Текст книги "Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР"

Екатерина Наговицына
Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

© ООО Издательство «Питер», 2020

© Серия «Окопка. Слово солдата», 2020

© Екатерина Наговицына, 2020

* * *

Предисловие

Память человеческая зачастую как чистый лист: прошло десять лет после Чеченской войны, и для нынешнего поколения подвиг того страшного времени перестает быть подвигом, забываются злодеяния врагов и стираются имена людей, что стояли насмерть, защищая мирное небо для нас с вами. Но эта книга хранит память.

Память человеческая зачастую – как горький яд. В ней остаются погибшие друзья, лживые предатели и несправедливость потерь. Как выйти из этого круга и как жить дальше? Кто возьмет за руку и переведет на другой берег?..

Перед вами сборник рассказов, написанный участником военных действий на Кавказе, снайпером группы СОБР и кавалером ордена Мужества. В этих рассказах строгие факты соприкасаются с удивительными метафорами и чудесами. Простой язык прозы философски глубок и психологичен, но при этом близок и понятен каждому.

Ми-24

Боевым подругам посвящаю

Глава 1

– Ну ты и сволочь! Тварь ты такая-растакая! У-у-у, ненавижу тебя, гадина, сука, чтоб тебя в клочья разорвало!

И Славок в сердцах треснул по обшивке гаечным ключом, плюнул под ноги и, матерясь под нос, пошел прочь.

Славок меня терпеть не может, как, впрочем, и я его не жалую. Так что нелюбовь у нас взаимная, давняя, но тут уж надо идти по порядку, а не прыгать с пятого на десятое.

Начну с того, что «тварь, гадина и сука» – это я, Ми-24В. Да, для гражданских я вертолет. Для военных – вертушка, крокодил. Для своего экипажа – Девонька, Малая. Вот уж нашли малую, все ж больше восьми тонн живого железа, и это без загрузки. А для механика Славка я тварь железная, тупая и вредная. Ну что ж, тут каждому свое. У вас, наверное, сразу возникает вопрос – а почему Девонька-то? Вертолет же!

А тут дело простое, как люди рождаются либо мужчинами, либо женщинами, так и техника, появляясь на свет, наделена душой, технической, но определенно либо женской, либо мужской. И соответственно, в процессе жизни, ну, или по вашему месту использования, опыта общения с людьми и внутреннего состояния характер наш меняется. В какую сторону? Да у каждого в свою. Как, впрочем, и у вас.

Но это я отвлеклась. Я боевой вертолет, можно сказать, в самом расцвете сил, нахожусь на откомандировании в Северокавказском регионе, на Х-м аэродроме. Рядом стоят мамки Ми-8 и Ми-26, они похожи на больших куриц-наседок, хотя в миру последних называют коровами и даже сараями, но они не обижаются ни на то, ни на другое. Ми-8 и Ми-26 добродушные, в общем-то, гражданские многоцелевые вертолеты и, попав на войну, мягко говоря, чувствуют себя не в своей тарелке. Очень сильно переживают и часто тихонько, по-женски плачут по ночам, жалея ребятишек, которых все время куда-то увозят, а потом забирают, и частенько только тела. Потом эти тела уносят другие и смывают с пола шлангами загустевшую кровь. Тяжело им на войне. Да и не боевые это машины – большие, уязвимые, не готовые к бою. Мечтают, чтоб скорее военные конфликты кончились и можно было перейти в разряд гражданской авиации. Детишек катать, грузы перевозить, спокойно, без спешки помогать людям.

