Текст книги "Возмездие за безумие"

– На картошке пусть сидит, – Витя был очень зол, – И вам всем полезно. А то – фруктики им с базарчика, парное мяско. Не х. р! Научи дочь кашу варить и борщ, а то от неё любой муж сбежит. Корова! Выросла, а ума не набралась. И вторая вон на подходе, не знает, как пакет с молоком открыть, чтобы не пролить половины.

На крики и требования Виктора Галя закрыла дверь в спальню, в которой они ютились с Полин, на ключ, но Юле все-таки потакать не стала: приближались летние распродажи, а там уже не за горой и её день рождения в августе, поэтому ссориться с мужем не хотелось. А посему, в первый же день возвращения в родные пенаты, Юле дали понять, что никто ей особо не рад и места для неё тут больше нет. С мамой на большой кровати теперь спала Полин. А на месте проданной детской кроватки стояло бюро с компьютером. Выставленная за дверь с напутствиями помириться с мужем, Юля оказалась у Ивановых, где задержалась на месяц. В июле Лена и Игорь уехали в Юрмалу. Вера пропадала целыми днями в фирме Игоря на последней производственной практике перед получением диплома. В принципе, Ухова-Киселева могла жить у соседей и дольше, но заскучала. На приглашения подруги выйти в бар или поехать на выходные на дачу к кому-то из её знакомых, Юля отнекивалась: шумные компании она перестала любить давно. А Вера, «тоже мне подруга», вместо того, чтобы оставаться с ней, хандрящей, срывалась, куда наметила. Да и Рома стал всё чаще маячить, названивая и зазывая обратно домой. Нет, наверное, Ромка всё-таки любит её. И папа с мамой любят. И если бы не Полин, то всё было бы в их семье как прежде: Юлечка любимая и единственная. А теперь… Младшую сестру Юля давно уже не просто не любила, она её ненавидела. Вот только скрывать это приходилось тщательно, не дай бог мама о чём-то догадается? Тогда можно и не сомневаться, чью сторону она выберет. Об этом Юля даже думать не желала и только неприятно сморщилась на шум, раздавшийся из кухни.

– Опять эта косолапая что-то уронила, – Юля сузила глаза и, оторвав заусеницу и вздрогнув от боли, посмотрела на Веру. Иванова улыбалась в ответ, даже и не подозревая, какие мысли одолевают подругу относительно младшей сестрёнки. Сама она всегда мечтала иметь сестру или брата:

– Уронила – поднимет. Так что насчёт переезда к нам?

– Да, наверное, перееду. Пусть возятся со своей Полиночкой. Зачем я им? Они меня ни на родины, ни на крестины не звали, – теперь она говорила явно не своими словами и даже не своим тоном. Вера посмотрела на Юлю внимательно, пытаясь понять, откуда подруге были известны слова Сюзанны. Вспомнилось, как в две тысячи первом крестили Полин.

Глава 12. «У ворот Божьего дома стоишь, богохульник»

Игорь, как обещал Виктору, устроил всё для проведения крестин в Свято-Троицком соборе. Крёстными определили обоих супругов Ивановых. Полин решено было крестить в воскресенье двадцать девятого июля, на сороковой день после рождения. В этот день солнце уже встало в знак Льва – символ огненной стихии, и планеты обещали особую жизненную силу, крещённому в этот период. Так совпало. Галя, просвещённая Сюзанной по всем тонкостям обряда, приготовилась к действу со всей ответственностью: выучила наизусть Символ веры, купила себе длинное светлое платье и в тон ему платок и туфли без каблуков, что уже являлось жертвой для её имиджа. На три долгих дня муж был лишён возможности секса и матерных слов. За последним мать, вдохновлённая мечтами о предстоящем для дочери первом важнейшем христианском таинстве, бдила особо. С самого утра перед крещением Галя приняла душ сама и заставила помыться Виктора. Из-за этого чуть не опоздали в церковь, куда было назначено на девять, естественно переругались, но не криком, а шёпотом, а после второпях залезли в широкий джип Иванова и весёлой компанией поехали в храм. Кроме семьи Ивановых на обряд была приглашена Сюзанна. Без неё с некоторых пор не обходилось ни одно мероприятие. Именно она, по приезду Уховых из Барселоны, советовала, какую купить одежду для новорождённой, какую выбирать коляску, чтобы были хорошие рессоры, и даже приволокла ванночку для новорождённой: фиолетово-розовую, силиконовую. Так требовал какой-то физический закон, по которому к малышке во время купания не будут притягиваться отрицательные флюиды, которые пластик пропускает, а фиолетово-розовый силикон – нет.

