Текст книги "Угрешская лира. Выпуск 3"

 
Луна – глаз древнего дракона —
недвижна. Сад ночной не спит.
Дерев серебряная крона
под ветром гнётся и кипит.
 
 
Луна, храня своё молчанье,
ушла в туманный потолок.
И сад в шумливом ожиданье
продолжил с ветром диалог.
 
 
Но ветер стих. И сад безмолвен.
Он смутен в ткани тишины.
Туман рассеялся. Огромен,
завис в пространстве глаз луны.
И будто что-то напоследок
желал промолвить старый сад.
И вдруг с воздетых в небо веток
на землю прыснул листопад.
 

 
У забора грезит алая рябина,
Тонкий свет в окошко цедят тополя.
Что же ты поникла?
Что ты загрустила,
Милая, хорошая моя?
Сыплются черёмух золотые листья,
И летит к закату солнце сентября.
Жаль, нельзя быть вечно молодым и быстрым,
Милая, любимая моя.
 
 
По кривым дорогам торжествует ветер.
Верно, заблудился… Только это зря.
Что он нам расскажет?
Что он нам ответит,
Милая, печальная моя?
Вечер. Вышел месяц – серебрист и ярок.
В небе звёзды строят мост из хрусталя.
Жизнь не просто чудо – дорогой подарок.
Утром улыбнётся нам заря.
 

Кирилл Кострецов

Кирилл Александрович Кострецов – член Союза писателей России, автор сборника «Рынок грехов» (2011), его стихи публиковались в газете «Угрешские вести» и другой периодике.

 
Загрустили станки, осыпаются печи,
Цеховые пролёты чёрны и немы́.
Эх, куда же вы делись, рабочие плечи?
Отчего замолчали заводов шумы?
 
 
Может, кризис вас съел?
Или ржа подточила?
Пэтэушные реки иссякли давно.
Двадцать первый настал,
И Россия застыла,
Как ушедшее в Лету немое кино.
 
 
В пятьдесят я не стар,
И замены не видно:
За станками мои одногодки-друзья.
Сколько здесь ни молись,
Не поможет молитва…
Без рабочего класса
России нельзя!
 

 
Взглядом окинул пустынные окна рассвет,
Взгляд утонул без надежды на радость побед,
Тьма опустила огромные крылья свои,
Некому ждать розовеющий ветер зари.
 
 
Жёлтым отливом сияет чернеющий шёлк,
Будто надели на землю предсмертный мешок,
Лишь иногда через щёлки пробьются огни,
Молнии стрелы к земле направляют свои.
 
 
Мрачное время песочный хронометр льёт,
Больше на помощь никто никого не зовёт,
Капли кровавыми реками льются в моря.
Вот и закончила жизнь голубая Земля…
 

 
Я Вас, признаться, вовсе не боюсь,
Но видя вас в чужих объятьях, стыну.
Вы – счастье, что рождает в сердце грусть.
И счастлив я, что Вами не покинут.
 
 
Один лишь раз кивнули как-то мне,
И я сражён, как вражескою пулей.
Пишу я Вам, хоть знаю: и во сне
В ответ Вы даже строчки не черкнули.
 
 
И пусть во мне останется любовь,
И пусть мы никогда не будем вместе,
Увидев Вас, пишу я вновь и вновь
Своей несбыточной мечте-невесте.
 

Елена Краснослободцева

Елена Михайловна Краснослободцева – член литературного объединения «Угреша», член Союза художников России, её произведения печатались в газете «Угрешские вести», альманахе «История Угреши».

 
Расправив крылья, мы свободно
Парим в полёте в небесах.
Среди росинок и снежинок
Я пташка смелая, ты – птах.
Парим, парим над синей дымкой
Полей, морей, лесов, небес.
Душа не устаёт в полёте.
Ей ночью снится дивный лес,
Костёр, палатка и гитара,
Палитра, краски, полотно,
Перо и чистый лист бумаги…
Вернёмся ли сюда, родной?
 

 
Изящество в полете отточив,
Дай Бог мне крылья
Сохранить сухими.
 

