Текст книги "Зеленые холмы Калифорнии"

Стася

Чего они все от меня хотят? Через год мне исполнится восемнадцать, и я уже буду совершеннолетняя! И буду жить так, как хочу. Все будет по-моему. Я уже поняла, что многое могу! И если мне удастся главное, я смогу уважать себя как женщина. Это для меня важнее всего. А уж потом я подумаю, что делать дальше в этой жизни. Может, и вправду пойду в иняз, как мечтает Лёка. Языки в наше время нужны, а может, останусь в Штатах. Не насовсем, конечно, а так, на некоторое время… Пусть Мамалыга поисполняет свои материнские обязанности, а то улизнула за океан и думает шмотками отделаться? Пусть она там оплачивает мою учебу, например! Хотя, если все получится, может, ей и не придется этого делать… А уж не захочется, это точно. Прошло не так много времени с момента, как я приняла решение. А результаты уже есть. Пусть скромные, но есть! Сегодня даже Севка Колышев снизошел до меня. Увидал в коридоре, рот разинул: «Станислава, ты что с собой сделала?» Так я ему и сказала! А наша Лайза как будто в шутку спросила на уроке: «Ты часом не на конкурс красоты собралась?» Ага, говорю, на конкурс!

Лёке хорошо, у нее есть подруги, Натэлла, например, или еще Катя, а у меня не получается, все девки у нас дуры какие-то, ни хрена не понимают ни в чем. Главное событие в жизни – «Фабрика звезд»! О чем с ними говорить? Вот с Динкой Муравиной могло бы получиться, у нее котелок варил, но она с предками в Германию отвалила. А остальные… Между прочим, это Динка меня на «Сто лет одиночества» навела. Вот ей бы я, наверное, могла рассказать про зеленые холмы Калифорнии. Она бы посмотрела на меня своими желтыми кошачьими глазами и сказала бы прищурившись: «Стаська, ты хочешь стать знойным ветром, который удушит розовые кусты, превратит все болота в камень и навсегда засыплет жгучей пылью заржавленные крыши Макондо?» Она знает эту книгу почти наизусть, может шпарить целыми страницами… Да нет, не хочу я быть знойным ветром, пусть холмы зеленеют себе на здоровье, но… Я буду не знойным ветром, я буду смерчем. Один раз я видела смерч, когда мы с Лёкой были на Черном море. Он прошел далеко, черный крутящийся столб, и сразу исчез. Или как цунами… Несколько минут – и все… А вдруг у меня ничего не выйдет, вдруг я просто не справлюсь? От этой мысли холодок ползет по спине. Нет, если я буду так думать, то вполне могу облажаться. Нельзя, нельзя! Все кругом вечно трындят про любовь… Нету никакой любви, выдумки все, если уж родная мать такая… Нет, Лёка меня любит по-настоящему. Вон даже Геру подослала ко мне, чтобы выпытать что-то… Только он не смог. Где ему! Странно, с того дня я как будто людей насквозь стала видеть. Все говно как на ладони. Раньше я Геру любила, верила ему, а тут сижу с ним в кафе и как будто мысли его читаю: «За каким чертом я согласился поговорить с этой балбеской? У нее своя жизнь, а мне самому неприятностей хватает. Все равно она ничего не скажет, небось уже с мужиками путается, а Лёка все считает ее маленькой славной девчушкой. Она уже выросла и стала законченной дрянью. Скорее бы уж замуж вышла, что ли». Вот примерно так он думал… Или я с Мишкой гуляла, а тут его папашка на «Ниссане» подкатил. Ля-ля, тополя, как дела в школе и все такое, а сам, смотрю, на меня поглядывает и думает: «Ничего себе телка вымахала. Интересно, она еще целка? Мой болван небось еще не умеет с такими девочками обходиться, а я бы с радостью ее трахнул. Горячая штучка, сразу чувствуется!» Все на его поганой морде написано. Но я даже обрадовалась. Значит, есть у меня шансы, есть! Только вот у Лёки все чисто. Она просто любит меня и боится… за меня. И Мамалыгу видеть хочет… Жалко ее… Странно, я себя немножко чувствую Каем. Он ведь тоже видел все в уродливом свете. Но Лёки это не коснулось. Мне в тот день как будто ледяной осколок в сердце попал. Ну и прекрасно. А то вон Лёка добрая, порядочная, а что у нее в жизни есть? Я да работа. Она, бедная, утешается тем, что с дедом у них любовь была настоящая… Три ха-ха! Уж я-то знаю… Но никогда ей не скажу, лучше умру! Да, я в тот день не только людей насквозь видеть стала, но и себя со стороны. Иногда думаю о чем-то, и вижу себя и оцениваю даже. Хотя о чем я в последнее время думаю? Только об одном. И оцениваю себя со стороны: ох она и стерва, эта девчонка, самая настоящая законченная стерва.

