Текст книги "Хорошая я. Плохая я"

8

Майк привозит меня в Ветербридж перед большой переменой. Говорит, что гордится мной. Я благодарю на словах. Хотелось бы благодарить и в душе. Когда регистрируюсь в журнале, вспоминаю, что не предупредила его о том, что после уроков у меня назначена встреча с мисс Кемп, поэтому посылаю ему сообщение, пока наслаждаюсь последними минутами тишины в раздевалке. На этот раз обошлось без плакатов. Когда включаю ноутбук – еще один подарок от Майка и Саскии, – обнаруживаю в своем школьном почтовом ящике письмо от мисс Кемп:

«Привет, Милли, очень жду нашей встречи сегодня. Может, мы даже немного порисуем? Встречаемся в кабинете рисования. МК».

МК. Я никогда раньше не сталкивалась с тем, чтобы учителя подписывались просто инициалами.

Остаток дня прошел без событий. Математика, две биологии, история религии. Прозвенел звонок, я поднимаюсь в арт-класс. Прежде чем увидеть их, я услышала голоса. Высокие, визгливые. Злые. Девочки спускаются по лестнице навстречу мне. Гадая, какое наказание придумала для них мисс Кемп, я посторонилась, чтобы пропустить их, – лестница не очень широкая. Фиби прижимает меня к перилам.

– Привет, паскуда.

Паскуда? А я-то думала, мы будем как сестры. Маленькие женщины.

– Твоя муси-пуси ждет тебя. А ты и тут славненько устроилась, под крылышком у мисс Кемп, она тебя защищает.

– Насчет цепочки, Фиби, я не ношу ее, мне как– то неловко.

– Какая еще цепочка? – спрашивает Иззи.

– Никакая, – отвечает Фиби.

– Давай-давай, колись, – говорит Иззи, тыкая Фиби в живот.

Та теряется. Уже не такая воинственная. Не такая смелая. Смущается перед подругой. Мне на ее месте следовало бы раскаяться, что заговорила об этом при посторонних. Следовало бы.

– Чертова мамаша, дура, для нее тоже заказала цепочку, с именем.

– Такую же, как для тебя? Может, она и себе такую же заказала – и вы все, как из одного инкубатора?

Фиби кивает. Я открываю рот, чтобы извиниться, но она велит мне заткнуться.

– О-ёй! Милая мамочка опять опустила тебя, да?

– Отвали, Из!

– Остынь, кому, на фиг, нужна мать, ведь друг у друга есть мы!

Они смеются и продолжают спускаться по лестнице. Я ничего не говорю, но мне хочется сказать – мне нужна.

Мне нужна мать.

Иззи останавливается, смотрит вверх на меня и спрашивает:

– Тебе никто не звонил вчера? Никаких странных звонков?

Моя рука тянется к телефону, который лежит в кармане блейзера.

– Судя по молчанию, полагаю, что нет. Ну, потерпи, ждать осталось недолго.

Снова хихиканье и смешки.

Соль на раны. Жжет. Я смотрю вниз на их хорошенькие личики и вспоминаю историю, которую когда-то читала. Народная американская притча. Индеец чероки говорит своему внуку, что в каждом человеке идет схватка между двумя волками. Один злой, другой добрый. Мальчик спрашивает – а какой волк побеждает? Старый чероки отвечает – тот, которого кормишь. Их лица превращаются в мишени по мере того, как я смотрю на них. Я с трудом удерживаюсь от желания плюнуть в эти мордашки, чтобы от слюны размазался макияж. Куклы. Ванильный запах лосьона для искусственного загара висит в воздухе. Иззи складывает пальцы буквой «V» и показывает язык. Фиби делает то же самое. Нехорошие мысли у меня в голове. Дверь в нижнем коридоре открывается, заставляет их поторопиться. Пока преодолеваю последние ступеньки, держусь за свой телефон, он молчит.

В кабинете МК два мольберта, один напротив другого. Два стула, две коробки с углем. Все в двойном количестве.

– Привет, – говорит она. – Добро пожаловать! Есть настроение порисовать?

Я киваю, снимаю сумку и блейзер. Она предлагает налить мне стакан воды.

– Нет, спасибо.

– Ты раньше работала с углем?

– Немного.

– Отлично, ну выбирай мольберт и садись.

Ее руки жестикулируют, быстро движутся, словно груз браслетов станет невыносим, если они останутся неподвижными хотя бы долю секунды. Она садится напротив меня.

