Текст книги "Украденные воспоминания"

– И накормить ею своих врагов, – дополнила Наташа.

– Именно. Я не сомневаюсь, так и получится. Лучшие адвокаты России работают на нас. А ты знаешь, как выносятся судебные решения, кстати, не только у вас, – адвокаты договариваются с судьями. Правда, если есть давление со стороны правительства, сделать это весьма сложно, но тут вопрос только о размере предложенных сумм. В нашем же случае за будущим процессом будет наблюдать весь мир, который уже убежден: дело сфабриковано, чтобы отобрать у инвесторов их деньги, то есть ни много ни мало двадцать миллиардов долларов. Представим, что мы проиграли процесс и потеряли вверенные нам средства. Кто тогда будет вкладывать деньги в Россию? Какой дурак осмелится? Индекс инвестиционной привлекательности России будет понижен всеми рейтинговыми агентствами, начнется отток капитала, стагнация и падение экономики, причем значительное. Российские правители идиоты, конечно, но они поймут, отчего это происходит, попытаются все исправить, но – будет уже невозможно. Любое дело, как здание, можно разрушить за секунду, а построить за секунду нельзя… А потому дело спустят на тормозах. Да, потери нашего фонда будут огромными, но не смертельными, зато рейтинг фонда поднимется выше, чем у любого известного торгового бренда. «Рашен райз» станет синонимом надежности, порядочности, принципиальности, стойкости и – прибыльности, разумеется. Надо только потерпеть чуть-чуть.

– Нам-то чего терпеть? – вздохнула Наташа. – Нам тут очень неплохо, а другие сотрудники страдают.

– Вот за них и выпьем, – предложил мистер Хадсон и поднял свой стакан со льдом.

Но не выпил, а только пригубил. Почему-то ей показалось, что Джон больше думает о прибыли, чем о попавших в беду сотрудниках.

– Инвестиционные рейтинги России и так уже пошатнулись, – продолжал мистер Хадсон, – но это только начало. За последние три с половиной недели приток инвестиций в российскую экономику значительно уменьшился, а если тенденция продолжится, скоро может иссякнуть окончательно. И уже не важно будет, что явилось причиной, экономическая диверсия или действия правительства России. Помнишь тех девчонок, которые устроили пляски в храме Христа Спасителя? Во всем мире их считают героинями и борцами с режимом. Продюсеры называют их певицами, предлагают им контракты и гастрольные туры, хотя прекрасно осведомлены, что петь они не умеют, репертуара у них нет и внешность далеко не сценическая. Если бы девушки забрались в мечеть, их бы там порвали на части, и никто в мире не сказал бы ни слова в их защиту: с мусульманами никто ссориться не хочет. Раз порвали, значит, сами виноваты, не надо было оскорблять чувства верующих. Но они же не пошли в мечеть, следовательно, догадывались, что их там ждет. Думаю, тот, кто платил им деньги, направил их именно в православный храм, потому что только в таком случае возможно выдать хулиганство за акцию протеста.

– Почему ты их вспомнил?

– Ты разве не поняла? Очень скоро название «Рашен райз» или, как это по-русски, «Русский подъем», станет у всех на устах. Мы не какие-то там распущенные девчонки, снимающие на видео свой групповой секс в гипермаркете и угрожающие повешением евреям, геям и иностранным рабочим, а специалисты, мечтающие о подъеме российской экономики, много делающие для этого, занимающиеся благотворительностью… Корреспондент «CNN» в России вчера уже сдал материал о гибели Марины Степановны. Мне показали – я сам чуть не плакал. Маленькая квартирка, муж погиб в Чечне, дочка-инвалид – подающая надежды спортсменка, олимпийская надежда России, сломала на тренировке позвоночник и теперь парализована… Знаешь, что видно из окна той квартирки?

– Я не была у нее в гостях.

