 1937) – писательница, исследовательница греческой и ирландской литературы, драматургиня; Анвар Абдель-Малек (1924–2012) – политолог, философ; Джонатан Каллер (род. 1944) – профессор сравнительного литературоведения в Университете Корнелл; Гаятри Спивак (род. 1942) – философиня, участница группы субальтерных исследований, специалистка по сравнительному литературоведению; Хоми Баба (род. 1949) – философ, один из теоретиков постколониальных исследований, социолог; Бенита Пэрри (1931–2020) – одна из основоположниц постколониальной теории, специалистка по литературоведению, исследовательница творчества Конрада; Барбара Харлоу (1948–2017) – специалистка по литературоведению, постколониальная исследовательница, изучала прежде всего французскую и арабскую литературы.


[Закрыть]. С отдельным удовольствием выражаю признание за трудолюбие и проницательность отдельным моим студентам в Колумбийском университете, преподавать которым было крайне благодарным занятием. Эти молодые ученые и критики, сегодня хорошо известные и много публикующиеся, принесли мне много пользы своей блестящей работой: Энн Макклинток, Роб Никсон, Сувенди Перера, Гаури Висванатан и Тим Бреннан[92]92
  Энн Макклинток (род. 1954) – южноафриканская и зимбабвийская исследовательница, писательница, специалистка по проблемам гендера, расы в колониальном контексте, также занимается проблемами экологии, работает в Принстонском университете; Роб Никсон (род. 1954) – специалист по истории культуры и экологии, публицист, также работает в Принстонском университете; Сувенди Перера – специалистка по культурологии, авторка семи книг по проблемам справедливости и насилия, феминизма, миграции и т. п., работает в Университете Кёртин в Австралии; Гаури Висванатан (род. 1950) – специалистка по истории образования, религии и культуры, одна из ее последних публикаций посвящена русской оккультистке мадам Блаватской, работает в Колумбийском университете; Тимоти Бреннан (род. 1953) – профессор литературоведения, специалист по постколониальной теории, развитию гуманитарных наук в эпоху технонаук, автор биографии Э. Саида.


[Закрыть].

При подготовке рукописи разнообразную и неоценимую помощь мне оказали Юмна Сиддики, Аамир Муфти, Сьюзен Льота, Дэвид Бимс, Паола ди Робилант, Дебора Пул, Ана Допико, Пьер Ганье и Киран Кеннеди[93]93
  Юмна Сиддики – преподавательница английского языка и сравнительного литературоведения в Мидлберийском колледже; Аамир Муфти – профессор сравнительного языкознания в Калифорнийском университете; Паола ди Робилант – преподавательница итальянского языка, исследовательница сравнительного литературоведения; Дебора Пул – антропологиня, почетная профессорка Университета Джона Хопкинса; Ана Допико – преподавательница сравнительного литературоведения в Университете Нью-Йорка, специалистка по литературе Латинской Америки и Карибских островов.


[Закрыть]. Зайнеб Истрабади[94]94
  Зайнеб Истрабади (1955–2021) – с 1986 по 2001 г. административный и научный координатор Э. Саида в Колумбийском университете, профессорка Индианского университета, специалистка по арабскому языку, культуре Ближнего Востока и Северной Африки.


[Закрыть] с восхитительным терпением и мастерством решила сложную задачу по расшифровке моего непростого почерка и созданию нескольких последовательных черновиков. Я многим обязан ей за ее постоянную поддержку, добрый юмор и интеллигентность. На разных стадиях редакторской подготовки крайне полезными читателями и добрыми друзьями были Френсис Коуди и Кармен Каллил[95]95
  Френсис Коуди – редакторка, работает в литературном агентстве, супруга упомянутого выше Питера Кэри; Кармен Каллил (1938–2022) – австралийская редакторка, публицистка и писательница.


[Закрыть]. Моя глубокая благодарность и ошеломительное восхищение Элизабет Сифтон[96]96
  Элизабет Сифон (1939–2019) – редакторка, издательница и писательница. Происходила из семьи крупных американских реформистских теологов Нибуров. Супруга и соавторка историка Фрица Стерна (1926–2016).


[Закрыть] – моему многолетнему другу, превосходному редактору, точному и всегда симпатизирующему критику. Джордж Андреу был безупречно полезен в согласовании вопросов в процессе издания книги. Марьям, Вади и Найле Саид[97]97
  Марьям Саид – супруга Э. Саида, писательница, публицистка и активистка; Найла Саид – актриса, драматургиня, активистка и публицистка, дочь Э. Саида; Вади Саид – сын Э. Саида, юрист, исследователь, занимающийся проблемой прав человека.


[Закрыть], которые жили с автором этой книги в зачастую суровых условиях, моя сердечная благодарность за их постоянные любовь и поддержку.

Нью-Йорк, июль 1992 г.