Текст книги "Итальянская любовь Максима Горького"

Глава 11
В кругу забытого рая

Жить – значит меняться,

меняться – значит взрослеть,

взрослеть – значит непрестанно творить самого себя.

Анри Бергсон

Капри. Наши дни

Даниэле с Витторио нужно было выяснить: кто была та самая Лючия, которая писала письма Мари-Роз. Она оставалась последним звеном в этой цепи догадок. Клаудия сказала, что Лючии в их роду не было. А Бьянка, что изображена на фото с Мари-Роз и ее мамой, ушла в монастырь. Монастырь находился недалеко.

Молодые люди покинули гостеприимную Клаудию и сняли небольшую виллу на Капри. Им хотелось все обдумать и побыть вдвоем. Под присмотром Клаудии они не могли свободно разговаривать. Да и Ангел с Вергилием мирно не могли сосуществовать.

В сумочке Даниэла наткнулась на визитку галереи Зардари. И вспомнила о выставке, на которую ее приглашали.

– Слушай, я вспомнила о том, что когда была на Ибице, то познакомилась с одним человеком. Он директор галереи некоего Зардари. Пригласил меня на открытие выставки в Париже. Я хотела поехать, – улыбнулась Даниэла. Но такое впечатление, что это было в другой жизни.

– Это известный коллекционер, где-то недавно мне попадалась информация о нем.

Витторио залез в Интернет.

– Слушай! – воскликнул он. – Нам точно надо ехать туда. Этот Зардари связан с архивом Горького. Скоро он на аукционе собирается выставить несколько писем. И миновать мы его никак не можем. Когда открытие?

– Завтра.

– Тогда не будем терять времени. Срочно собираемся и летим.

– Вот как, – рассеянно сказала Даниэла. – Какой поворот. Я даже не ожидала.

Они успели на открытие. Сам Зардари опоздал почти на час. Когда он вошел в зал, разговоры постепенно стихли. Это был невысокого роста смуглый человек с высоким лбом, редкими седыми волосами, зачесанными назад, и проницательными темными глазами. Он окинул взглядом зал и, выхватив кого-то, направился к нему. Это был посол одной из европейских держав. Даниэла решила завязать с Зардари знакомство поближе, но Витторио запретил ей это делать.

– Судя по всему, это довольно опасный тип, – мрачно прошептал он.

– Откуда ты знаешь?

– Нарыл в Интернете разную информацию: темный шлейф тянется за ним: его старый партнер покончил жизнь самоубийством, шофер бесследно пропал. Словом, по слухам, – не брезгует ничем.

– Значит, мы приехали сюда зря?

– Зря ничего не бывает.

Витторио отошел, а Даниэла решила поступить по-своему. Она направилась к Зардари, представилась и во время завязавшегося разговора, между прочим, упомянула, что интересуется всем, что связано с Горьким. Маленькие черные глазки так и впились в нее. По спине Даниэлы прошел холодок. Она подумала, что напрасно пренебрегла советом Витторио и полезла на рожон. Но было уже поздно.

Она отошла, но ей казалось, что взгляд Зардари так и преследует ее.

К ней подошел Витторио. Но она решила ничего не говорить ему. Но потом не выдержала и призналась, что она подходила к Зардари. Витторио нахмурился.

Предупреждал же, с упреком бросил он ей.

– Прости! – прошептала Даниэла, сжимая ему руку.

– Ладно, но в следующий раз…

– Больше не буду.

Возникла пауза.

– Посмотри какая колоритная пара, – сказал Витторио, – вон там посмотри у стены.

Даниэла увидела высокую русоволосую девушку с красиво уложенной косой. И рядом с ней красивого молодого человека.

– Похожи на восточных европейцев. Поляки?

Витторио улыбнулся.

– Представь себе, это русские. Похоже, на ловца и зверь бежит. Бьюсь об заклад, они по тому же делу, что и мы.

Собственно говоря, мы можем через десять минут уйти. Ты не против?

– Я – нет.

Они вернулись на Капри и стали обдумывать, что делать дальше.

– Ну как же так? – Даниэла непонимающе смотрела на друга. – Мы же все рассчитали верно. Или нет?

Витторио молчал, задумчиво глядя не на нее, а куда-то в сторону.

– Значит, все было неверным, и мы делали неправильные шаги? Пошли по ложному пути?

В душе Даниэлы бушевали горечь и досада.

