Текст книги "Версаль. Мечта короля"
Автор книги: Элизабет Мэсси
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
– Оказывается, в Версаль приехал твой друг Паскаль де Сен-Мартен, – сказал Людовик, поворачиваясь к брату. – Он внял твоим приглашениям?
Филипп взял с тарелки кусочек рокфора, понюхал, облизал.
– Это был его собственный выбор. И теперь выясняется, что ему негде спать.
– Мы непременно найдем ему место.
Сыр вернулся на тарелку.
– Твои строители недовольны. Позволь мне поговорить с ними, – предложил Филипп.
– Я не настроен беседовать за обедом о политике. И меньше всего – с тобой.
– Эти люди – мои бывшие солдаты. Они ходили со мной в атаку и беспрекословно выполняли мои приказы. Быть может, я сумею убедить их вернуться к работе.
Людовик отхлебнул вина из бокала.
– Завтра мы отправимся в лес на охоту.
– Ты игнорируешь мое предложение?
– Да. И я рад, что ты это заметил.
Дыхание Филиппа стало резким и прерывистым, как после быстрого бега.
– Мой дом находится всего в двух с половиной лье отсюда! Если я ничем не могу быть тебе полезен, если у тебя нет для меня никакой достойной должности, кроме должности младшего брата короля, зачем мне оставаться в Версале? Вернувшись в уют своего дома, я и там останусь твоим братом. А если тебе захочется меня увидеть, запусти фейерверк, и я примчусь.
– Я хочу, чтобы ты оставался здесь, – ответил Людовик. – Мое желание – само по себе весомая причина.
Король продолжил трапезу, вонзив нож в кусок оленины.
Мадам де Монтеспан, наблюдавшая за Генриеттой, не выдержала и коснулась ее руки:
– Дорогая, вы за это время не съели ни кусочка. Если отказываться от еды, то у вас не будет сил на другие радости жизни.
– Спасибо за ваше участие, Атенаис, но мне что-то не хочется есть, – устало улыбнулась Генриетта.
– Генриетта, я хорошо знаю эту вашу особенность. Нужно заставить себя съесть что-нибудь, иначе вы можете уменьшиться в размерах и исчезнуть.
Эти слова не заставили Генриетту взяться за еду. Она продолжала смотреть в тарелку.
Обеды в Версале нередко затягивались до самого вечера. Так было и сегодня. Придворные и гости весело болтали, флиртовали и перемигивались. Слышался смех и возгласы. Герцог Кассельский, надевший свой лучший камзол, несколько раз пытался примкнуть к разговорам придворных, но его подчеркнуто не замечали. Тогда он перебрался в дальний угол, где сидел с гордо поднятой головой. Герцог умел владеть собой, и потому недовольство и злость, бурлившие в нем, не прорывались наружу.
А за одним из столов в центре зала Беатриса с гордостью поглядывала на свою красавицу-дочь, отдавая при этом должное баранине и заварному крему. Софи удавалось насыщать не только желудок, но и глаза, которые жадно пожирали блеск и великолепие обеденного зала, а также наряды и драгоценности придворных дам. Ее взгляд остановился на Рогане. Тот, почувствовав, что на него смотрят, улыбнулся и кивнул. Софи, покраснев, отвернулась.
– Мама, помнишь, в детстве ты рассказывала мне разные истории из жизни знати? Ты называла их правдивыми, и я тебе верила. Но почему я должна тебе верить сейчас?
– Куколка моя, ты выбрала неподходящее время и место для подобных разговоров, – отчеканила Беатриса, не переставая улыбаться.
– Кто я на самом деле? – не унималась Софи. – Кто мы такие?
– Тише ты! – шикнула Беатриса, ущипнув под столом дочь. – Неужели ты хочешь все испортить?
– Я хочу знать крупицу правды о себе.
– Этой крупицы, дорогая, было бы достаточно, чтобы тебя повесили.
Софи посмотрела в сторону королевского стола.
– А Шевалье? Он действительно твой кузен или родство с ним – тоже твоя ложь?
– Шевалье верит лишь в то, что находится у него под носом. У него все измеряется выгодой. Пока ему выгодно, он останется нашим другом и сохранит наше положение при дворе… По крайней мере, так было до тех пор, пока король не потребовал подтверждения дворянских титулов.
