Текст книги "Старики-разбойники"

Глава девятнадцатая

Восемьсот рублей, подаренные Воробьевым, жгли душу Николая Сергеевича. И он решил предпринять еще одну попытку, чтобы схватить грабителя. Мячиков проанализировал свои поступки и понял, в чем заключалась его ошибка. Когда он второй раз пришел на ночное дежурство в злополучную подворотню, то в его руках был туго набитый инкассаторский мешок. Сначала Мячиков хотел положить в мешок восемьсот рублей, тогда бы все было по правде, но потом отказался от этой идеи и набил мешок бумагой. Николай Сергеевич решил изобразить из себя приманку, надеясь, что грабитель, может быть, клюнет еще раз.

Всю ночь Николай Сергеевич мерил шагами гулкую подворотню, подводя печальные итоги.

– Кто я? – безжалостно казнил Мячиков самого себя. – Беспомощный, облезлый старик, которому действительно пора на свалку!

Снова хилый луч рассвета сполз с неба, приблизился к Николаю Сергеевичу и, как бы утешая, скользнул по нему. Мячиков понял, что и вторая попытка не удалась. Опустив голову, он покинул подворотню, и в этот момент мимо Мячикова проследовал человек двухметрового роста.

Николай Сергеевич спиной почувствовал врага. Он повернулся, догнал гиганта, забежал вперед и преградил ему путь:

– Доброе утро! Вот я вас и поймал!

Верзила – а это был тот самый верзила – посмотрел на Мячикова и тоже узнал его:

– В чем дело? Я вас вижу первый раз в жизни!

– Второй! – возразил Мячиков.

– Первый! – уперся верзила.

– Второй!

– Первый!

– Второй! – повторил Мячиков. – Что вы здесь делаете?

– А вам-то что? Может, я в этом доме живу.

– А почему утром возвращаетесь?

– А может, у меня ночная смена.

– Ну да, в вашей профессии любят ночные смены. Спросите-ка меня: закурить не найдется?

– Не буду спрашивать! – наотрез отказался верзила.

– Почему?

– Не хочу!

– Почему не хотите?

– Я бросил курить! – нашелся дылда.

– Надоело мне с вами разговаривать по-хорошему! – рассердился Мячиков, выхватил пистолет и направил его на бандита. – Давайте деньги!

Верзила испуганно вскинул руки вверх и, заикаясь, спросил:

– К-какие деньги?

– Две тысячи триста семьдесят два рубля шестнадцать копеек!

– Таких денег у меня отродясь не было! – с притворным огорчением вздохнул громила.

Случайный прохожий увидел, что в подворотне грабят, и пустился наутек от греха подальше.

Мячиков пошарил по чужим карманам и обнаружил только рубль.

– Где остальные деньги?

– Не знаю, о чем говорите, товарищ грабитель!

– Я тебе не грабитель, я следователь! – И Мячиков предъявил служебное удостоверение.

Утро только начиналось, до девяти часов, когда открывалась прокуратура, была еще уйма времени. Вести верзилу домой Мячикову не хотелось. Сначала они погуляли по городу, посидели в сквере, потом зашли в кафе, и Мячиков за свои деньги накормил верзилу завтраком. Ел верзила много и с аппетитом.

– Вижу вас в первый раз! – говорил верзила, выдирая сосиску из целлофана.

– Во второй! – не соглашался Мячиков.

– Первый!

– Второй!

Так продолжалось до девяти часов, когда Мячиков вместе с задержанным предстали перед Федяевым, у которого на этот раз была забинтована щека.

– Федор Федорович! – гордо заявил следователь. – Я нашел преступника!

– Я не преступник! – возразил гигант. – Он на меня клевещет!

– Значит, этот малый и ограбил Суздалеву? – обрадовался прокурор. – Как вы его сцапали, Николай Сергеевич?

– Кого я ограбил? – искренне изумился верзила. – Какую еще Суздалеву?

– Федор Федорович, – поспешно заговорил Мячиков, – тут все не так просто. Сейчас вы поймете. Суздалеву он действительно не грабил. Он ограбил меня. Он отнял у меня мешок с деньгами. Только не этот, а другой. Этот мешок набит бумагой. – И Мячиков сначала показал прокурору инкассаторский мешок, который все еще таскал с собой, а потом вытряхнул из него на стол мятую бумагу-Федяев поглядел на бумагу, затем перевел настороженный взгляд на Николая Сергеевича и робко переспросил:

– Как это – у вас отнял? И не этот мешок, а какой? Что-то я не понимаю…

– Этот с бумагой, а тот был с деньгами! – терпеливо пояснил Мячиков.

