Текст книги "Возмездие за безумие"

Глава 6. «Приезжайте к нам в Барселону»

2001 год, апрель

Игорь и Лена Ивановы давно мечтали побывать в Испании. А конкретно – в Барселоне. Лену привлекали архитектурно-исторические достопримечательности столицы Каталонии. Игорю же не терпелось попытать счастья в игровых залах Коста Бравы. Вот уже почти два года, как Игорь Иванов пристрастился к игровому пороку. Сначала захаживал в магазинчик на ближайшем к дому углу Атаманской и Мира, побрасывая денежки в «однорукого бандита», потом, после двух крупных выигрышей, каждый примерно в сорок тысяч монет, решил попробовать себя в настоящем игровом зале. Чего-чего, а уж развлекательных учреждений подобного рода в Южном в перестройку хватало. Выбрав казино прямо напротив дома на Центральной, Иванов зачастил туда с опасной для семьи регулярностью. Скрывать своё расточительство Игорю удавалось без особых трудов: за расходы перед женой он никогда не отчитывался, зарплату приносил вовремя, на казино спускал побочно заработанное. А то, что вечерами возвращаться стал позже? Во-первых, всегда мог сослаться на подработки, которые действительно случались часто: в последнее время фирм пооткрывалось много, и специальность юриста стала резко востребованной. Во-вторых, у Лены все чаще стали появляться левые заработки в виде частных уроков по вечерам.

Уровень родного языка в стране, освобождённой от всех канонов, в том числе и речевого, упал до примитива. Молодёжь, которая преклонялась перед Западом, но которой, в большинстве, всё же предстояло вступать в жизнь в своей стране и сдавать в экзамены в ВУЗы на родном языке, отчётливо осознала свою несостоятельность. Отчего на рубеже нового века как-то вдруг и сразу вырос интерес к частным урокам по языку. И, как следствие, материальное вознаграждение за них.

Лена от предложений «подработать», безусловно, не отказывалась, оправдывая свои левые заработки, прежде всего возможностью научить устному и письменному «хоть кого-то». Потому пропадала вечерами допоздна. А Вере просто было неинтересно, где задерживается папа.

К моменту начала втягивания Игоря в игорный омут в 1999, дочери Ивановых было уже двенадцать лет, и общение со сверстниками занимало большую часть внеучебного времени. Развлечений новой стране хватало, что избавляло от скуки бездумно шляться по улицам. Чаще всего собирались у одноклассников по домам, просматривали фильмы, в том числе и запрещённые. Иногда ходили в кафе, иногда играли около дома в баскетбол. В бывшем детском скверике, недавно названном «Сквер Дружбы», навсегда снесли рудиментарные манежи с паровозиками и каруселями и приспособили пустые площадки под спортивные: положили новый асфальт, повесили кольца, поставили лавки, огородили сетками. Манежи больше не приносили прибыли: катать детей за 1 рубль «новых» отказывались, так как по «старым» деньгам поездка обходилась в тысячу! Дороговато!

Галя и Лена, встретившись в скверике в апреле 2001, решили пройтись, поболтать. Обмениваясь новостями, женщины осматривали обновлённый сквер и откровенно жалели былые времена, перестроечные, когда любой аттракцион стоил всего-то десять копеек тех времён, вспоминали своих девочек, которые так любили кататься на паровозике.

– Юлечка твоя так гордо спинку всегда держала. Умничка, – улыбалась Иванова далёким воспоминаниям.

– А Верочка каждый раз хотела сидеть на месте машиниста. Деловая такая была…

Гале тоже было грустно: вместе с примитивными развлечениями ушло из жизни что-то наивное, но такое доброе. Сегодняшние забавы били по карману, доставляя при этом минимум удовольствия. Девчонки, Юля и Вера, практически не встречались: разделительная черта, прочерченная престижной школой и элитным теннисом первой, чётко ощущалась второй. Дети особенно остро чувствовали этот раздел: у одних было много всего, другим не хватало элементарного. Очевидность существования на грани понимаемого : у одних при полном «шоколаде», как принято стало говорить, у других при неотступном страхе перед нуждой, выхолащивала из людей последние человеческие привычки, упрощая, порой поведение до рефлексов.

Женщины остановились на центральной аллее скверика. Тут теперь постоянно был открытый вернисаж, художники выставляли картины, люди смотрели на них. Покупали редко: кто хотел бы – не мог, кто бы мог – не нуждался. На одном из полотен был написан натюрморт – блюдо с множеством экзотических фруктов, стоящее на столе террасы огромного дома из белого камня. Пейзаж походил на Средиземноморский.