– Что тебе хочется нарисовать? Есть какая-нибудь идея?

Есть, конечно. Только, думаю, это никому не понравится.

– Ничего конкретного, не знаю.

– А если нарисовать фигурку, которая стоит на столе? Это работа скульптора Джакометти. Или я могу достать из сумки флакон духов, у него интересная форма.

Ее духи. Так вот что это такое. Знакомый запах. Напоминает молодые побеги лаванды, срезанные в нашем саду, срезанные тобой.

– Давайте рисовать фигуру, – отвечаю я.

– Отличное решение, сейчас поставлю.

Движения у нее плавные, дикарские бусы, которыми она увешана, позванивают на каждом шагу. Ее волосы высокой копной подняты наверх и скреплены заколкой с каким-то восточным узором. Она напоминает картинку из журнала «Нэшнл Джиографик» – помесь сумасшедшей гейши со жрицей африканского племени. Мы приступаем, как по команде, в такт, наши руки одновременно тянутся к углю. Она спрашивает, как у меня дела, я отвечаю – хорошо.

– Хорошо – это значит на самом деле хорошо или могло бы быть лучше, но ты не хочешь говорить?

– И то и другое, наверное.

Шорох. Крошки угля. Рисую голову. Неужели она тоже начала сверху?

– Искусство – прекрасная терапия, знаешь ли.

У меня сразу пробегают мурашки. Стоит мне только почувствовать угрозу вторжения, как я в считаные минуты воздвигаю обратно полуразобранную стену. «Терапия». Что она хочет этим сказать? Это информация для узкого круга лиц, сказал Майк. Мисс Джеймс, директор школы, и мы с Сас, – вот и весь круг. Больше никто не знает про твою мать. Я смотрю на нее поверх мольберта. Никакого макияжа, натуральный румянец. Кожа – персик со сливками. Она смотрит на меня, улыбается, нежные морщинки собираются вокруг глаз. Бьюсь об заклад, она часто улыбается и смеется.

– Ну, как успехи?

– Хорошо, спасибо.

Голова уже обзавелась телом, тонким, как прут, который ты пускала в ход, хоть я просила – не надо.

– Как складываются отношения с девочками?

Хуже не бывает.

– Неплохо, мне кажется.

– Тебе кажется?

– Мне кажется, что я не очень вписываюсь.

– Конечно, это непростая задача. Девочки здесь развитые не по годам, умудренные опытом. Почти все они всю свою жизнь прожили в Лондоне. Я наблюдаю это каждый раз – новичок должен пройти притирку. Ну, для этого и существует куратор. Мне повезло, мне досталась ты. Ну что, готова показать свой рисунок?

– Да, пожалуй.

Она вытирает руки о влажную тряпку, которая лежит сбоку, встает и подходит к моему мольберту, одобрительно присвистывает, говорит: о боги, боги, твоя бывшая директриса абсолютно права.

– Какое невероятное владение светотенью, кажется, что статуя движется, сейчас сойдет с бумаги. Ты не будешь возражать, если я оставлю рисунок у себя? Я хочу показать его в восьмом классе, они сейчас как раз занимаются рисованием фигуры.

– Конечно, берите, если считаете, что у меня получилось.

Я хочу открепить лист от мольберта, но она останавливает меня, говорит, что я забыла кое-что.

– Что, простите?

– Художник должен всегда подписывать свою работу.

Я смотрю на нее, она подмигивает, слегка подталкивает меня локтем, и я почему-то не испытываю никаких неприятных чувств, как бывает, когда меня касается Джун. Подписываю рисунок, но велю себе быть внимательнее в будущем – я едва не написала «Энни».

Я уже собираюсь уйти, когда она говорит:

– Не беспокойся из-за девочек, я держу их под наблюдением. Я велела им отчистить и отмыть палитры. Они раскаиваются в том, что натворили, и я уверена, что ничего подобного не повторится. Может, возьмешь с собой пачку бумаги и коробку с углем, дома порисуешь?

Я ухожу с теплым чувством в груди. Добрый волк наелся досыта.

В коридоре тишина, можно идти, не опасаясь наткнуться на девочек. Иду через школьный двор в раздевалку за папкой, которую там оставила, на полдороге звонит телефон. Номер незнакомый.

Вспоминается ухмыляющееся лицо Иззи, ее вопрос: «Звонков каких-нибудь странных не было?»