Ну и пусть! Стерва в наше время что-то вроде почетного звания. Это слово зачастую произносят с восхищенным придыханием! Книжки всякие печатают, учат стервами быть… Ерунда это все. Стервой быть не научишься. Стервой можно стать в один миг, когда ты видишь врага и вдруг понимаешь, что тебе не жить, не быть, если ты этого врага не прихлопнешь, как комара, который твоей крови насосался… Вот так вот! Жалко, что Лёка не стерва, ей было бы легче…

Ариадна

И зачем я туда пошла? Ведь не хотела, а Людка уговорила. Мол, перед свадьбой погадать невредно. Еще как вредно! Я этой гадалке почему-то сразу не поверила, хотя она все хорошее мне нагадала. Глаза у нее какие-то уж очень… коммерческие, что ли… Людка уверяла меня, что она гениальная гадалка, все всем правильно предсказывает. Но я что-то сильно сомневаюсь. Мне в ее предсказаниях какой-то подтекст чудится. Мол, внешне все будет о'кей, но… Ах, ерунда все это! Не хочу я думать о плохом! У меня все прекрасно! Скоро свадьба с любимым мужчиной, пусть скромная, но элегантная. На свадьбу приедут мама и дочка, которых я так давно не видала, у меня чудесный дом, я еще красива, я совсем нестарая и многое впереди. На два дня мы с ним уедем в Лас-Вегас, больше не получится, а мамой и Стаськой будет заниматься Алина, она обещала. Я давно мечтала попасть в Лас-Вегас, но все никак не получалось. А теперь получится! У меня и со свадьбой не получалось. Смешно даже, первая свадьба в тридцать семь лет… Но лучше поздно, чем никогда. Значит, все жертвы были не зря… Хотя мне не нравится, что Гарик категорически потребовал, чтобы я не надевала подвенечного платья.

– Это глупо, радость моя. Ты уже не девочка и отнюдь не девица. Надевай любой другой цвет, только не белый.

Я думала схитрить, сделать платье цвета слоновой кости или топленых сливок, а он сказал, что длинного платья вообще не надо, пусть лучше будет костюм и изящная шляпка. Пришлось подчиниться, хотя я с детства мечтала о белом платье. Но в сущности это ерунда, если все остальное сбылось. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Но теперь уж сбудется. И гадалка вон тоже сказала, что сбудется, а я, идиотка, не верю… Почему? Чего я боюсь? Он меня любит, я его в мужья не приглашала, давно уж научилась, что нельзя самой на браке настаивать, и даже когда он позвал замуж, сперва для приличия покобенилась, хоть мы и жили давно вместе… И вообще, сделала вид, будто я снизошла к его мольбам, а сама замуж не стремилась. Не уверена, что он меня не раскусил, но я все соблюла. И это он настоял, чтобы я маму со Стаськой пригласила. И денег дал им на дорогу. А может, и вправду все будет хорошо?

Может, мы все найдем общий язык и у нас будет большая дружная семья? Дай-то бог… Как хочется увидеться с мамой, прижаться к ней, как в детстве… поплакать у нее на груди… даже прощения попросить… Да, надо попросить прощения и у нее, и у Стаськи. Тогда будет легче. Не то чтобы меня так уж угнетало чувство вины, но все-таки… Это будет как очищение. Я вообще хотела бы венчаться в церкви, но Гарик ни в какую.

– Я что, похож на идиота? Сроду в церковь не ходил и впредь не намерен. Я атеист, запомни раз и навсегда!

