Текст книги "Растем с дошкольником: воспитание детей от 3 до 7"

Самое хорошее работает примерно три недели, а потом его нужно сильно перемежать с чем-то другим и использовать лишь иногда.

Собеседник: Моя жена как-то пожаловалась на дочку, которая была очень своеобразная, батюшке, и он ей сказал: «Ты, прежде чем ее пороть, прочти “Богородице Дево, радуйся”, а потом уже пори». И вот однажды дочь попалась под руку – жена тапок снимает, помчалась за ней: «Богородице Дево, радуйся…», – а та отбежала в сторону и кричит: «Батюшка сказал, что до конца надо дочитать!..»

Екатерина: Дыхание действительно хорошо останавливает сильные эмоции.

Собеседник: Если какая-то ситуация требует немедленного реагирования, а ты уже завелся, дышать некогда.

Екатерина: Есть еще удивительный способ. Если вы очень гневливы и испытываете сложный период в отношениях с ребенком, можно надеть себе на руку канцелярскую резинку, и каждый раз, когда вы повышаете голос, вы резиночку чуть-чуть оттягиваете и резко отпускаете. Это делается, чтобы остановить себя от последующего гнева. Или можно указательным пальцем надавить возле ногтя большого пальца. Это минимальное болевое ощущение. Обычно человек начинает кричать и бить ребенка, когда у него слетели тормоза. Мы не хотим этим заниматься регулярно, и нам нужны способы, которые помогут остановиться, сохранить спокойствие и прикрыть «фонтан». К тому же иногда нельзя прервать контакт (например, вы на улице), и тогда нужны другие способы (действия), чтобы остановиться и вернуться в нормальное состояние.

Может быть, у вас есть свои наработки.

Собеседник: Я купила эспандер, носила его в кармане.

Екатерина: Все это «физические способы сказать: стоп». Иногда нужно физическое действие. У одной знакомой мамы были для этого вкусные конфетки. Когда она заводилась, она брала конфетку и медленно ее рассасывала – так она останавливала свою реакцию.

Все эти способы относительные – лучше останавливаться без них. Это как палочка после перелома или опора, когда вы учитесь что-то делать. Все физические и нефизические способы останавливать себя основываются на том, что, если родителю удастся сохранить спокойствие, он найдет, что делать с поведением ребенка.

Кто-нибудь пользуется способом «быть глазами на одном уровне с ребенком»?

Собеседник: Я обычно сажусь, обнимаю его и говорю на ушко. Когда говоришь на ушко, дети сразу начинают себя вести по-другому, лучше переключаются.

Екатерина: Вы тон не повышаете, а понижаете?

Собеседник: Да, и мне бы хотелось это делать чаще.

Екатерина: Да, быть глазами на одном уровне с ребенком и говорить тоном ниже, низким голосом, в более медленном темпе. Обычно мы кричим более высоким голосом и очень быстро. Работает что-то противоположное.

Почему нужно опуститься на уровень глаз ребенка?

Кто не знает, попросите мужа встать на стол, а вы присядьте на стульчик, и пусть он вам что-то говорит: такова разница в сантиметрах между ребенком и взрослым. Если глазного контакта нет, ребенок не слышит, громкость и тон не работают, а только пугают.

Все равно иногда вы будете кричать, когда не будет контроля, но, надеюсь, меньше. В целом крик работает плохо.

Собеседник: Мой ребенок отводит глаза. Ты садишься к нему, говоришь: «Посмотри на меня», – а он делает все, что угодно, но не смотрит.

Екатерина: Есть дети чувствительные, которые просто не любят в глаза смотреть. Тогда просто будьте рядом. С такими детьми можно иногда кидать боковой взгляд – контакт на секунду.

Собеседник: Почему они это не любят?

Екатерина: Это психическая чувствительность. Есть две крайности: кто-то не терпит этого вообще, а кто-то нарочито требует.

