Текст книги "Обман"

Она принялась вытаскивать из-под прилавка приспособления для демонстрации ювелирных украшений. Эти приспособления – искусно сделанные и до блеска отполированные карликовые деревья – и сами могли сойти за произведения искусства. На них навешивались сережки, бусы, мониста из звонких монет, которые Конни сперва клала на прилавок, а потом ловко размещала на ветках, придавая своим изделиям самый привлекательный вид. Она работала так самозабвенно и заразительно, что Барбара невольно подивилось той внимательности, с которой Конни относилась к товарам – ведь было обычное утро обычного дня, – и даже появление в магазине полиции не вызвало у его хозяйки никакой нервозности.

Барбара положила счет на прилавок возле одного из деревьев с ветвями, усыпанными сережками.

– Миссис… Конни, – сразу же исправилась она, – это чек вашего магазина, верно?

Конни взяла чек с прилавка.

– Да, раз сверху написано «Рекон», значит, наш, – подтвердила хозяйка магазина.

– А вы не можете сказать мне, на какую покупку был оформлен этот чек? И что значит фраза: «Жизнь начинается сейчас»?.

– Минуточку. – Конни отошла в угол магазина, где стоял напольный качающийся вентилятор. Она включила его, и Барбара с облегчением отметила, что, в отличие от вентилятора в офисе Эмили, этот работал так, как и должно работать устройство подобного типа. Конни настроила вентилятор на работу в среднем режиме.

Хозяйка положила чек на сейф, где лежала черная тетрадь. На ее обложке золотом было вытеснено «РЕКОН. ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ». Конни открыла тетрадь.

– АК – это инициалы художника, – объяснила она Барбаре. – Таким образом мы обозначаем каждое изделие. Это изделие изготовлено Алоисиусом Кеннеди из Нортумберленда. У него я беру немного изделий на продажу, поскольку они несколько превосходят ценовой уровень, которому мы стремимся следовать здесь, в Балфоре. Но это… – Лизнув указательный палец, она перелистнула несколько страниц. Длинным, накрашенным в цвет волос ногтем она провела сверху вниз по строчкам страницы. – Ага, 162 – это номер по ведомости. Да… вот он. Это застегивающийся браслет на запястье. О, это отличное изделие. У меня нет точно таких, но… – Она повернулась к витринам. – Если хотите, я могу показать вам похожий браслет.

– А что значит «Жизнь начинается сейчас»? – спросила Барбара. – Что она может означать?

– Здравый смысл, я думаю, – ответила Конни и засмеялась несколько натянутым смехом над собственной незлой шуткой, обнажая белые и маленькие, как у ребенка зубы. – Мы можем, если хотите, спросить Рейчел. Это ее почерк. – Она приоткрыла дверь в подсобку и позвала: – Рейч, милочка, к нам в магазин пожаловала инспектор Скотленд-Ярда и у нее есть вопросы по твоему чеку. Принеси мне что-нибудь из вещей Кеннеди. – Улыбнувшись Барбаре, она пояснила: – Рейчел. Это моя дочь.

– Слог Ре в слове «Рекон»?

– Какая вы догадливая, – с изумлением подтвердила Конни.

Из-за двери, ведущей в подсобку, послышался звук шагов по деревянному полу, и почти сразу в проеме двери появилась молодая женщина. Ее лицо оставалось в тени, отбрасываемой шторами; в руках она держала коробку.

– Я разбирала поступления из Девона. В этот раз – изделия из ракушек. Она согласовала это с тобой? – сказала дочь, обращаясь к матери.

– Да что ты? Разве ты не растолковала этой женщине, что мы продаем?.. Рейчел, эта дама из Скотленд-Ярда.

Рейчел сделала чуть заметный шаг вперед, но для Барбары этого было вполне достаточно, чтобы увидеть, насколько мать и дочь не похожи друг на друга. Несмотря на свои неестественно огненные волосы, Конни выглядела симпатичной женщиной; у нее были правильные черты лица, гладкая без изъянов кожа, длинные ресницы, небольшой, изящно очерченный рот. В отличие от матери, дочь выглядела так, будто кто-то наспех слепил ее из отходов, оставшихся после создания пяти или шести человеческих индивидуумов отталкивающего вида.

