Текст книги "Возмездие за безумие"

Глава 3. «Детей с ним не крестить»

Виктор Ухов был очень красивым мужчиной двадцати восьми лет. Внешне он сильно походил на знаменитого актёра Георгия Тараторкина: тот же прямой нос, такие же выразительные глаза, слегка удлинённые, широкие, поглощающие взгляд, та же причёска с зачёсом чёлки назад. Вот только овал лица у Виктора казался покрупнее, пошире, с раздавшимися скулами и широким подбородком, характеризующими сильную натуру. Ростом выше среднего, мужчина был прекрасно пропорционально сложен и достаточно мускулист. Покручивая на пальце брелок от новенького «Мерседеса», Ухов едва заметно пристукивал ногой, дожидаясь пока к нему подойдут жена и дочь. – Ты уже насовсем? – защебетала Галя, приблизившись.

– Шо значит насовсем? Я шо из тюрьмы вышел? – Ухов, родом южанин, и проживший тут всю жизнь, разговаривал с местным акцентом. Подставив щёку для поцелуя, не то чтобы небрежно, скорее подарочно, словно он разрешал себя поцеловать, Виктор сунул пиджак Гале, наклонился к коляске и широко заулыбался, – Привет, Мелкая! Ну как ты? – Юля что-то пискнула в ответ, засветилась в улыбке, заколотила ножками по сидению, потянулась вперёд, явно просясь на руки. Виктор вытащил девочку и гордо выпрямился. Кроха тут же вцепилась обеими ручками в гриву темно-каштановых волос отца. – Та не дрейфь, доча, не уроню, – заверил Виктор, отцепив одну ручонку. Вторая осталась в шевелюре, и отцепляться не хотела. Галя засмеялась, радуясь, что у них такая счастливая семья, и покатила коляску с аккуратно уложенным туда пиджаком. Она торопилась рассказать про новое знакомство с Леной и говорила быстро, но приглушённо, так как заметила, что соседка следует за ними к дому. Виктор слушал жену в пол-уха, рассказы о бабских проблемах его вообще мало интересовали, а тем более в плане знакомства с соседями. Вот почему, когда в арке дома, при подходе к подъезду, Иванова всё-таки нагнала их, Ухов посмотрел на женщину оценивающе. Взгляд Виктора лёг на сухие плечи соседки двенадцатикилограммовой гирей, той самой, что стояла под кроватью в спальне для ежеутренней зарядки её собственного мужа.

Лена Иванова была женщиной двадцати пяти лет, но выглядела как совсем неприглядный подросток: аскетического телосложения, высокая, худая и недородная, без таких женских приманок как большая грудь, широкие бёдра или тонкая талия. Длинные, но тощие ноги тоже не привлекали взглядов противоположного пола. А светлые, натурального блонда волосы и могли бы украсить узкое лицо женщины, но причёски не создавали, ибо были наспех схвачены в хвостик. Жидкой массой он падал на шею, открывая её утончённость, почти аристократичность. Такими же тонкими и длинными были пальцы рук и ног, но при этом выказывали не изящность, а скорее тщедушность.

– Добрый, – Виктор разжал челюсть в ответ на приветствие соседки исключительно, чтобы не показаться невежей. «Как таблетка аспирина. К тому же, судя по речи, из столицы», – подумал Ухов про себя и тут же одобрительно посмотрел на жену: яркая кубанка Галя выглядела на фоне соседки не просто выигрышно, а завораживающе. В глазах Виктора проблеснул огонёк, так хорошо известный Галине. Женщина внутренне подтянулась. А ещё поняла, что новая знакомая никогда не станет предметом интереса для Виктора; несмотря на искренний восторг к Галине, Ухов не пренебрегал другими женщинами и при случае мог изменить жене. Супруга об этом даже не догадывалась, и слава богу; будучи по натуре патологически ревнивой, Галина, узнай она о чём-то таком, спокойно могла бы превратить жизнь Виктора в ад. Ухов про это знал и тщательнейшим образом скрывал все свои побочные интрижки. Впрочем, это было не трудно: семьёй Виктор дорожил, поэтому никаких серьёзных романов на стороне не заводил. А мимолётные связи? Они ведь ни к чему не обязывают, правда? Особенно, если подходить к вопросу с умом и без пристрастия.

