Текст книги "Возвращение в Ахен"

В порту шла погрузка. Захламленные мутные воды залива плескали о берег. Несколько пузатых судов стояли у каменного пирса, сохранившегося с давних времен. Громко ругались грузчики, и яростная брань отвечала им с кораблей. Большие тяжелые двери одного из пакгаузов стояли открытыми.

В углу площади была сооружена виселица. Помост, срубленный из свежей древесины, был откинут. Резко пахло стружкой. Тела казненных уже сняли, но грязные разлохмаченные веревки со срезанными петлями еще болтались на перекладине. Под помостом валялось тряпье, на которое не позарился ни один мародер.

Аэйт сел на ступеньку пакгауза, в стороне от погрузки, достал из кармана остывшую вареную картофелину и принялся рассеянно ее жевать. Неожиданно ему показалось, что он видит что-то в грязной пене прибоя. Встав, он подошел поближе.

С каждой новой волной прибой приносил к берегу тело женщины и вновь уволакивал ее в море. Сначала она показалась Аэйту мертвой, но через несколько секунд он убедился в том, что она жива. Ее пальцы бессильно цеплялись за песок и выпускали его. Волосы, зеленые от тины, падали на некрасивое лицо с мелкими чертами. Аэйт остановился возле того места, куда приносили ее волны, сел на корточки и стал ждать. Холодные руки коснулись его, по телу женщины пробежала дрожь, и ее лицо показалось над водой.

– Зачем ты тревожишь меня, Аэйт, сын Арванда? – спросила она тихо. Из ее рта вытекла вода.

– Мир полон богов, которые знают мое имя, – пробормотал Аэйт. – Я лишь хотел бы помочь вам, госпожа.

– Я Ран, повелительница Берега, – сказала женщина. – Оставь меня умирать, Аэйт.

Волна захлестнула ее с головой и унесла прочь. Прошло несколько минут прежде чем она появилась снова. Аэйт терпеливо ждал.

– Ахен скоро погибнет, – проговорила Ран. – И я погибну вместе с ним.

– Почему?

– Когда истинные горожане уходят и на смену им приходят Завоеватели, не остается уже такой силы, которая спасла бы город, – шелестел голос.

Волна потащила ее обратно. Аэйт протянул вперед руку и задержал на миг женщину над поверхностью воды.

– А боги? – спросил он.

Большие бесцветные глаза Ран смотрели на него, отуманенные болью.

– Боги сильны верой людей, – сказала она и выскользнула из его рук.

Снова пауза. Новая волна прибоя.

– Госпожа Ран, – позвал Аэйт, склоняясь над водой.

– Что тебе нужно, младший сын Арванда?

– Почему нельзя восстановить разрушенные башни, отлить новые колокола? – быстро спросил Аэйт.

– Когда город умирает, новые стены не стоят, новые колокола падают и разбиваются, маленький Аэйт. Люди сильнее городов. Люди сильнее богов…

С пузатого корабля матрос крикнул: «Берегись!» и выплеснул за борт ведро с нечистотами. По воде поплыли жирные пятна. Ран исчезла.

Аэйт отвернулся. Его затошнило.

Внезапно он сообразил, что Косматый Бьярни куда-то исчез. Ведь они собирались позавтракать. Куда делся пират? У Косматого было немного денег. Он хвастался ими Вальхейму перед тем, как убить его.

И тут Аэйт услышал за спиной громкий радостный крик:

– Вот он!

Совсем близко грохнули сапоги. Аэйт вскочил.

Косматый Бьярни стоял на помосте, под виселицей, и веревки касались его плеча. Он широко улыбался, указывая на Аэйта пальцем.

– Хватайте его! – крикнул Бьярни. – Болотная нечисть! Вампир!

Толпа возбужденно загудела. Еще минуту назад площадь была почти пуста.

Метнувшись в сторону, Аэйт влетел в растопыренные руки какого-то дюжего матроса. Его окатило крепким запахом табака и портянок. Он увидел мокрые губы и два железных зуба. На одном из толстых пальцев было наколото кольцо.

Аэйт резко присел, увильнув от этих лап и, петляя, побежал прочь от берега. Вокруг свистели и кричали. Два камня хлопнули его по спине.

Выскочив к виселице, он неожиданно столкнулся с неопрятным стариком, и тот, кривясь, с силой ткнул Аэйта в лицо палкой, на которую опирался. По скуле потекла кровь.

