Текст книги "Наивны наши тайны"

Таня присутствовала в Ларисиной жизни так же явственно, как если бы жила за углом.

Но однажды она, собственной плаксивой персоной, со своими вздохами и со своей Кирочкой, неожиданно появилась – Кирилл привез их утром без предупреждения на выходные и сразу же уехал. Таня не захотела поселиться в гостевой комнате, выбрала комнату в бане, сказав:

– Я репетирую, мне нужны одиночество и тишина.

Может быть, теперь, когда Лариса убедилась, что Таня всего лишь истеричная увядшая женщина, она перестанет видеть сны, в которых бесконечно доказывает свекрови, как приемный ребенок, что она лучше этого фантома, никчемной актрисули, лучше, лучше!..

Кроме «фантома» Тани, была у Ларисы на свекровь и настоящая, реальная обида.

– Как поживает твоя дочка? – вежливо спрашивала Кира, делая чуть заметный упор на слове «твоя». Подумать только, Лариса с Кириллом не первый год вместе, а она – «Как твоя дочка?»

Кира прекрасно знала, что они с Кириллом к тому времени, как родилась Мариша, давно встречались. Могла бы спросить, а чья это дочка, но Кира не спрашивала. Лариса была ошарашена их с Кириллом виртуозным умением умалчивать, сглаживать любую ситуацию.

* * *

Лариса и не заметила, как влюбилась в Киру. Если бы она просто обижалась, претензии свои к Кире копила, все было бы просто и понятно. Но Лариса то яростно обижалась на Киру, то прощала, ревновала ее к Кириллу – в общем, вела себя как влюбленная. Все дело было в этом Кирином невыносимом обаянии – вынести его и не влюбиться было невозможно.

– Пойдем покурим? – сказав Ларисе очередную сладкую гадость, по-свойски предлагала Кира.

Лариса начинала суетиться, глядела на нее счастливым отдающимся взглядом и курила, стараясь выдыхать дым синхронно с Кирой.

Больше всего на свете Ларисе хотелось, чтобы Кира полюбила ее.

Прошло время, прежде чем она поняла, – ей, мышке, глупо надеяться на Кирину любовь. Вся кошачья любовь – в когтях подержать, поиграть…

Что же касается Кирилла, у них был удачный брак. Муж, жена, дочка. Иногда Кирилл говорил знакомым про Маришу: вот моя дочка. Другим говорил – хорошенькая у Ларисы дочка, правда? Они с Ларисой никогда об этом не говорили, ни разу в жизни.

Сексуальная жизнь была частью совместного хозяйства. У Ларисы все было по плану. Никакого секса утром – надо спешить начинать новый день, который всегда ознаменовывался для Ларисы стоящим перед глазами списком дел. Днем, естественно, тоже, потому что днем нужно выполнять свои обязанности домохозяйки и ставить мысленные галочки в списке – что сделано и что еще предстоит сделать. Законное время секса, по ее разумению, было между ужином и сном по средам и субботам.

Будучи женщиной исключительно практичной во всех своих проявлениях, Лариса и во время выполнения супружеского долга не теряла времени даром. Не то чтобы как в анекдоте – смотрела вверх и прикидывала, не побелить ли потолок, но все же. Иногда, к примеру, она незаметно делала упражнения для носогубных складок, надувала щеки, а порой и полезное глубокое дыхание отрабатывала. В общем, какие-то дела всегда находились.

Нельзя сказать, что она была безразличной, холодной женщиной, нет, она получала удовольствие от всего, что делала, – от приготовления еды и семейного руководства, но ей казалось, что так, без страсти, не то чтобы правильно, а единственно возможно. Как у всех. Строго говоря, Лариса точно не знала, как бывает у всех, потому что никогда не делилась с приятельницами ни интимным-личным, ни интимным-сексуальным. Она даже молоденькой девчонкой не шепталась с подружками о поцелуях и о том, что можно позволить, а чего ни в коем случае.

А может быть, причиной их более чем спокойных отношений была Мариша. Присутствие в доме ребенка не добавляет дополнительной лирики и страсти.

