Текст книги "Дыхание скандала"

– Ты можешь поблагодарить меня позже.

Ее глаза открылись, Антигона смотрела на него со своей обычной прямотой.

– Я предпочитаю поблагодарить тебя сейчас. – Изнеможение в ее голосе постепенно сменялось решимостью. И чем-то еще. Чем-то прямым, требовательным и осознанным.

– Престон, я глубоко польщен, но ты пережила потрясение. Лучше я провожу тебя домой.

– Я не хочу домой. – Оттолкнувшись от стены, Антигона потянулась к лацкану его сюртука. – Помнишь, когда мы впервые встретились, я сказала, что покончила с медлительностью и покорностью?

– Да, – ответил Уилл, не уверенный, к чему она клонит. – Ты сказала, что собираешься действовать беспечно и безрассудно. – Что и проявилось в драке в таверне. – Прости мое плачевное отсутствие энтузиазма, Прес, но я думаю, что нам обоим достаточно эмоциональных потрясений за одну ночь, чтобы добавлять к нему еще и физическое.

– Нет, я хочу пополнить этот перечень радостно и бесповоротно.

Вот оно. «Бесповоротно». Он пытался смягчить горечь своих слов.

– Престон, я собираюсь принять должность капитана от Ост-Индской компании. Мне придется уехать. Я не думаю…

– Тогда не думай. Чувствуй. – Ее рука пробралась под его рубашку и заскользила вдоль пояса.

Он чувствовал, как легко разгораются тлеющие угольки его возбуждения.

– Престон. Я польщен, но не делай того, о чем пожалеешь.

– Я не пожалею. Я пожалею, если не сделаю. – Антигона поцеловала его ниже впадинки, у которой сходились ключицы.

Он закрыл глаза, сопротивляясь искушению, которое Престон так легко заставила его почувствовать. Он проглотил собственное сожаление.

– Ты не хочешь этого. Ты только думаешь, что хочешь, потому что потрясена и напугана.

– Я не напугана. Уилл, это именно то, что я хочу сделать, – сказала она, положив ладони ему на грудь. – Ее голос подрагивал от убежденности. – Я хочу быть с тобой, пока могу. С тобой, и ни с кем другим. Пожалуйста, – молила Престон, глядя на него огромными потемневшими глазами. – Не позволь, чтобы это был кто-то еще. Не допусти, чтобы это был он.

Уилл схватил ее за редингот и рывком дернул к себе, его скрытый гнев, досада, страсть и – да! – ревность сжигали, пересиливали все лучшее в его натуре.

– Я собирался взять тебя на ближайшей куче сена, и ты бы мне позволила! – сказал он с грубоватой прямотой, его лицо было всего в нескольких дюймах от нее.

– Конечно, позволила бы! – Престон сильно хлопнула ладонями по его груди, подтверждая свои слова. – Конечно! Разве не этого ты хочешь? Это то, чего хочу я! – Она смотрела на него с вызовом, ни на миг не тушуясь перед лицом своей откровенной страсти. – Ради чего тогда все эти ночи, вылазки и поцелуи? Я думала, ты тоже этого хочешь. – Ее дыхание белыми облачками поднималось над ее головой, окутывая их обоих тучей взаимных упреков.

– Возможно, – признался он и тут же поправился: – Да, конечно. О Господи! Да. Но я научился хорошенько думать об этом. Мы не можем просто выстрелить, как две заряженные пушки. Нам нужно думать! Но не здесь. И не так. Не как два животных в гоне во время дождя!

Антигона была загнана в тупик, сердитая, смущенная, раздосадованная.

– Ладно. Ты самый упрямый и несговорчивый человек во всем Лондоне. На всем божьем свете.

Уилл смотрел на нее, ощущая мрак, холод и разбитость, каких не испытывал никогда в жизни. Престон в ответ смотрела на него, встречая его силу своей, не уступая ни дюйма. Требуя ответа, которого у Уилла не было и который он не мог дать. Обвинения и взаимные упреки повисли между ними невысказанными.

– Ты пока еще помолвлена и собираешься замуж, Престон. Или ты забыла об этом?

– Нет. Я не забыла. Как я могла? Это как отвратительное на вкус лекарство, которое совали мне в горло, пока я не проглотила.

– Я скажу это снова. У тебя есть выбор.

– Ты – мой единственный выбор. – Ее голос треснул, раскололся на сотню кусочков.