Итак, список «положительный»: прервать контакт, подышать (физический способ сказать «стоп»), спуститься на уровень ребенка, установить глазной контакт (если ребенок к этому расположен), говорить тихим голосом, медленно.

Наличие всех этих идей не должно влиять на вас отрицательно, мол, я делаю все не так, делаю только хуже. Это не необходимость, а возможность – вы выбираете из огромного количества предложений что-то одно (или два). То, что вы не в состоянии использовать все или половину, никак не должно влиять в худшую сторону. Смотрите, что к вам прирастет, что отторгнется, что вы изобретете сами. На основе всех идей в каждой семье должны возникнуть свои рецепты, свои способы действия в те моменты, когда поведение ребенка плохое, когда он не слушается.

Давайте сосредоточимся на том, что бы вы хотели от вашей пары.

Собеседник: Мне кажется, правильнее, когда говорит один из родителей.

Екатерина: На одну единицу времени – один оратор среди родителей. Для ребенка это особенно важно, потому что у него до 7,5 лет одноканальное внимание: дети могут слышать и воспринимать лишь одну «звуковую дорожку». Многие не могут одновременно слушать и что-то делать. Если говорят параллельно два взрослых, у ребенка происходит когнитивный диссонанс: он не знает, кого слушать, – и не слушает никого, и ничего не делает, потому что часто звучат совершенно разные тексты. Это происходит до 7–7,5 лет. Потом у кого-то созревает двухканальное внимание, а у кого-то нет – внимание так и остается до третьего класса одноканальным. У девочек оно созревает, как правило, раньше. Бывают и мальчики, которые к середине первого класса могут слушать и писать. А так, как правило, он пишет, услышал что-то – прервался.

Возможен и такой способ реакции пары: если один из родителей не включается, его и не надо включать. Например, происходит что-то, один родитель отреагировал, а второй не реагирует. И первый родитель пытается задействовать второго: «Ну, давай, скажи им, посмотри, как они перепачкались, кричат, разбросали что-то». В целом принуждение к вовлечению в воспитательный процесс очень вредно. Если родители так себя ведут – один понуждает другого включиться, – это увеличивает непослушание и плохое поведение у детей.

Собеседник: Если дети не слушаются, я говорю, что скажу папе, потом говорю папе, и папа начинает более строго реагировать.

Екатерина: Если у вас такой договор: мама – «добрый следователь», папа – «строгий следователь», и вам это подходит.

Собеседник: Да, нормально. Иногда идет остановка плохого поведения даже на уровне слов «я папе пожалуюсь».

Собеседник: Но бывает, требуется поддержка: дети достали, и ты начинаешь злиться, почему второй не помог, не включился. А иногда, когда молчишь, не реагируешь ни на что, супруг говорит: «Ты мне противоречишь». – «Как я противоречу?» – «У тебя такой вид, такое лицо…» Получается, что ты молчишь, а надо включиться, или включишься – и помешаешь. Непонятно, не всегда ситуацию можно просчитать, что нужно делать.

Екатерина: Это вопрос договоренности супругов, которая заключается не при детях. Если вы при детях начали выяснять, у кого какое лицо и кто как включился, – минус десять очков и увеличение непослушания, потому что они понимают, как вас можно «задеть».

Собеседник: А как же треугольник, о котором вы говорили, что должны быть разные реакции у мамы и у папы?

Екатерина: Они должны быть разные, но папа с мамой не спорят.

Собеседник: И у ребенка – дезориентация: папа разрешает, мама ругает…

Екатерина: Нет, немножко по-другому. Папа согласен с тем, что что-то можно, мама не согласна. Если мнения разные и кто-то начал уже говорить, то второй не должен оглашать своего мнения – это не правильно. Если муж уже разрешил кидаться снежками, маме нужно согласиться (пусть даже что-то разобьется), исходя из стратегических соображений, а о своем несогласии вы поговорите потом. Если вы в этот момент начинаете проявлять другую реакцию, у ребенка возникают две дорожки, которые он не может состыковать – у него нет двухканального восприятия. Вы должны удерживать мнение при себе, внутри, и потом обязательно выяснять. Должна появиться договоренность: если один наказывает – другой не вмешивается, если один жалеет – другой не запрещает сию секунду, даже если не согласен. Это умение работать в связке, в паре – как танец. Например, вы жалеете, а муж злится, а ребенок это все «сечет». Значит, нужно договориться, как можно жалеть ребенка, чтобы мужу было не оскорбительно. Очень важно, чтобы родители не вступали в противоборство – кто лучше знает, как воспитывать.