– Не казни себя! – проговорил Витторио.

– Но все же не так! – От недовольства собой она стукнула кулачком по спинке стула. – И где мы с тобой ошиблись?

Витторио явно что-то обдумывал.

– Ты знаешь, – спокойно сказал он, – нужно навестить монастырь и расспросить о Бьянке. Я съезжу туда сам. А ты оставайся здесь. Зачем тебе мотаться? Я беспокоюсь за твое здоровье.

– Нет, я хочу поехать с тобой, – запротестовала Даниэла.

– Я мужчина, и я принимаю решения, – твердо сказал Витторио. – Мне съездить несложно, а вот тебе по жаркому солнцу не стоит. Вдруг повторится обморок.

Даниэла хотела возразить, что здоровье у нее вполне крепкое и она ни на что не жалуется, но подумала и промолчала. Это было так приятно, что о тебе беспокоятся и заботятся. В конце концов, мужчины любят, когда женщины обнаруживают слабость и покорность.

– Хорошо, – протянула она. – Поезжай. Только не оставляй меня одну надолго.

– Я – мигом. Не успеешь соскучиться.

Даниэла открыла было рот, чтобы подколоть и сказать, что скучать она точно не станет, и что он вообще о себе думает, но вместо этого широко улыбнулась и пропела:

– Я буду очень, очень тебя ждать…

* * *

Чем заполнить время, когда оно тянется не просто медленно, а невыносимо медленно. Когда человек уехал всего час назад, а ты уже ждешь, когда он вернется, более того – мечтаешь увидеть его снова, говорить с ним, спорить… Может быть, вновь он возьмет ее на руки… Даниэла энергично обмахнулась платком.

Второй раз падать в оборок как-то не очень, да она и не умеет этого делать, но стоило еще раз пожертвовать здоровьем, чтобы оказаться в его объятиях…

Никогда раньше она не думала ни о чем подобном. Это было и сладко, и тревожно, и… непривычно.

«Что с тобой, Даниэла? Уж не влюбилась ли ты по-настоящему?» – спросила она себя.

День прошел в совершеннейшем безделье: она спала, читала новости в Интернете, переписывалась со знакомыми. Где она находится в данный момент – не говорила, туманно сообщая, что не очень далеко, но желает сохранить это в тайне. Но чем больше она напускала туману, тем сильнее наседали знакомые, высказывая самые разные предположения. Среди них были и уж совсем экзотические. Например, что Даниэла тайком обвенчалась с вождем африканского племени и теперь находится на острове Бора-Бора.

Даниэла ставила под сообщениями смайлики, рожицы, вопросительные знаки. Ее увлекла эта игра, и время пролетело незаметно.

Когда она оторвалась от переписки, то обнаружила, что уже глубокие сумерки. Даниэла вдруг подумала, что она ни разу не позвонила Витторио, а он – ей.

Даниэла набрала его номер, включился автоответчик.

Она наговорила, что все в порядке. Она ждет его и скучает и просит перезвонить при первой же возможности. И что сейчас она идет спать.

Перед сном Даниэле захотелось апельсинового сока, и она отправилась на кухню, чтобы налить себе стаканчик, как вдруг что-то обрушилось на нее сзади и она погрузилась в темноту.

Очнулась Даниэла от того, что страшно болела голова. Вокруг был мрак. Она сразу все вспомнила.

– Я пошла на кухню, стала наливать сок, и на меня напали, – сказала она вслух.

Эхо разнесло ее слова.

Господи! Где она находится-то?

Тьма была хоть выколи глаз, и Даниэла пошла вперед на ощупь. Рука скользила по каменным стенам. Неровным. Шероховатым. Наконец, она уперлась в другую стенку. Похоже, она в заточении. Конечно, читать о приключении узников, вроде графа Монте-Кристо, здорово, а вот в жизни оказаться в плену – страшно!

Даниэла принялась горячо молиться Иисусу Христу, Мадонне и всем ангелам… Она молилась горячо, громко. Наконец дверь открылась, но в проеме показались не те, к кому она взывала – не ангел с пылающим мечом, который явился ее освобождать, а некто низенький, приземистый. Свет падал на него сзади, и Даниэле был хорошо виден силуэт.

– Вы кто? – надменно спросила она.

– Тебе я никто.

– Что вы хотите? Зачем меня сюда приволокли?

– Я не в курсе. Сказали, я сделал. Узнаешь, когда придет время.

