Текст книги "Испытайние"

Елена Семёнова
Испытайние

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации

Произведения печатаются в авторской редакции.

Художник Алексей Колотенков, дизайн обложки Евдокия Слепухина

Испытайние. / Семёнова Е.В. – Москва: Пробел-2000, 2017.

© Семёнова Е.В., текст, 2017

© Вязмитинова Л.Г., предисловие, 2017

© Колотенков А.В., иллюстрации, 2017

© Слепухина Е.С., дизайн обложки, 2017

© «Пробел-2000», 2017

От автора

Дорогой читатель! Эта книга может показаться тебе странной – слишком пёстрой и неровной. Ничего удивительного в этом нет. Стихи, отобранные для неё, написаны мной в разные возрастные периоды, начиная с 10 лет и заканчивая сегодняшним днем. Конечно же, духовные уровни и состояния человека в 10, 15, 35 лет и так далее сильно отличаются. Такой набор я сделала сознательно. Я не отношусь к тем людям, которые сжигают за собой мосты, кидают в костер пачки рукописей с несовершенными, по их мнению, произведениями.

В каждой моей лично выстраданной «эпохе» – а я считаю, что человек проживает в своей жизни множество «эпох» – есть стихи, которые мне не стыдно представить. Во-первых, потому что все они, так или иначе, продиктованы свыше, и в ранних стихах, когда рефлексия по отношению к своему творчеству была минимальна, процент наивного, а значит – неподдельного, настоящего, возможно, даже больше. Во – вторых, потому что все они накрепко связаны с уже упомянутыми «эпохами», каждая из которых дала пищу моей душе.

Но, может быть, ты, читатель, спросишь: зачем я решила сделать эту книгу. Отвечу просто. Если отбросить всё, что доставляет мне удовольствие в жизни, а именно – читать, готовить, заниматься любовью, бродить, фотографировать, делать репортажи и фоторепортажи, кататься на велосипеде, петь, а также по мере сил радовать окружающих своими делами – то в концентрированный остаток выпадет важнейшее для меня занятие – отгадывание смысла существования через творимое слово. Чем, как мне кажется, и занимаются все люди, причастные поэзии. Это и есть – испытание тайной.

О тайне слова на птичьем языке

Редкий автор, перешагнув порог зрелости, решится включить в книгу своих стихов детские и юношеские тексты. Тем более в таком большом количестве, как это сделала Елена Семёнова, давшая читателю возможность проследить этапы своего творчества, начиная с глубокого детства. И если пытаться понять, какую цель она при этом преследовала, то придётся вспомнить, что многие поэты и исследователи п о-эзии говорят о стихах как о ступенях. То есть, стихи, написанные автором в определённый период жизни, – это построенные им ступени, поднимаясь по которым он проживает этот период жизни и – главное – выходит из него в качественно новый, характеризующийся более зрелым состоянием сознания, более широким и умудрённым взглядом на мир, более развитой и отточенной поэтикой.

Отслеживанием этих ступеней обычно занимаются исследователи чужого, как правило, состоявшегося творчества, при этом они итожат творчество автора, направляя взгляд в прошлое. Здесь же речь идет о первой книге развивающего автора, который, тщательно отследив ступени пройденного им отрезка творческого пути, направляет себя и читателя в будущее – в том направлении, которое задают эти ступени. Создавая эту книгу, Елена Семёнова как бы утаптывается на площадке своего сегодняшнего дня, оценивая и анализируя пройденный ею путь, точнее, высоту, на которую она поднялась по созданным ею ступеням, чтобы с большей осознанностью и уверенностью направить взгляд в будущее – на строительство новых, ведущих вверх ступеней.

Что можно сказать о детских и юношеских стихах? Прежде всего, что для их автора с малых лет самым важным и прекрасным делом было то, что сама Елена Семёнова в авт о-предисловии к своей книге стихов называет «отгадыванием смысла существования через творимое слово», или «испытание тайной». Об этом говорит и название книги – «Испытайние». Это название говорит еще и о любви автора книги к тому, что известный теоретик и исследователь авангардных приемов Сергей Бирюков назвал «суммой технологий», разработанных авангардом на протяжении ХХ века. В сущности, эта «сумма технологий» настолько прочно вошла в ткань современного стихосложения, что в той или иной мере присутствует в текстах практически всех современных авторов, включая тех, кто относится – на взгляд из сегодняшнего дня – к сугубо традиционным. Но у Елены Семёновой обращение в этим приёмам очевидно, более того, это становится очевидным уже при чтении названия книги.

