Текст книги "Неделя в Патриархии"

– Митрополит Сергий просил меня Вас встретить и сам ожидает Вас у себя на квартире. Такси для Вас у вокзала. Пожалуйста.

– Покорнейше благодарю.

Медленно мы шли к выходу, ведя обычные, почти всегда забываемые разговоры. Неожиданная встреча отняла у меня внимание к наблюдению вокзальной обстановки и публики. Не без труда кое-как рассовали в такси свои вещи и вчетвером заняли места.

– А Вы, Владыко, видимо, удивились, видя меня в рясе, в клобуке и с посохом.

Вы, вероятно, думали, что мы, архиереи, здесь ходим с бритыми бородами, стрижеными волосами и, конечно, без клобуков и посохов, в светских костюмах, – обратился ко мне архиепископ. Алексий.

– Да почти что так.

– Как видите, мы все сохранили у себя и всюду являемся в прежнем виде.

– Ну, слава Богу. Это очень хорошо.

Патриаршее помещение находится в Сокольниках, теперь на улице Короленко. Конец не малый. Пришлось ехать с полчаса. Вот завиделся священный Кремль со своими златоглавыми храмами. Смотрю на него, осеняя себя крестным знамением. Снаружи почти тот же самый. Там Василий Блаженный. Прежняя оживленная Москва. Ходят переполненные народом трамваи в разных направлениях. Пробегают автомобили, извозчики с пассажирами. На тротуарах много торопливо снующего туда-сюда народа. Мне показалось, что будто улицы немного грязнее, чем раньше. Но все же порядок в езде и хождении наблюдается надлежащий. Вот и Патриархия, д. № 9. С внешней стороны – это дачный барский дом с небольшой надстройкой на основном помещении. Расположен внутри двора. К нему ведет проложенная от ворот, на случай грязи, в четыре доски дорожка. За домом – фруктовый сад. В передней встретили нас с неподдельной радостью сам Заместитель Патриаршего Местоблюстителя, Высокопреосвященнейший митрополит Сергий, архиепископ Филипп, управляющий Московской епархией, Волоколамский епископ Питирим, правитель дел Патриаршего Синода. Тотчас мне показали приготовленную для меня комнату и через 5-10 м. пригласили в келлию высокого хозяина, митрополита Сергия на чай. Комната в два окна при самой простой обстановке – при входе направо кровать, налево письменный стол, в святом углу небольшой киот с различными иконами, тут же недалеко от стены стоит скромного размера книжный шкафчик, а на противоположной стене висит телефон. На стене у письменного стола портрет Святейшего Патриарха Тихона. Сели за чайный стол, на этот исключительный раз здесь приготовленный. Кроме хозяина и нас сидели за столом встретившие нас иерархи. Вскоре подошел митрополит Тверской, а теперь Саратовский Серафим (Александров). В сердце ширилось, росло чувство радости от неожиданной встречи. Мысли растворялись в чувстве. Беседа пока не вязалась. Обменивались чаще всего в подобных случаях не оставляющими впечатлительного следа расспросами. Больше смотрели молча друг на друга и радостно улыбались, ведь я на «том свете» и они видят пришельца с «того света». Мне приятно было смотреть на Высокопреосвященнейшего Сергия и хотя мысленно разоблачать ту недоброжелательную выдумку о нем, пришедшую из России и несомненно от враждебных к Патриаршей церкви лиц и помещенную в заграничной нашей прессе, что митрополит Сергий так тюремными заключениями физически разбит, что едва движется, с трясущейся головой и руками. Передо мной сидел несколько поседевший и немного пополневший Владыка, фактически глава Патриаршей церкви; по-прежнему он – полный физических сил и энергии; те же умные, добрые, ласкающие глаза, ни тени в них, ни душевной усталости, ни скорби; тот же грудной, приятный с басовым тембром голос, та же приятная улыбка, по временам сменяющаяся знакомым добродушным громким смехом. Четырехкратное тюремное заключение внешне не отразилось на нем в худую сторону – Господь щадит Своих рабов – а духовно, пожалуй обогатило его, о чем ниже. Стали подходить иерархи, члены Синода, так как на этот день назначено его заседание.