– Бля! Да откуда эта твоя гадалка-чернушка знает, как воспитывать детей? – вполне разумно удивлялся Виктор советам, ссылаясь на бездетность соседки. Сюзанну Ухов невзлюбил, как Юля, с первого взгляда. Но тут же замолкал, угнетённый шиканьями жены.

– Ты вообще не кощунствовал бы! – Галя говорила о подруге возвышенным тоном и с придыханием, – Ты хоть в курсе, что Полин родилась в день святой Сюзанны? Да-да, девятнадцатое июня – это её день. Так что не говори мне, что это случайность.

Виктор открыл рот от удивления, и спорить не стал, поверил жене на слово. В их семье и вправду в последнее время происходило много непонятного и необъяснимого, словно кто-то колдовал, как им жить и вести себя. За этим «кто-то» Виктор частенько подразумевал соседку со смоляными волосами. Было в Сюзанне что-то от ведьмы, бесовское, непредвиденное и отвергаемое. Женщина словно обладала тайной гипноза, но не такого, при котором спишь и ничего не помнишь, а в состоянии которого безоговорочно следуешь ей. Ухова, как мужчину и человека с более стабильной психикой, убеждения соседки либо смешили, либо сердили. А вот Галя, похоже, совсем помешалась на ведении её по линии судьбы, предложенной новоиспечённой подругой.

– А ну да, бля… Это она тебе мои сперматозоиды в матку засаживала… – грубо ответил Виктор, не заботясь, что его слова жена примет за святотатство. Ошеломлённая материализмом, супруга сделал отторгающий жест:

– Ша! Прокляну! – Глаза Гали горели нездоровым блеском, голос был как у плохой феи в страшной сказке. Так и казалось, что после её ответа грянет гром и засверкают молнии. Виктор оглянулся на окно кухни, он пришёл сюда за квасом; отечественное пиво после Испании казалось кошачьей жижей. На улице светило солнце, очередной летний день перевалил за полдень. Витя покрутил пальцем у виска.

– Галя, тебя тоже надо покрестить. На всякий случай. – Витя сдвинул супругу с пути и спрятался за двери зала, от греха подальше. Свят-свят! Хотя жена и уверяла его, что была крещёной, в этот момент, и особенно проводя параллель с Сюзанной, Ухов засомневался. Впрочем, как человек оптимистичный, закрыв дверь и включив вентилятор, кондиционер был после родов запрещен строжайше, мужчина забыл и про страхи, и про угрозы. В конце концов, пусть делают, что хотят, лишь бы к нему не приставали. Бог даст, окрестят они Полин без приключений. Хоть в связи с Сюзанной, хоть нет.

Кое-как припарковав машину, Ухов и Иванов побежали догонять компанию, беспокойно кружившую по небольшому двору у храма. Начало церемонии немного затягивалось, что позволило женщинам проверить готовность. Наконец, к пришедшим вышел «заказанный» священник. Батюшка Кирилл, худой, со впалыми щеками и остроконечной густой бородой, напоминал скорее царя Додона из мультика о Золотом петушке, чем богослужителя. Для полного сличения не хватало в руках посоха. Увидев духового наставника, пришедшие обменялись усмешками: расшитая шёлковыми нитями, белая ряса смотрелась богато, но из-под неё по-будничному выглядывали джинсы и кроссовки. Это сбивало с ритуального настроя. Но как быть? Не делать же замечания служителю Бога? Виктор отдал в протянутую руку батюшки квитанции об оплате церемонии. Отдельно в конверте – заранее оговоренную сумму за предполагаемое усердие. Конверт священник тут же просунул в карман джинсов.

