Текст книги "Умер-шмумер"

А я явлюсь еще и с кольцом, можно счесть его обручальным. Вот сейчас зайду и куплю ей кольцо, у нее такие тонкие пальчики, а колечко скромненькое, с гранатом. А я куплю ей с изумрудом, она же любит зеленое. И глаза ее вспыхнут от радости… Черт побери, это все так избито и пошло, но в этом-то и прелесть… Кажется, Ремарк писал, что все избитое и пошлое стало таким именно потому, что безотказно действует на людей. Дословно он эту цитату не помнил, но за точность мысли мог поручиться. И он зашел в ювелирный магазин, где оказалась совершенно очаровательная продавщица. Он долго выбирал кольцо, и девушка по его просьбе примеряла одно за другим. У нее были красивые руки, и вся она была такая аппетитная. Он хотел уж было пригласить ее с ним пообедать, но в магазин явился дюжий голландец, по-видимому, бойфренд, лет двадцати пяти, и ему пришлось ретироваться. Но кольцо было куплено. Красивое, с изумрудом, окруженным мелкими бриллиантиками.

Утром он проснулся бодрым и, пожалуй, даже счастливым. Иногда он становился фаталистом. И это был как раз тот случай. Жизнь подбросила ему встречу с давней любовью, и не надо сопротивляться жизни. Пусть все будет именно так, а не иначе. Он явится к Нике с цветами и кольцом, он даже станет на одно колено и скажет, как Лютер: «Здесь я стою и не могу иначе!» И она все поймет… Она вообще все поймет… Я привезу ее к себе в Бостон, она начнет врастать в чуждую ей жизнь и среду и тогда поймет меня, как она сама любила говорить, «до донышка», поймет и окончательно простить. А в свадебное путешествие мы поедем на Таити. Но надо явиться к ней с самого утра, пока ее не унесло куда-нибудь с тем, седовласым… Надо застать ее врасплох! Хотя вряд ли после всего происшедшего она с утра куда-нибудь упорхнет. Она, наверное, вчера наглоталась успокоительных и еще спит… А я ее разбужу, пощекочу цветами, суну букет ей под нос, она откроет глаза и увидит белые розы…

Он вскочил, принял душ, побрился, выпил сок, достал новую рубашку, надел светло-серый костюм, позаимствовал у Томаса галстук, сам он в отпуск галстуков не брал. А что, я еще ого-го, с некоторым самодовольством, подумал он, правильно Ника сказала, я не толстый, не лысый, а очень даже привлекательный мужчина средних лет. И сам рассмеялся. Кажется, я сдурел. Он вышел из дому и полной грудью вдохнул свежий воздух. Было солнечно и прохладно. Надо прежде всего купить цветов. Пожалуй, пойду к той милой женщине, у которой покупал розы. Из суеверия! Она все тогда про меня поняла, и, пожалуй, я даже смогу у нее спросить, какой букет следует дарить, когда делаешь предложение… Нет, это глупо в моем возрасте. Куплю белые розы, и дело с концом. Это всегда красивее всего. Может, конечно, магазин еще закрыт…

Магазин был открыт. Но тут вдруг он вспомнил старый романс, одну строчку – «Красная роза – эмблема любви». Отлично, значит, куплю красные!

За прилавком стояла нахальная Трудхен. Она его сразу узнала.

– О, доброе утро! Вам нужны чайные розы? – улыбнулась она.

– Нет, сегодня мне нужны красные!

– Вот посмотрите, у нас есть темно-красные, светло-красные, крупные, мелкие…

А она не такая уж нахалка, она даже милая, подумал он.

– Пожалуй, вот эти! – указал он на крупные длинные полураспустившиеся бутоны глубокого красного цвета с капельками воды на лепестках.

– И сколько штук? – Она окинула его слегка насмешливым взглядом и перешла на шепот: – Вы с утра покупаете красные розы, на вас такой костюм, – наверное, собираетесь жениться? Идете просить руки, как выражались раньше, да?