Чуть вдалеке стоят «миги» и пара «сушек» – мужики. Хорошие самолеты, но немного заносчивы и амбициозны, особенно Сушки, любят нос задрать. Но, как ни крути, красавцы, особенно в профиль и тем более в правый. Считают себя настоящими боевыми спецами, не разменивающимися на всякую мелочовку. А вот это уже камень в наш огород. Но тут, что сказать, с техническими возможностями не поспоришь – девчонки. И летаем мы не так быстро, и высот таких не берем, да и с вооружением у нас попроще. Но все-таки авиационный бог создал нас боевыми единицами, с военным характером, большой работоспособностью, и мы не ропщем на судьбу, не вздрагиваем от взрывов и не плачем ночами. Да и мечты у нас с Ми-8 и Ми-26 сильно отличаются – ну зачем в гражданской авиации боевые вертолеты? Лес им рубить, что ли, крупнокалиберным пулеметом. Так что наше место в военных конфликтах, в этом мы схожи с «мигами» и «сушками». Может, в таком необходимом боевом содружестве есть своя прелесть. В том, что, какими бы разными мы ни были, какими бы душами и характерами ни обладали, но есть сигнал на боевую работу, от которого напряженно вздрагивают Ми-8 и 26, а все другие замирают в тревожном ожидании – кто летит?! Когда адреналин закипает в воздухе и растекается по жилам, проводам и шлангам. И оставшиеся с облегчением и завистью смотрят вслед уходящим в небо. На боевой вылет. На работу. На войну.

Глава 2

По-разному складываются наши отношения и с людьми. По какому-то неписаному закону мы знаем, что без них мы не сможем. Наверное, закручивая последнюю гайку в моторе, именно люди пробуждают нашу душу в куче многотонного железа. И по этому же закону люди главные. Вернее, у вас есть право на первичность действия. А мы с готовностью вслушиваемся и подчиняемся. Но… что табу для мирной жизни, на войне иногда может и попираться. Ведь при всей своей силе, уме и профессионализме вы – люди – такие уязвимые. А на войне чувства усиливаются, ведь жить хочется не только вам. Да и вражескую технику и смертоносное оружие мы чуем своим техническим шестым чувством. Режим «свой – чужой» работает обостренно.

Поэтому иногда и происходят на боевых вылетах странные случаи, не объяснимые человеческой логикой, заставляющие летчиков потом суеверно креститься и молиться своим богам. Хотя, может, бог у нас и общий.

А еще мы легко чувствуем людей. Это необъяснимо, но стоит вглядеться в человека, вдохнуть его запах, вслушаться в голос, и он становится нам понятен, прозрачен, мы даже видим его душу – небольшое свечение в области сердца, иногда оно красивое, солнечное, с яркими бензиновыми разводами, а иногда цвета отработанного масла.

Вот, например, мой летчик, майор Василь – с теплым, бархатистым свечением. И человек он хороший, спокойный и уравновешенный, с твердым характером, пусть иногда и бывает резок на высказывания, но не без оснований, с внутренним стержнем, с правильным пониманием жизни, ну и, соответственно, смерти. Без нужды не лихачит, машину бережет, как он любит говорить, но если надо, значит, надо, действует уверенно, без истерик и выжимает из ситуации по максимуму. А еще очень любит жену, сына и дочку. Семейную фотографию прикрепил на бортовую панель и обязательно на них поглядывает перед взлетом. Ну, и я тоже украдкой люблю на них взглянуть, так что вроде тоже члены экипажа.

Под стать ему и штурман – оператор вооружения, Сенька-Сэмэн, с ярким цветным узором души, балагур и весельчак на земле, получивший свою кличку за то, что легко мог выражаться специфическим одесским говором. Семен был парнем легким на подъем и на разные авантюры, вследствие чего влипал в различные истории, вспоминая и рассказывая которые несказанно веселил окружающих. Но этими приключениями периодически доводил свое командование до белого каления и, соответственно, заглаживал свои грехи постоянными командировками в Северокавказский регион. Со временем так свыкся со своей участью бесшабашного охламона, что уже даже и не рвался в мирную, но такую сложную жизнь, где его, впрочем, никто и не ждал, кроме матери да нескольких друзей. Писал рапорта на продление командировочного срока, которые с удовольствием подписывало его руководство, перекрестившись и поплевав через левое плечо. Так как неудобный и неугомонный Семен был лучшим в своем деле, преображался на вылете и становился образцом боевого офицера. Вот такой у меня экипаж. Вообще-то положено, чтоб экипаж состоял из трех человек – двух летчиков и бортинженера, но война и время диктовали свои условия, летчиков не хватало, а Василь был человеком с огромным опытом и налетом, ну и Семен с лихвой справлялся и за штурмана, и за стрелка, и за второго пилота. Так что в коллективе у нас полная идиллия и взаимопонимание. Работать с такими людьми сплошное удовольствие.