Общаться – это не только воспитывать. Это читать книжки, играть вместе, разговаривать, рассказывать истории из детства. Воспитывать – в смысле пресекать плохое поведение и заставлять, как надо, – это одна из возможностей спектра общения с ребенком, и притом не самая плодотворная. Не воспитывать – это не значит «не общаться».

Собеседник: Зачем ребенок, чувствуя несогласие родителей, как бы «стравливает» их?

Екатерина: Это неизвестно. Известно, что есть родительские эмоции и ребенка интересуют самые сильные из них. Как правило, наши самые сильные эмоции совсем не положительные, они связаны с несогласием. Ребенок реагирует своим определенным образом на силу наших эмоций. Очень часто сила эмоций выскакивает либо на его плохое поведение, либо когда возникло несогласие с супругом. Как адреналин: ребенку нравится кататься с самой высокой горки или сильно качаться на качелях.

Собеседник: Получается, что их цель – довести нас до нервного срыва.

Екатерина: У них нет такой цели. Пока ребенок не очень большой, и если он не получает достаточно сильных положительных эмоций, он будет добиваться сильных отрицательных.

Еще одна важная тема – привлечение внимания через борьбу за власть. В ряде книг об этом говорится частично и называется «негативизмом в критические моменты развития». Этот тип привлечения внимания появляется не рано – это немного более сложный уровень.

Как выглядит этот тип плохого поведения?

Мама говорит: «Убери игрушки», – а ребенок отвечает: «А я не буду!» – и смотрит в глаза. Другой пример: «Почисть зубы». – «Сегодня – день-исключение, и я не буду чистить. Ты мне почистишь». Или соглашается: «Да, да, мамочка, уберу», – и все, продолжает спокойно заниматься своими делами. Ваши примеры.

Собеседник: Дети раньше убирали посуду со стола, а теперь говорят: «Мы не будем», – и не убирают.

Собеседник: У ребенка есть какие-то обязанности по дому – он говорит, что больше этого делать не станет.

Собеседник: Правильно ли оплачивать какие-то труды ребенка?

Екатерина: Мне более близки бесплатные отношения в семье: я тебе бесплатно готовлю, ты мне бесплатно раскладываешь сухое белье. Мы близкие люди, это семья и есть. Можно найти способы ребенку деньги подарить, дать, привлечь близких и дальних родственников, которые имеют право подарить крупные суммы. Здесь важно научить откладывать собственные желания, не прямо сию секунду реализовывать, а подождать хотя бы немного.

Собеседник: Дошкольник спрашивает: «Как я могу сейчас заработать деньги?»

Екатерина: Скажите честно: «Никак». Это хороший способ поговорить о перспективах. Сейчас ребенок может только копить подаренные ему деньги.

Если ребенок нормальный, нормально развивается, такие моменты отрицания, ухода от обязанностей непременно будут – человек понимает, что он должен сделать, и не делает. Это – борьба за власть.

Один из основных родительских навыков – это сдерживание сопротивления. Мы почему-то думаем, что, если мы что-то почитаем и послушаем, сопротивления не будет. Оно будет. Если характер у ребенка сильный, то взаимодействие с ним и первые семь лет, и потом – «как закалялась сталь», это постоянное противодействие. Не 100 % противодействия – то лучше, то хуже, но элементы все время присутствуют. И нужно быть на это настроенным, потому что часто родители, сами того не желая, усиливают противодействие, которое есть у ребенка.