Не следовало бы отвечать, но любопытство берет верх. Любопытство меня погубит.

– Слушаю.

– Милли?

Голос низкий. Хрипловатый.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Я звоню по объявлению.

– Какое объявление?

– На открытке.

– Какая открытка?

– Перестань, красотка, не скромничай.

– Откуда у вас мой номер?

– Из объявления, говорю же тебе. Послушай, ты это всерьез или нет?

– Возможно.

– Тебе нравится играть в разные игры? – спрашивает он.

Голос меняется. Становится настойчивее. Я догадываюсь, что это значит.

– Это зависит.

– От чего?

– От того, выигрываю я или нет.

Нажимаю отбой, несколько секунд смотрю на телефон и выхожу из школы. Хотя в подземке утром было тепло, по вечерам холодает, руки у меня зябнут. Я кладу телефон в карман блейзера, руки заняты папкой и пачкой бумаги, которую дала мне МК. Чувствую бедром вибрацию телефона. Сообщение. Я не останавливаюсь, чтобы прочесть его, через несколько минут буду дома. Повернув на дорожку к дому, вынимаю из кармана телефон, на экране снова незнакомый номер.

У меня стоит торчком жду встречи

Перечитываю еще раз, пытаюсь понять, что меня оскорбляет больше – содержание или отсутствие знаков препинания. Деревенщина неотесанная. Сообщение исчезает с экрана, поступает новый звонок. Теперь я узнаю номер – тот же самый, что и в первый раз. Не могу удержаться, чтобы не ответить. Это даже забавно.

– Да?

– Ты что, трубку бросила?

Я пристраиваюсь в углу, прислоняюсь спиной к стене, снимаю тяжелый школьный рюкзак.

– Допустим.

– На тебе сейчас школьная форма?

– Откуда ты знаешь, что я хожу в школу?

– Судя по фотографии – на тебе юбка или платьице?

В его голосе мне явно слышится возбуждение. Мне всегда было интересно – у мужчин оно проявляется так же, как у женщин, или по-другому. Так же.

– Когда мы встретимся? Я плачу хорошо.

Даю отбой. Два ноль, лузер. Меня хотят, и я наслаждаюсь властью. Поворачиваю на подъездную дорожку, слышу свист. Морган. Она свистит сквозь пальцы, как работяга или охотник, который подзывает собаку. Я улыбаюсь, она кивком зовет меня подойти, потом прячет подбородок за ворот своей куртки на «молнии», так что видна только верхняя часть лица. В руке она держит что-то. Я подхожу. Синяк под глазом стал меньше, но, когда открывается все лицо, вижу, что губы у нее искусаны, в крови. Она жует их, как нечто съедобное. Как закуску.

– Привет.

Она не отвечает, отворачивает голову, кусает губу, отрывает от нее кусочек кожи. Выступает свежая капля крови, как будто она ест ягоды, какую-то вкуснятину. Она слизывает кровь, вытирает губы рукавом куртки. Мне удается разглядеть, что в руке она держит открытку, но какую – не видно.

– Из школы вот иду.

Она пожимает плечами.

– Глаз у тебя лучше.

– Ага, до следующего раза.

– А что случилось-то?

– На косяк налетела, как говорит моя мать, – ухмыляется она.

А с мамой спорить не полагается, верно?

– Тебя зовут Милли, так, что ли?

– Да.

– Нашла вот какую-то фигню. Подумала, что это твое, потому что тут твоя фотка. И имя вроде твое написано. М-И-Л-Л-И.

Она читает по буквам, с усилием выдавливая каждый звук из своих покусанных губ.

– А почему ты так странно читаешь?

– Да потому, что у меня дислексия, блин.

По ее лицу пробегает гримаса стыда. Мне тоже стыдно, что ей стыдно из-за меня, я отвожу глаза.

– Да тут можно вообще ничего не читать, и так все понятно. – Она протягивает мне открытку.

Очень профессиональная работа, качественный цвет, ламинирование. Я представляю, как ее печатали, потом пустили по типографии, как жирные парни фыркали в свои кружки с чаем, передавая ее из рук в руки.

– Откуда это у тебя?

– Нашла вчера вечером в телефонной будке, справа возле арки на Лэдброук-гроув. Мой телефон сломался, а у матери на телефоне нет денег.