Он радостно засмеялся и тоже шепотом ответил:

– Совершенно верно!

И через несколько минут вышел на площадь с роскошным букетом из одиннадцати роз (Трудхен сказала, что больше не надо) с какой-то еще белой и зеленой травкой. Дойдя до Томас-Манн-штрассе, он чуть замедлил шаг, сердце сильно забилось. Я как мальчишка, ей-богу, сам себе подивился он. Но вот и знакомая дверь. Он собрался с духом и позвонил.

– Кто там? – раздался голос из домофона.

– Извините, мне нужна Вероника Тимофеевна! – перешел он на русский, узнав голос Аллы.

– Она уехала!

– Как – уехала, куда?

– Какая разница? Уехала, и все! – Алла отключилась.

Вот это сюрприз… Уехала… Сбежала… Нет, не может быть. Когда она успела? Эта чертова кукла врет! Ника не велела ей открывать мне, вот она и врет. Ну нет, со мной такие номера не пройдут!

Он снова нажал на кнопку звонка и держал палец, не отнимая.

– Что вам нужно? – раздался опять голос Аллы. – Я же сказала, она уехала!

– Пожалуйста, впустите меня! Я вам не верю!

– Это ваши проблемы!

– Хорошо, тогда я сейчас буду стучать и с криком ломиться в дверь, вам это нужно?

– Я вызову полицию!

– Отлично, но пока она приедет, я успею перебудить всех соседей!

– Черт с вами! Открываю!

Он влетел в подъезд. Дверь одной из двух квартир второго этажа была уже открыта, и возле нее стояла Алла в шелковом халате.

– Входите, чтоб вас черти съели! – шепотом сказала она. Видимо, побаивалась соседей.

Он последовал этому не слишком радушному приглашению.

– Где Ника?

– Уехала, сказано же вам!

– Куда?

– В Москву! Где ж ей еще от вас спрятаться? Туда-то вы не помчитесь за ней, невозвращенец долбаный!

– Слушайте, почему вы мне хамите? – разозлился он.

– А что еще с вами делать? Я бы с наслаждением спустила вас с лестницы, да тут невысоко! Ну что вам надо? Для чего вы приперли этот мещанский букет?

– Мещанский? Почему мещанский? – растерялся он.

– Неважно! Ну что вам еще надо?

– Мне надо убедиться, что Ника уехала!

– А, вы не верите? Хотите пройтись по комнатам, заглянуть во все шкафы? Валяйте!

И она распахнула перед ним дверь небольшой комнаты, где стояла застеленная кровать.

– Тут жила Ника! Желаете пройтись по остальным, пожалуйста! Мама! Выйди на минутку, тут к нам с обыском пришли!

Из другой комнаты вышла пожилая красивая женщина, тоже в халате.

– Доброе утро, – растерянно пробормотал он.

Женщина окинула его оценивающим взглядом:

– Вы и есть Влад?

– Ну да…

– Идите, идите, можете заглянуть во все шкафы, я разрешаю! – дрожа от злости, твердила Алла. – И под кровать тоже!

– Аллочка, перестань, – поморщилась Белла Львовна. – Молодой человек, Ника действительно уехала, поверьте мне.

Ей он почему-то сразу поверил. У него опять невыносимо заболело под ложечкой, он даже скрючился.

– Что это с вами? Нечего тут трагедии разыгрывать, притворяйтесь где-нибудь в другом месте.

– Алла, он не притворяется. – Белла Львовна подошла к нему: – Сядьте, что с вами? Где болит?

– Вот тут, – простонал он.

– С вами это бывает?

– Да.

– Нервное?

– Да.

– Понятно. Ну ничего, сейчас пройдет. – Она вышла и вернулась с какими-то таблетками и стаканом воды. – Вот выпейте, не бойтесь, я врач.

Ее спокойный и даже сочувственный голос был ему приятен. Он проглотил таблетки.