Например, нужно закапать в нос лекарство – нельзя не сделать: можно заставить, но лучше договориться. Если вы заставляете, вы приучаете ребенка к тому, что воздействовать на человека можно силой, и это может переноситься на другие сферы жизни. Я не говорю, что ребенок должен быть неуправляемым, он должен быть договороспособным. Эта способность договариваться не рождается вместе с ним – он, наоборот, рождается с упрямством, порой с ослиным, порой не с таким ярко выраженным. К сожалению, упрямство, сопротивление воле родителей первично. Мы ждем ребенка послушного, а слушаться нужно учить.

Собеседник: С какого возраста физически и психически вообще возможна договороспособность?

Екатерина: До года разговора о договороспособности нет. Хотя когда ребенок пополз, ему полгода, у него появились желания и стремления, вам уже с ним волей-неволей приходится договариваться, например, это он не ест, сюда он не ползет. Первый раз, как он только пополз, он сталкивается с какими-то ограничениями, и это уже договор. Обычно уже в 9 месяцев ребенок ползет туда, куда нельзя, смотрит и «драпает», он знает, что ему туда нельзя. А в год он уже знает это прекрасно.

Основное время оформления договороспособности – между 20 месяцами (это год и восемь) и 2,5 годами. Это самый напряженный период: год и восемь месяцев – 3,5–4 года. В этом возрасте вы и объясняете самые основные правила взаимодействия между людьми. И это возраст должен быть проведен у маминой юбки – именно у маминой, а не у няниной (хотя бы частично), потому что нужно очень много человеку объяснить. Это очень муторно, очень энергозатратно, особенно если характер сложный. Как правило, если все идет нормально, без отклонений, к 3,5 годам ребенок уже вполне договороспособен с другими людьми, кроме самых близких, – он уже это умеет, вы его уже научили.

Самое большое количество непослушаний достается самому эмоционально близкому человеку, самым родным людям. Это фактор близости – он с вами не тревожится за отношения, он знает, что вы все равно с ним.

Собеседник: Получается, если он себя с другими ведет хорошо, а со мной плохо, это не значит, что я все упустила?

Екатерина: Вы просто – мама. С кем ему еще вести себя плохо? Представьте: человек пришел домой, снял офисный костюм, надел что-то домашнее – и расслабился. А если он этого не может сделать даже дома, у него копятся отрицательные эмоции. Если бы папы проводили столько же времени с детьми, сколько и мамы (в скандинавских странах принято по очереди брать послеродовый отпуск по уходу за детьми), то не было бы большой разницы между папой и мамой – это фактор близости ребенка. Если ребенка воспитывает бабушка, значит, он с бабушкой ведет себя хуже всего. Это фактор близости. Вы ничего не упустили, вы просто близкий человек.

Что делать, когда вы столкнулись с сопротивлением или борьбой за власть?

Первое, что нужно сделать, это назвать происходящее: сейчас мой ребенок сопротивляется. Может быть, у вас будет другое слово, например «выпендривается». Желательно, чтобы оно не было отрицательно окрашенным. Сопротивление (если только оно не раздулось в отношениях до размеров опухоли) как тренировка воли, просто очень специфическая. Это то, чему ребенка тоже нужно научить. Когда вы его учили есть, он плевался и кидался едой, – обычно все дети экспериментируют с едой. И вы постепенно от учили его от этих экспериментов – вам это каким-то образом удалось. То же самое с горшком: почти всем в 2,5 года удалось приучить ребенка к горшку, и это тоже был процесс. Учили раздеваться и одеваться, ребенок сопротивлялся, вы его потихоньку учили. Ребенок учится сопротивляться – он тренирует характер.

Более того, у плохого поведения, непослушания есть своя особенность – это как экзамен: «Я скажу что-нибудь – а что ты сделаешь?» Ребенок очень внимательно смотрит на реакцию; его очень интересует, на что способен родитель. И на этот случай в вашем арсенале должен быть припасен какой-то маневр.