 
О, сколько неги
В потоке солнечных лучей,
И свежести – в любви твоей…
 

 
Поиграй со мной немного,
Нежный летний ветерок,
Разгони в душе тревогу,
Спой мне что-нибудь, дружок.
Ты листву ласкаешь нежно,
Солнышку летишь навстречу
В синеве небес безбрежной.
И мою печаль ты лечишь,
Создаёшь в душе уют.
Все цветы с тобой поют!
Свежесть мыслям придаёшь,
Сил для творчества даёшь.
Лень и скука неуместны
В этот день – такой чудесный!
 

 
Мне под окном в ночи рябина светит,
Мне песнь поёт осенний ветерок.
И не о чем жалеть в ночи бездонной
И нежно прятать душу между строк.
 
 
Душе легко, свободно и отрадно,
И груз желаний не томит её.
Смятенья позади и все обиды —
Я зрение очистила своё.
 

Ольга Кубатина

Ольга Павловна Кубатина – родилась на Урале, росла и училась в Казахстане, окончила Джамбульский гидромелиоративно-строительный институт, сценарные курсы при ВГИКе, начала писать стихи в 1990-е годы, работала корреспондентом в газетах и журналах различных городов: Алматы, Самары, Губкина и Москвы. Её произведения печатались в антологии женской казахстанской поэзии «И каждый миг я снова женщина».

 
О эти милые глаза,
Цены которым я не знала!
Они могли меня спасать
И уверять, что лучше стало.
 
 
Ах, как чудесны были дни,
Что нас весельем наполняли!
Остались в памяти они,
А впереди иные дали…
 
 
На свете много глаз других,
В них красота и сила страсти,
Но не забыть тепла твоих,
Что защищали от ненастья.
 
 
О эти милые глаза…
 

 
Был новым день… и боль вчерашняя
Сегодня не имела смысла страшного —
бессилья края.
Забылось…
 
 
Кусты в цвету поникли все, озябши
Под снегом, невзначай на них упавшим,
смяв яркость мая.
Застылость…
 
 
В согбенности упругость восставала —
Выносливость изящество спасала
для рая.
Извилась…
 
 
И луч, пробившись вдруг из тучи серой,
Вонзил огонь в хрусталь, и с веток пеной
зима сползла, истаяв.
Избылось…
 

 
Отжила, отмучилась, отстрадала.
Поняла: премудростью наполняла
Свой кувшин, из которого пить
Будет мучимый жаждой любить.
 
 
А от горьких потерь, мне поверь,
Открывается в новое дверь,
И прохладой живая струя,
Силой веры наполнит, целя.
 

Михаил Ложников

Михаил Григорьевич Ложников – заслуженный работник культуры РФ, член Союза писателей России, лауреат литературной премии «Золотое перо Подмосковья» и Всероссийского фестиваля «Артиада-2003». Его перу принадлежат сборники стихов и прозы, среди которых «Пролог», «С песней ретро», «Август-соавтор», «Лавры и тернии», «И примкнувший к ним Шепилов».

Здесь во всём пастельные тона.

В зеркале пруда – деревьев станы.

Стая уток на воде видна.

Брызги серебристые фонтана.

Тополей, уж оголённых, сонм.

Кроны клёнов – вспыхнувшие словно.

Золото звенит (почти как сон!):

Слитки вон сгребают в кучу ровно.

Ясно слышен мелодичный звон —

То куранты бьют на колокольне.

Звоном этим город оглашён,

Внемлет ему мир окрестный, дольний.

То что окружает этот пруд —

Мир особый, сказочно-реальный.

Стали явью и мечта, и труд.

Мир для грёз здесь просто идеальный.

9 мая

 
Одетые в серые шали,
Взгрустнули с утра небеса,
Слезою слегка орошая
Просторы полей и леса.
 
 
Едва окропилися травы
И нежной листвы изумруд.
Сегодня, в День воинской славы,
И тучи смиренно идут.
 

22 мая

 
Цветёт сирень. Сиреневые дали
Сверкают, окаймляя небосклон.
Рассветные лучи уж заиграли,
А воздух ароматом напоён.
 
 
Кругом поют, свистят, щебечут птицы,
Качаются деревья, внемля им.
Колышутся на них шелка и ситцы…
А миг прекрасен и неповторим.
 

6 июля

 
Листва сверкает под луной,
Над миром розовый рассвет.
Туманы с редкой сединой,
От них на травах мокрый след.
 
