Текст книги "Архитектор Гармонии"

Глава 4. Орден Золотого Гребня и сапоги-скороходы

«Орлиный клюв, язык змеиный, трёхрогий гребень золотой…

В ответе пред Небесной силой, – он стережёт Закон Земной.

Его Престол – Ключи от Неба, от душ людских и от побед.

Певец Зари и страж Эреба вновь гордо чествует Рассвет!»

(Стихи Ивана 4-го в переводе Егорши и Вани Бессонова)

День не задался с самого начала…

Старшая медсестра Мария, несколько раз открывала дверь палаты, сердито и зорко озирала пациентов, но в палату не заходила. Егор Алексеевич беззлобно препирался с Ваньшей-поэтом и призывал Сергеича быть судьёй в их спорах. А сам профессор увлечённо читал, принесённые Журналистом, статьи об эпохе Ивана Грозного.

Мелкий накрапывающий дождь за окнами палаты, казалось, не закончится никогда, а золотисто-багряная листва клёнов в парке явственно напоминала членам Лиги о приходе осени.

Стемнело неожиданно быстро. Александр Сергеевич удобно, расположившись на койке, пытался посвятить Егоршу в сложнейшую цепь собственных исторических догадок. Он зачитывал длиннющие выдержки из журналов о строительстве Храма Василия Блаженного, затем разговор перешёл на тему Иоанна Крестителя. Егор Алексеевич пытался что-то бессвязно отвечать профессору. А когда речь зашла о сложной и крайне запутанной родословной Ивана Четвёртого, Егор чуть было не уснул.

Поняв, что собеседник задремал, Профессор внимательно посмотрел на Егора Алексеевича и шёпотом произнёс:

– Добрых Вам сновидений, коллега, и лёгкого пробуждения! До завтра, Егор Алексеевич!

Егорша ничего не ответил. Он уже спал.

Через какое-то время, как это часто бывает после полуденного короткого крепкого сна, Егор пробудился и посмотрел в окно. Дождь прекратился, и только свет от фонарей расплескался чудесными лужицами на мокром асфальте больничных дорожек. Ему вспомнились слова профессора о древней Москве, Красной площади, и об эпохе Грозного Царя Ивана – о времени, ушедшем навсегда. Егору стало грустно от того, что он не может, как раньше пройтись по Пятницкой, зайти выпить пива в «Кабанчик», а потом шагать-шагать по старым улочкам на встречу с Историей. Егор Алексеевич долго силился вспомнить, как можно выйти к Васильевскому Спуску и Храму Василия Блаженного. «Нет, – расстроился Егорша. – Коли идти по Пятницкой напрямки, то никак не получится. А как же тогда? Раньше ведь хаживали, да не один десяток раз?! Стоп, пивная! А где же Балчуг – справа или слева?»

Неуёмная энергия бывшего работника осветительного цеха киностудии и пытливый ум исследователя пытались высветить в памяти карту Москвы со знакомыми с детства названиями улиц и переулков.

– Загородный проезд, Малая Тульская, а дальше-то куда? Прямо по Люсиновке, или свернуть на Щипок…

И тут Егорша понял, что вот так дальше продолжать лежать на койке и по-прежнему гадать, каким маршрутом добираться до Кремля, у него просто не хватит сил и остатков нервов! Вспомнилась юность и особенный московский осенний воздух – воздух и ощущение счастливой, долгой жизни и… любви. «А пошло всё к… – Егор выругался, тихо поднялся с кровати и приоткрыл дверь палаты.

В конце коридора, у чёрной лестницы, где обычно курили санитары, никого не было. Но то, что дверь на улицу была отворена, – удивило его ещё больше! «А чего? – подумал Егорша. – Была, не была! Я ведь живо-два: туда и обратно! Никто и не хватится. «И не успел он мысленно произнести эти слова, как почувствовал чью-то руку на своём плече. Егорша вначале оторопел от неожиданности, а потом, не оборачиваясь тихо спросил:

– Ты кто?

– Я – Кадус. – Прозвучал незнакомый голос.

Егорша немного пришёл в себя, обернулся и увидел рядом с собой незнакомца – почти лысого малорослого человека лет пятидесяти с остатками седеющих волос над висками, в широкой рубахе и в сапогах.

– Кадус? Сторож, что ли? А где Ильдар?