– Я требую освободить меня немедленно! – закричала Даниэла. – Я Даниэла Орбини. Знаешь, что будет с тобой, когда тебя поймают?

Ее слушали даже с некоторым любопытством.

– Тебя четвертуют или зальют тебе глотку расплавленным свинцом! Как поступил когда-то мой предок при осаде крепости, когда добрался до своего врага. И это произойдет и с тобой, если ты меня сию минуту не освободишь!

После ее страстного монолога дверь захлопнулась, и Даниэла подумала, что ее тирада возымела действие. Человек испуган, узнав, кто пленица, и вскоре ее освободит. Но когда дверь снова открылась, ей всего лишь кинули коробку. И не произнесли ни слова. Даниэла подошла к коробке. Там оказались бутылка с водой и миска с какой-то едой. Она принюхалась. Какая-то каша. Она – настоящая узница, и ее будут кормить, чтобы она не умерла с голоду, и когда она выйдет отсюда – непонятно.

Витторио! – пронзила ее мысль. Но как же он ее найдет? Где мобильный?

Даниэла пошарила в кармане. Понятное дело – телефон отобрали. Значит, когда Витторио будет звонить ей, то…

Она охнула и схватилась за голову. Его заманят в эту же самую ловушку. Или, может быть, он – как умный и сообразительный человек смекнет, что это – засада. По каким-то признакам догадается и не кинется сюда очертя голову. Ох, только бы Витторио остался на свободе, уж он-то придумает, как ее освободить. Если – нет, то они пропадут тут вдвоем. И никто, никто им не поможет… Горячие слезы закапали прямо в миску. Есть хотелось, Даниэла нащупала ложку и зачерпнула кашу, но, едва попробовав, выплюнула. Нет, это было решительно несъедобно! Она лучше умрет с голоду, чем станет есть всякую бурду. Она, наследница древнего рода Орбини.

– Я Даниэла Орбини, – сказала она вслух, и, как ни странно, ей стало легче.

Сколько прошло времени – Даниэла не знала, наконец дверь открылась, и девушка увидела кусок звездного неба. Значит, уже ночь. В ее темницу втолкнули кого-то еще.

Даниэла вскрикнула. Что-то упало к ее ногам. Без звука. Дверь снова захлопнулась.

– Кто вы? Скажите!

Но в ответ послышалось лишь мычание.

– Вы немой? Вам отрезали язык? – закричала она в испуге. – О, варвары! Они за все заплатят!

Она ощупала человека. И узнала Витторио!

– Витторио! Что они с тобой сделали?

Ощупав его лицо, Даниэла поняла, что во рту у Витторио кляп. Она развязала веревки, которыми были связаны его руки, и вытащила кляп.

– Витторио! – плакала она. – Как ты сюда попал?

– Боюсь, что так же, как и ты, – вздохнул он.

– Я думала, что ты сообразишь, что здесь – засада и ловушка.

– Да, я влип. Но я так испугался за тебя, что мозги совсем отключились. Я летел сюда, и…

То, что он летел сюда, было очень приятно, но как теперь и быть?

– Что нам делать? – упавшим голосом спросила Даниэла.

– Не знаю. Если бы у меня было побольше мозгов…

Но Даниэла приложила пальцы к его губам.

– Не казни себя!

Ей показалось, что ее пальцы поцеловали. Или она уже фантазирует?

– Их много?

– Прилично. Вилла оккупирована. Я видел человек пять. Но, может, и больше. Не знаю…

– Мы пропали, остается только молиться.

– Мы еще поборемся.

– Конечно! – с жаром воскликнула Даниэла. – Я полгода ходила на дзю-до. Нужно только вспомнить эти приемы, а то я позабыла.

Несмотря на темноту, ей показалось, что Витторио улыбается.

– Какая ты смешная.

– Но это правда!

Однако обидеться она не успела, потому что Витторио сказал:

– Я узнал, кто такая Лючия. Это монашеское имя Бьянки.

– Значит, наша догадка верна!

– Да.

– Но теперь мы – здесь…

– Я думаю, что все наши неприятности начались с того, что Зардари решил, что мы знаем, где хранится архив Максима Горького, за которым столько лет ведется охота.

– Похоже на то! Но главное – мы ничего не знаем и сидим тут безвинно! Мне кажется, что нам не поверят, если мы это скажем.

– Увы! – По голосу Витторио Даниэла поняла, что он удручен, но старается не показывать ей это.

