Текст книги "Возвращение государства. Россия в нулевые. 2000–2012"

Екатерина Шульман
Возвращение государства. Россия в нулевые. 2000–2012

© Шульман Е. М., текст, 2023

© Добровольский О. Д., иллюстрации, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Глава 1. Новые нормы. Что изучает политическая история?

Изложение любого исторического сюжета – это последовательность фактов, выстроенная в логическую линию соответственно взглядам и потребностям историка (скажем мы, слегка перефразируя «Дар» В. В. Набокова). Поскольку фактов, даже научно подтвержденных, почти неограниченное количество, а ум человеческий склонен к выстраиванию причинно-следственных связей (часто ложных), то почти любая концепция исторического процесса может найти себе убедительное обоснование.

Весьма распространенный подход к изучению истории – мышление по аналогии, предполагающее, что исторические события склонны возвращаться или повторяться. Нумерологические совпадения (1914–2014), общность риторических приемов в речах политиков, печальная распространенность практик массового насилия дают сходство исторических эпизодов по набору признаков, которые сравнивающему кажутся важными (например, чекисты и опричники – это совершенно одно и то же). В этот интеллектуальный соблазн впадают многие: мышление по аналогии вообще один из основных механизмов обучения, позволяющий двигаться от известного к неизвестному. Что не так с этим подходом применительно к политической истории?

Сходство происходящего в различные исторические периоды неизбежно: у человечества не так много способов социального взаимодействия, изобрести нечто новое в практиках кооперации и господства, взаимодействия и насилия затруднительно. Однако предмет интереса политической науки к истории иной: ее интересует не повторяющееся, но изменяющееся. Политическая история – это история трансформаций политических институтов и процессов. Если у мышления по исторической аналогии вообще есть практическая польза, то она будет лежать в поиске не сходств, но различий: если вам кажется, что один исторический период чрезвычайно похож на другой, сравните их и постарайтесь определить, чем они отличаются. То, что останется после отшелушивания внешнего сходства, и есть самое важное. Это зерно трансформации, из него вырастает будущее. Беда рода человеческого в том, что сроки исторических трансформаций много превосходят сроки «бедной жизни нашей»: история мыслит поколениями, человеком властвует мгновенье.

Но и политические режимы, как живые организмы, склонны проходить определенные этапы в своем развитии: зарождение, становление, развитие, зрелость, угасание. Эта фазовость развития, возможно, – самое интересное из того, что изучает политология.

Период 2000-х годов является чрезвычайно значимым в разрешении спора о том, каким образом и в какую сторону меняются политические режимы.

В 1990-е годы и в начале XXI века в политологии доминировала теория демократического транзита. Считалось, что после падения тоталитарных режимов те страны, которые освободились от их диктата, нагоняют пропущенные исторические фазы и превращаются в демократии – с некоторыми национальными вариациями такие же, как и остальные «классические».

Тоталитарная модель с жестким идеологическим диктатом и контролем над частной жизнью человека, над экономической деятельностью, над информационным пространством, предполагающая мобилизацию и участие, казалась отжившей свое и практически невозможной в условиях глобализации, обмена всех со всеми и во многом единого информационного пространства. Двухтысячные – время становления «вселенной глобальности», время все более и более интенсивных связей и связанностей разных стран, культур и экономик. Последующие десятилетия ознаменуются все более и более заметными разрывами в этой ткани из многих нитей, но, чтобы понять контрреформацию или контрреволюцию, необходимо понять революцию и реформу.

Именно в течение 2000-х годов стало ясно, что значительное количество или даже большинство политических режимов на Земле проходит более сложный процесс трансформации, чем считалось ранее: посттоталитарные режимы вовсе не стали демократиями. И у многих из тех режимов, которые вроде бы шли по пути демократического транзита, эта траектория стала, если можно так выразиться, изгибаться.