– Я тоже. Но оператор побывал. И снял все профессионально. Дочка, которая даже говорить не может, везде лекарства… Корреспондент заглянул в холодильник – в нем тоже лекарства. Потом камера показала вид из окна. На… кладбище. Представляешь, огромное поле крестов. Какая гениальная метафора: больная Россия, а в перспективе кладбище. Очень сильно получилось. Вот девочку-инвалида жалко. Я уже перечислил ей полмиллиона долларов на лечение, на сиделку и прочее. Просил адвокатов организовать похороны матери, привлечь телевидение, оппозицию… Процессия будет проходить прямо под ее окнами. Насколько мне известно, жители окрестных домов, даже те, которые не были знакомы с Мариной Степановной, собираются прийти организованно и с детьми. Это будут не похороны, а митинг, который власти запретить не смогут. И вообще они серьезно влипли. Вчера начали выпускать из тюрьмы наших. Из четырнадцати человек десять уже на свободе…

– Как четырнадцать? – удивилась Наташа. – Сотрудников с российским паспортом было почти три десятка.

– Нет, тех, кто знал что-то конкретное, всего шестнадцать человек. Марины Степановны уже нет, а ты здесь, в безопасности. Реально в курсе всех дел Максим Грановский. Но его вряд ли отпустят, потому что его подпись есть на всех документах. Главный бухгалтер у нас был американец, если ты помнишь. Он сейчас дома, в Калифорнии. Но к нам на вечеринку обещал прилететь…

Глава 5

Грановского выпустили утром, и это произошло буднично и просто. Следователь сообщил ему об изменении меры пресечения. А перед тем, как Максима увели, предупредил, чтобы тот был осторожен.

– Что-то случилось? – не понял Максим. – Почему вы мне об этом напоминаете?

– Ну, мы выпустили одну из ваших коллег, и тем же вечером на нее было совершено разбойное нападение. Ее ударили ножом.

– Ее? – переспросил Грановский. – О ком вы говорите?

– О вашей подчиненной Петровой Марине Степановне. К сожалению, женщина скончалась до приезда «Скорой». Преступника сейчас ищут, но пока никаких зацепок – свидетелей-то нет.

– Что у нее брать-то? – удивился Максим Леонидович.

– Может, оказала сопротивление? – предположил следователь. – Точно установить, что и как случилось, сейчас трудно. А может, на нее напал психически больной человек или наркоман.

– Печально, – качал головой Грановский. – Трудно поверить.

– Выражаю вам свои соболезнования.

– Мне-то зачем. У нее дочь-инвалид. Что теперь с ней будет?

– Государство поможет.

Максим усмехнулся, но промолчал.

Он открыл дверь квартиры, вошел в прихожую и сразу почувствовал стойкий запах лекарств. Не разуваясь, подошел к двери комнаты матери и приоткрыл ее. Надежда Андреевна лежала в постели с закрытыми глазами.

– Ты спишь? – негромко спросил Грановский.

Мама открыла глаза.

– Ой, напугал… Я только-только задремала…

Наконец пожилая женщина поняла, что сын вернулся домой, и попыталась подняться. Но Максим подошел и удержал ее.

– Тебя отпустили насовсем? – спросила Надежда Андреевна. – Разобрались и поняли, что ты ни при чем?

– Разберутся, – попытался успокоить мать Грановский. – Отпустили, и ладно.

Посмотрел на прикроватную тумбочку, на пузырьки и коробочки с медикаментами.

– Гляжу, ты приболела…

– Немножко. Когда сообщили, что тебя арестовали, у меня что-то сердце прихватило. Но «Скорую» успела вызвать и даже дверь входную открыла. Подумала: вдруг приедут, начнут звонить, а сил подняться у меня уже не будет. Правда, очень быстро приехали, кардиограмму сделали. Только я отказалась от госпитализации. А зачем мне больница? Что мне там делать, когда ты в тюрьме маешься? Вот и лежала тут все время. Сейчас получше стало. Ко мне медсестра из поликлиники приходит уколы делать, врач участковый тоже заглядывает. Сегодня не знаю, придет ли, а завтра уж точно… Не бросают меня, так что ты не волнуйся.

Мать и сын поговорили еще немного. Потом Грановский отправился на кухню и заглянул в холодильник. Но есть не стал, сел за кухонный стол и посмотрел за окно на двор: детская площадка, трансформаторная будка, несколько гаражей – вид, знакомый с тех лет, как себя помнит. Гаражи уже вросли в землю и поржавели, а вот будку трансформаторную за это время перекрашивали несколько раз – теперь стала оранжевой. А так больше ничего не менялось, только тополя вымахали по самые крыши пятиэтажек.