Она сжала его руку.

– Не будем падать духом.

Вскоре Даниэла почувствовала, что замерзает, здесь было холодно. Впрочем, чего ожидать от каменного мешка? У нее зуб не попадал на зуб, и она обхватила себя руками, чтобы согреться.

– Мне холодно, – выдавила она. Витторио обнял ее, притянул к себе, она приникла к нему. Кто первый начал поцелуй, было и не важно. Все произошло так естественно, так чудесно. И его плоть была в ней, а она растворилась в нем… Они стали единым целым, и раздвинулись стены, и было над ними звездное небо, и луна светила, и солнце закатное. И все смешалось, все слилось…

В полном изнеможении они заснули на полу, тесно прижавшись друг к другу.

Проснулись они от того, что дверь со стуком распахнулась.

Даниэла приподнялась. Свет лился к ним в темницу.

– Мы в раю, – пробормотала она спросонок. – Нас уже взяли на небо.

– Судя по звукам, которые раздаются снаружи, мы еще не в раю. Но этой ночью там точно были. Ты моя первая девушка! И ради этого стоило оказаться здесь.

– Я готова все время тут и оставаться! – вскричала Даниэла.

– Боюсь, это нас и ожидает.

Их руки сплелись.

– Выходите! – раздался незнакомый голос.

– Что вы хотите? – спросил Витторио.

– Нас убьют? – похолодела Даниэла. – Куда нас поведут?

– Не знаю, но не будем показывать им нашего страха…

– Выходите! – требовательно повторил голос.

– Я пойду первым, – сказал Витторио.

– Нет, вместе… – Даниэла крепко схватила его за руку.

Они вышли из каменного мешка, прижимаясь друг к другу, и оказались в окружении людей в темных костюмах, с масками на лице.

– Кто вы? – спросила Даниэла.

– Мне поручено вас проводить, – сказал один из них.

– Куда? – Вопрос повис в воздухе.

– Я пойду с ней, – быстро сказал Витторио.

Человек с автоматом наперевес неопределенно пожал плечами.

– Иди!

Под конвоем они прошли по дорожке к воротам и вышли за ограду.

С за воротами виллы стоял автомобиль с затемненными стеклами. При их появлении тонированное стекло поехало вниз, в окне показалось лицо матери.

– Мама! – завопила Даниэла. – Мамочка!

Распахнув дверь, княгиня Орбини вышла из машины.

– Ну что за непутевое создание! – сердито проговорила она. – Почему ты вечно влипаешь в какие-то истории?

Валентина Орбини была одета в черное платье, на ногах – элегантные шпильки.

– Я была на вечеринке, и вдруг мне поступает сообщение, что ты на вилле в окружении сомнительных личностей. Пришлось все оставить и рвануть сюда. К тебе.

– А кто эти люди?

– Наша частная охрана.

– Мама! – воскликнула пораженная Даниэла. – Но как ты узнала, что я здесь?

Валентина Орбини сделала жест рукой, и человек с автоматом передал ей мобильный Даниэлы.

– Новейшая система слежения, – постучала она по крышке мобильного. – Я знаю, где ты находишься в любой момент. Неужели ты думаешь, что я могу оставить тебя без присмотра?

– Я так и знала, что она считает меня маленькой и глупой и постоянно контролирует, – пробормотала Даниэла.

– В конце концов, это и спасло нас, – возразил Витторио.

Даниэла посмотрела на него, потом на себя: грязные, усталые, одежда помята и истрепана.

– А это что за чудо рядом с тобой? Очередной обормот? – недовольно спросила мать.

– Это не обормот, мамочка. А вот чудо – точно!

– Раз связался с тобой, значит, обормот. Ну кто из путных молодых людей согласится тебя терпеть?

– Мама! – обиженно воскликнула Даниэла. – Это Витторио Колонни.

– Из рода тех самых Колонни? – удивилась Валентина.

– Да, синьора Орбини, – церемонно склонил голову Витторио.

– Очень приятно. – Валентина Орбини тоже наклонила голову в знак приветствия. – Простите мои слова. Это я в беспокойстве за свое дитя.

– Я вас понимаю. Княгиня, здесь, конечно, не место и время. Но я прошу руки вашей дочери.

– Судя по ее взглядам, замуж она не собирается, связывать себя серьезными отношениями – тоже.