Уилла терзало ее целеустремленное пренебрежение собой.

– Ты так мало себя ценишь, что отдалась бы на заднем дворе?

Престон взглянула на него, на ее лице отразились боль и возражение.

– Нет, Уилл. – Она снова тряхнула головой. – Почему ты не понимаешь?

– Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь.

Его холодное упрямство воспламенило Антигону, как сухой порох.

– Недостаточно. Недостаточно, чтобы понять, что долг – это не только уйти в море или в Индию. Иногда долг означает остаться, чтобы защитить семью.

– Я пытаюсь защитить тебя, упрямая девчонка.

– Тогда иди. Иди, пока я не поддалась искушению ударить тебя. Я перестану причинять себе боль.

– Престон, – пытался вразумить ее Уилл. – Прости, но я просто не могу это сделать. Несколько поцелуев украдкой – это одно, но я тебя не погублю. Я тебя не погублю, и делу конец. – Он взмахнул рукой, охватывая будущее и то, что ждет их там. – Я не могу так поступить с тобой.

Он повернулся и пошел прочь, той же дорогой, что и пришел, по темному холодному и скользкому от дождя проулку.

Потому что он самый упрямый человек в Лондоне, это очевидно.

Глава 19

Он не понял! Он не понял, что она любит его. Любит настолько, что готова столкнуться с осуждением или скандалом, лишь бы быть с ним. Любит настолько, что готова отдать ему единственное, что у нее осталось – себя.

Он сказал, что не может погубить ее и уйти, но все равно ушел.

А она осталась среди ночи под дождем распутывать клубок лжи, которая все еще связывала ее с Олдриджем.

Ей нужно подумать. Нужно поступить, как посоветовал бы ей папа, и составить уравнение, сбалансировать пользу и потенциальную потерю, добро и зло. Но зло настолько тяжело и так выходит за пределы ее опыта, что равенства не составить.

Она должна покончить с помолвкой. Это не вопрос. Но когда? Они обязаны леди Баррингтон, гостят в ее доме.

Как только Антигона покончит отношения с лордом Олдриджем, леди Баррингтон потребует, чтобы они съехали. Им некуда идти, кроме как домой, но и этот дом они едва могут себе позволить. И что произойдет с предполагаемым предложением виконта Джеффри, если Касси придется пережить позор изгнания из Лондона в почтовой карете?

Глоток бренди сейчас бы не помешал. Антигона чувствовала себя выжатой, измотанной, как старый пони, которого тянут и толкают сначала в одну сторону, потом в другую. Она, похоже, не способна принести радость никому, не говоря уж о себе самой. И она страдала. Не было места в ее теле, которое не ныло бы от боли, изливавшейся из разбитого сердца. Но по крайней мере хуже не будет.

– Антигона?

Она закрыла глаза и кляла себя за то, что сделалась такой удобной целью для мстительной судьбы. Потом она повернулась к лорду Олдриджу.

Он стоял в дверях конюшни в вечернем костюме – атласные бриджи, шелковая рубашка, туфли – с таким видом, будто его оторвали от стакана бренди. Жаль, что старый брюзга не подумал поделиться.

– Что, позвольте спросить, вы здесь делаете? – В его сухом протяжном тоне не было ничего от ее изумленного присвиста.

Наконец-то вопрос, а не утверждение. Но было слишком поздно примиряться, сейчас Антигона хотела как можно быстрее уйти.

– Я пришла проведать свою кобылу. Я прихожу почти каждую ночь.

Пусть делает из этого любые выводы. Пусть не одобряет. Пусть недовольно брюзжит, как он всегда делает.

Но вместо презрения или ужаса от того, что она явно не годится в леди Олдридж, на его лице появилась улыбка, та самая, которую Антигона впервые увидела в день папиных похорон, странный, довольный изгиб губ, словно ее непримиримость скорее тайно радовала его, чем раздражала.

Черт побери! Конечно, ему это нравится. Это ребячливость, мальчишеская выходка – улизнуть из дома в ночь. Ему нравится, что она одета и ведет себя как мальчишка с конюшни. Ему нравится, что она непокорная и непослушная. Ему, вероятно, доставит огромное удовольствие обуздывать ее, если не в постели, то другими, более пугающими способами.

Боже Всемогущий! Она неосторожно подтвердила его выбор, как единственный тип женщины, который он может переварить.

От этой мысли ее собственный желудок сжался, словно стиснутый железным кулаком.