Как ни странно, в голову приходит самое простое решение (то, что лучше всего действует на дошкольников). Ребенок говорит: «Я не буду». Если родитель с ним вступает в диалог: «Почему ты не будешь?» – это может только ухудшить ситуацию. Иногда лучше всего работает простая формулировка: «Мы это даже не обсуждаем. Это правило, которое у нас есть». Такая формулировка работает даже не с 3–4 лет, а раньше, если правило действительно существует в семье.

Ребенок пробует разное. Мама, например, говорит: «Я тебе не дам яблоко», – а он в ответ: «А я тебе не дам яблоко». Сталкивались с таким поведением? Он тоже пробует. Какой в этом случае правильный ответ?

Собеседник: «Это мои яблоки, и я решаю, кому давать, кому не давать».

Собеседник: «Я старшая, я задаю правила. Когда у тебя будут свои детки, ты тоже будешь им не давать яблоки, когда они будут не слушаться». Я как-то так сказала, и ему очень понравилось!

Екатерина: Естественно! Ребенок пробует. Он слышит: «Я тебе не включу мультик», и отзеркаливает: «А я тебе не включу кино». И если вы на полном серьезе начинаете с ним обсуждать, как это он не включит кино, он понимает, что попал в цель, и будет так говорить и в разных ситуациях это использовать.

Собеседник: Когда я так начала говорить, моя дочка сказала: «Я уже хочу быть мамой».

Екатерина: Тогда надо сказать, что мамами становятся, когда заканчивают школу, когда вырастают большие сиси, чтобы кормить малыша (это то, что дети понимают), и когда столько-то лет. Это аргументы непреодолимой силы.

Собеседник: На мой вопрос, для чего, она ответила: «Чтобы делать то, что я хочу».

Екатерина: Можно ответить: «Ты знаешь, я тоже так думала, когда была маленькая». И если вы думаете, что быть ребенком значительно проще и лучше, вы вполне можете это сказать.

Собеседник: Мой ребенок говорит: «Я не хочу взрослеть, хочу остаться маленьким».

Екатерина: Так часто говорят дети, у которых есть старшие братья и сестры, которые «мучаются» в школе, а младшие это видят и взрослеть не хотят. Надо понимать, что за этими словами стоит.

Все, что ребенок делает под формой плохого поведения – непослушание как сопротивление, – это «заявки», пробный шаг: а что ты будешь делать, родитель? Ребенок экспериментирует с нашими формами поведения. Что следует сделать нам? Нам нужно поместить эту попытку ответить в правильную иерархическую систему, если она есть в семье. Для ребенка от 2 лет особенно ярко должна быть представлена иерархия. Не тирания; не то, что родитель делает, что хочет, потому что он крупнее и выше; именно иерархия – ведь именно родитель реально отвечает за последствия.

Собеседник: Можно так говорить?

Екатерина: В 5 или 6 лет уже можно. Если вы говорите, что отвечаете за последствия, нужно понимать, что такое «последствия». Если вы используете это слово, ребенку нужно объяснить, что это.

Собеседник: У меня муж прочитал какую-то модную книжку, где написано, что у ребенка в 13 лет больше запретов, чем у заключенных в тюрьме. Он приверженец свободного воспитания.

Екатерина: 13 лет и 3 года – очень большая разница. Моя идея в том, чтобы постепенно передавать ответственность. Домашние обязанности и самостоятельность – это как раз то, где ребенок может отвечать за себя. Они возникают постепенно, начиная с 3 лет. Их становится все больше, но там есть свобода – вместе с ответственностью, не просто свобода. Это ограничение не из любви к искусству, не для того, чтобы ребенка просто ограничить, а чтобы защитить его от последствий того, что он не прогнозирует.

Собеседник: Если ребенок не хочет нести ответственность?

Екатерина: Кто хочет? Если вы пытаетесь передавать ответственность и видите, что ребенок не хочет, нужно мотивировать. Чем ответственность хороша? У тебя есть ответственность, но есть и привилегии, которых не было раньше. Это не просто обязанности, ответственность – и все.