А жаль, венчание это так красиво… Ну ничего, я все равно счастлива и свадьба у нас будет красивая. Обед в Сан-Франциско, в новом дорогущем ресторане «Фандорин», а после обеда мы улетим в Лас-Вегас… Я надеялась на настоящее свадебное путешествие, но неожиданно Стаська согласилась приехать и придется довольствоваться двумя днями… Ничего, мы потом еще поедем куда-нибудь. У Гарика есть небольшой апартамент во Флориде, шикарный, с видом на океан, но он обычно сдает его в аренду. Я там еще не была. В сентябре срок аренды заканчивается, и, может быть, тогда… Но он же хочет ребенка… И с этим надо спешить. Ах, боже мой, я вовсе не убеждена, что тоже хочу, у меня уже есть дочь, но для него я готова… Я не создана для материнства. А для чего я создана? Понятия не имею. Наверное, просто для жизни, для радости…

Леокадия Петровна

Я вдруг заметила, что Стаська здорово похорошела в последнее время. Совсем взрослая стала, как-то оформилась, я бы даже сказала, созрела. Неужто Гера прав и у нее уже есть мужчина? Но кто? Один из этих мальчишек, которых она даже всерьез не принимает? Или кто-то, о ком я не имею понятия? Но я ничего такого, что могло бы свидетельствовать о присутствии в ее жизни мужчины, не находила до сих пор… Или просто пришла пора похорошеть? Дай-то бог! А может, это предвкушение поездки так на нее действует? Она стала больше следить за собой, это несомненно. На ночь подолгу расчесывает щеткой волосы, утром делает гимнастику, даже попросила меня купить какой-то очищающий лосьон и крем для молодой кожи. Я купила, разумеется. Как-то я пыталась поговорить с ней по душам, но она ловко ускользнула от разговора. А у меня что-то нет сил бороться с ней. Да и зачем? Все равно она сделает так, как захочет. Мне все твердят, что это чистейшее безумие – отрывать девочку от школы в выпускном классе на целых две недели, но что поделаешь? Она очень способная и, если захочет, легко все наверстает. А если не захочет… Что ж, пусть… В конце концов жить ей, должна сама понимать…

Вечером я, как всегда, просматривала свой календарь на следующий день. Там у меня записаны все памятные даты друзей и знакомых. И обнаружила, что завтра день рождения, да не простой, а юбилейный у Алексея Евсеевича, заместителя Лёни по институту. Милейший человек и близкий друг, ему исполняется семьдесят лет. Но завтра у меня с утра масса дел, а вечером эфир, и я решила позвонить сегодня. Он обрадовался.

– Алешенька, я знаю, нельзя заранее поздравлять, но у меня завтра безумный день…

– Спасибо, Лёкочка, я тронут, что ты помнишь. Но в субботу вечером ждем тебя в ресторане. Мне это не по карману, но дети не желают ничего слушать. Юбилей есть юбилей. Так что приходи непременно.

– Спасибо, Алеша, в субботу я могу. Алеша, скажи, ты знал такую Аллу Генриховну?

– Аллу Генриховну? Масевич?

– Фамилии я не знаю. Ей на вид лет пятьдесят, может, чуть больше или меньше.

– Тогда точно не Масевич. Это была такая знаменитая женщина-ученый. Не помнишь?

– Что-то смутно припоминаю, но… Так она у вас не работала?

– Может, и работала, но я не упомню всех. Алла… Наверное, отчества я тогда не знал, а фамилии ты теперь не знаешь. А почему ты спросила?

– Да нет, так, по глупости…

– Ерунда, тебя что-то же заинтересовало в ней? Где ты с ней столкнулась, если предположила, что я могу ее знать?

– На могиле Лёни.

– Ну, милочка, мало ли кто мог прийти к нему на могилу!

– Действительно.

– Это она тебе сказала, что работала с нами?

– Ну да.

– Может, еще до меня?

– Все может быть.

…Алеша патологически честный человек, и если бы он соврал, я бы почувствовала по его тону. Ну да бог с ней, с этой Аллой Генриховной. А что касается ее тезки, то я вспомнила – в моей юности это была весьма популярная дама. Ее портреты и интервью часто появлялись в газетах и журналах. Красивая, эффектная женщина, кажется, астрофизик или что-то в этом роде. Ах боже мой, что за чепуха лезет в голову? А все-таки какой-то червячок точит душу. Стаська видела цветы на могиле, теперь вот эта Алла… Раньше как-то ничего подобного не случалось. Боже мой, но ведь это могила! Он умер много лет назад, с тех пор утекло столько воды! Он был старше меня, значительно старше, а эта Алла моложе меня лет на десять, ну, может, на семь… И если она таскается к нему на могилу, значит, это любовь? Ну и что? Это она его любила, а он… Я бы знала, я бы заметила, почувствовала наконец. То есть я вполне допускаю, что он с ней переспал… Они коллеги, могли вместе оказаться где-нибудь на испытаниях, мало ли…

– Стаська! – позвала я.