Осмотрев соседку и оставшись убеждённым в том, что эта безликая, щурящаяся от близорукости селёдка наверняка происхождением «из простых», Ухов вернул Юлю жене и принялся поправлять помятую ребёнком рубашку. С тех пор как Виктор стал компаньоном у одного очень крупного политического руководителя из крайкома партии, отношение Ухова к простому народу менялось со скоростью его капиталонакопления. В начале восемьдесят восьмого года, когда влиятельный «дядька», у которого молодой кандидат наук Ухов ставил на даче баню, предложил ему работать вместе, Виктор смотрел на проблемы народа с сожалением и негодованием. Шла перестройка, страна менялась не к лучшему, экономика рушилась, а с ней катастрофически быстро падал уровень жизни тех самых людей, что составляют основу любого строя – трудящихся. Теперь же, после полутора лет пахоты под прикрытием партийного босса и после десятка задарма приватизированных производственных помещений из разорившихся, Виктор оценивал окружающих исключительно суммой иностранной валюты, которую те имели. То, что новая соседка Лена с коляской и ребёнком вкупе не тянула по прикиду даже на тысячу условных единиц в месяц, стало понятно Ухову сразу. И почти сразу женщина стала неинтересна. Вот почему, когда Иванова радостно воскликнула при приближении со стороны Центральной какого-то громилы, представляя его мужем, Виктор лишь едва прищурил красивые глаза:

– Здорово, Игорь! А я – Виктор. Ты чем по жизни промышляешь?

С некоторых пор Ухов не церемонился, задавая подобные вопросы: общение могло возникнуть только тогда, когда человек представлял для Ухова хоть какой-то интерес. Услышав от огромного Игоря, сильно потеющего в тенниске, мятых льняных брюках и шлёпанцах, о том, что тот юрист при Горсовете, Виктор едва сдержал пренебрежение на лице. «Кадровый сотрудник, сто сорок рэ зарплаты максимум и никаких перспектив», – моментально вырисовалась в голове предпринимателя Ухова виньетка соседа. Кивнув в ответ только одной характеристикой «крупный бизнесмен», Виктор заторопил жену. С соседями расстались наспех, и от этого Галя чувствовала определённую неловкость.

– Ну зачем ты их так обрубил? – упрекнула она мужа, доставая из почтового ящика «Аргументы и факты», – Всё-таки они оба с высшим образованием. – Сама Галя закончила после школы художественный техникум по специальности «живопись», и к институтским дипломам относилась с уважением.

– И шо мне теперь расшаркаться перед ними?.. – Виктор уже пробегал глазами по газете.

– Ну, хотя бы спросил Игоря о чём-то? – в глазах женщины стояла обида; ей муж соседки понравился: высокий, мощный, скрывающий своим торсом жену. А дочь, побежавшая навстречу, которую Игорь сразу же схватил на руки, просто терялась на его фоне.

– Та на кой он мне нужен? Юрист. Детей мне с ним не крестить, – ответил Виктор без всяких угрызений совести по поводу случившегося знакомства.

– Да уж, дутыш, – кивнул на закрывшуюся за соседями тяжёлую подъездную дверь Игорь, – Такой пробурит тебя и не заметит.

Лена, тоже расстроившаяся из-за того, что дружба между её и Галиным мужьями состоится вряд ли, близоруко сфокусировала соседний подъезд и улыбнулась.

– Жаль. Галя – очень милая женщина. А Юлечка у них – просто прелесть. Ты заметил, какие у неё глазки?

Про глазки чужого ребёнка Игорь пробурчал что-то неопределённое, а вот оценку Галине дал самую положительную.