Третий камень, пущенный с завидной меткостью, ударил его по лбу, и Аэйт, теряя сознание, стал оседать на землю. Он увидел, как старик опять занес над ним палку.

Косматый Бьярни что-то выкрикивал, стоя на помосте. Глядя на него сквозь розовый туман, Аэйт выговорил немеющими губами:

– Я все равно убью тебя, Бьярни…

Фигура Бьярни расплывалась у него перед глазами. На Аэйта надвигалась темнота. Вместо озлобленных лиц и грязной портовой площади он снова видел черную равнину и мертвых птиц под голыми деревьями. Его били, забрасывали камнями и комьями глины, но он уже не чувствовал боли. Там, среди безмолвных фиолетовых теней, все было тихо.

Он узнал этот безотрадный пейзаж. Здесь ничего не изменилось с того дня, как он зарыл на берегу реки тело Вальхейма. И только не было горящего меча, вонзенного в землю. Одна лишь алая звезда вдруг проглянула между туч и озарила красноватым светом растрескавшуюся почву. От нее исходила сила, и Аэйт поднялся и пошел на тонкий луч.

В голове у него мутилось. Где же меч Гатала, где светлый клинок, в котором заключено Зло, ненавидящее само себя? Почему он не пришел, когда Аэйт позвал его?

Звезда торопила, не давала опомниться. Она вела его, не выпуская ни на миг, и когда он послушно шагнул ей навстречу, его мгновенно пронзила острая боль. И он закричал, но голоса своего не услышал, только увидел, как ярче вспыхнула между туч красная точка. Тогда Аэйт понял, что это всего лишь уголек, который разгорается под живым дыханием.

Но неведомая сила не позволяла остановиться. Она была беспощадна. Ей не было дела до того, что каждый шаг точно пронзал Аэйта раскаленным железом.

Порой ему чудилось, что он бежит по порту, петляет среди складов и завалов, среди нагромождений ящиков и куч с отбросами, скользит в лужах, несется через подворотни незнакомых домов, по дворам, путаясь в гирляндах сырого белья, все дальше, дальше, вниз, к заливу…

Но это ощущение исчезало, и он снова начинал думать, будто все еще лежит на площади, возле виселицы, и сейчас его забьют насмерть.

И когда алая звезда внезапно погасла между туч, боль, терзавшая Аэйта, ушла, и он даже не успел понять, была ли это смерть.

Осень наступила вдруг, за одну ночь, как по волшебству, словно в одно прекрасное утро поднялось вместе с туманом и растаяло короткое лето. Небо затянуло облаками, на опадающие листья сыпался слабый дождь.

В этот день Фарзой ждал своего врага, чтобы дать ему ответ. С раннего утра он стоял возле частокола. В притихшем поселке уже собиралась толпа, но никто не решался подходить к старому вождю. Ему казалось, что он стоит в одиночестве уже вечность. Потом – он не заметил, когда и как – рядом с ним очутилась Асантао. Втайне он был благодарен ей и злился на себя за это.

Они молчали. Между ними все уже было переговорено за те пять дней, что дал им на раздумья Эохайд. И теперь они просто стояли рядом – старый вождь со шрамом на лице и молодая женщина в длинном белом платье.

Потом Асантао сказала:

– Они идут.

Как и в прошлый раз, они шли втроем: Эохайд, Эоган и Фейнне. Но сегодня их сопровождали воины – хорошо вооруженные, сытые; ярко разрисованные щиты были в их руках; среди белых волос яркой медью горел шлем Эохайда.

Мела видел, как постарел Фарзой, каким изможденным и больным он выглядит.

«Я не хотел мстить», – повторил Мела про себя уже в который раз и тут же понял, что лжет самому себе.

Нет, он все же хотел отомстить. И весь ужас заключался в том, что ему это удалось.

Они остановились, когда расстояние между врагами сократилось до пяти шагов. Фарзой, не отрываясь, смотрел на прямые узкие губы Эохайда. Это была единственная часть лица, которую оставлял открытой медный шлем. Сейчас эти губы шевельнутся, и зазвучит спокойный, ненавистный голос.

Но, как и в прошлый раз, первым заговорил Эоган.

– Свет Хорса на твоем пути, Фарзой.

Фарзой стиснул зубы, не желая отвечать учтивостью на учтивость. Выждав несколько секунд, Эоган продолжал:

– Мы пришли за твоим ответом.