Из коридора донеся звук шаркающих шагов, и на кухню вошла Надежда Андреевна.

– Ты бы лежала лучше, – сказал Максим.

– Нет, я сейчас быстро на поправку пойду, – весело возразила мама, – с чего мне теперь болеть, ведь ты вернулся! Прямо чувствую, как сразу лучше стало. Да и способна верно оценить свое состояние – у меня же четыре курса медицинского, и хоть врачом не стала, кое в чем разбираюсь.

Надежда Андреевна тоже открыла дверь холодильника, заглянула внутрь.

– Чем бы тебя накормить? Тут Лариса, соседка, приходила. Не бросила меня, заботилась – спасибо ей. Она и готовила, и рядом сидела. Очень хорошая девочка. Росточка, правда, маленького, но кому лошади-то нужны… А то, что у нее ребенок, не беда – не каждой ведь везет с мужем. Ты же помнишь ее дурака-пьяницу? И откуда такие люди берутся? Лариса добрая, заботливая, а тот все к бутылке тянулся. Но хоть развелась, и то хорошо. Ты присмотрелся бы к ней, не век же одному куковать.

– Присмотрюсь, – пообещал Максим.

– Она сегодня обязательно придет. А лучше сам к ней сходи. Поблагодари за меня, то есть за заботу обо мне. Поговори, пригласи куда-нибудь. Сходишь?

– Непременно.

– У меня в комнате бутылка шампанского припрятана, – вспомнила Надежда Андреевна, – с Нового года осталась. Возьми ее, конфет каких-нибудь. Она тебе что, совсем не нравится?

– Нравится, – кивнул Грановский, – хорошая девочка.

– Так в чем же дело? Вот и сходи к ней. Только переоденься во что-нибудь приличное.

Мать поставила на плиту кастрюлю, а Грановский еще раз выглянул в окно. Вспомнил о Марине Степановне, и у него защемило сердце так сильно, что он рукой потер левую сторону груди. Надежда Андреевна заметила движение.

– Тебя что, тоже сердце беспокоит?

Тот молча покачал головой.

– Когда врач приедет, надо попросить и тебя осмотреть. Мне колют что-то – так боль сразу отпускает. Я легко засыпаю, а когда пробуждаюсь, все таким славным кажется, будто и нет ничего плохого вокруг, как-то радостно на душе. А потом про тебя вспоминала и опять… Ты скажи врачу…

– Непременно, – снова пообещал Максим.

Он прошел в комнату, опустился в кресло и включил телевизор. Начал переключать программы, но ничто не смогло заинтересовать его. Опять перед его мысленным взором предстала Марина Степановна. Вспомнилось, как принимал ее на работу, как решил уже отказать ей, но увидел глаза женщины, подумал и сказал:

– Мы берем вас, но с испытательным сроком. Только учтите, если ваших знаний не хватит….

– Я буду стараться! – пообещала она. – Мне очень-очень нужна эта работа!

Ей было сорок или даже меньше, но выглядела старше. Потом только, уже поработав какое-то время, она стала иначе одеваться, делать прически и макияж. Помолодела немного и даже расцвела… И вот Марины Степановны больше нет.

Грановский взял мобильник, собираясь набрать номер мистера Хадсона, но вовремя одумался: нельзя связываться с боссом в любом случае. Возможно, его для того и выпустили, чтобы позвонил ему, доложил обо всем и спросил, что делать дальше, что отвечать полиции и тому подобное. Наверняка. Ведь все его разговоры будут прослушиваться и записываться, не стоит даже сомневаться.

По телевизору шла информационная программа. Девушка-диктор объявила о начале блока экономических новостей, и на экране появился прилизанный мужчина с одутловатым лицом. Слушать его не хотелось. Максим решил уменьшить звук, но вдруг прозвучали слова «Рашен райз».