– Такой женщине не Цербер нужен, а … – Иванов вытащил из кармана штанов связку ключей, – Ну, ладно, пошли домой; детей мне с ними не крестить, – и он стал подниматься на крыльцо. Ещё раз оглянувшись на закрытую дверь соседнего подъезда, Лена вздохнула:

– Понятно…

Игоря Лена никогда ни к кому не ревновала; исходила из соображений, что без повода – глупо, а когда есть повод, то уже поздно. Её выдох был вызван не Галиной оценкой Игоря, а неприветливостью Виктора, из-за которой худощавая блондинка ощутила неприятный осадок, словно сама была в чём-то виновата. Новые времена меняли положение и нравы и тоже не в лучшую сторону. И Лена чувствовала это, а потому не просто переживала, а даже расстраивалась. Люди становились расчётливыми и непроницаемыми. Бороться с этим было невозможно. Что огорчало и даже пугало.

Глава 4. «Но тут… такой талант»

Спецполиклиника для ветеранов Великой Отечественной войны находилась сразу за сквериком по улице Октябрьской, параллельной Атаманской. Рома и Галя привезли туда травмированную Юлю на такси. Со времени переезда в новую квартиру семья Уховых была приписана к медицинскому учреждению на минимум услуг за нечто, похожее на годовую абонентскую плату. Виктор, как глава семейства и бывший кандидат технических наук, с самого начала демократизации страны понял, что медицинское обслуживание не может быть одновременно и народным, и бесплатным. Отчего поставил всю семью на учёт в спецполиклинику, согласившись с уточнением главврача, что, в случае чего, обслуживать неконтингентных пациентов будут по специальному тарифу. Теперь вот такое «в случае чего» случилось, и Ухов по телефону одобрил приблизительный бюджет, оглашённый прейскурантом цен за «дополнительные услуги», выданным Гале все тем же главврачом поликлиники. Дочь свою Виктор любил и на здоровье близких экономить не собирался. После необходимого обследования, выполненного за стимулирующие наличные без всяких проволочек, выяснилось, что у девушки перелом лодыжки, травма колена с разрывом крестообразной связки и мениска, ушибы и раны на руках с вывихом обоих запястий и подвывих пятого и шестого шейных позвонков. Когда через час Юлю вывезли на кресле-каталке из процедурного кабинета, гипсовые повязки опоясывали её буквально с головы до ног. Лена и Вера Ивановы, которых вызвали присмотреть за расстроенной Полин, пока Галя и Рома были в поликлинике, от ужаса округлили глаза и синхронно закрыли рты ладонями. Младшая дочь Уховых при виде сестры заплакала. Виктор, вернувшись домой поздно вечером, увидев Юлю в инвалидной коляске, выразился нецензурно.– Не, ну это просто пи. дец! Хороший ты мне, Юля, подарок сделала к дню рождения, – Виктор прошёл к шкафу в зале, вытащил оттуда начатую бутылку водки и налил себе рюмку. Через несколько дней мужчине должно было исполниться пятьдесят два года. Сжав одной рукой область левой грудины, другой Ухов опрокинул спиртное в рот, и, снова матерясь, не стесняясь женщин и детей, дал жестом понять, что все должны покинуть помещение. Лена и Вера поторопились уйти. Галя, закрывая за соседками тяжёлую дверь, стыдливо улыбнулась:

– Вы извините его. Это он от стресса матюкается.

Ругаться матом в стране с момента смены социалистической власти на демократическую стало делом обыденным. Чем это было вызвано? Никто не задавался таким вопросом. Из интеллигентнейшего развитого общественного социализма, при котором брань осуждалась и пресекалась на любом уровне, страну кинули в зародышевый беспринципный капитализм, в котором теперь даже люди высокого государственного положения не считали зазорным ввернуть в разговор скверное словцо даже с высокой трибуны. На примере руководителей страны, народ тоже спустил родной разговорный со всех тормозов. И понёсся по стране мат во всех его формах и видах. Матерились изощрённо, зло, целыми понавыдуманными фразами, даже предложениями, в которых из литературного оставались только союзы и междометия. Матерные фразеологизмы пропагандировали посредством специально изданных словарей, ибо особо изощрённые фразы, заставляли лишь догадываться о том, что бы выданное определение могло означать. Матерились мужчины, женщины, подростки и даже дети. Старики, прожившие всю жизнь в почитании языка, стали тоже ругаться, вторя молодёжи и словно приобщая себя к нормам времени. Бранились все сословия и социальные уровни, опровергая аксиому: «чем хуже уровень жизни, тем ниже уровень интеллекта». Ругались, оправдывая себя мыслью, что если никому не стыдно за тот кошмар, в какой ввергли народ, то почему самому народу должно быть стыдно за слова, какими он характеризовал этот самый кошмар.