– С кем вы разговаривали? – Взгляд Олдриджа прочесывал проулок от одного конца до другого.

– Со всадником. – Антигона неопределенно указала в сторону улицы. Пусть думает, что она разговаривает с незнакомцами. Пусть думает, что она неразборчива в знакомствах, как шлюха. Как бы дурно лорд Олдридж ни думал о ней, это не идет ни в какое сравнение с тем, что она думает о нем.

– Что вы делаете на улице в такое время ночи? У вас совсем нет разума?

– Очень мало. Но мне нравится следить за благополучием моей кобылы. – Антигона не забыла его оскорбительного утверждения в конюшне Нордфилда, что это он хозяин Резвушки. – Она еще моя лошадь, сэр!

– Ненадолго, – отрезал он.

О да. У него ведь есть планы на Резвушку.

– Возможно, навсегда. – Антигона сохраняла спокойный и безмятежный тон настолько, насколько голос Олдриджа был возмущенным. – Вам следовало бы знать, что эта кобыла не годится на племя, если вы поэтому настояли на том, чтобы доставить ее сюда и держать здесь.

– Что вы хотите сказать? – вскинулся лорд Олдридж.

– У нее были серьезные приступы колик, прежде чем она попала ко мне. Она едва не погибла. Гросвенор посоветовал никогда не случать ее. Как по-вашему, почему такой знаток лошадей, как лорд Гросвенор, отдал столь ценную кобылу мне? – Антигона чуть не добавила «двенадцатилетней», но не хотела наводить его на такие мысли, с которыми не может справиться.

От внезапного крушения тщательно выстроенных планов лорд Олдридж мертвенно побледнел. Хотя он не произнес ни слова, его лицо скривилось от ярости, губы сжались в белую линию.

Отлично. Антигона хотела заставить его продемонстрировать нрав. Она хотела, чтобы Олдридж так прочувствовал отвращение, что покончил бы со всем прямо сейчас. В момент удовлетворения она позволила себе сарказм:

– Возможно, теперь я не такая привлекательная перспектива?

– Не глупите, – прошипел он. – Я вложил в вас слишком много денег и времени, чтобы отступать сейчас, с кобылой или без оной. Если я ее случу, и она подохнет, невелика потеря. Но вы… меня утомляют эти детские игры.

Снова это слово, как червь, проникло под ее кожу.

– Я не ребенок, сэр. – Антигона выпрямилась во весь свой рост. – Я взрослая женщина.

– Прекрасно. Потому что я покончил с ожиданием, пока вы привыкнете к нашему браку. Дитя вы или нет, пора научиться делать то, что вам говорят.

– Я буду делать, что мне нравится. Вы – не владелец Резвушки, и я определенно не ваша собственность, сэр.

– Вы так думаете? – Снова довольное, холодное презрение. – Вы обязаны мне каждой надетой на вас тряпкой. Хотя не именно этой одеждой. – Но его взгляд задержался на ее поношенном рединготе и стал пристальным.

Черт побери! Она не могла допустить, чтобы лорд Олдридж ассоциировал ее с мальчишкой, которого видел в конюшне Нордфилда и который – теперь это стало отвратительно ясно – показался ему привлекательным.

– Вы не покупали мне одежду. – В Лондоне Антигона носила то, что отвергла Касси. До встречи с Уиллом Джеллико Антигона никогда не заботилась о нарядах. А теперь, когда он ушел из ее жизни, она не могла найти причину погружаться в ненужные хлопоты и наводить лоск.

– Разве? Спросите свою мать, если не потрудитесь поверить мне. Спросите у нее, откуда деньги на наряды вашей сестры и ее светский сезон. Спросите себя, как ваша сестра без значительной финансовой помощи сумела заиметь приданое, способное привлечь такого, как наследник графа Сандерсона.

Антигона едва удержалась, чтобы не застонать в голос. Что еще сотворила ее мать? Всякий раз, когда Антигона думала, что хуже быть не может, она оказывалась в еще более безнадежной ситуации.

– И вы оказывали ей финансовую помощь? Вы одолжили ей деньги?

– Я дал ей деньги. В обмен на вас. Ничего не могло быть легче. Я говорил вам, что все можно купить. Я купил вас столь же определенно, как африканского раба на рынке. Вы моя. Не думайте, что наше соглашение будет изменено только потому, что вы набрались причудливых романтических идей.