В ее детских и юношеских стихах это проявляется на уровне незатейливых неологизмов типа «мурашечпый» и обращения к форме верлибра, что, строго говоря, к «сумме технологий» не относится. Эти стихи отличает открытость миру, умение создать интересный образ, но основной их корпус находится сугубо в рамках традиционности. Наиболее близок к авангардной эстетике текст «Утренняя лихорадка» – лучший в первой главе, содержащей детские и юношеские стихи. Зато название второй главы говорит само за себя – «Вороблю!», а открывающий эту главу текст с этим названием отсылает непосредственно к Хлебникову:

 
О, воробьями щебечущий куст!
Кинь воробьиное слово из уст,
Стань воробьинственным взводом моим,
Где каждый воин стократ воробьим,
И без труда воробьись в тот же миг
В класс, воробьящий лихой чик-чирик.
В пир, воробляющий как во хмелю:
Я этот мир без ума вороблю!
 

В этой главе появляются более сложные неологизмы, типа «разветвия» и «крыля» и продолжается работа с формой традиционного стиха, при этом в качестве наиболее удачного можно отметить текст «Цветы водосбора», относящийся к тому же году, что и «Вороблю!».

В последующих главах ощущается напряжённая работа по осмыслению своего места в мире, в кругу людей, жизнь которых связана с «курвой Москвой» и жизнью речи и слова, и выработке своей, сугубо индивидуальной поэтики, базирующейся на прививке к традиционному – с точки зрения сегодняшнего восприятия этого термина, – стиху некоторых приёмов из «суммы технологий» авангарда. Движущей силой этой работы является ожидание того, что в какой – то момент, говоря словами самой Елены Семёновой, «вдруг запоем на ином, нерифмованном, птичьем». Этот эпитет – «птичий» очень характерен для Елены Семёновой, недаром, говоря о любви, она придумала слово «вороблю». Видимо, именно в птичьем гомоне ей слышится нечто такое, что дает ключ к разгадке тайны окружающего мира.

Читая книгу Елены Семёновой, все время отмечаешь неологизмы, буквально рассыпанные по ее тестам и все более сложные по мере продвижения к той площадке, на кот о-рую ее привели стихи-ступени: «людскость», «кошкость», «невычесанность» и другие. Появляются короткие прозаические тексты – та, так называемая малая проза, которая сущ е-ствует на грани стиха и прозы. Среди сугубо традиционных стихов хочется отметить тексты «Бабочка», в котором говорится о жизни души, требуемой ей свободе и порождаемом ею поэтическом слове, и «Поцелуй» – пожалуй, лучший текст книги:

 
Поцелуй – это рыба, распластанная по слизистой рта,
По внутренней стороне щёк, вдоль языка – от кончика и
до корня,
При этом под веками колеблется скорбная тень – Пьета?
А на сердце отплясывают копытами норовистые кони.
 
 
Поцелуй – это сумасшедшего рыбака шаг по неверному льду,
Вёрткий угорь морозного дня, вывернутый наизнанку,
Это пространство выскальзывает из-под ног на крутом лету,
И не нащупать тревожной ногой– непослушливую тарзанку.
 
 
Поцелуй – это склизкие камни на горной гремящей реке,
Это пронзительный скрип, железистый вкус уключин,
Это – трепетная– лань в глухих лугах застывшая в столбняке,
Мир наш подноготный, сквозной, что вовремя не изучен.
 
 
Это ожиданье – как в детстве шипучки, сладко талой воды,
Это сорванная сосулька – щемящий вкус и шершавость
Пли, как там ещё у Цветаевой – серебряный бубенец во рту,
Это как будто только что было всё, и ничего не осталось.
 

