Текст книги "Версаль. Мечта короля"

Придворные бурно зааплодировали. Игра приобретала остроту. Мадам де Монтеспан рискнула подойти еще ближе.

Пока Кольбер тасовал карты, к Людовику подошел Фабьен:

– Ваше величество, мои люди тщательно обыскали дворец и прилегающие земли. Никаких следов. Беглец наверняка уже скрылся. Я отправил в Кале самых надежных своих гвардейцев для дополнительной охраны ее высочества.

«Мне это не омрачит радости нынешнего вечера», – подумал король.

Кольбер раздал карты. Каждый изучал то, что оказалось у него на руках. Каждый следил за движениями остальных двух игроков. Эта партия тянулась медленнее. Игроки обдумывали ходы, не забывая прикладываться к бокалам. И вдруг Роган торжествующе выложил все четыре туза. Людовик поднял бокал, поздравляя с выигрышем.

– Итак, друг мой, я проиграл. Два миллиона франков ты получишь завтра утром. А сейчас… я немного устал и позволю себе удалиться.

Король направился к двери. Следом за ним двинулся Кольбер. Лицо главного контролера финансов было напряженным и озабоченным.

– Ваше величество, я сомневаюсь, что во дворце найдется такая сумма.

Людовик едва удостоил его взглядом:

– Если не найдется, мое правление окажется короче, чем хотелось бы.

Среди придворных, наблюдавших за карточной игрой короля, была и Беатриса. Маршаль уже не знал, действительно ли она весело проводит время или умело играет свою роль. Для него главным было другое: поглощенная разговором с несколькими придворными дамами, Беатриса пока не собиралась уходить. Воспользовавшись этим, Фабьен поспешил в ее покои. Запертая дверь его не смущала: у него имелась особая отмычка, открывавшая все двери Версальского дворца.

Войдя в покои Беатрисы, Фабьен зажег свечу и начал методичный поиск среди вещей. Он тщательно проверил ее кровать, каждый ящик письменного стола, второй стол. Фабьен рылся в ее сумках, сумочках, мешках и сундуках, не находя ничего подозрительного. Последним местом, еще не подвергшимся обыску, оставался платяной шкаф Беатрисы. Раскрыв дверцы, Фабьен принялся осматривать платье за платьем. Он водил пальцами по длинным шелковистым рукавам, мягким корсетам и пышным подолам. От нарядов пахло Беатрисой. Этот запах – удивительный запах, присущий только женщинам, – обжигал разум и будил страсть в теле Маршаля. Беатриса. Он замер, вспоминая их ласки, минуты их телесной близости. Сердце Фабьена заколотилось.

«Хватит! – мысленно приказал себе Фабьен. – Ты пришел сюда не за этим. Продолжай искать!»

Подол одного платья насторожил Фабьена. Он еще раз провел рукой по подозрительному месту. Сомнений быть не могло. Там что-то зашито! Достав нож, Фабьен осторожно распорол швы и извлек маленькую изящную коробочку. Внутри коробочка была заполнена коричневым порошком. Фабьен понюхал порошок, но это ничего ему не дало. С этим запахом он сталкивался впервые.

«Я знаю, кто мне поможет!» – мелькнуло в голове Фабьена.

Он вышел из покоев Беатрисы, тщательно заперев дверь. Поздний вечер пах снегом. Подняв воротник плаща, Фабьен торопливо зашагал в сторону городка.

Клодину он застал за привычным для нее занятием. Она разглядывала кусок чьих-то внутренностей, плававших в какой-то миске. Впустив Маршаля, Клодина торопливо стерла кровь с пальцев, затем открыла протянутую ей коробочку.

– Где вы это нашли? – спросила она.

– В женском платье.

– Значит, женщина?

Фабьен кивнул.

Салон, где король так изящно проиграл два миллиона франков, опустел. Последними, кто там оставался, были Роган и мадам де Монтеспан. Роган продолжал сидеть на своем месте. Атенаис уселась на стул, где прежде восседал Людовик, и предложила другу короля сыграть с нею. Поскольку Роган не возражал, она быстро перетасовала и раздала карты.