Поблагодарив за чай, я в полголоса обратился к Первоиерарху с просьбой освободить меня на этот раз от участия в заседании Синода.

– Почему? – улыбаясь, спросил он.

– Так как же? – с дороги, да прямо к делу? Пожалуй скажете, чтобы еще делал доклад о церковных делах?

– Эка важная беда, что прямо с дороги! Пожалуйте, пожалуйте: сегодня же непременно мы ждем Вашего доклада.

– Слушаю, но прошу много не взыскать.

Около 12 ч. члены Синода вместе с Председателем были в зале заседаний. Небольшая продолговатая комната в 4 окна. В св. углу с теплеющейся лампадкой висит образ Божией Матери. Вдоль посреди комнаты стоит длинный для 12 членов Синода, покрытый зеленым сукном стол, при нем 12 стульев, при входе вправо у стены мягкий диван, влево при двух окнах два небольших столика со стульями при них. За одним в известные часы принимает посетителей Управляющий Московской епархией архиепископ Филипп, тут же шкафчик с его делами, а за другим занимается Правитель дел Синода, у которого здесь же своя конторка с синодальными делами. Все так скучено, стеснено, что с трудом, чтобы не обеспокоить заседающих иерархов, возможно пройти кому-либо из одной комнаты в другую. От входа на левой стене висит довольно хорошо исполненный портрет Святейшего Патриарха Тихона. Заседание открывается обычно общим пением «Царю Небесный». Мне Председателем было предложено приступить к докладу о положении церковного дела за границей, частнее и главнее всего в Польше. Всех их особенно интересовал живой рассказ мой как одного из иерархов, свидетеля учреждения в Польской православной церкви не каноничной автокефалии. В общих чертах история ее была уже известна Синоду. Мне пришлось только дополнять ее многими фактическими деталями. Доклад продолжался около полутора ч. Им закончилось первое для меня заседание временного Патриаршего Синода. Доклад о современном состоянии церкви в Польше был отложен до следующего заседания. Около 3-х ч. был обед. Видимо Патриархия все имеет для полного радушия в приеме гостей. Своими средствами она не обладает, да и откуда их взять? Но находятся добрые люди, которые жертвуют не только все необходимое для стола, но и то, что можно отнести к некоторой роскоши при современных условиях жизни, – жертвуют не только москвичи, но и из других городов, – русское радушие, русская любовь к тем, кто явился в тяжелое время исповедниками веры и кто готов во всякое время пойти на тот же подвиг.

– Завтра у нас память блаженного Максима Московского. Сегодня в храме блаженного Максима будет совершено архиерейским служением всенощное бдение. Будет служить любимец москвичей, новый протодиакон М.М. Не угодно ли Вам помолиться за богослужением и посмотреть, как у нас празднуются праздники? – сказал, обратившись ко мне, любезнейший хозяин.

– С удовольствием, – ответил я.

– Служба обычно начинается в 6 ч. В таком случае в пять с половиной ч. будет приготовлено для Вас такси.

Такси, по обыкновению опоздало приехать, и мы прибыли к храму со значительным замедлением. Храм достаточно просторный. Народ двумя противоположными волнами двигался в храм и из храма, и вместе с тем храм был до тесноты переполнен: люди шли хотя бы приложиться к изображению на раке святого, мощи которого находятся под спудом, и немного помолиться во время богослужения. Трудно было пройти в храм, тем более в алтарь. В просторной паперти, в которую можно было войти легко, в две шеренги стояли нищие, среди которых несколько в рясах с крестами на груди. Один из них, посматривая на моего спутника, одетого в приличную шубу, сказал:

– Скоро-скоро снимем с тебя шубу-то.