– Да?

– Помнишь, ты на днях говорила, что видела цветы на могиле у деда?

– Ну?

– А ты не запомнила, какие это были цветы?

Она как-то странно на меня посмотрела.

– Тебе зачем?

– Интересно.

– Хризантемы, я же говорила.

– Ах да…

– Лёка, ты зачем спрашивала, а?

– Так, из любопытства…

– Зачем ты врешь своим ребятам? У тебя глаза несчастные… ты что, была на кладбище?

– Да, мы хоронили нашу однокурсницу…

– И на могиле лежали цветы?

– Да.

– Ну и что из этого? Какое это сейчас имеет значение? Он умер так давно, что я его почти и не помню! Ну мало ли кто может ходить к нему на могилу? Он же на тебе не девственником женился, он был уже вдовец! – почти кричала она, а в глазах появились слезы. – Может, это его первая любовь? Может… да мало ли…

– А ты чего орешь?

– Хочу и ору! Потому что ты… дура!

– Не смей так со мной разговаривать!

– Ладно, извини, просто мне не нравится, когда ты такая…

– Какая?

– Испуганная и… старая. Ой, прости, прости, Лёка… Но когда ты пришла, у тебя был нормальный вид, а сейчас… Лёка, сама подумай, ревновать покойника неизвестно к кому – это же дурь!

– Наверное, ты права… Чистейшей воды дурь. Ладно, пошли чай пить.

– Не хочется. Я пойду позанимаюсь! А ты выкинь всю эту бодягу из головы, подумай лучше…

– Ладно, подумаю о чем-нибудь другом. Кстати, погоди еще минутку, мы ведь должны что-то подарить матери на свадьбу.

– Это не моя проблема, – сразу насупилась она.

– Но ты же приняла приглашение, ты туда едешь…

– Вот пусть этот факт и будет лучшим подарком на свадьбу.

– Ты так говоришь, потому что…

– Потому что знаю, что ты все равно что-то ей повезешь.

– Естественно! Она же моя дочь…

– Скажи, а ты спросишь у нее, почему она так…

– Мне и спрашивать не надо, я сама понимаю…

– Ты? Понимаешь, как можно кинуть мать и дочь неизвестно ради чего? Она что, диссидентка была, ее что, из страны выкинули и больше не пускали? Она что, под мостом там жила? Нищенствовала, да? Да даже если и так, могла бы взмолиться: «Мамочка, мне плохо, пришли денег на билет», и ты уж как-нибудь наскребла бы ей эти бабки, правда? Она здесь нашла бы работу и жить ей есть где. Но здесь надо было бы заботиться обо мне, о тебе и вообще… Ненавижу!

Вот тут мне стало по-настоящему страшно.

– Стаська, но зачем же тогда ехать?

– Америку посмотреть охота на халяву! Зеленые холмы Калифорнии!

И с этими словами она удалилась. Боже правый, что же это будет? Все мысли об Алле напрочь вылетели из головы.

Натэлла позвала меня в Дом кино на премьеру. Фильм показался мне отвратительным – претенциозно-чернушным и безвкусным.

– Давай уйдем, – предложила я через полчаса. – Нет сил смотреть…

– Пошли, – согласилась она, как ни странно. Обычно что-то начав, она все доводит до конца. Досматривает скучный фильм, дочитывает бездарную книгу. Но тут, видно, и ее допекло.

– Наверное, мы с тобой устарели для такого кино, – предположила она уже в фойе. – Лёка, а пошли в ресторан, я приглашаю!

Мы с ней подружились с первого взгляда, когда вместе поступали в Школу-студию МХАТ. Посмотрели друг на дружку, улыбнулись и так вот с тех пор и дружим. Мы обе поступили тогда сразу, но ни одна из нас не стала актрисой. Она рано вышла замуж за молодого скрипача, который сделал грандиозную карьеру, его имя теперь известно каждому, а Натэлла растила двоих сыновей, вела дом и ведала к тому же всеми его делами. У них есть квартира в Париже и домик в Норвегии. Сыновья выросли, ни один из них не стал музыкантом. Живут они в разных странах, а Натэлла вернулась в Москву несколько лет назад и заявила, что желает жить только в Москве. Ее муж Юлик отнесся к этому с пониманием, но сам проводит в Москве не больше двух месяцев в году. Натэлла подозревает, что у него есть другие бабы, но говорит, что ей на это наплевать.