– А как он к вам попал? – спросил Федяев.

– Очень просто! – наивно продолжал Николай Сергеевич. – Я уверен, что вы уже почти все поняли. Дело в том, что инкассатора ограбил я!

– Он ограбил, а меня таскают! – встрепенулся верзила.

– Как это вы ограбили? – растерялся прокурор. – В своем ли вы уме, Николай Сергеевич? Что за чушь вы несете!

– А грабить, как я убедился на собственном опыте, очень легко! – гнул свою прямую линию Мячиков. – Суздалева выходила из булочной, я вырвал у нее мешок и побежал. В меня стреляли, но не попали, за мной гнались на автомобиле, но догнать не смогли!

– На него это похоже! – неожиданно вставил верзила. – Он и на меня с пистолетом лез!

– Я хотел отнять у него деньги, – не стал отпираться Мячиков, – которые он отнял у меня!

– Что здесь происходит? – изнемогая, спросил Федяев и бережно погладил распухшую щеку.

– Опять бандитская пуля? – сочувственно спросил Мячиков.

– На этот раз – флюс. Зуб болел, а я его все не лечил, и вот…

– Дорогой Федор Федорович! – мягко сказал Мячиков. – Это зубная боль мешает вам понять… Выслушайте внимательно. Вы отправляете меня на пенсию, чтобы устроить на мое место Проскудина. И тогда я граблю инкассатора, чтобы найти похищенные деньги и благодаря своей прекрасной работе остаться на службе. Это же все элементарно. Только вот он, – Мячиков показал на верзилу, – отнял у меня деньги и все испортил!

– Не я у него, а он у меня отнял последний рубль! – возмутился задержанный.

– На тебе твой рубль! – закричал Мячиков. – Ты лучше скажи, куда девал мешок с деньгами?

Верзила взял рубль, спрятал в карман и ехидно спросил:

– А вы что, деньги мешками зарабатываете?

– Пожалейте меня! – взмолился Федяев, а верзила, уловив ситуацию, стукнул кулаком по столу:

– Отпустите меня, наконец!

– Федор Федорович, – запричитал Мячиков, – поймите, я ограбил Анну Павловну, когда она выходила из булочной…

– Пошли вон! Оба! – взревел несчастный прокурор.

– Что вы делаете, Федор Федорович! – ахнул Мячиков. – Вы отпускаете опасного преступника!

– Что тут у вас творится! – загремел верзила. – Сами грабят, а порядочных людей ни за что ни про что хватают на улице!

– Извини, пожалуйста, – сказал Федяев. – С кем не бывает!

– Пораспускались! Я жаловаться буду! – возмущенно крикнул верзила и покинул кабинет прокурора, сдерживаясь, чтобы не побежать.

Николай Сергеевич молчал.

Известно, что доказывать правду труднее, чем ложь. Правда часто выглядит неправдоподобно, тогда как ложь легко маскируется под правду. Правда скромна и не хвастлива, ей достаточно сознания того, что она – правда. Именно поэтому она нередко проигрывает схватку с ложью, которая носит модные одежды, произносит хорошие слова и все время кричит, что именно она – правда!

Оттого что Мячиков не смог доказать прокурору свою правоту и тот отпустил бандита, Николаю Сергеевичу хотелось лечь и уснуть навсегда, не выходя из кабинета. Он закрыл глаза и стал ждать конца. Но как-то не умиралось.

Федяев тоже не произносил ни слова. Он жалел Мячикова, который на старости лет свихнулся, а ведь какой был славный человек.

Когда Николай Сергеевич понял, что жизнь еще не кончилась и надо терпеть дальше, он нехотя открыл глаза и полез в карман за деньгами.

– Здесь недостающие восемьсот рублей!

– Я догадываюсь, – грустно улыбнулся Федяев. – Вам очень хочется остаться на работе, и поэтому вы вносите собственные деньги!

– Это не мои, честное слово! – Николай Сергеевич не лгал. Это были деньги Воробьева.

– Хорошо, не ваши… Но все-таки, не сдавайте их в банк!

– Значит, вопрос о моем уходе решен и я зря старался? – Мячиков еще больше постарел, что в его годы сделать было не так-то просто.

Федяев сочувственно кивнул:

– Николай Сергеевич, мне очень не хочется расставаться с вами, но если бы вы были на моем месте, то поступили бы так же.