– Не правда ли странно, что вы еще ни разу не соблаговолили поиграть со мной? – спросила мадам де Монтеспан.

– Мы говорим о картах? – уточнил Роган, несколько удивленный столь прямым вопросом.

– Разумеется. – Атенаис сбросила две карты и взяла из колоды две новые. – Никак вы боитесь проиграть женщине?

– Отнюдь. Во всяком случае, не такой женщине, как вы.

– Это какой же? – кокетливо спросила мадам де Монтеспан.

– Женщине, готовой на все ради выигрыша.

Несколько минут они играли молча. Затем Атенаис бросила карты на стол и наклонилась, позволяя глазам Рогана полюбоваться тем, что скрывалось в вырезе ее платья. Он взглянул и тотчас отвел глаза.

– Вы просто загадка, – наконец призналась она.

– Неужели? – беспечным тоном спросил Роган, обмахиваясь картами, как веером.

– Меня всегда занимало: что прячется за вашей мальчишеской улыбкой и общительностью?

– Вы напрасно тратите время. За моей улыбкой и общительностью нет ничего. Никакого двойного дна. Я люблю простые радости жизни: вино, охоту, женщин. Что еще надо для счастливой жизни? Политика и интриги – не для меня.

– И потому король так любит ваше общество.

Роган улыбнулся:

– Козырные карты есть у каждого из нас. Главное – знать, когда пустить их в ход.

– Мудрее не скажешь.

Мадам де Монтеспан тоже улыбнулась и перевернула карты, показав четыре туза. Затем она встала и ушла, оставив Рогана наедине с его проигрышем, портретами, молчаливо глядящими со стен, и тенью, растянувшейся по полу.

А путь Атенаис лежал прямиком в королевскую спальню. Подступы к опочивальне Людовика оберегал верный Бонтан, устроившийся в углу с книжкой.

– Мне необходимо поговорить с его величеством, – сказала мадам де Монтеспан.

Первый камердинер неодобрительно посмотрел на нее. Ей было не привыкать к подобным взглядам. Она повторила просьбу. Бонтан отложил книгу, встал и постучал в дверь спальни.

– Ваше величество, мадам де Монтеспан желает вас видеть.

– Впустите ее.

Людовика она застала сидящим на кровати. Атенаис бесшумно закрыла дверь.

– Я все еще король? – спросил Людовик, смерив ее взглядом.

– Вы все еще король и по-прежнему мой господин, – игриво ответила маркиза.

– И чем вам удалось покорить вашего врага?

– Я притворилась глупенькой девочкой и пустила в ход свои женские хитрости. Вдобавок я предложила ему партию в карты и выиграла.

– Женские хитрости, – улыбнулся изумленный король. – Я даже начинаю ревновать. Может, вы попробуете их и на мне?

Мадам де Монтеспан сняла платье и вынула заколки из волос. Оставшись нагой, она забралась к Людовику в постель.

– Сегодня мне сопутствует удача, – сказал он, зарываясь носом в ее волосы и и переходя в атаку.

Коричневый порошок оказался настоящей загадкой. Клодина пробовала капать на образцы различными жидкостями, способными проявлять свойства порошков. Безрезультатно. Каждая новая проба лишь усиливала ее отчаяние. Фабьен молча расхаживал по кабинету, ставшему после смерти Массона кабинетом Клодины. Последним способом что-либо узнать о свойствах таинственного порошка оставались вытяжки из лекарственных трав. Клодина выбрала одну из них, вернулась за стол, взяла новую щепотку порошка и капнула на него пару капель. Порошок мгновенно зашипел и запузырился.

– Теперь я могу с полным основанием утверждать: этот порошок – яд. Весьма вероятно, тот самый, что убил моего отца и едва не погубил вас.

Фабьен склонился над блюдцем, в котором Клодина проводила испытания.