Глядя на действия батюшки, Сюзанна перекрестилась. Галя – за ней. Потянувшись за духовником гуськом, пришедшие зашли в боковую часовню, пристроенную к собору. Родители девочки встали посреди залы перед купелью и священником, будущие крёстные Игорь и Лена – за ними, скрывая за собой Сюзанну и Веру. При входе в божий дом, монашки у входа заставили женщин покрыть головы платками, мужчин распоясали. Маленький куклёнок, утопающий в пелене, специально купленной для крещения накануне в бутике при Соборе, шевелил ручками и ножками и изредка попискивал. Галя не переставала покачивать дочь. Виктор стоял гордо, с прямой спиной, словно был не в церкви, а на партсобрании. Перед крестинами Игорь и Виктор три дня постились и не пили, как требовал церковный закон. Скупая трёхдневная пища превратила лицо Виктора в обозначенный углами квадрат. Глаза мужчины блестели от нетерпения в ожидании окончания церемонии. Ноздри широко раздувались, вдыхая благовония. Безусловно, в церкви счастливый отец оказался, следуя настояниям жены. Но теперь, стоя перед маленьким иконостасом, вовсю проникся духовностью и был величав от собственной богобоязненности: то и дело крестился и шевелил губами молитвы, повторяя слова батюшки. В согнутой руке на подушечке Виктор держал маленький серебряный крестик с настоящим рубином – подарок от крёстных, навязанный опять же Сюзанной. Лене и Игорю трудно было отказать соседке в участии: драгоценный камень являлся символом зодиакального знака этого месяца.

– Конечно, отдай! – одобрила Лена траты на нательный знак, понимая важность возложенной на Игоря миссии. Деньги, потраченные внепланово и сверх нормы, были предназначены для отпуска в Турции в конце августа. Но, похоже, отдыхать больше этим летом не получится. Теперь, глядя из-за спины на обоих мужчин, Лена тихо вздыхала: вряд ли когда Полин сможет оценить стоимость подаренной вещи. Надетый через несколько мгновений на шею, крестик сразу же станет неотъемлемой частью её гардероба и не будет иметь в глазах девочки никакого значения. «Могли бы обойтись и чем-то попроще», – подумала Иванова, жалея о Турции. Их недавняя поездка в Юрмалу пришлась на холодную неделю, а тело просило тепла.

Слева от Виктора топтался на месте Иванов. Важный, от предоставленной ему роли, Игорь осторожно осматривался по сторонам. В церкви Иванов бывал крайне редко. В Бога верил, но не так, чтобы бить лбом об пол каждый день, а крестился скорее от испуга, чем по убеждениям. Вот и теперь, услышав первые запевные слова священнослужителя, Игорь осенил себя знамением на уровне носа. Батюшка, от внимания которого не ускользнула куцеватость жеста, продолжая распевать и крестить всех большим крестом, дошёл до Игоря и упёрся в него взглядом. Игорь замер, как кролик перед удавом. В висках застучал пульс, дыхание участилось. Внезапно мужчина почувствовал себя нехорошо: показалось, что в часовне душно.

– Осознанно ли готовы вы стать крестным отцом рабе божьей Полине? – голос священника тона не менял, отчего Игорь не сразу понял, что вопрос относится к нему. Вера, стоящая за отцом, подтолкнула его и прошептала:

– Говори «да».

Игорь автоматически повиновался. Священник продолжал смотреть на Игоря, не отрываясь и окладывать себя крестом. Игорь, стараясь быть достойным, послушно повторил такой же широкий жест.