Для Кирилла сексуальная жизнь тоже была на заднем плане, и в этом они очень друг другу подходили: Ларисина страсть была отдана жизненному устройству, тогда как Кирилла – творчеству.

А вообще Лариса никогда об этом не задумывалась, потому что у них всегда все было нормально! Их интимные отношения то затухали, то разгорались опять, но всегда все у них было нор-маль-но!

Пока вдруг, полгода назад, когда они переехали в этот дом, не случился тот странный разговор, который изменил всю ее размеренную, правильно организованную жизнь.

В тот субботний вечер почти полгода назад у Ларисы по плану значилось исполнение супружеского долга.

Лариса исполняла долг и на этот раз не думала ни о чем, а просто лежала и считала до ста, стараясь не торопиться и соблюдать нужные паузы.

И позднее, когда она удовлетворенно поставила галочку в своем внутреннем списке, Кирилл задал ей странный вопрос:

– Послушай… а тебе не надоело одно и то же? Мы уже восемь лет вместе…

Лариса промолчала, виновато сделав мгновенный обзор собственных сексуальных привычек, – ну да, она всегда одна и та же. Но ведь у каждой много лет прожившей пары складываются свои привычки, и это нормально.

Помедлив немного, Кирилл спросил, не бывает ли у нее каких-нибудь фантазий. Лариса удивленно принялась уверять, что ей не нужны никакие фантазии, она никогда не представляла на его месте никого другого, и ей и так с ним хорошо, безо всяких… но по его выражению лица поняла, что, если она немедленно не признается в каких-нибудь фантазиях, он рассердится. Она старательно покопалась в себе, но никаких фантазий не обнаружила, и опять пробормотала, что ей ничего другого не нужно, ей и так хорошо.

– Э-э… очень хорошо, – добавила она неловко, потому что между ними не водилось никаких кокетливых нежностей.

Кирилл рассердился, обозвал ее примитивной и сказал, что фантазии есть у всех, но ограниченные личности не могут признаться себе в своих фантазиях. И вдруг принялся рассказывать ей, сначала неуверенно подбирая слова, затем увлекшись, как он себе представляет секс с… ну, давай возьмем кого-нибудь из знакомых, Иру, например. Какая она в любви? Кричит ли она? Или, может, она… а может быть… Как ты думаешь?

Лариса не знала. Все это показалось ей какой-то неприличной детской игрой и не вызвало интереса. Кроме того, Лариса была из тех людей, которые стесняются словесного выражения своих интимных желаний.

Некоторое время после того разговора Кирилл жил в режиме медового месяца. И Лариса жила так, как будто у нее был медовый месяц, а она сама была новобрачной из романа викторианской эпохи, которой все, что с ней происходит, не доставляет радости, но лишь вызывает страх, отвращение и невинное недоумение: неужели все мужчины такие?.. Потому что почти каждую ночь Кирилл рассказывал ей все новые и новые подробности про Иру, затем про Таню – как они себя вели, затем про каких-то других женщин.

Лариса много раз жалобно спрашивала: «Это что, все правда?»

– Ты забыла, – отвечал он, – что я писатель. С Ирой мы видимся всегда только вместе, а Таню я вообще не встречал ни разу после того, как она уехала… просто мне интересно придумывать… А ты поверила? Значит, я хорошо придумал!..

Прошло какое-то время с момента того разговора – тридцать восемь дней, Лариса точно помнила, – и Кирилл спросил:

– А можешь представить, как бы ты чувствовала себя с другим мужчиной?

Вопрос прозвучал достаточно решительно.

Лариса удивилась – что можно на это ответить? Что у нее других дел по горло, кроме как представлять себя с другим мужчиной? Но это прозвучало бы грубо, и она предпочла просто промолчать. Но Кирилл не унимался:

– Может, хочешь попробовать? Ну, представить себя с другим мужчиной!.. Что ты будешь делать, если он… А если ты… Как ты думаешь, тогда он?.. И что будет, если вы… а например, если…

Лариса только испуганно вздохнула.

– А я бы не имел ничего против, – напряженно проговорил Кирилл, – если бы ты мне изменила, а потом рассказала…

Лариса поглядела на него взглядом, в котором смешались возмущение, растерянность, обида.