– Возвращаемся к нашумевшему делу, – произнес ведущий. – Как установило следствие, руководство фонда придумало сложные схемы ухода от налогов, поэтому экономический ущерб составил по меньшей мере около сорока миллиардов рублей. Кроме того, значительная часть прибыли уводилась за рубеж под мнимые контракты. Все это позволяло руководству фонда и даже рядовым сотрудникам жить на широкую ногу, устраивать вечеринки, приобретать дорогие автомобили, загородные дома, яхты, драгоценности и другие предметы роскоши. Помимо всего прочего, значительные средства выделялись на поддержку несистемной оппозиции, на организацию протестных мероприятий, митингов и прочего. Следствие располагает документами, свидетельствующими о том, что…

Грановский выключил телевизор.

«Вот ведь чушь! – подумал он. – Какие документы? Ложь от начала до конца! А ведь многие поверят. Да и как не поверить, если об этом сообщают в новостях. А другие, люди трезвомыслящие, все равно скажут, что дыма без огня не бывает. Когла еще суд состоится, а общественное мнение уже определилось. К тому же судьи тоже члены общества. Они тоже смотрят телевизионные новости и слушают радио в своих не самых дешевых автомобилях… Чем крупнее ложь, тем скорее в нее поверят. Кто это сказал? Геббельс, кажется. Вот и сейчас новостные программы создаются по тому же принципу…»

– Все стало вокруг голубым и зеленым, в ручьях зашумела, запела вода… – донесся из кухни негромкий голос Надежды Андреевны.

«Вот и хорошо, – улыбнулся Грановский, – мама поет, значит, скоро кончатся все неприятности. По крайней мере, для нее».

Он очень хотел, чтобы именно так и случилось. Постарался переключиться на другое и представить себе что-нибудь приятное. Даже глаза закрыл. И вдруг увидел перед собой Наташу Пешкову, которая подошла к нему и что-то шепнула, улыбаясь. Что именно, он не расслышал и, не решаясь переспросить, улыбнулся в ответ. Наташа повернулась и пошла по коридору офиса, направляясь к своему кабинету, мимо ряда одинаковых дверей и настенных бра. Максим смотрел ей вслед и видел ее тоненькую фигурку в ореоле света. Свет уносил Наташу, уносил медленно и далеко, пока та не растаяла в дымке…

Грановский открыл глаза и услышал разговор в коридоре. Кто-то пришел. Дверь открыла мама, а он даже не услышал звонка. Хотя, вероятно, именно звонок его разбудил. Максим поднялся и вышел в прихожую. Увидел мужчину в очках и белом халате.

– Добрый день, – улыбнулся ему врач, – как хорошо, что вы вернулись.

– Я ему вчера все про тебя рассказала, – призналась Надежда Андреевна. – Сказала, что ты хороший, но тебя злые люди оговорили.

– Ну, пройдемте в комнату, – повернулся к пациентке врач. И специально для Максима добавил: – Сегодня вы, Надежда Андреевна, выглядите лучше, но все равно лишний раз не вставайте. Сейчас я осмотрю вас и сделаю укольчик, чтобы было еще лучше.

«Доктор общается с ней как с ребенком», – подумал Грановский. И тут же удивился, сообразив, что именно так и сам говорил с матерью в последнее время. Не спорил, слушал все, что она рассказывала, вполуха и со всем соглашался.

Он хотел уже вернуться в свою комнату, как в коридор выглянул врач. Увидел его и вышел. А оказавшись рядом, шепнул:

– А вот как раз вы неважно выглядите. Сердце не беспокоит?

Максим покачал головой.

– Нет.

Но тут же вспомнил, как недавно, сразу после возвращения домой, сдавило левую сторону груди, и признался:

– Может быть, немного. Очень неприятное ощущение.

– Тогда дождитесь меня, не уходите никуда. Закончу с вашей мамой, а потом осмотрю вас.

Грановский вернулся в свое кресло. Снова включил телевизор. Прощелкал российские каналы, остановился на канале новостей «CNN» и увидел девушку с развевающимися на ветру волосами. Девушка улыбалась застенчиво, и ее улыбка была похожа на улыбку Наташи Пешковой. Максим подошел почти вплотную к экрану и посмотрел внимательно. Это и в самом деле была Наташа. Он схватил пульт и увеличил громкость.