– Ильдар захворал. Ну, и попросил меня об одолжении. Вот я его и подменяю до утра. А ты Егор Алексеич прогуляться вознамерился, так что ли? – Сторож взглянул на Егоршу, и этот взгляд озадачил Егора.

«Что-то темнит этот Кадус! Хотя, ему-то что? Но, откуда ему известно, как меня зовут?» – удивлённо подумал он.

– Как откуда? Про вашу Лигу уже вся Москва знает, аж до Кремля дошло!

– Не может быть! Ну и что «там» говорят?

– Слыхал я, что там, в Кремле очень довольны вами! Мол, «нужным делом занимаются»!

– Даже так?! Вот ведь никогда бы не подумал! И про Сергеича, и про Ваньшу… тоже?

– И даже про Журналиста! Ну что, Алексеич, так и будем тут стоять да в угадалки играться? Ты же хотел на Белокаменную полюбоваться, или нет?

– Очень хочу, Кадус Батькович! Много лет, допустим, мечтаю.

– Так иди за мной, не отставай! – И сторож двинулся к воротам больницы.

Кадус легко и быстро справился с замком, и путешественники шагнули в ночную и влажную московскую осень. Запах павшей листвы дурманил сознание Егорши. Он повернул голову назад, чтобы увидеть свет окон больницы, но ничего не смог рассмотреть. Егорша шёл за Кадусом и ничего не узнавал. «Вот ведь, как всё переделали! Когда успели-то? – вслух размышлял он. – Кадус, ты мне ответь: они тут что, решили парк разбить? Это же не парк, а лес какой-то! Что за дела?»

Кадус ничего не ответил, и они углубились в тёмную чащу леса. Егор успел обратить внимание на то, что двигались они с какой-то огромной скоростью!

– А это, что за тракт такой? Откуда? Тут, я помню, Тульская должна быть.

– Она самая и есть, милок! Погоди маненько, скоро и до места доберёмся.

Впереди чернела река.

– Ага! Вот и Москва-река родимая! А мост, где мост?

– Не хочешь опять «по морю, аки посуху»? – загадочно произнёс Кадус. – Ну, коль так, – то получай мост! Давай, иди по прямёхонько и не сворачивай!

– А ты разве не пойдёшь со мной по Красной площади прогуляться? Полчасика походим и потом – айда назад, к нам на Пруды!

– Нет, Алексеич, мне ещё работать надо, работать…

Егорша обернулся, но Кадуса уже не увидел. И в этот момент он понял, что теряет сознание.

* * *

Он очнулся внезапно. Кто-то настойчиво постучал в двери, и Егорша осмотрелся вокруг себя. «Что такое?! – удивился он. – Изба – не изба, а может церква?»

И тут он понял, что сидит на деревянной скамье, уронив голову на огромный стол. Стук в дверь не прекращался. Егор размял ладонями своё сонное лицо и подошёл к тяжёлым дверям комнаты. Кованая щеколда глухо откатилась, двери распахнулись, и пред Егоршей предстал человек в подшлемнике, лёгкой шубе и с посохом в руке. Сзади за странным гостем сгрудилась охрана с топориками в руках. «А как на деда моего похож: чернявый да скуластый, и взгляд колючий! – Егор сделал шаг назад. – Входите, гости дорогие, милости просим, так сказать!»

– Салом тебе паломник-путешествователь! Как добрался, не озяб ли?

– Алейкум салом, господа-товарищи! Вы откуда прибыли к нам в столицу? – и как только Егорша произнёс эти слова, он понял, что окончательно погиб! Теперь сомнений не было – перед ним стоял сам Грозный Царь Иван Четвёртый! – Из Казани пожаловали, Великий Государь? – произнёс он нетвёрдым голосом.

– Да ты не мельтеши, Егорий! Дай-ка я тебя рассмотрю хорошенько. – Царь водрузил на нос золотые очки и подошёл поближе к Егорше.

Внезапно лицо его исказилось от ужаса, и царь отпрянул назад.

– Иблис! Иблис! – прокричал он страшным голосом. – Хватайте его!

– Что не так, царь-государь? – возопил Егорша от страха.

– Бог шельму метит! У тебя глаза разные!

– А-а, это! – с облегчением сказал Егор. – Ну, тогда смотри!

Он поднёс руку к веку; наклонив голову, сделал странное вращательное движение пальцами, что-то извлёк и протянул ладонь к царю.