– Если мы не сумеем его убедить, что тогда?
– Мы будем делать все возможное и невозможное, чтобы выжить.
Софи уткнулась в тарелку, на которой лежали ломтики груши, но слова матери отбили у нее аппетит. Она снова принялась блуждать глазами по залу и вдруг увидела, что герцог Кассельский пристально смотрит на нее. Как некогда, в замке герцога, Софи показалось, что ее вот-вот стошнит.
Вскоре к их столу подошел улыбающийся Фабьен Маршаль.
– Вы замечательно выглядите, – сказал он Беатрисе, приветствуя ее поклоном.
– Благодарю вас, господин Маршаль, – ответила она, кокетливо поправляя волосы. – Вы очень любезны.
Голос Беатрисы звучал весело и непринужденно. Она тоже умела владеть собой.
Версальский публичный дом находился на самой окраине городка. При всей внешней неказистости и даже убогости, заведение не могло пожаловаться на отсутствие посетителей. Посетителей влекли сюда не только телесные утехи, но и опиумная курильня. Она помещалась в самом конце, в темной комнате с низкими потолками, где пахло выпивкой, дымом, потом и похотью.
Голова Монкура покоилась на коленях толстой шлюхи. Он покуривал опиум, а девица рукой ублажала его «мужскую снасть». Затяжки совпадали с ее движениями. Возбуждение нарастало, пока Монкур не застонал и не выгнул спину, предвкушая кульминацию.
Помимо Монкура и его случайной подружки, в курильне находилось еще несколько мужчин. У каждого на коленях сидело по шлюхе. Но двоим, похоже, было не до их подружек с ярко накрашенными губами. Даже здесь они говорили о делах.
– Вот я – сборщик налогов, – жаловался один другому. – На дорогах по-прежнему разбой, из-за чего король терпит убытки. Но я-то тут при чем? С меня какой спрос? Вон их сколько понабрали, охранничков дорожных. В красивые мундирчики нарядили. А толку? Дорога на Париж как была опасной, так и осталась. Ограбить могут любую карету, любую повозку. Если королевская охрана не может обезопасить дороги, какой здравомыслящий сборщик налогов отважится по ним ездить?
Услышав это, Монкур позабыл про все утехи. Отбросив трубку с опиумом и не обращая внимания на призывы толстухи, он поспешно застегнул штаны и подошел к говорящим:
– Сдается мне, господа, что вам нужна помощь.
– Помощь нам не требуется, – усмехнулся сборщик налогов.
– Я не так выразился, – сказал Монкур, похлопывая его по плечу. – Вам нужна защита.
В зале дворца, где шла карточная игра, было шумно и людно. Придворные, разгоряченные изрядным количеством бокалов вина, стояли возле рулетки, делая ставки и следя за своенравным колесом. Роган, тоже успевший крепко выпить, рассказывал нескольким слушателям давнишнюю историю, которую слушали не только они, но и сидевшие поблизости король и мадам де Монтеспан.
– Мы заблудились в лесу и набрели на хижину, где рассчитывали подкрепиться и спросить дорогу, – говорил Роган. – Там жили сестры-крестьянки, которые и понятия не имели, кто мы такие. Но когда его величество их просветил, эти простые создания смотрели на нас так, будто мы свалились с луны.
Собравшиеся засмеялись.
– Сестры согласились нас накормить и напоить, а также показать дорогу. Но при одном условии: если мы… как бы это поделикатнее выразиться… если мы их… обслужим. Да вот только… – Роган сделал паузу и подмигнул дамам. – Только одна была прыщавая и беззубая, а вторая – с жутко кривыми ногами.
Засмеялись все, кроме герцога Кассельского. Увидев, что Людовик за ним наблюдает, герцог заставил себя рассмеяться.
– Вы довольны собачкой, которую я вам поднесла? – спросила мадам де Монтеспан, наклоняясь к королю.
– Вы про Касселя? Вполне доволен.
– Вижу, вы до сих пор его дрессируете.
Людовик улыбался. Его взгляд вбирал в себя лица, голоса, блеск свечей и взрывы смеха. «Какой прекрасный момент, – подумал он. – Я – в любимом дворце, окруженный подданными. Вот если бы время могло остановить свой бег, если бы луна замерла, удерживая этот вечер до тех пор, пока я не позволю ей двинуться дальше».
