Текст книги "Я ничего не должна тебе, мама, или Две капли голубой крови. Автобиографическая проза"

Мой внутренний мир к пятнадцати годам

К пятнадцати годам мой внутренний мир составляла гремучая смесь из противоречий. Я видела, что я красива, но при этом была абсолютно не уверена в себе. Я имела очень высокие требования к будущему избраннику, но при этом считала, как учила меня мама, что «полюби меня черненькую, а беленькой меня любой полюбит». Я была очень начитанна, по примеру мамы разговаривала цитатами философов и писателей, как говорили, талантливо играла на фортепиано и прилично пела, но при этом была малообразованна в классическом понимании, так как большая часть школьной программы была мною, как говорится, прослушана. Я выросла в болезненно независимую и внешне абсолютно уверенную в себе пробивную девушку, готовую отстаивать себя и свои взгляды не только словом, но и силой, и при этом страшного паникера внутри, у которого любой мало-мальский промах вызывал панику и ощущение конца света, без какого-либо преувеличения. Описать насколько мое мировосприятие отличалось от взглядов на мир той же сестры, можно одним из примеров. Когда мне было семнадцать лет, а сестре, соответственно, пятнадцать, у меня произошла какая-то личная трагедия, именно так я это воспринимала. Я стояла и плакала у окна. Сестра подошла ко мне и сделала попытку со мной заговорить. В ответ я только огрызнулась, что, мол, какое ей дело, ей все равно наплевать. А в этот период нашей жизни мы были не особенно с ней близки из-за того, что я считала ее маленькой, фактически, как я сейчас понимаю, я относилась к ней, как к своему ребенку, а она уже активно бунтовала. Тем более что мама давала ей абсолютную свободу, а я всего лишь старшая сестра, которая пыталась ее контролировать и воспитывать. Поэтому обычно на этом моем ответе все и заканчивалось, но в этот раз сестра сделала еще одну попытку. Она стала говорить мне теплые слова и что действительно хочет мне помочь, но если я ей ничего не расскажу, то как она узнает, чем? Я помню, как мне было это приятно услышать, и начала рассказывать. И вот я все рассказала, а она стоит и не проявляет никакой реакции. Просто никакой.

Я раздражено спрашиваю:

– Ну и зачем ты говорила, что готова меня поддержать?

Сестра недоуменно и искренне спрашивает:

– А что, это все? Это вот из-за этого ты так плачешь?

Я истерично отвечаю:

– А что, мало?

И сестра мне потерянным голосом отвечает:

– Знаешь, Лена, прости, конечно, но я не то, чтобы плакать, я бы вообще этого не заметила.

У меня от ее слов будто что-то лопнуло в груди. Я должна сказать, что и сейчас восприятие описанных мною событий, в которых она тоже участвовала, отличается от моего более мягким. Но мы понимаем, что ее жизнь и отношение к ней в семье также отличались от моей жизни и отношения мамы ко мне. Например, из нашего посещения поликлиники босиком с синими ногами она помнит только, как мы толкались в автобусе и как бегали босиком по лужам. То есть она помнит, что мы были босиком и одни, но она не переживала, как мы доедем, что мы объясним в регистратуре, почему мы одни, как оценит нашу поездку мама. Поэтому в ее воспоминаниях осталась только приятная часть этого путешествия.

Так вот, к пятнадцати годам я была девушкой, мечтающей о вечной и светлой любви, но непременно приправленной страстями и страданиями, как в книгах, которые я во множестве прочитала.

С подачи мамы моя голова была напичкана философскими и религиозными книгами разной направленности (Гете, Гессе, Блаватская, Платон, Аристотель, Даниил Андреев, Косидовский…) без должного наставления и пояснения их содержания, была забита мыслями о смысле жизни и бренности существования. Надо сказать, что сестра начала читать книги только ближе к тридцати годам и читает, не останавливаясь, их до сих пор. А до семнадцати лет я читала ей вслух, и мама к ней не приставала с философией.