Знаю я это место. Грязный угол, заваленный мусором, залитый мочой, там можно видеть коллекцию таких объявлений. И мое лицо среди них. Новое лицо в ассортименте. Добро пожаловать, свежее пополнение. Целая галерея сисек, открытых ртов, искаженных дикой страстью женских лиц. И вот вам, школьница. Фотография та же, что была на плакате в раздевалке. Текст другой.

ШКОЛЬНИЦА МИЛЛИ ОБОЖАЕТ СОСАТЬ, ЗВОНИТЕ ПО УКАЗАННОМУ НОМЕРУ

Туалет в естественно-научном корпусе. Иззи. «Я никогда не прошу дважды». Мой телефон вибрирует, из левого кармана раздается жужжание. Краткий момент, когда могу насладиться популярностью. Почувствовать себя звездой. Возбужденные кретины обрывают мой телефон.

– Без обид, но ты не похожа на такую.

– Я не такая.

– Так с чего вдруг?

– Кто-то пошутил.

– Видно, кого-то ты здорово допекла, шутка уж больно гадкая.

– Две девочки из моей школы и еще одна, у которой я живу.

– Та наглая сучка, что ли, блондинка?

Морган машет в сторону нашего дома, я кошусь через плечо. Пара окон выходит в эту сторону. Я хочу сохранить Морган в секрете.

– Да, она.

– Кто-нибудь тебе уже звонил?

– Да, вот только что.

– Блин. Как ты собираешься ее проучить?

Да уж что-нибудь придумаю.

– Не знаю пока, может, так оставлю. Как ты думаешь, сколько времени это провисело?

– День или около того, не знаю точно. Ты недавно сюда приехала, да?

– Да, я живу в приемной семье, – киваю я.

– Нас тоже чуть не забрали в опеку, когда мать загремела, да бабуля приехала, присматривать за нами.

– Так ты сейчас без мамы?

– Да ее не было несколько недель. Дура, зачем– то связалась с моим дядькой.

Она снова кусает губу. Меня так и подмывает ударить ее по руке, помешать ей заниматься этим. Она сползает со стены, встает на землю. Я спрашиваю, не хочет ли она как-нибудь потусоваться. Почему нет, отвечает она. С некоторым подозрением. Вот и хорошо, мне хочется сказать.

– Можно встретиться в дальнем конце сада. Пройдешь через синюю дверь, обычно она заперта, но я открою ее. Моя комната – та, что с балконом, она одна такая.

– А чего тебе вздумалось со мной тусоваться?

– Не знаю. Тяжело быть новенькой, особенно когда у тебя такая приемная сестра.

Она кивает. У меня впечатление, что ей тоже одиноко.

– Что ты об этом думаешь? Нравится тебе моя идея? – спрашиваю еще раз.

– Я же сказала – почему нет? Ты назначаешь встречу в саду, значит, не хочешь, чтобы другие знали, что мы дружим, да?

– Не в этом дело. Все из-за той наглой сучки, с которой я живу. Ты сама ее так называешь.

Мы обе улыбаемся, когда я это говорю.

– Если она узнает, наверняка все испортит, наябедничает отцу или еще что-нибудь, – объясняю я.

– Да уж наверняка, держу пари. Вот тупая корова.

Мне нужно чем-то скрепить договор. Подарки открывают все двери, с их помощью легче завоевать доверие, я видела сотни раз, как ты проделывала этот трюк с детьми в приюте. СООБРАЖАЙ, ЭННИ, СООБРАЖАЙ. Твой голос звучит у меня в голове. Телефон, который начинает вибрировать в кармане, наталкивает на мысль. Я вынимаю его, показываю Морган, спрашиваю, разбирается ли она в этих штуках.

– Конечно.

– Как ты думаешь, что можно сделать сейчас, когда мне начали звонить по объявлению?

– Ну, не знаю, номер сменить.

– Я не могу. Мне придется просить приемного отца, он догадается, что это неспроста.

– Может, выбросить его?

– Это последняя модель, глупо выбрасывать. Можно сказать ему, телефон потерялся, только он дико рассердится.

– Кто его знает, у них же, у этих засранцев, денег куры не клюют, что для них какой-то телефон.

– Ты права, но все же мне не хочется выбрасывать его. Ты сказала, что твой телефон сломался. Вот и возьми пока мой, поменяй номер или придумай там что-нибудь.

– Не, плохая идея. Я тебя даже не знаю.

