Текст книги "Версаль. Мечта короля"

8
Осень-зима 1670 г.

День выдался ясным и холодным. Остро пахло сырым деревом и опавшими листьями. В подлеске негромко шуршали какие-то зверьки, запасавшие себе пропитание на зиму. Людовик и Филипп ехали рядом. Их путь лежал через лес, сбрасывающий свой золотистый наряд. Филипп молчал, взбешенный тем, что брат приказал ему отправиться на эту прогулку.

Наконец Людовик сам нарушил молчание:

– Найдешь себе новых друзей.

Лошадь Филиппа перебиралась через бревно, и потому он глядел вниз.

– Таких, как он, не будет, – ответил брату Филипп.

– Шевалье – предатель. У меня не было выбора. Советую тебе не принимать все это близко к сердцу.

Филипп дернул поводья, принудив лошадь встать на дыбы.

– Ты бросил в тюрьму самого лучшего моего друга. Вчера он был свидетелем казни, жестокость которой не имеет себе равных. Шевалье может оказаться следующим! Как, по-твоему, я должен это воспринимать? Улыбаться, исполняя твой новый танец?

– Твой самый лучший друг плел заговор против меня.

– Настоящие заговорщики просто заманили его в ловушку. Воспользовались его доверчивостью. Он не собирался причинять тебе вред.

– Это решение принимал король, а не твой брат.

Людовик вдруг пришпорил лошадь и галопом понесся среди деревьев. Рассерженному Филиппу не оставалось ничего иного, как пуститься вдогонку.

Братья прекрасно знали лес со всеми его холмами, ложбинами, чащами и нагромождениями крупных валунов. Лошадям эта местность тоже была хорошо знакома. Животные наслаждались быстрым бегом и состязанием в скорости, с поразительной легкостью и даже каким-то равнодушием перепрыгивая через канавы и поваленные деревья.

Впереди показался старый раскидистый черный тополь, возле которого у Людовика и Филиппа обычно заканчивались подобные состязания. Филипп попридержал лошадь, позволив брату достичь дерева первым.

– Брат, а ты мог бы выиграть эту гонку, – развернув лошадь, сказал Людовик.

– Но тогда бы король проиграл. А мы не можем этого допустить.

Братья развернули своих тяжело дышащих лошадей и двинулись в обратный путь.

– Ну почему ты такой подозрительный? – не выдержав, спросил Филипп.

– Будь я подозрительным, я бы приказал арестовать и тебя, – ответил Людовик.

– И ты веришь, что я способен примкнуть к заговору против тебя?

– Ты способен на что угодно. И в это я верю, – печально качая головой, сказал король.

Он вдруг снова пустил лошадь галопом, словно торопясь поскорее вернуться во дворец.

Клодина едва поспевала за Бонтаном, шедшим по коридору дворца. Она искренне надеялась, что этот вынужденный маскарад не вызовет ничьих подозрений. По словам Бонтана, черная мужская одежда прекрасно сидела на ней, чему способствовала ее худощавая, мальчишеская фигура. Голову Клодины покрывала шляпа, какие носили врачи. Бонтан собственноручно приклеил ей усики. Маскарад удался: придворные почти не обращали на нее внимания. Клодина опасалась, что ее может выдать голос. Бонтан посоветовал ей говорить как можно меньше. Король назначил ее своим придворным врачом. Спины отца, за которую она пряталась, больше не было. Но давать придворным пищу для сплетен и пересудов Людовик не хотел и потому настоял, чтобы Клодина одевалась по-мужски.

Если своего разоблачения Клодина просто побаивалась, то за Генриетту она боялась, и боялась всерьез. Когда они вошли в спальню, жена Филиппа металась на постели, произнося бессвязные слова. Ее фрейлина Софи то и дело вытирала ее вспотевший лоб влажной салфеткой. Король сидел на краешке кровати, держа Генриетту за руку и не спуская с нее глаз. Простыни были перепачканы кровью.

– Ваше величество, я привел доктора Паскаля, – сказал Бонтан.

Король поднял голову. Клодина, по обыкновению, сделала реверанс.

– Мужчины обычно кланяются королю, – напомнил ей Людовик.

Клодина неловко поклонилась.

– Доктор, нам нужна ваша помощь.