 
В природе тихая прозрачность
Царит предутренней порой.
И может быть, возник напрасно
В душе тревожных мыслей рой?
 

10 августа

 
Обретают оранжевый цвет
Гроздья ягод рябины в лесу,
И любуется ими рассвет,
И дарует свою им красу.
 
 
Осенённый слегка сединой,
Наступивший денёк не спеша
По тропинке шагает лесной,
И прохладно, и влажно дыша.
 

19 августа

 
Ушла, отступила прохлада,
И лето вновь в спелой красе
Глядит из фруктового сада,
А травы – в жемчужной росе.
 
 
День праздничный светел повсюду,
И звоны в обеденный час
Милы православному люду —
Сегодня же Яблочный Спас!
 

 
Словно чьи-то послышались всхлипы
В миг, когда пробуждался рассвет.
Зашепталися клёны и липы,
Дуб степенный послал им привет.
 
 
Свод небесный окрашен пастелью.
Расплескалась под куполом синь.
Листья стелются жёлтой постелью.
Ярко вспыхнули гроздья рябин.
 
 
Изумрудной овеян прохладой,
Старый ельник хранит ещё сон.
Вышло солнышко – сосенки рады.
День разносит весёлый трезвон.
 

 
В памяти не всё былое
Пылью поросло —
С детства сердцу дорогое
Будто вновь взошло.
 
 
Древний край Семиозёрный
Посетил я днесь.
Родниковой сути зёрна
Прорастают здесь.
 
 
Ключ святой. Вода струится,
Благостью дыша.
Пустынь, верю, возродится,
Оживёт душа.
 

Светлана Михайлова

Светлана Александровна Михайлова – член Союза писателей Росси, автор пяти поэтических сборников, работает в Москве директором Центра детского творчества «Матвеевское», лауреат Государственной премии в области образования и воспитания, кавалер почётного знака «За воспитание патриотов Отечества».

 
Знаешь, ты, наверно, зря и даром
В этот вечер вспомнил про меня.
Листья разгораются пожаром
Жёлтого холодного огня.
 
 
Серый дождь пожар осенний тушит,
Разгореться ярче не даёт.
По опавшим листьям, как по душам,
Осень величавая идёт.
 
 
Выступает гордо, не таится.
Ни на грамм смущенья на лице.
Словно бы она императрица
В золотом расписанном дворце.
 
 
Но размыты фрески расписные
Дождевой туманной пеленой.
Только листья жёлтые резные
Опадают за её спиной.
 
 
А она не видит и не слышит,
Даже не огля́нется назад.
Серебром зимы недальней вышит
Золотой парчи её наряд.
 
 
Только осень не страшится смерти,
Не боится скорой седины.
Словно говорит она: «Не верьте
В тёмные пророчества и сны!
 
 
Я на маскараде и параде
Буду вам блистательно сиять.
В золотом пылающем наряде
На миру не страшно умирать!»
 
 
Осень близкой смерти не боится.
Гордо и уверенно идёт,
Словно сквозь толпу императрица —
Как на пьедестал – на эшафот.
 

 
Ноябрь. Темно. Туманно.
Мы были с утра в пути.
И нужный посёлок – странно! —
Никак не могли найти.
 
 
К тому же мотор чихает.
Да вовсе бы не заглох.
Вдруг смотрим: вдали мигает
Мерцающий огонёк.
 
 
Ну что ж, повезло – деревня.
Попросимся ночевать.
Стемнело. Туман. Деревья.
Выходим. Идём искать.
 
 
И видим: печные трубы
Из голой земли торчат.
И скулы свело, и губы.
И зубы у нас стучат.
 
 
Вокруг ни души, ни крыши.
Промозглая жуть и мгла.
Лишь ниоткуда слышишь,
Как стонут колокола.
 
 
И каменным великаном
Безмолвствует силуэт.
Пошарили по карманам:
Хоть слабенький – всё же свет, —
 
 
Горят светлячки мобильных.
А всё-таки страх берёт.
И мимо камней могильных
Проходим ещё вперёд.
 
 
Идём по бетонным плитам.
В ладони дрожит ладонь.
Ведь нас заманил к убитым
Зажжённый для них огонь.
 