Фарзой хрипло проговорил:

– Мы согласны.

Эоган улыбнулся, но Фарзой не заметил этого. Он не сводил глаз с медного шлема.

– Это мудрое решение, – сказал кузнец.

Фарзой молчал, не двигаясь с места. Тогда кузнец мягко сказал ему:

– Позволь нам войти в поселок.

Неожиданно Фарзой вскинул голову и закричал, с лютой ненавистью пожирая глазами скрытое шлемом лицо Эохайда:

– Пусть он снимет шлем! Я хочу видеть его!

Эохайд помедлил мгновение, потом неторопливо снял шлем, выпрямился и тряхнул волосами.

Фарзой увидел широко расставленные глаза, острый нос, бледные веснушки на щеке. Лицо было молодое, грустное и очень знакомое. Оно словно возникло из давних, полузабытых воспоминаний.

Фарзой задохнулся. Сделал шаг назад. Схватился за горло.

– Арванд… – шепнул он. – Боги морского берега… Почему ты пришел? Ты так долго лежал в могиле… Я думал, ты простил меня…

Знакомые серые глаза слегка расширились, и негромкий голос произнес:

– Как ты назвал меня?

– Арванд…

– Мое имя Эохайд, – сказал Мела. – Тебе что-то чудится, старик.

Отстранив дрожащую руку Фарзоя, которая цеплялась за его плечо, Мела в сопровождении своих воинов вошел в родной поселок.

Возле медного котла на площади стояла Асантао. Ее волосы были заплетены в пятнадцать мелких косичек, каждая из которых заканчивалась связкой легких бубенцов. Длинное белое платье резко выделялось на фоне потемневшей меди котла. Поднимаясь на носках, она покачивалась из стороны в сторону, попеременно ударяя по котлу то одной рукой, то другой. Серебряные кольца на ее пальцах звенели о медь. Поселок был полон гула. Золотой Лось горел в вышине и, точно отвечая ему, светилась в сером небе пожелтевшая листва на макушке тонкой березки.

Толпа на площади собиралась все больше. Морасты старались не смешиваться с пришельцами.

Мела оказался словно на границе двух миров. Справа от него были худые лица, угасшие глаза, горько сжатые губы. Слева над яркими щитами мелькали улыбки. Эохайд обещал жестоко карать любое насилие, и никто из победителей не сомневался в том, что угрозу свою он выполнит. Но они были достаточно горды, чтобы и без всяких угроз и запретов спокойно стоять у главной святыни завоеванного поселка и не огрызаться в ответ на злой шепот побежденных.

Асантао заговорила, и голос ее разносился на удивление далеко под пасмурным небом:

– Слушайте, живущие на берегу Элизабет! Вот Эохайд, сын светлой реки и темного оружия. Он стоит перед нами и снова предлагает нам мир.

– Чего он требует взамен? – крикнул кто-то из толпы.

– Он хочет собрать под своей рукой оба народа, – сказала Асантао. – И Фарзой уже ответил ему «да». Что скажете вы?

Молчание. Потом из толпы донесся мужской голос:

– Почему мы должны встать под руку Эохайда? Как нам соединиться с народом, проклятым в мирах Элизабет за свою жестокость?

Белая рука маленькой колдуньи, сверкнув серебром перстней, легла на плечо Мелы.

– Он был рожден среди нас, – сказала Асантао, – и мы убили его. Элизабет взяла его в свое лоно, чтобы он родился снова, на этот раз среди наших врагов. И они сделали его своим вождем. Он принадлежит и нам, и им. У кого еще больше прав?

– Ты видишь, Асантао, – проговорил тот же голос, смиряясь.

Лицо Эохайда оставалось бесстрастным.

Многие в поселке узнали его, однако пока что никто не подавал виду, что удивлен или обрадован. Мела нашел глазами в толпе Эйте, и ему на мгновение стало легче. Но рядом с Эйте стояла Фрат, и Мела поспешно отвел взгляд.

Фарзой уже оправился и успел забыть об Арванде. Теперь он уверенно вышел вперед и громко произнес, указывая на своего врага:

– К чему долгие разговоры и сказки о лоне Элизабет? Разве вы не видите, что это всего лишь старший сын Арванда, Мела, вор, которого мы изгнали за край жизни? Разве вы забыли, как он украл золотые серьги, предназначенные в дар Черной Богине? Еще недавно он стоял перед вами связанный, и я велел срезать его косы!