– Так хочется в Испанию, – подумала вслух Лена. Но у нас нет денег.

– У нас тоже нет. Купили однокомнатную квартиру. Вот ему, – Галя указала на едва заметный живот. Женщины сразу перешли на тему беременности и про Испанию забыли. Только Галя бросила, словно невзначай, что поехать отдохнуть можно и на Чёрном море, причём двумя семьями. Лена согласно кивнула, соображая, смогут ли они накопить к июлю на море.

В дальней части сквера было полно детей с бабушками и мамами. Развлечения сегодня относились к бесплатным играм на единственно уцелевшей детской площадке. Её кое-как отремонтировали, приведя в порядок старые качели и песочницы, поставив горки и несколько турников, которые, хотя и были свежеокрашенными, но выглядели убого. Детишки там носились толпами, сражаясь за свободные места.

– Да, мало что им осталось в наследство, – Галя с сожалением осмотрела площадку: дети, игравшие на ней, были явно выходили из семей не состоятельных, на что указывала их одежда, одежда сопровождающих взрослых и принесённые игрушки, – Тут – просто отстой. Кто может, идёт в парк Победы, там столько всего понаставили: и колесо обозрения, и лодочки в озере с лебедями… Платишь, так хоть знаешь за что.

В голосе соседки сквозило то самое презрение к бедным, что было так хорошо знакомо Лене по высказываниям Виктора, и которое с возрастом и по мере ухудшения дел Ухова не только не притёрлось, а наоборот стало выпячивать всё сильнее. Вот и Галя, как муж, скривила рот в вытянутую трубку, а верхние веки предательски приспустила.

«Перекроил он её все-таки под себя», – подумала Лена, а вслух сказала:

– А может это и не так страшно, Галя, когда чего-то не хватает? Все-таки нельзя, чтобы было всё. И потом, когда постоянно чего-то не хватает, значит, есть стимул.

Гале пришлось согласиться:

– Ну, да. Тем более что сегодня дети такое просят! – она закатила глаза к небу, – А купишь, и оно им на два дня.

Ухова в полным удовлетворением поправила на себе дорогущее платье для беременной, купленное в любимом итальянском бутике, наспех вытерла нос тонко пахнущим тоже недешёвым носовым платком. Внешний вид женщины свидетельствовал о её привязанности к красивым вещам, которые она могла себе позволить.

«Шмотки для Уховой всегда были пределом мечтаний», – грустно подумала Лена, пытаясь вынести эту тему для обсуждения.

– Детям общение нужно больше, чем подарки.

С тех пор, как Юля призналась им с Верой про то, что Галя не разговаривает с ней по душам, Ивановой всё время хотелось предостеречь подругу, предупредить её: ведь расположение ребёнка не купишь никакими подачками. Но поговорить не удавалось. Только раз с тех пор, встретив однажды в арке дома бегущих с компьютерного занятия маму и дочь, Лена успела посоветовать Гале избавить девочку от тенниса и прочих внешкольных нагрузок.

– Галя, ты не представляешь, какая у них сложная в школе программа. Так ведь и сломать ребёнка можно. Зачем перегружать?

Тогда Ухова с Ивановой быстренько согласилась, но позже, уже дома, снова попала под влияние мужа и не сумела убедить его в разумности поведения по отношению к дочери. Потому родители и продолжали использовать Юлю как потенциал благополучия семьи, возлагая на девичьи плечи всю ответственность в случае неудачи. Теперь же Галя совсем не поняла намёков Лены и тему про общение развить не дала.

– Не могу смотреть на это место, – кивнула она в сторону фонтана со слоником в глубине сквера. Пустота внутри фонтана была завалена мусором всякого рода, убирать который никто не торопился.

– Пошли отсюда, – почти попросила Галя, и Лена поняла почему.

Если днём в скверике достойно прогуливались взрослые пары, гуляли бабушки и мамаши с детьми, то вечерами тут же, на этих же лавках и качелях собирались неблагополучные компании, и творились страшные вещи. Раз в месяц в скверике находили убитых. А уж драки и насилия происходили каждую ночь. Раньше любая драка тут же сопровождалась если не арестом, то приводом в милицию, что было страшно и позорно. Ныне же полиция существовала, как казалось, исключительно для штрафов на дорогах. Побывать в тюрьме больше не было чем-то ужасным, с этим можно было попасть даже в Думу.