Ее глаза были расставлены неестественно широко; к тому же веко одного из них почти закрывало глазное яблоко, как это бывает у паралитиков. Вместо подбородка был маленький вздыбленный бугорок под нижней губой, почти сливающийся с шеей. На том месте, где полагалось быть носу, не было практически ничего. Вместо носа был некий эфемерный образ, создаваемый отражением света от искусно нанесенного макияжа; хотя он и имел форму носа, переносица была едва заметна, отчего весь нос казался вдавленным и выглядел так, будто кто-то надавил большим пальцем на только что вылепленное из глины лицо.

Барбара не знала, как смотреть на эту молодую женщину, чтобы не причинить ей обиды. Она напрягла ум, силясь вспомнить, как людям с уродливой внешностью комфортнее всего общаться с другими: разглядывание исподтишка их обижает, но пристальный взгляд куда-то в сторону, мимо лица, при разговоре с несчастным обладателем отталкивающей внешности кажется еще более жестоким.

– Что ты, моя милая, можешь сообщить представителю Скотленд-Ярда об этой вещи? – обратилась к дочери Конни. – Это одно из изделий Кеннеди, как ты отметила на этикетке, а продала ты ее… – В ее голосе слышались такие нотки, словно она только что увидела имя, обозначенное на чеке. Она посмотрела на дочь, и взгляды их встретились. Казалось, они мысленно переговариваются о чем-то друг с другом.

– Из чека явствует, что вещь была продана Сале Малик, – сказала Барбара, обращаясь к Рейчел Уинфилд.

Рейчел, выйдя, наконец, из дверного проема, оказалась в полосе яркого света, заливающего магазин. Не дойдя примерно двух футов до прилавка, она остановилась и посмотрела на лежащий на нем чек, при этом разглядывала его с таким вниманием, словно это было какое-то неизвестное создание, к которому опасно приближаться. Барбара заметила, как сильно пульсирует вена на ее виске. Разглядывая чек на расстоянии вытянутой руки, Рейчел обняла себя свободной рукой – во второй она держала вынесенную из подсобки коробку – и большим пальцем свободной руки принялась яростно тереть другую, занятую, руку.

Мать подошла к ней и с каким-то нервным кудахтаньем взъерошила прическу на голове дочери. Часть волос она сбросила на лицо, а остальные откинула назад, взбив их перед этим попышнее. Лицо Рейчел исказила гримаса раздражения, но она не стряхнула с головы руку матери и не отстранилась от нее.

– Мама говорит, что это ваш почерк, – обратилась к ней Барбара. – А это значит, что эту вещь продали вы. Вспоминаете?

– Это была не совсем продажа, – сказала Рейчел. – Скорее сделка. Она делает для нас ювелирные украшения, я говорю о Сале, и мы заключили что-то вроде бартерной сделки. У нее нет… ну… понимаете, у нее нет своих денег, а она… – Девушка показала на витрину, где были выложены ожерелья и мониста, популярные у азиатских женщин. Они были изготовлены из иностранных монет и причудливо изогнутых бусин.

– Выходит, вы ее знаете, – заключила Барбара.

Рейчел вдруг сменила тему.

– То, что я написала на чеке, должно быть выгравировано внутри браслета. «Жизнь начинается сейчас». Мы сами не делаем гравировки. Если кто-то пожелает иметь таковую, мы посылаем покупку к граверу. – Она поставила коробку на прилавок и, нажав на рычажок, открыла ее. В коробке лежало что-то, завернутое в мягкую ткань пурпурного цвета. Рейчел развернула лоскут и положила на прилавок золотой браслет. По стилю он не отличался от других ювелирных изделий этого магазина. О типе браслета можно было судить по его форме, а его конструкцию определить на вид было трудно: похоже, он был выкован из металла, нагретого до состояния пластичности, при котором заготовке можно придавать любую форму. – Это тоже работа Кеннеди, – пояснила Рейчел. – Его изделия отличаются друг от друга, но, глядя на это, вы можете получить представление о том, как выглядел браслет А-162.