Сложность в том, что когда ребенок говорит: «Нет, не буду», – априори включается желание подавить. Это – химическая реакция, происходит на уровне химии. Останавливать себя можно только тем, что чем больше вы будете реагировать именно так, тем больше будет сопротивление. В некоторых семьях с самого утра каждый шаг с ребенком – сплошное бодание, и это мучительно. Кто-нибудь бывал в такой ситуации?

Собеседник: Да. У меня единственный ребенок – девочка, который уже почти 9 лет. Она довольно упрямая от рождения – характер очень волевой. И у нас такое вот бодание с утра до вечера, хотя мы друг друга очень любим. Батюшка говорит: «Не дави на нее, ты ее передавила», – а я отвечаю, что мы тогда вообще ничего сделать не можем.

Екатерина: Следует понимать, что в 9 лет ребенок прекрасно знает, что ему нужно делать.

Собеседник: Она не хочет…

Екатерина: Она не хочет, потому что, видимо, очень много контроля. Нужно очень грамотно все выстроить, чтобы дать ей возможность посмотреть, что будет, если она этого делать не будет. Это точно так же, как с трехлетним ребенком, который пожелал взять яйцо из холодильника или налить сам сок себе в стакан: чтобы ребенок понял, что он еще не может сам налить сок в стакан, нужно дать ему это сделать, и пускай все разольется. Сок жалко, вытирать разлитое противно, но, тем не менее, это будет его опыт.

Если школьник не хочет делать уроки и мама постоянно работает «паровозом», нужно дать возможность увидеть, что будет, если мама перестанет напоминать и следить.

Собеседник: Я очень рано начала разрешать дочери делать то, что обычно дети делают позже: она помогала мне готовить, в 3 года прекрасно мыла пол, одеваться тоже начала сама рано. Но чем старше она становится, тем все сложнее. Если ее отпустить (она на семейном обучении, в школу не ходит, нет жесткого школьного режима), она будет вставать в двенадцать часов дня, будет читать книги, которые ей интересны, не сядет за уроки…

Екатерина: Возможно, у нее нет той структуры, которую дает регулярное ежедневное посещение школы или каких-то секций. Может быть, нужно добавить внешкольные занятия, чтобы создалась «бодрая» сетка. В целом, начиная с какого-то возраста, чем больше давление, тем хуже результат.

Собеседник: Если на «бодания» ребенка отвечать: «А я тебя тогда не буду кормить», – это тоже получается давление?

Екатерина: Часть таких «заявок» нужно отсечь сразу: «Ты сейчас говоришь глупости. Мы это даже не обсуждаем». Иногда ребенок 2–3 лет может даже сказать: «Я тебя не люблю», – на что мама начинает выяснять почему и отчего, а надо просто сказать: «Все дети любят мам, просто сейчас ты на меня сердишься, поэтому так говоришь».

Это называется «выбирать поле боя», т. е. не на всякий пробный шаг, не на всякую «заявку» надо отвечать в лоб. Например, ребенок на что-то отвечает: «Не буду». Вместо того чтобы здесь и сейчас переключать его поведение на противоположное, какое нам нужно, гораздо эффективнее применить «уход от удара», когда энергия удара идет против того, кто наносит удар. Мы же обычно идем в рукопашную – прямое столкновение, «я сейчас тебя заставлю».

Если есть возможность (иногда ее нет – например, ребенок отказывается выходить из транспорта), нужно все повернуть: «Ты сейчас такой расстроенный (или: такой усталый, такой больной), что мы даже не будем об этом говорить. Ты посиди тут, а я пойду что-то поделаю».

Нужно назвать состояние ребенка (ты сейчас «уперся», тебе сейчас важно со мной поспорить, тебе важно сделать именно по-своему) и дать ему возможность изменить это состояние: «Я сейчас не буду с тобой говорить. Я займусь своими делами. Когда с тобой можно будет говорить, мы с тобой поговорим».