В Патриархии потом пояснили, что это вероятнее всего живоцерковнические священники, которые вынужденные прихожанами оставить приход, в Москве собирают достаточно, чтобы присодержать себя и семью. Медленно двигаясь в колонне, идущей в храм, мы кое-как протискались до середины его. Дальше я уже не мог идти, никак не раздвинуть толпу. Наконец два моих спутника с большим усилием провели меня до солеи, а в алтарь уже я прошел без затруднений. В алтаре было много лишнего народа, своим по временам шептанием друг с другом нарушавшего требуемое святостью места должное благоговейное настроение. Служил архиепископ Филипп с протодиаконом М.М. Пел, по-видимому, любительский приходской хор значительный по составу, с достаточной силой, но со строем среднего достоинства. Шестопсалмие и канон были прочитаны хорошо – четко, внятно, громко и со смыслом. Что мне не понравилось, это произношение протодиаконом на распев великой эктении: непривычное для слуха, оно отнимает молитвенное настроение. Новостью для меня было видеть в приходском храме прислуживающую монахиню. Исполняла свою обязанность она довольно хорошо. Служба окончилась около 10 ч. Народ наполнял храм до конца ее. Возвращались мы на трамваях с пересадками. Трамваи всегда переполнены народом, так что иногда с трудом приходится стоять в нем, не говоря уже о сиденье. Кондуктор не ходит по вагонам с билетами для пассажиров, а по заведенному строгому порядку, последние сами чрез других передавали ему деньги, а он билеты. Около 11 ч. мы были в Патриархии.

– Как Вы нашли у нас богослужения? – обратился ко мне с вопросом Высокопреосвященнейший митрополит Сергий.

– Хорошо, не спешно, чинно. А особенно утешило меня множество молящихся – не пройти, не протискаться сквозь его толщу.

– Это ведь только сегодня на всенощном бдении, а завтра будет совсем мало народа.

– Почему? – удивленно спросил я. – В самые праздники, да мало молящихся?

– Да, да, ведь завтра будничный день, и все ныне молившиеся будут на работах, на службе.

– И это значит, рабочие и служащие – люди не безрелигиозные, а и в трудовые дни находят время, хотя немного помолиться в храме, святиться душой, подышать церковной благодатью. А у нас, за границей неодинаковые представления о рабочем классе в религиозном отношении, чаще всего не в пользу их.

– А вот увидите, сколько будет молящихся в огромном храме в воскресенье, где мы будем служить литургию. А как Вы находите голос и служение нашего протодиакона?

– Особенного ничего я в нем не нашел.

– А вот услышите его в воскресенье на нашей службе.

– Все же далеко ему до Розова.

– Ну, да, конечно, конечно. Розов был во всех отношениях своего рода unicus. По нашему времени и этот хорош, любим москвичами, да и недавно он здесь, еще не успел вполне войти в свою роль.

24-го, в субботу, в заседании Синода я не делал доклада. Синод занимался недолго не особой важности делами, готовилось наречение иеромонаха Иоанна во епископа, викария Вятской епархии. Нареченный – сын бедного сельского псаломщика, с академическим образованием, участвовал по призыву в Великой Европейской войне, был в Германии в плену, где сам испытал все горести его. Наречение происходило в зале заседаний по полному положенному чину. Новонареченный произнес речь, в основу которой положил Евангельское повествование о просьбе апп. Иакова и Иоанна ко Христу, чтобы Он посадил их в своем царстве одного по правую, а другого по левую руку. А Христос спросил их: Можете ли пить чашу, которую я пью и креститься крещением, которыя я крещусь? Можем – ответили они. Крещением, которыя я крещусь, будете вы креститься, и чашу, которую я пью, вы будете пить; но сесть одному по правую руку, а другому по левую не в моей власти, а кому уготовано Отцем Моим.

«В мирное время среди подвижников иерархов были и такие, которые искали в епископстве почет и славу и находили их; а теперь иерархи призываются к великому подвигу – быть впереди всех в страде церковной.

Свв. апостолы, когда выражали свою готовность пить Христову чашу и креститься Его крещением, не вполне понимали сущность этих слов, а мы теперь понимаем их, знаем, ибо видим, как они в действительности переживаются иерархами и идем на тот же подвиг; посему, слыша Вашу волю о своем избрании во епископа, я с дерзновением сказал: приемлю, и ничтоже вопреки глаголю, ибо в мирное время отказ от сего избрания был бы принят за глубокое смирение, а теперь может быть сочтен за боязнь пить чашу Христову и креститься Его крещением. Впереди на пути своем я вижу шипы и терния, но верую во всемогущую благодать архиерейства, которую Вы, святители, по воле Пастыре-начальника Христа низведете в мое недостойное сердце. Прошу Ваших Святительских молитв, да действием их шире и глубже раскроется мое греховное сердце и исполненный благодати архиерейства, стану и я с Вами на стражу церковную, чтобы благовествовать спасительную истину без земного страха, но в благодатной силе, а свершив земное служение, и мне получить хотя малую обитель в дому Отца Нашего Небесного».