– Ты с ума сошел! – выкрикнула она.

– Но тебе же самой скучно…

Лариса принялась уверять, что ей совсем не скучно, просто она устает, а так она нисколько, и всегда… только с тобой, и так далее… Пока не поняла, что его это раздражает.

Он был Киром Крутым, и это давало ему право на странные желания. Конечно же, он был главным в их жизни, но Лариса все еще ничего не понимала.

Намеки становились более конкретными и уже звучали как предложения – ведь в этом нет ничего плохого, это обычная практика… это благоприятно скажется на нашей сексуальной жизни, и даже – так и спасают брак. Намек на спасение брака Ларису напугал.

А Кирилл все не отставал, будто на что-то решившись, и довольно злобно, словно заранее настроившись на отпор и злую обиду, сказал, что этого хотят все. Того, что он ей предлагает. Но прозвучало это не как предложение или уговор, а как требование и угроза.

И, наконец, он прямо высказался, что это для него важно, необходимо, он этого хочет и требует, и имеет право. И если она не заметила, что давно неинтересна ему, то он ей об этом говорит. И он найдет, с кем разделить свои фантазии.

Это лишь сначала казалось – ужас, кошмар, все кончено. Это только первой реакцией были возмущение и злость – нет, ни за что, никогда, уйду! И тут же мгновенно пришла мысль: куда?

Лариса никогда долго не сердилась, не обижалась – она была очень здравая женщина. К тому же, когда человека долго уговаривают и в чем-то убеждают, все понемногу меняется, и то, что вчера казалось невозможным, незаметно становится приемлемым – а что, если в этом и правда нет ничего страшного?

Она обязана идти ему навстречу… разве не долг жены доставлять удовольствие своему мужу? Да и, в конце концов, ответственность за все это несет он.

Она прочитала большую красиво изданную книгу о сексуальном поведении. О том, чего хотел от нее Кирилл, в книге было написано всего несколько слов в разделе «Сексуальные фантазии». С одной стороны, мягко и неопределенно журили подобные склонности, но с другой – не называли извращениями или болезнью, а, в общем, просто намекали, что существует множество вариантов половой жизни. И каждый вправе выбирать то, что ему по вкусу.

Почему человек хочет этого, поинтересовалась у книги Лариса. Ответ был такой: это желание подтвердить свою ценность в сравнении с другими партнерами, или просто эротический допинг, или потребность воображения. То есть, проще говоря, за восемь лет Лариса ему надоела – такой вот научный ответ.

Лариса умела спрятать неприятное в дальний уголок сознания – гораздо удобнее считать, что все в порядке. А Кирилл уже начал злиться, отходить от нее. И она подумала: «Я сделаю то, что он хочет, а дальше – дальше все уже будет хорошо. Я сделаю это, и это будет гарантией того, что у нас все будет в порядке».

Не страшно, это оказалось совсем не страшно и было похоже на все, что происходило в жизни. Например, когда-то давно она думала: «Неужели у меня когда-нибудь будет ребенок?» А потом Мариша родилась, и она не успела подумать: «Ах, не может быть, неужели у меня ребенок?» – уже надо было кормить, пеленать.

Так и тут. Раз, и все, и некогда думать о том, как низко она пала.

Когда она его возненавидела? Пока мучилась, уступить ему или нет, кажется, еще не было никакой ненависти. Когда сделала то, что он просил, была паршиво, но не очень, – как у гинеколога.

Она признавалась ему в несуществующих фантазиях, в несуществующих и реальных изменах, и самое противное было не изменять, а рассказывать. Какие слова найти для описания того, что происходило.

Но одной измены оказалось недостаточно. Ему понадобилась смена партнера, описание разницы. Кирилл требовал подробных рассказов о том, что она чувствовала, описания поведения другого мужчины, и она говорила и говорила. Это было, как если бы он заставил ее пить молоко с пенкой, от которой ее тошнило. И от этой постоянной тошноты она прямо-таки физически чувствовала, как ее изнутри разъедает обида.