Подобные приемы в 3 года не работают, в 3,5 работают с детьми с ранним речевым развитием, а вот начиная с 4–4,5 лет работают прекрасно. Первая часть этой стратегии – называние состояния, или интерпретация поведения, – работает с полутора лет.

Мы, родители, часто думаем, что ребенок прозрачный, что мы знаем, в каком он состоянии. А он не знает, как называется то, что с ним происходит. И называние чувств полезно само по себе, безотносительно всего остального, что вы собираетесь сделать. Это – оречевление эмоций. Иногда и взрослый не знает, что с ним происходит.

Собеседник: Я давно это практикую, но ребенок часто отрицает это называние, не согласен со мной, не слушает.

Екатерина: Спросите: «А как ты это назовешь? Назови ты». Может быть, вы неверно называете, а может, ему важно поспорить и здесь. Есть дети-спорщики – последнее слово должно остаться за ними. Позднее это будет их ценным профессиональным качеством, они на этом карьеру могут построить. Таких детей немного, но они есть.

Собеседник: Если ребенок сильно злится, может быть, даже копирует меня, можно ему говорить: «Не злись! Не кричи!»?

Екатерина: Что это изменит? Можно сказать: «Хочешь, я помогу тебе успокоиться?»

Собеседник: Если он скажет: «Нет»?

Екатерина: «Тогда покричи, а я не хочу это слушать – я сама расстраиваюсь».

Собеседник: Можно уйти в другую комнату?

Екатерина: Прервать контакт всегда хорошо, если это возможно. Можно сказать: «Ты так громко кричишь, что у меня уши болят», то есть говорить про себя, про свое состояние.

Надо понимать, может ли ребенок остановиться, хочет ли он остановиться, нужна ли ему помощь, чтобы он остановился.

Некоторым детям, особенно до 4,5–5,5 лет, когда их контроль за эмоциями еще не дорос, не дозрела кора головного мозга, нужно периодически прокричаться и проплакаться. Одному ребенку столько-то раз в неделю, другому – столько-то: каждому свое, но это видно. Иногда, когда долго нет истерики, ребенок как будто ищет, цепляется – происходит сброс напряжения, и он успокаивается. В целом до 5,5 лет это совершенно нормально – эмоции не контролируются полностью. Позже (6 лет – крайний срок) вызревает этот корковый контроль. До этого возраста эмоции «накрывают» как, например, в ПМС (предменструальный синдром) или при алкогольном опьянении, когда не работает клапан перекрывания эмоций.

Собеседник: Что делать, если трехлетний ребенок, как только пытаешься влиять на его плохое поведение, сразу говорит: «Ты меня не любишь»? Он это услышал у старшего.

Екатерина: Это классика, и родитель обычно дергается, когда такое слышит. В каждой семье есть универсальные клише, которые работают в таких ситуациях, например: «Мамы, которые не любят, оставляют детей в детском доме». На самом деле, это обозначение предельного, что все родители любят детей: я могу на тебя сердиться, могу повышать голос, могу даже шлепать, но если родитель родил ребенка, он его любит всегда. Только нужно это объяснять не в таком остром состоянии.

Скорее всего, в вашем случае – это «про игрывание работающей музыкальной темы»: ребенок знает (возможно, видел на примере другого ребенка), что мама начинает как-то особенно «дергаться», когда такое слышит, и может лишний раз приласкать или почитать.

Собеседник: Неужели ребенок поймет слова, что если детей не любят, их оставляют в детском доме?

Екатерина: Поймет, только не в тот момент, когда говорит, – в нейтральное время.

Никогда нельзя говорить, что можете отдать в детский дом, даже в состоянии помрачения. Порой это выскакивает у людей под эмоциями…

Иногда полезно обозначение предельных состояний: «Я был, когда тебя еще не было, поэтому я главный».

Собеседник: Нужно показывать детские дома, где живут дети, если просто слова до ребенка не доходят?