Это привело к возникновению ряда других политологических теорий, пытающихся объяснить подобные явления, исследовать те формы политических режимов, в которых существуют нормы регулярных выборов, легальной многопартийности, разрешенного плюрализма в медиасфере, но которые при этом очевидно не являются либеральными или электоральными демократиями. Мирная смена власти выборным путем там невозможна, выборы носят плебисцитарный или аккламационный характер; разнообразные СМИ говорят в основном одно и то же и либо напрямую принадлежат государству, либо владельцы и руководители наиболее значимых из них плотно аффилированы с государством; многопартийность существует, но не существует реальной оппозиционности; применяется если не жесткий, то достаточно значимый контроль как над публичной сферой, так и над основными экономическими ресурсами. Как назвать эти модели? Как назвать эти режимы? Что с ними происходит, каким образом они трансформируются? Насколько они устойчивы? Во что они преображаются?

Нарисовать какую-то одну линию, задать одно направление, которое объяснит все происходящее, невозможно. Одна из специфических черт режимов нового века – то, что они сочетают в себе, казалось бы, несочетаемые элементы: авторитарные и демократические, имитационные и сущностные. Новые информационные средства дают им новые возможности как для пропаганды, так и для репрессий. Они находятся в сложных отношениях с техническим прогрессом: пользуются его достижениями и одновременно борются с ними. Их первый инстинкт состоит в том, чтобы если не запретить, то хотя бы контролировать все новое, но через некоторое время они начинают использовать эти новые инструменты. Эти режимы гибки и адаптивны. Они не очень хорошо прогрессируют и развиваются, но они очень хорошо приспосабливаются. Они охотно используют изоляционистскую риторику.

Эта книга ставит целью взглянуть на политическую трансформацию России в рассматриваемый исторический период: каким образом менялись основные политические институты и процессы. Поэтому изложение построено не хронологически, а секторально: последовательно описываются сферы социальной и политической жизни, институты и отрасли, чья трансформация стала частью общего хода истории страны.

Говоря о специфических процессах, происходящих в российской политической системе в 2000-е годы, важно избежать двух чрезвычайно распространенных ментальных ловушек.

Первая – это поиски роковой развилки. Если мы думаем об историческом процессе в драматургических терминах – злодеи и герои, движение к хеппи-энду или, наоборот, к трагическому финалу – то мы склонны искать точки, в которых все пошло не так. Роковые придорожные камни, у которых наш странствующий богатырь сделал правильный или – гораздо чаще – неправильный выбор.

Что дурного в поиске роковых развилок? Если рассматривать жизнь как драму, то такого рода мышление возлагает неадекватную ответственность на политических акторов, при этом сводя акторов к отдельным историческим личностям. При всем понимании высокой доли ответственности руководителей и публичных лиц, надо помнить, что политическая история – это прежде всего история институтов и процессов, а не богов, титанов и героев и их отношений между собой. Намерения политических акторов могут быть одними, их действия – другими, а последствия этих действий – третьими. Практически никогда политический процесс не является результатом заранее сформулированного сценария или составленного кем-то заговора. Чем выше по иерархии находится действующее лицо, тем больше оно связано условиями этой иерархии если не в принятии решения, то в его выполнении: система может согласиться выполнить любой приказ, но действовать будет в любом случае в рамках своих возможностей. Нравственной ответственности это не снимает, но, поскольку наука не занимается выдачей нравственных оценок, мы должны помнить и об объективных условиях, и об объективных критериях оценки.

Второй ментальный грех, в который склонны впадать люди, оглядывающиеся на прошлое и старающиеся его проанализировать, – это эквифинальность (одинаковый результат, равный финал). Это положение, в котором любое действие внутри системы приводит к одному и тому же результату. Таково популярное изложение отечественной истории как циклической, повторяющейся: в России каждые 20 лет заморозки, а потом оттепель, в России за 10 лет меняется всё, а за 200 лет – ничего.

Во-первых, эта идея хождения по кругу плоха тем, что она отрицает исторический прогресс, во-вторых, это впадение в тот самый интеллектуальный соблазн поиска формальных сходств, которые не имеют значения, и игнорирования отличий, которые важны. Сравнение любого репрессивного эпизода с 37-м годом или с уже упоминавшейся опричниной – хороший публицистический прием, но в нем мало научной ценности. Поэтому эквифинальность – это ложный мыслительный прием, надо стараться его избегать.