– Тогда мы могли бы созваниваться, если захотим встретиться.

– А с меня чего за это?

– Ничего. Я же сказала, хочу от него избавиться, ты меня выручишь.

Она некоторое время жует губу, смотрит на ноги, поднимает глаза и говорит – о'кей, по рукам. Она берет телефон, обещает, что даст знать, когда сделает новый номер, потом спрашивает, как поступить с открыткой.

– Там была только одна?

– Я видела только одну.

– Делай что хочешь. Сожги.

Она кивает, идет прочь. Я смотрю ей вслед, очень довольная собой. Твои уроки, твой голос помогают мне. Иногда.

Дома тихо, когда я прихожу, дверь не заперта, значит, кто-нибудь есть, скорее всего Саския: она вечно забывает запереть дверь за собой. Радиатор радом с нишей для обуви издает шепчущие звуки, от усилий, которые он предпринимает, чтобы обогреть холл, перенапрягаются его древние трубы. На полу замечаю пару незнакомых кроссовок, для женских очень большой размер.

Снимаю туфли и швыряю свое барахло в сторону лестницы. Рози смотрит на меня из-под полуприкрытых век, ей уютно в своей корзинке, лень выходить, чтобы поздороваться со мной, и приветствие она заменяет вялым ударом хвоста по полу. Обед накрыт, оставлен на кухонном прилавке. Три тарелки в ряд. Севита знает, что для «миссис Саскии» лучше ничего не оставлять. Судя по числу тарелок, Майк и Фиби еще не приходили. Я пользуюсь случаем, чтобы включить радио, пока жаркое разогревается в микроволновке, – может, что-нибудь удастся услышать, но новости уже закончились. Я ем быстро, тороплюсь успеть до прихода Фиби и, засунув тарелку в посудомойку, направляюсь в кабинет Майка. Стучусь, чтобы удостовериться, что его нет. Никто не отвечает. На столе рядом с нишей лежит стопка бумаги для заметок, беру листок, пишу: «Дорогой Майк, мне очень жаль, но я потеряла свой телефон, нигде не могу его найти. Что мне делать?»

Прилепляю бумажку к двери его кабинета, на уровне глаз, чтобы он непременно заметил. Ярко-розовое извинение перед Майком и скрытое послание «пошла ты» для Фиби. Я хочу получить новый телефон как можно скорее, чтобы мы с Морган могли созваниваться. По пути замечаю, что дверь на первый этаж, где находятся прачечная и спортивный зал, открыта. Заглядываю туда, убеждаюсь, что Севиты там нет, и закрываю дверь, сожалея, что на ней не предусмотрен замок.

Выхожу на балкон проверить, правильно ли сказала, что синие ворота в сад не видны из дома. Правильно. Уже собираюсь вернуться в комнату, как слышу свист и вижу фигурку, она машет мне. Потом начинает орудовать руками. Вспышка, еще одна, зажигалка загорается, появляется язычок пламени. С такого расстояния не разглядеть, но я знаю, что она сжигает открытку. Когда огонь подползает к пальцам, она бросает ее на землю, отряхивает руку об руку, показывая, что дело сделано, и бежит обратно в сторону улицы.

Я покидаю свой наблюдательный пункт и вскоре ложусь спать. Приходишь ты, чтобы похвалить меня. Заявляешь, что, если бы не твои уроки, я ни за что не смогла бы заставить Морган поверить мне. Просыпаюсь в слезах.

Восемь ступенек вверх. Потом еще четыре.

Дверь справа.

Надень штанишки.

Надень рубашку.

Делай, что тебе говорят.

Переодевалки. Твоя любимая игра.

Мальчики одеваются как мальчики, девочки тоже.

Живые, говорящие куклы в натуральную величину. Наскучили – избавилась.

Как забавно ты выглядишь, Энни, в костюме мальчика.

Подойди поближе, покажись мамочке.

9

Саския предлагает отвезти нас с Фиби в школу сегодня утром, заметив, что у меня кроме обычной сумки большая папка для рисунков, я буду в ней хранить работы за семестр. Фиби одета в спортивный костюм, она отказывается, у нее утренняя пробежка с двумя девочками, которые живут по соседству, она напоминает, что останется на ночь у Иззи. Майк кричит ей, когда она обувается в холле, – не забудь съесть что-нибудь на завтрак. Входная дверь открывается, потом захлопывается. Майк расстроенно качает головой, но потом улыбается:

– Я прочел твою записку, что ты потеряла телефон. В другом случае я бы посоветовал подождать несколько дней – вдруг найдется, но тут случай особый. Мне будет спокойнее, если мы сможем с тобой связаться в любой момент в случае необходимости.