Чего не могу сказать о механике Славке со всегда липкими вспотевшими ладонями и черной разливающейся жижей на месте души.

Он сосед с Василем и Сенькой, с последним они даже учились в одном классе. Из одного города, с одной улицы, дома стоят рядом. При встрече Славок радушно улыбается, приветствует, а внутри разливается чернильным пятном ядовитая горечь. Ненавидит он парней, завидует и злится. В глаза лыбится своей противной тонкой улыбкой, а за спиной гадости говорит, особенно любит про Семена что-нибудь похлеще завернуть, приукрасить его проступки. А так как рассказчик он знатный, то слушают его на земле, открыв рот и покачивая головой. Ну не может он спокойно относиться к тому, что не собачатся парни между собой, не собирают и не смакуют слухи друг про друга, что понимают с полуслова. А еще больше бесит его, что горит и ладится все в умелых Сенькиных руках. Да еще и то, что не хнычет, не впадает, как многие, в депрессии или запои. За то, что, несмотря на все наговоры, любит его народ, за готовность помочь, приободрить добрым словом, хорошей шуткой, когда сил ни у кого уже нет. Бесится Славок и пакостит по-мелкому, чтоб при случае попало Сене да наконец-то разлад наступил в команде. Ну и я отвечаю ему тем же: то гайки придержу, то пальцы прижму, то железные части под его тупую башку подставлю, чтоб побольнее треснулся. Вот так и живем.

Глава 3

Работаем мы двойками. Со мной в паре молоденькая девчонка Ми-24П, которую недавно перегнали с отстойника. Ее экипаж, тоже совсем еще молоденькие ребята, если не брать в учет Батьку – старого бортмеханика Лесопетыча, жуть как ею гордится – новенькая, модифицированная, в ярком красивом камуфляже, она действительно сразу бросается в глаза и выгодно смотрится на нашем фоне уже изрядно потрепанных, закоптелых, в выцветшем камуфляже и с замазанными бортовыми номерами. Но в этом отношении мы, вертолеты, без комплексов и закидонов, любим по-доброму пошутить по этому поводу, без обид. А так как мою прежнюю напарницу, очень матерую и опытную, прошедшую Афган, перегнали на другой аэродром, то в двойку мне и закрепили, так сказать, для передачи боевого опыта. Ее экипаж ласково называет «Наша Миля». И даже на фюзеляже белой краской, крупно написали это имя. Мы с ней решили, что назвали они ее так в честь нашего общего прародителя и основателя Михаила Леонтьевича Миля. А Семен назвал ее Зеленая Миля, сославшись на свой любимый фильм, и даже привел Василю какие-то доводы по поводу аналогий сюжета с судьбой боевого вертолета. На что Василь хмыкнул и согласился, что вертолет действительно очень зеленый, да и летчики тоже.

Миля хоть и молода, но с хорошим боевым настроем и задором. Это можно понять. Страха она еще не знала, а силу уже чувствует. А еще сильней хочется себя попробовать в деле, в реальном бою, а не в колыбели испытательных аэродромов, где все вокруг твои друзья и наставники. Поэтому со щенячьим азартом она расспрашивает у меня, что да как, все время сводя учебу на рассказы про то, что бывает там, за пределами охраняемой территории аэродрома, и впитывает в свою подкорку любую информацию, мысленно проверяя работу всех агрегатов и в нетерпении переминаясь на шасси.

Ми-8 и 26 по-матерински вздыхают и остерегают ее от различного вида засад и обстрелов, на которые так легко попасться при взлете и посадке, особенно на незнакомой местности.

– Ты, девонька, поберегись. Перестрахуйся лучше лишний раз, раскидай тепловые ловушки, а там видно будет. Уж больно ты молоденькая, да и ребятки твои опытом не блещут. Ох, погубят красоту такую, да и сами сгинут, сердешные.

На этом они обычно украдкой смахивали навернувшуюся слезинку, поддавшись навалившимся воспоминаниям. А вспомнить им действительно было что.