Ловля «черных лебедей», роковых событий – не роковых выборов, а именно неких внешних факторов, которые прилетели и все поменяли, – еще одно распространенное заблуждение в анализе нашей новейшей истории. «Черный лебедь» становится значимым фактором трансформации только тогда, когда условия для этого созрели. Если их нет, то любой «черный лебедь» покажется простой вороной. А если условия уже сложились, то любое случайное, малозначительное событие запускает лавинообразную череду последствий.

Вера в «черных лебедей» плоха тем, что легко приводит нас к тому, что у психологов называется внешним локусом контроля: мышление, в рамках которого субъект считает, что все, что с ним происходит, объясняется чьей-то внешней волей. Не всякому удается, как призывают нас популярные книги, ощутить себя хозяином своей судьбы. Но если мы полностью делегируем ответственность внешним факторам, то никогда не разберемся с тем, что с нами на самом деле происходит. Пример такого типа мышления – выстраивание зависимости российских внутриполитических процессов от цен на углеводороды. При всей несомненной значимости этого фактора, сводить объяснение всего происходящего к нему было бы чрезвычайным упрощением.

Вообще, говоря о российской новейшей истории и о политическом режиме, можно повторить за Борхесом фразу, которую он сказал о Вселенной: «Все то, что мы о ней знаем, – это то, что она бесконечно сложна». Россия – большая, многоукладная, сложная страна. Целью этой книги не является исчерпывающее описание всего, что происходило в России с 2000 до 2012 года. Тем не менее мы будем помнить об этой ее сложности, будем стараться избегать финальных оценок и, по возможности, объективно наблюдать реальность.

Глава 2. Сроки и созывы. Государство 2000-х

Существует два подхода к изучению как истории в целом, так и политической истории в частности: история государств (то есть государственного аппарата, а применительно к более ранним эпохам – двора, армии и клира) и история народов, или социальная история. Сделаем попытку совместить оба этих подхода в нашем общем очерке сюжетной канвы первого десятилетия XXI века.

В этой главе рассмотрим на самом общем уровне, что происходило с мая 2000 года по май 2012 года в жизни гражданского государственного аппарата. Обратим внимание на это определение: заданной рамкой объясняется отсутствие в изложении «чеченской линии» и максимально курсивное упоминание внешнеполитических событий.

7 мая 2000 года – дата избрания Владимира Путина президентом России. Избирательная кампания, как принято в наших законодательных рамках, шла в русле большого электорального цикла, включающего в себя парламентские и президентские выборы (см. цветную вклейку, рис. 2–1).

Результаты социологических опросов того времени показывают, с одной стороны, достаточно высокий уровень общественного пессимизма, ощущение того, что «страна идет не туда»; с другой – столь же высокий уровень надежд, связанных с новой, молодой, не скованной обязательствами предыдущего этапа властью. Парламентская кампания в декабре 1999 года прошла под знаком этих новых надежд, которые были связаны с тогдашним премьер-министром, очевидным будущим президентом.

Первый путинский срок (2000–2004 годы) можно с определенным основанием назвать реформаторским. Избирательный штаб Владимира Путина после окончания выборов преобразовался в Центр стратегических разработок. Его возглавил Герман Греф, будущий министр экономического развития, он и его соратники подготовили план реформ, оформленных как законотворческая программа – список нормативных актов. Таким образом, новый президент фактически приступил к работе с уже готовой реформаторской программой, которую он мог осуществлять благодаря тому, что третий созыв Государственной Думы был в гораздо большей степени проправительственным и пропрезидентским, чем второй, в котором доминировала Коммунистическая партия.

Второй путинский срок (2004–2008 годы) можно с некоторой долей условности назвать охранительным. Реформаторский тренд первого срока был переломлен в 2003–2004 годах делом ЮКОСа. Хотя многие считают роковым событием разгром НТВ, произошедший в 2001 году, но это событие, зловеще выглядящее в свете всей последующей кампании по приручению СМИ (о ней позже), в моменте совершения воспринималось участникам и свидетелями скорее как консолидация медийных ресурсов в руках победившей политической группы, чем как начало информационной монополизации – хотя, если вдуматься, первое и второе суть описания одного процесса.