Однажды она случайно поставила на столик под любимую полочку зажженную свечку. Полочка загорелась, а Лариса была настолько заворожена огнем, что, замерев, все смотрела и смотрела, как на ее глазах полочка исчезала в пламени. Так и с Кириллом: она была здравая женщина и понимала, что у нее две возможности – остаться чистой, гордой и одинокой или женой Кирилла, женой Кира Крутого… Лариса все-все понимала, но что можно было поделать – как полочка в огне, исчезала, таяла ее внутренняя суть.

Прошло время, и Лариса почти привыкла, смирилась. Кирилл выглядел довольным, благодарным, и все как-то образовалось – даже измены, придуманные и реальные, перестали разъедать душу.

А затем она его возненавидела.

Почему он не обратился к любой другой женщине? В ответе на этот вопрос и крылась причина ее ненависти к нему. Лариса вдруг поняла – ему хотелось, чтобы это делала именно она, несексуальная, не склонная к изменам, скованная, – это было гораздо интересней, чем то же самое с любой чужой женщиной… Именно в том, что она преодолевает свой ужас, свою скованность, и был весь интерес.

Но ненависть – слишком сильное для повседневной жизни чувство, и вслед за ненавистью пришел покой. Она и рассказывать ему стала лучше, так, как он требовал, и вообще отношения сложились очень удобные. Именно тогда Кирилл и дал ей деньги на ресторан, намекнув, что прежде у нее было немного возможностей изменять ему, а при новых, светских обязанностях, появившихся в Ларисиной жизни, у нее будет значительно больше поводов для… для того, что ему в данный момент необходимо. Нормальный обмен.

Вообще-то, Лариса была не сильна в анализе своих, а тем более чужих влечений, но когда дело касается себя самого – начинаешь чувствовать кожей, и Лариса поняла, что восемь лет жизни ничего для Кирилла не значат, и она для него – просто извивающийся червячок на булавке.

– А другая моя кошка – настоящая охотница, – рассказывала Рита. – Она выслеживает, караулит, подкрадется и ка-ак…особенно если колбаска…

– Деточка, мы обязательно поговорим про кошек, но попозже. Нам нужно исключить Ларису из числа подозреваемых.

Рита взглянула на Аврору с облегчением.

– Так вот, если колбаска, то…

– Деточка, про кошек потом, – с едва заметным раздражением прервала ее Аврора. – Что мы с вами имеем? Да, Лариса спрятала пузырек. Да, она находится в отчаянном положении. Да, ее мотив лежит на поверхности. Но все это не причина ее подозревать, потому что у нее не было технической возможности совершения преступления.

– Не было, у нее не было, – радостно согласилась Рита, – и вообще, она не стала бы… она очень хорошо отнеслась к Кате. Пока вы дремали, Лариса подсела к ней, и я еще подумала – какая милая, хочет поддержать девочку. Не думайте, они пили чай у всех на глазах. Лариса предложила, очень громко: выбирай любую чашку, они одинаковые. Все, абсолютно все это слышали.

– Ну что же, нет так нет, – вздохнула Аврора, – лично я только рада.

– Я тоже, – поддержала Аврору Рита. – Лариса очень сильная женщина. Вот вам кажется, что она не переживает, а я случайно увидела, как она выходила из ванной: на ней прямо лица не было, такая она была красная и потная, так ей было плохо, ужас просто. Бедная.

Аврора прикрыла глаза и, казалось задремала, пробормотав: «Я не сплю, милочка, говорите…» И Рита продолжила свое повествование.

Когда Лариса с Катей стали пить чай, она, Рита вышла из гостиной на веранду через смежную дверь, и там, на веранде, открыла окно – подышать.

– Но я очень быстро замерзла и… – Рита застенчиво потупилась, – и захотела в туалет.

Она подергала ручку двери в ванную и только повернулась, чтобы уйти, как дверь открылась, и на пороге появилась Лариса. Она была очень красная и на лбу у нее были капельки пота. На Ритин вопрос, не нужна ли помощь, Лариса обессиленно пробормотала, что, мол, все в порядке.