Что касалось Виктора, родом он был из семьи преподавателей ВУЗа. И хотя сохранил в себе привычку читать бывший «Правдинский» журнал «Огонёк» с критическими статьями В. Коротича, рыскать по книжным рынкам в поисках «Красного колеса» Солженицына, изданного, но пока не выпущенного в широкую продажу, но при этом полностью утратил стыд и бранился, как последний дворник. Почти двадцать лет в бизнесе наложили неизгладимый отпечаток не только на речь Ухова, но и на внешность: от былой мускулатуры осталась только мощная шея. Возраст преобразил мышцы мужчины, разменявшего пятый десяток, в жир, покрывающий тело и лицо ровным и толстым слоем. Почти неохватное пузо торчало из-под майки, натянутой до самых колен поверх трикотажных просторных шорт. Широкоскулое лицо стало похожим на дыню: по форме и цвету. Глаза смотрели напряжённо, красные прожилки в них свидетельствовали о частом злоупотреблении спиртным. Верхние веки провисли, нижние набухли, сузив проёмы глаз, некогда широких и выразительных, до азиатского разреза.

Услышав, что входная дверь закрылась, Виктор вышел из зала, который уже двенадцать лет как служил ему спальней, кабинетом и приёмной. Глянув на дочерей с мукой, он пошёл на кухню, недовольно выкрикивая на ходу:

– Надо было продолжать заниматься теннисом, тогда бы не ломала себе все сразу. Люди из аварий выходят с наименьшими потерями, а тут – с табуретки свалилась. Рухлядь, бл…

Грубость отца расстроила старшую дочь Уховых не так, как напоминание о теннисе. Услышав упрёк, Юля втянула голову в хомут. Полин прочла в глазах сестры невыдуманный страх. Галя тут же засуетилась на кухне, наливая тарелку окрошки во избежание других обидных слов. Воспоминания о теннисе были неприятны и ей.

История с теннисом началась в 1998 году, когда Юле исполнилось десять лет. С тех пор, как этот игровой вид спорта показал все прелести заработка на примере Анны Курниковой, теннисом на территории развалившегося СССР стали заниматься все, кто мог себе это позволить. Отец, указывая на экран с блондинкой, весящей в свои шестнадцать уже не один миллион долларов, задал дочери прямой и откровенный вопрос:

– Теннисом заниматься хочешь?

Девочка никогда не перечила отцу, а в последнее время особенно: ведь «папа зарабатывал деньги очень тяжёлым трудом», поэтому без улыбки, но кивнула. Виктор тут же сорвался с дивана и поволок ребёнка в теннисную секцию при стадионе «Юг», где сам иногда совершал пробежки. Прикинув на глаз финансовые возможности нового клиента, прикатившего на крутой БМВухе и разодевшего своё чадо сплошь в фирму, тренер согласился взять Юлю в свою группу «на пробу». Но уже через год занятий тот же самый тренер, вкусив прелести дополнительного заработка от занятий, не определенных групповой тарифной сеткой секции, уверял семейство Уховых в исключительных способностях Юлечки к теннису.

– Ах, как она держит удар! – Галя, загипнотизированная посулами тренера, почти рыдала, глядя на дочку, ростом едва выше ракетки.

– А реверс ты видела? Видела? – Виктор чесал едва появившееся пузо и мурлыкал от удовольствия как кот. Трёхдневная щетина, сбритая наспех для общения с теннисным магом, раздражала кожу, и Виктор время от времени досадливо морщился, прикладывая обе ладони к лицу, словно промокая пот. Результатами дочери Ухов был более чем удовлетворён. Правда, людям, разбирающимся в спорте, было видно даже издалека, что Юля едва способна разогнуть колени до ста восьмидесяти, предусмотренных физиологическими нормами, и дышит очень тяжело. Но на корте приветствовалось передвигаться на полусогнутых и выдыхать воздух как при истощении. Первое придавало спортсменке мощность, второе – сексуальность. А первое и второе вместе взятые лихорадили умы, и радостный папаша пожирал свою будущую звездочку спорта глазами, полными обожания.