Барбара коснулась пальцем браслета. Он был сплошным, не дутым. Если бы среди вещей Кураши она увидела подобную вещь, то наверняка запомнила бы ее. А был ли браслет на Кураши в ночь убийства, подумала Барбара. Хотя браслет и мог соскочить с его тела при падении; навряд ли убийца разорил машину ради того, чтобы найти его. Да и возможно ли убить человека из-за браслета стоимостью 220 фунтов? Возможность этого исключать нельзя, но ситуация была такая, что Барбара не могла следовать только этой версии, оставив все остальные за пределами рассмотрения.

Взяв с прилавка чек, она снова принялась его рассматривать. Рейчел и ее мать молчали, но еще раз многозначительно переглянулись, а Барбара, перехватив этот взгляд, почувствовала необходимость выяснить, в чем дело.

Реакция двух женщин натолкнула ее на мысль о том, что они так или иначе имели контакты с убитым. Но что это могли быть за контакты, спрашивала она себя. Барбара знала, насколько рискованно бывает делать преждевременное заключение – особенно необоснованное преждевременное заключение, подсказанное, к примеру, внешностью человека, – но представить себе Рейчел Уинфилд в роли любовницы Кураши она не могла. Не могла она представить ее и в роли любовницы кого-либо другого. Не будучи сама неотразимой красавицей, Барбара знала, какую роль играет проявление сочувствия при завлечении мужчин. А поэтому логично было бы предположить, что если между ними и существовали какие-либо контакты, они были не романтичные и не сексуальные. С другой стороны, у молодой женщины было прекрасное тело, а этого никак нельзя сбрасывать со счетов. А под покровом тьмы… Но тут Барбара спохватилась, что уже бежит впереди паровоза. Она должна была выяснить, как чек оказался среди вещей Кураши и почему браслета среди них не было.

Думая о чеке, Барбара вдруг взглянула на сейф. Рядом с ним лежала книжка с загнутой от частого листания обложкой. Это была книжка с еще не использованными бланками чеков. Барбара обратила внимание на цвет бланков. Они были белыми. А чек, найденный в номере Кураши, – желтым.

Вглядываясь в чек, она обнаружила на нем то, что должна была бы обнаружить раньше, если бы ее внимание не концентрировалось на имени Сале Малик, на фразе «Жизнь начинается сейчас» и на стоимости изделия. Снизу листка были мелким курсивом напечатаны два слова: Официальная копия.

– Это магазинный чек, верно? – спросила она, обращаясь к Рейчел Уинфилд и ее матери. – Покупателю дается оригинальный белый чек из книги, которая лежит на сейфе. В магазине, в качестве регистрации продажи, остается желтый чек.

Конни Уинфилд поспешно прервала Барбару.

– Ой, мы никогда не придерживаемся таких формальностей, правда, Рейч? Выписав чек, мы одну копию вырываем из книги, а другую оставляем себе. Я не думаю, что это имеет значение, какая именно копия остается у нас, а какую получает покупатель. Я правильно говорю, милочка?

Но Рейчел, кажется, поняла ошибку матери. Она часто заморгала, увидев, что Барбара потянулась за книгой с чеками. Документы, относящиеся к предшествующим покупкам, были расположены по порядку. Барбара перелистала их. Все копии чеков в книге были желтыми.

Отметив про себя, что все чеки были пронумерованы, она быстро перелистнула страницы в поисках копии чека, который держала в руке. На нем стоял номер 2395. Желтые чеки с номерами 2394 и 2396 в книге были, чека 2395 – ни белого, ни желтого – не было.

Закрыв книгу, Барбара спросила:

– Она всегда находится в магазине? Где вы оставляете ее, когда закрываете магазин на ночь?