Наречением окончилось заседание Синода. Всенощное бдение мне посоветовали отстоять в Богоявленском храме, где по найму всегда поет хор Нестерева, помощника регента придворной капеллы. В промежутке времени мне захотелось осмотреть все помещение Патриархии. В нижней части дома четыре комнаты, разделенные небольшим коридором и передняя с двумя дверями, одна из которых ведет в коридор, откуда вход в зал заседаний Синода. Он же при мне был и столовой, и рядом из него же вход в келлию митрополита Сергия. Вправо из передней – дверь в комнату, где члены Синода принимают посетителей, ожидающих приема в передней. Иерархи для приема размещаются по углам, где стоят маленькие столики, при каждом стул. До моего приезда сюда, здесь ожидали очереди посетители, а прием их происходил в следующей соседней комнате, которую на время заняли управляющий делами Синода, в части, отделенной ширмой, уступивший свою комнату для меня, и мой спутник. В конце коридора под прямым углом к келлии митрополита Сергия, выделено из него маленькое помещение для буфета, где имеет беспокойный приют келейник митрополита Сергия, иеродиакон Афанасий, из Валаамских иноков, очень симпатичный, добродушный, приветливый, услужливый, всегда занятый каким-либо хозяйственным делом. На нем, и почтенных лет монахине из Нижегородского женского монастыря, лежат все по дому экономические обязанности. Нужно отдать им должное: несложные хозяйственные дела они ведут образцово хорошо, со смирением, охотно, во всем и везде успевая, без тени выражения усталости, которая для них, кажется, не существует. В верхнюю надстройку из зала заседаний ведет извилистая лестница на маленькую площадку, из которой три двери – одна в комнату в три окна Правителя дел Синода, епископа Питирима, временно предоставленную мне, другая – в маленький уголок для исполняющего различные поручения административного характера, каковым является кандидат богословия, бывший на юге России епархиальным миссионером и третья – в скромную ризницу. Помещение для Патриархии, конечно, очень мало, зато наполнено уютом. Все оно живет свежим, тщательно оберегаемым преданием. Оно было заарендовано еще при жизни Святейшего Патриарха Тихона. Он Сам осматривал его, оно понравилось ему, и он в нем переночевал одну ночь. А после него некоторое время здесь жил Местоблюститель Патриаршего Престола, митрополит Петр. Крепкий дух веры исповедников ее оставил свои следы в стенах Патриархии и живущие в ней дышат им. Митрополит Сергий живет именно в той комнате, где проживали наши Первоиерархи. С любовью он указывал в киоте с образами иконы, принадлежащие приснопамятному нашему Патриарху, место, где стояла его койка, портрет его. С особым почтением к покойному и митрополит Сергий и члены Синода рассказывали некоторые факты из жизни покойного. Все это сливает живую Патриархию с умершим, но и живущим во Христе, близким Русской Церкви столпом ее, Святейшим Тихоном, и делает ее воспринявшей от него церковное дело не только в существе, но и в духе почившего. Правда, Патриархия находится вдали от центра Москвы, почти в пригороде ее, и это представляет большое неудобство для посетителей. Но для живущих оно имеет свои выгоды: дачное место, вдали от городского шума, при доме достаточный по размерам фруктовый сад с небольшим огородом. Есть где пройтись и подышать чистым воздухом. При мне уже поговаривали о переходе в другое помещение поближе к центру. Жалко было бы оставить без особой нужды в своем роде исторический домик. Но по имеющимся оттуда у меня сведениям Патриархия осталась на прежнем месте.[2]2
  Теперь она – в другом помещении.