– Не поверишь, Лена, я ночью иногда хочу выйти на балкон подышать и боюсь. Крики, стоны, ругань из сквера.

– Да я сама, Галочка, в спальне больше форточку не открываю, – спальная комната Лены и Игоря выходила окнами во внутренний двор дома, в котором был разбит палисадник и поставлено несколько лавочек для проживающих, – Там такое творится! Сначала пьют вместе, потом девицы кричать начинают, просят о помощи. Игорь как-то позвонил в милицию, приехали, стали допрашивать, так эта самая девица нас же и обвинила. А потом снова крики, мужик орал, что ему живот вспороли… Жуть! А на первое сентября то же устроили ученики: утром в школы в бантах и с цветами шли – гордость страны, любо-дорого поглядеть, а в три часа уже так в нашем палисаднике нажрались, что устроили массовую драку. И знаешь, что самое страшное – дерутся ведь насмерть, даже девчонки. Столько крови было! А милиция приехала через сорок минут после вызова, когда скорая уже пострадавших увезла.

– Да, что там говорить? Беда… Давно снести надо этот ваш палисадник. Разросся он, вот там и скрываются от глаз жильцов все, кому не лень.

– Всё не снесёшь, Галочка. Тут как-то по-другому действовать надо. Авторитет милиции поднимать, что ли? Не знаю. Понятно только одно: беспредел вокруг. Так хочется куда-то улететь и ничего этого не видеть.

Лена рассуждала про беды страны, не зная, что в её доме уже тоже поселилось несчастье. Игорь за два года настолько прочно заразился игрой, что стал проигрывать теперь и зарплату. Как-то апрельским вечером Игорь проигрался в пух. Домой шёл с пустыми карманами и желанием во всём признаться жене: Лена поймёт, пусть поможет! Но по дороге в арке встретил выходящего из подъезда Виктора. Вид у Ухова был страшный: глаза горели в бешенстве, изо рта сыпался отборный мат, ширинка штанов была застёгнута наспех и не до конца, тенниска сзади вылезала из-за пояса. На соседа Виктор накинулся, как жаждущий на воду.

– О, Игорёха, пошли ко мне в гараж: поговорить надо – край.

У Иванова у самого был край, поэтому, глянув на квартиру и поняв по темному кухонному окну, что жены пока ещё нет, Игорь согласно махнул головой.

Галя сошла с ума на фоне благополучной на этот раз беременности. До родов ей оставалось всего два месяца, а женщина полностью слетела с катушек.

– Не буду тут рожать. Снимай дом в Барселоне! – требовала женщина, рыдая.

Гале было безразлично, что дела у мужа шли совершенно неважно. Из купленных когда-то помещений, которые Виктор сдавал под склады и паркинги, пришлось избавиться от всего: душили налогами конкуренты – всё те же бывшие административные шишкари, поменявшие партийную личину, но сумевшие сохранить за собой власть и умение диктовать правила жизни. Политики превратились в воров, и никакими силами поменять это не было возможно.

Откупоривая пиво, купленное в магазине на Октябрьской по дороге, Виктор изливал свою беду Игорю, думая, что соседу нечем ответить. Но когда заговорил Иванов, Ухов замолчал и стал кусать губу.

– А знаешь что? У меня есть идея как тебя «посадить» на лечебный курс, – мысль заблестела в глазах Виктора, – Давайте-ка приезжайте к нам в Барселону на месяцок. За такой срок можно запросто отвыкнуть от любой привязанности. Я вон, помню, месяц не курил, так потом начинать не хотелось. Правда, все равно начал, – Виктор усмехнулся, но Игорь смотрел на него серьёзно, даже слишком строго.

– Куда? В какую Барселону? Ты же сказал денег нет? – Иванов пить перестал, и даже дышать стал тише: представил, как обрадуется новости Лена; он-то ведь так и не смог до сих пор свозить жену за границу.

– С бабой мне никак, Игорёха, не сладить: с утра до ночи твердит: «Рожу испанца, рожу испанца». Дура. Что с неё взять? – Ухов потёр носком мокасин от Хуго Босса железное перекрытие смотровой ямы.