Весь авиапарк Ми-8 и Ми-26 был уже в солидном возрасте. Ми-8 начали свою работу еще в Афгане, затем побывали и на других вооруженных конфликтах и теперь дослуживали свой век на чеченской земле. Это была отдельная тема для их тяжелых и нерадостных раздумий. Ведь хотелось им, жуть как хотелось покоя и мирного неба.

Об Афгане они очень любили повспоминать с моей прежней напарницей. Это было время их молодости, и это было удивительное место, красивое и опасное. Направляясь туда, они еще ничего не боялись, так как не знали, что такое «переносные зенитно-ракетные комплексы». Жизнь казалась им полной веселых приключений и военной романтики, пока не начали гибнуть первые из их выпуска. Сгорая, яркими факелами они падали в скалистые пасти, с тоскливым предсмертным воем разбитых лопастей, которому вторило доносящееся снизу полное ликования и злобного восторга: Аллах акбар!

И вот сейчас, на этой земле, все удивительным образом повторялось, напоминая им время юности. Но только опыт прожитой жизни говорил об одном – что, скорее всего, эта земля станет последним пристанищем уже для их обгоревших останков. И будут они гнить, разъедаемые ржой, где-нибудь у подножия гор, а местное население будет смачно плевать в их сторону и с довольными ухмылками ругаться на непонятном гаркающем языке. Все это может легко ждать и нас, но мы стараемся не поддаваться этим настроениям и оптимистично смотреть в будущее. Хотя, конечно, какое оптимистичное будущее может быть у боевого вертолета. Стать живым экспонатом в музее – это судьба для избранных единиц.

Но Миле рано думать на эту тему. В жилах ее течет еще горячая кровь из смеси горючки, масла и электрического тока, а в мечтах воздушные бои, устаревшая классика, но такая притягательная.

Уже глубокая ночь. Утром у нас предстоит первая слетка. Миля волнуется, не может уснуть и все время тормошит меня новыми вопросами. «Миги» и «сушки» ухмыляются, тихонечко ворчат, но не выдерживают напора юной мысли и начинают учить ее уму-разуму и рассказывать истории из своего опыта. Миля слушает, затаив дыхание, внемля каждому слову.

Я благодарна им за эту передышку, и сон быстро окутывает меня своими липкими сетями, втаскивая в уже другую реальность, где я оказываюсь в окружении высоких острых скал. Я лечу в ущелье и вначале получаю необыкновенное удовольствие от вида серых глыб, уходящих в небо, местами покрытых редкой, чахлой растительностью. Легкий ветер гуляет в этом каменном мешке, скидывая с высот мелкие острые камешки, которые с легким шуршанием осыпаются по склонам. Во всей этой суровости есть что-то притягательное и прекрасное – это Афганистан. Я никогда не была там, но впитала в себя рассказы, прочувствовала ту жизнь, как будто наяву видела те горы, извилистые серпантины дорог, белесые выцветшие аулы, грязные бурные горные реки и даже названия Кабул, Баграм, Шинданд и Кандагар были родными, щемящими душу. Не буду скрывать, я завидовала этим матерым, запыленным, уставшим вертолетам и очень жалела, что слишком молода и та война прошла без меня. И вот теперь я здесь. Восторг и адреналин накатывают на меня волнами, пробегаясь по обшивке. И вдруг к чувству безграничной радости примешивается еще одно, горькое и едкое, со вкусом пороховой гари. Приходит осознание опасности, и ощущение это такое неожиданное и острое, что двигатель на секунду захлебывается, и я проваливаюсь на воздушных потоках. Стараюсь взять себя в руки, успокоиться, но ощущение надвигающейся беды не проходит, вкус горечи усиливается, а я судорожно пытаюсь определить источник.

И наконец вижу: из-за огромного валуна, похожего на спящую собаку, отделяется светящееся пятно и уходит по направлению ко мне. Внутри все сжимается в спазме. Я знаю, что это. Это ПЗРК «Стингер». Именно их применяли духи в Афгане, убивая моих друзей. Проговариваю себе, что сейчас «Стингеры» не применяются и что обмануть их легко, это не новые и умные «Стрелы» и тем более «Иглы». На мгновение успокаиваюсь. Пытаюсь отстрелять тепловые ловушки, но с ужасом понимаю, что на мне находится устаревший теплопеленгатор Л-166, который, как у Ми-8, расположен на брюхе, и приемный фасетчатый блок слеп от грязи и нагара. И ничего сделать с этим я не могу. Я безоружна. А ракета приближается, медленно, как во всех снах, но неотвратимо.