– Все сотрудники, работавшие в фонде, были простыми, скромными и честными людьми, которые посвящали свой труд не наживе, а служению отечеству. Они хотели лишь процветания своей страны и роста благосостояния всего народа. Но родина-мать оказалась злобной мачехой. Теперь мои друзья и коллеги в тюрьмах, где подвергаются унижениям и пыткам. Я отделена от них не только тюремными стенами, но и океаном, я нахожусь среди благожелательных и отзывчивых людей и, к сожалению, ничем не могу помочь им, униженным и оскорбленным, ожидающим вынесения несправедливого и жестокого приговора…

Наташа грустно улыбнулась, а камера показала набегающую на берег волну. Сюжет закончился.

– Кто это? – прозвучал за спиной Грановского голос врача.

– Не знаю, – пожал плечами Максим, – какая-то американка. Но я не понимаю по-английски.

– Красивая девушка, – оценил врач. – Тут и без английского языка все ясно. Чем-то похожа на актрису Джейн Биркин. Помните такую?

Грановский снова пожал плечами.

– Раздевайтесь до пояса и ложитесь, – приказал врач, – я быстренько осмотрю вас. Если появятся какие-то сомнения, вызову бригаду с кардиографом. Надеюсь, не будете возражать?

– Не буду. Ведь это ваша работа.

– Да, это моя работа, – повторил доктор.

Он достал из саквояжа стетоскоп, начал прослушивать грудную клетку Максима. Посчитал пульс.

– Ого! – удивился. – Сто двадцать. Даже сто двадцать пять. Что это вы, батенька?

– Давление будете измерять? – спросил Грановский.

Врач на секунду задумался:

– Нет, я спешу, у меня до конца дня восемнадцать вызовов, а сюда просто по пути завернул. Но сделаю вам укольчик, точно такой же, как вашей маме. Вы поспите немного, а потом проснетесь и будете как огурчик. Мой вам совет: больше отдыхайте, спите. Можно почитать хорошую книгу. Никаких телевизоров, компьютеров… Если вдруг… Если вдруг что-то, – повторил врач, – сразу вызывайте неотложку.

– Надеюсь, не придется, – улыбнулся Грановский.

– И я надеюсь, – кивнул медик.

Затем достал из саквояжа пакетик с ампулами и одноразовый шприц.

– Нет, пожалуй, эта девушка посимпатичнее Джейн Биркин будет, – произнес он и сделал укол.

Доктор начал собираться, а Максим надел рубашку. Вдвоем вышли в коридор.

– Не болейте, – пожелал врач перед расставанием и шагнул за приоткрытую Грановским дверь.

Оставшись один, Максим пошел обратно в комнату, но потом вернулся к себе и остановился возле двери маминой комнаты и прислушался. Никаких звуков не доносилось. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул. Надежда Андреевна спала, и Максиму показалось, что мама улыбается во сне.

Делать было нечего, а читать не хотелось. Но все равно Максим покрутил головой в поисках пульта – вдруг повторят сюжет с Наташей? Пульт лежал на диване. Максим подошел, наклонился, чтобы его взять, и внезапно почувствовал, как закружилась голова. Закружилась так сильно, что уже и ноги как будто отнялись. Пот выступил на лбу, а левую сторону тела пронзила боль. Не было ни сил, ни возможности крикнуть и просто вздохнуть. Он не сел, а упал на диван, постарался вытянуть ноги и услышал, как упал, ударившись о пол, пульт. Максим все вытягивал ноги, словно пытался что-то достать ими, к чему-то хотел прикоснуться. Он готов был закричать от невероятной боли и вдруг понял, что быстро-быстро перебирает ногами, как бы стараясь убежать от нее. И тогда ему стало ясно, что ничего уже не будет, мир, который он знал, уже исчезал, еще несколько мгновений – и его, Максима Грановского, тоже не будет…

Надежда Андреевна открыла глаза, увидела вечернее небо за окном и посмотрела на часы. Седьмой час. «Скоро должна прийти Лариса», – вспомнила женщина, – и произнесла вслух:

– Какая же я дура… Ведь Максим вернулся!