– Это было давно, – возразил Эоган, и все взгляды обратились на кузнеца. Он слегка усмехнулся в светлую бороду. – Те дни давно миновали, Фарзой. Зачем ты вспоминаешь прошлое? Или ты уже забыл, что ответил нам «да»?

– Я сказал «да» Эохайду, порождению Темных Сил и Светлых Вод, а не вору по имени Мела.

– Остановись, Фарзой, – вполголоса вмешалась Асантао. – В этой войне нас победили. Сейчас не имеет значения, какое имя носит победитель. Впереди зима. Ты должен принять руку своего врага, пока эта рука протягивает тебе мир.

– Хорошо, – сказал Фарзой, выпрямляясь. Мгновение он стоял неподвижно, а потом вдруг размахнулся и метнул нож в оборотня, который принес ему этот позор.

Нож звонко ударил в медный котел, оставив на нем блестящую царапину, отскочил и упал на землю к ногам безмолвной Фейнне.

В тот же миг рычащего, плачущего от злости Фарзоя схватили воины Эохайда. Один из них намотал растрепавшиеся длинные волосы старика себе на руку и оттянул его голову назад. Второй вытащил меч.

Но Мела стоял неподвижно и ничего не говорил. Взгляд, которым он смотрел на Фарзоя, был пуст. Жизнь старика не нужна ему. Он добился своего, он вернулся домой не нищим, не беглецом, а победителем. Он не собирался пачкать рук кровью соплеменников.

В деревне было очень тихо. Нож так и остался лежать у ног Фейнне – жена вождя не наклонилась поднять его.

Мела молчал.

Высоко вознесенный над беловолосыми головами маленьких болотных людей, горел Золотой Лось, и его рога, казалось, хотели распороть низкие осенние облака. Око Хорса внимательно следило за своими неразумными детьми. Какими же крошечными они, должно быть, виделись ему с высоты, какими ничтожными были их распри, их страдания, их радости, и как коротка и хрупка была их жизнь…

– Отпустите его, – тихо сказал Мела.

Ему повиновались, хотя и не сразу. Спутанные пряди волос упали старику на лицо, и он отвел их рукой, озираясь под пристальными, недобрыми взглядами воинов Эохайда. Асантао прикусила губу.

Мела посмотрел в глаза человека, который второй раз хотел убить его, и увидел в них страх и бессильную злобу.

Мела сказал:

– Вот Фарзой, сын Фарсана, который назвал меня вором и решил, что я убью его за это. Он свободен и может идти, куда ему вздумается. Я не хочу, чтобы кто-нибудь здесь боялся или ненавидел. Я хочу только одного: мира.

– Ты хорошо говоришь, Мела, – крикнул Инген, и воины с полосатыми щитами повернулись в его сторону. – Извини, что не величаю тебя сыном реки.

Мела нашел его взглядом и кивнул.

– Здравствуй, Инген. Называй меня, как хочешь.

– Спасибо, – сказал Инген, криво улыбаясь.

Они с Мелой были одногодками и в детстве часто дрались.

– Ты говоришь нам о примирении, ты решил принести на болота мир. Ты считаешь, что возможен союз между исконными врагами.

И это хорошо согласуется с бесспорной истиной «Не вечно же драться, и когти притупятся», неожиданно подумал Мела и еле заметно улыбнулся, вспомнив бога в святыне скальных хэнов.

Инген оборвал эти воспоминания.

– А кто вернет погибших, Мела?

Мела перестал улыбаться.

– Погибших никто не вернет. И ты знаешь это не хуже меня.

– Кого ты привел в наш поселок? – упрямо сказал Инген. – Кого мы должны назвать братьями? Наша кровь – на их руках…

– И их кровь – на ваших, – сказал Мела.

– А ты сам, Мела, разве не убивал их? – выкрикнула Фрат.

На миг их глаза встретились опять. Злое лицо Фрат слегка раскраснелось, черные брови сдвинулись под белой челкой.

– Убивал, – сказал Мела. – И тебе это хорошо известно, тень Фратака.

– А потом стал убивать морастов? – спросила девушка, дернув углом рта.

– Нет, – сказал Мела. – Клянусь тебе, Фрат.

Тихо запели бубенцы в волосах Асантао, когда колдунья тряхнула головой и вмешалась в разговор:

– Обо всем позаботится время. Если мы начнем лечить эти раны сегодня, то спустя несколько лет мир станет прочным. И многие из нас сумеют забыть о ненависти.