– Вы нашли недостающее звено?

– Да. Олеандр. Вы знаете женщину, в платье которой нашли этот яд?

– Знаю, и даже слишком хорошо, – ответил Фабьен.

Извинившись за поздний визит, он поблагодарил Клодину и поспешил во дворец.

Маршалю хотелось немедленно отправиться в покои короля и рассказать о находке. Однако здравый смысл советовал обождать до утра. Фабьен прислушался к голосу здравого смысла. Ночью он почти не спал. Утром, едва рассвело, Фабьен отправился искать короля.

Он нашел его в нижнем парке. Надев теплый плащ, король упражнялся в стрельбе из мушкета. Мишенью ему служило соломенное чучело оленя. В перерывах между выстрелами Людовик выслушал донесение Фабьена.

– Ваше величество, если позволите, я поступлю с мадам де Клермон так, как сочту нужным.

Слуга забрал у короля разряженный мушкет, подав другой, только что заряженный. Щуря правый глаз, Людовик прицелился в оленя.

– Подвергнете ее пыткам? – спросил король.

– Нет, ваше величество. Сдается мне, что пытки доставят ей не столько боль, сколько наслаждение.

Людовик выстрелил. Пуля попала оленю в грудь, вырвав куски соломы.

– А ее дочь?

– Ее дочь не причастна. В противном случае ее высочество была бы уже мертва.

Людовик опустил мушкет.

– Куда ни взгляни – повсюду рука Вильгельма Оранского. Он спит и видит, как бы разрушить наш союз с Англией и ослабить наши позиции.

– Ваше величество, мы уже нанесли по Вильгельму ощутимый удар, выявив и устранив его пособников. Думаю, это прекратит его поползновения.

– Как раз наоборот, – возразил Людовик, принимая от слуги заряженный мушкет. – Это лишь подстегнет его к новым действиям.

Король прицелился, нажал курок. Грянул выстрел. Соломенному оленю снесло голову.

Брыжи Вильгельма Оранского были туго накрахмалены и сдавливали шею, отравляя удовольствие от обеда. Вильгельм вместе с Карлом II трапезничали в зале Дуврского замка, насыщаясь бараниной, картофелем и яйцами. Возле окна застыл внимательный и предупредительный сэр Уильям Трокмортон. Где-то на середине трапезы темноволосый принц заговорил о том, что не давало ему покоя:

– Несколько дней назад из Дуврской гавани отплыл корабль под французским флагом.

Карл кивнул:

– Скорее всего, французы привозили вино и сыр.

– Как мне говорили, груз корабля вовсе не предназначался для пиров.

Сохраняя внешнюю невозмутимость, Карл поскреб подбородок и улыбнулся гостю:

– Если вас это так тревожит, я прикажу разузнать.

– Не трудитесь, ваше величество. Мне просто хотелось бы знать, чтó здесь делала невестка французского короля.

– Навещала своего брата. Разве в Голландии братья и сестры не навещают друг друга?

– На месте Людовика, если бы вознамерился напасть на Голландию, я бы перво-наперво обратился к ее союзникам. Я бы посоветовал Швеции закрыть глаза на происходящее, а потом бы стал убеждать Англию меня поддержать. Взамен я бы предложил англичанам деньги. И конечно, послал бы в Англию опытного дипломата или человека, близкого к английскому королю.

– В ваших рассуждениях есть определенный здравый смысл, но одно обстоятельство вы не учли.

– Это какое же?

– Если бы я вошел в союз с Людовиком с целью напасть на Голландию, стал бы я предлагать брачный союз человеку, который вскоре станет голландским королем?

Карл подал знак Трокмортону. Сэр Уильям ненадолго скрылся, а затем вернулся в зал со светловолосой зеленоглазой девочкой, которой не было еще и десяти лет. Сделав реверанс, девочка тут же опустила глаза.

– Вы ведь еще не встречались с Марией – моей племянницей и вашей двоюродной сестрой, – сказал Карл.