Дело ЮКОСа было первым в постсоветской российской истории масштабным примером насильственного перераспределения собственности средствами государственного силового аппарата. Арест Михаила Ходорковского и разгром его компании не изменили направление трансформации страны, потому что за ними не последовало повторения этих событий. Но они стали тем моментом, после которого стало ясно, что либерально-реформаторская повестка сталкивается с существенными ограничениями или корректировками со стороны новой могущественной группы интересов – тех, кого позже стали называть силовиками.

Возможно, дело ЮКОСа было инкапсулировано политической системой и не повторилось, потому что его эффект был настолько силен, что посылать новые сигналы олигархическому сообществу не понадобилось. Возможно и то, что оно слишком напугало саму систему, и она не захотела повторения этого опыта.

События, связанные с ЮКОСом, радикальным образом повлияли и на избирательную кампанию 2003 года, и на политическую элиту в целом. Результаты партии «Единая Россия», тогда уже созданной на основе двух некогда конкурировавших, но фундаментально лоялистских политических объединений – «Единство» и «Отечество – Вся Россия», и неожиданно высокие результаты партии «Родина», созданной специально под эти выборы, показали популярность антиолигархической повестки, которую на этом политическом этапе можно было также назвать антикоррупционной. Это продемонстрировало переход политической инициативы и значительной доли политической власти от олигархического сообщества к сообществу бюрократии, прежде всего силовой (см. цветную вклейку, рис. 2–2).

Четвертый созыв Государственной Думы, прославившийся знаменитой фразой своего председателя Бориса Грызлова о том, что Дума – это не место для политических дискуссий, действительно приближался к этому идеалу, хотя полностью его воплотил следующий, пятый созыв. Он же закончил масштабные законодательные новации, начатые еще первым созывом и особенно характерные для третьего (он принимал новый Налоговый кодекс, I и II часть нового Гражданского кодекса, новый закон о валютном регулировании и валютном контроле, новый Жилищный кодекс). Это был целый ряд законов, заложивший основы экономического и гражданского оборота, в котором мы находимся до сих пор.

Еще одна вещь, которой все 2000-е годы занималось государство российское – это раздача долгов. Внешний долг Российской Федерации продолжал все эти годы снижаться. На 1 января 2000 года он составлял 158,7 млрд долларов, в основном это долг частным кредиторам. Уже к 2006 году эта цифра снизилась на 82,2 млрд долларов. В 2006 году она составляла 7 % ВВП, а к 2010-му – уже 2,5 % ВВП, это достаточно небольшой уровень (см. табл. 1)[1]1
  Источник: Внешний долг России, Материал из Википедии – свободной энциклопедии https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BD%D0%B5%D1%88%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%B4%D0%BE%D0%BB%D0%B3_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8


[Закрыть].

Таблица 1. Динамика внешнего долга России

Одновременно с выплатой собственных долгов Российская Федерация списывала долги других стран по отношению к себе. И списала их, по приблизительным подсчетам (это не полностью открытые данные), больше чем на 100 млрд долларов, начиная с 1996 года.

В 2013 году газета «Коммерсантъ» подсчитала, сколько долгов и кому простила Россия начиная с 1996 года.[2]2
  Источник: Коммерсантъ. 2013. 10 декабря. https://www.kommersant.ru/doc/2364889


[Закрыть]

• В 1996 году Россия списала $3,5 млрд из $5 млрд долга Анголы. По условиям подписанного соглашения остаток суммы должен быть возвращен до 2016 года в виде векселей.

• В июне 1999 года в рамках Парижского клуба кредиторов подписано Кельнское соглашение, в соответствии с которым РФ в 2000–2003 годах списала 60–90 % долгов целого ряда стран: Танзании, Бенина, Мали, Гвинеи-Бисау, Мадагаскара, Гвинеи, Чада, Йемена, Мозамбика, Буркина-Фасо и Сьерра-Леоне. На оставшиеся долги страны получили рассрочку до 30 лет.

• В сентябре 2000 года Россией прощены $9,53 млрд из $11,03 млрд вьетнамского долга. Выплата оставшейся суммы отсрочена на 2016–2022 годы.