– А теперь вам надо прилечь, выпрямиться, идемте.

Она провела его в комнату и указала на диван:

– Лягте, расслабьтесь и расстегните ремень.

Он послушно все выполнил.

– Мама, я ухожу! – услышал он голос Аллы. – Вернусь, когда он свалит… не могу!

Громко хлопнула входная дверь.

– Почему она меня так ненавидит? – спросил он, когда Белла Львовна подошла к нему.

– У нее есть на то причины… – грустно проговорила она.

– Но она же меня не знает… И потом, я ничего плохого Нике не сделал, мы провели чудесный день, все было прекрасно… Я не понимаю… Я пришел просить ее руки… а она уехала… Это она от меня сбежала, да?

– Ну раз вы так разболтались, значит, вам немного легче?

– Да, спасибо. Не волнуйтесь, я скоро уйду.

– Наверное, так будет лучше.

– Вы тоже меня ненавидите, но клятва Гиппократа и все такое… да?

– Да нет, почему я должна вас ненавидеть? Мало ли что в жизни случается, мы все не без греха… Просто Аллочка в свое время много сил положила, чтобы спасти Нику, и, казалось, ей это удалось, а тут вы…

Он сел на диване:

– Спасти? Вы сказали – спасти? Но от чего? Я ведь не знаю. Она мне ничего такого не рассказывала, она сказала, что у нее все нормально, что она три раза была замужем, а теперь живет с каким-то певцом…

– С певцом? С каким певцом?

– С камерным. Камерный певец по имени Гриша, которого она, видите ли, обожает…

– Гриша? Вы уверены?

– Ну она мне так сказала… Призналась, что поняла, будто вообще любить не способна, я спросил, а этого Гришу ты не любишь? Она сказала, что обожает…

– О господи, – как-то невесело рассмеялась Белла Львовна. – Вы знаете, кто этот камерный певец? Это ее кот Гришка! Она всегда утверждает, что он как-то необыкновенно поет…

– Кот? – поразился он. – В каком смысле – кот?

– В прямом. Сибирский здоровенный котище… Она показывала его фотографию…

– Так… Значит, она наврала про певца…

А что еще она мне наврала?

– Боюсь, что все.

– Но что? Что именно? Умоляю, расскажите…

– Не надо, лучше вам этого не знать, если Ника сама вам не сказала, я не вправе… Да и вообще, она уж сделала свой выбор…

– Какой выбор? Какой выбор? – почему-то страшно испугался он.

Белла Львовна смотрела на него с жалостью.

– Я вас умоляю! Хотите, стану перед вами на колени? Расскажите мне, что там за тайны такие, объясните, почему она сбежала? Все ведь было так хорошо, так чудесно…

– Вам легче?

– Да, легче, спасибо. Вы хотите, чтобы я поскорее ушел?

– Нет, пожалуй, вам и вправду следует кое-что знать… Вот что, молодой человек, поднимайтесь. Я сегодня еще не пила кофе, а без кофе я не живу. Вы завтракали?

– Нет.

– Вам надо выпить горячего чаю и что-то съесть. Идемте на кухню, и после завтрака я вам все расскажу. А там уж вы сами будете думать…

Он с наслаждением выпил стакан горячего чаю, но есть не мог. А Белла Львовна медленно и задумчиво пила свой кофе. Он чувствовал, что сейчас услышит что-то тяжелое, что-то такое, что может отравить его спокойную жизнь… А может, уйти? Не знал, и не надо. Ника сделала какой-то там выбор, ну и на здоровье, а я-то тут при чем? Но он сидел и умоляюще смотрел на старую женщину.

– Белла Львовна, к чему эти тайны? Расскажите все как есть, – наконец взмолился он. -

Я так понимаю, что во всем этом вы вините меня, так, может, я смогу хоть отчасти оправдаться…

– У вас есть сигареты? – вдруг спросила она.

– Я давно бросил.

– Я тоже…

– Может, сбегать?