– Мы оставляем ее в ящике столика. На котором стоит сейф, – ответила Конни. – Там ей тепло и не дует. А что? Мы неправильно храним чековую книгу? Бог свидетель, и я, и Рейчел бываем иногда немного рассеянными в бухгалтерских делах, но мы никогда не делаем ничего противозаконного. – Она засмеялась. – Какой толк мухлевать с чековой книгой, если ты сам хозяин магазина, вы же понимаете, о чем я. Нам попросту некого обманывать. Конечно, я понимаю, мы, если бы захотели, могли бы обманывать наших мастеров, но, в конце концов, обязательно попались бы – ведь мы дважды в году представляем им отчеты, к тому же они и сами имеют право проверять наши книги. Поэтому, будучи здравомыслящими – а мне хочется думать, что мы такими и являемся, – мы можем…

– Этот чек был найден в вещах человека, которого убили, – прервала ее Барбара.

Конни оторопела и начала хватать ртом воздух, прижимая сжатые в кулаки ладони к груди. Она пристально смотрела на Барбару, и было совершенно ясно, на чье лицо она сейчас не в силах смотреть. Даже, когда Конни овладела собой настолько, что могла говорить, то и тогда ни на мгновение не взглянула на дочь.

– Рейч, ты только подумай. Ну как, по-твоему, такое могло случиться? Вы говорите о том парне, которого убили на Неце, сержант? Ведь вы из полиции, а этот парень – единственный из людей, которым сейчас интересуется полиция. Это наверняка он. Это и есть тот самый убитый. Да?

– Да, тот самый, – подтвердила Барбара.

– Не представляю себе, – в изнеможении произнесла Конни. – Совершенно не представляю, как у него могла оказаться наша копия чека. Может, ты скажешь, милочка? Тебе что-либо известно об этом, Рейч?

Одной рукой Рейчел теребила складку на своей юбке. Барбара впервые за все время пребывания в магазине отметила про себя, что юбка, надетая на девушке, была азиатская, полупрозрачная – такие юбки сейчас продавались на уличных базарах по всей стране. Сама юбка не указывала на принадлежность девушки к азиатской общине, но не исключала возможности того, что она – если к тому же принять во внимание ее нежелание говорить – как-то, возможно косвенно, но вовлечена в ситуацию.

– Понятия не имею, – еле слышно пролепетала Рейчел. – Может быть, этот парень подобрал его на улице или еще где-то. На чеке – имя Сале Малик. Возможно, оно было ему знакомо. Может, он хотел передать чек ей, но так и не успел этого сделать.

– А как он мог знать Сале Малик? – поинтересовалась Барбара.

Рука Рейчел, теребившая складку на юбке, задвигалась сильнее.

– А разве не вы сказали, что он и Сале…

– Да об этой истории писала местная газета, сержант, – перебила дочь Конни. – Мы с Рейчел прочли, что этот парень должен был жениться на дочери Акрама Малика.

– И вам известно только то, что написано в газете? – спросила Барбара.

– Больше ничего, – ответила Конни. – Рейч, может, ты что-то знаешь?

– Ничего, – пожала плечами Рейчел.

В этом Барбара сомневалась. Конни была чересчур говорливой, Рейчел – слишком молчаливой. В этом водоеме следует половить рыбку, но лучше забросить удочку, когда у нее будет хорошая наживка. Достав свою визитку, Хейверс написала на ней «Отель «Пепелище» и, протянув ее женщинам, просила звонить ей, если что-то вдруг всплывет у них в памяти. Она бросила прощальный взгляд на браслет работы Кеннеди и положила чек на браслет АК-162 в рюкзачок.

Выйдя из магазина, Барбара, быстро повернув голову, оглянулась назад. Обе женщины смотрели на нее. Все, что им известно, они в свое время расскажут. Так обычно бывает, если правильно выбрать момент. Вероятнее всего, подумала Барбара, этот золотой браслет, пропущенный мимо кассы, и будет той искрой, от которой вспыхнет ссора между матерью и дочерью и растопит лед их молчания. А послушать их ей было необходимо.