• В 2001 году Россия списала Эфиопии 80 % долга в $4,8 млрд – $3,8 млрд. В 2005 году была списана почти вся оставшаяся часть с процентами – $1,1 млрд.

• В конце 2003 года $11,1 млрд из $11,4 млрд были прощены Монголии. Оставшиеся $300 млн страна вернула сразу после списания. В 2010 году Россия списала Монголии $180 млн.

• В 2003 году Россия и Лаос заключили соглашение о списании 70 % долга в $1,3 млрд – $960 млн.

• В июле 2004 года полностью списан остаток задолженности Никарагуа размером $344 млн. До этого РФ дважды проводила списание никарагуанского долга: в 1992 году были прощены $2,55 млрд из $3,11 млрд, а в 1996 году – 90 % из $3,4 млрд. Общий объем прощенных средств составил $5,95 млрд.

• В ноябре 2004 года списаны $9,5–9,8 млрд иракского долга при общем размере задолженности $10,5 млрд. Президент Владимир Путин выразил надежду, что новое руководство страны в ответ учтет интересы российских компаний в Ираке.

• В мае 2005 года Россия списала Сирии $9,782 млрд из $13,4 млрд долга. В свою очередь Дамаск обязался закупать российское вооружение и провести модернизацию поставленной в советские времена бронетехники.

• В марте 2005 года прощены $1,104 млрд из $1,268 млрд эфиопского долга. В 2001 году РФ списала $4,8 млрд – на тот момент объем задолженности Эфиопии составлял $6 млрд.

• В 2006 году Москва списала долг Алжира СССР в размере $4,7 млрд.

• В 2007 году было списано $11,1 млрд Афганистану.

• В феврале 2008 года Россия списала Ираку $12 млрд – 93 % долга, который составлял $12,9 млрд.

• В апреле того же года был списан долг Ливии в размере $4,5 млрд.

• В сентябре 2012 года Россия списала долг КНДР на сумму $11 млрд. Москва предоставила стране первичную скидку в размере 90 % от суммы долга. Остаток долга в размере более $1 млрд будет использоваться по схеме «долг в обмен на помощь» в сфере образования, здравоохранения и энергетики при реализации совместных проектов в КНДР.

• В апреле 2013 года Россия простила Киргизии $500 млн: $188,9 млн списали сразу, вторая задолженность в размере $300 млн будет списываться равными долями в течение десяти лет.

Работа с внешними должниками и кредиторами была важным занятием прежде всего для финансово-экономического блока правительства, особенно в течение первого путинского срока. Это было основанием эффективности и, следовательно, легитимности режима в глазах внешних аудиторий.

Для второго президентского срока Владимира Путина (2004–2008 годы) новым переломным моментом, который наглядно манифестировал происходящие изменения, была «оранжевая революция» в Украине и реакция на нее российского политического класса (см. цветную вклейку, рис. 2–3). К тому времени доминирование в системе людей, происходящих из военизированной и правоохранительной бюрократии, было уже очевидным. Сознание этих людей, их специфический взгляд на мир заставил их воспринимать эту революцию, как и другие происходящие вокруг России события, во-первых, как угрозу и вызов, а во-вторых, как результат чьей-то целенаправленной политики, намеренное усилие внешней воли.

Другим событием второго президентского срока, которое во многом определило следующие несколько лет истории России, стало начало того экономического кризиса, манифестация и разрешение которого пришлось уже на президентство Дмитрия Медведева: глобальный экономический кризис 2008 года. Его быстрое окончание, последовавший за ним резкий рост цен на нефть и восстановление государственных доходов заложили некий паттерн, в соответствии с которым российское политическое руководство стало в дальнейшем смотреть на события в мировой экономике. Первое: мировой экономический кризис затрагивает Россию лишь постольку, поскольку она связана с внешним миром, а сама она является не колыбелью кризиса, а наоборот, как тогда было принято говорить, «тихой гаванью». И второе: кризис достаточно просто переждать – не пройдет и двух лет, как ситуация изменится сама собой, и никаких перемен, структурных реформ и других действий совершать не требуется.