Прошептав краткую молитву, Клодина открыла свой саквояж и приступила к знакомой ей работе повитухи. Но как ни старался «доктор Паскаль», спасти младенца не удалось. У Генриетты произошел выкидыш. Плод был совсем маленьким. Софи плакала, король молчал, отойдя к окну, а сама Генриетта, истерзанная болью и напрасными усилиями, наконец-то уснула.

Стараясь не потревожить спящую, Клодина осторожно вытащила из-под нее запачканные простыни. В этот момент появился Филипп.

– Она выздоровеет? – спросил он, глядя на жену.

– Да, ваше высочество, – подражая мужскому голосу, ответила Клодина. – Я приготовлю травяной настой. Это укрепит кровь вашей супруги.

Филипп присел на постель, коснулся лица Генриетты. Она шевельнулась и снова затихла.

Людовик поманил Бонтана к двери:

– Сегодня у нас должен появиться гость из Англии. Я его жду. Приведете его ко мне, не поднимая шума. Чем тише, тем лучше.

– Будет исполнено, ваше величество, – ответил Бонтан.

– А где Маршаль? Я его не видел со вчерашнего бала.

– Я тоже пытался его разыскать, но он как сквозь землю провалился.

– Мне нужно, чтобы он допросил Шевалье, – сказал король, бросая холодный взгляд на Филиппа. – Развязать язык у этого красавца несложно. Уверен, мы от него узнаем много интересного.

Он едва мог глотать. Воспаленные глаза горели, а руки и ноги самопроизвольно тряслись. В животе жгло, словно кто-то набросал туда тлеющих углей. «Она называла это зельем. Любовным зельем».

– Не надо бояться. – Голос Беатрисы звучал откуда-то издали, с трудом пробиваясь в его затуманенный разум. – И противиться тоже не надо.

Фабьен с трудом открыл глаза и увидел неясные очертания своей возлюбленной. Она стояла у кровати. У своей кровати. Они находились в ее спальне; одни, если не считать пляшущего пламени очага.

– Отдохни, любовь моя, – сказала Беатриса.

Ее улыбка была такой знакомой, однако сейчас, невзирая на ужасающее телесное и душевное состояние, Фабьен усмотрел в этой улыбке затаенную жестокость.

Фабьен потянулся к ее руке.

– Что… ты мне дала? – спросил он, с трудом ворочая языком.

– Тише, дорогой. – Беатриса погладила ему лоб. – Разве ты забыл? Я же говорила: это любовное зелье. Мы с тобой его вместе принимали. А теперь закрой глаза и отдыхай.

– Пить. Очень хочется пить.

– Должно быть, ты вчера что-то съел, потому и плохо себя чувствуешь. Но ты не беспокойся. Я тебя выхожу. Полежи, я сейчас воды принесу.

Беатриса снова улыбнулась, теперь уже шире, и вышла в переднюю, где стоял кувшин с водой. В этот момент Фабьен заставил себя подняться и на нетвердых ногах покинул комнату, выйдя через другую дверь.

«Что ты сделала со мною, Беатриса? Чем опоила?»

Фабьена мучили позывы на рвоту. Босой, в ночной рубашке, Фабьен потайными коридорами выбрался из дворца через неприметную дверь. Потом, по опустевшим дорожкам осеннего сада, он вышел на дорогу, ведущую в город. Он знал, куда держит путь, и надеялся туда добраться. Дорожные камни врезались ему в босые ступни, до крови царапая кожу. Редкие путники воротили носы, принимая его за нищего.

Ближе к вечеру Фабьен наконец добрался до нужного дома и постучал в знакомую дверь. Едва та отворилась, он вошел и рухнул на пол.

– Очнитесь же!

Его толкали и трясли, отчего в голове все гремело и грохотало. Маршаль открыл глаза. Возле него на коленях стояла встревоженная Клодина. Она ощупала его лицо, затем потрогала руки.

Фабьен закашлялся. Кашель быстро перешел во рвоту, и его вытошнило на пол.

– Никак меня отравили? – спросил он, вытирая рот рукавом.

– Боюсь, что да.

– И чем?

– Симптомы указывают на то, что главным отравляющим веществом был мышьяк.