Рейчел заперлась в туалете. Как только сержант Скотленд-Ярда скрылась из виду, она стремглав бросилась в подсобку и с ходу протиснулась через узкую щель между стенкой и стеллажами. Туалет находился возле запасного выхода. Туда она и направилась. Войдя в туалет, сразу же заперла дверь на щеколду. Пытаясь унять дрожь в руках, сцепила пальцы, а когда поняла, что ей это не удастся, обеими руками повернула кран над маленькой треугольной раковиной. Рейчел вся горела и одновременно с этим, как ни странно, ощущала леденящий холод. Она понимала, что дело не кончено, а за тем, что произошло сейчас, последует еще что-то, но что именно, она никак не могла предположить. Рейчел принялась набирать воду в пригоршни и плескать ее в разгоряченное лицо, но тут в дверь замолотила Конни.

– Выходи оттуда, Рейчел Линн, – приказала она. – Нам надо поговорить.

– Не могу, – задыхаясь, произнесла Рейчел. – Мне плохо.

– Ой, моей крошке плохо, – передразнила Конни. – Открывай дверь, или я сейчас возьму топор, чтобы вытащить тебя оттуда.

– Пока она была здесь, мне все время хотелось в туалет, – сказала Рейчел и для полноты эффекта, подняв юбку, села на стульчак.

– А я-то подумала, что тебя тошнит. – В голосе Конни послышались триумфальные нотки, какие обычно звучат в те моменты, когда матери уличают дочерей во лжи. – Так что с тобой на самом-то деле? Что с тобой, Рейчел Линн? Тебе плохо? Ты… Что с тобой?

– Не то, что ты думаешь, – ответила Рейчел. – Совсем не то. И ты это знаешь. Мне надо хоть немного побыть одной, ну пожалуйста.

Наступила тишина. До слуха Рейчел донеслись легкие шаги маленьких, изящных ступней матери. Такой походкой она ходила всегда, когда планировала что-то.

– Мам, ну дай мне хотя бы минуту, – взмолилась Рейчел. – Мой желудок сжался в комок. Послушай. Слышишь звонок над дверью? Кто-то вошел в магазин.

– Не морочь мне голову, девочка. У меня есть часы, и я знаю, сколько требуется времени на то, чтобы сделать все дела в сортире. Тебе понятно, Рейчел?

Рейчел услышала удаляющиеся шаги; мать шла из подсобки в торговый зал. Она понимала, что выговорила для себя всего несколько минут, и поэтому старалась изо всех сил взять себя в руки, чтобы обдумать план действий. У тебя бойцовская натура, внушала себе Рейчел тем же внутренним голосом, который выработала в детстве, готовясь каждое утро к новым схваткам с безжалостными школьниками. Так она думала. Думала. Ну стоит ли обращать внимание на два булавочных укола, когда все в мире только и думают о том, как бы обидеть и унизить тебя, Рейчел, а все потому, что ты всегда остаешься собой и дорожишь этим…

Но она разуверилась в этом два месяца назад, а произошло это тогда, когда Сале Малик объявила ей о своем решении подчиниться воле родителей и выйти замуж за незнакомого мужчину из Пакистана. Уверенность в том, что она всегда остается собой, сменилась ужасом оттого, что теряет Сале. С этой минуты Рейчел чувствовала себя брошенной и одновременно морально сломленной. После недолгих размышлений она решила, что ее жестоко предали. Земля, на которой, как она верила, был заложен фундамент ее будущего, вдруг зашаталась и широко разверзлась под ее ногами, и в то же мгновение Рейчел напрочь забыла все самые важные жизненные уроки. В течение десяти лет после своего рождения ее не покидала уверенность в том, что ее собственные удачи, неудачи, счастье могут быть обеспечены усилиями лишь одного человека на свете, а именно: Рейчел Линн Уинфилд. Конечно, насмешки товарищей по школе причиняли ей боль, но они никогда не пугали ее, а лишь усиливали уверенность в том, что она кузнец своей судьбы. После встречи с Сале все переменилось, и их дружба стала для нее тем центром, вокруг которого строилось все ее будущее.