– Я – нет, – сказала Фрат.

Асантао грустно посмотрела на девушку.

– Ты – нет, – согласилась она. – Но другие – возможно, да.

Оставленный всеми, Фарзой медленно отходил назад. Его провожали глазами, но давали дорогу. Может быть, слишком поспешно.

Асантао запела, и Мела больше не думал ни о Фрат, ни о старике. Он не отрывал взгляда от маленькой колдуньи.

Подняв руки к Золотому Лосю и раскачиваясь на носках, Асантао пела под легкий перезвон бубенцов. Она склоняла голову то вправо, то влево, встряхивая плечами после каждой законченной строфы гимна. Постепенно она стала убыстрять танец, и, отвечая ее голосу, Золотой Лось начал разгораться. Но не гневным алым светом, а праздничным золотом, точно ясновидящая зажгла второе солнце под серыми облаками.

Она повернула руки ладонями вперед, и Мела увидел, что они выкрашены охрой. Потом провела по лицу, оставляя на своих щеках красные полосы, вытянулась, простирая руки к Лосю, и застыла. Несколько секунд царила тишина. По телу Асантао прошла дрожь; она пронзительно закричала; бубенцы затряслись на ее спине. На Око Хорса невозможно было поднять глаз – оно ослепляло. Золотой свет начал медленно заливать Асантао, и вот уже не тонкие косички, а солнечные лучи падают на ее плечи; сияние струится по рукам, по лицу. Сам собой загудел за ее спиной медный колокол, и низкий гул слился с нежным перезвоном бубенцов. И никого на свете не было прекраснее Асантао.

Мела сделал шаг вперед и опустился перед ней на колени, склонив голову. Две ладони, горящие охрой, протянулись ему навстречу, и певучий голос проговорил:

– Отдай мне Темный Илгайрэх, Эохайд, сын Реки. Отдай мне меч, созданный для побед, Мела, старший сын Арванда. Отдай мне оружие, не ведающее покоя, мальчик, который стал вождем…

Мела вынул из ножен прекрасный длинный клинок и прикоснулся к нему губами. Сталь была ледяной.

Охряная рука коснулась рукояти, и Мела разжал пальцы.

Асантао подняла меч над головой.

Он запылал.

По рукам Асантао пробежали искры. Ее глаза отражали багровое пламя. Она заговорила:

– Слушайте! – сказала она. – Слушай, Элизабет, и народ, живущий на ее берегах. Слушай Илгайрэх, Кующий Победы! Война уходит из нашего мира, как уходит под землю темный огонь.

Ее взгляд упал на Мелу, который все еще стоял перед ней на коленях, и он отозвался:

– Ты видишь, Асантао.

Асантао засмеялась, пошире расставила ноги и с силой вонзила меч Гатала в землю. Золотой Лось стал темно-красным, точно его обагрило кровью.

Рукоять меча начала расти.

Сначала Мела решил, что от яркого света у него слезятся глаза и ему просто чудится. Но вот из клинка стал вырываться огонь. Языки пламени взлетали все выше, свивались все теснее, как будто невидимый мастер плел из них веревку. По рукам и лицу Асантао побежали багряные отблески.

Меч увеличивался на глазах. Красные глазки Хозяина на рукояти зажглись, и смотреть в них стало жутко. Рот, едва намеченный, вдруг растянулся в ухмылке. А огромное тело все поднималось и поднималось из земли. Перепончатые лапы ожили и зашевелились на брюхе чудовища, и в вышине зарокотал голос:

– Солнечная Дева, я знаю тебя. – Когтистая лапа потянулась к плечу Асантао и тут же отдернулась.

– Я – Небесный Огонь, – бесстрастно сказала Асантао.

Она казалась совсем крошечной рядом с подземным богом. Запрокинув голову, она смотрела в его угольные пылающие глаза, и бубенцы, вплетенные в косы, касались ее колен.

– Зачем ты потревожила меня? – прошипел Хозяин.

– Разве этот меч – единственное твое обиталище?

– Я – везде, где есть часть меня. – Глазки Хозяина быстро отыскали Эогана. – Эоган! – крикнул Хозяин, разбрызгивая пламя. – Ты здесь, кузнец?

– Где же мне быть, как не рядом с Темным Илгайрэхом? – отозвался Эоган.

Пронзительный взор Хозяина устремился на Фейнне, и она метнулась к своему брату в поисках защиты.