– Проснись! – кричу я, с силой пытаясь вытолкнуть себя из сна и тем самым спастись. Но вдруг понимаю, что не сплю, что именно это и есть моя жизнь, здесь и сейчас. И именно я нахожусь в Афганистане, в составе 40-й армии, зоны ответственности «Север», и уже несколько лет базируюсь на аэродроме в Кундузе. Том самом Кундузе, о котором говорят, подтрунивая: «Если хочешь жить как туз – поезжай служить в Кундуз». Не пойму, завидуют или дразнятся?.. Сейчас лечу по ущелью от Каракамара до Файзабада на сопровождение колонны. Внизу видна длинная змея нашей боевой техники, которая медленно, густо чадя солярой, тянется на подъеме и не знает, что от смерти ее отделяет всего несколько секунд. А там, внутри этих маленьких машинок, сидят живые люди, молоденькие солдатики, офицеры, и в их нагрудных карманах лежат фотографии с любимыми и родными, которые где-то далеко в Союзе надеются и ждут. Я бросаю взгляд на семейную фотографию Василя, и он, приобняв жену и положив руку на плечо сына, улыбается мне, поддерживая в задуманном. И сразу приходит понимание, что надо делать, всплывает заштудированная инструкция действий при обстреле. А ракета уже близко, но прежнего страха и ощущения безнадежности уже нет. Я резко беру вверх. На грани возможного выхожу на критический 60-градусный угол, вытягивая свою смерть за собой, а потом резко, камнем падаю вниз и влево, успевая заметить, как растерялась ракета, потеряв свою уже такую близкую цель, на доли секунды замерла, вильнув за мной, но не справилась с собственными силами и устремилась вдаль, безобидная и бесполезная. Это моя победа! И это придает мне силы удержаться и выровняться всего в десятке метров от острых камней. С ревом перегруженных моторов, в звуке которых слышны все 44 сотни лошадей, я взлетаю, разворачиваюсь к этим мерзким злобным скалам и начинаю лупить из четырех стволов, с каким-то внутренним мстительным задором всаживая двадцать третий калибр в серый скальник, кроша и перемалывая, разламывая и уничтожая все на своем пути. Камни быстро окрашиваются в красный цвет. Это кровь моих врагов и врагов тех, кто сейчас по серпантину едет в броне. Скалы сдаются мне. Я, словно приминая их лопастями, поднимаюсь высоко-высоко и наконец выныриваю в голубой простор, освещенный золотистым теплым солнцем. Вот оно, наше вертолетное счастье – находясь на грани смерти, выиграть, победить, уничтожить врага, спасти своих и окунуться в освежающую глубь неба. Вырваться на свободу и лететь, развивая максимальную скорость, не задумываясь и не боясь никого и ничего.

– Эй, Малая, давай просыпайся. Лететь пора.

Я вздрагиваю, голос Семена врывается в мой полет и замедляет его. Небо растворяется. Я просыпаюсь, понимая, что по-прежнему улыбаюсь.

Глава 4

Первая слетка прошла неплохо. Не обошлось, конечно, без эксцессов, но все-таки все вернулись живые и здоровые. Началось все с того, что при взлете у Мили сработали тепловые ловушки. В эфире послышался мат руководителя полетов, обещающего оторвать уши экипажу, если они спалят родной аэродром.

Те пытались смущенно оправдаться, искренне не понимая, как оказалась включенной АСО (АСО – автоматическая система отстрела тепловых ловушек). Пытаясь сослаться на яркие утренние блики. Я же, ухмыляясь, глянула на Ми-8, точно зная, откуда ветер дует.

– Научили, перестраховщицы!

Те лишь угрюмо уткнулись в землю, делая вид, что ничего не происходит. Самолеты же не обошлись без едких замечаний нам вслед.