[Закрыть] Хорошо было бы, собравшись со средствами, купить этот домик, который был бы дачею для Патриарха, тем более, что с ним связано большое церковно-историческое событие: здесь открылось законное организационное Церковное Управление, здесь Патриархия начала устроение Патриаршей Церкви на канонических началах, сюда являлись возвращающиеся из Соловков, тюрем, ссылки в Сибирь иерархи – исповедники и своим присутствием уже освящали стены дома, отсюда получали они назначения на церковный труд, сюда устремляются взоры и сердца иерархов и всех деятелей, живущих церковной жизнью. Здесь – центр церковной жизни, и забыть это едва ли было бы желательным.

Такси опять опоздал приехать; вообще-то их там приходится отыскивать с большим трудом, так как для Москвы их очень мало. Все же мы прибыли ко всенощной в храм Богоявления без большого опоздания. Огромный трехпрестольный храм; молящихся было много, но пройти в алтарь было совершенно свободно. Служба совершалась чинно. Пел хор Нестерева в половинном составе – 35 человек. Чудный хор, как по голосовым силам, так и по редкому строю, внимательному выполнению всех тонкостей хоровой музыки. При всем том, что особенно ценно, все пение его проникнуто церковностью, церковным духом. Плата ему от церкви всего 200 р. в месяц. В Патриархию мы возвращались в трамвае. Так как движение трамвая недалеко от храма, нам было возможно прийти в вагон одними из первых и занять места. Против меня сидел на вид рабочий, тоже бывший на всенощном бдении.

– Вы, батюшка, откуда, из какой церкви? – обратился он ко мне.

– Я не здешний, из заграницы.

– Из заграницы? Откуда же!

– Из Литвы.

– Как, понравился Вам наш храм, служба, пение?

– Все хорошо, прекрасный храм, чинная служба, но всего лучше пение.

– Да, да, хор здесь очень хороший. Я сам, живу далеко, за Кремлем, а на праздничные Богослужения всегда приезжаю сюда, люблю пение. Это еще не полный хор, а когда бывает полный, прямо заслушаешься. Храм хороший, стоит, как видели, в ограде, а ограда в прямую линию с домами улицы, значит никому не мешает, а вот поговаривают, что его хотят снести.

– Почему?

– А вот, пойди с ними, – кивнул головой в сторону.

– Может быть и не тронут, – сказал я.

– Дай то Бог.

С тех пор я тщательно слежу по газетам за этим храмом. Доселе, слава Богу, он стоит благополучно.

– Как Вы нашли службу, пение? – был первый вопрос ко мне митрополита Сергия, когда мы возвратились в патриархию.

– Все хорошо, но особенно меня радовало чудное пение: это выше моей похвалы, оно превзошло мои ожидания», – сказал я.

– И я очень доволен тем, что Вы нашли у нас то, чем мы и заграницу можем удивить. А завтра Вы будете, конечно, участвовать в нашем церковном торжестве и увидите много другого, что скажет Вам о нашей жизни.

25-го в воскресенье в 9 ч. 35 м. в поданный такси сели два митрополита – Сергий и Серафим, я и иеродиакон Афанасий. Ровно в 10 ч. мы были у ограды храма Воскресения. При торжественном трезвоне митрополит Сергий в сопровождении нас направился в храм, где при мощном пении «От восток до запад» был встречен длинными рядами духовенства, протодиаконом и диаконами, а мы по боковой стороне прошли в алтарь, в котором уже находились почти все готовящиеся служить иерархи. Полились тихие мелодичные звуки пения входного «Достойно есть». Не знаю, имели ли иерархи свое облачение или достают его в подобных случаях где-либо в Москве, но я-то не имел с собой ничего и мне подали все уже приготовленное на месте. Храм огромный, вместимостью, как говорят, тысяч 7–8. Народ был оповещен о готовящейся епископской хиротонии. Уже к началу литургии молящихся собралось много.