– Ух! – восхитился Хозяин. – Какая красавица!

– Это Фейнне, – сказал Эоган, поспешно прикрывая ее лицо ладонью. – Будь добр к ней, Хозяин Подземного Огня.

– Подруга Воинов, – прогудел Хозяин задумчиво. – Мне не нужна. Пусть воины будут добры к ней. Ведь ты нашел замену своему Гаталу?

– Да.

– Аха-ха… – Хозяин потянулся и стал еще выше ростом. Голос его гремел. – В недобрый час ты попросил у меня искру подземного огня, чтобы вложить ее в Илгайрэх. Любая вещь знает свой конец, а Сила бессмертна. Эта женщина, которая называет себя Небесным Огнем, сейчас уничтожит творение твоих рук, кузнец.

– Пусть, – глухо сказал Эоган. – Это оружие не ведает покоя. В дни мира оно не будет желанным союзником.

– Ты это сказал, – проговорил Хозяин, и в его тоне послышалась непонятная для Мелы угроза. – Не отпирайся же потом от своих слов, кузнец.

Эоган, казалось, хорошо понял значение этой угрозы, потому что, побледнев, отозвался:

– Будь по-твоему, Хозяин.

И гулкий голос из-под серых облаков загромыхал:

– Солнечная Дева с бубенцами в волосах, я ухожу. Я ухожу из твоего мира и уношу с собой то, что принадлежит мне по праву посвящения: Илгайрэх, вместилище моей искры, и Эогана, который продал мне себя в обмен на одну услугу.

– Пусть будет так, – звонко сказала Асантао.

Хозяин хмыкнул и протянул когтистую руку к Эогану.

И Мела увидел это.

Он не понял и половины из разговора кузнеца с подземным божеством. Он не знал, насколько сильна власть Хозяина над братом Фейнне. Ему неведомо было, в чем состоит Сила, о которой так много толковалось. Он просто увидел перепончатую кисть и черные когти. Эоган покорно шагнул ей навстречу.

Мела бросился к кузнецу и закрыл его собой.

– Так не будет, – сказал он, в упор глядя на Хозяина. – Не тяни лапы к моему Эогану, Хозяин. Можешь забрать мой меч, если он тебе так нужен. Но ты уйдешь отсюда без кузнеца.

– Ха-а!.. – выдохнул Хозяин, и жар плеснул Меле в лицо, так что он отшатнулся. – Отойди, малыш. Никто, кроме меня, не имеет права говорить: «Мой Эоган». Он – мой, потому что сам это выбрал.

– Нет, – повторил Мела.

– Кто ты, невоспитанное и упрямое дитя? – спросил Хозяин, всматриваясь в него сквозь копоть. Лапа протянулась к Меле, и два чешуйчатых пальца ухватили его за подбородок, обращая наверх его лицо. Когти разорвали кожу; пальцы Хозяина прожигали до самых костей. Мела скрипнул зубами; из глаз сами собой брызнули слезы.

– Отпусти, – с трудом выговорил Мела.

Хозяин расхохотался, и его брюхо заколыхалось.

– Ба! Приятный сюрприз! – Красные глазки заискрились. – Никак, Мела, сын Арванда?

– Да, – сказал Мела.

– Ты жив, – рокотал Хозяин, – ты еще жив, о неблагодарный юноша, вставший у меня на пути! Я испепелил бы тебя, как ты того заслуживаешь, но жаль трудов – моих и Аэйта – благодаря которым ты еще и сегодня можешь дышать и говорить дерзости…

– Я не забуду твоей доброты, Хозяин, – задыхаясь, сказал Мела. Нависшая над ним физиономия ухмылялась. – Отпусти же меня.

– Тебе что, больно? – Громовой голос был полон веселья. – Тебе больно, Мела?

– Да.

– Ну так визжи, кричи, извивайся! Покажи мне, что тебе и впрямь больно!

Он стиснул пальцы еще сильнее, и Мела едва не потерял сознание. А потом пальцы внезапно разжались. Мела пошатнулся, но устоял на ногах. С подбородка на светлый волчий мех капнула кровь. Он зажмурился, стискивая зубы, чтобы не зарыдать, и потому не видел, какими глазами смотрят на него из толпы Эйте, Фрат, Инген, какие лица стали у воинов, что следовали за Эохайдом, как дрожит Фейнне, как Эоган прижимает ее к себе трясущимися руками.