– Вот, смотрите, Ваше Величество, – это обыкновенное стекло!

Царь взял стеклянный глаз в руки и стал с интересом его рассматривать. Потом глаз Егорши стал переходить из рук в руки. Один из охранников даже попытался посмотреть через стекло на свет свечи. Охранники удивлялись и цокали языками.

– Ну, полно! Давайте мой глаз обратно!

Царь Иван вручил Егорше удивительный глаз и произнёс:

– А Мы подумали, было, что ты шайтан! Слава Аллаху и Расулю его Исе, мир ему и благословение, что сомнения рассеялись! Ну, давай рассказывай, как там этот араб учёный… Сергеич? Как живёт-поживает?

– Слава Всевышнему, всё в порядке! А что, царь Иван, это профессор меня к тебе направил?

– Он! Он самый! И наказал, чтобы ты крепко всё запоминал. А коли памяти нету, – так чтобы записывал всё подробно! Подайте бумагу и перо Богомазу! – крикнул царь.

– Богомаз… это я?!

– Пока гостишь у меня, ты – Богомаз! Так надо, Егорий, нечего народ смущать. Походи, посмотри вокруг, зайди в мастерские и к иконописцам. Коли надо краски или холст – так только скажи!

– Эх, Грозный Царь, мне бы сейчас… смартфон сгодился! Я бы мигом всё записал и отфоткал!

– За импорт у нас Посольский Приказ в ответе! Узнают и доложат! – Царь Иван задумался, затем прищурил свои и без того узкие глаза и поинтересовался. – А что это ты меня Грозным величаешь, Егорий? Это только для латинян и фрязей я такой грозный да ужасный – поносят они меня на чём свет стоит, отступники Веры! А для народа нашего ордынского – я заботливый Отец! И вот ещё. – Царь, наконец, обратил внимание на больничный халат Егорши. – Ты бы прикрыл чем-нибудь своё платье шутовское! Эй, охрана, накиньте на Богомаза что-то поприличнее!

Егору быстро принесли новенькие сапожки, казачьи штаны, рубаху и пояс. Облачившись в новый наряд, Егор немало удивился тому, что выглядит теперь точь в точь, как Кадус! «Двое из ларца – одинаковы с лица!» – вспомнил он и рассмеялся. Затем принесли бумагу, перья и чернила. Егор устроился поудобнее, умакнул перо в чернильницу и посмотрел на царя.

– Хан-государь, с чего прикажете начинать… интервью?

– Называй меня Каганом Рума, Богомаз! А ещё, Царём Казанским и… да всё равно ты не запомнишь! Я потом подготовлю для профессора особо ценные документы. Сергеич разберётся.

– Не сомневайтесь, батюшка! Наш Сергеич враз всё расшифрует и вердикт припечатает, он такой! Ну, а теперь. – Егорша мысленно сравнил себя с Журналистом. – Извольте посвятить общественность, Каган Иван, в Ваши ближайшие планы!

– Не торопи, Егор-Богомаз, а лучше ответь Царю: откушать не хочешь ли чего? Мне сказывали, что любишь ты чайком с сахаром побаловаться да булкой с маслом, так ли это?

– Что верно, то верно.

– А коли на ту булку, да ещё и белужьей икры…?

Егорша сглотнул слюну, но продолжал настаивать на своём.

– Успеем, Ваше Величество! Делу время, как говорится, а потехе.

– Молодец, уважаю! Ну, коль решил работать, тогда записывай.

Иван-Каган поведал Егорше о том, что намерен через год закончить иконостас в мечети, построенной в честь взятия Казани.

– Иншала, с Божьей помощью, ко дню Усекновения Честной Главы Крестителя и ко дню моих именин будет готова икона! И имя Ван-хана – радетеля Креста и Веры, будет навсегда отмыто от грязного навета и предательства родственников. Икону поместим рядом с «Троицей» Рублёва.

Егорша не понимал, о чём говорит Иван Васильевич, но старался быстро записывать слова Царя, пачкая чернилами стол и бумагу.

– Пиши, Богомаз: «главное в новой иконе – это Глава Усекновенная… на белой кошме»!

– Так точно, пишу слово в слово: «усе-кно-вен-ная», Ваше… ство!

– Погоди записывать! А не хочешь ли сам взглянуть на иконостас?

– А что, мечеть уже построили, Батюшка Царь? – неуверенно спросил Егорша.