Поэтому я куплю тебе новый телефон, только будь, пожалуйста, с ним повнимательнее.

Я прошу его поменять номер, для безопасности. Он соглашается, обещает решить проблему до вечера. Я съедаю миску мюсли, пока Саския одевается, потом мы идем к ее машине, «мини» с мягким верхом. Я запихиваю папку в багажник. В этом районе Лондона все держат фасон. Стиль имеет значение. Воздушные поцелуи, как ножи, летят в спину. Вонзаются.

– Готово? – спрашивает она, устраиваясь на переднем сиденье.

Я киваю, меня бесит, как она произнесла «готово?» – слишком уж оживленно. Соскреби идеально наложенный тональный крем с ее лица, обнаружишь пустое место. Картонный силуэт вместо матери. Она слишком сильно давит на акселератор, машина возмущенно дергается и едет по гравиевой дорожке. Мне хочется сказать ей – успокойся ты, я не кусаюсь. Точнее, кусаюсь, но тебя не трону. Она побаивается меня. Женская интуиция, наверное. Она не может забыть, кто я и откуда. Из какой семьи. Когда ей кажется, что я смотрю в другую сторону, она наблюдает за мной, думает, что я не замечаю.

Я замечаю.

– Ну, вот и поехали, – говорит она, когда мы трогаемся с места.

– Да, – киваю я, высматривая Морган.

– Как дела в школе?

– Занимаюсь, задают много.

– Майк сказал, что ты интересуешься искусством.

– Я люблю рисовать.

– Я была полной бездарностью в смысле рисования, да и во многих других смыслах, если честно. Не то что ты. У тебя талант, говорят.

– Я не уверена насчет таланта, но спасибо вам. Можно задать вам вопрос?

– Конечно, давай.

– Что вы делаете, когда Майк на работе, а мы в школе?

– Ну, дел всегда хватает, знаешь ли.

– А конкретно? Если, конечно, мне позволено будет полюбопытствовать.

Я смотрю прямо на нее, она прочищает горло, отворачивается. Непроизвольная реакция человека, который оказался под прицелом, которому есть что скрывать, в душе она рада тому, что с минуты на минуту я отправлюсь на занятия.

– Ну, всего понемногу. Делаю покупки по Интернету для дома.

Да, домработница потом сдает их обратно.

– Иногда встречаюсь с другими мамами обсудить школьные дела. Не успеешь оглянуться – день прошел и вы уже вернулись домой.

– Вы забыли про йогу. Скажите, вам нравится йога?

– Да, как же я могла забыть про йогу, вот глупая. Да, очень нравится, занимаюсь почти каждый день.

Я выжидаю несколько секунд, потом говорю:

– А ваш тренер по йоге, он ведь вам тоже очень нравится, да?

Ее нежно-кремовое лицо заливается краской. Краснеет. Губы сжимаются. Она снимает левую руку с рычага переключения скоростей, потирает кончик носа. Притворяется. Но меня провести невозможно.

– Да, он великолепен, – отвечает она.

– Это, случайно, не он навещал вас вчера?

Она смотрит на меня. Я легко считываю ее мысли. Не может быть, удивляется она. Ведь дома никого не было. Она отворачивается, потом отвечает:

– По правде сказать, он. Я заказала новый коврик, и он его мне завез. Наверное, проезжал мимо.

Ее голос напряжен. Вот-вот сорвется. Машина подъезжает к стоянке, но светофор преграждает путь. Продлевает мучения. Ей. Мне – удовольствие. Которое сменяется чувством вины. Не знаю, зачем я ее мучаю и почему мне это доставляет удовольствие.

Я говорю Саскии, что это было очень любезно с его стороны – завезти коврик. Она кивает, опасаясь того, что может последовать дальше, но я ограничиваюсь этим. Я не говорю ей, что прежде, чем закрыть дверь в подвал вчера вечером, я успела расслышать звуки, которые доносились оттуда. Я не говорю, что спустилась по ступенькам в спортивный зал и увидела, как она трахается на полу с мужчиной раза в два ее младше. Шлюха. Я ничего не говорю, потому что секретами надо распоряжаться с умом, тогда они становятся полезным инструментом.