Но в целом полет шел нормально. Семен, тихонько матерясь в сторону, корректировал молодняк:

– Миля, куда ты жмешься ко мне! Держи дистанцию. Поцарапаешь нашу красотулю, и я лично оторву тебе не только уши.

– Есть держать.

– Куда сваливаешься? Отойди правее. Так… Хорошо.

– Принял.

– Уходим на левый разворот.

– Куда?

– Туда! Куда ты будешь ходить без ушей от своей жены, если доживешь до дембеля.

Вот так, мирно, почти по-семейному, прошел наш первый совместный полет. Миля старалась из всех сил, пытаясь загладить свой косяк с ловушками, и в остальном не подвела свой неопытный экипаж.

– Путем. Толк будет, – сказал Василь, после того как благополучно сели.

– Если не убьются, – добавил Семен.

Глава 5

И потекли обычные рабочие будни, состоящие из сопровождения Ми-8 и 26, наземных колонн с техникой и патрулирования территории с постоянным выискиванием доморощенных «Самоваров». Миля и ее экипаж быстро набирались опыта, обстановка, так сказать, стимулировала. Постепенно они стали всеобщими любимчиками. Летчики, двое молодых парней, сразу после учебки, Ванька и Вовка, были прозваны Семеном Чук и Гек, так как были неразлейвода, но все время бузили между собой. С Семеном они быстро сдружились, почуяв родственную душу, и уже тройкой тренировали нервы и терпение командования аэродрома, которое беззлобно ругало их и шпыняло, но по-отечески любило. Хотя уже по опыту держало ухо востро, когда небо затягивало тяжелыми тучами и на несколько дней наступала нелетная погода. Но предугадать, что на сей раз отмочит бесшабашный молодняк, не мог никто, даже многоопытный Василь.

То они ночью на Ми-8 нарисуют белую полосу по борту с черной надписью «Ночной дозор». То восстанавливают киношный рецепт ликера «Шасси» в новом исполнении, дав ему гордое название «Шасси-2», ну, или «Второе шасси», со всеми вытекающими из него последствиями. То начинали играть в старую игру «Пекари», в которую быстро втягивался весь личный состав аэродрома. Ну, кроме высшего начальства, которое, впрочем, не без зависти поглядывало на мелковую разлиновку на взлетном поле. А один раз устроили турнир по боксу. После чего командир Мили неделю проходил с красивым синяком под левым глазом, освещая своим довольным видом дорогу в расположении. Апофеозом было разбитое стекло у начальника аэродрома, выбитое Семеном в разгар несанкционированного футбольного матча. После чего начальник долго орал, что он сыт по горло их выкрутасами и отправит всех в штрафбат!

Но тучи уходили. Погода менялась, и наступало время работы. И опять все по старой схеме: сопровождение, патрулирование, поиск. Один вылет, похожий на другой. Взлет – посадка.

– Что-то тихо последнее время, к чему бы это, – заметил Семен.

– Это точно. Либо совесть замучила проклятых моджахедов, ну, либо готовятся преподнести нам подарочек. – Василь скосил взгляд на фотографию с домашними и украдкой вздохнул.

Мы уже полчаса в воздухе. Сопровождаем Ми-8 с отрядом на борту. Парни забрасываются в горный район Чечни. Надо проверить поступившие разведданные.

А красота кругом волшебная. Зима. Степная часть как будто накрыта праздничной белой скатертью. Снег укрыл все: липкую жирную грязь, похожую на пластилин, разбитые дороги, и даже местами попадающаяся раскуроченная сожженная техника стала похожа на детские ледяные горки. Воздух, очищенный недельным снегопадом, прозрачный, почти хрустальный, гладя борта, приятно холодит и взбадривает. Идеалистическая мирная картинка. И вдруг защемило, разливая по жилам тревожное предчувствие надвигающейся беды. Я знаю это чувство. С земли запустили ракету. Что именно – устаревший «Стингер», как во сне, туповатая «Стрела» или все ж «Игла»? Черт! Мысленно толкаю Семена тревожным импульсом, и он, настроенный со мной на одну необъяснимую волну, все понимает еще до сработки электроники.

– Командир, справа!!!

– Горка говна с изюмом!!!