– Смеёшься, что ли? А мы-то сейчас, где находимся, по-твоему?

– В… царских… хоромах…?

– В одном из приделов мечети, Богомаз! Вставай, экскурсант, и следуй за мной!

Затем, царь и Егор вышли из кельи и двинулись по освещённым факелами внутренним коридорам мечети. Они несколько раз спускались и поднимались по винтовым лестницам, миновали мрачные переходы и, наконец, вошли в небольшое светлое помещение с низким каменным потолком.

– Ну, вот и пришли… – произнёс Государь. – Вот они, святые образа… перед тобой, Егорий!

Егорша огляделся вокруг, и чуть было снова не лишился сознания. Стены комнаты были украшены теми самыми иконами, иллюстрации которых он старательно и в течение долгого времени вырезал ножницами из книг и журналов по искусству древней Руси и Ренессанса!

– Вот это красотища!

– Что, Богомаз, похожи эти образа на твои картинки! – Царь Иван весело взглянул на Егоршу и хитро подмигнул оторопевшему «богомазу». – Ну-ко, взгляни, что видишь пред собою?

– «Троица Святая»!

– А коли так, то осеняй себя святым знамением, как должно! – Царь повернулся лицом к иконе и перекрестился.

Егор оробел, затем, собрав пальцы в щепоть, принялся истово креститься. Изумлённый царь с интересом наблюдал над странным камланием гостя и, наконец, спросил:

– Это ты сейчас что делал, гостюшко? Солью себя посыпал, что ли?! Почему троеперстно? Это у вас там сейчас мода такая пошла? Гляди на Святую Икону и запоминай, как надобно пёрсты складывать! Ты, я знаю, картинки собираешь. А знаешь ли ты, что на тех картинках изображено?

– Стараюсь помаленьку.

– «Стараюсь»! – Царь усмехнулся. – Давай, ученик араба Аль Искандера, сказывай: что видишь на иконе? Объясняй подробно!

Егорша не на шутку испугался. «Экзамен мне устроил!? – подумал он. – Погоди, Сергеич! Вот возвернусь в больничку – тогда уж и я тебе такой «экзамен» обеспечу, что вовек не забудешь!» Егорша покраснел, выпучил глаза от волнения и, представив себя гидом в музее, произнёс:

– Значится так, мы видим перед собой, допустим.

– Давай покороче, Богомаз! Переходи к сути вопроса и не тяни!

– Перед нами на иконе – Святая Троица в полном, так сказать составе. Отец, Сын и…

– Полно! Хватит тут ересь пред святыми образами молоть! Это три Святых Духа Небесных, – тех, что своим дыханием оживляют любую душу человеческую!

– А во мне, Иван Васильевич, тоже есть эти. Духи?

– В любом живом сущем, Богомаз! Мать носит плод под сердцем – а Дух уже у неё во чреве!

– Понимаю.

– Смотри дале! Справа в углу – бел горюч камень Алатырь! На нём Древо Жизни!

– Вижу, батюшка Каган! Вижу скалу и дерево.

– Это «пуп земли», студент Егорий! Запоминай крепко, так всё Профессору вашему и доложишь! А что там, слева на иконе, сказывай?

– Какие-то палаты. Дворец, наверное?

– Эх, ты, «историк»! Это святой Град Небесный! Небесный Ерусалим! Обитель Высшей Благодати! Нешто писателя Булгакова не читал?!

– Да мы в палате уже две книжки написали про Михал Афанасьича! Одного понять не могу, Иван Васильевич, почему Дух, – ну тот, что посерёдке, – два перста вместе сложил? Коли Святых Духов – троица, так и креститься надо бы тремя пальцами?

– Трудно с тобой, упрямец Егорий! Иншалла, с Божьей помощью и это сейчас поймёшь, вразумлю, коль ты такой не догадливый.

– Вразуми, Царь, но это… шибко не наказывай! – пробормотал Егорша.

– Не теряй своего лица пред Государем! Соблюдай выдержку, богомаз! Тебя Аль Искандер-профессор для чего ко мне экспортировал?

– Теледепортировал?

– …для того, чтобы узнать историческую правду из первых рук и донести до всех на земле огонь Истины… допустим, так сказать. – Царь на секунду осёкся и удивился самому себе. «Что это со мной? Откуда вдруг взялось это косноязычие?» – подумал он и продолжил. – Ты, Егорий, на кого уповаешь в минуты скорби и отчаяния? У кого просишь защиты и спасения?