Клодина помогла Фабьену добраться до стула. Едва он сел, его снова начало выворачивать, но на этот раз Клодина успела подставить ведро.

– Я выживу? – простонал Маршаль.

– Если мне удастся подобрать противоядие, то да. Но вначале нужно наложить вам на глаза повязку с травяным бальзамом. Это единственный способ сохранить вам зрение.

Фабьен тяжело кивнул:

– Никто не должен знать о моем приходе сюда.

– Никто и не узнает.

Клодина измельчила лекарственную траву, взятую из шкафчика, висевшего над плитой, затем поставила на стол микстуру и чашку с коричневой жидкостью. Чашку она подала Маршалю.

– Это еще что за пойло? – с подозрением спросил он.

– Коньяк.

– Я не пью.

– И все-таки я советую вам выпить. Сейчас будет больно. Очень больно. Пожалуй, такой боли вы еще не испытывали.

– У меня нет страха перед болью, а в ней нет ничего загадочного, – сказал Фабьен, ставя чашку на стол.

– Тогда приготовьтесь. Закройте глаза.

Взяв деревянный шпатель, Клодина нанесла снадобье сначала вокруг глаза, а затем густо намазала веки. Маршаль шумно втянул воздух и заскрежетал зубами. Из-под сомкнутых век обильно потекли слезы.

– Может, все-таки глотнете коньяку? – предложила Клодина.

– Я же вам сказал: такое я не пью.

Клодина не стала спорить. Наложив примочки на веки больного, она занялась его израненными ногами.

Людовик не знал, как Генриетта воспримет потерю ребенка. Он даже себе боялся признаваться, что рад такому исходу ее беременности. Главное – угроза ее жизни миновала, и теперь Генриетта скоро поправится. С этими мыслями король вышел во внешние покои, где его ждали Роган и Лувуа. Лувуа доложил, что участники заговора против короля помещены в Бастилию. Маршалю оставалось лишь приехать туда и допросить каждого.

Король встал у окна.

– Они будут говорить то, что, по их мнению, спасет им шкуру, – сказал он, скрещивая руки на груди. – Мне важно знать: они действовали по собственному умыслу или оказались лишь марионетками, которых умело дергали за ниточки?

– Ваше величество, не стоит особо тревожиться об этих аристократах, – сказал Роган. – Бахвальства там полным-полно, а так – это ленивые и трусливые людишки.

– Роган, разве ты сам не из того же сословия? – лукаво улыбнулся Людовик.

– Так я и себя не исключаю. Я ужасно ленив, а о моей трусости можно рассказывать истории.

– Ваше величество, если вам угодно знать мое мнение, эти люди – предатели и должны быть казнены, – заявил Лувуа.

– О чем нынче говорят в салонах дворца? – поинтересовался король.

– Придворные напуганы арестами. У многих арестованными оказались друзья и родственники.

– Прекрасно, – усмехнулся Людовик. – Пусть подрожат от страха.

Вошел Бонтан. Король сделал ему знак приблизиться.

– Ваше величество, гость, которого вы ждали, прибыл, – шепотом сообщил первый камердинер, наклонившись к уху короля.

– Проводите его в Салон Войны.

– Но, ваше величество… – пробормотал удивленный Бонтан.

– Пусть посмотрит эскизы дворца. Наш гость – любитель архитектуры.

Бонтан молча поклонился и вышел. Людовик снова повернулся к собеседникам.

– А мне, ваше величество, думается, что вам бы стоило помиловать этих узников, – сказал Роган.

– С какой стати? – резко спросил Людовик.

– Благодарность сделает их вашими верными и послушными слугами.

Людовик глядел в окно и думал о предложении Рогана. В словах друга его детства был здравый смысл.

– Возможно, я их помилую, – сказал наконец Людовик. – Но я хочу, чтобы они всласть насладились камерами Бастилии. Холодные тюремные полы порою вразумляют лучше всяких слов.

Роган и Лувуа согласились и вместе с королем отметили его решение, выпив по бокалу вина.

Сэр Уильям Трокмортон – пожилой английский дипломат – действительно был знатоком и любителем архитектуры. Когда Людовик вошел в Салон Войны, его гость с большим интересом рассматривал альбомы с эскизами и чертежами Версальского дворца. Трокмортон был худощав, а его лицо выражало серьезность и внимание. Он поклоном приветствовал короля.