– Я согласна, мамочка! – завопила Даниэла. Больше всего она боялась, что Витторио сейчас возьмет свои слова обратно.

– Ну тогда… – развела руками Валентина. – Не вижу препятствий.

Даниэла бросилась к матери. На груди княгини было что-то твердое.

– Это что? – удивилась она.

– Пневматический жилет последней конструкции. Только и успела нацепить… в дороге. – Княгиня кивнула на сиденье. Там лежали автомат Калашникова, пистолет и граната.

– Мама! – изумленно воскликнула Даниэла. – Ты что, собиралась лично взять в руки оружие?

Валентина Орбини кивнула:

– Я собиралась лично, если бы это понадобилось, – принять участие в твоем освобождении. Наши предки сражались на стенах крепостей в первых рядах. Чем мы хуже?

– Ой, мамочка! Как же мне стыдно! Но я так счастлива! Я больше не буду.

– Теперь о тебе есть кому заботиться. Думаю, юный Колонни не даст своей жене совершать глупостей.

– Обещаю это, – серьезно подтвердил Витторио.

Княгиня обернулась и достала с переднего сиденья сумочку. Щелкнув замочком, она достала записную книжку.

– Надо записать число, когда устроить бал по случаю помолвки. Это будет событие года!

* * *

Париж – Москва. Наши дни

Варвара Епифанова летела в самолете рейсом Париж – Москва. Временами она смотрела в окно иллюминатора и вспоминала свою поездку. Виктор Зардари. Как и ожидалось, тип скользкий, но благоразумный. Ей удалось с ним познакомиться, она усердно изображала из себя арт-дилера российского олигарха, а Вадим ей усердно подыгрывал в роли этого олигарха. Кажется, им удалось произвести определенное впечатление. Такое, что Зардари согласился с ними сотрудничать. Варвара запросила у начальника согласия на то, чтобы привлечь к разработке дела своего жениха, Георгия Кунцевича, суперайтишника. Тот дал добро. Они и раньше сотрудничали с Гошей, зная, что он строго соблюдает конфиденциальность. Дальнейшее было делом техники, Варвара переслала информацию о Зардари Кунцевичу. И тот взломал компьютер Зардари и выяснил, что у него хранится часть архива Горького, доставшегося от баронессы Будберг. Это было важно. Важным был и сам контакт. Для чего – Варавара пока до конца не знала. Но она понимала, что ее шеф ничего не делает зря.

Они с Вадимом полетели разными рейсами. Варвара подозревала, что тот не вернется в Москву, а отправится прямиком на новое задание. Но это уже была не ее работа, и спрашивать об этом она не имела никакого права.

Варвара вспомнила открытие выставки в галерее Зардари. Было множество гостей. Особенное впечатление на нее произвела одна пара. Молодая красавица-итальянка и ее не менее красивый спутник. Было видно, что они влюблены друг в друга. Но также было видно – по особым признакам, – что к ним проявляется определенный интерес, некая слежка. Как профессионал Варвара сразу определила это. Впрочем, это уже проблемы парочки.

Она снова посмотрела в окно. И подумала, что как прилетит – сразу выйдет на скайп и переговорит с Гошей. Соскучилась.

* * *

Флоренция. Наши дни

Они сидели в квартире Витторио и пили кофе. Ангел сидел рядом и смотрел на них, словно уличая в чем-то. Даниэла не выдержала и прыснула.

– Похоже, он ревнует.

– Кто знает! – откликнулся Витторио, а затем задумчиво нахмурился и попросил: – Мне не дает покоя последнее письмо Лючии. Прочитай его.

…Я пишу тебе письмо, прекрасно понимая, что, возможно. не имею никакого права писать. Но прошу тебя, смени гнев на милость и ответь мне. Иногда случаются события, которые все переворачивают с ног на голову, и надо протянуть руку дружбы и примирения, несмотря ни на что. Я не знаю, почему ты сердишься до сих пор? Разве кто-то виноват в той междоусобице, которая охватила страну почти сто лет назад и прошла линией разрыва почти в каждой семье, даже если никто и не хотел этого. Политические взгляды и мнения – у каждого свои. Кромешный двадцатый век во многом уничтожил в людях человеческое, и осталось совсем мало надежды на восстановление попранных основ и истин. Ты знаешь, как все это было… Даниэла наказала хранить семейные тайны, но ради бога, чем виновата эта девочка, воспитанная суровой бабушкой? Ты же знаешь эту непреклонную кровь…

Девочка славная и достойна лучшей участи. Ах, если бы я могла увидеть тебя, но надежды никакой практически нет. И остается только уповать на милость божью. Те письма, которые я тебе писала, надежно ли они спрятаны? Хранишь ли ты их как следует? Прошу тебя, ответь мне, не сердись. Ведь перед лицом вечности мы должны помириться, было бы странно и неправильно уйти в мир иной, не простившись как следует с тобой, не обняв тебя, моя дорогая…

Ты, конечно, понимаешь, что все это быльем поросло, как мы любили с тобой употреблять разные слова-словечки.