– На благо, – кивнул батюшка, и в глазах его Иванов увидел добродушный блеск. И сразу дышать стало легче. Батюшка отошёл к Лене и задал тот же вопрос. Лена, укутанная огромной тафтовой накидкой, была похожа больше на восточную невесту, чем на крёстную мать, но своё поручительство огласила с готовностью. Ещё через несколько минут орущую девочку окунули в купель. Затем батюшка обмахнул всех святой водой. Новоиспечённым крестным дали по просфорке, осенили крестом трижды, после чего процессия, под пение небольшого церковного хора, несколько раз обошла купель и неожиданно вышла из часовенки. Яркий солнечный свет моментально вернул всех в реальность. Вера, щурясь на солнце, но довольная освобождением от церковного плена, посмотрела на Галю из-под ладони, приставленной ко лбу козырьком.

– Тётя Галя, а почему небесным покровителем Полин назвали Святую Юлию?

– Почему? – мамаша, ещё секунду назад поглощённая крестинами, вдруг округлила глаза, – Юлечка! Доченька! Господи, да как же это мы без неё всё провели?! – Гале вспомнились плач и мольбы старшей дочери, доносящиеся в телефон из Сочи, куда Виктор услал её на теннисный сбор сразу после возвращения из Испании, и она посмотрела на мужа растерянно:

– Витя, а как же Юля?

– А что Юля?

– Она ведь не была на крестинах Полин?

– Так она и на родинах не была.

– В смысле?

– В смысле, что не нужна ей эта муть: таскаться по роддомам да по церквам! – Виктор махнул рукой на собор, уверенно втянул ремень в брюки и хлопнул Иванова по плечу, – Я тоже, если бы не возможность достойно отметить крестины, ни за что не согласился бы на них. Поехали, Игорёха, я заказал столики в «Золотой подкове».

Женщины, все без исключения, посмотрели на Ухова с возмущением.

– Окстись! – приказала Сюзанна, – У ворот божьего дома стоишь, а несёшь такую ахинею, богохульник, – женщина перекрестилась и не оставила соседа в покое до тех пор, пока он не сделал то же самое, – И зачем старшую дочь не позвал ни на родины, ни на крестины? Ответь.

– Да пошла ты! – отвязался от соседки Ухов, уже нимало не беспокоясь сквернословить вблизи святого места

– Неисправимый, – охарактеризовала поведение мужа Галя. Возможно, она сказала бы что-то ещё, но в этот момент запищала Полин, и мать тут же забыла обо всех.

Из ресторана вечером пришлось заказывать такси.

Глава 13. «Ты ещё жизни не видела. Поживи для себя»

Роман Киселёв был воспитанным юношей из хорошей семьи. Его отец, Вадим Николаевич, работал в советские времена заместителем председателя отдела социального обеспечения в горсовете. После прихода к власти демократов, Киселёва старшего оставили в администрации города на знакомой должности: заниматься социальными вопросами. Вадим Киселёв был человеком исполнительным, не скандальным, а главное – огромным трусом. Там, где, другие воровали тысячами, а то и миллионами, внедряя культурные или образовательные проекты, там где пускали налево фонды, отведённые на материнский капитал, призванный решать вопросы семьи и детства, там, где заворачивали на личные счета «свой процент» за и без того сверхдорогое медицинское оборудование, Киселёв старший только вздыхал. Воровать ему не позволяла не столько совесть, сколько неумение делать это. Не было в нём хватки, наглости, умения врать в отчётах и не обливаться при этом потом. Такие люди всегда нужны в любой управленческой структуре. Благодаря таким, любой расхититель мог довести процент порядочности введенного ему подразделения до максимального. Одни считали Вадима Николаевича патриотом, другие – дураком. Но фактом оставалось то, что молчаливый и исполнительный отец Романа пользовался за счёт мэрии всеми благами, положенными работникам этих структур по закону: летним отдыхом на побережье в «своих» санаториях, премиями в каждом квартале, льготным питанием в управленческой столовой, квалифицированным медицинским обеспечением, списыванием расходов на бензин, телефон, компьютер и немалой добавкой на чернила, бумагу, портфели и даже одежду. Этого Киселёву и его супруге Марии Ивановне хватало. А при необходимости всегда был под рукой нужный коллега для решения любой проблемы: от скорого ремонта жилища, до устройства детей на учёбу в ВУЗ и на работу после него. Так городской служащий обеспечивал себе спокойную старость по достижении пенсионного возраста, до которого оставалось менее десяти лет, а семье уверенность в завтрашнем дне. Жили Киселёвы не выделяясь, не прибедняясь, не особо ограничивая себя в необходимом. Детей воспитывали на тех же принципах: не рвать и не зарываться.