Василь резко завалил машину вправо. Но я не обижаюсь. Я понимаю, что пытается сделать командир, и с готовностью подчиняюсь, самостоятельно набирая обороты и увеличивая скорость за доли секунд до команды. Ведь на данный момент я и Миля, оснащенные системой ЭВУ, находимся в относительной безопасности, а главная цель ракеты – Ми-8, вот кто сейчас открыт в небе и уязвим. И командир торопится, отслеживая глазами стремительно приближающуюся ракету и давая команды по рации Ми-8, пытается успеть вклиниться между ними.

Черт, опасно, ох, как рискованно, командир, сгорим, блин! Но тороплюсь, заранее начиная выплевывать тепловые ловушки, пытаясь отвлечь «Стрелу». Ух, как страшно. На фюзеляже выступил конденсат – прошиб все ж холодный пот.

– Не бойся, Малая, все вертолеты попадают в рай, – шепчет Семен, глазами следя, как ракета, уверенная в своих силах, выбрав себе жертву, с ядовитым шипением режет небо и, оставляя длинный белесый хвост, быстро сокращает дистанцию. Неужели не успеем? Ми-8 с надрывом мотора старается уйти ввысь. Чуя приближающуюся смерть, как курица пытается спасти своих цыплят, которых прикрывает железными боками. Но не вытянуть. Не сможет тягаться с реактивным снарядом. А я смогу. Из последних сил успеваю, врываюсь и ловушками обманываю ракету. Та в запале погони, ослепленная, нырком уходит к земле и достать уже нас не может.

А мы набираем высоту, торопясь уйти в низкие облака, куда секундами ранее спряталась Ми-8, сопровождаемая не менее ошарашенной Милей. Но с земли уже гулко застрочил пулемет, стараясь отомстить за просчет. Не хватает десятка метров, чтоб укрыться в спасительном полумраке облаков. Пули со свистом прошили обшивку, разбили блистер и пробили левое крыло. Хорошо хоть, провода не перебили. Боль разрывается во мне и растекается по корпусу, сковывая движения. Ух, как больно, «штурм» вам, гады, в бок! Слезы обиды и боли закипают, но перебивает чувство злой досады.

– Ну, падлы, держитесь!

Это то ли я кричу, то ли Сеня. И резко снижаюсь, вынырнув из спасительного укрытия, разворачиваюсь и возвращаюсь к месту засады, и уже мой пулемет начинает работать, вспахивая белый снег, оставляя грязные глубокие борозды. В ответ огрызнулись враги.

Это они зря!!! Этого мне и надо было. Заметив цель, со свистом уходят ракеты. Эти отомстят за все: за боль, за страх, за движение на пределе возможного. Земля озаряется разрывами. И я с чувством удовлетворенности наслаждаюсь звуком взрывов, который ласкает мой слух.

– Получили, ублюдки. – И Василь устало стирает капли пота с лица.

– А еще у нас есть камни за пазухой! – кричит довольный Семен, откидываясь в кресле, на секунду прикрыв глаза.

Глава 6

Кто сказал, что мы железные и нам не больно? Больно, ох, как больно. Но надо терпеть, молчать, чтоб не выдать свою слабость, живую душу. А еще нельзя допустить, чтоб механик Славок понял нашу ахиллесову пяту. Хотя судя по тому, как долго и бестолково он ковыряется в моих ранах и с каким удовольствием на десятый раз, не считаясь со своим личным временем, которое он в обычной ситуации очень ценит, переклепывает заплатки на крыле, то складывается ощущение, что все он знает и сейчас целенаправленно мстит мне за все. Но сил ответить ему той же монетой уже нет. Измотали меня бой, дальний полет – парней все ж надо было доставить до места назначения, – дорога домой. На обратном пути мы сделали круг над местом боя и в очередной раз результатами остались удовлетворены. Белый снежный саван был вздыблен и разорван вывороченной землей, раскиданными камнями. Но больше всего радовали взгляд останки крупнокалиберного пулемета и кровавый след, стелющийся вокруг черной воронки. Вот он, цвет нашей победы, равно как и нашего поражения, – грязь, гарь, кровь. И только снег стыдливо прикрывает и оправдывает нас перед природой.