Я была абсолютно готова к самоубийству не из-за несчастной любви, не из-за какого-то другого горя, а просто потому, что все равно когда-то умирать, уверенная в том, что я никому не нужна. И не сделала этого только потому, что судьба вовремя послала мне дочь. Именно чувство ответственности перед ней удержало меня от этого страшного поступка. Я всегда хотела, чтоб у дочери жизнь была лучше моей, это служило для меня основным двигающим моментом долгие и долгие годы.

Я не умела выстраивать отношений с противоположным полом, я четко знала, что все мужики «козлы».

Подругам я всегда говорила:

– Если мне не понравится замужем, то разведусь, делов-то… Моя мама вырастила же нас одна, и ничего, никто не умер!

Это совсем не означало того, что я хотела бы остаться одна, просто я заранее себя к этому готовила. Когда кто-то подходил ко мне познакомиться, я с вызовом начинала разговор с насмешки или с хамства. Хорошо, что мне почти никогда не отвечали соответствующе, но, естественно, от меня шарахались. Я была уверена, что замуж надо выходить не раньше двадцати пяти лет. У меня были планы на институт, я играла в ансамбле в молодежной группе, занималась музыкой.

Надо сказать, что единственным советом, который мама давала относительно отношений с возможными женихами, это не говорить о проблемах с кровью. Иначе, как уверяла она, никто на нас не женится. Но я говорила, я не могла скрывать, помятуя о том, какие претензии предъявляла за подобный обман наша мама к родителям отца и к нему самому.

Вот с такими тараканами в голове я подошла к пятнадцатилетнему возрасту.

Мой парень

Друзей или поклонников из ровесников у меня не было. Мне было с ними неинтересно. Они не привлекали меня.

Я познакомилась со своим будущим мужем, когда мне не было еще и шестнадцати, а ему на тот момент исполнилось двадцать три года. Он был из простой семьи, я его не любила. Но мне льстило и придавало уверенности, что за мной ухаживает взрослый парень, гроза района. Я же чувствовала над ним свое превосходство, я была уверенна в том, что такой парень меня точно не бросит. А этого я боялась больше всего на свете, хотя и твердо знала, что переживу, имея перед глазами пример матери.

В этот же период за мной ухаживал двадцатипятилетний красавец из органов. Молодой и подающий надежды офицер. Жили мы друг от друга далеко, да к тому же он работал, в отличие от моего будущего мужа, который после возвращения из армии учился в ПТУ (профессионально-техническое училище) где-то в нашем же районе. Поэтому с ним встречаться мы могли только по воскресеньям. Он приглашал меня гулять не по району и подъездам, а по кафе в центре города и в театры. Он мне по-настоящему нравился. Держался он от меня на расстоянии и не брал даже за руку. Он говорил мне, что готов ждать моего совершеннолетия, если я дам ему обещание выйти за него замуж. Казалось бы, что еще нужно? Я поделилась этим с мамой, на что она мне как-то брезгливо сказала, что, мол, держи карман шире, что он будет тебя ждать, днем он с тобой за ручку держиться, а вечером по бабам яйца чесать пойдет. Я очень расстроилась. Я и так чувствовала себя с ним не очень уверенно. Я видела, что он красив, умен и при деньгах, на него заглядываются девушки.

– Зачем я ему? – думала я.

Когда мы заходили в редкие в то время кафе, свободных мест обычно в них не было, но он доставал корочку, и официанты становились как шелковые, сразу находились и места, и все остальное. Меня от этого немного коробило, и потому, что я болезненно относилась к унижению достоинства, в принципе, и так как моя мама воспитала меня в стойком отвращении к служителям КГБ (Комитет государственной безопасности) еще сталинской эпохи. С ним я чувствовала себя маленькой, глупой и зависимой девочкой. И от этой неуверенности в себе я постепенно перестала с ним встречаться.