Ой, какая это была глупость – глупость, – она постоянно терзала себя этой мыслью, а сейчас окончательно уверилась в этом. Но в те первые страшные моменты, когда Сале посвятила ее в свои планы, и сделала это в обычной для нее спокойной и ласковой манере – манере, не спасавшей ее от злобных гонителей, которые, правда, не осмеливались поднимать свои подлые руки на Сале Малик или отпускать гнусные реплики по поводу цвета ее кожи, если Рейчел была рядом. – Рейчел не могла думать ни о чем, кроме их будущего. А как же я? А как же мы? А как же наши планы? Ведь мы же копили деньги на квартиру; мы же хотели обставить ее мебелью из сосны и купить большие мягкие подушки; мы хотели оборудовать для тебя мастерскую рядом со спальней, где бы ты могла делать украшения, не опасаясь, что племянники будут шуровать на твоих подносах; мы хотели собирать ракушки на отмели; мы хотели завести двух кошек; ты собиралась научить меня готовить, а я собиралась научить тебя… чему? Чему, черт возьми, я могла бы научить тебя, Сале? Что, черт возьми, я вообще могу тебе предложить?

Но она не сказала ничего из того, о чем думала, а сказала вот что:

– Выходить замуж? Тебе? Замуж, Сале? За кого? Но… я думала… ведь ты же всегда говорила, что не сможешь…

– За человека из Карачи. За человека, которого мои родители выбрали для меня, – сказала тогда Сале.

– Так ты… Ну как ты можешь за незнакомца?.. Сале, как ты можешь выйти замуж за того, кого ты даже не знаешь?

– Так женились мои родители. Так женятся большинство наших людей.

– Ваших людей, ваших людей, – усмехнулась Рейчел. Она пыталась высмеять саму возможность поступить так, чтобы показать Сале, насколько курьезным выглядит ее намерение. – Ведь ты англичанка. Ты такая же азиатка, как я. Ну скажи, что тебе известно о нем? Он толстый? Он уродливый? У него вставные зубы? У него торчат волосы из ноздрей и из ушей? Сколько ему лет? А вдруг ему шестьдесят и у него варикозные вены?

– Его зовут Хайтам Кураши. Ему двадцать пять лет. Он учился в университете…

– А раз его выбрали тебе в мужья, – с горечью сказала Рейчел, – я думаю, у него еще и много денег. Твой папочка очень охоч до денег. Ведь из-за них и Юмн появилась в вашем доме. Кого волнует, какая обезьяна будет ложиться с тобой в постель, ведь главное для Акрама – это получить то, что он задумал. Ведь именно так, а не иначе? Разве твой отец думает о чем-либо еще? Ну скажи правду, Сале.

– Хайтам будет работать в нашем бизнесе, если это тебя интересует, – ответила Сале.

– Ха! Вы только посмотрите? У него есть все, что им надо – Муханнаду и твоему отцу, – а они могут заполучить это только одним способом: отдать тебя этому жирному типу, которого ты даже и не знаешь. Не могу поверить, что ты готова на это.

– У меня нет выбора.

– Да о чем ты говоришь? Если ты даже не сказала, что не хочешь выходить за него замуж, то как ты можешь утверждать, что твой отец принуждает тебя к этому? Он же боготворит тебя. А тебе надо всего лишь сказать ему, что у нас с тобой планы. Но в наших планах не предусматривается того, чтобы выходить замуж за какого-то тупицу из Пакистана, которого ты даже и не видела.

– Я хочу выйти за него замуж, – неожиданно объявила Сале.

– Ты хочешь… – Рейчел оторопела, пораженная столь явным предательством. Она никогда не предполагала, что эти шесть простых слов могут причинить такую боль, от которой у нее нет никакой защиты. – Ты хочешь выйти за него замуж? Но ведь ты не знаешь его, ты не любишь его, так как же ты можешь начинать жизнь с такой лжи?