Мела провел ладонью по мокрому лицу. С недоброй улыбкой Хозяин уставился на него.

– А теперь отвечай мне, Мела, сын Арванда, столь гордый и упорный, почему ты расстался с Аэйтом, сыном Арванда? Как ты посмел бросить его, льстивого на язык и верного сердцем?

– Он меня предал, – хмуро сказал Мела и опустил ресницы.

Сердитым движением Хозяин тряхнул головой, и искры посыпались во все стороны.

– Ты дурак, Мела, а гордость сделала тебя слепым. Аэйт не мог предать тебя.

– Он бросил меня на берегу умирать.

– Зачем?

– Я стал обузой для него, Хозяин.

– Глупости! Почему же он не бросил тебя раньше?

– Когда мы вышли в путь, он был моей тенью, – сказал Мела. – Это ты вбил ему в голову, будто он великий чародей.

Хозяин заметно разозлился.

– Я только сказал ему правду, – рявкнул он. – Это не могло изменить его душу.

– Он оставил меня умирать, – повторил Мела.

– Оставил! – заревел Хозяин так оглушительно, что медный котел тревожно загудел. – Оставил! Да, оставил, потому что его новый путь был смертелен для тебя! Благодари кого хочешь, хоть Хорса, хоть Ран, хоть самого кровавого Арея, что у него хватило ума понять это! Мальчик отдал тебе самое дорогое из того, что имел: свой последний хлеб и свое единственное оружие и ушел в чужие миры.

– Я не стану слушать тебя! – закричал Мела, теряя самообладание. – Ты лжешь!

– Я уже раз говорил тебе, старший сын Арванда, что боги не лгут! – загремел Хозяин.

И прежде чем Мела успел отпрянуть, взметнулась чудовищная лапа и наотмашь ударила его по лицу. Огонь взлетел выше Золотого Лося. Исполинская фигура Хозяина скрылась в столбе ревущего пламени.

Секунду спустя огонь погас.

Свет, окутавший Асантао, померк одновременно с исчезновением Хозяина. Беспорядочно запрыгали бубенцы по плечам колдуньи, когда она бросилась к Меле. Она так испугалась за него, что не сразу заметила своей победы над Подземным Огнем.

На земле у ее ног остался лежать один только Мела – неподвижный, с опаленными волосами, раной на подбородке и красным пятном ожога на щеке.

Меч Гатала бесследно исчез.

Мела открыл глаза, и вокруг была тьма. Сперва он решил, что ослеп, и испугался. Но мгновение спустя различил рядом тень. Он протянул руку и коснулся чьего-то теплого плеча.

– Кто здесь? – спросил он сипло.

– Я, – отозвался тихий голос.

– Госпожа Фейнне?

Она не ответила, и он услышал, что она плачет. Мела на ощупь нашел ее щеку и вытер ее слезы.

– Почему так темно? – спросил он. – У меня что-то с глазами?

– Безлунная ночь, – был ответ. – Я принесу лампу.

Прошуршало платье, и Фейнне исчезла.

Мела с трудом сел. Болело все тело. Он потрогал ожог и простонал сквозь зубы.

Совсем близко звякнуло оружие. Напрягая голос, Мела крикнул в темноту:

– Кто здесь?

– Я, Эоган.

– Покажись, – велел Мела и закашлялся.

Кузнец вышел к нему. Мела вытянул руку и неожиданно почувствовал, как грубые пальцы кузнеца стискивают ее, а потом подносят к губам.

Мела покраснел и выдернул руку.

– Ты что, с ума сошел?

Эоган молча сел рядом с ним на землю. Вдали мелькнул огонек. Кузнец пошевелился, и Мела сказал:

– Это Фейнне с лампой.

Огонек то показывался между домами, то исчезал. Они смотрели, как он приближается. Фейнне шла очень медленно, осторожно – боялась споткнуться и разбить лампу. Наверное, взяла у Асантао, подумал Мела. Или у Эсфанд.

Внезапно Эоган насторожился. Прошло несколько секунд, и он вскочил, держа меч наготове.

Мела даже головы не повернул. Он не отрываясь смотрел на огонек.

Из темноты донеслось хриплое дыхание, потом сдавленный голос: «Отпусти…» – и к ногам Мелы швырнули Фарзоя.

Мела медленно перевел на него взгляд. Дрожа от унижения и ярости, старый вождь поднимался с земли. У него прыгали губы, трясся подбородок.