 
Мы еле себя вернули
Из той пустоты пустынь.
Мы на огонёк свернули —
А это была Хатынь…
 
 
В ноябре в темноте Хатыни —
Как в аду – пустота и мгла.
Знаешь, я не смогу отныне
Даже слышать колокола.
 

 
С тех пор, как царь Пётр арапа женил
Назло и друзьям, и врагам,
Далёкий таинственный илистый Нил
Всё манит к своим берегам
 
 
Беглянок-белянок, чьи волосы – лён,
Взгляд – лёд, а глаза – васильки.
Им углями топят заснеженный сон
Посланцы далёкой реки.
 
 
Им пластика чёрного, белым, сулит
И сладкий, как «Баунти», рай,
И сто наслаждений, и счастье навзрыд,
И горе взахлёб, – выбирай.
 
 
И тают Снегурочки. Облачком пар
Взлетает над жарким костром.
И бедные дурочки шахматных пар
Лишь дождиком плачут потом.
 
 
А детки растут по российским снегам —
Чёрны и кудрявы как есть.
И просят у бабушек или у мам
Им Пушкина сказки прочесть.
 

Эмма Сироткина

Эмма Георгиевна Сироткина (Мишина) – член Союза литераторов России, член межрегиональной общественной организации «Содружество творческих сил». Её произведения печатались в периодических изданиях и коллективных сборниках, в альманахах «Угрешская лира» и «История Угреши». Выпустила в свет несколько авторских книг, среди которых «Соло», «Песни», «Визави».

 
Душа Земли – как ваша иль моя…
Она страдает, любит вас, меня,
Она сгорает на костре войны,
Она любительница тишины…
 
 
Душа Земли в заботах о весне,
В заботах и о вас, и обо мне,
В заботах о морях и океанах,
В заботах о дождях и о туманах…
 
 
Душа Земли кровоточит и плачет
По неразумным детям: быстро скачет
Искра́ огня бикфордова шнура
К водоразделу злобы и добра…
 
 
Душа Земли ликует и поёт,
Когда весной жасмин в садах цветёт,
Смеются дети на планете.
Она как мать за всех в ответе,
Душа Земли…
 

 
Не многоводна ты, не широка,
И не на каждой карте ты пока,
Но снишься мне в квартире городской,
Сияя первозданной красотой.
 
 
Луга в цветах лежат по берегам,
Волной ты нежно ластишься к ногам.
Я так хочу вернуться в отчий дом:
Во мне не гаснет память о былом.
 

 
Бабушке цыганка нагадала,
Что ей жить до девяноста лет.
И она жила – не унывала,
И кто знает, верила иль нет.
 
 
В поле, в огороде и на праздник
Звонким чистым голосом споёт,
Дождевой воды нальёт мне в тазик
И морковку первую сорвёт.
 
 
Быль и небылицы мне расскажет,
У неё на всё готов совет.
И как тоньше шерсть напрясть покажет,
Старомодный нацепив лорнет…
 

Евгений Хазов

Евгений Васильевич Хазов много лет работал конструктором, технологом, управленцем в Нижнем Новгороде, Энергодаре, Дзержинском. Стихи пишет с юных лет, его произведения печатались в сборниках энергодарского литобъединения «Резонананс»: «Премьера» (1996), «Надежда» (1999) и других, – а также в альманахе «История Угреши» и периодической печати.

 
Ветер, играя,
С веток срывает
Осени прелесть – листы,
Стелет на травы
Юной дубравы
Жёлтых паласов пласты.
 
 
В роще берёзам
Ветки тревожит,
Вьюжит, резвясь, листопад.
И на свободе,
Как в хороводе,
В воздухе листья кружат.
 
 
Листья с бравадой
В час листопада
Рвутся в смертельный полёт.
К славе? К наградам?
Просто так надо —
Осень в природе идёт.
 

 
Мама, милая мама
С добрым-добрым лицом,
Был я в детстве упрямым,
Озорным сорванцом.
 
 
Я хотел быть отважным,
Разбивал нос и рот,
И с дружками однажды
Влез в чужой огород.
 
 
Ты меня не ругала,
Только я до сих пор
Помню, как ты вздыхала,
Гладя жёсткий вихор.
 