История была рассказана. Роган опрокинул в себя еще один бокал. Количество выпитого вина сделало его вполне готовым к серьезному разговору с королем. Покачиваясь, Роган подошел к королю.
– Кто-то должен поговорить с вашими строителями, – заплетающимся языком произнес он. – Рабочие устали. Они голодают. Угрозами и строгостями вы вряд ли заставите их работать.
Людовик перестал улыбаться:
– Я сам с ними поговорю. А тебя прошу говорить потише. Не порти настроение моим придворным.
– Ваше величество, позвольте быть с вами откровенным, – продолжал Роган, раскачиваясь из стороны в сторону. – Вы потеряете их уважение. Каждый, кто побывал на войне, остается солдатом. А солдаты понимают лишь приказы. Вот если бы к ним пришел человек военный, урезонил бы их…
Роган поклонился, предлагая в качестве такого человека себя.
– Ты прав. Я пошлю к ним Лувуа.
Изумленный Роган открыл рот, но тут же поспешил закрыть. Чувствовалось, ему хотелось возразить и даже потребовать, чтобы король отправил на переговоры со строителями его, однако он своевременно вспомнил о своем месте. Нехотя поклонившись, Роган поплелся прочь.
Дождавшись, пока Роган удалится, к Людовику подошла Генриетта. Ее лицо было непривычно бледным. Лоб прочертили морщины.
– Ваше величество, прошу меня извинить, но я устала и неважно себя чувствую. Я пойду к себе.
– Да что с тобой сегодня? – удивился король. – Ты всегда являлась украшением двора. А сегодня… какая-то отрешенная. И за обедом, и сейчас.
– Еще раз прошу меня извинить, ваше величество.
Генриетта сделала реверанс, подозвала Софи, и они обе удалились. Людовик и Филипп смотрели им вслед. Потом Монтеспан взяла короля за руку, и они удалились в ее покои.
Их любовное слияние было бурным и неистовым. Атенаис извивалась, стонала от желания. Шею Людовика обдавало ее жаркое, страстное дыхание. Он опустился на нее, прижал ее руки. Она продолжала извиваться. Казалось, будто она хочет вырваться из-под этого гнета, хотя на самом деле Атенаис наслаждалась мужской силой и властью над нею. Людовик двигался, вновь и вновь пронзая ее. Он хотел эту женщину и не потерпел бы ни малейшего сопротивления.
Однако даже сейчас он продолжал думать о Генриетте.
Людовик заставил себя вернуться к процессу и даже сделал несколько толчков. Его кулаки были плотно сжаты, он дышал сквозь зубы, однако неистовая жажда мало-помалу утихала. Монтеспан издавала крики наслаждения. Ее ноги обвили спину короля, чтобы проникновение стало еще глубже.
И вновь он подумал о Генриетте.
Он вдруг остановился и резко встал с кровати, не достигнув вершины наслаждения.
Атенаис откинула с лица взмокшие пряди и осторожно коснулась плеча Людовика:
– Неужели я не доставила удовлетворение королю? Позвольте исправить мою оплошность.
Но король уже одевался.
– Я вернусь, – пообещал он.
Взяв свечу, Людовик воспользовался потайным коридором, который привел его прямо в спальню Генриетты. Она спала, разметав волосы по подушке. Ее руки были сложены у подбородка, отчего она сейчас напоминала молящегося ребенка. Шаги короля разбудили Генриетту. Она торопливо натянула одеяло, прикрыв грудь.
– Ваше величество, – сонно прошептала она.
Людовик поставил свечу на столик и присел на край кровати:
– Я беспокоился о тебе.
– Не стоило, ваше величество. Я просто устала.
– Твои глаза говорят мне другое.
Дверь спальни стремительно распахнулась, вошел Филипп.
– Мой брат верен себе! – закричал он. – Выждет, пока ты утомишься, а потом начинает бахвалиться. Он всегда так поступал со мной. Можешь не сомневаться, теперь настал твой черед.
– Брат, веди себя прилично, – потребовал Людовик.
– По-моему, ты забываешь, где находишься, – сердито бросил ему Филипп.