– На родителей уповаю, на маму с папой!

– Так думай сам: кому Святые три Духа возносят молитвы, кого молят о благе и мире?

– Своих родителей, так ведь?

– Верно, молятся Отцу нашему Небесному и Пресвятой Царице Небесной! Ладно, я потом Сергеичу всё в записке укажу, что да как… ну, что – посмотрим на другие образа? Вот гляди, старая икона в честь моего Небесного Покровителя, – Крестителя ВанХана, Царя кереитов!

– Царь Каган, а кто Крестителю голову хочет отрубить? Казах, что ли?

– Это нойон найманский! Не ведал он, дурья башка, что творит! Ну и поплатились они, глупцы, сполна за кровь невинно Убиенного. Предательство и двурушничество всегда ждёт неминуемое наказание, запомни Егорий! А что, богомаз, у вас там таких нету?

– Да полно, батюшка! Куда не плюнь.

– Это плохо, очень плохо, брат Егорша! – Сказав это, Иван положил руку на плечо собеседника.

– И ещё, такое дело, царь.

– Спрашивай, не бойся гнева каганского!

– …что у них там, на столе, в миске? Что такое эти Духи откушать хотят?

– Эх ты, наивный малый! Не забивай попусту голову тем, чего тебе не понять! Я же ясно тебе поведал, что в записке всё профессору отпишу! Так-то, душа моя, Егор-джан! Ну, что? Небось, насмотрелся всего вдосталь, пора в покои? А завтра бери краски, холст, перья и иди с моим порученцем – гуляй по матушке Москве! Я провожу тебя в опочивальню.

И Егорша с Царём двинулись в обратный путь по хитрым коридорам и лестницам мечети.

Придя в свою келью, Егор Алексеевич, первым делом посмотрел на часы. Часы показывали полночь! «Не может этого быть! Остановились? – подумал он. – Наверное, забыл завести?» Егорша начал было крутить колёсико на часах, но чуть было не перестарался, часы были в исправности, и секундная стрелка бойко бежала по циферблату. Это показалось Егору странным.

Егор с большим аппетитом умял лежавшие на столе картофельные пирожки, густо намазав на них чёрную икру, затем выпил чая с вишнёвым вареньем и покосился на, стоявшую на столе, четверть какого-то напитка. Егор не выдержал, откупорил бутыль и понюхал содержимое бутылки. «Самогон, что ли?» – засомневался он. Но затем, твёрдо приказав самому себе воздержаться от излишеств, Егор закрыл соблазнительный сосуд и стал размышлять о дальнейших действиях. «Быть или не быть?! Вот в чём вопрос!» – предавался сомнениям телепортированный путешественник во Времени. Затем он стал размышлять вслух, но шёпотом:

– У стен есть уши, ясен пень! Скоро рассвет, допустим, и утренний обход в больнице. На поверке меня хватятся, как пить дать… начнут пытать Сергеича и Ваньшу, где мол, Алексеич? И, что тогда? Нет уж, царь-каган, спасибо за гостеприимство и радушный приём, но пора делать ноги! А как же тогда записки от царя?

И Егор продолжил строить свои дальнейшие планы уже не так уверенно.

– А что записки? Я всё отпишу, всё, как было: что видел и что слышал! Про иконы, про Духов разных, и про… царские очки в золотой оправе. Короче, Егор Батькович, – приказал он самому себе. – Ноги в руки и бегом назад, на родную Дачу, к коллегам!

Егорша, как был в сапогах и царской рубахе, поверх больничной пижамы, кинулся к дверям. Дверь была не заперта снаружи. Он выглянул в узкий каменный проход и, не обнаружив там охранников, двинулся на выход. «Вот и двери, слава Аллаху и посланнику его, Расулю Исе, мир ему и благословение, – произнёс он и распахнул тяжёлые двери мечети.

От неожиданности Егор чуть не споткнулся о порог: прямо перед выходом, за дверями на ступенях здания сидел Кадус.

– Ты чего, вот так и просидел всё это время тут?

– Вместе ушли из больницы, вместе и вернёмся, Алексеич! – ответствовал безмятежный сторож.

– Ну, брат, натерпелся я страху! Как в фильме «Иван Васильевич», смотрел чай?

– Нет, Егор Алексеич, не смотрел, потому как – некогда мне. Давай, буде, тронулись в обратный путь!