– Нет, я так бы не поступил! – быстро сказал Мячиков.

– Это вам кажется. Простите меня, Николай Сергеевич!

И тогда Мячиков заговорил как человек, которому больше нечего терять:

– Вы мне все время не верите, Федор Федорович! А ведь это правда, что я ограбил инкассатора. Но это далеко не все. Грабеж инкассатора – детские игрушки. До этого я украл из музея картину Рембрандта, чтобы самому найти ее и таким образом укрепить свой авторитет следователя. Но в музее даже не заметили пропажи, и мне пришлось повесить картину на место! Я прошу вас завести на меня уголовное дело!

Федяев твердо помнил, что спорить с сумасшедшими бесполезно:

– Дорогой Николай Сергеевич! Украсть картину Рембрандта, а потом еще ограбить инкассатора – работа невероятной сложности. Вы переутомились. Грабежи подорвали ваше здоровье. Вам следует отдохнуть.

– Конечно, – горько усмехнулся Мячиков. – Когда человек говорит правду, ему не верят! Но я стар, и я устал врать! Арестуйте меня!

Федяев не знал, как себя вести:

– Николай Сергеевич, мы достанем вам путевку в хороший санаторий!

Николай Сергеевич сказал с обидой:

– Ничего! Я найду на вас управу!

В это мгновение счастливая мысль осенила Николая Сергеевича, и он, положив восемьсот рублей на прокурорский стол, решительно двинулся к выходу:

– Деньги в банк сдадите сами!

Хлопнув дверью федяевского кабинета, Мячиков величаво миновал приемную, спустился вниз и окликнул дежурного милиционера, который, как обычно, читал Сименона:

– Петя! У тебя ключи от арестантской комнаты?

– У меня.

– Открой мне ее.

В прокуратуре имелась специальная комната, где содержались арестованные, которых привозили на допрос.

Милиционер отпер дверь. Николай Сергеевич вошел, хозяйски огляделся, сел на стул и приказал:

– А теперь, Петя, запри меня здесь!

– Зачем? – с любопытством спросил милиционер.

– Я арестован!

– За что это вас? – засмеялся милиционер.

– За грабеж! – кротко признался Мячиков.

– А где постановление об аресте? – продолжая улыбаться, спросил Петя, уверенный, что следователь шутит.

– Сейчас я его выпишу! – Мячиков расстегнул портфель, достал из него бланк и принялся заполнять.

Увидев, что Николай Сергеевич на самом деле вписывает в бланк свою фамилию, милиционер перепугался и побежал за Федяевым. Он влетел в кабинет начальника и с порога отрапортовал:

– Разрешите доложить, товарищ прокурор! Следователь Мячиков арестовал сам себя!

Глава двадцатая

– Завизируйте, пожалуйста! – Мячиков протянул Федору Федоровичу заполненный бланк.

Федяев стоял в дверях арестантской, с ужасом глядя на узника-добровольца.

– Не смотрите на меня так, – добродушно продолжал Николай Сергеевич, – я абсолютно нормален. Я более нормален, чем когда бы то ни было!

– Выйдите отсюда! Вы злоупотребляете служебным положением! – Федяев не знал, как образумить старика.

– Я не выйду отсюда до суда! – мягко сказал Николай Сергеевич.

Прокурор зашел в арестантскую и потянул Мячикова за рукав, намереваясь вытащить упрямца силой.

– Рукоприкладство запрещено законом! – язвительно напомнил следователь, изо всех сил держась за спинку стула.

– Хорошо! – Федор Федорович махнул рукой. – Тогда сидите здесь сколько влезет! Только вы, Петя, не вздумайте его запирать!

– Испугали! – улыбнулся Мячиков. – Я могу сидеть и незапертым!

Так он и сидел в арестантской комнате. Дверь была не заперта, стражу не поставили, голову наголо не брили, тюремной одежды не выдали… Мячикову не нравилось, как он сидел!

Слух о небывалом происшествии мгновенно облетел всю прокуратуру. Время от времени в арестантскую заглядывали сотрудники и спрашивали у Мячикова, кто сочувственно, а кто насмешливо:

– Сидите, Николай Сергеевич?

– Сижу себе потихоньку! – отвечал Мячиков.

Наконец появился судебный психиатр.

– Вас я давно жду, Петр Ефимович! – приветливо встретил его заключенный.

Доктор дотошно осмотрел Николая Сергеевича и, к собственному удивлению, установил, что никаких отклонений от нормы в сторону сумасшествия у пациента нет!