– Нет. Почту за честь.

Карл опустил руку за спинку стула.

– Мария подыскивает себе достойного мужа, а вы, полагаю, ищете не менее достойную жену.

Прибытие Генриетты ожидалось во второй половине дня. Людовика снедало нетерпение. Он расхаживал по кабинету, то и дело останавливаясь возле окон и бросая взгляд на сады и дорогу, пролегавшую между ними. Пока король ждал и беспокоился, военный министр Лувуа внимательно разглядывал карту Голландии и Франции, развернутую на главном столе.

– У нас достаточно опорных пунктов для снабжения армии съестными припасами и амуницией. Вы только взгляните, ваше величество! Дюнкерк, Куртре, Лилль, Нёф-Бризах, Пиньероль, Мец, Тионвилль.

– И на какой срок этого хватит? – спросил Людовик.

– На полугодовую кампанию, ваше величество.

– Прекрасно. Начинайте готовить войска.

– Так рано? – удивился Лувуа.

– Их еще надо одеть. К весне они должны быть готовы.

Лувуа что-то говорил, но Людовик, заметивший вдалеке карету, уже не слушал военного министра. Еще через мгновение король выбежал из кабинета.

Генриетта смотрела на деревья, проносившиеся за окном. Их голые черные ветви и промерзшие стволы навевали уныние. Глаз радовали только ели, лиственницы да кусты остролиста, усыпанные красными ягодами. До Версаля оставалось совсем немного. Скоро она будет дома. Однако сердце Генриетты не билось от радости. Наоборот, оно разрывалось между двумя странами. Приезд в Англию пробудил глубинный пласт воспоминаний и чувств. Генриетта и не подозревала, что они таились в ней. Ее вдруг одолела тоска по прошлому. И сейчас, вновь оказавшись в королевских владениях Людовика, Генриетта не знала, где же ее родина. Она поплотнее укутала колени меховой накидкой и закусила губу, прогоняя подступавшие слезы.

Едва карета подъехала к главному входу дворца, Генриетта увидела Людовика. Король поспешил к ней, проталкиваясь сквозь толпу встречающих. Его лицо сияло от радости. Распахнув дверцу, Людовик подал Генриетте руку, помогая сойти. Последнее было весьма кстати, иначе она бы просто упала в его объятия.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала Генриетта. – Не часто увидишь, чтобы правители исполняли обязанности слуг.

– Мы все – слуги Франции, – ответил король. – Надеюсь, с этим ты не будешь спорить?

Карету разгружали, а Людовик уже вел Генриетту внутрь.

– И как тебе было в Англии? – спросил он, ткнувшись носом в ее плечо.

– Холодно.

– Сам я ни разу не был в Англии, но мне рассказывали, что там постоянно идут дожди, а англичане без конца извиняются.

– Простите, ваше величество, что осмеливаюсь возражать, но подобные утверждения – не более чем миф.

Людовик засмеялся и увел ее с залитого холодным солнцем двора внутрь.

Генриетта переоделась, слегка перекусила и даже попыталась отдохнуть. Но король и министры уже ждали ее, сгорая от нетерпения выслушать краткий отчет о переговорах с Карлом. Как ни хотелось ей самой укрыться с головой и спать, обязанности, которые она на себя приняла, требовали завершения. Она не могла, не имела права обидеть своего короля. Софи красиво причесала свою госпожу, и Генриетта отправилась в кабинет короля.

Встав возле главного стола, Людовик зачитал привезенный Генриеттой договор:

– «Двое королей намерены объявить войну Республике Соединенных Провинций Нидерландов. Король Франции вторгнется на голландскую территорию с суши, располагая, помимо своей армии, шестью тысячами английских солдат. Король Англии отправит к неприятельским берегам пятьдесят военных кораблей, король Франции – тридцать. Его английское величество будет вполне удовлетворен получить в результате войны остров Вальхерен, устье Шельды и остров Кадзанд, а также свою долю в завоеванных провинциях. Король Англии не будет чинить препятствия свободному исповеданию католической веры. По условиям настоящего договора его английскому величеству в течение полугода будет выплачено два миллиона крон».