Она поднялась и прислушалась к тишине. Потом вышла из комнаты, увидела распахнутую дверь другой комнаты, заглянула туда: Максим спал на боку, подложив правую руку под левый бок.

– Спишь? – спросила она, но не услышала ответа.

Она открыла дверь шкафа, достала с полки большой шерстяной плед. Подошла к дивану и укрыла пледом сына. Максим лежал неподвижно, и рот его был приоткрыт. Надежда Андреевна улыбнулась.

– Ты сейчас похож на себя маленького, – сказала мать, не задумываясь, слышит ее сын или нет. – Когда маленьким был, точно так же засыпал: на боку и с открытым ртом… Ты слышишь меня?

Максим не отозвался и не пошевелился. Надежда Андреевна наклонилась и легонько потрясла сына за плечо. Потом наклонилась, прислушалась к его дыханию. И ничего не почувствовала. Тогда взяла его за запястье, чтобы проверить пульс, и, едва коснулась руки сына, поняла все. Непроизвольно тряхнула эту руку и заплакала.

– Максимка, – попросила она в последней надежде, – проснись, сыночек! Не пугай маму!

Но сын молчал. А рука, в которую вцепилась Надежда Андреевна, была тяжелой и чужой.

– Господи, – прошептала она, – за что…

Подняла глаза к потолку и закричала, в клочки разрывая этим криком то, что еще оставалось от ее сердца.

Глава 6

Подготовка к вечеринке была в полном разгаре: устанавливались шатры и навесы, высаживались кусты с розами и рододендронами, когда однажды Джон вернулся домой в компании немолодого мужчины и девушки одних лет с Наташей. Девушка была рыжеволосой и стройной, хотя немного заторможенной в движениях. Мужчину он представил как Джозефа Биркина – сотрудника Госдепартамента, а девушка оказалась его женой Джейн.

– Надеюсь, вы подружитесь, – сказал Джон, – Джейн тоже из России.

Мистер Биркин ничего не сказал, а только улыбнулся квадратной улыбкой, демонстрируя аккуратные зубы.

Хозяева начали показывать гостям дом. Мистер Биркин проявлял интерес, а его жена скучала. Очень скоро Наташа заметила, что у миссис Биркин есть привычка быстро хлопать ресницами, словно она с чем-то не согласна или ее только что обидели. По-английски Джейн говорила медленно, словно подбирая слова.

Разговор о деле завязался еще во время экскурсии по дому, а потом продолжился в холле первого этажа. Расположились в креслах вокруг большого, низкого круглого стола со стеклянной поверхностью. Миссис Биркин сразу закинула ногу на ногу, не забыв одернуть свою коротенькую юбочку, почти ничего не скрывающую. Мистер Биркин проследил за ее движением и опять улыбнулся.

– Сейчас Госдеп держит ситуацию, связанную с вашим фондом, под пристальным контролем, – тут же произнес он. – Пока мы ни во что не вмешиваемся, но последствия для российской стороны будут тяжелыми, даже, прямо скажем, катастрофическими. Не знаю, какие именно, но будут приняты самые жесткие меры – вплоть до приостановления членства Российской Федерации в ВТО. Сказал бы больше, но этим занимаются другие люди: моя область – вопросы обороны. Параллельно мы активизируем протестное движение в России. С оппозицией сотрудничаем очень плотно, и не только с теми, кто называет себя несистемщиками. Среди депутатов и сенаторов в России…

– Джозеф! – негромко произнес мистер Хадсон и подмигнул Наташе.

– Ты прав, – согласился гость, – это закрытая информация. Но России давно надо дать коленом под зад.

Мистер Биркин посмотрел на свою жену так, словно ждал ее согласия именно на такое действие.

– Я Россию ненавижу, – скривилась Джейн, – особенно Иваново. Вот вы сейчас говорили, что сотрудников фонда посадили в тюрьму. Но ведь это же неправильно! Так нельзя!

Она захлопала ресницами и посмотрела на хозяйку.

– Вы из Иванова? – спросила Наташа.

– Вообще-то я студентка, – ответила гостья, – а в Иваново просто родилась. Потом уехала в Москву и поступила в один институт. Москва мне тоже как-то не очень.