Наступило обеденное время.

При виде сослуживцев, которые резво устремились в буфет, Николай Сергеевич почувствовал острый приступ голода. Сидеть-то он хотел, но объявлять голодовку не собирался.

Мячиков выглянул в коридор и позвал дежурного милиционера:

– Почему мне не несут обед?

– На вас у меня нет талонов! – ответил Петя.

– Но я хочу есть!

– Пойдите пообедайте, кто вам мешает? – посоветовал Петя.

Но Николай Сергеевич опасался, что если он покинет место предварительного заключения, то Петя воспользуется этим, запрет комнату и больше Мячикова в нее не впустит.

– Петя! – еще раз позвал Николай Сергеевич. – Если тебя не затруднит…

Когда милиционер подошел, Мячиков протянул ему рубль:

– Принеси мне, пожалуйста, обед! Только скажи им, что для меня. Тогда они мясо дадут без подливки.

– А компот брать? – мрачно спросил милиционер.

– Лучше кисель! – сказал арестант и добавил: – Учти, Петя, что я плачу за обед в первый и последний раз. В тюрьме всегда сидят бесплатно!..

Петя выполнил ответственное поручение, принес арестанту заказанный обед, и Мячиков с аппетитом принялся за еду.

Петя вздохнул и направился к своему рабочему месту, читать Сименона. По пути милиционера окликнул Воробьев:

– Где Мячиков?

– За решеткой, – показал Петя. – Обедает!

Услышав голос друга, Николай Сергеевич поспешно прикрыл дверь и запер ее изнутри на крючок.

Воробьев подбежал к двери арестантской комнаты и, как и предполагал Мячиков, с силой подергал ее. Но крючок держал крепко, и дверь не поддалась.

– Что ты здесь делаешь, Коля? – страдальчески крикнул Валентин Петрович и ухватился руками за решетку окна.

– Сижу за решеткой в темнице сырой! – попытался шутить Мячиков. Он уже расправился с мясом и теперь приступал к киселю, сваренному из вишневого порошка. – Кто тебя вызвал на подмогу? Федяев?

– Зачем ты так поступил? – продолжал Воробьев.

– Помнишь, ты сам учил меня говорить только правду?

– Но всему есть предел!

– Для правды нет предела! – убежденно произнес Николай Сергеевич. – Я хочу остаться честным человеком. Я пошел преступным путем и должен понести наказание. Петя! – крикнул Мячиков, выглядывая в коридор. – Забери, пожалуйста, посуду.

– Но мы не сделали ничего плохого! – сказал Воробьев.

– Это тебе только кажется.

Сквозь прутья решетки Мячиков просунул грязные тарелки. Но для стакана отверстие было слишком узким. Открыть дверь при Воробьеве Мячиков не решился.

– Ладно, пусть стакан останется… – сказал он.

– Ну вот что, – решительно произнес Валентин Петрович после ухода Пети, – впусти меня! Я останусь с тобой и разделю твою участь. Это будет справедливо.

– Нет, Валя, – в голосе Мячикова появилась непреклонность, – я этого тебе не позволю. У тебя семья. Иди, я посижу один! – Голос Мячикова дрогнул. – Передай привет Ане. Пусть она на меня не сердится!

– Зачем ты приносишь себя в жертву? – в отчаянии вскричал Воробьев. – Все равно ее никто не оценит.

– Я это делаю не для других, а для себя.

Воробьев понял, что уломать друга ему не удастся, и медленно двинулся к выходу.

Мячиков грустно смотрел ему вслед.

После ухода друга Мячикова посетило видение.

В нашей истории у Николая Сергеевича Мячикова были один кошмар, один несбыточный сон, одна галлюцинация и наконец-то…

Видение Мячикова

Мячикову привиделось, что его судят.

Суд происходил в Музее западной живописи, в рембрандтовском зале. Мячиков поднял глаза и мысленно поздоровался с Молодым человеком, изображенным на портрете. Молодой человек ему ответил, тоже мысленно.

– Продолжаем заседание суда! – сказал судья.

В качестве свидетеля была вызвана смотрительница музея. Она пылала негодованием:

– Подсудимый все выдумывает! Украсть картину из нашего музея невозможно. К каждой картине подведена сигнализация, в залах дежурят опытные смотрители. А то, что якобы можно снять картину Рембрандта и унести… Понимаете, унести самого Рембрандта, чтобы это никто не заметил, – наглая клевета на наш музей.

Мячикову показалось, что Молодой человек усмехнулся.