 
Словно дивную сказку,
Вспоминаю я вновь
Твою нежную ласку,
Доброту и любовь…
 
 
Вдалеке от деревни
Средь колхозных полей
В тихом кладбище древнем
Холмик мамы моей.
 

 
О Боже, как я Вас любил,
Как долго был лишён покоя!
И чувство светлое земное,
И Вас душой боготворил.
 
 
Я был, как в сказочном бреду:
Тоской и нежностью томимый,
Смиренно нёс свою беду,
Взаимно Вами не любимый.
 
 
Какая чудная напасть
Младое сердце пламенила,
Какая девственная страсть
И ум, и душу полонила!
 
 
С мечтой о Вас встречал рассвет,
С надеждой встретить днём томился,
Без Вас грустил. И много лет
Всё по ночам Ваш образ снился.
 
 
Уж не во сне ли это был
Мой всплеск тоски и восхищенья?
Ещё не ведавший забвенья,
О Боже, как я вас любил…
 

 
Теперь во сне лишь только снится
Родная прелесть деревень,
Где по утрам в окно стучится
Росой омытая сирень,
 
 
Тревожит душу цвет черёмух
И пенье первых петухов,
Когда идёшь с гулянья к дому,
Изведав счастье женихов.
 
 
Теперь во сне лишь только снится
И отчий край, и отчий дом,
Уже не мне в окно стучится
Весна сиреневым кустом.
 

Борис Щербатов

Борис Николаевич Щербатов – известный поэт, член Союза писателей России, автор 4-х сборников стихов. Первый сборник «Над Непрядвой-рекой» опубликовал в 1983 году. В четвёртую книгу «Плач соловьиный» (2006) вошли избранные произведения и стихи последних лет.

 
Из множества чудес библейских
особо памятно одно:
на свадьбе в Кане Галилейской
Он воду претворил в вино.
 
 
Всё впереди – и подвиг веры,
Голгофа, и огонь Креста.
То чудо было самым первым
в земной истории Христа…
 
 
Наверное, осудят люди:
мол, Бога всуе не тревожь.
Но ты поэт! И в этом чуде
ты чем-то на Него похож.
 
 
Ведомый волею небесной,
весь вдохновением горишь,
когда ты из воды словесной
вино поэзии творишь!
 

 
Я помню день, когда его убили,
далёкий день в пороховом дыму.
Я – дерево, я – старая рябина,
и нет предела горю моему.
 
 
Когда в паучьих свастиках солдаты
пошли на приступ серою стеной,
он прикипел к прикладу автомата,
ко мне качнувшись жаркою спиной.
 
 
Мне никуда от памяти не деться,
она сжигает медленней огня.
А пуля, что его пробила сердце,
ржавеет в сердцевине у меня.
 
 
Но я живу. Деревья, мы живучи,
мы рождены и в старости цвести.
Но как горчит неслыханная участь —
в гудящих жилах кровь его нести!
 
 
Влетевшая на кончике металла
в тугую плоть, густа и горяча,
она в тяжёлых гроздьях запылала
непобедимым цветом кумача!..
 
 
Остановитесь! Здесь его убили.
Далёк тот день в пороховом дыму.
Я дерево, я старая рябина,
но с той поры – я памятник ему.
 

 
В трубе февраль, как филин, ухал,
рыдали сосны на ветру.
Давай, мой друг, загоним в угол
непроходимую хандру.
 
 
Из этой хижины прокуренной
бежим, нахмуренная, прочь,
туда, где бесы бедокурили
всю нескончаемую ночь!
 
 
Звенят по насту лыжи лёгкие,
летят с откоса на откос.
Какой огонь влетает в лёгкие,
как локон выпушил мороз!
 
 
В твоём роду две крови поровну
смешали Север и Кавказ.
Меня смущают бровь упорная
и синь архангельская глаз.
 
 
Но я гоню остатки робости!
Мгновение, остановись!..
И две судьбы у края пропасти,
как две лыжни, пересеклись.
 
 
Когда наступит время каяться,
простим же, плача и смеясь,
всех, чьи пути пересекаются,
одним путём не становясь.
 

 
Здесь ветра сабельное пенье
и белый жар солончака.
Одеты в золото забвенья
и степь, и дымные века…
 
 
Ловя чужой тревожный запах,
от скачек и от крови пьян,
он здесь стоял лицом на запад —
пропахший потом басурман.
 