– Понимаешь, Лёка, мы даем друг другу жить, и нас обоих это устраивает. Я устала мотаться по миру. Будут внуки, поглядим, а пока я хочу жить в Москве, на заслуженном отдыхе.

– Лёка, ты мне не нравишься, – заявила она, когда мы заказали ужин.

– Чем это?

– С тобой что-то происходит. Скажи, я пойму.

– Да ну, зачем я буду тебя грузить всякой чихней.

– Все-таки твоя работа дает о себе знать. Раньше ты бы никогда так не выразилась, – улыбнулась она. – Раньше бы ты сказала: зачем я буду взваливать на тебя мои проблемы.

– Ты права! – засмеялась я.

– Но ты не права. Давай выкладывай, что у тебя! А на что иначе нужны подруги?

И я вывалила ей все, что мучило меня в последние месяцы.

– Хорошо, попробуем разобраться. Цветы и даже бабы на могиле – это пустяки. Лёня прожил долгую жизнь, и наверняка его любила не только ты. Это первое. Второе: преимущество в этом вопросе все равно, как ни взгляни, на твоей стороне. Он любил тебя, жил с тобой до самой смерти, и ты всегда, насколько я знаю, считала себя счастливой и любимой. Так?

– Так!

– И в чем же тогда дело? В тебе! У тебя почва ушла из-под ног. А почему? Потому что Стаська внезапно решила ехать к матери. Так?

– Возможно.

– Значит, с замогильной ревностью мы разобрались. Теперь Стаська. Самый гнусный возраст с четырнадцати до девятнадцати-двадцати. Самый проблемный и трудный. Психика у девчонки, конечно, расшатана. Она не в состоянии простить и понять. Я бы на твоем месте показала ее психологу или психотерапевту. Не повредит.

– Не уверена.

– В чем?

– В том, что не повредит.

– Почему?

– Потому что кругом развелось какое-то немыслимое количество шарлатанов. Как ни включишь телевизор, там обязательно торчит очередной психолог. И в большинстве случаев это какие-то косноязычные тупые ублюдки.

– Но не надо же идти к первому попавшемуся. Хочешь, я найду?

– Да не станет Стаська ни с кем разговаривать. Даже если и согласится пойти, кроме какой-нибудь пакости ничего из этого не выйдет. Да к тому же нам скоро уезжать…

– А может, там все и рассосется. Она ж хорошая девочка, умная, начитанная. Увидит мать… Да и Ариадна тоже, наверное, поумнела, раскаялась. Счастливый человек мягче становится. А она, надеюсь, нашла наконец свое счастье. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

– Стучу по дереву. Знаешь, я как подумаю обо всем этом, у меня сердце болеть начинает.

– Да брось, все будет хорошо, вот увидишь! Они, Стаська с Ариадной, подружатся. И будут относиться друг к дружке не как мать и дочка, а как две закадычные подружки. Такое бывает.

– Бывает всякое.

– А ты скажи Ариадне, чтоб она мать из себя не строила, этот номер скорее всего не пройдет, а вот подружиться с дочкой…

– А что, Натэлка, может, это и хорошая мысль, – вдруг ухватилась я за соломинку. – Обязательно скажу ей. Она теперь часто звонит. Ладно, хватит обо мне, что у тебя-то хорошего?

– Да все вроде неплохо. Вадька прислал фотографию девушки, жениться собрался, вот погляди, хорошенькая.

– Да, даже красотка, можно сказать.

– А мне как-то скучно стало при виде ее.

– Почему?

– Чужая. Я бы мечтала, чтобы он женился на грузинской девушке…

– Где он тебе в Норвегии грузинскую девушку найдет? Да ты и сама не за грузина в свое время вышла.

– Знаешь, грузинский муж – это не такое уж большое счастье, а вот грузинская жена – совсем другое дело.

– Звучит как в анекдоте. А что Юлик?

– У него турне по Канаде.

– Скучает?

– Да нет. У него есть с кем ездить.

– И ты не ревнуешь?

– Нет. Он это не афиширует, и ладно.