Гараж у него был большой, на две машины. Правда, из-за беспорядка казалось, что места не так уж и много; машина стояла у дальней от дверей стенки, а мужики разместились за столиком ближе к яме. Тут же была прилажена этажерка для инструментов, которые валялись по всему гаражу. Иванов с пониманием покачал головой, поднял с утоптанной земли отвёртку, аккуратно положил на полку. Виктор на такую бережливость только рукой махнул; заботы у него были явно не те, – Всё равно придётся продавать однокомнатную. Никак ведь сына ждём, – теперь Виктор говорил гордо и даже улыбался. Пиво начало потихоньку пробирать, и речь Ухова полилась ровнее, без стрессовых ноток, – Галке врачи на УЗИ сказали – сын. Так что, дом под Барселоной я уже заказал. Да-да. А ты думал? – на широко раскрывшиеся глаза соседа Виктор захохотал, довольный собой, – В Калейе. Деревня такая на побережье Коста Бравы. В доме два этажа, пять комнат, во всех кондиционеры, бассейн, терраса, а на ней есть вот такой мангал, – руками Виктор очертил внушительный прямоугольник, – Ты мясо как: уважаешь? Молоток. Значит, по вечерам будем жарить. И под красное испанское винцо, да? М-м-м.

Мужики замолчали на время, попивая пиво и осмысливая перспективу отпуска в Испании. Игорю даже почудилось, что он слышит запах дыма и шипение жирной свининки на углях. Вокруг была расхлябанная весна: то дуло, то парило, то заливало, то потом пекло нещадно…

«А на Средиземноморском побережье, наверняка тёплый бриз, крики чаек… золотистый, обжигающий ноги песок, как показывают по телику…».

Игорь пошевелил пальцами в туфлях, оттянул угол воротника рубашки:

– А море? Далеко от дома?

– Не-а, пешком двадцать минут. И прислуга за гроши: убирать там, харчи варить. Мы летим через месяц. Галке рожать в середине июня: месяц там долежит. А вы к родам прилетайте. Заодно будет кому тут за Юлькой присмотреть.

– Как за Юлькой? А ты её с собой не берёшь?

Виктор отрицательно помотал головой:

– У неё соревновательный сезон начинается. Тренер так надолго не отпустит. Короче: с деньгами я тебе помогу, а ты за дочерью последишь. А потом её с собой привезёте, пусть братику порадуется.

На этом и порешили. Очень скоро Виктор действительно принёс Игорю тысячу долларов и билеты на самолёт. В стране все, кто мог, держали сбережения в иностранной валюте, доверия к которой было больше. Иванов отдал часть зелёных бумажек Лене, а часть припрятал: знающие люди рассказывали, что за границей в казино всегда в первый раз «прёт». Игорь очень надеялся на крупный выигрыш в первый день.

«Покрою все долги и завяжу на фиг», – думал игрок, собираясь в Барселону.

Глава 7. «О! Кажись, началось!»

Июнь 2001 года

Про мягкий климат и тёплый ветер с моря Иванов не ошибся. На этот раз задуманным планам суждено было сбыться. Сделав за месяц паспорта всей семье, Игорь договорился с напарником о месячном отпуске. А у девчонок и Лены уже начались каникулы. Вылетая в Барселону десятого июня чартерным рейсом из Краснодара, вся семья Ивановых держала кулачки сомкнутыми до самого приземления в столице Каталонии. На их фоне Юля казалась расслабленной.

– Самолёт – это фигня. Я вот моря боюсь. Плаваю не очень. А самолёт что? Если сломается, ничего не поймёшь и сразу бухнешься, – весело рассуждала Юля в кресле, замечая, как на её шутку реагируют бледностью не только подружка Вера, для которой это был вообще первый осознанный полёт, но и тётя Лена.