Но Мура! Как она была хороша и как она очаровала, пленила нашего бедного Макса.

Ты всегда называла Максима Горького – Макс, в этом тебе чудился некий шарм с иностранным привкусом. Тогда он был просто писатель, ты не думала и не гадала, что он когда-то станет таким знаменитым и вокруг него развернется такая борьба. Несмотря на свои пролетарские замашки, он был очень интересный мужчина, который к тому же умел обращаться с женщинами. Помнишь, как тебя это сразу пленило – такой контраст: грубоватый простой облик, тяжелые руки и тяжелый взгляд и обаяние, идущее изнутри. Человек не скрывал своих симпатий, если ему нравилась женщина, он не ходил долго вокруг и около (еще одно русское выражение). А немедленно приступал к делу. Ты думала, что это будет легким приключением, на раз. Но незаметно сама увлеклась не на шутку. Да и Макс потерял голову. Хотя, судя по его будущим пассиям – вкус у него был отменный. Одна красавица Маша Андреева чего стоит. Было от чего загореться… Да и Мура, с ее обаянием. Теперь можно сказать, что Горькому нравились не просто красивые, но и обаятельные. Обаяние – вещь глубокая, намного глубже красоты, потому красота – это природа, то, что не зависит от человека и относится больше к внешнему, тогда как обаяние – жар души, внутренний огонь, который то греет, то распаляет. Обаяние – штука серьезная, и если им пользоваться с умом, то дел можно таких наворотить… Что и делали с успехом его дамы. И Маша, и Мура (бог мой, что за имя!), и впоследствии Тимоша (тоже штучка еще та!).

Уже за один список своих дам Максим Горький мог бы войти в историю, в пантеон записных ловеласов. Но он не был ловеласом. В нем была простая мужицкая смекалка и поведение без излишних фрейдовских заморочек. Ты же знаешь, как мы все тогда были увлечены Фрейдом. Без него никуда. Я и сама ездила на прием к светилу. Но многое в его теории наносное. В этом я разобралась позднее, а тогда он мне казался светочем мысли и тем, кто все объяснит и разложит по полочкам. Это была ошибка нашего века – суматошного, стремительного, распятого революциями, войнами, катастрофами и гибелью людей.

Иногда я думаю – какой мор или чумовое поветрие пронеслось над Европой и Россией. Принято во всем винить русских варваров, но ведь это не так. Не одна Россия виновата в своих бедах. И мы, европейцы, тоже виноваты в этой чумовой бацилле коммунизма. В конце концов, Карл Маркс – не продукт русской цивилизации, напротив, его сумрачный талант расцвел в недрах европейской мысли. Правда, есть и такие, кто отрицает его талант и называет жуликом. Помнишь жениха Даниэлы? Он страшно ругал Маркса, потому что видел, что Даниэла увлечена новомодными марксистскими штучками. Кто бы мог подумать, что эта рассудительная здравомыслящая девушка до такой степени потеряет голову? А может быть, она и не была такой уж здравомыслящей, как это нам казалось… Мы не можем знать людей до конца.

Мы решили, что новейшие открытия в науке и технике будут способствовать тому, что тайн в человеке не останется. Это ошибка нашего века. Вздор! Человек – существо нежное, сложное, непостоянное. Его поведение зависит от множества факторов, которые невозможно объяснить строго логически. Люди не меняются или меняются очень тяжело. Человеческая натура на протяжении столетий остается такой же. Миром правят власть и гордыня. Девушки стремятся замуж. Мужчины – к реализации собственного потенциала. И все движется, как сказал когда-то наш сумрачный земляк Данте, – любовью.