2015

Заключающий книгу текст «Я не поэт, я просто птичий грай…» – фактически манифест творческой личности, поэта, осознающего себя таковым в определенном, сложившемся к настоящему моменту качестве – стоящего на той самой площадке, на которую привели его построенные за годы творческого пути стихи-ступени. И вглядывающегося, вслушивающегося в окружающий его непостижимо таинственным образом устроенный мир, в данном случае – прежде всего, в птичий гомон. И испытывающего радость бытия и от соприкосновения с этим миром, и от испытания его тайнами, в том числе и преимущественно – путем отражения их в строчках стихов.

Людмила Вязмитинова

Глава I
Юности сладкая кома (1985–2006)

Девятый вал

Папе

 
Воду крутя и пену бросая,
Вот перед нами вал вырастает.
 
 
Да, он последний. Но все потонуло
В мрачном потоке водного гула.
 
 
Мир перевёрнут. Все стало вверх дном.
Всё будто скрылось под водным шатром.
 
 
Брызги взлетают всё выше и выше —
Но лютый гул вдруг становится тише,
 
 
Вниз убегают те бурные воды,
Падают, рушатся мрачные своды,
 
 
Тихим становится водный простор
Бурям и ветру наперекор.
 

1985

У Арбата

 
В центре города, у Арбата
Мы с тобой целовались когда-то,
И весь мир, расцвечённый огнями,
В этот миг сомкнулся меж нами.
 
 
Не смотрели мы в лица зданий,
Обступивших нас тесным кругом,
А устав от душевных скитаний,
Мы смотрели в глаза друг другу.
 
 
И для никто во Вселенной
В этот час уже не был нужен:
Ветер в трубах пел незабвенно,
И луна отражалась в лужах.
 
 
Золотые метались тени
И тотчас же на нас осыпались.
Я хотела б, чтоб мы все время
У Арбата вот так встречались.
 

1987

Хранитель

В.Т.

 
Прячешь сердце краденое?
Я подстерегу.
Я с пустою впадиною
Выжить не смогу.
 
 
Вижу – у забора
Ты к земле приник
И повадкой вора
Выдаешь тайник.
 
 
Так смешно и грустно —
Накопал песка.
Прячешь безыскусно,
Незачем искать.
 
 
Скрипнет тихо дверца —
Я покину сад,
Краденое сердце
Не возьму назад.
 
 
Как же это сладко —
Вспоминать, дрожа,
Как его украдкой
Ты в руках держал.
 
 
Ты его похитил?
Что ж, не обессудь.
Ты – его хранитель
И при нём ты будь.
 

1995

Смех в лесу

 
Лес встряхнулся мокрым псом,
Смутно знаемое эхо
Прокатилось колесом
Позолоченного смеха,
 
 
Куст схватился за бока,
Сотрясается без звука,
И несётся в облака
Эта дьявольская мука.
 
 
Смех повсюду, смех во мне —
Он в моем струится теле,
И щекочут по спине
Захлебнувшиеся тени.
 

1996

Город

 
Ночью выпадет смерть
На вздыхающий город —
Будут крыши болеть
Загнивающим сором.
 
 
И впитают сугробы
Наказанье проказы —
Город, взятый на пробу.
Грязной марлей обвязан,
 
 
Рыжей слякотью залит,
Грузным небом контужен.
И спасет только память
Угнетённую душу.
 
 
И приснится мне ворон —
Весь растрёпан и грязен,
Скажет: верь в этот город,
Труд не будет напрасен,
 
 
Поглощаю отбросы,
Как желанную пищу —
Будут светлые росы,
Будет город очищен.
 
 
Встань богатая почва
Материнского чрева —
За побеги хлопочем
Восходящего древа.
 
 
Ты сумеешь воспеть,
Ты поверить способна:
Ночью выпадет смерть
Та, что жизни подобна.
 

1997

Пахнет

 
Пахнет воздух мороженым,
Пахнет палой листвой,
Пахнет тем, что возможно
В сердце вызвать прибой.
 
 
Пахнет фразой подслушанной,
В вездесущей толпе.
Пахнет песней не сложенной,
Посвящённой тебе…
 
 
Похвалой незаслуженной,
Что в уме я несу,
Пахнет звонким оружием,
И щекочет в носу.
 
 
Пахнет саблей и ножнами,
Пахнет дикой тропой,
Сталью, мехом и кожами
И ружейной пальбой.
 