– Посмотрите, сколько народу, – приоткрыв немного занавес Царских дверей, обратясь ко мне, сказал архиепископ Алексий. Видимо ему самому было приятно похвалиться растущим духовным богатством. Уже стояло море голов, но вместительный храм принимал в себя все новые волны верующих. Несомненно, исключительное торжество Церкви влекло их сюда. Заканчивалось чтение часов. Открылись Царские врата и попарно стали выходить иерархи, а за ними духовенство к Архиерейской кафедре для принятия всей Церковью исповедания веры и благочестия от готовящегося принять иерархическую благодать. На широкой Архиерейской кафедре было приготовлено для 12 иерархов седалище. Начинается великое дело Церкви Христовой. Не Вы Меня избрали… но Я избрал вас от мира. А как вы (уже) не от мира, сего ради ненавидит вас мир (Ин. 15, 16–19).

Выводится из алтаря избранный Духом Божиим нареченный во епископа Иоанна, как бы выявляется всей Церкви, да видит она в своем собрании того, кто поставляется на свещнике ее, да светится свет его пред человеки и да прославит добрыми делами Отца нашего иже на небесех, поставляется на орлец[3]3
  В Петроградской Лавре для этого торжества имелись три больших орлеца, а здесь обыкновенные.


[Закрыть] символ надмирности, и на троекратные вопросы Первенствующего иерарха: «како веруеши, рцы нам пространнее»… хиротонисуемый громко произнес исповедание Православной веры и свв. канонов. К ряду анафематствований различных ересей и отвержения церковных постановлений прибавлена анафема на автокефалистов, т. е. на самочинно отделяющихся от Матери Церкви и, вопреки ее воле, устрояющих свою, независимую от нее, церковь и упорствующих в этом самочинии. Я не спросил, с какого времени существует в чине эта прибавка; но уже потому, что она не вызывает ни удивления, ни разговоров, можно думать, что она – не новость последнего времени, а, вероятно, введена еще при Патриархе Тихоне, когда пошли самочинные отложения в церкви в лице живоцерковников, обновленцев, самосвятов и др. Поэтому-то, полагаю, еще при нем и принимались отпадшие от церкви по особому чину чрез всецерковное покаяние и отвержение всех самочинств, каким чином принимались отлученные от церкви. Окончилась исповедь. Начинается Божественная литургия. Все внимание забегает вперед, к таинственному акту. Взор ничего не наблюдает, ни замечает, смолкает рассудочная мысль, и уступает свое первенство сердцу. А оно хочет только молиться, и молится о Церкви, о мире в ней и о мире всего мира, о иеромонахе Иоанне, да придет на него благодать Всесвятаго Духа. Слышу: «о Богохранимей стране нашей, о властех ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте», и сердце не волнуется этим прошением, не встает против него: заповедь Апостольская, Христова, Духа Божия. Малый вход, все иерархи вошли в алтарь: наступают моменты церковного торжества, возжигания нового церковного светильника. Вот подвели его к святому Престолу, и он преклонив колена, забыл все, кроме своего ничтожества, почти несущности (1 Кор. 4, 7) в трепете телесном раскрывает свое сердце для принятия благодати. Первоиерарх, раскрыв Святое Евангелие, символ вечного служения Христу и твердого благовестия Его неизменной истины, положил его словами[4]4
  т. е. текстом (ред.)


[Закрыть] внизна голову хиротонисуемого, поддерживая рукой. Простерли все иерархи свои десницы к лежащему на главе Св. Евангелию, и держа его, готовятся низвести Святого Духа на просящего благодати. Происходит тайносовершение. Первоиерарх читает тайносовершительную молитву, читает отчетливо, громко, да слышит вся церковь и молится об Иоанне. Волнуется сердце, чувствую, как вздрагивает держащая Св. Евангелие моя десница, подступают слезы, увлажняются глаза, мысль замолкла, только сердце без слов говорит: «да приидет на него благодать Всесвятаго Духа, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа…»