Людовик поднял глаза:

– Мы были готовы увеличить сумму до трех миллионов.

– Зато я не была готова, – возразила Генриетта.

Министры улыбались и кивали.

– Достигнутое ее высочеством необходимо отметить веселым праздником, – сказал Людовик, откладывая подписанный договор.

Генриетта вяло кивнула и встала. Ноги отказывались ее держать; чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за край стола. Улыбка Людовика мгновенно погасла.

– Бонтан, немедленно пошлите за моим придворным врачом, – распорядился он. – Ее высочеству срочно нужна помощь.

Софи поспешила к матери. Ее распирало от радости, которой она хотела поделиться с Беатрисой.

– Мама! Ты представляешь? Ее высочество обещала познакомить меня с герцогом де Керси. Она говорит, что он может составить мне хорошую партию. Я – герцогиня! Как тебе?

Беатриса стояла возле раскрытого шкафа и рылась в своих платьях. Она не бросилась навстречу дочери, а лишь обернулась через плечо. Лицо Беатрисы было напряженным. Она даже не улыбнулась.

– Я думала, ты любишь того строителя, – холодно ответила Беатриса, вернувшись к поискам.

– Ты же велела мне его забыть.

Беатриса ощупывала подолы платьев, как будто там могло что-то находиться.

– Мама, ты что-то ищешь?

– Брошь потеряла.

Софи коснулась материнского плеча:

– Мама, у тебя что-то случилось?

– Ровным счетом ничего.

– Как дела с нашими бумагами?

Беатриса оттолкнула Софи и бросилась к сундукам у стены. Открыв крышку первого, она продолжила поиски там.

– Уверена, вскоре все разрешится наилучшим образом, – сказала она дочери.

– Если я выйду замуж за герцога, нам уже будет нечего опасаться. Ты согласна?

– Да.

Софи с легким ошеломлением смотрела, как мать выбрасывает из сундука нижнее белье, чулки и подвязки.

– Мама, а помнишь, когда я уезжала, ты пожелала мне весело провести время в Англии. Откуда ты узнала, что мы едем в Англию?

– Из сплетен придворных.

– Мама, я же чувствую: ты что-то от меня скрываешь.

Беатриса повернулась к Софи. Девушка даже отпрянула – настолько жестким и пугающим был взгляд материнских глаз.

– Если я что-то от тебя скрываю, у меня на то есть веские причины.

Филипп не желал браться за составление правил дворцового этикета, и потому Шевалье пришлось взяться за работу самому. Внушительный свод правил вручили Бонтану, напомнив, что король приказал довести эти правила до всех придворных и знати, находящейся во дворце, и что никакие возражения не принимаются. Чувствовалось, Бонтан не горел желанием взваливать на свои плечи выполнение королевской затеи. Однако Шевалье хорошо знал особенность первого камердинера: будучи верным псом Людовика, Бонтан не посмеет ослушаться.

Меж тем самому Шевалье создание правил очень понравилось. Это давало ему хоть и косвенную, но власть над людьми.

Вернувшись в апартаменты Филиппа, они решили перекусить. Шевалье уселся за стол, взял салфетку и воскликнул:

– Салфетка!

Филипп, который думал о чем-то своем, лишь пожал плечами:

– Ты что, впервые видишь салфетку?

Шевалье церемонно развернул салфетку, поместив себе на колени.

– Вчера, во время обеда, я заметил, что граф Эвремон изволил чистить салфеткой зубы, выковыривая остатки застрявшей пищи. Нужно обязательно дополнить правила разделом о надлежащем использовании салфеток.

Филипп подошел к окну и встал со скрещенными руками. Шевалье очень хорошо знал этот взгляд.

– Пусть она твоя жена, – сказал Шевалье. – Пусть она хорошая женщина. Но хорошей женой ее не назовешь.