– А ты забываешь, с кем говоришь, – ответил Людовик с отнюдь не братским выражением лица.
Филипп осекся. Слова, готовые вырваться наружу, застряли у него в горле.
– Лувуа тебе не поможет, и ты это знаешь.
– Давай не сейчас! – оборвал его Людовик.
– Солдаты не уважают генералов, отсиживавшихся вдали от поля битвы. Воин доверяет только тому, с кем вместе стоял под градом пуль.
Людовик встал и направился к брату. Филипп не дрогнул.
– Думай, чтó говоришь, – бросил король.
– Ты всегда защищаешься. Но от кого? Как ты можешь слепо не обращать внимания на тех, кто хочет тебе помочь? Далеко не все мечтают сбросить тебя с трона. Если бы ты на мгновение снял оборону, ты бы это увидел. Люди хотят тебе помочь. Так дай им такую возможность.
Генриетта со стоном поднялась на ноги, завернувшись в одеяло.
– Брат! – крикнул Филипп. – Тебе кажется, что я против тебя. И весь мир против тебя. Но ты ошибаешься.
– Филипп… – с трудом произнесла Генриетта. Она цеплялась за изголовье кровати. Испарина покрывала ее лоб. – Пожалуйста, прекратите ссориться.
Филипп повернулся к жене:
– А ты, пожалуйста, что-нибудь съешь! Скоро в обморок упадешь от голода.
Генриетта посмотрела на братьев, потом на столик, где стояло блюдо с фруктами. Она покачала головой и приспустила одеяло, показав слегка округлившийся живот.
– Я жду ребенка.
Людовик и Филипп взглянули на ее живот, потом друг на друга, утратив дар речи.
Герцог Кассельский ненавидел злачные места. Прежде никакая сила не заставила бы его переступить порог публичного дома. Но сейчас он не только переступил, а направился прямиком в опиумную курильню, где Монкур назначил ему встречу. И все равно герцог брезгливо морщил нос, проходя мимо обессиленных и одурманенных мужчин и нагих хихикающих женщин, манивших его к себе.
Монкура он нашел на скамейке.
– У меня есть к вам предложение, – объявил Монкур.
– Я сначала хочу получить деньги, которые ты мне задолжал. Мою долю, – сказал герцог, продолжая морщиться и фыркать.
– Деньги здесь, господин. Я ничего не забыл.
Монкур протянул ему несколько монет.
– А остальное?
Ухмыляясь, Монкур привалился спиной к стене.
– Каждый день все больше знати направляется в Версаль. И дорожной охраны тоже становится все больше. Однако разбойники не исчезли с дорог, и страх перед ними велик. Наше положение теперь куда рискованнее, чем раньше. Я решил, так сказать, поменять род занятий. У меня появился новый замысел. Мы займемся охраной сборщиков налогов.
– И это твоя благодарность? Забыл, как тебя вышвырнули со двора? Я тебя приютил. Спас от смерти под забором.
– Я не отрицаю. Спасли, как отец спасает ребенка. Но взгляните… папа. – Монкур пошевелил пальцами, на которых сверкали дорогие кольца. – Видите, я вырос?
– Ты стал еще бóльшим идиотом, чем прежде.
Монкур пожал плечами:
– Я больше не вернусь к прежним грабежам на дорогах. И мушкет в руки не возьму. Охрана так и шастает, и я не жажду оказаться в их руках.
– У нас есть друзья и среди охранников.
– Есть, но мало.
К герцогу подошла раскрашенная шлюха, намереваясь сесть ему на колени. Герцог сердито отмахнулся.
– Вот что, Монкур. Долг ты мне все равно отдашь. Как ты добудешь деньги, меня больше не волнует. Королевские строители бросили работу. Как и мы, они недовольны планами короля.
– Дурачье. Король их прогонит и наберет новых.
– Нет, это ты дурак. Многие из строителей – бывшие солдаты. Они сражались за него. В армии назревает раскол. – Он наклонился к Монкуру. – Вот и посмотрим, нельзя ли эту трещину превратить в пропасть.
Монкур взял трубку с опиумом, повертел в руках, затем положил обратно.
– Солдаты, верные королю, подавят любой мятеж.
– Если у него к тому времени таковые останутся, – усмехнулся герцог.