– Мы научимся любить друг друга, – ответила Сале. – Именно так было у моих родителей.

– И именно так было и у Муханнада? Ну и шуточки у тебя! Юмн, по-твоему, его возлюбленная? Да она тряпка, о которую он вытирает ноги. Ты же сама это говорила. Ты хочешь, чтобы то же самое произошло с тобой? Ты этого хочешь?

– Мы с братом разные люди. – Говоря это, Сале отвернулась от Рейчел, и надетая на ней дупатта скрыла от подруги ее лицо. Она брала назад свои слова и обещания, и это заставляло Рейчел цепляться за нее еще крепче в надежде оставить все, как было.

– Да кого это волнует? Чем твой брат отличается от этого Хайбрама…

– Хайтама…

– Да какая разница, как его зовут. Важно, в чем разница между твоим братом и этим Хайтамом. А ты и не знаешь, есть ли вообще между ними разница. И не хочешь знать, разве не так, пока он не задаст тебе первую хорошую трепку. Точно, как Муханнад. Я помню, на что было похоже лицо Юмн, после того как по нему прошелся кулак твоего милого братца. А что может помешать Хайкему…

– Хайтаму, Рейчел.

– Да какая разница. Ну что помешает и ему поступить с тобой так же?

– На этот вопрос я ответить не могу, потому что сама еще не знаю ответа. Вот встретимся, тогда посмотрим.

– Только так? – изумилась Рейчел.

Они сидели в грушевом саду под раскидистым деревом, ветви которого были сплошь усыпаны благоуханными цветками. Они сидели на тех же самых качелях, на которых столько раз сидели в детстве, болтая ногами и строя планы на будущее, которым так и не суждено осуществиться. Как нелегко отказываться от того, что по праву считаешь своим, думала Рейчел, ведь от тебя отрывают человека, от которого ты привыкла зависеть. Нет, это не только нелегко, это еще и несправедливо. Ведь Сале врала ей. Она все время играла в игру, которую никогда не собиралась доигрывать.

Боль от потери подруги и ее предательства слегка притупилась; так бывает с земной поверхностью, вздыбленной землетрясением и обретающей новые очертания после затихания подземных толчков. Рейчел почувствовала, что душевная боль сменилась злостью. А вместе со злостью в душе поселилась и ее всегдашняя спутница: месть.

– Отец сказал мне, что я могу отказаться от брака с Хайтамом после того, как мы встретимся, – сказала Сале. – Он не станет принуждать меня, если поймет, что я не буду счастлива в браке.

Рейчел понимала, что ее подруга говорит совсем не то, что думает, хотя Сале всеми силами старалась не показывать этого.

– Можно подумать, ты сомневаешься в том, что будешь несчастлива в этом браке? Но, несмотря на это, ты все равно собираешься выходить за него замуж. Я же вижу. Я же знаю тебя, Сале.

Доска на качелях, на которой они сидели, была старая. Она часто и подолгу лежала на земле под деревом. Аккуратно закругленным ногтем большого пальца Сале подцепила скол на краю доски и стала медленно приподнимать его.

Рейчел чувствовала, как всю ее захлестывает отчаяние, а вместе с ним появляется желание наброситься, ранить и причинить боль. Ее сознание отказывалось верить в то, что ее подруга могла так сильно измениться. Всего два дня прошло после их последней встречи. Но ведь тогда и речи не было о том, что все их планы перечеркиваются. Так что же все-таки с ней произошло? Это была уже не прежняя Сале, с которой Рейчел проводила часы и дни; не та Сале, с которой она играла; не та Сале, которую она защищала от задиристых придурков в начальной школе Балфорда-ле-Нец и средней школе Уикхам-Стендиш. Это была другая, ранее не известная ей Сале.

– Ты же сама говорила мне о любви, – сказала Рейчел. – Мы же не раз обсуждали эту тему и были откровенны друг с другом. Мы же верили в то, что главное в любви – это честность. Или ты уже забыла?