Таинство совершено. Новый иерарх встал и облеченный в иерархические одежды, при братском лобзании со взаимными приветствиями – «Христос посреди нас! Есть и будет» – принят в иерархическое общение и стал в сонм иерархов для совершения мироспасительного таинства св. Евхаристии. Местный диакон, среднего поста, худенький, резковатым басом громко и четко прочел Апостол, а протодиакон более мягким и более полным басом прочел из Евангелия притчу о «Милосердном самарянине». Теперь с горнего места спокойно можно было посмотреть на наполнившую храм ниву Христову: стоят в чинном порядке, как будто ни движений, ни разговора. Могучий хор пел хорошо, но все же нет в нем строя и гармонии Нестеровского хора. Новому иерарху Иоанну Первоиерархом было поручено посвятить во диакона сирийца. Проповедь говорил Настоятель храма, еще не старый митрофорный протоиерей с академическим образованием. Редкий у него голос для проповедей. Говорил он, по-видимому, без напряжения, но так звучно отчетливо, что, думается, слова его были слышны во всем храме. Перед заамвонной молитвой новопосвященный диакон говорил на своем сирийском языке эктению, а несколько сирийцев, стоявших на клиросе, по-своему пели. Прошений у них здесь больше числом, чем у нас. Пели в унисон, непривычным для нашего уха плаксивым распевом. Тяжелый образ жизни под мусульманским игом отобразился и здесь.

По окончании литургии, разоблачившись и надевши мантии, с посохами в руках, все попарно вышли на архиерейскую кафедру на средину храма, чтобы во главе с Первоиерархом совручить новохиротонисанному архиерейский жезл и принести ему братское приветствие с принятием архиерейской благодати. Все иерархи сели на седалища; вышел из алтаря епископ Иоанн и сделав глубокий поклон иерархам, стал у подножия кафедры. Первоиерарх встав, а с ним все прочие иерархи, держа в руке посох, обратился к новому иерарху с простой, но задушевной речью, предварив ее братским приветствием со вступлением его в сан иерархов Русской Церкви, а через нее и всей Единой, Святой, Соборной и Апостольской. Епископское служение, говорил он, есть надмирное служение в Его земной Церкви. Мир ищет радостей земных, плотских удовольствий, а мы должны утверждать их призрачность и видеть ценность в вечной жизни в Боге, которая приобретается борьбой со грехом, доселе царствующим в мире.

Вручив новопросвященному иерарху посох, Первоиерарх повелел ему благословлять ожидавший архиерейского благословения народ.

Войдя в алтарь, мы, иерархи, сняли мантии, а митрополит Сергий, сделав общее осенение, в мантии последовал к выходным дверям. Народ прямо толпой бросился к нему за благословением. «Ну, думаю себе, надолго задержат его». Медленно он продвигался вперед, а я с митрополитом Серафимом пошли по боковой стороне храма. Люди, увидя нас, стали подходить к нам под благословение. Только и слышишь: «Владыко, благословите, Владыко, благословите». Так сильна духовная потребность в архиерейском благословении.

Около 3-х часов мы были уже в Патриархии, где в зале заседания был приготовлен для праздничного обеда стол. Скоро явился и новопосвященный иерарх. Пропев хором «Отче наш», сели за трапезу – все участвовавшие в службе иерархи, настоятель храма, протодиакон и еще 4–5 человек. Думалось, что трапеза пройдет без обычных речей. Однако без них не обошлось. Митрополит Сергий, едва заметно, кивком головы, сделал знак хозяину, управляющему Московской епархии архиепископу Филиппу, и тот встав, с полным благодушием в лице, обратился ко мне с таким, насколько я запомнил приветствием:

«Мне как-то пришлось быть в женской Дивеевской обители (устроенной преподобным Серафимом Саровским). День шел в обычных монашеских занятиях по послушанию; все было тихо, мирно. Слышу, монашенки засуетились, забегали, все пришло в движение.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Ксения, Ксения идет, – и почти все поспешили ей навстречу. Нечто подобное пережили и мы здесь третьего дня. Мы ожидали к себе заграничного гостя. Слушали, когда подкатит посланный за ним такси. Слышим такси остановилось. «Елевферий, Елевферий приехал», и все приготовились его встретить. Вот он вошел и все с радостным чувством взаимно приветствовали, лобзаясь друг с другом. Теперь он с нами, в нашей среде. Позвольте же от лица всех здесь присутствующих иерархов принести Вашему Высокопреосвященству глубокую благодарность за Ваше посещение нас, устанавливающее живую связь с церковным зарубежьем; выразить чувство нашей радости по случаю соучастия Вашего в нашем церковном торжестве и пожелать Вам крепости, сил и здоровья на многие лета».