Еще был молодой студент, будущий музыкант, который занимался со мной на фортепиано, он был студентом моего основного преподавателя по музыке. Ему было двадцать шесть. Он тоже вел себя крайне корректно. Но про него мама сказала, что зачем тебе нужен лимитчик, так как жил он в общежитии института.

– Конечно, – сказала она, – ему понравится такая красотка, да еще с маминой квартирой.

И она поговорила с моей учительницей, чтоб его отстранили от занятий со мной. Если убрать вопрос с квартирой, наверное, с точки зрения мамы она все-таки поступила в данном случае верно.

В отличие от сестры я не умела «работать на два или три фронта», я чувствовала себя обязанной, несмотря на абсолютно платонические на тот момент отношения, ведь верность – это так романтично, любить портрет женщины годами и падать в обмороки при одном только ее взгляде, как описывалось в моих любимых книгах, теоретически я понимала, что имею право сделать свой выбор между тремя кандидатами, но практически я не могла этого реализовать.

А мой будущий муж жил, в отличие от остальных, близко и мог встретить меня со школы, проводить в школу и так далее, то есть все время быть у меня перед глазами, что само по себе являлось для меня немым укором и накладывало на меня ответственность за его судьбу. В общении с будущим мужем я всячески показывала свое превосходство. Я могла его при друзьях назвать дураком, идиотом, дать пощечину. Он терпел. Замуж я за него не собиралась, но я знала, что он меня любит и не бросит.

И вот его увидела моя мама. Ее красавица и умница дочка встречается, как она говорила, «с быдлом»?! Уверенная в неотразимости собственных аргументов, она позвала его на балкон покурить, где провела внушение на предмет последствий возможности близких отношений, пообещав все, вплоть до «посадки» в тюрьму; мама считала, что этого будет достаточно. Еще, посчитав, что его фамилия похожа на еврейскую, мама настояла, чтобы я проверила паспорт его отца. Что мне и пришлось по-тихому сделать. В то время в паспортах указывали национальность, в паспорте отца моего парня значилось, что он русский. Это смягчило мою маму.

Через какое-то время я решилась все таки его бросить. Мы расстались, и он тихо начал пить. Не знаю почему, но я почувствовала такую ответственность перед ним, которая мне и жить спокойно не давала. Я вспоминала отца, ведь именно за пьянство я его так ненавидела. Именно за то, что он начал пить (и только из-за этого, как мне тогда казалось), отец бросил нас и маму. Все вокруг говорили, что парень запил из-за меня. И, видимо, сопьется, если так пойдет дальше. Я не выдержала давления совести и людей, плюс, в отличие от двух своих соперников, он не стремился к платоническим отношениям, и мы помирились. Слава богу и по сей день мой первый муж так и не спился.

Потом я забеременела. А еще не закончен и десятый класс. Я скрываю это и хожу на подготовительные курсы в институт. Денег на аборт нет, да к тому же я еще и несовершеннолетняя. Мы покупаем какие-то уколы, колим их у него дома, пытаясь вызвать выкидыш. Не выходит. В итоге, когда деньги нашлись, едем к врачу, но уже поздно, три месяца истекли. Вывод звучит как приговор. Ну что ж, надо говорить маме.

Беременность, свадьба, развод

О беременности я решилась сначала сказать сестре. Сестра, как любая девчонка, обрадовалась тайне, пообещала мне всячески помогать.

– А у меня были мысли, но я и подумать боялась, так как очень уж ты правильная, – сказала сестра.

– Почему? С какого перепуга ты могла так подумать? – переспросила я.

– Ну, у тебя появился животик, – начала сестра.

– Нет у меня никакого живота, – огрызнулась я.

– Ну да, вообще нет, но раньше-то он у тебя внутрь проваливался, а сейчас чуть-чуть даже выпирает, – объясняла она.

– Да? – я расстроилась.

И девчонки в классе замучили подкалывать:

– Откуда живот, ты что беременная?!

– Как матери-то сказать? Ужас! Что будет? – и я заплакала.

Сестра меня успокаивала и планировала, куда бы поставить кроватку. Замуж я не хотела.