Я давно мечтала удалиться в монастырь. Меня привлекали прохлада внутри монастырских стен, тишина, покой… Но и здесь невозможно спрятаться от людского горя. Все знают трагедию Монте-Кассино. Жуткая кровопролитная битва. Как Бог мог допустить это? И что? Разве не ставится вопрос решительной радикальной клеризации общества, его невозможности существовать только за счет религиозности?

Ты спрашивала меня о судьбе бедняжки Даниэлы? Плачевно у нее сложилась жизнь или, наоборот, счастливо? Ведь все зависит от того, с какой точки зрения посмотреть. Даниэла познала любовь. И это уже многое искупает в жизни. Мы, итальянцы, всегда останемся южанами по темпераменту, несмотря на то что высокомерные миланцы считают себя северянами и самой что ни на есть белой костью. И европейцами не хуже немцев и французов. Но наше флорентийское отношение к жизни совсем другое… Мы не можем следовать за рационалистической мыслью, нам нужны живые чувства. Краски, биение сердца… Какая еще страна дала миру столько живописцев, которые занимают прочно первое место в пантеоне мировой культуры? А все виновато наше итальянское небо, жаркие и чистые краски, наше отношение к жизни. Понимание, что живем один раз!

Но я отвлеклась… Даниэла пережила упоительный роман. И что в этом плохого? Тот факт, что Даниэла скрыла это от своих родных, говорит о ее понимании ситуации, она не хотела пересудов. У отца были проблемы с бизнесом и с очередной любовницей, мать хворала. Дочь просто не хотела приносить родным излишние огорчения… А со стороны ее родители выглядели замечательной любящей парой!

Как и Италия, процветала внешне, но погрязла в упадке и разорении… Кто бы мог подумать, что разорится род Скиапарелли? А ведь род Скиапарелли – известнейший. И дядя – астроном знаменитый. А Эльза стала модельером и вынуждена зарабатывать собственным трудом.

Или взять Луизу Казатти… Тоже судьба несчастливая. Стремление к роскоши и жажде жить одним днем подводило наши старые и знатные роды. В женщинах уже поселялся легкий вирус безумия, который подтачивал их изнутри. Так что Даниэла пленилась чарами века – стремительно живущего, скоростного… Чем ее увлек Макс, я не знаю. Наверное, своими проповедями большевизма. Старушке Европе тогда казалось, что нужно отряхнуть прах старого и устремиться вперед в будущее. Глупые люди не поняли, что прошлое всегда заявит о себе, а будущее невозможно без корней. Если ты обрубаешь корни, то повисаешь в воздухе и вскоре гибнешь. Но кто об этом тогда думал! Иногда меня тянет философствовать…

Макс встречался с Даниэлой. Он привык к ней.

Мужчины тоже обладают неким постоянством, хотя мы и клянем их за ветреность. Они постоянны в своем непостоянстве!

Даниэла видела, что вокруг Макса всегда вился народ. Иногда она рассказывала мне о его окружении. Видишь ли, она меня мало стеснялась. Мы, старые девы, словно тени. О нас никто не вспоминает и редко принимают в расчет. Зато мы можем утолять свое любопытство, не так ли?

Она стала изучать русский язык. Далеко же ушла наша девочка, ты не находишь?

Итак, Макс привык к Даниэле, и в этом нет ничего плохого.

Человек соткан не только из небесного, но и телесного, и об этом не следует забывать. Иногда я думаю, что у меня могла быть другая судьба – пространство, наполненное детскими голосами, обедами, разросшимся садом… Хотя Сад у меня есть.

Я часто вспоминаю наш грот. И наши тайны…

Сейчас нас зовут есть. Будет ризотто с белыми грибами. Хотя русский эквивалент, наверное, блины с красной икрой… Варварство, сплошное варварство, скажешь ты – и будешь права! Но как же это вкусно!…

– Ну что ты скажешь? – спросил Витторио Даниэлу.

– Странное письмо.

– Похоже, она сошла с ума. Письмо напоминает бессвязный монолог. А когда люди сходят с ума – они проговариваются.

– В чем?

Но ее вопрос остался без ответа.

После краткой паузы Даниэла спросила:

– Витторио, милый, скажи, пожалуйста, почему ты меня сначала отталкивал. Я что тебе совсем не нравилась?

Он молчал, а потом со вздохом признался.

– Ты мне сразу понравилась. Очень, но я боялся… себя. У меня раньше никого не было, и мне было страшно, что ты станешь надо мной смеяться. Такая яркая, красивая…

– Глупенький, – и Даниэла прильнула к его губам.