У двадцативосьмилетнего Ромы был брат Антон, старше на два года, неженатый и работающий тоже в банке, только в другом. Мария Ивановна, их мать, которой в январе две тысячи тринадцатого исполнилось пятьдесят четыре года, имела диплом бухгалтера, но никаким бюджетом, кроме семейного, после рождения сыновей не занималась. Выглядела она бодрой, упитанной казачкой. Волосы красила уже давно в обычный чёрный цвет, без всяких допустимых оттенков, и укладывала их на голове в косу, заверченную высоким кольцом. Внешне Мария Ивановна походила на Нонну Мордюкову. Даже в манерах Киселёва была схожа со знаменитой актрисой: также зажимала при разговоре верхнюю губу, когда сердилась, сводила густые брови, не тронутые сединой, и всё время стреляла лучистыми глазами. Говорила Мария Ивановна с присущим здесь акцентом, хэкая и шокая. Проблемами семьи могла заниматься двадцать четыре часа в сутки. Мужу потакала во всём, абсолютно подстраивалась под его рабочий график и всегда была готова встретить Вадима горячим обедом, доброй улыбкой и приветливым словом. За всю свою жизнь Антон и Роман ни разу не слышали, чтобы родители ругались или обижались друг на друга. Вместе они никогда не скучали, друг другу не надоедали и в отпуск по отдельности не ездили. Мария Николаевна всегда и всем говорила, что благодарит мужа за ту жизнь, что он ей устроил. Вадим Николаевич трепетно относился к жене и был бесконечно признателен за её постоянную заботу о нём: от поглаженной рубашки до вычитанного квартального рапорта о проделанной работе.

Женитьба Киселёва-младшего в две тысячи шестом году для родителей оказалась несколько неожиданной. Рома с Юлей были знакомы до свадьбы немногим больше года. Когда Ухова поступила на первый курс, они сначала просто виделись в институте, встречались нерегулярно, то в университетской столовой, то в библиотеке. Затем познакомились получше во время какого-то сборища и стали изредка ходить в кино, на концерты, в кафе. Из всей бойкой массы подруг Юля выделялась замкнутостью. Роме она с первого раза показалась неизбалованной: мало чего просила, ещё меньше требовала. На фоне юноши, окружённого любовью родных и пользовавшегося их помощью в любом деле, девушка выглядела сиротой, которой некому доверить свои проблемы. Ухова никогда не приглашала Рому в гости к родителям, стеснялась знакомить его с ними и даже говорила о них мало. Училась Юля плохо, вела себя в компаниях тихо и покорила парня тем, что задавала ему вопросы о здоровье и самочувствии. После дискотеки и позвонит, и пивка на похмелье принести предложит. Заботливая такая была, тихая, ласковая. Никаких ссор по поводу того, что Рома шлялся всю ночь по барам один, не устраивала, сразу объявила, что публичные места – не для неё. Про детей не мечтала. О роскошной жизни понятие имела, но повёрнута на ней не была. Чтобы, скажем, как любая другая на её месте, закинуть вопрос о поездке в Таиланд или покупке дорогого манто на распродаже – никогда. Зато часто рассказывала Роме о том, каким хотела бы иметь своё жильё:

– Я свою квартирку, Рома, таким гнёздышком сделаю – улетать не захочется. Всё-всё продумаю, чтобы муж приходил домой, а его ждали тепло и уют.