– Я искренне восхищен вашими дерзновенными замыслами, – сказал англичанин, кивая на альбомы.

– Благодарю, что откликнулись на мое приглашение, – улыбнулся Людовик, плотно закрывая дверь.

– Ваше величество, я посчитал за честь приехать сюда.

Людовик уселся в мягкое кресло, знаком предложив Трокмортону сесть напротив.

– Сэр Уильям, я пригласил вас не только ради красот Версаля. У меня есть предложение для вашего короля.

Трокмортон сразу же подался вперед, сомкнув ладони.

– Я с большим интересом выслушаю предложение вашего величества.

– Тема нашего разговора касается лишь английского короля и тех, кому он доверяет и считает нужным в это посвятить. Для всех остальных вы просто ездили полюбоваться Версальским дворцом и садами.

– Разумеется, ваше величество.

– Я собираюсь вторгнуться в Голландию.

Вышколенный дипломат Трокмортон раскрыл рот и несколько секунд не мог закрыть.

– Я… понимаю.

– Как известно, главной союзницей Голландии является Англия. Это единственное обстоятельство, которое меня останавливает. И потому я задался вопросом: каким образом убедить Англию примкнуть ко мне в этом… предприятии? Чем бы я мог привлечь англичан? Деньгами? Возможно. Долей прибыли от контроля за голландскими торговыми путями? Почти наверняка. Но этого недостаточно. Спрашивается, что можно предложить королю, у которого есть почти все? И тем не менее мне есть что предложить его величеству. Я предложу ему то, что его семья в свое время так беспечно отринула. Католическую веру.

– Ваше величество, я, право, не знаю… – смущенно произнес Трокмортон, откидываясь на спинку кресла.

– А я знаю. Ваш король называет себя протестантом, тогда как в глубине сердца он остается католиком. Он стремится восстановить отношения с Римом и не может, ибо в глазах Рима он – еретик. Я же, с другой стороны…

– Ваше величество, боюсь, вы слишком торопите события.

– Отнюдь. Я предлагаю заключить весьма простое соглашение. Мы вторгаемся в Голландию. Англия поставляет треть необходимых сухопутных войск и флота. Франция берет на себя все расходы. А я добиваюсь восстановления отношений между английской короной и Римом.

Ноги Трокмортона заерзали по полу. Казалось, дипломату хочется встать, размяться и неспешно подумать. Однако он знал, что не посмеет оскорбить французского короля столь неучтивым поведением.

– Как нам лучше всего скрепить союз между друзьями? – спросил Людовик.

Взгляд Трокмортона пропутешествовал к дальней стене Салона Войны и вернулся к королю. Этим он выиграл время на обдумывание ответа.

– Я предлагаю через десять дней встретиться в Дуврском замке, – предложил он.

– И ваш король соблаговолит прибыть туда?

– А это еще предстоит решить.

Стоя у окна своей приемной, король проследил, как Трокмортон спустился по широким ступеням парадного крыльца и сел в карету.

– Ваше величество, позвольте вас поздравить с блестящим замыслом! – произнес восхищенный Кольбер.

– Блеска я пока не вижу, – охладил его пыл Людовик.

Карета Трокмортона тронулась. Лошади, мотнув головами, двинулись шагом, но кучер быстро пустил их легкой рысью.

– Для нас главное, чтобы Карл стал нашим союзником, а не врагом.

– И кто отправится на переговоры? – спросил Лувуа. – Ваше величество собственной персоной?

– Нет, – ответил Людовик, подходя к своим министрам. – Не хочу, чтобы англичане думали, будто я отчаянно нуждаюсь в их поддержке.

– Ваше величество, не сочтите мои слова дерзостью, но я бы отправил Фекьера. Опытный дипломат, неустанно пекущийся о благе Франции, – заговорил Кольбер.

Лувуа покачал головой:

– Я предлагаю Шаню. Его поездка в Швецию имела большой успех.

– Его непредсказуемость может все испортить, – возразил Кольбер. – Быть может, Круасси? Он – записной англофил и…

– Туда поедет Генриетта, – объявил король, возвращаясь к окну.