 
Пахнет болью и порохом,
Ты постой, погоди…
Пахнет горестным вздохом
Из сожжённой груди…
 
 
Ах, и в небе разбуженном
Улетает – куда?..
Запах тонкого кружева
И холодного льда…
 

2002

Утренняя лихорадка

 
бешено звонящие
летящие
вдребезги разбивающиеся
телефоны и будильники
тянущиеся бесконечно
путающиеся
руки и провода
РУКИ И ПРОВОДА…
бросающийся под ноги
голый…
совершенно голый лёд
безнадёжно поставленный
выразительный
в микрофоне голос
уважаемые пассажиры
при обнаружении
подозрительных предметов…
при обличении
подозрительных лиц
при облачении
ваших тел
при обнажении
ваших душ
просьба обратиться… обратиться…
обратиться…
 

2005

Зима

 
Зима была тёплой, а сердце – большим и седым,
И хлопья, как белые птицы, кружились над нами,
И в лужах промозглых, в святилище мутной воды
Похмельное утро солдатскими шло каблуками.
 
 
Зима была долгой (так часто бывает с зимой)
И смутно носила в себе ощущение долга,
Какого-то долга, что с лета хранился за мной,
И вот в январе он явился – ни мало, ни много…
 
 
Зима была трудной… А что в нашей жизни легко?
(Достаточно вспомнить хотя бы шахтёров в забое)
И вот хлопотливые хлопья кружат над рекой,
Как ком, облепляя собой моё сердце седое…
 

2005

На смерть поэта

 
Заостривши края, как лезвия,
Не считаясь с критикой и цензурой,
Безраздельно зияет поэзия
Раздробленной амбразурой.
 
 
Застыли края от наледи,
И зыбкою облеплены грязью.
С этой раной выходишь на люди —
Я такому молюсь безобразию.
 
 
Потому что из раны-жерла
Ножевой, но жива, неистасканна,
Словно из хрустального фужера
Проливается влага ручья Кастальского.
 

2005

Дон

 
В малороссийских садах почернели черешни,
Поезд несётся вперед – к урожаю поспеть
В пыль полустанков и в полдень от зноя сопревший,
Степью сухой захлебнуться, исчезнуть, истлеть…
 
 
Дон свои воды несёт – чистоглазая птица.
Солнце в зените, слепит меловая гора.
Видно не тело, а сердце сумело родиться
В этом краю, где станицы, поля, хутора…
 
 
Каждая клеточка прячется в зрелое лето,
Вновь тарахтит на реке деловитый паром.
Надо с парома нырнуть – кто способен на это?!
Слиться с течением кожей, глазами, нутром,
 
 
Выйти на берег лиловым, в мурашечной сыпи,
Броситься в запах речного песка и лозы,
Лодку встречать и в рокочущем вёсельном скрипе
Тянущий, гулкий и донный услышать призыв…
 

2006

Стеклянные шарики

 
Я всегда думала: откуда берутся стеклянные шарики —
Прозрачные, нежно-зеленоватые,
С мелкими пузыриками воздуха внутри,
С чуть заметной щербинкой на поверхности?
 
 
Может быть, их мастерят на специальной фабрике —
Фабрике детских неформальных игрушек,
Чтобы дети могли катать их и думать при этом,
Что они делают нечто запретное?
 
 
Может быть, все эти стеклянные шарики —
Детали какой-то большой и сложной игры?!
Только вот, видел ли кто-нибудь ее
В собранном виде?
 
 
А может, они сами по себе вызревают
В чёрствой земле пустырей и свалок,
Постепенно спекаясь из осколков
Бутылочного стекла, омываясь дождями
И обтёсываясь в кирпиче и булыжнике?
 
 
А вдруг, они – миниатюрные магические кристаллы,
Которые волшебники раздают детям тайком от взрослых,
Чтобы они могли видеть в них своё будущее и прошлое.
А иначе, как объяснить, что я встречала стеклянные шарики
Только у детей?
 
 
Я никогда не видела, как разбиваются стеклянные шарики…
И это, чёрт возьми, вселяет в меня надежду!
 