– То есть ты типичная грузинская жена?

– Отчасти. Грузинская жена еврейского мужа.

Но тут к столику подошел наш бывший сокурсник Толя Белых. Народный артист, лауреат и всеобщий любимец.

– Боже, кого я вижу, девочки! Сколько лет, сколько зим! Душевно рад! Можно к вам подсесть? Правда, я не один…

И, не дождавшись разрешения, он плюхнулся за наш стол. Но тут же вскочил и отодвинул стул для подошедшей к нему дамы.

– Знакомьтесь, девочки, это Таисия Булыга, потрясающий драматург. Она написала для меня пьесу – закачаетесь! Репетирую и блаженствую! А это, Тасенька, мои однокурсницы, Натэлла и Леокадия! Натик и Лёка! – довольно потирал руки Толик.

Потрясающая драматургиня мрачно кивнула и промолчала. Вид у нее был до идиотизма богемный. Пыльные волосы, грязноватый свитер и лихорадочно блестящие черные глаза, которые не могли ни на чем остановиться, но время от времени она их опускала и пристально смотрела на свои руки, которые тоже не бездействовали. Ногтем указательного пальца левой руки она чистила ногти на правой. Зрелище до такой степени малоаппетитное, что меня чуть не стошнило. А Толик все разливался соловьем:

– Лёка, я в машине слышал твои лексические перлы! Мне понравилось страшно! Знаешь, Тася, Лёка своим поставленным мхатовским голосом произносит всякую жаргонную чепухистику, прелесть что такое! Гениальная находка! Рад за тебя! Натик, а как наш божественный маэстро? Как детки? Внуков еще нет? А я уже дважды дед и горжусь этим! Лёка, а ты?

– Моей внучке семнадцать!

– Семнадцать! – он закатил глаза. – С ума можно сойти! И что, тоже в актрисы метит?

– Слава богу нет.

– Почему слава богу? У тебя был талант… Но ты предпочла… Но может, стоит показать ее мне, например? Может, она в бабку? Я могу составить ей протекцию!

– Да нет, Толик, – спокойно прервала его Натаяла, – у Лёки и без театра, и без тебя забот хватает!

– Ну, была бы честь предложена, – с облегчением рассмеялся он.

Но я знала, что, если бы обратилась к нему, он бы помог.

Долго выдержать за одним столом с Таисией Булыгой мы не могли. И стали прощаться. Она даже головы не подняла, продолжая чистить ногти.

– Слушай, Лёка, что она может написать? – спросила Натэлла, когда мы отошли.

– Какую-нибудь суперсовременную бредятину. По-моему, она сумасшедшая.

– Да, и как-то капитально… Слушай, сколько сумасшедших развелось. Но как Толика от нее не тошнит?

– Видно, нервы крепкие. Хотя я все могу понять, но зачем с ней за стол садиться?

– А может, она гений?

– Все бывает, конечно, но уж больно неаппетитно.

Мы уже одевались, когда к нам подбежал Толик.

– Девчонки, спасите меня!

– От твоей гениальной драматургессы? – ядовито осведомилась Натэлла.

– Денег можете дать на три дня?

– Зачем же ты ее в ресторан привел, если у тебя денег нет?

– Да при чем тут ресторан? Просто, если я сейчас отстегну ей в счет будущего гонорара хотя бы двести баксов, она от меня отвяжется.

– А зачем ты с ней связался? – полюбопытствовала я. – Она же ненормальная.

– Да боже упаси! Это наш новый главный ее привел, пьеса, говорит, великая… Может, и великая, но я уже изнемогаю.

– Когда отдашь? – жестко спросила Натэлла.

– Послезавтра получаю гонорар за сериал и тут же верну. Спасибо тебе, Натик! Ты, как всегда, великодушна.

– Ладно, беги к своей авторше.

– Девчонки, но пьеса правда классная! Такая роль…

Он убежал.

– Ты веришь, что пьеса классная?

– А черт ее знает… но скажу совершенно определенно: я смотреть этот спектакль не хочу, – решительно ответила Натэлла. – Мне бы что-нибудь потрадиционнее.

– И автор чтоб почище, да? – рассмеялась я.

– Непременно!

– А знаешь, хорошо, что они появились, сбили нас с драматического настроя.

– Ага, с драматического на драматургический! – заметила Натэлла, и мы горько улыбнулись друг другу.