– Да нет, ни в коем случае… Просто тяжело заводить этот разговор…

Господи, что ж там такое?

– Не знаю, с чего и начать… Видите ли, когда вы решили остаться за границей, вернее, когда это стало известно, Ника, конечно, была убита, но ни одного худого слова в ваш адрес не только не сказала, но и другим не позволяла… Хотя многие от этого пострадали в вашем институте, да и саму Нику таскали в КГБ…

– Я ее спрашивал, она сказала, что ничего такого не было!

– Она не хотела вспоминать, боялась показаться вам неблагополучной, несчастной…

– Она несчастна? Из-за меня?

– Да нет, из-за себя скорее…

– Ее мучили гэбэшники?

– Тогда? Нет, то есть это было очень неприятно, но ничего такого уж страшного. Там тоже не сплошь идиоты сидели, поняли, что она просто наивная влюбленная девочка… Но вот потом, когда пришло известие о вашей смерти…

– Что тогда? – замирая, спросил он.

– Тогда она просто сошла с ума. Она повсюду и во весь голос заявляла, что вас убило КГБ, что вы, будущий великий ученый, выбрали свободу, а вас убили на взлете, ну и еще всякую такую гневную чушь… Ее пытались вразумить, но куда там! В результате ее выперли из института, но это бы еще полбеды… Эта дуреха связалась с какими-то сомнительными диссидентами, вела себя более чем неосторожно, я деталей не знаю даже, но, короче, ее арестовали, и в результате она оказалась в психушке…

– О господи!

– Она просидела там около полугода, ее мать и Марк Лернер сводили землю с небом, чтобы ее вытащить, но помогло то, что у нее обнаружили тяжелую форму туберкулеза и сочли за благо выкинуть из больницы. Вот тут-то мы и познакомились, я ее лечила. И с Аллочкой они вскоре очень сдружились, хоть я поначалу это и не одобряла. Она не хотела лечиться, хотела умереть, она была сломлена совершенно, но Марк… Как же он ухаживал за ней, как любил… Они поженились, когда ей стало лучше, но ничего хорошего из этого брака не вышло…

– Об этом она мне говорила, но как-то вскользь, – потрясенно произнес он. – А что дальше?

– Дальше? Она ушла от Марка, жила с матерью, но вскоре у матери случился инсульт, ее парализовало, и Ника три года была буквально прикована к ней, денег не было, она как-то перебивалась, друзья помогали по мере сил, потом мать умерла – и Ника исчезла.

– Как – исчезла?

– Исчезла! Уехала куда-то, только изредка звонила… Оказалось, она жила в какой-то глуши, вышла замуж за провинциального художника, но потом вернулась и зажила довольно весело… Чересчур весело, я бы сказала…

– Что вы имеете в виду?

– Она ведь очаровательная женщина, страшно нравится мужчинам…

Он сглотнул застрявший в горле комок.

– Помню, я как-то попыталась ее вразумить, но она ответила: Белла Львовна, для меня был только один мужчина, я все пытаюсь полюбить другого, а у меня не получается… Ну а потом настали новые времена, и она невесть почему решила, что вы живы… Все твердила: вот увидите, он вернется, он меня найдет!

И эта безумная идея пошла ей на пользу! Она вдруг изменила, резко изменила свою жизнь. Разогнала всех мужиков, пошла учиться, как будто готовила себя к встрече с вами. Потом начала делать кукол, и они имели большой успех… Она даже стала неплохо зарабатывать, одним словом, взялась за ум. Но лет пять назад, мы тогда еще жили в Москве, Алла вдруг говорит мне: мама, по-моему, Ника пьет.

Я стала к ней присматриваться и поняла – она действительно пьет, причем пьет одна, втихаря, что хуже всего… Но тут уж надо знать Аллу! Она подняла на ноги всех!

Он хотел спросить, почему Ника запила, но вдруг ясно понял, что услышит в ответ – потому что ты так и не появился, потому что она потеряла надежду. И не спросил.