Утром за завтраком я призналась маме. Это был ад. Мама кричала и плакала. Я и сестра утешали ее. Сейчас сама, будучи матерью взрослой дочери, я понимаю ее шок. Шок был, конечно, у всех, кто меня знал. Девчонки мне говорили, что в своих разговорах «о мальчиках» и «поцелуйчиках» меня даже не упоминали, такая незыблемая была у меня репутация. А в тихом омуте, как известно, черти водятся. Да и сейчас, как мама, я бы, увидев, что дочка встречается и тем более, если встречается со взрослым парнем, поговорила бы с ней о контрацепции, а не пугала бы влюбленного парня тюрьмой. Или надо было «ложиться костьми», по выражению бабушки Зины, между нами. Мама решила, что я сама смогу все урегулировать. Я не смогла. Результат – беременность. Мама на мое признание сказала, что ей нужно подумать, а я «от греха подальше» пошла прогуляться, пока все уляжется.

Придя домой к вечеру, я встретила маму в компании двух ее подруг, они выпивали. Мама позвала меня в комнату, где они сидели, и вальяжно заявила, показывая на меня пальцем:

– Вот посмотрите на нее, нашлялась. – И следующий вопрос ко мне: И чего ты ноги раздвигала? Проституткам и тем платят, а ты забесплатно? Дешевка!

Я расплакалась и убежала на улицу. Меня нашла сестра и уговорила вернуться домой.

На следующий день мама поставила мне условие, что я должна переехать к отцу ребенка. Я растерялась. Мы еще ничего не обсуждали с его родителями, а они деревенские и старых взглядов, да их и дома сейчас нет, они в отпуске. Может надо с ними сначала поговорить? Мама ни с кем и ни о чем разговаривать не хотела. Велела мне собирать сумку и идти жить туда, где «натрахалась». Я стала звонить отцу ребенка. Спасибо ему, что он пришел и забрал меня.

Я ничего не понимала. Если он так не нравится моей матери, зачем она меня к нему отправляет, но выбора не было. Родители жениха меня так и не приняли, в первую очередь из-за того, что я так бесцеремонно заселилась в их квартиру, как они считали. Началась подготовка к свадьбе. Надо было получить разрешение властей, так как я была несовершеннолетняя на тот момент. Я вспоминаю это время как кромешный ад. Я в доме у озлобленных на мое самовольство отца и мачехи моего парня чувствовала себя, мягко говоря, некомфортно. Будущего мужа мои навыки хозяйки вполне устраивали, а вот у его отца были совсем иные требования. В доме нуждались в работящей деревенской дивчине, а не в пианистке, постоянно читающей книги. Слава богу, что муж защищал меня со всех сторон, от своих родителей и от моей мамы. Потому что моя мама, отправив меня к нему жить, ежедневно задавала мне вопросы на тему, ну как мне там с этим быдлом, нравится, еще не тошнит, о такой ли жизни я мечтала, что сегодня делал твой козел и прочее, и прочее…? Родители жениха не могли не чувствовать и не понимать такого отношения моей мамы к ним и к их сыну, и они отвечали мне взаимностью. Была ситуация когда отец жениха крепко выпил, а выпивал он после получки, после аванса… и каждую пятницу, и высказал мне свое недовольство тем, что я, сидя на кухне, читаю книги, которые мне следовало бы закончить читать в школе, тогда было время для книг, а сейчас мой долг заниматься хозяйством и мужем. Я ответила, что книги всегда уместно читать, он мне еще что-то сказал уже более резко и с матерком.

За ответом я в карман не полезла и произнесла:

– Не смейте со мной разговаривать в таком тоне!

И тут мой будущий свекр схватил лежащий на столе кухонный тесак и, обматерив меня, произнес:

– Я еще буду терпеть эту сучку у себя дома?!