2006

Кома

 
Время взбрыкнуло вспять: и ещё
Я с тобой слабо знакома,
В датчике жизни не тикает счёт —
Юности сладкая кома…
 
 
Реет по ветру не пачканный лист,
В пене поёт Афродита,
Бредя романсом, льнёт вокализ
К ракушке сонного быта.
 
 
Мне не знакома ещё ни одна
Из выживательных тактик,
И не прошила кометой до дна
Я ни одну из галактик…
 
 
Ныне ж одна из посильных мне лепт
В мире, заваленном жестью —
Сидя в дыму по прошествии лет,
Их разбирать на созвездья.
 

2006

Глава II
Вороблю! (2006–2013)

Вороблю!

 
О, воробьями щебечущий куст!
Кинь воробьиное слово из уст,
Стань воробьинственным взводом моим,
Где каждый воин стократ воробьим,
И без труда воробьись в тот же миг
В класс, воробьящий лихой чик-чирик.
В пир, воробляющий как во хмелю:
Я этот мир без ума вороблю!
 

2010

Велосипедное

 
Если в небе купать тополя
И встречать обмолоченный пух,
Можно жизнь обозначить с нуля,
И, быть может, даже за двух.
 
 
Если в небо всё время смотреть,
Наблюдая полёт серых птиц,
Можно жизнь увеличить на треть,
Ибо нету у неба границ.
 

2006

Деформация времени

 
Кто-то говорит, что время летит,
И вот уж грядёт две тысячи десятый год,
А я говорю – что время кряхтит,
А я говорю – что время ползёт,
 
 
Как хамелеон, меняет цвета,
Бросает нас лихо – в Дедовск, в Париж,
Но нас не смущает его суета —
Мы видим небо сквозь дыры крыш.
 
 
Пьём чай иль водку – чем стол богат,
Грустим на выдох, поём на вдох,
Чтоб дом обрамлял облаков оклад,
И тихо с улыбкой кивал нам Бог.
 

2010

Ладога

 
Серебристая Ладога,
Безмятежные шхеры —
Это что-то из детства,
Из древнейших времён,
Тех времён, когда сердце
Было чисто от веры —
Мы не знали о Боге
И еще не имели имён.
 
 
В бесконечных протоках,
Горящих от яркого солнца,
Нас так бережно кутала
Беловейная тонкая мгла,
И мы знали лишь только,
Что где-то в груди раздаётся
Крик безудержной птицы,
Волнующий наши тела.
 
 
В легких лодочках утлых
Вдоль скал, отороченных мхами,
По шальным бурунам —
Неприрученным всадникам тьмы,
Мы скользили, как будто
Был подвластен дыханью,
Мир, подаренный нам,
Завоёванный позже людьми.
 

2010

Голоса

 
Кто беседует в утренних кронах
В окоёмах карельских озер? —
Там, в разветвиях сосен зелёных
Тихо эльфы ведут разговор.
 
 
Кто сигналит в заоблачной глади,
Белизною подбрюший крыля? —
Это чайки, при полном параде
Нам командуют: «Лево руля!»
 
 
Кто поёт в очарованной дали,
На прозрачной, как марля, луне? —
Тихо. Ветер шумит на причале.
Может, всё лишь почудилось мне?..
 

2010

Цветы водосбора

 
Оплакавши жаркую пору,
Тоскует сентябрь, уходя.
Но пахнут цветы водосбора
В сиреневой дымке дождя,
 
 
Но зелень врывается в ставни,
Стараясь поведать вдогон
О чём-то заветном, о главном,
Чего ты был в жизни лишен.
 
 
И диво – полны хлорофилла
И в строгости ясной правы,
Растут у реки, что есть силы,
Наивные листья травы.
 
 
И хочется выйти в предзимье,
Оставить уютную клеть,
Чтоб также доверчиво с ними
Под небом осенним шуметь.
 

2010

Синьково

 
Пришло – не затоптать, не вымарать,
Не вычеркнуть заветных строк:
Трава как волосы кикиморы
И сердца голубиный ворк,
 
 
И мокрость веточки рябиновой,
Дрожащей прямо возле глаз,
И слой земли раскисшей, глиновой,
Что под ногами запеклась,
 
 
И тихий, мерный ход истории
Где редкий дождь и блёклый свет,
Где даль в глаза течет как море и
Тебя самой – как будто нет.
 