Лувуа и Кольберу оставалось лишь молча переглядываться – настолько неожиданным и ошеломляющим было решение короля.

– Быть может, мы ослышались? – шепотом спросил Лувуа. – Или его величество еще не окончательно оправился после болезни?

– Благодарю за заботу о моем здоровье, но я полностью пришел в себя, – ответил король, слышавший слова военного министра.

– Ваше величество, – начал Кольбер, направляясь к королю, – у мадам Генриетты нет опыта в дипломатических делах. А ставки на переговорах будут очень высоки. И потом, она – женщина.

– Да, она женщина, – сказал Людовик. – Но ее ум не уступает уму любого мужчины, стоящего передо мной. А храбростью она превосходит многих из вас. Что еще важнее, она – сестра Карла и знает его слабости. Генриетта обладает преимуществом, которого нет ни у одного французского дипломата. Карл к ней прислушается.

– Но можно ли ей доверять? – засомневался Лувуа. – Она может предпочесть интересы страны, в которой родилась. Можем ли мы не учитывать этот риск?

Король повернулся к Бонтану, стоявшему у стены рядом с гвардейцами.

– А что скажете вы, Бонтан?

– Нам следовало бы посчитаться с состоянием ее здоровья, – сказал первый камердинер. – При всем желании принцессы Генриетты помочь вашему величеству, ее организм ослаблен после выкидыша.

– Генриетта здоровее, чем вы думаете, – сказал Людовик.

– Нельзя ли обождать несколько месяцев?

– Нет. Вильгельм Оранский уже начинает управлять Голландией. Сторонники республики отступают, а династия Оранских набирает силу. Не пройдет и двух лет, как он станет королем. Если мы не договоримся с англичанами, это сделает Вильгельм. Мое решение окончательно. Лувуа, вы организуете поездку Генриетты. Кольбер, позаботьтесь, чтобы в «Газетт де Франс» появилось сообщение о том, что ее высочество принцесса Генриетта собирается отправиться в Виши, чтобы набраться сил после болезни. Обязательно укажите, что болезнь была несерьезной. Бонтан, проследите, чтобы мой доктор подготовил ее к путешествию. Что же касается безопасности… – В голосе короля зазвенел металл. – Маршаля по-прежнему нет.

– Ваше величество, я его ищу повсюду, и пока безуспешно, – доложил Бонтан.

– Если не найдете, возьмите его обязанности на себя.

Король направился к двери. Бонтан устремился за ним.

– Ваше величество, пожалуйста, измените ваше решение. Вы рискуете лишиться поддержки королевского совета! – вполголоса увещевал короля Бонтан.

Людовик молча посмотрел на него, развернулся и вышел.

Кольбер и Лувуа покинули апартаменты, торопясь заняться выполнением королевских распоряжений. В коридоре они остановились. Поскольку навстречу шли несколько придворных дам, среди которых была и мадам де Монтеспан, они понизили голос.

– Ее высочество Генриетта, вне всякого сомнения, удивительная женщина, но она ничего не смыслит в государственных делах, – сказал Кольбер.

– Посылать на переговоры женщину! – не мог успокоиться Лувуа. – И кого? А если она останется в Англии, что тогда?!

Мадам де Монтеспан уронила носовой платок и нарочно замешкалась, чтобы подслушать разговор. Кольбер кивком головы предложил Лувуа отойти подальше от любопытных ушей.

– Как бы там ни было, можно не сомневаться, что у его величества была веская причина поступить именно так, – сказал Кольбер, когда они завернули за угол.

Арест и тюремная камера заставили Шевалье усомниться в том, что фортуна на его стороне. Сцена казни заговорщика заглушила в нем все чувства, оставив только одно – обостренное чувство страха. Каждый скрип и шорох заставлял Шевалье вздрагивать и в ужасе замирать, глядя на дверь. Не далее как вчера к нему приходил некто в плаще с приспущенным капюшоном. Человек этот говорил низким, хриплым голосом и грозил медленной, мучительной смертью, если только Шевалье из страха перед пытками выдаст хоть какие-то сведения. Незнакомец красочно расписал, как ему будут постепенно вырезать внутренности. Шевалье понимал: это не пустые угрозы. И теперь каждый звук с внешней стороны решетчатой двери пробуждал в мозгу Шевалье страшные картины. Ему виделся то незнакомец с большим острым ножом, то пыточные орудия Маршаля. В любом случае его ждали неимоверные страдания.