– Сейчас 1815 год, сэр, а не мрачное средневековье. Вы не можете заставить меня выйти замуж без моего согласия. Это закон.

– Не вздумайте говорить мне о законе. – Он схватил ее за запястье и дернул к себе. В его тоне звучала угроза, голос походил на рокот орудия. – Я говорил вам, что с любым можно справиться. Все можно купить. Купил вас, смогу купить и викария. В Лондоне полно приходских священников, которые будут счастливы продать свою подпись. Несколько удачно положенных гиней обеспечат мне глухого епископа вместе со специальной лицензией.

Его длинные костлявые пальцы впились в ее запястье.

– Вы делаете мне больно. – Антигона старалась говорить четко, чтобы предотвратить наползающее удушье страха.

– Возможно. И вам, возможно, следует привыкнуть к этому, если вы не можете приучить себя к приличному согласию. Я не из терпеливых, Антигона, вы испытываете остатки моего долготерпения.

– Я это запомню. – О да, она запомнит. Антигона подалась вперед, почти придвинулась к Олдриджу, обретая так необходимую отвагу, когда он, вздрогнув, отпрянул. – И я запомню, каков вы есть. Я слышала о таких, как вы. Вы не можете получить удовольствие, пока не причините кому-нибудь боль или не заставите унижаться перед вами. Как предсказуемо. – Антигона в полной мере одарила его презрением.

Он отпустил ее запястье и отступил, сохраняя на лице ледяную улыбку, сковав гнев тщательным контролем.

– Вы не будете такой говорливой, когда унижаться придется вам.

Теперь Олдридж ее пугал. Антигона чувствовала, как страх просачивается сквозь ее кожу, отравляет подобно яду. Проникнув до мозга костей, страх сделал ее безрассудной и дерзкой, она этому не противилась.

– Даже так? – огрызнулась она.

– Да, – бросил лорд Олдридж в ответ на ее вызов. – Вы будете делать, что вам скажут, или больше никогда не увидите эту кобылу.

Он – негодяй и монстр. Это он должен пугаться.

– Это для меня не угроза, ваша милость. Я крупная… – с каждым шагом Антигона подвигалась ближе, вынуждая его отступать, – и сильная девушка. Вы видели, на что я способна. Думаете, я не могу справиться с маленькой болью от таких, как вы? Помните, что случилось с мистером Стаббс-Хеем? А я едва знала его и не испытывала к нему неприязни. Для вас, уверяю, я могу вложить в свои кулаки настоящую ненависть.

Антигона едва не сделала к нему еще шаг, чтобы дать волю своему гневу и ненависти, чтобы доставить себе удовольствие увидеть, как Олдридж дрожит, заставить его отшатнуться от страха, что она вышибет из него дух.

Но она удержалась. Она сдержала свою ярость настолько, чтобы он видел угрозу.

– Больше никогда мне не угрожайте.

Антигона медленно отступала, не спуская с него глаз, и осторожно нащупывала ногами скользкие булыжники, пока не скрылась в темноте. И тогда, только тогда, она позволила себе побежать.

Антигона выскочила из конюшенного двора, словно сам дьявол гнался за ней по пятам, и помчалась, пытаясь перегнать бешеный ритм сердца. Но до Дувр-стрит слишком близко, чтобы оставить позади своих демонов. Антигона была безмерно несчастна, охвачена отвращением, чересчур подавлена, чтобы нырнуть в хомут дверей дома леди Баррингтон, поэтому она продолжала бежать, пока не оказалась на Пиккадилли, там она повернула и медленно пошла назад, шагая по улицам еще час, чтобы страх и гнев выветрились из нее. Пыталась найти выход. Пыталась решить уравнение.

Но она так устала. Устала от всего. Она, как тот жонглер в «Веселом погонщике», подбрасывает тарелки в воздух, но, похоже, не может их поймать. Они разлетаются вокруг нее на куски, одна за другой.

Это невозможно. Ей нужно это вынести. Нужно убедиться, что Касси в безопасности. Нужно верить, что виконт Джеффри их всех не разочарует и не снесет карточный домик их мечты в сточную канаву.

Ответ на ее молитвы пришел на следующий день в два часа пополудни, когда надменному дворецкому леди Баррингтон едва заметным движением холеной руки была вручена визитная карточка, дополненная просьбой проводить к миссис Престон.

При звуках его подъезжающей кареты Касси побежала искать сестру, они вместе смотрели из узких окон третьего этажа и слушали, как он входит в дом, и каждая возносила молчаливые мольбы всем святым, которые смилуются их услышать.