Не открывая глаз, Аврора произнесла:

– А когда вы зашли в ванную… простите меня, дорогая, за пренебрежение правилами приличия, но… не витал ли случайно в ванной запах… э-э… рвоты?

– Неловко говорить про такое… Да, кажется, а что? Такое бывает от нервного напряжения. Лариса держалась-держалась, а потом…

– Нам с вами надо проанализировать все факты, все самые крошечные фактики… Важные факты отложим в одну сторону, а ненужные отложим в другую. Какая-нибудь пустяковая деталь на наших глазах вдруг может вырасти до размеров… до размеров Игоря! Он ведь у нас довольно-таки корпулентный мужчина, – устало продолжила Аврора.

Рита непонимающе уставилась на нее, но переспрашивать не решилась.

– Сколько чашек было на подносе?! – внезапно громко спросила Аврора. Так обычно рассказывают детские страшилки про черную руку: начинают монотонным голосом, а затем вдруг почти кричат что-то вроде: «Отдай мое сердце!»

– Две, – вздрогнув от неожиданности, мгновенно ответила Рита.

– Да, – грустно сказала Аврора, – на самом деле не так все безоблачно. Лариса громко сказала: «Выбирай любую чашку, они одинаковые», – специально очень громко, чтобы все могли ее услышать. Понимаете?

Рита кивнула:

– Конечно, понимаю. Если завариваешь чай, то спрашиваешь – кто любит покрепче, а кто послабее. А Лариса, наверное, заварила пакетики, поэтому чашки были одинаковые.

Аврора взглянула на свою конфидентку со скромным снисхождением истинного умственного превосходства. Совсем как Шерлок Холмс смотрел на доктора Ватсона, Пуаро – на Гастингса, мисс Марпл – на недалекую деревенскую кумушку, Ниро Вульф – на Арчи Гудвина и т. д.

Рита опять кивнула:

– Теперь наконец понимаю. Лариса хотела, чтобы все узнали, что ни в одной чашке нет яда?

– Вам надо отдохнуть, деточка! – не выдержав подобной тупости, с досадой проговорила Аврора. – Существуют две причины, по которым она могла это сказать: первая причина – в одной из чашек был яд…

Рита прижала руки к лицу и скривилась – нет, не может быть, неужели?!

– А вторая причина? – боязливо задала она вопрос.

– Вторую я забыла, – отмахнулась Аврора и четко произнесла: – Лариса… на кухне… налила яд… в одну чашку. Но она же не знала, какую именно чашку возьмет Катя, поэтому, выпив свой чай, Лариса на всякий случай (вдруг ей достался отравленный!) пошла в ванную и вызвала у себя рвоту, чтобы удалить из организма яд.

– Теперь ясно, – прошептала Рита. – Нет-нет… Не может быть…

– А я никого и не обвиняю, – печально отозвалась Аврора. – Я всего лишь говорю, что у Ларисы были и мотив, и возможность. Но вполне вероятно, что все это ваши домыслы. Доказательств у вас нет.

Рита в ужасе смотрела на свою собеседницу. Ей послышалось, или Аврора действительно сказала «ваши домыслы» и «у вас нет»? Переспросить она побоялась.

Беседа тринадцатая

– А не кажется ли тебе странным, что Аврора всегда присутствует при всех важных разговорах? И что в этих разговорах все на что-то намекают? – спросила я.

– А как же иначе она сможет раскрыть преступление? В детективах всегда так: сыщик всегда оказывается в нужное время в нужном месте, чтобы остальные персонажи намекнули сыщику, где собака зарыта. Условность, понимаешь? Требование жанра. – Ольга задумалась и недовольно добавила: – Ты не забыла, что кто-то рылся в кабинете? И оставил там улики? Например, кто-то пошел в кабинет и упал, сломал ногу и лежал беспомощный. Вот тебе и улика – все пришли, а он там лежит.

ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ

Таня

Аврора потянула носом. Хм… запах свежемолотого кофе! Словно бусинка, которую нанизали на ниточку, она пошла на чудный запах, и он привел ее на веранду. На веранде было почти темно, она освещалась только светом от фонаря за окном.