Сегодня утром, когда в замке повернулся ключ и дверь с грохотом распахнулась, Шевалье, прикованный к стене, втянул голову в плечи и приготовился к худшему.

– Скажи, ты верен моему брату?

Шевалье вскинул голову. Перед ним стоял Людовик! Король морщил нос, глядя на зловонную соломенную подстилку и мышей, шнырявших по камере.

– Ваше величество, он всегда был и остается в моих мыслях, – ответил Шевалье.

– Назови мне хотя бы одну причину, по которой тебя следует помиловать.

Шевалье тяжело проглотил скопившуюся слюну.

– Ваше величество, я не могу назвать ни одной. Я предал вас. Я позволил, чтобы меня сбили с пути истинного. Я прошу прощения.

Людовик поддал ногой погнутую миску с прокисшей похлебкой.

– Тогда назови мне имя того, кто сбил тебя с пути.

– Не могу, ваше величество. Клянусь честью.

– Твоей честью? Это что-то новенькое.

Шевалье встал на колени:

– Клянусь, ваше величество. Я никогда не видел его лица. Он постоянно оказывался у меня за спиной и велел не оборачиваться. Я понятия не имею, кто он такой и что ему надо.

– Ты понимал, что помогаешь моему брату плести заговор против меня?

– Нет, ваше величество. Я действовал бездумно, руководимый только страхом.

Король брезгливо поморщился:

– В детстве мне случалось убивать мышей. Так у них было больше смелости, чем у тебя. Мой брат заслуживает лучших друзей, нежели ты. Остается вопрос: что делать с тобой?

Шевалье склонил голову, ожидая ответа. Ответа не последовало. Король ушел, оставив его наедине со зловонием, клопами и ужасом.

Клодина уложила Маршаля на кухонном полу, соорудив ему подстилку. Там он и очнулся, перво-наперво поднеся руку к глазам. Повязки были на месте. Ожидая, что он снова заснет, Клодина взяла со стола увеличительное стекло и продолжила изучение зловонной субстанции, лежавшей перед ней в глубоком блюдце.

– Я слышу, вы где-то рядом. Чем вы заняты? – спросил Фабьен.

– Изучаю то, что вы исторгли из себя.

– Может, меня отравили тем же ядом, какой убил вашего отца?

– Не уверена. Но сходство есть. Человек, давший вам этот яд, хорошо представлял его действие.

– А противоядие? – спохватился Фабьен.

– Уже ввела, пока вы лежали без чувств.

Маршаль с усилием приподнялся.

– Вы что-нибудь знаете о любовных зельях? О тех, что продлевают любовное соитие?

– Почему вы спрашиваете? – удивилась Клодина, радуясь, что Маршаль не видит, как вспыхнули ее щеки.

– Представьте, что двое приняли любовное зелье, содержащее яд. Может ли быть так, что один чуть не умер, а другой совсем не пострадал?

Клодина отложила увеличительное стекло.

– Второй человек или намеренно вызвал у себя рвоту и исторг яд раньше, чем тот начал действовать, или вначале принял противоядие, а потом уже это зелье.

Фабьен потер затекшее плечо. У него болело все тело.

– Я прошу вас немедленно известить первого камергера Бонтана. Скажите ему, чтобы срочно пришел сюда.

Клодина кивнула. Затем, вспомнив, что Маршаль ее не видит, вслух пообещала исполнить просьбу.

В этом крестьянском доме давно никто не жил. Его стены успели покоситься. Дом стоял почти на самом берегу мелководной, почти пересохшей речки, и потому его облюбовали лягушки, черепахи и змеи. Монкур с безразличием относился к черепахам, но терпеть не мог ни лягушек, ни змей. Появившись в доме раньше остальных, он принялся с остервенением топтать тех и других, вышвыривая ошметки за дверь. Герцог Кассельский, пришедший следом, застал расправу Монкура с полозом – большой, но совершенно безобидной змеей. Рваная, выцветшая одежда Монкура заставила герцога брезгливо поморщиться.