 
Не ты ли, ветер, в дни разгула
орды свирепой, как гроза,
огра́нил каменные скулы
и сузил Азии глаза?..
 
 
А нынче степь – моя дорога.
Простор и воля впереди!
Но почему тогда тревога
растёт и ширится в груди?
 
 
И вдруг в лицо дохнуло прошлым,
когда ветрам наперерез,
наметив жертву, рухнул коршун
звездою чёрною с небес!
 

 
Вчерашний мальчишка,
бумажный солдат
сегодня впервые стреляет.
Как рвётся из рук боевой автомат,
как больно в плечо ударяет!
 
 
Сегодня учёба, а завтра – война.
И он не последний в шеренге,
кто в жаркой работе познает сполна
закон сохраненья энергий…
 
 
Там всё по-другому, забыт полигон.
У южных окраин отчизны
главенствует древний звериный закон —
закон сохранения жизни.
 
 
Там – в землю заройся, испачкай лицо,
стань деревом, камнем, травою…
Их шестеро было. Их взяли в кольцо
в «зелёнке» рассветной порою.
 
 
И не было дела огромной стране,
оглохшей от демонстраций,
что здесь погибают – спиною к спине! —
вчерашние новобранцы.
 
 
От крови горячей багрова трава.
Далёкая мысль о невесте…
Но всё отступает! Вступает в права
закон сохранения чести.
 
 
Его окружили, склонились над ним,
гортанны, чёрны, бородаты.
Всего и осталось – движеньем одним
рвануть под собою гранату…
 
 
Мальчишки, мальчишки,
в позорные дни
отпели вас райские хоры.
А правду о вас знают горы одни,
седые кавказские горы.
 

 
Гроза будила среди ночи.
Над крышей небо накреня,
гроза в испуганные очи
метала всполохи огня.
 
 
Росла невиданная туча,
как необъятный материк.
И тени корчились в падучей
и умирали через миг.
 
 
И открывался мир без грима,
в избытке ярости и сил.
Нам волосы рукой незримой
горячий ветер шевелил.
 
 
Огнём распятые небесным,
на самом верхнем этаже
стояли мы.
Какие бездны
мы смутно чуяли в душе!
 
 
И цепенея в этом шквале,
с колючим холодом в груди,
мы потрясённо прозревали
свои грядущие пути.
 

 
Пилат был болен, некрасив.
Власть принимая, как отраву, —
– Кого помилую? – спросил.
И люди выбрали Варавву.
 
 
Вершись, кощунство из кощунств,
уродуй человечьи лица!
– Кого, – спросил, – вам отпущу?
И люди выбрали убийцу.
 
 
Какие муки и огни
сравнятся с мукою Господней?
– Распни его, – кричат, – распни!
И бесы стонут в преисподней…
 
 
Христос распят.
На небесах
горит Его святая слава.
А в наших грязных городах,
в безвестных весях и лесах —
повсюду! —
царствует Варавва.
 

 
Когда дневное скроет ночь
и обнажит миры иные,
молюсь: дай, Боже, превозмочь
пути земные,
когда слабеющей стопой
опоры не найду над бездной,
продли, Господь, мой путь земной
путём небесным.
 

Любовь Щипанова

Любовь Ивановна Щипанова – прозаик, её произведения печатались в газете «Угрешские вести», альманахе «История Угреши», журнале «Славянка» и других изданиях.

Валентина устала. В квартире всё блестит, стол уже накрыт, сладко пахнет куличом – мужнин день рожденья пришёлся в этот раз аккурат на Пасху. Причёску Валя сделала, макияж навела, супруга отправила за выпивкой – в этом мужики разбираются лучше. Осталось нарезать салат. Вчера вроде решила сделать цезарь, да последний лиловый вилочек цикория прямо из-под рук какая-то фифа выхватила в супермаркете, занимавшем весь первый этаж длинной унылой многоэтажки, что выстроена в годы социалистического застоя на месте нескольких дворов родной деревни Гремячево.

Без цикория выйдет не цезарь, а подделка – Валя такое едала. Гордо так преподносят, хотя толком приготовить-то не умеют, в Италии не были. Она тоже не была, но точно знает, что кладут в этот салат.