Час был совсем ранний. Большинство жителей Версаля еще спали, но только не доктор Массон. Он рылся у себя на кухне в ящиках, где хранились многочисленные пузырьки с лекарствами. Топот и позвякивание стекла разбудили Клодину. Она встала, накинула шаль и на цыпочках двинулась на кухню.
– Отец, ты же знаешь о свойствах лауданума – и все равно упорствуешь, – тихо сказала она.
Массон отер пот со лба и повернулся к дочери:
– Мне нужно держать корабль на плаву.
– Но от этого только хуже! А королю нужен здоровый врач. Остановись. Лучше оденься, и пойдем заниматься делом. Мы не можем праздно сидеть и ждать, когда его величество подхватит насморк. Наша помощь нужна не только королю. Наверное, ты слышал, как много рабочих покалечились на строительстве. Мы должны помочь тем, кому еще можно помочь.
Массон сел, уперев локти в стол.
– Я останусь здесь.
– Но, отец…
– Дверь закрой! – морщась от раздражения, крикнул он.
Клодина смотрела на отца, однако он демонстративно отвернулся. Тогда она кивнула, скорее реагируя на собственные мысли, и вернулась к себе в комнату.
Полуденная трапеза короля состояла из нескольких сортов сыра, вареных яиц и пирожных. Как всегда, отменно приготовленные блюда были поданы его величеству на бело-голубых тарелках и тарелочках неверского фарфора. Однако Людовик, обеспокоенный беременностью Генриетты и конфликтом с рабочими, который до сих пор не был разрешен, ел без всякого аппетита. Возле стола стоял Фабьен, ожидая распоряжений.
– Подыщите новоприбывшим достойные помещения в первом этаже восточного крыла, – распорядился Людовик, откладывая нож. – Размер комнат и вид из окон – сообразно титулу и состоянию каждого гостя.
– Будет исполнено, ваше величество, – ответил Фабьен. Он мялся, не решаясь сообщить королю неприятную новость.
– Ну что у вас еще? – сердито спросил Людовик.
– Ваше величество, наши люди доносят: в Обена… ширится недовольство.
– Я знаю те места. Там выращивают лучшие оливки во Франции.
– Одного из ваших сборщиков налогов забили до смерти. Народ недоволен повышением налогов, которое вы предложили.
Упершись в край стола, Людовик резко отодвинул стул.
– Почему меня должны волновать какие-то недовольные?
– Подобные настроения заразительны и имеют свойство распространяться. И это не первая деревня, где есть недовольные.
– Так схватите главарей и примерно накажите. А с остальными пусть поговорят построже. Напомнят им, что у них есть жены и дети.
– В том-то и дело, ваше величество, что недовольные – это женщины.
– А где их мужчины?
– Работают на вас, ваше величество. Здесь, в Версале.
Раздражение на лице короля сменилось ужасом.
– Добрый день! – донеслось снизу.
Нежный голос вывел Бенуа из состояния мрачной полудремы. В этом состоянии находились все строители, рассевшиеся на лесах. Глянув вниз, он увидел улыбающуюся Софи.
– Я послал вам целую дюжину записок, – крикнул Бенуа. – Неужели они до вас не дошли?
Софи осмотрелась по сторонам. Ее никто не видел. Беатриса сейчас гуляла с придворными дамами у фонтанов, а подруги Софи примеряли во дворце новые платья. Бенуа спустился к ней по веревке.
– Вы тоже не работаете? – спросила она.
– Я бы не прочь, но нельзя подводить товарищей. Строителям должны платить за работу.
Красивое личико Софи помрачнело.
– Какой смысл в этом дворце? – спросила она, носком туфли постукивая по камешкам. – Зачем он вообще нужен?
– Что вы такое говорите? А какой смысл в горной вершине? Или в прекрасном утре? Все это делает мир красивее.
Губы Софи дрогнули.
– У вас никак что-то случилось? – насторожился Бенуа.
– Мы должны прекратить встречаться. Я скрыла от вас кое-какие обстоятельства своего прошлого.
У Бенуа защемило сердце.
– А что нам прошлое? Оно ушло. Мы живем в настоящем и строим будущее.