– Надо тебя познакомить с моим парижским портным, – сказал он.

Монкур рукавом вытер лицо.

– От модной одежды мало толку, когда живешь в лесной лачуге. У меня ничего нет, и помочь мне некому. Может, мы займемся прежним ремеслом?

– Аристократам, живущим во дворце, запрещено заниматься торговлей и… прочими делами.

– Я думал, Версаль вам ненавистен.

– Ненавистен. Но дворец не лишен привлекательности.

Вскоре дверь открылась и вошла Беатриса в сопровождении еще нескольких заговорщиков из числа знати.

– Зачем нас сюда позвали? – накинулся на нее герцог.

– Сама не знаю, – пожала плечами она.

– Так это не вы?

– Вас позвал я, – послышался низкий хриплый голос из дальнего угла комнаты, где было темно. Заговорщики переглядывались. – У меня хорошие новости. Появилась возможность продвинуть наше дело. Король отправляет свою невестку в Англию, на переговоры с ее братцем, королем Карлом. Как бы там ни было, но живой из этого путешествия она не вернется.

– Вы что же, убьете ее? – спросил герцог Кассельский. – И что потом?

– Скоро узнаете, – ответил таинственный человек.

– При чем тут Генриетта? – удивилась Беатриса. – Нужно убить короля.

– Остыньте, дорогая, – посоветовал ей герцог. – С налету подобные дела не делаются. Здесь нужно терпение и тщательная подготовка. А короля я ненавижу не меньше вашего.

– Сомневаюсь. Вас король всего лишь оставил без замка. А его отец уничтожил всю мою семью и еще тысячи гугенотов.

Незнакомец поднял руку. Складки плаща делали ее похожей на крыло.

– Мадам де Клермон, вы уже пытались отравить короля, проявив своеволие, но успеха не добились. Нет, мы вначале ослабим его власть. У нас в союзниках Вильгельм Оранский, который день ото дня становится сильнее. Он будет снабжать нас деньгами и посылать нам в помощь надежных людей. Благодаря его помощи мы укрепим свои позиции и сможем покупать дружбу и влияние. А пока сидите тихо, чтобы не вызвать подозрений. В надлежащее время каждый из вас получит список придворных, готовых поддаться на уговоры и падких на посулы.

– А где Шевалье? – спросила Беатриса.

– Он арестован и брошен в тюрьму по обвинению в государственной измене.

– На него чуть надави, и он все разболтает. Что может удержать его язык? – поморщившись, спросил герцог Кассельский.

– Страх.

Переглядываясь, заговорщики направились к выходу. Пока они выбирались наружу, брезгливо переступая через полураздавленных змей, Монкур затаился у стены. Когда таинственный незнакомец прошел в соседнюю комнату, Монкур неслышно прокрался по прогнившим половицам к двери и обратился в слух.

– Я не доверяю этой женщине, – сказал невидимка, обращаясь к кому-то.

– Занимайся тем, что тебе поручено, – ответили ему.

В ветхих стенах были щели, к одной из которых и прильнул Монкур. Наконец он увидел лицо того, кто недавно говорил с заговорщиками, и едва не вскрикнул от удивления. Это был Мишель, некогда служивший герцогу Кассельскому, приспешник Монкура по грабежам и убийствам на дорогах. Человек, к которому он обращался, сидел за столом, спиной к двери. Монкур дорого бы дал, чтобы увидеть и его лицо.

– В какое время отправится процессия? – спросил Мишель.

– Рано утром, когда рассветет. Ее будут сопровождать шестеро вооруженных всадников. Двое телохранителей поедут в карете. В Марли к ним присоединится дополнительная охрана.

– Тогда я порешу ее в лесу, – мрачно усмехнулся Мишель. – Там есть чудесное местечко.

– Я говорил Вильгельму Оранскому, что после убийства Генриетты мы должны действовать очень быстро. Нам понадобятся люди и оружие.

– Вы доверяете Вильгельму? – спросил Мишель.

Сидящий ответил не сразу. Мизинец его левой руки застучал по столу, то и дело сбиваясь с ритма.

– Да, доверяю, – наконец произнес сидящий. – У нас, быть может, разные враги, но цель одна.

Монкур неслышно пробрался к входной двери и поспешил туда, где оставил свою лошадь.