– А может и мне на это подсесть? – Виктор широко махал рукой, имитируя подачу, но имитируя как-то странно, с замахом гольфиста.

– Можно, – кивал тренер папаше, но основную линию разговора настраивал на дочь, – Нужно работать с ней ежедневно, – тренер делал страдальческое лицо, – Времени у меня, конечно же, нет. Но тут такой талант, что я просто обязан. Просто обязан.

Оценив обязательства тренера кругленькой месячной суммой, Уховы полностью вверили педагогу своё чадо и ударились в надежду, что вкладываемый капитал – это просто аванс, по которому сулят солидные дивиденды. Мнения девочки не спрашивали. Прикладной к делу философией служила фраза: «Все чем-то заняты, будешь заниматься и ты». Школа, теннис, английский и информатика – вот необходимый минимум, охваченный родителями для Юли, уровень которого девочка не имела права понижать ни по одному из показателей. И десятилетний ребёнок, запряжённый в телегу, повез на себе непосильный груз. От счастливого детского имиджа осталась только туго заплетённая коса.

Глава 5. «Не бойся, Юлька!»

В две тысячи первом, когда в стране поменяли одного президента на никому неизвестного другого, дела в фирме Виктора Ухова велись ни шатко, ни валко. Заработав чистыми три миллиона долларов за первые пять лет бизнеса, в последующем Виктор был вынужден отказаться от партнёрства с великим партийным боссом: деловые обороты стали принимать преступные очертания, а чего-чего, но тюрьмы Ухов боялся. После откровенного объяснения с крупным начальником, теперь уже не коммунистом при бывших властях, а демократом при нынешних, в середине девяносто третьего года Ухов ушёл на вольные хлеба и занялся индивидуальным бизнесом. Оставшись один на один со своим капиталом, вначале Виктор наслаждался свободой, пока не понял, что развод с бывшим начальником – не просто расставание: после него вход в кабинет любого из высоких администраторов края оказался для Ухова закрыт. Бывшие партийцы давно поделили рынок между собой и стояли друг за друга горой. Вот тут-то и оказалось, что одного ума для ведения дел не хватает, нужны связи, которых Виктор лишился. Первое время, потеряв возможность летать в Европу два раза в год на шопинги, и три раза в сезон на моря, Галя «держала спину», поддерживала мужа и откровенно гордилась его трудовыми успехами. Но шесть лет спустя после начала индивидуализации бизнеса Виктора и после первого отпуска, проведённого в стране, отдыха пусть и в пятизвёздочном отеле с частным пляжем, но на Чёрном море, а даже не в Турции, терпение женщины стало заканчиваться. Тогда на семейном совете постановили урезать расходы.

– Жрачка, сервисные услуги и теннис под лимитирование не попадают, – твёрдо определил Виктор, прожёвывая бутерброд с филе палтуса горячего копчения.

Галя посмотрела на мужа протяжно, выражая взглядом только одно: «И когда же ты наешься?». Возраст Виктора приближался тогда к сорока, лицо его стало лосниться от тонкой, но уже стабильной прослойки жирка, под мощным подбородком провисла кожица, грудные мышцы набрякли, как у женщины. Но, в целом, Ухов держал форму и вёл достаточно активный образ жизни. Холодильник Уховых ломился от деликатесов, и отказывать себе в удовольствии хорошо поесть Виктор не собирался. В конце концов, в распоряжении жены всё ещё оставался широкий перечень возможностей, ибо второй озвученный пункт подразумевал под собой парикмахерскую, косметолога, массажиста, телефонную связь, автообслуживание, шофёра для Гали, прачечную, уборщицу и преподавателя по английскому для Юли. Тем не менее, Ухова взметнула бровь.

– Как «теннис»? А может, обойдёмся без него?