Практически это сводится к ярко проявившемуся превалированию внешнего локуса контроля над внутренним. При всем мрачном общественном настроении 1990-х, для того времени был характерен внутренний локус контроля: ошибки, врагов и предателей искали преимущественно внутри – соответственно, предполагалось, что от нашей власти или от наших граждан зависит сделать нечто, что превратит плохую ситуацию в хорошую. В 2000-х этот локус контроля сменился на внешний. Интересно, что социологически фиксируемые низкие уровни доверия к власти и высокий уровень претензий к ней характерным образом совпадают с периодами роста числа респондентов, считающих, что они несут ответственность за происходящее в стране и могут повлиять на него.

В 2007 году конституционные ограничения не позволяли действующему президенту баллотироваться на новый срок. Рубеж 2007–2008 годов был для политической машины временем поиска преемника. Было ли это соревнование потенциальных преемников (особенно бурно обсуждалась в прессе и растущих социальных сетях конкуренция Дмитрия Медведева и Сергея Иванова) постановочным спектаклем или действительно решение не принималось вплоть до самого конца, теперь утверждать сложно. Как бы то ни было, в тот момент, когда Дмитрий Анатольевич Медведев стал председателем правительства Российской Федерации, стало понятно, что он и есть будущий преемник. В 2008 году он был избран на пост президента Российской Федерации (см. цветную вклейку, рис. 2–4).

В 2007 году был избран пятый созыв Государственной Думы, который возглавил тот же спикер Борис Грызлов, что и предыдущий, и в котором, в отличие от четвертого созыва, «Единая Россия» обладала конституционным большинством. Он был наиболее дисциплинированным, в нем был наибольший процент одобренных правительственных и президентских законопроектов, он в наименьшей степени проявлял собственную законотворческую инициативу (см. цветную вклейку, рис. 2–5).

В течение единственного срока президента Медведева отметим два значимых события, внешнее и внутреннее: было преодолено влияние мирового кризиса на экономику Российской Федерации, и случилось то, что сейчас задним числом называется восьмидневной войной с Грузией – эпизод в августе 2008 года, когда Российская Федерация применила военную силу за пределами своих границ.

На протяжении рассматриваемого исторического периода конфликт с Грузией, как и дело ЮКОСа, оставался разовым событием, которое воспринималось общественным мнением следующим образом: мы сделали удивительную вещь, которую не делали никогда раньше, и вроде бы ничего страшного не произошло. Реакция международного сообщества – на уровне «пошумели и успокоились», а реакция внутри страны свелась к тому, что рейтинги как президента, так и тогдашнего премьера Владимира Путина достигли исторических максимумов. Как и экономический кризис, так и кризис внешнеполитический оказались краткосрочными и через некоторое время были забыты. Этот урок также был очевидным образом усвоен российской бюрократической элитой и российской политической машиной: любой кризис можно переждать, любое внешнее сопротивление краткосрочно.

В середине 2011 года, к завершению первого президентского срока президента Медведева, перед российской политической машиной вновь встал роковой вопрос о власти. Кто пойдет на выборы 2012 года? Возможен ли второй срок президента Медведева или совмещение двух управленческих групп, известное как «тандем», дискомфортно для политической системы, а продление этого положения грозит превратить медведевское президентство из временного в постоянное, из декоративного – в сущностное?

Как было сказано в предыдущей главе, мы будем стараться уйти от поиска роковых развилок, после которых все идет не так, как должно было пойти. Не будем считать таковой и «рокировку» 23 сентября 2011 года – когда было публично объявлено, что баллотироваться на президентских выборах будет премьер Путин, а не действующий президент Медведев.

Тем не менее нельзя не отметить, что это значимая дата в нашей политической истории. Политическая машина, которая могла бы поступить иначе – возможности для этого были, – сделала свой выбор. Такого рода решения, несмотря на все легенды по этому поводу, принимаются не одним человеком. Ему может принадлежать финальная формулировка, но свое решение он принимает под влиянием объективных условий той среды, в которой находится. А эта среда – политическая система, и в более узком смысле – высший слой правящей бюрократии, силовой, гражданской и экономической.