Взяв сестру за руку, Антигона увела ее от окна. Касси похолодела и нервничала от ожидания, так что, несмотря на собственное возбуждение и тревогу, Антигона усадила сестру у маленького камина и села рядом, настроившись рассеять ее опасения.

– Касси, нет причин беспокоиться. Если ты действительно любишь его. Любишь? Для него самого и для себя, а не для мамы?

Голос сестры был тихим, но ответ последовал незамедлительно:

– Да, я его очень, очень люблю. Очень.

– Тогда ты не должна тревожиться. Если виконт Джеффри приехал сюда поговорить с мамой, то новости будут самые благоприятные.

Но лицо Касси по-прежнему было бледным от беспокойства, которое не уменьшилось, когда на лестнице послышались шаги и в дверях появилась горничная:

– К вам виконт Джеффри, мисс Престон.

– Пойдем со мной, Анни, – умоляла Кассандра.

– Нет. Дорогая моя, твоему виконту нужна приватная обстановка, чтобы сказать тебе о своей любви. Он не захочет, чтобы твоя старая дева-сестра болталась рядом, это собьет его. Тебе нужно быть храброй и одной предстать перед его обожанием. – Антигона поцеловала Касси в щеку и шепнула: – Смелее.

И Касси ушла, а Антигона осталась, считая минуты в тревожном ожидании, надеясь и молясь, что наконец хоть что-то пойдет правильно. Молясь Богу и заключая сделку с дьяволом, что даже если в ее собственной жизни все идет наперекосяк, то пусть это ее желание исполнится.

Двадцать пять долгих минут спустя, когда Антигона, уже на иголках от ожидания, готова была спуститься в гостиную и выяснить, что происходит, на лестнице раздались легкие шаги поднимавшейся Касси.

По лицу сестры Антигона не могла ничего понять, Касси была как обычно бледна.

– Ну? – У Антигоны сердце подкатило к горлу.

– Он любит меня, – прошептала Касси, еще слишком потрясенная, слишком обессиленная, чтобы дать волю чувствам.

– И?

– И мы поженимся.

Антигона издала крик восторга, облегчения и чистого счастья, который наверняка был слышен даже в Грин-парк, и сжала сестру в объятиях.

– Милая моя. Наконец-то. Наконец-то все будет правильно.

– Да. Наконец. – Кассандра вытирала слезы. – Ты должна спуститься вниз и пожелать ему счастья. Мама под каким-то предлогом вышла из гостиной, чтобы оставить нас одних, но я сначала пришла к тебе, ты столько для меня сделала. Но теперь я должна пойти к ней. Она будет так счастлива. Наконец она будет довольна мной.

Осколки измученного, разбитого сердца Антигоны дробились снова из-за беспечного высказывания сестры.

– Ох, милая. Никогда так не говори. Это горе заставило маму так измениться. Она сама себя сделала несчастной. Ни в коем случае не ты.

Касси послушно кивнула:

– Сегодня она будет счастлива.

– Будет. Мы все счастливы, но если только счастлива ты. – Антигона была даже счастливее матери, вернее, будет, когда вслед за сестрой выскажет маме свое решение. Но пока Антигона не нарушит их счастья. Она не позволит своему эгоизму вторгнуться в радость дня.

А радость была. И мама, и леди Баррингтон расточали похвалы и благодарности и позволили себе особую порцию хереса, чтобы успокоить взвинченные до экстаза нервы.

Лорд Олдридж, который обычно был неотъемлемой частью дома сестры, по счастью, отсутствовал. Этого было почти достаточно, чтобы дать надежду. Почти.

Но судьба не могла быть столь милостивой. Скорее всего старый мерзавец отправился покупать епископа и специальную лицензию.

– Я рада, что наконец хоть что-то вызвало у тебя улыбку, – появилась рядом с ней мать.

Антигона указала подбородком на сестру:

– Так приятно видеть Касси счастливой. Посмотри на нее. Она просто светится.

– Я рада, что ты по-прежнему думаешь о ней.

– Мама. – Антигона не потрудилась скрыть ноты претензии в своем тоне. И не хотела этого делать. Напоминание матери давно приелось и стало утомительным. – Конечно. Я участвовала в твоем изощренном плане ради именно такого финала. И если Касси счастлива с виконтом Джеффри, то оно того стоило. Но теперь, когда они собираются пожениться, я очень рада, что могу закончить отношения с лордом Олдриджем.