– Как это – «без него»?! Ты в своём уме? – Виктор едва сдержался от матов: жена

была на третьем месяце, и приходилось с этим считаться. А Ухова начала протестовать:

– Юле, по-моему, не очень комфортно на теннисе, – вспомнив о выражении лица Лены Ивановой, несколько месяцев назад откровенно выразившей сомнение по поводу того, что «Юля обожает теннис», Галя вторгалась в планы Виктора осторожно, не желая разочаровывать. Ухов, сделав жене внушение по финансам, уже жевал бутерброд с филе палтуса. Юля, услышала слова матери и припала к двери в спальне, которую делила с Галей. «Господи, неужели мама защитит меня?» – девочка сложила ручки в кулачок. Виктор на мгновение перестал жевать, посмотрел на жену бычьим взглядом: тупым и упёртым. Галя выдерживала атаку молча, подперев маленький торчащий живот руками. Весь её вид говорил о том, что она уверена в сказанном, – Даже меня уже от него тошнит. Отвергая присутствие третьей статьи расходов, мысленно Галя предпочитала сумму, выигранную от отказа от тенниса, пустить на оборудование спальни для будущего малыша; не так давно Уховы приобрели в центре города однокомнатную квартиру. Жильё для будущего наследника в старом жилом фонде требовало полного ремонта, а значит, значительного капиталовложения. Чем и объяснялся отпуск, проведённый на Чёрном море, а не где-то в Европе. Без Ивановых.

– Тебя тошнит от другого, – Виктор указал на живот почти равнодушно; шестая попытка Гали выносить ребёнка притупила в мужчине всякие родительские ожидания. С самого начала беременности Гали в этот раз, опять что-то шло не так, опять нужно было беречься, сохраняться, отказываться от солнца, лета, секса. Виктор от такого утомлялся быстрее жены.

– И всё-таки, Юля устала от твоего тенниса реально, – порой Галя умела стоять на своём. Юля в спальне закусила от волнения косу.

– Ничего, привыкнет, – решил Виктор, дожевав бутерброд и вытирая руки о кухонное полотенце, – Саня сказал, что после первых спаррингов на краевой спортбазе на море у Мелкой сразу появится интерес. Вот увидишь: как только она начнёт выигрывать, у неё вспыхнет спортивный интерес, – Виктор как-то странно засмеялся, уходя мыслями в себя, – Болезнь красных глаз: есть много, хочется ещё большего.

Галя вздохнула и забрала у мужа полотенце. Понюхала и понесла в стирку. Юля поняла, что разговор между родителями завершён не в её пользу.

«Саней» теперь звали того самого тренера, к которому двумя годами ранее могли обращаться только по имени отчеству. Но прикорм столь долгого периода устранил все формальности общения. И тренер вполне терпел быть «Саней».

На этом проблема «тенниса» была закрыта. Решения в семье принимал Виктор. Что думала по этому поводу жена, его мало волновало, саму Юлю никто ни о чём не спрашивал. Девочка осталась в теннисной секции ещё на несколько лет. А та беременность Гали завершилась выкидышем.

– Юлечка, что это ты такая уставшая? – спросила Лена Иванова, встретив соседку в арке дома сразу после новогодних праздников нового тысяча девятьсот девяносто девятого года. Юля брела после тренировки с огромным баулом на плечах, коса била по спине как плеть. Девочке шёл только одиннадцатый год, но выглядела она безрадостным ребёнком, которого лишили детства. Пышнощёкая Вера, всего годом старше, пожалела подружку:

– Мама, ей продохнуть не дают. Изверги. Юлька, на твоём месте я бы бросила все эти занятия.

– Ты что? – Юля округлила глаза от страха; одна только мысль сделать предложенное, показалась девочке ужасной. В арке, где остановились соседки, сильно сквозило. Юля съёжилась, – Меня сразу убьют.

– Боже мой, Юлечка, ну что же ты такое говоришь? Кто же тебя убьёт? Ведь родители в тебе души не чают.