Путники, незамеченные никем, двинулись в сторону моста. Затем Кадус произнёс:

– Алексеич, я тут только портянки поправлю и мигом тебя догоню. Иди шустрее, меня не дожидайся!

Не успел Егорша сделать и десятка шагов, как услышал позади себя топот и ржание коней. «Эх, Егор, не судьба видать тебе до больнички добраться!» – мелькнула короткая мысль в голове беглеца. Егорша не ошибся, это была погоня. Понимая, что убежать от всадников ему не удастся, Егор остановился и стал ожидать худшего…

Четвёрка лихих наездников с изображением волка на бунчуках окружила Алексеевича плотным кольцом.

– Как же так, чужестранец богомаз? Сбежал потихоньку, а с Ханом даже не попрощался? По-мужски ли это, отвечай! – Всадник добавил ещё пару ругательств по-татарски и вся четвёрка верховых весело загоготала.

– Прошу Великого Кагана простить меня за дерзость и передать ему, что главврач Липкин-Хайтович может сильно осерчать, если я не вернусь обратно вовремя. Наказаны будут все, включая араба Сергеича! Думаю, что такой расклад событий не порадует батюшку Царя.

От страха Егорша еле держался на ногах. Вероятно, всадники заметили сильное волнение гостя и продолжали уже более дружелюбным тоном.

– Ладно, богомаз, успокойся и не дрожи ты так! Велел наш Царь сопроводить тебя до твоей странноприимной обители. В лесах полно лихих людей! Переживает за тебя Государь, шибко переживает.

– А больше ничего Великий Государь не велел вам? Может… передать чего…?

– Всему своё время! Прыгай на коня, богомаз!

Егору подвели высоченного осёдланного скакуна. Егор с трудом сунул левую ногу в стремя и беспомощно пытался взобраться на коня. Один из всадников ухватил Егоршу могучей стальной рукой за шиворот и усадил в седло. Верховые пустили коней рысью. Всадник-богомаз качался и подскакивал в седле, как Ванька-встанька. Пришлось остановиться, приторочить повод коня к седлу одного из воинов и процессия вскоре достигла Москвы-реки. Егор, которого укачало, как на американских горках, нашёл в себе силы спросить:

– Мы… это самое, вплавь будем перебираться? А где мост?

– Москва не сразу строилась, брат Богомаз! – весело ответствовал самый молодой из опричников. – Не робей! Приезжай к нам лет через… пятьдесят, будет тебе и мост наплавной и переправа!

– Нет уж, мерси бикюп, как говорится! Лучше уж вы к нам.

– Ты, часом, не фрязин ли? Говори по-русски: бикюп рахмат!

– Большой вам рахмат и уважение, ребятушки! Но надо бы поторопиться!

Всадники пересекли реку вброд и вышли на другой берег!

– Мы сейчас куда повернём, на Ордынку? – спросил Егорша.

Ему никто не ответил. Весь путь через лес и заставы они проследовали молча. Вскоре впереди показались знакомые пруды.

– Ну, вот и приехали, Егор богомаз!

– Какой там «приехали»? Мне же ещё с километр телепать до базы! Нет уж, вам приказывали доставить меня в целости и сохранности, так давайте выполняйте приказ, бравы ребятушки! – лихо воскликнул осмелевший и воспрянувший духом путешественник.

– Рады бы, Алексеич, – да не можем! Тут… граница, брат Егор, черта!

Егорша сконфузился, с большим трудом сполз с коня и стал поправлять на себе одежду.

– Богомаз! Каган Иван велел передать тебе вот это, держи не потеряй и доставь по назначению! – всадник протянул Егорше огромный свёрток каких-то бумаг, перевязанный кожаным шнурком с царской печатью. – И вот ещё… подойди-ка поближе!

Егор приблизился к всаднику, тот наклонился и повесил на шею изумлённого Егора старинный орден из бронзы и на бронзовой цепи. – Не пытайся колупать патину ни ногтём, ни гвоздиком! Иначе волшебная сила покинет оберег навсегда! Хорошо ли запомнил?

– Так точно! Ни ковырять, ни тёркой тереть, ни чистить зубным порошком!

– Ну, тогда… саламат! Бывай здоров, Богомаз!