– Извини, ближе не подъехать, – говорит она и тормозит вплотную к тротуару у газетного киоска напротив школы.

– Спасибо, я только выну свои вещи из багажника.

Повернувшись, чтобы открыть дверцу машины, я сразу вижу тебя на первой полосе газеты в киоске. Саския торопит меня, говорит, что она задерживает движение. Я вылезаю, хлопаю дверью, достаю папку из багажника и не успеваю закрыть его, как Саския сигналит и срывается с места. Я долго вожусь, собирая свои вещи с тротуара, и не отрываю глаз от твоего лица. Голос за моей спиной просит освободить дорогу. Я сгребаю вещи в охапку и направляюсь к «зебре». Большие оранжевые леденцы, поток школьников в форме.

Иду прямиком в общую комнату, обычно это место я обхожу стороной, как и центральный коридор, но сегодня назначено собрание по поводу школьного спектакля, на котором все обязаны присутствовать, будем ставить «Повелителя мух»[6]6
  «Повелитель мух» – дебютный аллегорический роман английского писателя Уильяма Голдинга, лауреата Нобелевской премии по литературе (1983), вышедший в 1954 году.


[Закрыть]. Открываю дверь. Первая, кого вижу, это Фиби, она уже сменила спортивный костюм на школьную форму. Компания девочек расположилась в креслах-мешках и диванах. Почти никто не обращает на меня внимания, когда я вхожу, все склонились над телефонами. Пальцы касаются экрана. Прокручивают его. Вверх. Вниз. Они читают не про похищение женщин и детей в Нигерии. Их интересуют пустяки, малозначащие события. Романы знаменитостей. Их макияж. Их дети. Их разводы. Пальцы летают все быстрее. Касание. Двойное касание. Опять касание. Перескок обратно, потому что передумали. Они непостоянны во всем.

Я ставлю папку для рисунков возле двери и, не задумываясь, беру газету с ближайшего стола и сажусь. Сердце начинает биться чаще, когда и здесь вижу на первой полосе тебя. Сейчас не время любоваться тобой. Открываю газету наугад, напрасно пытаюсь вникнуть в слова, которые читаю. Через минуту Фиби покидает свое место у окна, подходит ко мне и выхватывает газету у меня из рук. Щит. Броня. Отлично. Ты, твое лицо в ее правой руке.

– Спасибо, паскуда, ты же знаешь, я люблю быть в курсе последних событий.

Она плюхается в кресло напротив меня. Ее школьная юбка подвернута вокруг талии, поэтому она короче положенного и открывает ноги с остатками летнего загара. Носки до щиколоток, на следующей неделе мы переходим на колготки, я уверена, что и тогда она найдет способ придать себе соблазнительный вид. Она задирает ноги, кладет их на стол передо мной, трусики видны, газета на коленях. Под коленкой чернильные каракули, очертания сердечка рядом со старым шрамом. Это напоминает мне о тебе, тебе нравилось оставлять свои отметины на моем теле. В знак победы и обладания. Когда я думаю о тебе, взгляд у меня застывает, есть такая проблема. Мириады мыслей со скоростью шариков пинбола пролетают в голове.

Не отдаю себе отчет, куда направлен мой взгляд.

– Любишь заглядывать девочкам под юбки, да?

Я отвожу взгляд, некоторые девочки смеются, другим не до того, они погружены в свои электронные могилы. Фиби продолжает читать, краем глаза я замечаю, как она трясет головой, и, когда она открывает рот, я понимаю, блин, что она говорит о тебе.

– Вот тварь.

– Что?

– Да тут пишут про эту психованную тварь, которая убивала детей.

– Черт, правда? И что там?

– Про игровую комнату. Подойди, покажу.

Клондин спрыгивает с кресла-мешка, медленно подходит. Мое тело реагирует. Паника. Холодный пот. Мурашки по спине.

– Может, прочитать вслух? – предлагает Фиби.

– Давай, – кивает Клондин.

Я сглатываю слюну, пытаюсь проглотить. Как будто Гремлин своими пальцами сжимает мне горло. Мерзкий вкус во рту. Лишь бы не стошнило. Только не здесь.

Девочки ужасно заинтересованы. Слетаются одна за другой, как пчелы в улей. Садятся на стульчики рядом с Фиби, вытягивают шеи, она умеет работать на публику.