– А я что, хороший муж?

Шевалье бросил салфетку обратно на стол.

– Ты позволяешь ей разрушать твой разум. Я же вижу, что ты страдаешь. Ну, вернулась она из Англии. Умоляю тебя, не ходи к ней. Если пойдешь, твой кошмар повторится.

Филипп с размаху ударил кулаком по подоконнику и выбежал в коридор.

Генриетта сидела за столом во внешних покоях. Ее голова сама собой клонилась вниз. Клодина в облике «доктора Паскаля», куда входили и приклеенные усы, давала распоряжения Софи:

– Вашей госпоже целую неделю не давать никакой пищи, кроме бульона со щавелем и розмарином.

– Конечно, доктор, – отвечала Софи.

Клодина повернулась к Генриетте:

– Отдых и еще раз отдых. Прежде всего – сон.

Генриетта кивнула.

Из коридора донеслись быстрые шаги. Дверь распахнулась. Вбежал Филипп. Лицо его было красным не то от злости, не то от напряжения.

– Убирайтесь! Быстро! – крикнул он Софи и Клодине.

Софи юркнула в комнату для фрейлин. Клодина, быстро собрав саквояж, поспешила в коридор.

– Какая заботливая у меня жена! – с издевкой воскликнул Филипп. – Нет чтобы вначале со мной увидеться! Ты сразу поспешила к нему!

Генриетта устало откинула волосы с лица.

– Он встречал меня у входа. Моего супруга там почему-то не было.

Филипп стоял, тяжело дыша. Услышанное дошло до него не сразу, а когда дошло, его лицо смягчилось.

– Прости меня. Ты права. Это я сгоряча.

– Понимаю, – тихо ответила Генриетта.

Минуту или две они просто смотрели друг на друга. Невысказанные мысли сливались в беззвучную песню, полную раскаяний и неопределенности. Потом Филипп подошел и коснулся щеки Генриетты:

– Ты меня прощаешь?

Генриетта закрыла глаза.

– Я всегда вас прощаю. Хотя порою я отчетливо сознаю: исчезни я вдруг, вам стало бы легче.

– Я не могу жить без тебя, – сказал Филипп.

– И со мной жить вы тоже не можете.

На винтовой лестнице, что вела в кабинет Маршаля, его окликнули. Фабьен сразу узнал голос Беатрисы.

– Господин Маршаль, я шла к вам, надеясь застать вас у себя. Я могу с вами поговорить?

– Разумеется.

Улыбка Беатрисы была даже не приклеенной, а прибитой к ее лицу. Фабьен сразу понял ее состояние. Дергается. Чувствует, что почва уходит из-под ног. Это хорошо.

– Мне подумалось, что вы на меня рассержены, – сказала Беатриса.

– С какой стати мне на вас сердиться?

– Я ведь солгала вам, выдав себя за другую.

Фабьен продолжил спуск. Беатриса не отставала.

– Вас подвела бумага, – сказал он. – Свою «грамоту» вы написали на бумаге, сделанной в Швейцарии. А в год, указанный вами как год вашего рождения, этой бумаги во Франции еще не было.

– Я вас недооценила, – усмехнулась Беатриса.

– Зачем вы мне солгали? – спросил Фабьен.

Беатриса схватила его за руку, пристально глядя ему в глаза, пытаясь соблазнить Фабьена.

– Вы мне небезразличны. Вначале я появилась при дворе с целью найти Софи достойного мужа. Затем мне открылась другая причина.

– И как, нашли мужа для вашей дочери?

– Нет. Позвольте спросить: чем нам это грозит? Вы потребуете, чтобы нас прогнали из дворца?

– Не волнуйтесь, Беатриса. Все решится самым благоприятным образом, – коснувшись ее плеча, ответил Фабьен.

Он сразу почувствовал, что Беатриса дрожит всем телом. Возможно, от страха. Или, наоборот, от внезапного облегчения. Фабьена это больше не волновало. Оставив ее на лестнице, он пошел к себе.