На небольшом диванчике, подавшись друг к другу и подперев руками щеки, сидели двое: Таня и Рита. Они только что пили кофе. Аврора с сожалением взглянула на стоявшие на угловом столике кофейник и две маленькие чашечки – из чужой чашки пить негигиенично, а ей хотелось кофе прямо сейчас, немедленно.

Таня что-то тихо рассказывала Рите, и Аврора скромно остановилась в дверях – подождать, пока ее позовут присоединиться. Заметив ее, Таня приглашающим жестом показала на кресло рядом с собой и, повысив голос, продолжила свой рассказ:

– Да, Кирилл был такой возвышенный, такой романтичный… целовал мне пальчики… наша любовь была нежной и одновременно терпкой…

– Репкой? – не расслышав, спросила Аврора.

– Терпкой. Терпкой была наша любовь, понимаете? – недовольно ответила Таня. – Терпкая и одновременно нежная, что тут непонятного?

– Я понимаю, – поспешила успокоить ее Аврора.

Таня поднялась и потянулась, красиво изогнувшись и почти по-балетному отставив ногу. Взяла с дивана тетрадку в зеленом переплете, на которой она, видимо, сидела, открыла на середине и принялась ходить из угла в угол, что-то бормоча себе под нос. А Аврора крепилась-крепилась и, решив, что в такую «ночь длинных ножей» можно и пренебречь правилами гигиены, налила себе кофе в ее чашечку.

– Это я роль учу, – оторвавшись от тетрадки, наконец пояснила Таня.

На веранду заглянула Кирочка – просунула в дверь аккуратную, волосок к волоску, головку, быстро окинула всех взглядом и, услышав последние слова матери, нервно дернув носиком, исчезла.

Походив с тетрадкой еще несколько минут, Таня уселась между Ритой и Авророй и сообщила, что была Кириллу самым близким человеком. И то, что они с Кириллом якобы увиделись сегодня впервые после многолетнего перерыва, – это просто ерунда.

– Легенда, сказка, ложь! Для Ларисы. Хотя Лариса была Кириллу абсолютно чужим человеком. Абсолютно!

– Но ведь в ваших отношениях с Кириллом был такой большой перерыв… – осторожно напомнила Рита.

– Никакого перерыва не было. Мы с Кириллом всю жизнь любили друг друга… Кирилл всегда приходил ко мне от Ларисы с печатью страданий на лице, – высокопарно проговорила Таня. – А на Ларисе он женился из мести. Он просто объявил войну своим чувствам ко мне.

Рита сочувственно кивнула. «Да она просто создана быть чужой жилеткой!» – сердито подумала Аврора.

– За всю жизнь Кирилл столько раз написал мне «люблю», что я могла бы выложить его письмами дорогу… вот… – Таня вытащила из-за Аврориной спины свою сумочку, вынула из нее бумажный комок и принялась тщательно разглаживать на коленях какие-то записочки.

– Но это же не его почерк, не Кирилла, – вырвалось у Риты, и она тут же смутилась: – Ох, простите…

– Это мои ответы ему, – вздохнула Таня. Ну не глупышка ли? Ведь врет, все врет…. Танин рассказ лился, как тоненькая струйка, нежно, переливчато:

– Кирилла никто не понимал, кроме меня… У него была тончайшая психическая структура… Он был такой талантливый, у него был открытый канал, которым он улавливал волны никому не ведомого мира, и в жизни он часто находился в пограничном состоянии между тем и этим миром…

На этих словах Аврора вздремнула.

– Я всегда была с ним… Любовь с Кириллом была нежная, воздушная… – вдохновенно сочиняла Таня.

– Вы были любовниками? Я имею в виду не в том, а в этом мире, – встряхнувшись, Аврора для убедительности поочередно ткнула пальцем в диван, кресло и столик.

– Да, были, в другом измерении… Только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвется нить…. И никакого секса. Ему это было не нужно, он выше этого.