И всадники, повернув коней стали удаляться в сторону леса. Затем они пошли рысью, перешли в галоп и… пропали из виду. Егорша остался стоять один в кромешной темноте. С орденом на груди и с царскими бумагами под мышкой. Он попытался сделать пару шагов, но сапоги, как будто, примагнитило к земле! Затем Егор ощутил всем телом необычайную лёгкость, оторвал от земли правую ногу, затем левую, и понял, что летит в воздухе!

– Да это же сапоги-скороходы! Ну, батюшка Царь! Ну, удружил, Государь!

Сделав несколько гигантских шагов, Егорша оказался у калитки больничного парка. Калитка была притворена, но не закрыта на ключ! Егор мигом скинул с себя царскую рубаху и шаровары, стянул кожаные сапожки и аккуратно припрятал всё в кустах у ограды. Ещё пара сотен шагов и он уже стоял под окном своей палаты. Кто-то загодя аккуратно подставил лестницу под окно и Егор тихо, чтобы не шуметь, стал подниматься по лестнице. Окно палаты было приоткрыто…

Когда Егор уже был готов нырнуть рыбкой в узкую оконную щель, он почувствовал, что свёрток царских документов начал вываливаться из рук. Егор ещё сильнее прижал локтём бумаги, но в этот момент зацепился орденом за неровную жесть подоконника. Кое-как ему удалось высвободить цепь ордена из коварной ловушки, и с перекошенным от усталости лицом, сильно потея и нервничая, Алексеичу удалось перебросить центр тяжести тела через оконную преграду.

* * *

Егорша спал чутко и чуть посапывал носом. Внезапно он проснулся и понял, что кто-то карабкается в окно прямо над его кроватью! Он приоткрыл свой один единственный глаз и с ужасом увидел… самого себя, переваливающимся через оконную раму вниз, прямо в койку! Егоршу настолько испугал вид, перекошенной от усилий, собственной физиономии, что он вскрикнул, подскочил на кровати, и тотчас проснулся окончательно. Бумаги Ивана Грозного лежали рядом на койке, а грудь холодила бронзовая твердь старинного ордена. «Ну, вот Вы и дома, Егор Алексеевич! – подумал «путешествователь». – Добро пожаловать в родную странноприимную обитель, господин Богомаз!»

Егор какое-то время лежал тихо и не ворочался. Но каким-то шестым чувством он понимал, что Сергеич на соседней койке тоже не спит!

– С возвращением Вас, Егор Алексеевич! Как всё прошло, удачно? – послышался шёпот профессора.

– Здорово, инквизитор! В следующий раз сам будешь депортироваться и при этом, куда хочешь! Хоть в Рим, хоть в тайгу к медведям, а захочешь – так прямо к черту на рога! Я там чуть жизни не лишился от страху!

– Я очень переживал за Вас, дорогой коллега! Вам удалось сделать невозможное! Скажите, бумаги и записки Кагана у Вас? А Орден, Орден Золотого Гребня? Вы не потеряли его?

– Докладываю, теледепортация…

– Телепортация, Егор Алексеевич!

– …теле… де-пор-тация прошла успешно! Иншалла, документы и прочие артефакты истории доставлены в срок и по назначению!

Александр Сергеевич с удивлением посмотрел на Егора. Тот продолжил бодро рапортовать.

– В итоге, полёт во времени и переговоры с Царём проведены в обстановке сердечного взаимопонимания и сотрудничества. Доложил агент «Богомаз» – Егор сын Алексеев! Ну, что доволен, экспериментатор?

– «Богомаз» – это Вы, Егор Алексеевич?! – Александр Сергеевич с трудом удержался, чтобы не рассмеяться и принялся распечатывать свёрток с документами царя. Орден Золотого Гребня он аккуратно положил на прикроватную тумбочку.

– Слушай, Сергеич, я одного не пойму! Вот смотрю я на часики свои и вижу, что времени сейчас – двенадцать ночи с минутками. Это как же так могло приключиться? Столько времени в пути находился, добирался туда и обратно, с царём на экскурсии был… а времени и четверти часа не прошло?!

– Такое бывает, мой друг! Вы совершили переход через границу Времени!

Профессор полностью погрузился в чтение документов.

– Странно… весьма странно, коллега Егор Алексеевич. – Сказал профессор, не отрываясь от бумаг.

– Чего там странного? Что опять не так?

– Вы понимаете, часть бумаг написана кириллицей, но.

– Что «но», профессор?