Вот так мечтала о будущем Юля Ухова, выражая желание не в конкретных местоимениях, а в обобщённом виде, словно Рому в виду совсем и не имела. И однажды парня, которому надоело выслушивать требования родичей «наконец-то уже повзрослеть», мечты эти покорили. Рома был старше Юли на три года. В двадцать один год он уже заканчивал кредитно-финансовый факультет и подрабатывал в банке, в который потом устроился работать, тогда как Юля училась только на втором курсе. Деньги молодому финансисту платили хорошие, Рома мог иногда баловать подругу. Юлечка с самого детства была хрупкой девушкой с очень нежными чертами лица. Ей шла практически любая купленная вещь, поэтому дарить подарки Роме было легко. А Юле было легко принимать их и потом носить. Причём она делала это без хвастовства, без жеманности, с каким-то словно врождённым умением давать заботиться о себе. В женихе девушка прочувствовала потенциал заботы и внимания; того, чего ей уже давно не хватало со стороны собственной семьи. Поэтому относилась к Роме с признательностью, но без фанатичной благодарности: даёшь – спасибо, так и должно быть. Прямо королевская милость. Киселёва-младшего такая позиция очень устраивала, а возвышенность Юли ему льстила. Другие девчонки были рядом с Юлей обыденными, разбитными, громкоголосыми. В них никак не просматривалось то почти дворянское благородство, с каким носила себя Ухова. Тут уж Галины гены проявлялись вовсю. Понравилась девушка и родителям Ромы. Им Юля тоже показалась той самой романтической тургеневской барышней, каких новая эпоха почти изжила. Трогательность общения девушки с их сыном умиляла старших Киселёвых и внушала надежды на то, что их сын в руках такой женщины не утратит душевность и порядочность. Да и родители Юли, с которыми удалось познакомиться на праздник нового года, показались Киселёвым достаточно порядочными и обеспеченными людьми.

Уховы пригласили Киселёвых к себе первого января. Галя расстаралась со столом, Виктор расщедрился на большой выбор выпивки и соблаговолил отдать свою территорию под накрытый праздничный стол. А так как самого обеденного стола у Уховых не было никогда и в помине, обходились кухонным или журнальным, то пришлось позаимствовать раскладной стол у Сюзанны. Ради такого случая соседка позаимствовала и стулья. А также приняла самое активное участие, советуя с дизайном стола. Приём «важных людей» получился очень радушным. В зале за столом сидели только родители. Рома, Юля и Антон, которого тоже позвали, праздновали на кухне. Полин отправили по случаю с Сюзанной на праздничную ёлку в Театр кукол. Киселёвым понравилась квартира Уховых. Мария Ивановна отметила хорошую планировку. Вадим тут же предложил помощь в ремонте, о котором Виктор завёл разговор: капитальным ремонтом в квартире не занимались с переезда. Поблагодарив новых знакомых за участие, Ухова пригласила всех к накрытому столу. Ели и пили долго и много. Мария Ивановна хвалила салат оливье и сельдь «под шубой». Вадим отметил отличный коньяк. Подвыпив, в разговоре с Виктором отец Ромы осуждал рвачей и казнокрадов эпохи и не раз напомнил, что раньше всё было иначе. Дамы сошлись на любви к ведению хозяйства и в вопросах воспитания детей. Киселёвы ушли от Уховых с убеждением, что лучшей пары желать сыну и нечего. Вот только никто не ожидал, что Рома женится на Юле в этом же году: едва только девушке исполнилось восемнадцать, молодые подали заявление.

Свадьбу праздновали двадцатого сентября, в день рождения Ромы. Естественным для обеих мамаш накануне являлась тревога о случившейся беременности. Но молодые разуверили все страхи родственников, объясняя поспешность своих действий, простым желанием жить вместе и любить друг друга, не опасаясь тех самых нежелательных беременностей и прочего, что может сопровождать отношения влюблённых. Сразу из ресторана молодые поехали в двухкомнатную квартиру Киселёвых-старших, когда-то приобретённую именно для сыновей. Получая от отца ключи, Рома громко поблагодарил родителей за внимание и уверил всех, что долго в квартирантах ходить не будет.