– Да, строим, – упавшим голосом произнесла Софи, и ее лицо еще больше помрачнело. – Но что толку? Однажды хлынет ливень и все смоет.
– Суть не в том, что это должно длиться вечно, – возразил Бенуа. – Главное происходит здесь и сейчас. И через какое-то время это станет прошлым… нашим прошлым, где ничего не надо скрывать.
– Вы должны забыть, что когда-то встречались со мной.
Софи повернулась, готовая уйти, однако Бенуа крепко схватил ее за руку.
– Прошу вас, не торопитесь, – сказал он. – Перед нами лежат две дороги. Об одной вы только что сказали. Но есть и другая. Она труднее, опаснее и идет не только по равнинам, но и по скользким кручам.
– И куда нас заведет эта дорога?
– Пока не знаю, – сказал Бенуа, нежно целуя Софи. – Но по ней мы хотя бы пойдем вместе.
– Повернись ко мне! – потребовал Филипп.
Генриетта перевернулась на другой бок. Филипп стоял посреди спальни, укоризненно глядя на жену. Генриетта знала, какие мысли сейчас бродят в его голове.
– Я не могу сказать, твой ли это ребенок.
– Не можешь или не хочешь? – сердито спросил Филипп.
– Если я тебе в тягость, расстанься со мной. Отправь меня в монастырь.
– Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю, хотя я чувствую, что меня предали. Ты. Он. И сам я тоже себя предал.
Генриетта вздохнула. Ее душевное и телесное состояние было одинаково тяжелым.
– Ты меня ненавидишь? – спросила она.
– Насколько все было бы проще, если бы я тебя ненавидел.
Филипп подошел к окну и погрозил кулаком своему отражению.
– Вот увидишь, мой брат воспользуется этим в своих целях.
– Зачем?
– Чтобы получать желаемое. В понедельник он назовет ребенка своим, во вторник – моим. Все будет зависеть от его настроения, потребностей, капризов, несварения желудка и направления ветра. Ты ведь не ребенка ему рожаешь. – Филипп повернулся к жене, сердито тыча пальцем в ее сторону. – Ты даешь ему палку, которой он будет избивать нас обоих.
Для разговора со строителями Лувуа оделся в длинный синий камзол и высокие черные сапоги, соответствующие его высокому военному чину. Он восседал на коне. Недостроенное крыло дворца служило ему подобающим фоном. Холодный ветер вздымал пыль. Военного министра охраняли четверо вооруженных гвардейцев. Рабочих было около сотни. Несколько человек стояли внизу, остальные расположились на разных ярусах лесов. Лица строителей были мрачными и решительными, а глаза – холодными, под стать ветру.
– Итак, вы считаете, что вам не оказали уважения и почестей, которых вы заслуживаете, – начал Лувуа. – Такова, в понимании его величества, ваша позиция. Но вы ошибаетесь. Франция без вас попросту не могла бы существовать. Сражения за Фландрию – это не последние наши битвы. В будущем нас ждут новые войны и новые сражения, в которых мы обязательно победим. Вспомните, как на полях Фландрии вы стояли плечом к плечу. Король ждет, что и здесь, на строительных лесах Версальского дворца, вы останетесь такими же его верными, дисциплинированными солдатами.
Строители молчали. Напряжение нарастало, пронизывая собой воздух. Темные тучи, чреватые дождем, делали всю картину еще более зловещей.
– Кто у вас главный? – спросил Лувуа.
Вперед вышел молодой строитель, который недавно пытался спасти другого рабочего от самоубийства. Лувуа показалось, что он вспомнил этого человека. На войне он был сержантом.
– Главаря у нас нет, – сказал строитель. – Мы все думаем одинаково, и наши голоса сливаются в унисон.
– Если вы не возобновите работу, я прикажу вас повесить. Начнем с тебя, – сказал Лувуа.
– Убьете меня – на мое место встанут двое, – спокойно ответил ему сержант.
Лошадь Лувуа застоялась. Сам Лувуа устал от этого бесплодного разговора. Понимая, что его не боятся, военный министр решил сменить тактику:
– Я ведь понимаю ваши настроения. Я тоже был и в битве при Камбре, и в Компьени.
– Да, я вас видел, – сказал сержант. – Ваша палатка стояла в двух лье от линии тыла.