В середине дня Маршаль отправился на поиски Жака – любимого садовника короля. Строительство, заглохшее осенью, возобновилось и даже приобрело больший размах. Строители трудились на стенах и крыше, заканчивали фундамент для новых пристроек. Невзирая на зиму, работа кипела и в саду, где рыли новые пруды и прокладывали новые дорожки. Жака Фабьен отыскал на скамейке. Садовник с аппетитом закусывал куриной ножкой.

– Ты знаешь, кто я? – без обиняков спросил Фабьен.

Прежде чем ответить, Жак вытер рукавом жирные губы.

– Как не знать, господин Маршаль? Знаю и кто вы, и чем занимаетесь.

– Я заметил, ты часто говоришь с его величеством.

– Стало быть, вы и за королем шпионите?

– Не за королем, а за теми, кого ему угодно включить в число доверенных лиц.

– Я, господин Маршаль, служил еще его отцу.

– Настало время послужить сыну.

– Так я этим уже который год занимаюсь.

– Я говорю не про вскапывание клумб.

Жак отвел глаза, потом снова посмотрел на Фабьена:

– Говорите, чтó от меня требуется.

Софи разложила на кровати несколько платьев Генриетты, из которых ее госпоже предстояло выбрать одно.

– Что нового при дворе? – спросила Генриетта.

– Все только и говорят про завтрашний бал-маскарад.

В спальню Генриетты вошла коренастая круглолицая служанка с подносом. Она принесла бульон, прописанный Клодиной, и тарелку с ломтиками хлеба.

– Ты ведь у меня совсем недавно. Напомни мне свое имя, – попросила Генриетта.

– Мари, ваше высочество.

– Спасибо, Мари. Теперь я запомню.

Служанка торопливо сделала реверанс и исчезла.

Утро рисовало на полу королевской спальни прихотливые узоры из полос света и теней. Проснувшийся Людовик с наслаждением потянулся, откинул одеяло и лишь потом открыл глаза. Возле постели стоял Филипп. Чуть поодаль застыл Бонтан. Лицо первого камердинера было непроницаемым.

Людовик сел на постели, моргая и сбрасывая последние остатки сна.

– Доброе утро, брат. А что ты здесь делаешь?

– Пришел взглянуть на спектакль.

– Ко мне в спальню?

– Да. Пьеса называется «Утренний подъем». Это комедия нравов с трагическими оттенками.

Сказанное заинтриговало Людовика. Он встал с постели. Цирюльник уже ждал его, чтобы побрить. Король уселся на стул, цирюльник щедро намылил ему щеки и принялся за ежедневный ритуал. Филипп тем временем начал свои пояснения:

– Отныне твоя жизнь тебе не принадлежит. Отныне все твои действия становятся предметом созерцания и восхищения твоих придворных. Одевание, бритье, вкушение пищи и вина. Теперь все это – не просто обыденные действия, а действо. Всем придворным надлежит в установленные часы являться перед твоими очами. И лишь немногим будет дарована привилегия входить, наблюдать, а в отдельных случаях участвовать в этом спектакле.

Цирюльник в последний раз провел бритвой по королевской щеке. Слуга поднес зеркало, чтобы Людовик полюбовался на гладко выбритое лицо. В зеркале отразился не только его августейший облик, но и вереница придворных, ожидавших позволения войти в спальню короля. Придворные нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Первыми в очереди стояли Роган и Лувуа.

Филипп кивнул слуге у двери. Тот поднял руку, показывая: «Теперь можно». Придворные устремились в спальню. Один, торопившийся приветствовать короля, был резко оттеснен герцогом Кассельским.

– Насколько мне известно, герцоги входят раньше маркизов, – объявил герцог Кассельский, высокомерно взглянув на придворного.

Придворный нахмурился, пропуская герцога, но когда захотел встать вслед за ним, его бесцеремонно отпихнул Монкур, объявивший:

– Я вместе с его светлостью.