В чем были риски и опасности этого решения? В большинстве авторитарных и полуавторитарных политических систем проблему составляют не сами выборы и их результаты – они обычно не вызывают ни у кого сомнений. Рискованный политический этап наступает после выборов, когда общество должно принять объявленный ему результат – или воспротивиться ему.

Действительно, события развернулись неожиданным образом. В декабре 2011 года состоялись очередные парламентские выборы. К этому моменту машина управления выборами была в достаточной степени выстроена как на региональном уровне, где формируются основные результаты, так и на федеральном. Представление о необходимости контролировать результаты было с 1996 года глубоко имплантировано в сознание политического класса в целом и не вызывало сомнений ни идеологически, ни административно. Но при этом уровень общественного развития и гражданской активности к тому времени был уже таков, что наблюдатели и журналисты возмутились тем, что увидели. Весьма возможно, что такого же рода практики и методы применялись и раньше, особенно на региональных выборах, но к 2011 году произошло то, что называется изменением нормы: что еще вчера было приемлемым и не вызывало никаких вопросов, вдруг начинает массово возмущать (см. цветную вклейку, рис. 2–6).

В декабре 2011 года волна возмущения, спровоцированная очевидными нарушениями на избирательных участках, привела к череде публичных акций, уличной протестной активности, что стало неожиданностью для политической системы. Эти события впечатлили властную машину, и в ответ был принят целый ряд мер как для смягчения эффекта произошедшего, так и для выстраивания государством собственных, контролируемых каналов обратной связи между обществом и властью: например, именно тогда и с такой целью была создана Общественная палата.

В то время еще не были созданы ни тот корпус репрессивного законодательства, которое было выстроено в 2012–2013 годах, ни та целостная система силового реагирования на протесты, которая была выстроена к 2014 году. В 2011 году цена протеста была относительно невысокой. Это позволило пройти достаточно массовым протестным акциям, в основном в крупных городах с более значительным, чем в целом по стране, процентом молодого образованного населения.

Кульминацией их стала акция 6 мая 2012 года на Болотной площади, которая по официальной версии закончилась массовыми беспорядками и дала повод для одного из наиболее масштабных судебных политических процессов в новейшей истории России.

Шестой созыв Государственной Думы, выбранный при этих обстоятельствах, с самого начала нес на себе печать сомнительной легитимности. Это был созыв, избранный и получивший мандаты во время беспрецедентных массовых протестов. Шестой созыв, в отличие от предыдущих двух, был в гораздо большей степени созывом депутатской инициативы. Депутаты, оказавшиеся в нем, считали необходимым проявлять себя законотворчески и публично, чтобы привлечь внимание как своего партийного начальства, так и федерального политического менеджмента.

Итак, на 6–7 мая 2012 года в России имелся недавно избранный парламент, чье избрание вызвало протесты, и только что избранный президент, чье избрание также вызвало протесты, и чья инаугурация проходила в пустом городе, из центральной части которого были удалены все люди, чтобы не допустить возможности проявлений этого недовольства (см. цветную вклейку, рис. 2–7).

Как завершается роман Пушкина «Евгений Онегин»: «И тут героя моего в минуту злую для него оставим». Оставляем мы нашего коллективного героя действительно в минуту не самую лучшую. И дело тут не только в меняющихся общественных настроениях.

На любой исторический вызов возможно реагировать двумя основными способами: либо пытаться меняться и развиваться, то есть становиться более открытыми, либо окукливаться и пытаться сохраниться в максимальной степени в том виде, в котором система себя застала. Выбор между самосохранением и развитием, изоляцией и открытостью, восприятием внешнего мира как угрозы или ресурса, и различные сочетания элементов этих стратегий – длящийся сюжет российской политической истории. Ирония истории состоит в том, что реформаторские действия государственной власти совсем не всегда приводили к тем результатам, какие были запланированы. И наоборот: очень часто стремления и действия, направленные на то, чтобы ни в коем случае не меняться, стабилизироваться и сохраниться, приводили к политическим изменениям, в том числе радикальным. Чтобы оставаться на месте, надо бежать вдвое быстрее, и ничто так не пожирает ресурсы, как сохранение статус-кво.