Лувуа стиснул зубы, однако не стал прерывать сержанта. Пусть выговорится.
– Скажите его величеству, что мы готовы снова принимать участие в его битвах. Готовы снова строить для него. Словом, быть его верными и надежными подданными. Но вначале король должен продемонстрировать, что готов сдержать свои обещания.
Рабочие, все как один, одобрительно закивали. И эти молчаливые знаки одобрения выглядели почти что объявлением войны.
Лес на подъезде к Версалю и главная дорога, ведущая ко дворцу, находились во власти холодного проливного дождя. Но причиной, заставившей карету остановиться посреди дороги, была вовсе не подмерзшая грязь, а люди в масках. Один направил мушкет на кучера, другой, тоже вооруженный мушкетом, рванул дверцу кареты и влез внутрь, где сидел сборщик налогов с выпученными глазами.
Потом грабитель сорвал с лица маску и оказался не кем иным, как Монкуром.
– Деньги! – потребовал он.
Сборщик налогов, с которым Монкур познакомился в публичном доме и предложил свою помощь, сидел молча.
Монкур скорчил гримасу и прошептал:
– А теперь говори…
– Ах да, – заморгал сборщик налогов. – Никогда! – выкрикнул он.
– Ты что, готов подохнуть из-за этих денег? – вопил Монкур.
Сборщик налогов покачал головой. Монкур выпучил глаза и губами показал: «Скажи: никогда!»
– Никогда! – завопил сборщик налогов. – А что дальше? – шепотом спросил он. – Я забыл. Я должен отдать.
– Ты отдаешь мне половину. Вторая остается у тебя.
– И потом я должен вас ударить?
– Нет, это я должен тебя ударить.
– Да, конечно. Теперь вспомнил.
Сборщик налогов протянул Монкуру два мешка с монетами. Монкур влепил ему звонкую оплеуху и вернул один мешок.
Сборщик облизал губы, соленые от крови.
– Может, в следующий раз мы не станем понапрасну тратить время и сделаем это в тепле? – тихо спросил он.
– Я бы с удовольствием, – ответил Монкур и вторично ударил сборщика налогов.
Потом он снова надел маску, спрятал деньги под плащом и выбрался из кареты. Еще через мгновение Монкур и его напарник исчезли за темной стеной деревьев.
Гвардейцы ждали поблизости, не сводя глаз с короля. Людовик подошел к Жаку. Садовник подреза́л молодые буковые деревца. Невзирая на прохладную погоду, его плащ был расстегнут. Жак умел сосредотачиваться на работе, забывая обо всем.
– Хотя бы ты не бросаешь работу, – сказал Людовик. – Давай обойдемся без поклонов.
Жак поднял голову, щурясь от солнца.
– Ваше величество, я же не строитель.
– Скажи, когда ты воевал, в войсках случались бунты?
Рукояткой лопаты Жак поскреб щеку.
– Иногда бывали.
– А шрам этот ты где заработал? В сражении?
– Нет. Во время бунта.
«Вот оно что», – подумал Людовик.
– И как генералы относились к бунтовщикам? – спросил король.
– Генералы – они разные. Какой человек генерал, такое у него и отношение. Но вот что я вам скажу, ваше величество: король, который посылает солдат усмирять других солдат, недолго пробудет королем. Когда людей загоняют в угол, они все превращаются в зверей.
Людовик умолк, раздумывая над словами Жака.
– Понимаешь, я не нахожу решения. Я отправлял к рабочим своих министров, а строители разве что не смеялись им в лицо.
– Ваше величество, есть человек, которого они послушают. Его они уважают, потому что он сражался вместе с ними.
«На Филиппа намекает».
– Братьям случается расходиться во мнениях, – сказал Жак. – Но им не обязательно враждовать друг с другом.
Людовик покачал головой.
– Ты наверняка был единственным ребенком в семье, – обернувшись через плечо, сказал он садовнику.
Вернувшись во дворец, король приказал найти Рогана и привести к нему в покои. Когда Роган пришел, Людовик попросил друга найти недовольных, разочарованных солдат и поговорить с каждым наедине. Ничего не обещать, ничего не предлагать, а только выслушивать и ободрять.