Несмотря на то, что месяц перед вылетом Юля жила у Ивановых, и ёе берегли как хрупкую фарфоровую куклу, отчего-то в девочке созрела за это время неприязнь к отношениям в чужой семье. У соседей никто не приказывал, только предлагал, никто не выведывал, а только спрашивал, никто не ругался матом, даже просто голос не повышал. Юля с удивлением обнаружила, что когда тётя Лена накладывает девочкам в тарелки оладьи или жареную картошку, то не закусывает при этом губы и не стучит ложкой о край сковородки так громко, что звенит в ушах. Откровением стало и то, что оказывается, мужчины тоже умеют пылесосить, мыть раковину в ванной и даже вешать бельё на верёвку. Юля наблюдала за чужим бытом и так переживала от увиденного, словно её в жизни кто-то обманул, лишил чего-то, что составляет основу семейной жизни. И внимание Игоря к Лене было неподдельным, особенно когда женщина вдруг хваталась за спину: маялась поясничными болями. И просьбы Лены к Игорю не сопровождались кошачьим мяуканьем с целью получить деньги на покупку не только необходимых для дома продуктов, но и на дорогой крем или очередную пару итальянских полусапожек. Полусапожками на тонких каблуках и со «стеклянными» голенищами из синтетики тут тоже никто не страдал, а у Уховых их только в прихожей на полке стояло три пары для Гали и две для двенадцатилетней Юли, только без каблуков. Зато каждый вечер, возвращаясь домой, Вера без всяких криков и напоминания протирала обувь всех домочадцев специальными губками, пропитанными кремами разного цвета. Коробочки с ваксой и тряпки для чистки кожи до блеска лежали в аккуратно поставленном ящичке у входа. И не нужно было бегать по всему дому в поисках хотя бы куска салфетки, чтобы оттереть недельную грязь с голенища всё того же стеклянного итальянского сапога. А не найдя её, плевать на палец, тереть, потом нестись в кухню к мойке и отмывать руку.

Юля злилась на соседей, но на деле злоба была на что-то внутри самой себя: заложенное, привычное, от чего трудно было уже отказаться, несмотря на юный возраст. И, приземляясь в Барселоне, Юлечка Ухова практически знала, что несмотря ни на что, её родители – самые лучшие, хотя бы потому, что это они пригласили Ивановых, а не наоборот.

Отец встретил девочку спешным: «Привет!». Традиционные вопросы о делах и здоровье на ум Виктору в тот момент не пришли: Галя вот-вот должна была родить, её уже увезли в частную клинику, где койко-место в сутки стоили как месячная заработная плата половины персонала роддома на улице Пушкина, к которому Уховы были прикреплены в родном городе. Ухов злился на жену за расточительство: в Южном за четверть того, что предстоит уплатить за роды в Испании, можно было купить не только врача-гинеколога, а даже его душу. Про расходы на перелёт, дом, питание и съёмную машину Виктор вообще уже не говорил. Жалуясь Игорю по дороге из аэропорта, Виктор то и дело проверял мобильный телефон, лежащий в углублении у кресла шофёра: не отключился ли.

– Да, мужик, ты тут, смотрю, совсем покой потерял, – сочувствие Игоря было неподдельным.

Виктор тихо матернулся, отказывая себе в удовольствии выразить свои чувства полномерно, на растяжку, а может, просто оставляя это на потом, и показал на дорогу:

– Не, ну ты видел? Где по мировой экономике эта Испания, а дороги – масло на горячем тостере. И это мы ещё не во Франции; там автобан платный, но зато – просто зашибись. А у нас за Пашковку выехать нельзя, колдоёбина на колдоёбине, – последнее слово видимо уже не считалось грубым, поэтому произнёс его Ухов смачно. Девушки на заднем сидении кто сжался, кто захихикал. Вера искоса посмотрела на отца, не понимая, как он сносит в их присутствии грубости. Но Игорь был так увлечён пейзажем, что даже не отреагировал на сказанное. Виденные когда-то по телевизору или в журналах картинки проплывали мимо, как мираж. Очень хотелось, чтобы Виктор остановил машину, и все они вышли и потрогали руками толстые стволы пальм, посаженных зачем-то в странные кадушки. А ещё не терпелось выпить сервезы – испанского пива, попробовать креветок, выловленных прямо из моря. Иванов мечтал поесть салата из помидор и жёлтого сладкого лука, залитых бальзамическим соусом, настоящим, вязким, не разбавленным, оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, не имеющим привкуса подсолнечника, и заправленных мелко нарезанным базиликом, не зелено-фиолетовым кубанским реганом, а прозрачно-зелёным, мягким, нежным. Желания Иванова избалованностью не отличались, отчего были легко выполнимы.

Закинув Лену с девочками в дом, мужчины сразу же отправились на маленький местный базарчик. Игоря удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, жара, не тяготящая, а даже приятная, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. Про национальный вопрос мужики проржались после первого же сделанного замечания. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил ну, чем не на грузина, разбавленного абхазцем?

– А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством. Так что, турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Виктор очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар: эфирные масла и продукты гигиены из них.

– О, куплю Лене лавандового мыла, – Игорь отсчитал мелочь и сунул торговцу, – Она всю плешь мне проела, что надо его купить.

– Зачем? – не понял Виктор; мужики уже хряпнули по бутылочке пивка.

– Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.