С тех пор прошло почти семь лет. Двадцать второго июня две тысячи тринадцатого года, Рома шёл на работу всё из той же родительской квартиры. Рома шёл на работу из всё той же родительской квартиры. На улице висела серая мгла, схожая с той, что поселилась в душе молодого мужчины уже давно. По правде сказать, Рому давно томило желание развестись с Юлей. Некогда внимательная и вся из себя утончённая, женушка с годами превратилась в ежедневно ноющую попрошайку и плаксу. И регулярность, с какой Юле удавалось выпрашивать у Ромы желаемое, раздражала парня всё больше и больше. Почти детская неспособность супруги перед малейшей проблемой угнетала.

Хотелось, чтобы Юля могла сама решать вопросы с водопроводчиками, продуктами, мытьём полов и стиркой белья. Она же, словно издеваясь, ждала мужа с работы, чтобы все свои обязанности разделить с ним. Борщ варили вместе. Ковры пылесосили сообща. И даже комплект нового постельного белья поехали покупать в «Икею» в выходной, когда Роме хотелось понежиться в кровати подольше. Чем занималась Юля, оставаясь дома целыми днями, для Ромы было загадкой. За годы замужества жена не научилась даже готовить. Суши-бары и рестораны высасывали из молодой пары все те деньги, которые можно было бы экономить для покупки своего жилья. Но уговоры по этому поводу на Юлю не действовали, а замечания расстраивали. На каждый упрёк был свой каприз, и слёзы из Юли лились с такой же лёгкостью, с какой сыпались изо рта Ромы эти самые упрёки. От злости молодой муж часто ругался, даже замахивался на жену. Плачущая женщина вызывала в нём вместо жалости озверение. В диссонансе с собой, Рома пристрастился к спиртному: сначала по пятницам, в конце рабочей недели, затем всё регулярнее. Вспыльчивость и агрессивность проявлялись теперь по возвращении Ромы домой постоянно, и откровенно пугали Юлю и Галю. Виктору про поведение зятя ничего не говорили. Ухов сам был – спичка, и, несмотря на то, что почти никогда не занимался воспитанием девочек, мог убить за них любого, кто поднял бы руку. Своих женщин Ухов, безусловно, любил. Но, как бы не скрывали дочь и мать истинное положение вещей, как бы не злилась Галя на Рому за непонимание того, что: «её Юлечка не может работать, она ведь такая уязвимая и её так легко обидеть», обеим было понятно, что супружеская пара молодых Киселёвых была на грани разрыва. Когда, в две тысячи десятом, Рома поставил вопрос ребром: или ты идёшь работать, или – уходи, Юля предприняла первую попытку развестись. Месяц её проживания у Ивановых показался Роме долгим и тоскливым. За месяц он успел не раз напиться, не раз мотнуть налево и потратить такую уйму денег, что с Юлей им хватило бы на полгода точно. В супружеской квартире без Юли гулял ветер, а в высоких потолках отзывалось эхо. Киселёв-младший пугался этого. Боялся тишины и одиночества. Он так привык к нытью и стонам жены, что даже заскучал по ним. Нет, все-таки ссориться с Юлькой было приятно. Хотя бы потому, что потом так приятно было мириться и дня два-три ворковать друг над другом. Позвонив тогда жене, Рома попросил её вернуться и пообещал, что всё у них отныне будет нормально. Однако нормальных отношений восстановить не удалось. А месяц назад, за три дня перед тем, как Юля упала с табурета, муж выставил её за дверь. Случилось это вечером, после работы. Рома пришёл домой и увидел, что Юля спит. Как можно было спать в восьмом часу? И, если это от усталости, то где же тогда ужин? Почему в квартире кавардак, и по ней бродят какие-то котята? Животных было три. Все они имели жалкий вид: тощие, запуганные, один с вытекшим глазом. На кухне стояли для котят три блюдца с молоком из дорогого родительского чайного сервиза. Увидев ценный фарфор на полу, Рома взревел от ярости. Разбудив жену, он потребовал объяснений. Юля сразу же ударилась в плач, объясняя, что ездила за брошенными котятами, потом мыла их, возила к ветеринару и поэтому очень устала. Завтра девушка собиралась заняться судьбой подкидышей и отвезти их в приёмник для животных. И попросила у мужа две тысячи рублей – на прививки, на такси. Это стало последней каплей: Рома схватил Юлю и выставил за дверь, в чём была. Следом за девушкой последовали и приёмыши. Обливаясь горькими слезами, Юля пришла с котятами к родителям. Виктора в тот вечер долго не было дома. Галя только что вернулась от Сюзанны окрылённая комплиментами по поводу картин, поэтому, безусловно, приняла «бедное дитя» и даже её питомцев, которые составили весёлую компанию Пирату. Пришедшему Виктору про возвращение Юли ничего не сказали, а когда через несколько дней он увидел ночью в коридоре вереницу котят, то сначала подумал, что наступила белая горячка. Но когда животные, пообвыкшиеся за три дня в квартире Уховых, спокойно приблизились, Виктор сообразил, что вряд ли галлюцинации способны материализовываться. Взяв одного из котят, того самого, с вытекшим глазом, Ухов заорал:

– Галя, это шо такое? – На его крик звери попрятались, люди повылезали. Галя, вышедшая из женской спальни полусонная, зашикала и зашипела: Юля, накормленная транквилизаторами после падения в этот день, только уснула:

– Чего ты орёшь? Дай, – котёнок перекочевал в женские руки, – Это Юлькин.

– Откуда «юлькин»? – Виктор держал котёнка в руке как гранату-лимонку – поверх спинки. Галя забрала трофей ласковым жестом.

– От верблюда. На озере в автономии подобрала три дня назад. Хотела пристроить, а его никто не берёт. Видишь же, он инвалид, – Галя нежно подула котёнку в мордочку. Он пискнул и стал жмурить единственный глазик.

– А этих берут? – Виктор оглянулся, но котят в коридоре уже не было. Мужчине стало не по себе; опять подумалось про белую горячку. Но жена разуверила:

– Хорош басить, говорю. Двух мы уже почти определили. Через интернет. Остался только вот этот. Ну и пусть у Пирата в друзьях остаётся. У одного левый глаз не видит, у другого правого нет. А что? – Галя смотрела в мордочку котёнку с прежним умилением, поэтому от очередного вскрика мужа вздрогнула.

– Да ничего! Собрали тут команду Флинтов.

– Чего-о? – в незнакомом имени Ухова заподозрила прямое оскорбление. Кота на всякий случай спрятала за спину.

– Да ничего! Книжки читать нужно. Стивенсона, например.

От нового незнакомого словечка Галя сузила глаза и почти зашипела. Виктор понял, что лучше сбавить тон, проворчал:

– Развели тут кошачий приют. Прямо не дом, а богоугодное заведение.

– Причём тут церковь? – Галя покрутила пальцем у виска и махнула мужу к двери зала, – Иди, проспись. Завтра поговорим.

Почёсывая то пузо, то шею, Ухов вразвалку удалился восвояси. Во сне ему в эту ночь снился то одноглазый кот, то жена в ошейнике, а под утро Витя и вовсе увидел всех своих родных и близких, включая и умерших родителей, в гипсе и на колясках.

– Шобы вечером этого урода в доме не было. Иначе я скину его с девятого этажа, – потребовал Виктор утром у Гали, как компенсацию за моральный ущерб. Не желая обострять и без того непростую ситуацию, Галя обещала подумать куда пристроить животное.

В результате, месяц спустя, всё в тот же пасмурный день двадцать второго июня маленький одноглазик прыгал по женской спальне с былым энтузиазмом, соревнуясь в резвости со старшим товарищем.

– Дай мне его, пожалуйста, – попросила Юля у Веры; девушки всё ещё разговаривали о жизни. В комнату вернулась Полин и принялась расспрашивать соседку о предстоящем отпуске. Вера пока ничего конкретного не планировала, но больше всего хотела бы снова отдыхать на Азове.

– У нас там такая компашка весёлая. Жаль, Юлька, что ты не сможешь с нами поехать. Отвлеклась бы.

– Ты что? Я ведь не пью, не курю и рыбу не очень люблю. Про лошадей вообще молчу. А у тебя кто-то есть?