– Скажи своему холую, Мела, пусть уберет руки, – проговорил Фарзой. – Я безоружен.

– Что тебе нужно, Фарзой? – устало спросил Мела.

Угрюмый ответ удивил его.

– Я хочу знать, что ты сделаешь со мной, вот что мне нужно.

– Я ничего не собираюсь с тобой делать.

– Но я пытался убить тебя. Я не верю в твое великодушие. Скажи, что ты задумал.

Мела тяжело вздохнул.

– Расскажи, как погиб мой отец.

– Вот ты о чем… – отозвался старик, на этот раз с пониманием. – Да, ты прав, тебе стоит узнать об этом. Это было очень давно. Мы двое шли к соляному озеру. Я послал Арванда вперед, и он первым вышел на их отряд. Их было очень много. Отцы, братья тех, кого ты сегодня привел на родную землю, Мела. Выслушай меня и навсегда запомни, как они убивали твоего отца. Они набросились на него с дикими криками, как голодный на кусок мяса. Они клевали его своими мечами, точно стая хищных птиц. Кровь текла из десятка ран, заливала его глаза, которые так похожи на твои глаза, Мела. И когда он упал, один из них стал бить его сапогами…

– А где был ты, Фарзой? – спросил Мела.

Фарзой оскалился.

– Я прятался в кустах, пока они не ушли, бросив изуродованное тело. Сунься я тогда в драку, меня постигла бы та же участь. Их было бы слишком много и для пятерых, а нас было всего двое. Я вышел из своего укрытия только после того, как опасность миновала. Твой отец был еще жив, и он успел простить меня.

– Ты предал его, а потом стал вымогать прощения, – сказал Мела спокойно.

– Будь ты на месте Арванда, ты бы меня проклял, – так же спокойно отозвался Фарзой.

– Нет, – сказал Мела. – Я бы тоже простил тебя.

– Почему?

– Потому что на самом деле это не имеет значения.

– А что имеет значение? Скажи мне, Мела!

– Ты сам, – в упор произнес Мела. – Только ты сам.

Фарзой помолчал, а потом заговорил совсем другим тоном:

– Я пришел проститься с тобой. Я ухожу.

– Помоги мне встать, – сказал Мела, и старик, нагнувшись, подхватил его. Мела улыбнулся. – Прощай, Фарзой, – сказал он. – Ты учил меня держать меч и лук. Я никогда не забуду, что стоял по правую руку от тебя. Не будь слишком жесток к себе. Не карай себя так, как хотел покарать меня. Элизабет велика.

Фарзой долго смотрел на него.

– Прощай, – вымолвил он наконец, резко повернулся и исчез в темноте.

Огонек неожиданно вынырнул из-за кустов в двух шагах от Мелы, и неверный свет запрыгал по деревенской площади, по колодцу, по обнаженному мечу Эогана. Мела повернулся на свет и встретился глазами с женщиной.

– Фейнне, – сказал Мела, вытирая кровь с подбородка.

Она улыбнулась ему. Впервые за всю его жизнь. А потом бросилась к нему навстречу, споткнулась и все-таки выронила лампу. Огонек погас, и звон разбитых черепков стих.

Они стояли во мраке безлунной ночи, и им казалось, что они слышат, как на Элизабетинские болота входит молчаливая осень.

И вместе с осенью на эти земли пришел долгожданный мир.

Грубая шершавая ладонь провела по его лицу.

Аэйт застонал.

Кто-то подхватил его поудобнее, поднял на руки и удивленно пробасил над самым ухом:

– Ты с кем это подрался, конопатый?

Как сквозь туман, Аэйт увидел уродливую рожу великана.

– А, – обрадовался Пузан, – и нечего прикидываться, что помираешь. Живой, я же вижу.

Аэйт еле заметно дернул ртом и привалился растрепанными белыми волосами к голой пузановой груди. Пузан посопел над ним, потоптался и поволок прочь.

Великан обнаружил его по чистой случайности на болоте, недалеко от того места, где некогда стоял замок Торфинна. Он собирался натаскать мха, чтобы законопатить в хибаре дыры ввиду надвигающейся зимы. И даже мешок с собой специально взял. Господин Синяка совсем захандрили и перестали интересоваться ремонтом, но это вовсе не означало, что следует наплевательски относиться к предстоящему наступлению холодов. Сами же потом спасибо скажут, если не будет свистать во все щели.