И пошел на меня с ножем!.. Я – беременная каким-то чудом увернулась и заперлась в нашей комнате, со страху загородив дверь тяжеленным шкафом. Как я его сдвинула с места, ума сейчас не приложу. Правда, отец мужа, сделав круг по кухоньке, дальше за мной не гнался. Вот в таких условиях мне предстояло жить, конечно, по собственной дурости, но мама об этом знала и не забрала меня.

Родители жениха не были людьми богатыми и хотели сыграть свадьбу, как тогда было заведено у большинства людей – дома, пригласив максимальное количество родственников. Мама сказала, что в этот колхоз не пойдет и кормить всю эту «шоблу» не собирается. Не знаю других подробностей, только в итоге мама сыграла нам хорошую по тем временам свадьбу с ужином в ресторане, подарила мне свое золотое обручальное колечко от последнего брака, платье мне подарила мамина подруга, а туфли дала подружка-одноклассница, машины арендовал муж. Со стороны жениха родственников на свадьбе не было, а жить мне предстояло с ними.

Будучи беременной, я не помню ни одного дня, когда бы мама не довела меня до слез. Но я для себя решила, что раз я вышла замуж и собираюсь родить, то буду жить с человеком до старости. Но мама решила иначе. И после родов она каждый день звонила мне с уговорами уйти от мужа.

– Штамп есть, ребенок законный, – говорила она, – и хватит. Он тебе не пара.

У меня с четырех месяцев беременности уже стояла угроза выкидыша. Где-то в пять месяцев мы расписались, месяц прожили вместе, и я попала на сохранение, где и оставалась до самых родов, около трех месяцев. Из роддома я каждый день звонила маме и мужу. И каждый день разговор из роддома с мамой сводился к моему «козлу», который, как она мне говорила, пьет, гуляет и нашел себе уже с десяток таких Ленок. Эти разговоры да еще нахождение среди чужих людей в общей палате на десять человек не делало мою беременность счастливой. Дочка родилась с варусными стопами, нарушением рефлексов, гипертонусом. Районный врач-невропатолог сказала, что гарантий того, что дочка заговорит и пойдет, у нее нет.

Муж помогал мне по дому и с ребенком, старался выполнить все мои прихоти, конечно, по мере финансовой возможности. А финансовые возможности были крайне ограниченны. Мы жили впроголодь, тем более что это был девяностый год, а продукты тогда и вовсе были по талонам. Я вспомнила полуголодное детство. Я брала яблоко, срезала шкурку и съедала ее, а ребенку терла пюре, себе яблоко я позволить не могла. Я получала в ЖЭКе гуманитарную помощь, и мы распределяли еду на порции, чтобы дотянуть до зарплаты мужа, устроившегося помошником автослесаря.

Мама же в то время руководила «Столом заказов». Это такое подразделение, откуда распределялись дефицитные продукты. Продукты она нам приносила, но деньги брала все до копейки, мотивируя это тем, что не намерена кормить моего «козла». Но меня поражает не вопрос оплаты, действительно, женился, умей сам себя содержать, а то, с каким хамством все это происходило. Муж ездил встречать ее с работы и помогал нести сумки.

Однажды я сняла параллельный телефон и услышала в нем, как мама кроет моего мужа «трехэтажным» матом. Звучало примерно так:

– Ну что, дебил, #мат#, сегодня в шесть, #мат#. И не опаздывай, #мат#.

Я была в шоке. Муж никогда мне ничего не говорил об этом. Потом я спросила у него и оказалось, что это ежедневная процедура. Мама объясняла мне свой поступок тем, что любые способы хороши, лишь бы нас развести.

Мы с мужем и ребенком жили в десятиметровой комнате. Из мебели у нас была кроватка, диван, сервант-секретер и шкаф. Маме казалось, что в комнате неуютно. И она распорядилась переставить мебель.

– В следующий раз, когда я приду, чтоб шкаф стоял там, – заявила она.

Я не хотела перестановки. Мы обсудили это с мужем, его тоже все устраивало. И я решила оставить все, как есть. Я не спала всю ночь перед приходом мамы. И вот она входит и с порога задает вопрос:

– Ну что, переставила, ведь так лучше?