– Зачем? – Виктор был такими хозяйственными заморочками не избалован.

– Как зачем? Представляешь, открываешь зимой шкаф, достаёшь полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. Виктор задумчиво потёр щёку горлышком от почти пустой бутылки.

– Ну, да…

С тех пор как Галя задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, хозяйство в доме Уховых пошло по боку. Привыкнув в своё время к кухарке и домработнице, теперь, оставшись без них по причине экономической несостоятельности мужа, про чистоту и обеды Галина вспоминала только тогда, когда у мужа заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а на кухне орал голодный Виктор. Сама Галя ела крайне мало, возраст давал знать, и замедленный с годами метаболизм после каждой неудачной беременности выпирал жировыми складками по бокам и на ягодицах. В момент этой последней беременности Гале было уже критических тридцать восемь лет. После родов женщина собиралась заняться диетами и ограничениями в еде незамедлительно, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Отчего любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали в беременной если не рвоту, то точно тошноту. В отсутствие мужа мать мучила Юлю бутербродами, а сама ела то ложечку тёртого с сахаром фейхоа, то довольствовалась глотком соевого молока, то заедала голод черенком от сельдерея. Юле, как молодой и растущей, таких пищевых наборов явно не хватало, отчего девчонка вечно покупала на карманные деньги то сладости, то печёности. В отсутствие дочери Галина терроризировала мужа, предлагая то пропущенный ужин, то лёгкий обед или диетический завтрак.

– Достала своими капризами. Быстрее бы уже родила, – признался Виктор. За месяц, проведённый в Испании с женой, Ухов не то чтобы похудел, нет, но точно подурнел. Втихаря от Гали, Виктор уходил из дома и лопал в городке у коммерсантов без разбора шаурму, знаменитый хамон, тапасы – хлебцы, намазанные помидорами с чесноком или давлеными авокадо с табаско, паприкой и какими-то ещё приправами. Запивал съестное пивом или вином; пить при жене было нельзя, она-то это себе позволить не могла. Засматривался на смазливых раскрепощённых югом девиц и женщин всех азимутов; на эту тему дома тоже был запрет.

Рассказывая про своё житьё-бытьё, Виктор вдруг почувствовал в кармане шорт вибрацию, – О! Кажись, началось! – нервно крикнул он, увидев на дисплее мобильника номер, – Всё, мужик, я поехал. Сам до дома дойдёшь? – спросил Виктор чисто механически, вручая Игорю пакеты с купленным. Едва не заплутав, Иванов пришёл домой и вручил пакеты Лене, сообщив о последних новостях Уховых.

– Дурдом, – оценил он обстановку сам, пройдя в жилище и оглядевшись; Лена и девочки сидели на диване посреди настоящего хаоса вещей, разбросанных за месяц родителями Юли, и не знали с чего начать обустраиваться. На кухне голосила весёлая кухарка: испанка каталонских кровей, вполне способная сойти за армянку с азербайджанскими корнями.

– Турки все вы, граждане, турки, – только и нашелся, что сказать Игорь, – И на фига Галке после восьми выкидышей нужен был этот пацан? Не понимаю.

Жена подняла на Игоря удивлённый взгляд.

– Откуда ты знаешь? Я тебе про это не говорила.

– Причём тут ты? Витька проболтался… – Иванов казался беспомощным, глядя на разбросанную по мебели одежду, коробки с бытовой химией, пакеты с приготовленными памперсами, пляжный надувной матрас, зонтик от солнца, ласты.., – Бедная Юлька, – выдохнул Игорь, примеряя маску для подводного плавания.

Юля беспомощно подняла плечи; внутренне девочка предчувствовала, что появление ещё одного члена в их семье, если что и поменяет в отношениях родителей друг другу и к ней самой, то уж точно не к лучшему. Иметь братика девочке почему-то вдруг расхотелось. Зато запоздало захотелось почистить обувь губкой, пропитанной кремом, взятой в специально отведённой для этого коробочке. Юля приникла к Лене и уткнулась в плечо чужой тёти, рядом с которой вдруг стало надёжно.

– Пошли! Наша комната наверху, – потянула за руку Вера. Четырнадцатилетняя пампушка толи ревновала, толи хотела поскорее уйти от разговора в гостиной.

– Пошли, – Юля тут же подчинилась, подумав, что при случае можно будет уткнуться в плечо и подруге. Несмотря ни на что, девчонок всегда соединяло нечто большее, чем обыкновенно добрые соседские отношения.