 
Ну, и дорога – грусть заплечная,
В овраге шина у мостка…
И, как смола густая, вечная,
Непреходящая тоска.
 

2010

Элегия

 
Молитву не припомню наизусть —
Взгляну на воду, подышу на пламя,
И где-то в сердце вдруг осядет грусть
Смешными и мохнатыми словами.
 
 
Весь день кружат трезвон и суета,
Которые гораздо меньше значат,
Чем длящийся от носа до хвоста
Слепой кусочек верности щенячьей,
 
 
Кружащий заполошно возле ног.
И было бы наверно слишком жутко
Отбросить этот дышащий комок
Во имя профанации рассудка.
 

2010

Лес

 
Сбилась душа с маршрута,
Вышла на встречную полосу —
Стало темно и смутно,
Ветер шепнул – не бойся!
 
 
Видишь – деревья босы,
Хмуры, мрачны и наги —
Но ведь любые особи
К свету идут сквозь овраги.
 
 
Свет на поляны, веси
Льётся с высшего яруса.
Только сигнал дай – взвейся
Сердца хлопучим парусом!
 
 
Там, где мелькнет усмешка
Закоренелого циника,
Будет тюрьма и вышка
Водка, аптека, клиника…
 
 
Так, нашептав на уши,
Ветер свистнул и канул —
Лёгкою тенью в душу,
В сердце тяжёлым камнем.
 

2010

Путь

Герою романа Михаила Шишкина

«Письмовник»

 
Когда, наконец, ты вернёшься домой из похода,
И время, прошив свой стежок, наизнанку уйдет,
Ты скажешь себе: а ведь жизнь была чем-то похожа
На мельком рассказанный в кухне тупой анекдот.
 
 
Подумаешь – тени и звуки в окне преходящи,
Но пусть календарь опустел от просеянных дат,
Ты снова прострелен в века, будто камень из пращи,
И ивы у пруда в глаза тебе терпко глядят…
 
 
Чуть зыблется лодка, круги разбегаются тая,
Струится на воду застывших небес полусвет,
И память – не тётка, тем паче, совсем не святая
Стыдливо смывает в песке отпечатанный след.
 

2011

Глава III
Структура свободы (2011–2013)

Размышление о жизни и орфографии

 
Исчисляй потоки своих мужчин,
Собирай вещдоки в музей души,
Слово жизнь пиши всегда через «жи»
И «пиши», конечно же, через «ши».
 
 
Что ни строчка, снова – виток, зигзаг,
Выводи два слова, входи в азарт.
Но, увы, любой полуклик назад —
Выдаёт game over, венок и залп.
 
 
Ну и пусть. Ведь память, сродни лучу
Быстро ищет в спаме разметку чуд,
Лишь пиши «ищу» всегда через «щу»,
А «хочу», конечно же, через «чу».
 

2011

Цунами

А.К.

 
Судя по взгляду, и ты был в кого-то влюблен,
Но прокатилась волна, разрушая сполна, как цунами.
Если же не был твой дом тем цунами снесен,
Надо понять – что же это цунами наделало с нами?
 
 
Как изменились, набрякли водой берега,
Отмели всплыли, подернуты радужкой синей!
Не отвергай, что земля, как и прежде, тебе дорога
С мёртвой водой ли, с дымящей ее Фукусимой.
 
 
Только, вот, кто бы ты ни был – шахтер иль пиит,
Не усмирить тебе ярость кипучей подземной геенны,
Что прихотливо меняет исчерченность внутренних плит
И разрывает твой мир – незаметно, подспудно, мгновенно.
 

2011

Весенняя прогулка

 
Вот колокол звонит с изнанки бытия —
Сам чёрт не разберет – с какого света?
Вот – я иду, сознанье растеряв,
В дворах весны, заточенных на лето,
 
 
Вот трескается лед, весёлым мыслям в лад,
По речке вниз дрейфуя кораблями,
Вот я смотрю из-под, а вот уже по-над
Уютными Октябрьскими полями.
 
 
Все мужички с утра шагают во хмелю,
А кто-то и с портфелем – на работу!
И не отдам я тут за миллион валют
Весь этот мир, стремящийся к полету.
 

2011