«Наверное, – подумал Мячиков, – он вспомнил диван в моей комнате и слесаря, который смотрел хоккей».

А судья вызвал Федяева. Федор Фёдорович передвигался на костылях и был забинтован весь с головы до ног.

– Сама мысль о том, что следователь может украсть, кощунственна, – говорил Федяев. – Следователи не крадут, а наоборот…

Защитив честь мундира, прокурор обратился непосредственно к подсудимому:

– Дорогой Николай Сергеевич! Вы мастерски провели дело о грабеже инкассатора! Зачем вам уходить на пенсию, вы ведь хотите остаться с нами?

– Хочу, но недостоин! – ответил нарушитель закона, который был принципиальным человеком.

– Ты достоин, Коля! – закричал из зала Воробьев.

– Вы достойны, Николай Сергеевич! – закричала из зала Анна Павловна.

– А почему вы такой перевязанный? – неожиданно спросил Мячиков.

– Бандитские пули, – ответил Федяев, – изрешетили меня всего! Я весь в дырках! Граждане судьи! – обратился он к суду. – Обвинение настаивает, что подсудимый никаких уголовно наказуемых деяний не совершал!

– Нет, совершал! – крикнул подсудимый.

– Он не совершал! – кинулся к судейскому столу верзила. – Это я отнял мешок! А он меня кормил сосисками!

– Подсудимый – честный человек! – теперь перед судейским столом предстала Анна Павловна. – Он почти святой! Николай Сергеевич, – повернулась она к Мячикову, – простите меня, что я посмела подумать о вас скверно. Я прошу вас на мне жениться!

Николай Сергеевич встал и торжественно провозгласил:

– Я согласен!

Неожиданный перелом в ход событий внес Валентин Петрович:

– Все, что рассказывал подсудимый, – правда! Только делал это не он, а я! Я стащил картину Рембрандта, и я ограбил инкассатора!

После этого Воробьев сел на скамью подсудимых и грубо сказал Николаю Сергеевичу:

– Уходи отсюда! Ты здесь лишний! Тебе пора на собственную свадьбу!

– Караул! – воскликнул судья.

Но Мячиков не хотел уступать. Старики пыхтели, сталкивали друг друга со скамейки. Воробьев уже оттеснил противника к самому краю.

– Товарищ Воробьев! – вмешался судья. – Займите свое место в зале.

– А мной не надо командовать! – сердито сказал Воробьев. – Меня судить надо!

– Не его, а меня! – запротестовал Мячиков, цепляясь за барьер, чтобы не упасть на пол, так как Воробьев продолжал толкаться. – Дайте мне наконец последнее слово!

– Делайте что хотите! – устало сказал судья.

– Граждане судьи! – Мячиков встал, а Воробьев, вольготно рассевшись на скамье подсудимых, милостиво добавил:

– Ладно, говори от нашего общего имени!

– Граждане судьи! – повторил Мячиков. – Старость – не радость. Человек в душе все равно остается молодым. Только, кроме него, этого никто не замечает. И нельзя, несправедливо списывать человека потому, что он стар годами.

Мячиков опять поглядел на Молодого человека. И показалось Мячикову, что тот с ним согласен.

Тут видение кончилось, потому что к комнате, где отсиживался Мячиков, подошел милиционер Петя и спросил:

– Николай Сергеевич, уже поздно. Вы здесь ночевать будете или домой пойдете?

Мячиков вернулся к действительности. Он встал и оглядел камеру. Здесь было неуютно и тоскливо.

Мячиков думал о том, что все равно ему не добиться справедливости, что все равно его не осудят, а выпихнут на пенсию. Он грустно вздохнул, откинул дверной крючок и вышел из арестантской.

Когда Мячиков покинул прокуратуру и очутился на улице, то увидел, что Воробьев не ушел домой, а терпеливо ждет друга, устало привалившись к спинке садовой скамейки. Рядом с Воробьевым пригорюнилась Анна Павловна.

У Николая Сергеевича защемило сердце.

Воробьев ничего не сказал, лишь улыбнулся – застенчиво и нежно. А взгляд Анны Павловны светился в темноте, излучая любовь и раскаяние.

Мячиков тоже заулыбался, растерянно и виновато. Он переводил взгляд с любимого друга на любимую женщину и с любимой женщины на любимого друга.

Воробьев и Анна Павловна поднялись со скамейки. Все трое пересекли улицу, свернули на темный, едва освещенный бульвар, медленно пошли по нему и скрылись вдали, уйдя из повести навсегда.