– «Сорокавосьмилетняя Рут Томпсон пользовалась большим уважением среди сотрудников приюта для женщин, подвергшихся насилию, в котором работала старшей медсестрой. В ее обязанности входило общение со многими травмированными женщинами и их детьми, которые спасались от жестокого, бесчеловечного обращения партнеров. Никто из них даже не догадывался, что имеет дело с человеком не менее, а может, и более опасным. Томпсон была арестована в июле этого года, ей предъявлено обвинение в убийстве девятерых детей в период с 2006 по 2016 год. По данным следствия, убийства были совершены в спальне, которая именовалась игровой комнатой, в ее доме в Девоне. При аресте восемь тел были обнаружены в подвале дома, а девятое в так называемой игровой комнате. Предполагаемый возраст жертв от трех до шести лет. Томпсон жила в собственном доме вместе с дочерью-подростком, которая, как сообщается, дала основные показания против нее».

– Что за хрень? У нее еще и дочь была? Боже, жить с такой дрянью под одной крышей – представить себе не могу.

– Да уж, каждый день, поди, ждешь, что сегодня твоя очередь.

– Игровая? Вот гадина. Интересно, что еще всплывет.

Остальные слова, которые читает Фиби: «насилие» – «глазок» – «секреты» сливаются в одно, потому что я обдумываю слова Эми «каждый день, поди, ждешь, что сегодня твоя очередь».

Конечно, я ждала своей очереди. Но ты бы этого никогда не сделала, правда? Не потому, что любишь меня, не потому, что тебе было бы одиноко и грустно без меня. Ты сохраняла мне жизнь, потому что я была нужна тебе. Я была частью твоей маскировки.

Когда Фиби заканчивает читать, стоит тишина. Все затаили дыхание, не сразу переводят дух. В мозгах взрываются бомбы. Француженка Мари первая нарушает молчание, говорит: а может, наши матери не так уж и плохи, а? Головы склоняются в знак согласия. Одна за другой они расходятся, занимают свои прежние места. Головы опущены, пальцы порхают над гаджетами. Пять минут – и готово. Уже переключились. Мир меняется со скоростью мелькания сообщений в соцсетях. Но Фиби – другое дело, она не уткнулась в телефон, смотрит на меня. У меня в голове одна мысль: я – твоя копия, и каким-то образом она угадывает что-то.

– О чем ты думаешь, паскуда? По-твоему, она виновна?

Я знаю, что виновна.

– Это пусть суд решает.

– Похоже, тебя это не очень-то трогает. А может, ты тоже чокнутая? Всем известно, что у приемышей мозги не в порядке.

Я отворачиваюсь в сторону, стыжусь того, что мне ужасно хочется плакать, но от этого она злится еще больше. Она терпеть не может, когда ее игнорируют.

– Ты такая хитрожопая, да? Наплела папочке, что потеряла телефон, да? А что, если я скажу ему, чем ты занимаешься после уроков? Школьница, которая обожает сосать, так, что ли, в объявлении написано?

Как она произносит это! Слова словно капают с ее языка, с ее губ. Блестящих. Божественных. Я снова смотрю на нее, как и все присутствующие. Клондин, хихикая, снимает на телефон, который поднимает повыше. Обычная история. Потом будут просматривать, пересматривать, редактировать. Добавят музыку. Доведут до кондиции, чтобы можно было выложить на Фейсбуке или в Инстаграме. Звенит звонок, начинаются занятия. Кто-то спрашивает, где эта чертова мисс Мехмет. Сильная пульсирующая боль, моя рука в кармане блейзера, но мне не нужно ее видеть, чтобы понять: я ободрала кожу на пальце до крови. По звонку ясно, который час, но я все равно смотрю на часы, чтобы не видеть орлиного взора Фиби. Она запускает диванную подушку, та попадает мне в щеку. Я вздрагиваю, нервы на пределе после этого чтения вслух про тебя, про твою дочь.

Про меня.

Мы уже собираемся разойтись, когда появляется мисс Мехмет, врывается, объявляет, кому какая роль достается, и вызывает добровольцев, готовых заняться костюмами и декорациями. Чтение пьесы состоялось во вторник, я его пропустила из-за мигрени, но она просит меня быстро включиться в работу, напоминает, что всеми идеями, которые придут в голову, можно делиться на форуме одиннадцатого класса.