По прилету парни устало поплелись в расположение. Славок же, узнавший про бой, с готовностью отозвался на ремонтные работы и вот уже пару часов с удовольствием садиста ковырял мои внутренности.

– Ублюдочные духи, чему вас только учат, уродов. Вертолет и тот подбить не смогли. Тупые бездари. Понторылые волки свободной Ичкерии, – бормотал он оскалившись.

– Что ты там ворчишь все время? Слазь, я сам доделаю. – Внизу стоял Василь.

Славок вздрогнул и выронил из рук молоток, который, стукнувшись о крыло, аккурат отлетел и ударил его по ноге. Уж в такой мелочи я себе отказать не смогла. Славок взвыл, со злостью пнул меня в бок, слез на землю и, матерясь, пошел прочь.

– Задолбали! Доделывайте свое ведро сами! – И он быстро скрылся из вида в наступающем вечернем тумане.

Василь молча проводил его усталым взглядом, погладил меня по криво заклепанной заплатке и вдруг уткнулся лбом в обшивку, по-мужски смахнув навернувшуюся слезу. А потом подошел Семен, спокойный, деловитый, без извечных шуточек, похлопал командира по плечу, и они быстро, как хорошие врачи, без боли отремонтировали пробоины.

А позже еще долго сидели в кабине, пили коньячный спирт, думая каждый о своем и в то же время об общем, как будто втроем вели неспешную, внутреннюю беседу, понятную только нам, которую невозможно обратить в слова. Да и как можно высказать все, что наболело: внутреннюю усталость, ощущения рядом бродящей смерти, бездарной и непутевой организации работы, неизменного предательства, продажности, зависти, тупости и повсеместной непроходящей глупости. А еще какого-то щемящего ощущения в глубине души.

Глава 7

– Ноль шестой, ноль шестой, поддержи огнем. Попал в засаду. Несу потери. Квадрат тридцать семь точка пятнадцать. По улитке – восемь. Одинокую скалу видишь? От нее западнее двести…

– Принял. Держитесь. Скоро будем.

Я набираю обороты. Семен корректирует Милю. Мы спешим. В засаду попала разведгруппа майора Горвачева, старого друга Василя. Подружились они еще в Таджикистане, где дислоцировались рядом. Периодически встречались и в первую чеченскую кампанию. Жутко радовались друг другу и обязательно приходили в гости. Пили, жарили картошку, пели под гитару и всю ночь напролет разговаривали, вспоминая тех, с кем сводили их фронтовые дела и дороги.

И вот теперь майору нужна была помощь. О предстоящей зачистке Василь знал, как, впрочем, знал, чьими силами она будет проводиться. Старые друзья встретились за пару дней до боевого выхода. Просидели полночи, но на этот раз не пели, а обсуждали предстоящую работу, подводные камни и возможность попасть в засаду на данном участке при утечке информации. И, судя по всему, информация утекла, как всегда неизвестно какими путями. Их уже ждали. Бандиты были готовы и хорошо вооружены. Обманули дозоры, дождались, когда разведчики втянутся в труднопроходимый, сложный участок, и захлопнули огненный капкан. Группе приходилось тяжко. Горная местность, занятые боевиками высоты давали им преимущество и делали их практически неуязвимыми. Отойти вниз и укрыться в зеленке тоже не получилось, так как при первой же попытке путь отрезали длинные пулеметные очереди хорошо замаскировавшихся духов. Засада была хорошо продумана и подготовлена. Боевики, предчувствуя скорый конец боя и легкую победу, гортанно орали. Разведчики в ответ огрызались взрывами гранат, автоматным и пулеметным огнем, но силы явно были неравны. Пока. Пока из-за отвесной скалы не вынырнули две хищные морды небесных крокодилов. Я всегда любила смотреть на лица людей в такие моменты. Один из чеченов, обернувшись и не ожидая увидеть в такой близи вертолет, выронил взведенную гранату себе под ноги, которая не замедлила сработать. А я уже крутила пулеметный барабан смерти, раздавая бесплатные билеты врагам на тот свет. Точечным ударом ракет присоединилась к этой музыке войны Миля. Среди боевиков началась паника. А по склону, в унисон нам, раскатисто неслось непобедимое русское «ура!».