– Нет.

Антигона подняла глаза к потолку и постаралась не повышать голос.

– Что значит «нет»? Если ты помнишь, мама, ты обещала – обещала! – если я по-прежнему буду чувствовать, что мы не подходим друг другу, я могу покончить с этим. Мы друг другу не подходим. И я с этим покончу. – Если ей придется еще раз повторить это матери, она закричит.

– Нет. – Мать не смотрела на Антигону и трясла головой, как клевавшая червяка птица. – Это невозможно. Мне пришлось подписать брачное соглашение. Отступить сейчас – это получить иск.

– Мама, я не боюсь лорда Олдриджа. – Антигона лгала. Она его очень боялась. Но еще больше она боялась того, что с ней станет, в кого она превратится, если позволит ему затянуть ее в свои сети. – Люди сплошь и рядом расторгают помолвки без всяких тяжб.

Но мать продолжала трясти головой и не давала другого ответа. Она притворялась, что не слышит слов дочери и ушла бы, если бы Антигона не положила ладонь на ее руку.

– Мама, я знаю, что в этом кроется нечто большее. Лорд Олдридж уже многое мне сказал. Идем. Тебе надо очистить душу от этого.

– Соглашение подписано. Нет смысла обсуждать то, что не может быть изменено. – Мать фыркнула. – Ты должна довольствоваться своей долей.

– Пожалуйста, выслушай меня, мама, и поверь мне. Я никогда не примирюсь с лордом Олдриджем. Никогда. Все, что я могу сделать, это тянуть помолвку, пока ты не заплатишь этому проклятому кровососу долг.

– Заплачу?

– Да, мама, заплатишь. Ты не можешь брать деньги у таких, как лорд Олдридж, и ожидать, что не придется расплачиваться.

– У меня и в мыслях не было платить. Откуда, по-твоему, я возьму такую сумму?

Разговаривать с матерью все равно что полоть сорняки, не важно, сколько их вырвешь, тут же появляются новые.

– Мама, думаю, тебе лучше назвать мне точную сумму.

Мать оглядела комнату и сновавших слуг.

– Не здесь, – прошипела она.

– Тогда давай выйдем на улицу или найдем подходящую комнату. Хватит отговорок. – Антигона взяла мать за руку и повела в заднюю часть дома. Словно в кривом зеркале, повторялась ситуация, когда мать выпроваживала ее из бального зала леди Баррингтон. Антигона нашла тихий уголок в маленькой столовой, где обычно завтракали. – Теперь, – сказала она, заперев дверь, – расскажи мне все. Касси в безопасности со своим виконтом, я честно сыграла свою роль. И ты по крайней мере должна сказать мне правду.

– Правда состоит в том, что деньги были необходимы. Необходимы для того, чтобы сохранить для Кассандры лорда Джеффри.

– Нет. – По крайней мере в этом Антигона была уверена. – Папа оставил ей достаточное обеспечение. Каждая из нас должна получить пятьсот фунтов. Я сама читала завещание.

– Пятьсот фунтов. – Голос матери был полон сдержанного презрения. – И все? Это недостаточно для такого человека, как виконт Джеффри.

– Тогда она могла взять мои пятьсот фунтов, мне они не понадобятся, поскольку я не выйду за лорда Олдриджа. У нее было бы состояние в тысячу фунтов. Этого достаточно для любого джентльмена, особенно если он так богат, как виконт Джеффри.

У матери даже не хватило любезности огорчиться за нее.

– Твои деньги уже отданы лорду Олдриджу, и теперь их назад не получить. Я тебе это говорила, но ты не слушала. И тысяча фунтов это недостаточно.

– Конечно, достаточно. Лорд Джеффри любит Касси. Он женится на ней независимо от состояния.

– Возможно. А как насчет его отца? Такие династии и состояния, как у графа Сандерсона, не ослепить чем-то столь нелепым как «любовь». – Мать презрительно фыркнула. – Ты этот шанс хочешь испробовать?

– Похоже, это шанс, который не хочешь использовать ты! – Хуже просто быть не может.

– Именно. – Мать не видела, в чем ошибалась. Антигона теперь понимала, что на скользкой дорожке к Торнхилл-Холлу мать потеряла моральные устои.

– Сколько денег ты взяла у него, мама?

– Это было необходимо. Нужно было купить в Лондоне новую одежду. А лондонские портные, позволь тебе заметить, не дешевы.