Испросивши позволения у возглавляющего трапезу Первоиерарха митрополита Сергия, встал и я с ответом на приветствие хозяина. Я уже обратился ко всем иерархам.

«Святители Христовы. Я очень тронут неожиданным для себя приветствием Высокопреосвященнейшего Филиппа. Не смею сомневаться в действительности вашего радостного чувства от взаимной нашей встречи, ибо и сам без меры преисполнен им, а подобное познается подобным. Я формально не уполномочен выразить пред вами общие чувства церковного зарубежья, но зная их, смею сказать, что телом оторванные современными условиями человеческого существования, все православные зарубежные иерархи и миряне в душе живут благоговейными чувствами к своей Матери Патриаршей Церкви. Дальше я буду говорить от себя. В жизни каждого бывают иногда смелые планы, предположения, пожелания. Но если бы кто-либо еще этим летом сказал мне: “Хорошо бы было вам поехать в Патриархию и узнать там о положении нашей Церкви”, то я не иначе отнесся бы к этому предложению, как с той улыбкой, с какой слушают праздные мечты…

С первых моментов, как только Господь призвал к величайшей духовной страде нашу родную церковь, я весь отдался душой ей. Я жадно следил за всеми переживаниями, движениями. Мученическая страница ее живо напомнила мне первенствующую церковь. В Римском Государстве не было тех усовершенствованных способов взаимоосведомления, какие существуют теперь. Поэтому, когда подымались на Церковь гонения, то о жертвах их верующие узнавали по слухам, по передаче друг другу. “Говорят, что в Иерусалиме иудеи камнями побили архидиакона Стефана. А как он мужественно встретил смерть: стоя на коленях, просил Бога принять его дух, а побивающим его не поставить это в грех. Слышно, что Ирод убил апостола Иакова, а Петра всадил в темницу, но его ангел вывел оттуда. Апостол Павел! Сколько он обратил язычников ко Христу! А в Листре его побили камнями; но он остался жив. Теперь слышно, он в темнице. Слышно, что Петр и Павел умерщвлены: Петр распят на кресте, а Павел усечен мечем… Игнатия, Антиохийского епископа, ведут в Рим на растерзание зверям. А с каким восторгом он стремится к этой смерти… Мы хотели освободить его, когда он будет у нас, а он нам пишет с пути: “Оставьте меня быть пищею зверей и посредством их достигнуть Бога. Я – пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым”. А вот и Поликарп Смирнский, приветствовавший Игнатия на пути в Рим, сожжен… А в Риме-то!? С какой радостью наши идут на смерть, чтобы вечно жить со Христом”. Живыми волнами переливались вести ко всем христианским общинам о подвигах верующих, делавшие всю церковь одним живым телом, всегда готовым на всякую жертву, чтобы жить и возвещать в мире благодатную жизнь. В таком почти виде издали, из зарубежья, созерцал жизнь Матери-Церкви в годы ее земного лихолетья. Способы внутреннего взаимообращения для церкви прекращены. Страда развивается. Идут с разных близких и дальних сторон великой России то неясные, то определенные слухи: расстрелян епископ Лаврентий; расстрелян архиепископ Андроник после тяжких унижений; пропал без вести архиепископ Василий; увезен из Смоленска и расстрелян епископ Макарий; спокойно встретил смерть осужденный на расстрел митрополит Вениамин; Патриарх отстранен от управления церковью и заточен в Донском монастыре; митрополит Сергий взят в тюрьму; Агафангел, Кирилл отправлены в ссылку; в тюрьме: митрополит Арсений, епископ Феодор. Все это из уст в уста, из конца в конец передавалось страждущей церкви. Были ли ликования от приближения мученической смерти, Игнатии Богоносцы. Бог знает, ибо Ему только ведомы тайники сердечные, но несомненно все истинные члены Церкви и иерархи, священники, монахи и миряне – все вменили себя, яко овцы заколения, все думали: не моя ли очередь отойти от мира, и не близки ли ко мне слова Христа к апостолам: Когда Я пойду и приготовлю Вам место, приду опять и возьму к Себе, чтобы и вы были, где Я (Ин. 14, 3). Покоившаяся земным миром наша церковь зажглась благодатным огнем, огнем духовного обновления.