– А Нью-Йорк? – едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросила Наташа.

– Нью-Йорк – это да! Нью-Йорк – это город! Здесь все такое большое.

Теперь и мужчины поняли, что серьезного разговора не получится.

– На втором этаже тоже есть бар, – напомнил Джон, – там у меня несколько бутылок французского шампанского припасено.

Наташа пригласила гостью подняться наверх. Расположились возле стойки на высоких стульчиках. Бутылку шампанского открыла Джейн и сделала это очень умело – с громким хлопком, но не пролив ни капли. Она же и разлила шампанское по бокалам.

– Ну, за знакомство! – перешла на русский миссис Биркин.

– Давно уже здесь? – поинтересовалась Наташа. – Нашли дело по душе?

– Мне здесь все по душе, не то что в России, тем более в Иваново. Сейчас я работаю в банке на солидной должности консультанта по Восточной Европе. Работа тяжелая, но очень ответственная, потому что через наш банк проходят большие средства… И у нас многие русские держат свои счета… А когда они приезжают, я с ними разговариваю. Ты не представляешь… Ведь мы уже на «ты», правда?

– Разумеется, – подтвердила Наташа, – ведь мы подруги. Кстати, а как ты в Штатах оказалась?

– О-о, это целая история. Я же говорила, что хотела поступить в один институт. То есть я поступила, но потом познакомилась с Бруком, очень известным адвокатом. Вернее, тот сам познакомился со мной. Я шла по Тверской, а он мимо проезжал на своем «Мерседесе». Сразу остановился и предложил куда-нибудь поехать. Так мы оказались в ресторане и у него дома. Не сразу, конечно, дома, но очень скоро. Сначала поели в кабаке. А потом, уже ночью, он мне предложил уехать с ним в Америку. У Яши какие-то проблемы возникли. Дело в том, что он обещал одному преступному авторитету, что добьется для него условного срока, а тому семь лет впаяли. Ты представляешь?

Миссис Биркин посмотрела на Наташу и захлопала ресницами.

– Да, целых семь лет, несмотря на то что авторитет на суде объяснил, что убил случайно, – те шесть человек стали жертвами роковой ошибки.

– Сколько человек? – переспросила Наташа.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Шесть, – спокойно ответила Джейн. – А остальных убивали уже другие люди. Но они свое на суде получили. Так вот, авторитет хотя и сел, все равно наехал на Яшу. К Бруку пришли бандиты и сказали, что за такую подставу надо платить, и теперь Яша будто бы должен миллион баксов. Представляешь? Яша заплатил что мог, не все, конечно, и решил сбежать, потому что его продолжали прессовать. А мне он сказал: «Поехали вместе, а то где я в Америке новую такую же найду в свои шестьдесят два года». Я подумала хорошенько и, разумеется, согласилась. Как потом выяснилось, Яков меня обманул, – у него совсем не хватало на местную жизнь. Он считал буквально каждую копейку, то есть каждый цент. Однажды я сходила в ресторан, и Брук такой скандал закатил! Так орал! Обзывался нехорошими словами. Мол, где ты столько дней пропадала… А я в ресторане с одной из бывших наших познакомилась, и она пригласила к себе в гости. Короче, надоело мне все это слушать, и я ушла от Яши. Сняла квартиру, но деньги, которые взяла в качестве отступного, быстро стали заканчиваться… И вот иду я по Коламбус-авеню, а рядом останавливается красный «Феррари». Открытый, разумеется. То есть не совсем останавливается, а едет с той же скоростью, что я иду. А в «Феррари» сидит негр и на меня смотрит. Потом он мне говорит: «Прокатиться хочешь, крошка?» Я подумала: чем черт не шутит, можно покататься и с негром. Я с неграми к тому времени… еще не каталась, короче. А он оказался баскетболистом. В «Нью-Йорк найтс» играет. Так вот, приехали мы к нему домой. А у него оказался такой огромный… ты даже представить себе не можешь, какой у него оказался огромный и круглый диван. Комната большая, и диван почти на всю комнату. Я как увидела, сразу поняла – это судьба. Мы с ним месяц прожили, и я оказалась права. Команда что-то там выиграла и устроила тусовку, на которую пришли ее самые преданные болельщики. Мистер Биркин оказался среди них. Двое суток веселились. Вот так мы и полюбили друг друга. А потом уж мистер Биркин сделал мне предложение. Ты не представляешь, какой он влиятельный – мы с ним даже на инаугурации были. А потом еще его друзья для себя вечеринки устраивают, и меня все приглашают танцевать. У них-то жены сама знаешь какие – на биг-маках вскормленные.