– Сколько?

– Были и другие расходы… плата слугам леди Баррингтон…

Антигона была уже не в состоянии выслушивать все более и более неправдоподобные отговорки.

– Сколько?

– Пять тысяч фунтов.

Антигона чуть не подавилась. Это был такой удар, что из нее будто внутренности вышибли. Это огромная сумма.

– У тебя должно что-то остаться. Даже ты не могла истратить столько на одежду. Мы для этого пробыли здесь недостаточно долго.

– Не глупи. Пять тысяч фунтов предназначались Кассандре, в качестве ее приданого.

– Полностью?

– Да. – С каждым вопросом Антигоны мать теряла терпение и торопилась вернуться в гостиную, где могла собрать свою долю поздравлений.

– Я хочу правильно понять тебя, мама. Приданое, которое ты даешь за Касси, это пять тысяч фунтов?

– Да, я тебе уже это сказала.

– И поскольку у тебя уже было пятьсот фунтов по папиному завещанию, лорд Олдридж любезно выдал тебе четыре с половиной тысячи фунтов, чтобы в сумме получилось пять тысяч?

– Нет. Он даст полностью пять тысяч. Как только соглашение с виконтом Джеффри и графом Сандерсоном будет достигнуто, лорд Олдридж сделает эту сумму доступной для них, как обычно джентльмены улаживают такие вещи.

Антигона в этой трескотне услышала один главный факт.

– Так деньги еще не выданы?

– Нет, но они обещаны, для джентльмена это то же самое, что отданы.

Как интересно, что мать ловко распоряжается обещаниями других, но не прикладывает и толику энергии, чтобы сдержать свои собственные.

– Это очень скверная математика. Папа ее совсем не одобрил бы. Уравнение совершенно не сбалансировано, – сказала Антигона.

– Только пока ты не поймешь, что твое место рядом с лордом Олдриджем.

Она не станет повторять. Она не станет тратить силы на то, чтобы объяснить еще раз. Не станет! Антигона повернула к гостиной. Нужно поговорить с виконтом Джеффри. Нужно объяснить ему их ужасное положение. Она воспользуется надеждой, что он достаточно любит Касси и откажется от пяти тысяч фунтов, когда все узнает.

– Куда ты собралась, Антигона? Я этот твой вид знаю. Что ты надумала делать? – Мать схватила ее за руку, чтобы остановить. – Ты должна думать о выгоде. У тебя будет Торнхилл-Холл. Олдридж стар. Он скорее всего недолго проживет. Будет не слишком поздно…

– Мама, уже слишком поздно.

Мать остановила ее у двери.

– Ты легла с ним?

– С лордом Олдриджем? Не смеши. Ничто, кроме полной потери памяти или сокрушительного удара по голове не…

– С коммандером Джеллико.

Очередной удар, выбивший воздух из ее легких.

– Коммандер Джеллико?

– Не скромничай, Антигона. Это тебе не идет. Да, коммандер Джеллико. Я не глупа, и у меня есть глаза. Я видела его в Даун-парке. И видела, как он на тебя смотрел, когда думал, что никто этого не замечает. И видела, как ты на него смотришь. Я не дура.

Антигона ничего не сказала. Что-нибудь еще, и она разлетится на тысячу хрупких осколков сожаления.

Но мать была не глупее других, когда ей вставали поперек дороги. Она долго смотрела на Антигону, прежде чем прийти к полному осознанию.

– О Господи! Ты легла с ним.

Это обвинение спрессовалось в отвратительный ком.

Антигона на миг прикрыла глаза, закрываясь от ненависти и ярости матери, закрывая свой ум перед отвратительным недоверием на ее лице.

Звук удара жутким эхом отскочил от низкого потолка маленькой комнаты. Антигона как-то сумела не вздрогнуть, хотя боль рикошетом отдавалась в голове от шеи до висков. Она не шелохнулась, хотя лицо жгло, щека болела, грудь сдавило так, что трудно было дышать. Но что-то глубоко внутри, последние остатки любви и привязанности к матери погибли безвозвратно.

И это правильно. Ей необходимо понять, что мать зашла слишком далеко на тропе собственного выбора, понять, что поворота назад быть не может. Что выбор целиком и полностью принадлежит ей.

– Не трогай меня, – спокойно сказала Антигона сквозь жгучую боль. – Больше никогда ко мне не прикасайся.