«Ну не дурочка ли?..» – и Аврора опять задремала, а Таня продолжала свой рассказ:

– …Кирилл был такой, знаете… «мальчик резвый, кудрявый, влюбленный», его очень девочки любили, становились от него как чокнутые. А он меня единственную любил, но свои чувства ко мне скрывал… Любовь у нас была бурная, но… это была моя любовь, а Кирилл был как статист, понимаете?.. Это я глотала снежинки в снегопад, это на меня падали звезды… Я нашу любовь сама создавала, как пчела производит мед. А Кирилл – он ненадежный, уклончивый, как кукла, которую надевают на руку: пошевелишь пальцами – кукла любит… А если недоглядишь, кукла раскланялась – и ее нет… У него еще кто-то был, кроме меня. Ему так было интереснее всего – сказать, что едет к одной, а поехать к другой… А на самом деле для него мама была главной. Кира была удивительная!..И она хотела владеть своим сыном безраздельно. И мной, своей Таней, тоже… Наша любовь была для нее тайной… Однажды мы вместе пришли – так она с нами не разговаривала, ей невыносима была мысль, что у нас есть что-то свое. Знаете, как я Кирилла вижу: вот он будто катается на карусели, сидит на лошадке и грустит… Проезжает мимо кого-нибудь и натянуто так улыбается, машет рукой. А сам только и мечтает слезть с карусели и приникнуть к маме…

Вежливая Рита все кивала и кивала головой.

– Теперь справедливость восторжествует! Его дочь получит наследство от своего отца, – задумчиво произнесла Таня, – это знак судьбы. Ведь мы с Кириллом связаны навеки… теплым ветром, звездным небом…

– Да, у Кати теперь начнется совсем другая жизнь, – подтвердила Рита, явно не желая обсуждать теплый ветер и звездное небо.

– При чем тут Катя? – удивилась Таня. – Наследство получит его единственная любимая дочь, наша дочь, Кирочка. Вы знаете, ведь он не хотел, чтобы Кирочка знакомилась с Маришей. Он говорил, пусть его дочь думает, что она единственная.

При слове «наследство» Аврора оживилась. Похоже, тут не одна девочка-наследница и даже не две…

– Но разве Кирочка по закону дочь Кирилла? – спросила она.

Таня устало прикрыла глаза.

– Ах, это драма моей жизни… Но люди, живущие чувством, имеют право на ошибку, на трагическую ошибку… Вот только не нужно клевать труп нашей любви… А кстати, вы не знаете, где делают генетическую экспертизу?.. – открыв глаза, томно произнесла Таня.

Казалось, в ней что-то в мгновение ока переменилось: опустившиеся уголки узких губ, выражение торжествующей хитрости в глазах, злые морщинки. Но уже спустя секунду Таня опять была ангелом или, по крайней мере, бывшим ангелом.

На этом разговор о любви и наследстве закончился, и Таня стала рассказывать о том, что ее жизнь вот-вот изменится – ей дали главную роль в спектакле, которому заранее предрекают большой успех.

– Это будет событие! Самое важное событие в моей жизни! Я всю жизнь мечтала сыграть Нину Заречную, – воскликнула она, – я же прежде всего актриса! Понимаете, я – актриса…

– Я чайка! – нечаянно вырвалось у Авроры, и она смутилась. Но Таня ничуть не обиделась, а с энтузиазмом повторила:

– Я актриса… Я чайка!.. Нет, я актриса…

Когда Таня отправилась на кухню принести еще по чашечке кофе, Аврора сказала:

– Какое у нее богатое воображение! Мне еще не приходилось встречать таких… м-м-м… легковозбудимых женщин, которые сами верят в свои небылицы!

* * *

Таня приехала из города Горького, где на дипломном спектакле театрального училища ее заметил известный питерский режиссер, Мастер. Мастер сказал «трогательная девочка», и это был ее звездный час.

Мастер взял Таню в Ленинград, на последний курс – доучиваться, и это поначалу показалось ей еще одним звездным часом.

Дома у Тани всегда была своя крыша над головой, хоть и комнатка в коммуналке с мамой, но своя, а тут свою крышу нужно было искать, снимать, платить… В общаге все было противное и чужое, в незнакомом городе тоже все было чужое, и Таня сама себе стала казаться неродной.