– Нет, не забыла. Все было так. – Сале во все время их разговора не сводила глаз с дома, словно опасаясь, что кто-то может заметить страстную реакцию, с которой Рейчел восприняла новость. Но сейчас она повернулась к Рейчел и, глядя ей прямо в глаза, произнесла твердым голосом: – Но иногда полная – абсолютная – честность невозможна. Она невозможна в отношениях с друзьями. Она невозможна в отношениях между любовниками. Она невозможна в отношениях между родителями и детьми. Она невозможна в отношениях между мужьями и женами. И она не только невозможна – пойми, Рейчел, – она попросту не нужна. И не всегда разумно настаивать на абсолютной честности.

– Но ведь мы-то с тобой были честными по отношению друг к другу, – возразила Рейчел, справившись с оторопью, в которую ее повергли слова Сале. – Я, по крайней мере, была с тобой честна. Всегда. И во всем. И ты была честна со мной. Так была или нет? И во всем или не во всем?

Молчание этой девушки-азиатки поведало Рейчел правду.

– Но я все знаю о… Ты говорила мне… – Вдруг оказалось, что ничего не ясно и надо выяснять все. Так что на самом деле Сале говорила ей? Это были детские откровения о мечтах, надеждах и любви. Рейчел верила, что посвящение в такие секреты скрепляет дружбу. Секреты, которые она поклялась никому не выдавать, и сдержала свою клятву.

Но такого болезненного удара Рейчел не ожидала. Она никогда не думала, что ее подруга с таким спокойствием и с такой непреклонной решимостью посчитает все, сказанное ранее, лишь пустыми звуками. Такая решительная перемена и все, что за ней последовало, требовали ответных действий.

Рейчел избрала единственный возможный способ. И сейчас столкнулась с его последствиями.

Ей надо было думать над тем, что она делает. Она никогда не предполагала, что одно простое решение может вызвать эффект домино, опрокидывающий все до одного элементы существующей структуры.

Рейчел не сомневалась в том, что сержант из полиции не поверила ни ей, ни ее матери. Как только она раскрыла книгу чеков и провела пальцем по страницам, то сразу узнала всю правду. Сейчас самое правильное для Рейчел было бы поговорить с Сале. Но как только это произойдет, никаких надежд на восстановление прежних отношений с подругой уже не будет.

Поэтому нечего и думать о том, что делать дальше. Сейчас судьба вела ее так, как прямая дорога без единого перекрестка ведет едущего по ней водителя.

Рейчел встала со стульчака и на цыпочках подошла к двери. Отведя щеколду, она приоткрыла дверь и прильнула к щели, стараясь рассмотреть, что происходит в подсобке, и услышать то, что происходит в торговом зале. Мать уже включила радиоприемник и настроилась на станцию, которая без сомнения помогала ей вспомнить дни юности. Подбор звуковых дорожек вызывал ироническую усмешку – можно было подумать, что диджеем работал бог-насмешник, знавший все секреты души Рейчел Уинфилд. «Битлз» пели «За деньги не купить мою любовь». Если бы не слезы, душившие ее в этот момент, Рейчел наверняка бы расхохоталась.

Она потихоньку выбралась из уборной и, бросив торопливый взгляд в сторону торгового зала, кинулась к двери запасного выхода. Та была раскрыта настежь в надежде создать вентиляционный поток воздуха от душной аллеи позади магазина к такой же душной Хай-стрит, на которую выходила дверь в торговый зал. Воздух словно окаменел, но открытая дверь давала возможность убежать, что Рейчел было сейчас необходимо. Оказавшись в аллее, она бросилась к своему велосипеду, села на него и, изо всех сил нажимая на педали, помчалась в сторону моря.

Она ведь дала толчок, и все, согласно эффекту домино, начало рушиться – именно так оно и было. Но может быть, существовал какой-то шанс спасти хоть что-то до того, как рухнет все?