Екатерина: В нейтральное время. Ребенок должен знать, что есть детские дома. Но пугать этим не нужно, просто объясните, что есть дети, у которых нет родителей. Он будет знать, что такое тоже бывает.

Собеседник: Если ребенок услышал про это и начинает плакать, это нормально?

Екатерина: Да, конечно, он же переживает. И взрослые так реагируют. Вопросы о том, что мама любит и мама хорошая, ответом про детский дом снимаются надолго, только нужно сказать не очень страшно.

Когда ребенок говорит: «Мама, ты меня не любишь», – можно сказать (опять же в нейтральное время): «Мне очень неприятно это слышать. Посмотри на мой день: я с утра встаю, готовлю тебе завтрак, гуляю с тобой…» То, что вы отказываетесь от каких-то своих желаний ради детей, дети не видят, и им надо об этом говорить. Часто на вопрос, что любит твоя мама, ребенок отвечает, что мама любит убираться и готовить.

Собеседник: Если ребенок говорит: «Я папу люблю больше, чем тебя»?

Екатерина: Это классическая «заявка». Вопрос, что в вас отзывается в ответ на эти слова, почему вы не можете реагировать естественно. Можно сказать, что мы любим по-разному, что тебя я люблю так, а маленького так, но одинаково сильно. Если ребенку 6–7 лет, с ним можно потом поговорить, как бы он среагировал, если бы мама сказала, что любит одного ребенка больше, чем другого. Надо говорить, что вы с папой любите его одинаково сильно, хотя и по-разному.

Очень важно, чтобы сопротивление не приводило к эскалации противостояния в этот момент. Все, что сработает, лучше сработает позже, через какое-то время.

Собеседник: Получается, если ребенок сопротивляется, лучше все-таки оставить его в покое?

Екатерина: Если есть такая возможность.

Собеседник: Если ребенок сидит в море и не выходит, тоже оставить, чтобы он совсем замерз?

Екатерина: Если сможете потом сразу согреть, то лучше оставить, чтобы он понял, что такое замерзнуть в воде, а иначе вы лишаете его такого опыта. Вы за ним следите, вы отвечаете за его состояние. Он не понимает, что такое – замерзнуть. Может быть, лучше дать замерзнуть и продумать, как его потом согреть. Дать опыт в максимальном количестве случаев нужно, как и с маленьким ребенком: он дотронулся до горячей чашки и понял, что такое горячо; понятно, что вы не дадите ему схватить чайник. Пока вы ему не дали дотронуться, вы можете сто раз сказать: «Горячо! Горячо!» – он не понимает, ведь опыта нет, и он не среагирует.

Собеседник: Если ребенок в 12 лет сидит на крыше и говорит: «Мама, мне прыгать или нет?»? Как быть с такой заявкой?

Екатерина: Развернуться и сказать: «Я к тебе в больницу ездить не буду. Ты можешь прыгнуть, но такой перелом лечится два месяца на растяжках». Это привлечение внимания. Если сказать: «Не прыгай!» – уговаривать, потом это будет еще проиграно на бис не раз. Вы, конечно, лучше знаете своих детей – может, ему важно услышать: «Не прыгай!»

Собеседник: А если ему нужно подтверждение, что его любят, что за его жизнь боятся?

Екатерина: Это первый способ привлечения внимания плохим поведением. Можно ответить на запрос: «Я тебя и так люблю, для этого не обязательно прыгать с крыши».

Собеседник: Если ребенок прыгнет, сломает ногу, а потом вырастет и скажет: «Мам, что же ты меня не предупредила? Я был маленький, глупый…»

Екатерина: Как не предупредила? Вы должны предупредить о последствиях, сказать, что прыжок с такой высоты имеет определенные последствия. Если ребенок нормальный: он не в возбужденном состоянии, он не в стрессе, у девочки не должны месячные начаться, – такого предупреждения достаточно. Либо вы с гиперопекой выступаете там, где не нужно.