Под приятную беседу шампанское в бутылке быстро закончилось. Миссис Биркин наклонилась и поставила бутылку на пол возле барной стойки, едва не свалившись со стульчика. Но Наташа вовремя удержала ее за локоть.

– Блин! – удивилась Джейн и посмотрела на хозяйку дома блестящими глазами.

Лицо ее пылало.

– А тащи еще шампанского! – приказала она и махнула рукой, рискуя опрокинуться на спину.

Джон сам отвез гостей в Нью-Йорк. Удивительно, но и мистер Биркин оказался немного нетрезвым. Он хлопнул Джона по плечу и обратился к Наташе:

– Гордись своим мужем! Миллиардер, а готов работать таксистом.

Миссис Биркин хихикнула и громко икнула.

Пока гости садились в «Мерседес», Джон успел спросить Наташу:

– Как она тебе?

– Будем дружить.

На самом деле Джейн не вызывала у нее ни отвращения, ни раздражения. Миссис Биркин была открытым и наивным человеком: все, что она делала, делала от души и обстоятельно. Сама не всегда понимала шутки и удивлялась, почему кто-то не смеется над ее остротами. Удивлялась по-детски и при этом хлопала ресницами. А еще она умела любой разговор перевести на интимную сферу.

– В Нью-Йорке мы временно, – рассказывала миссис Биркин новой подруге, – а так в Вашингтоне живем. Здесь у нас командировка при секретариате ООН – мистер Биркин одного африканского представителя обрабатывает на предмет смены руководства его страны, где есть нефть и алмазы. Ты представляешь, муж меня с этим африканцем познакомил, и у того, как меня увидел, аж глаза кровью налились. Мы потом с ним встретились пару раз. Он хотел еще встречаться, но я сказала: «Когда станешь президентом в своей Африке, тогда хоть каждый день».

– А что мистер Биркин по этому поводу думает?

– По поводу секса? Ничего не думает, ему не до того. Он политикой занимается и разведкой.

В России ее звали Зиной Пахомовой. Джиной стал называть сбежавший от бандитов адвокат Яков Брук. Имя Джейн Зинаида придумала себе сама. Она казалась себе настоящей американкой и удивлялась тому, почему люди, пришедшие к ней в банк, очень долго рассматривают табличку на дверях ее кабинета, а войдя внутрь, интересуются, когда придет миссис Биркин.

– Дело в том, – объяснила наивной приятельнице Наташа, – что одна Джейн Биркин уже есть на свете, причем весьма известня. Она – англичанка, певица, снявшаяся во многих французских фильмах.

– Ты не врешь? – не поверила бывшая Зина.

– А зачем? Мне один сокурсник подарил диск с ее песнями, одна из которых была очень популярной. Римский папа даже наложил на нее проклятие. Песня назвалась «Я тебя люблю, ты меня тоже нет». Тот сокурсник считал, что я на нее очень похожа.

– А-а, – изобразила пробуждение памяти Джейн, – это такая, с лошадиной внешностью?

Себя она считала красавицей, и Джозеф Биркин всячески поддерживал супругу в данном убеждении.

Судя по всему, работа в банке не очень утруждала ее. К тому же ходить в офис каждый день никто не заставлял – клиенты из России всегда за пару суток предупреждали звонками о своем возможном визите. В случае необходимости присутствия в банке по другому поводу миссис Биркин также извещали звонками. Когда Наташа удивилась такому демократичному графику работы, Джейн ответила, что ею просто очень дорожат, так как основные клиенты банка – граждане России, в силу разных причин скрывающие свои доходы: депутаты, губернаторы, чиновники и даже один начальник регионального ГИБДД.