Лена произнесла обычную банальность, говоря с усмешкой и налегке. Но Юля полоснула таким сухим взглядом, что взрослая преподаватель пожалела о сказанном. Верная подружка обняла Юлю и насильно потащила её к ним «на чай с рождественским пирогом»:

– Не бойся, Юлька! Мама сейчас позвонит тёте Гале и скажет, что ты у нас, – Вера посмотрела на мать почти с мольбой.

Лена тут же улыбнулась и заговорила быстро, маскируя смущение:

– Ну, конечно. Конечно, пошли. Наконец-то будет повод и у Гали зайти к нам, посмотреть, как мы сделали ремонт. А то всё ей некогда, всё куда-то торопится. А у нас пирог с яблоками получился великолепным. Пошли, Юлечка.

С Галей у Лены были добрые соседские отношения с самого первого дня знакомства. Женщины периодически встречались в скверике, совершали длительные прогулки по закрытой в выходные Центральной, обменивались кухонными рецептами, делились впечатлениями после поездок в отпуск. Дела у Ивановых медленно, но верно шли в гору. Лена продолжала работать учителем всё в той же общеобразовательной школе с уклоном на иностранные языки, что была неподалёку от дома. По меркам нового времени школа стала совсем не престижной, но в ней сохранился дружный педагогический коллектив, и Лена была там на хорошем счету. Там же, под присмотром мамы, училась Вера. А вот Игорь, после того как горсовет переименовали в мэрию, открыл с партнёром собственную компанию «Юридическая консультация по делопроизводству. Специализировалась их фирма по вопросам трудового законодательства. Узнав об этом, Виктор, который как раз к тому времени стал независимым предпринимателем, тут же изъявил желание общаться с соседом. Мужчины обменялись мобильными номерами и даже планировали совместный семейный отдых на местном побережье. Только вот времени всё не находилось. Приглашая Галю на чай с пирогом, Лена очень хотела поболтать по душам. Не вышло. Галя была занята ужином и отругала Юлю за задержку. Потом остыла и позволила остаться на часок при условии, что дочь не накинется на пирог как ненормальная.

– Сто лет ничего вкуснее не ела, – призналась девочка, уплетая третий кусок выпечки, – Папа сладкое не любит. Мама следит за фигурой. И мне нужно следить за весом. А я так люблю пироги! Только маме не говорите, – речи Юли были совсем не детскими, а просьба граничила с мольбой.

Лена утвердительно покачала головой:

– Вот и ешь, Юлечка, на здоровье. Я так люблю, когда люди хорошо кушают. Аппетит – признак здоровья.

– Видишь, какая я здоровая, – Вера засмеялась и продемонстрировала Юле бицепс; в тринадцать лет она оставалась ширококостной и рослой.

Лена и Юля захохотали.

– Доченька, подай твою тарелку, я тебе тоже ещё один кусочек положу. Пока свежий, ешьте.

Вера охотно согласилась и встала, чтобы подлить им с Юлей чаю. Ухова посмотрела на Лену с обожанием:

– Тётя Лена, какая вы добрая. А меня мама никогда «доченькой» не зовёт.

Глаза девочки были грустными; вряд ли это была выдумка. От неожиданности признания Вера пролила заварку на скатерть. Лена спешно схватилась за бумажную салфетку, стала промокать.

– Ничего, доченька, ничего, – ласковое слово было сказано от растерянности, но прозвучало как насмешка. Запоздало Лена осеклась. Повисла пауза. Девочки продолжили чаепитие.

– Ненавижу я всех этих великих спортсменов, манекенов, актёришек всяких, – вырвалось вдруг у Веры, – Понапридумывают каких-то диет, стандартов несуществующих, и всех под них меряют. Так и до истощения не далеко. Да, мама?

Лена ответила уклончиво и, сославшись на дела, оставила девочек на кухне одних.

Для неё оставалось непонятным, почему Юля не может откровенно поговорить о своих желаниях хотя бы с матерью? Про себя Лена решила как-нибудь осторожно коснуться этой темы в разговоре с соседкой.

Плакать или жаловаться Юле разрешалось исключительно при маме и только тогда, когда в Гале просыпался материнский инстинкт. Такие периоды возникали во время беременностей женщины, задавшейся целью, во что бы то ни стало родить Виктору сына.