– …на арабском языке?! А часть документов – выполнена арабской вязью, но… на русском! Расшифровать такие тексты – крайне затруднительная задача, Егор Алексеевич! Но… вот тут, кажется, мне удалось что-то понять.

– Чего там Иван Хан отписал? Читай, давай!

– Это довольно трудный текст. У меня получается что-то вроде.

– Ну и?!

– «Веру народам всегда приносят Владыки на наконечнике своих стрел. Законы Небес – это… это… не живительная влага с редких зёрен Истины, обронённых с пыльных одежд бродячих дервишей».

– И это кто же так порешил? – Егорша попытался рассмотреть написанный текст, но кроме каких-то закорючек так ничего и не увидел. – Подпись-то хоть имеется в документе?

– Да, вот тут написано: «Иван Каган». Я не представляю, сколько же мне потребуется времени, чтобы разобраться со всеми этими… иероглифами!

– Вот сиди и разбирай, время терпит! Слушай, лингвист ты наш, а ответь-ка мне на один вопрос!

– Попробую, коллега, спрашивайте.

– Я тут давеча спросил Царя, дескать, что там на тарелке перед Троицей лежит. А Каган Иван посмотрел на меня и говорит: «На такие вопросы тебе ответит араб Аль Искандер Сергеич!» Мол, не моего ума дело!

– Попробуйте припомнить, Егор Алексеевич, а что ещё при этом сказал царь? Может что-то не совсем обычное?

Егорша долго морщил лоб, силясь вспомнить нечто «необычное», а потом, опомнившись, сказал:

– «Нечто необычное», говоришь?! А то, что я прямиком на «тот свет» и обратно за 15 минут слетал и чуть здоровья своего не лишился, – это обычное дело?!

– Извините, мой друг, за допущенную бестактность. Я думаю… я предполагаю, что Святая Троица – все три Святых Духа, изображённые на иконе, размышляют над судьбами ещё не родившегося человеческого существа. Их терзают вечные философские вопросы бытия: жизнь и судьба Человека, его место в обществе ему подобных, чистота или греховность помыслов, и наконец… в итоге – уход из этого бренного Мира.

– А в тарелке-то что? Что там царь-государь в записках пишет?

– Прямо сейчас отыскать это место в документах я не могу, для этого нужно время! Постараюсь ответить так… – Профессор задумался, подыскивая нужные слова и сказал.

– Перед Святой Троицей на столе в сакральной чаше… находится вместилище Святого Духа Божия – Душа человеческая. Наши пращуры полагали, что душа помещена в нашей печени.

– Выходит, что там… печёнка лежит, Сергеич?!

– Вам наверняка знакомо восточное обращение «джан», коллега. Да и мы часто употребляем фразу «Душа моя» по отношению к близким людям.

– Понял я всё! Не продолжай! А ты знаешь, как Царь меня назвал после того, как я его про то блюдо спросил? – «Егорша-джан», – во как!

– Не переживайте Вы так, Егор-джан! Я думаю, что Ваша душа наверняка размещена в глубинах Вашего пламенного сердца! Но бывают моменты, когда Ваше упрямство и нежелание понять очевидное «вынимают из меня всю душу» и, простите, «сидят у меня в… печёнках».

– Да ну тебя… совсем! Давай-ка лучше подумаем, куда спрячем царёвы бумаги и орден! Стой-ка! Ведь там, в парке, я ещё и сапоги-скороходы схоронил в кустах! Ну, Кадус их приберёт к утру и к себе в подсобку положит. Хороший дядька! Ворота отомкнул, лестничку к окошку приладил.

– Вы ничего не говорили про него! Кадус. Кадус… кто это?

– Да сторож наш больничный, новый! Он вчера Ильдара подменял. Вот, вместе с ним мы ночью до Красной площади добирались, а на обратном пути он поотстал малость, и мы разминулись. Сейчас, наверняка, уже на месте и спит себе преспокойно!

– Вы что-то путаете, коллега. Ильдар заступил вчера на целые сутки и ночью я видел, как он убирал опавшие листья.

– Ну, значит, я окончательно сошёл с ума, Сергеич?

– Нет, Егор Алексеевич, Вы вполне здоровый и нормальный человек. Но этот. Кадус, как Вы его называете, он не сторож!

– А кто же тогда? Привидение больничное, что ли?

– Кадус – Проводник во Времени! Весьма загадочная сущность, я бы так выразился.