На что я первый раз в жизни сказала ей, что у меня другое мнение, и мы решили оставить все, как есть. На мамином лице пронеслась такая гамма чувств, которую я не берусь описать.

Но ответила она спокойно:

– Хорошо.

Скандал она мне устроила к вечеру по телефону. Основанием для скандала было что-то другое, но разговор как-то сам собой «сполз» к шкафу.

Родился ребенок и встал вопрос прописки. Я и сестра, естественно, были прописаны в двушке у мамы, муж у своих родителей. Ребенка по закону можно прописать или к матери, или к отцу. Мы решили прописывать дочку к отцу, моему мужу, в их двухкомнатную квартиру, в которой были прописаны двое, отец мужа и сам муж. Сходили в ЖЭК, сдали документы. Раздается звонок:

– Ну что с пропиской? – звучит металлический голос мамы на том конце провода.

– Прописываем к отцу, – отвечаю я.

– Ты что? Он будет с тобой разводиться… и отсудит у тебя ребенка. Ты не работаешь. Ты не знаешь этого «козла», – посыпались заявления мамы.

– Мама, мы только поженились, какой суд, о чем ты? Пусть у ребенка хоть будет надежда на жилплощадь, – говорила я.

– Ты можешь быть идиоткой и распоряжаться своей жизнью, как знаешь, а я не позволю отобрать у тебя дочь. Собирайся, иди в ЖЭК, забирай документы, – орала она.

– Я не пойду, – уперлась я.

– Ну, тогда я пойду, – отрезала мама.

– Пожалуйста, – огрызнулась я в полной уверенности, что документы ей никто не выдаст, не положено. И что вы думаете? Через полтора часа мама кидала мне эти документы в лицо, говоря, что она спасла мне ребенка. Что она там устроила, что ей все же выдали документы, я боюсь и представить. Единственно, сразу за ее приходом мне позвонили из паспортного стола и дрожащим не то от злости, не то от расстройства голосом спросили, донесли ли до меня документы.

В девятнадцать лет, когда дочке исполнилось два года и два месяца, я по договоренности с заведующей отдала ее в хороший садик к моей подруге, работавшей воспитателем, в старшую группу к шестилетним детям, а сама пошла на учебу на главного бухгалтера. Так как, открыв газету и посмотрев раздел «Требуются», я увидела, что это самая востребованная профессия. В стране начиналась эпоха «дикого предпринимательства». Для меня сбылись, словно пророчество, слова бабушки, мамы моего отца.

Еще до окончания учебы я начала подрабатывать нулевыми балансами, т.е. я заполняла реквизиты в пустых отчетах для новоявленных бизнесменов. Меня часто обманывали и не платили, но я искала новые заказы вновь и вновь. И через год я уже устроилась к ухажеру подруги моей сестры в небольшую фирму с иностранным капиталом, состоящую из пяти сотрудников. Как только я начала работать, с мужем начались ссоры. Самым главным, как я думаю, стал тот факт, что на первом же постоянном месте работы мой заработок главного бухгалтера, пусть не намного, но был выше, чем у мужа, автослесаря на государственном предприятии. Смешно вспомнить, а ведь тогда это было ровно сто долларов и это было больше, чем у мужа! Ему не нравилось, что водитель подвозит меня домой, не нравилось, что первым по дороге он высаживает шефа, а меня привозит где-то минут на двадцать позже, чем если бы я приехала на метро сама. Это была официальная версия. Довольно быстро отношения стали портится, да я, честно говоря, увидела, что есть и другая жизнь. Мой шеф, например, говорил на пяти языках. А мой муж, к сожалению, и на русском плохо.

Из-за давления матери или сами по себе, но в итоге, прожив около трех лет, мы с мужем «разбежались». Я ушла от мужа. Вернулась я, конечно же, по месту прописки, к своей маме, потому что зарабатывала я тогда «копейки». Да и кто сдаст жилплощадь сопливой «одиночке» с маленьким ребенком?