– Мы с Аллой отвели ее к нашему другу, он врач-нарколог, у него свой метод, он лечит именно женщин. А он вдруг без памяти в нее влюбился. И вытащил… Она все эти годы не пила. Алексей Николаевич преданно служил ей, хотя был женат… А недавно он развелся с женой и сделал Нике предложение, уже здесь, в Бонне. И она готова была его принять, но буквально в этот момент вы прислали свои дурацкие розы…

– К черту его! Я сам на ней женюсь! Я люблю ее!

– Вы опоздали… Ника мне все рассказала. Она поехала с вами, чтобы проверить себя, но это стоило ей таких нечеловеческих усилий – казаться веселой и спокойной, что она сорвалась…

– Но зачем надо было ломать передо мной комедию? Мы же с ней… Она единственное по-настоящему родное мне существо… И у нас…

– Вы хотите сказать, что у вас с ней все было отлично в постели? – вдруг очень жестко проговорила старая женщина. – Тем не менее она бросилась к Алексею, и он увез ее в Москву. А мне она сказала, что поняла – она вас больше не любит.

– Врет! – закричал он. – Все она врет! Она так спасается от своей любви! Она с ним будет несчастна! А я сделаю ее счастливой, я замолю все грехи!

Белла Львовна долго и печально на него смотрела.

– Знаете, что еще она мне сказала перед отъездом? У меня с Владом все кончено, я поняла – если бы он меня просто бросил, я бы обиделась, разозлилась, но нашла бы в себе силы жить, а он объявил себя мертвым, и я сделала из него икону. А оказывается, он просто пошутил… Но теперь я больше не хочу жить прошлым, мне еще не поздно начать сначала, а Алеша мне поможет… Вот так, молодой человек.

– И вы считаете, она это серьезно? Ерунда! Умоляю вас, дайте мне ее телефон, я позвоню, я скажу, что люблю ее! Я сам не понимал, спрятал эту любовь, как Кащееву смерть… А теперь…

– Не надо, Влад, оставьте ее в покое. Она сломлена, ее нельзя пересаживать на новую почву. Вы прекрасно жили без нее и дальше проживете. Не надо.

– Но вы все-таки дайте телефон.

– Зачем?

– Ну и не давайте! Думаете, я не смогу и без вас ее найти? Найду и буду с ней до конца жизни, любовь все лечит…

– По-моему, ваша любовь больше калечит.

– Да, вы правы. Но я должен загладить свою вину. Я поеду в Москву и скажу ей… Зачем, зачем она от меня все скрыла? Но я благодарен вам… Хорошо, что вы мне это рассказали.

– Не надо ехать в Москву, не надо, Влад! Во всяком случае, не делайте этого сгоряча, обдумайте все хорошенько.

– Спасибо вам, я пойду и подумаю…

Он встал и направился к двери, но вдруг остановился, словно споткнувшись:

– А вы уверены, что она не ждет меня? Не ждет, что я примчусь за ней, упаду в ноги и все такое?

– Разве можно быть хоть в чем-то уверенной, когда речь идет о любви? – пожала плечами старая женщина.

Он вышел на улицу, чувствуя себя совершенно разбитым. Так, сказал он себе, я действительно должен сначала все хорошенько обдумать, один раз я уже поступил необдуманно… Он добрел до скамейки и сел. Смогу ли я теперь жить без нее? Смогу, наверное, но это будет не жизнь… И вдруг откуда-то донеслась мелодия «Сказок Венского леса», его любимый вальс. Он заслушался и внезапно вспомнил:

 
«И заслушаюсь я,
и умру от любви и печали…»
 

Почти в пятьдесят лет русский американец сидел один на лавочке в центре Европы и умирал от любви и печали.

P. S. Разумеется, он не умер. Через час вспомнил, что сегодня у него еще маковой росинки во рту не было, встал и пошел в ближайшее кафе.

Умер-шмумер, лишь бы был здоровенький.