До встречи с Ракитиными она постоянно болела, и все какими-то неожиданными болезнями: то у нее мононуклеоз, болезнь студентов, а то вдруг дизентерия, болезнь грязных рук, хотя она всегда мыла руки после туалета (если Таня вообще ходила в туалет, будучи совершенно неземным созданием). Это чужой город напал на нее болезнями! Но только она прибилась к Кире, как болеть перестала, как будто наконец получила право здесь, в Питере, находиться.

– Таня очень способная девочка, – говорила Кира.

Таня, и правда, была способная девочка. Утонченная натура, расшатанные нервы, глаза такие, словно откуда-то она уже знала, как любят, страдают, хотя у нее еще и личного опыта не было.

Но что-то не случилось, хотя и талант был, и обязательный дамский театральный набор (утонченная натура, нервы и др.).

– Таня по своей психофизике героиня, – любила повторять Кира.

* * *

В театре у Тани все не складывалось. Почему у одной складывается, а у другой нет? Неужели все дело только в везении?..

Таня попала в хороший театр, хороший, но особенный. Там все были будто не актеры и актрисы, а одна сбитая артель, «братцы». Для героини в артели места не предусматривалось. Но Таня была героиня и вела себя как героиня в образе, но в данных предлагаемых обстоятельствах образ «не катил».

Она разрыдалась на первой же репетиции. Обиделась, ушла, закрылась в туалете. Никто не приходил за ней, и Таня посидела-посидела и сама вернулась в зал.

– У тебя что, расстройство желудка? – спросили ее.

На следующий день опять беда – радио в гримерке мешает настроиться перед репетицией.

– Мой организм как скрипка, я должна себя настроить, – объяснила Таня и выдернула штепсель.

– Скрипка, откуда это у тебя повадки примадонны? – поинтересовались «братцы»-актрисы.

Таня разрыдалась, обиделась, ушла.

– Крыша у тебя некрепкая, – сказали ей вслед «братцы»-актрисы.

Надо же, крыша некрепкая… а Кира говорила: «Чтобы три часа на сцене карячиться, надо быть здоровой, как скотина». Интересно, у скотины крепкая крыша?..

Актеры во время спектаклей прикалывались – кто неожиданную бороду наклеит, кто нос, и все смеялись, а Таня никогда.

– Я актриса, – говорила она.

– А мы так себе, бухгалтера, нам просто дали поиграть!

«Братцы» смеялись и говорили: «У этой таланта на грош, а актерства на рубль».

* * *

– Женских ролей в репертуаре в три раза меньше, чем актрис, роли можно ждать годами. Привыкай, присматривайся, думай, – говорила Кира.

Таня болталась в массовке, и никакой, даже самой завалящей ролишки, ей не светило, но учиться и думать не хотелось, а хотелось играть.

Таня уже почти не появлялась в общежитии. Утром три часа шла репетиция, после которой можно было прикорнуть тут же, в театре, на диванчике. Она же никому не мешала! А потом, вечером, болтовня в курилке, грим, костюм, после спектакля режиссер оставляет на замечания. А ночевать приезжала домой, то есть к Кире.

– Наконец-то мне повезло – Беляева заболела! У меня срочный ввод на роль Агаты (пьеса была из иностранной жизни), на два спектакля всего, но все же… Кира, ты со мной поработаешь? – сказала однажды вечером Таня. Они с Кирой уже на «ты» перешли. – И вы, Б. А., ну пожалуйста…

Всю ночь репетировали. Кира ее хвалила.

Ввод на одну из главных ролей – дело для любого актера трудное, но у нее, кажется, получилось. Из театра, с репетиции, Таня пришла тихая от невыносимого счастья: режиссер ее похвалил, погладил по голове. А в перерыве он ел бутерброды и предложил ей, и это было счастье. Бутерброд был с докторской колбасой.

Режиссер позвонил вечером, беседовал с Б. А., затем с Таней. Таня после этого телефонного разговора поцеловала трубку.

На туалетной бумаге написала: «Я – исполнительница роли Агаты. Кто же исполнительница роли Агаты? Актриса Беляева? Нет! Я! Я.Я.Я».