Бонтан сопровождал принцессу Генриетту, одетую в платье из тончайшего шелка, которое очень нравилось Людовику. Как назло, по дороге в королевские покои в коридоре они наткнулись на Филиппа. Тот сразу же начал забрасывать их вопросами.

– Как-никак, я ее муж. Я имею право знать! – кричал Филипп.

Бонтан пропускал все мимо ушей. Втроем они достигли королевских покоев. Гвардеец открыл дверь.

– Мой брат наверняка что-то замышляет, – не унимался Филипп. – Я должен с ним поговорить.

Бонтан отошел, пропуская Генриетту.

– Король желает говорить только с ее высочеством.

С этими словами первый камердинер вошел сам и закрыл дверь.

Филипп остался один. Он с трудом подавил гнев и, придав лицу надлежащее выражение, потребовал пропустить его к королю. Гвардейцы не посмели ослушаться. Едва оказавшись в приемной, Филипп услышал голос брата:

– …Он попытается заключить договор с выгодой для себя. Ты должна проявить твердость. Если он не пойдет на союз с нами, договор не имеет смысла. И если ты вернешься без его подписи, вся эта поездка окажется напрасной тратой времени.

Не выдержав, Филипп ворвался туда, где шел разговор. Людовик смолк на полуслове. Лувуа и Кольбер сердито поглядели на Филиппа, недвусмысленно давая понять, что его сюда не звали.

– Куда ты отправляешь мою жену?

– На переговоры, чтобы заключить весьма важное для нас соглашение.

– Я не понимаю.

– К сожалению, ты очень многого не понимаешь. Я отправляю твою жену за границу в качестве моего личного посланника.

– Куда?

– Этого я тебе не скажу.

Людовик сделал знак своим министрам. Кольбер и Лувуа вышли.

– Генриетта, это правда? – спросил Филипп. – Почему ты позволяешь моему брату так обращаться с тобой?

– Как?

Голос Генриетты был совершенно спокоен.

– Помыкать тобою!

– Дорогой брат, тебя это раздражает? – усмехнулся Людовик, сделав упор на слово «это». – Или тебя раздражает роль, которую я отвожу Генриетте? Быть может, ты сам мечтал получить эту роль?

– Меня раздражает, что ты всегда отнимаешь у меня все, что является или должно являться моим! – потрясая кулаком, ответил Филипп.

Августейшие братья вперили друг в друга взгляды. Сейчас они больше походили на волков перед схваткой. Оба слишком хорошо знали, что лежит на весах.

– Да, чуть не забыл, – как бы невзначай бросил Людовик. – Твоего дружка Шевалье недавно освободили из тюрьмы. Дожидается у тебя.

Кулак опустился. Филипп шумно втянул в себя воздух.

– Но если он снова меня предаст, я прикажу его повесить, и казнь будет публичной. Я рассчитываю на тебя. Постарайся растолковать ему это.

Позабыв о Генриетте, Филипп с колотящимся сердцем бросился к себе. Шевалье он нашел сидящим перед зеркалом. Недавний узник был одет в белую рубашку с голубыми оборками. Его чисто вымытые волосы были расчесаны. Шевалье припудривал синяк под глазом, поставленный ему еще в Париже и успевший побледнеть.

– Мой дорогой!

Шевалье вскочил со стула. Широко улыбаясь, он бросился к Филиппу, собираясь заключить того в объятия. Но Филипп попятился назад, качая головой. Шевалье явно не ожидал такой встречи.

– Я думал… мое возвращение тебя обрадует.

– Ты предал своего короля. И меня тоже.

– Может, ты позволишь мне объясниться?

– Нет.

Шевалье скривил губы:

– Тогда пойду раздобуду себе еды. Желательно, без червей.

– Подожди, – вздохнул Филипп. – Останься.

Обрадованный Шевалье наклонился, чтобы поцеловать Филиппа, но Филипп снова уклонился от поцелуя.

– Если ты опять его предашь, король пообещал тебя повесить при большом скоплении народа.

– Можешь быть спокоен: я хорошо усвоил этот урок. – Шевалье сложил руки, словно для молитвы, и дразняще улыбнулся. – Знаешь, когда тебя вешают… на глазах у публики…