– Скоро ударят морозы, и земля затвердеет, – пояснил Людовик. – Чтобы строить, нужен фундамент, который требуется заложить как можно скорее. Но вначале нужно выкопать котлован под фундамент, а для этого мне нужны строители.
Отпустив Рогана, Людовик велел Бонтану послать за архитектором Брюаном и Леклером, который ведал золотыми и серебряными слитками на королевском монетном дворе. Отдав распоряжения, король вышел в коридор. Гвардейцы, как две тени, шли за ним.
«Я должен поговорить с нею, – думал Людовик, слушая свои гулкие шаги по коридору. – Я должен предельно ясно заявить о своей позиции».
Генриетту он нашел сидящей за туалетным столиком. Софи расчесывала ей волосы, отделяя длинные вьющиеся пряди, ниспадавшие на плечи. Караульный возвестил о приходе его величества. Генриетта сразу же встала. Софи удалилась в соседнюю комнату. Подойдя к Генриетте, Людовик положил ей руку на живот, но, едва она попыталась накрыть его руку своей, он отвел ладонь. В глазах Генриетты мелькнуло разочарование.
– Так, как было у нас раньше, теперь продолжаться не может, – сказал он.
– Я понимаю, – печально кивнула Генриетта. – Мы же ваши подданные. Когда вам угодно, вы проявляете к нам милость, а когда мы вам наскучим, выбрасываете за ненадобностью.
– С тобой я так никогда не поступал, – возразил Людовик.
– Ваше величество, вы прячетесь за слова, но их смысл ясен, – сказала Генриетта.
– Пойми: ребенок, которого ты носишь, – это символ сомнения. Сомнения, которым я не могу позволить себе терзаться. Ты бы хотела, чтобы я предпочел тебя, оттолкнув всех остальных, в том числе и родного брата?
По щекам Генриетты покатились слезы.
– Простите, ваше величество, но я не могу ответить на ваш вопрос.
Людовик вышел. Он поставил точку, устранив неопределенность, но легче ему от этого не стало.
Роган не сразу нашел неказистое строение, приспособленное под больницу для строителей дворца. Дорогу ему подсказал старик-крестьянин, который катил через городскую площадь крытую тележку с визжащими поросятами. Ежась от холода, Роган плотнее закутался в плащ. Подойдя к дому, он немного постоял у входа, разглядывая струйки пара от собственного дыхания, затем толкнул скрипучую дверь и вошел внутрь.
Помещение, в которое он попал, было заполнено покалеченными строителями. Рогану сразу вспомнились раненые солдаты. Кто-то расположился прямо на земляном полу, другие сидели на скамейках, ожидая своей очереди. Говорили мало; каждому хватало своего несчастья. Кому-то покалечило ногу, кто-то осторожно придерживал сломанную руку, застывшую в неестественном положении. У одного парня гноилась глубокая рана на голове. Тут же находилась и Клодина, дочь придворного врача. Когда Роган вошел, она рассматривала вспухший нарыв на плече немолодого рабочего.
– Вы одна их тут лечите? – спросил Роган, остановившись рядом с дверью.
Клодина обернулась, кивнула и снова занялась нарывом.
– Чем они болеют? – задал он новый вопрос, испытывая желание поскорее выбраться на воздух.
– Чего тут только нет. У кого желудочная лихорадка. У кого гангрена. Раздробленные кости рук и ног, которые уже вряд ли срастутся.
Роган напомнил себе, зачем он здесь, и прошел к стене, возле которой сидели бывшие солдаты его величества.
– Господин де Роган, я бы не советовала подходить к ним близко, – сказала Клодина.
– Почему? – удивился Роган.
– Воздух здесь наполнен болезнетворными испарениями. Поберегитесь.
– Я воевал вместе с этими людьми. Они – мои товарищи по оружию, – сказал Роган. – И воздух на поле боя был насыщен кое-чем похуже испарений. Так что я рискну.
Он остановился возле молодого солдата, которого мучила лихорадка. Больной то и дело отирал со лба испарину.
– Если не ошибаюсь, ты – барабанщик Бребан, – сказал Роган. – Мы с тобою брали город Рошфор.
Солдат устремил на него воспаленные глаза, узнал и улыбнулся:
– Никак господин Роган?
– Да. Тебе очень плохо?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.