Как просто было раньше: намешала тазик оливье по-советски – с дешёвой варёной колбасой – и гости довольны. Теперь все исхитряются, чем бы гостей удивить, хотя за стол садятся кушать, а не удивляться заморским салатам…

Валина бабушка Катерина Николаевна – Царствие ей Небесное – говорила, что на столе главное – хлеб да соль. И права была. А уж как пекла! – ни с чем не сравнить. Всё Валино детство – это сладкие воспоминания о её кухонном творчестве…

На Новый год сидели они, внуки, кучей малой за отдельным от взрослых столом и лакомились вкуснейшей бабушкиной кулебякой со сладким чаем. Наевшись, бежали на улицу, гроздью наваливались на большие дровяные сани, катались с горы, с разгона падая в снег и визжа от счастья. Детское-то счастье независтливое, простое! Сыты дети, любят их – и рады…

Ох, как здорово было на масленицу прийти к бабушке на блины! На столе мёд, сметана, варенье всякое. Катерина Николаевна несёт стопку тонких кружевных блинов – такие у Вали не получаются. Садятся бабушка с дедом рядышком и смотрят, как внуки, краснощёкие с мороза, метут всё дочиста. Дед ворчит: «Пореже, пореже, это вам не каша…»

А к Пасхе готовились всю Страстную неделю. Сначала бабушка делала в марлевом кульке жирный творог, плотно наполняла им старинную липовую пасочницу и ставила на холод в сени, наказав внукам следить, чтоб там кошка не шастала. Яйца красили только в луковой шелухе: по-другому бабушка не признавала, брезговала. Наконец, в пятницу ставилось тесто на куличи. Тут Катерина Николаевна начинала волноваться, потому что пекла не один кулич, а каждому домочадцу по одному. Сначала она сажала в печь главный дедов кулич, с которым надо идти в церковь, а потом остальные. Пеклись они в старых кастрюльках и кружках. Куличик самому маленькому – Лёньке – бабушка пекла в консервной баночке. Внучата, её семя, толклись в крошечной кухоньке. Сердиться было грешно, и бабушка старалась куда-нибудь их выпроводить. Да не тут-то было! Каждый ждал свой кулич: его ж надо украсить и самому поставить на хрустящее полотенце под киот с теплящейся лампадкой.

В субботу утром Катерина Николаевна, наплевав на атеистическую «совецку власть», надевала плюшевую жакетку и праздничный набивной платок, укладывала главный кулич, пасху и яички в сумку и шла их освящать за Москву-реку в церковь села Беседы: Николо-Угрешский монастырь был уже давно закрыт. А в воскресенье чистое и нарядное потомство Катерины Николаевны с аппетитом кушало свои куличи, пило чай с пасхой и терпеливо ждало, когда дед станет дарить всем денежки. Это были копейки, конечно, но зато для детей – свои, кровные. Трать себе на что вздумается!

Потом начиналось лето, а с ним появлялись на столе пышные бабушкины пироги с луком и яйцами, щавелевые с крапивой щи, вареники с вишней, шипучий ядрёный квас с пухлыми изюминками. Следом наступала пора варки варенья с огромным количеством пенок, липких пальцев, подзатыльников. И так до первой квашеной капусты, белой и маслянистой, твёрдого пупырчатого солёного огурца, скользкого маслёнка, ухи из судака, добытого зятем-рыболовом, пельменей, налепленных всей семьёй…

Да много ещё чего было памятного! Однажды Валя, покачивая на коленях своего годовалого сынишку, спросила у бабушки, чем та кормила деток – вдруг стало ей интересно. Ушла Катерина Николаевна в кухоньку и, немного погремев посудой, принесла и поставила на стол миску. В ней были кусочки чёрного хлеба с накрошенным луком, залитые водой и слегка приправленные постным маслом.

– Это мы звали мурцовкой. Попробуй, очень вкусно, особенно когда присолишь…

Стоит Валентина, забывшись, и качается в воспоминаниях, как в зыбке. Нет, не будет она делать заморский салат! Просто нарежет свежие овощи и выложит на блюдо. Едоки сами разберутся.

Валя подняла хрустящее полотенце на куличе, вдохнула запах. Хорош! Цезарь – это у них, в Италии! А у нас – на Руси – хлеб да соль, пирог да кулич!