Рогана, Лувуа, герцога Кассельского и Монкура провели в угол, где они и встали, наблюдая за утренним королевским ритуалом. Остальные придворные входили, кланялись и выходили, подчиняясь новым правилам. Все двигались слаженно, словно заводные куклы.

– Под наблюдением будут все входы и выходы, – пояснял брату Филипп. – Высшая степень самообладания и порядка… Полная противоположность совокуплениям, – вполголоса добавил он.

Людовик улыбнулся. Слуги приступили к его одеванию. Сняв с короля ночную рубашку, они надели на него все чистое и благоуханное: рубашку, панталоны, жилет, шарф и камзол. Придворные продолжали входить и выходить, кланяясь и жадно вглядываясь в доступный им эпизод королевского спектакля. Когда процедура одевания была окончена, Людовик по привычке хотел поправить воротник, однако Филипп покачал головой и подозвал одного из придворных.

– Не он, – возразил король и кивнул Монкуру. – Я хочу, чтобы все знали, как Версаль вознаграждает проявивших смирение и доказавших свою преданность.

Монкур подошел к королю, осторожными движениями расправил ему воротник и с поклоном вернулся на свое место.

Бонтан доложил о приходе королевы. Мария Терезия вошла вместе с мальчиком, одетым в бархат и шелка. Затем Бонтан выпроводил из спальни всех придворных, задержав, однако, Рогана.

– Его величество желает, чтобы вы остались.

Людовик подошел к юному дофину. Сын был очень похож на отца: те же темные глаза и волосы, тот же уверенный, пристальный взгляд. Людовик повел дофина по комнате, показывая мечи, щиты и портреты королей, правивших Францией в прошлом.

– Сын мой, для тебя настало время учиться править, – сказал Людовик. – Быть королем означает иметь власть, не поддающуюся никакому воображению. Что бы ты ни попросил, все это будет тебе преподнесено. Ты получишь власть, но вместе с властью на тебя ляжет долг. Долг перед твоими подданными и друзьями, перед справедливостью и истиной.

Дофин кивнул.

– Но король, обладая властью, не застрахован от опасностей, ибо всегда находятся те, кто не прочь отобрать у короля его власть. Когда мне было столько лет, сколько тебе, нашлись люди, искавшие способа уничтожить нас.

Людовик подвел сына к окну. Пока они смотрели на зимнюю панораму садов, голос короля зазвучал жестче:

– Этих людей мы считали своими друзьями. Они ломились в наши двери, а их руки были перепачканы в крови. Их сердца были черны от замышляемых убийств. Я никогда не позволю, чтобы нечто подобное случилось с тобой. Понимаешь?

Дофин снова кивнул.

Людовик повернулся к Рогану:

– Мой сын несколько дней погостит у нас во дворце. Я буду учить его править страной, а ты научишь его охотиться на дикого кабана.

Дофин робко смотрел на Рогана. Роган меж тем поклонился королю.

– Почту за честь, ваше величество, – с улыбкой сказал он.

Фабьен согласился встретиться с нею! Беатриса снова и снова перечитывала короткую записку, подсунутую ей под дверь. Потом вдруг спохватилась: что же она мешкает? Торопливо покинув дворец, Беатриса направилась в сады, находившиеся к западу от дворца. Маршаль был ее последним шансом. Если понадобится, она разденется догола и совокупится с ним где угодно, хоть в студеных водах пруда Нептуна. Фабьен простит ей все ее козни. Их с Софи оставят при дворе, и все тревоги уйдут в прошлое. Тогда можно будет считать, что ее замыслы удались.

Придя на место, указанное ей в записке, Беатриса остановилась и стала ждать появления Фабьена. Холодный ветер кружил листья. Она не замечала ветра. Она ждала Фабьена.

Потом Беатриса увидела неказистого старого садовника. Он явно направлялся к ней.

– Мадам де Клермон? – спросил он.

– Да, – хмуро ответила Беатриса.

– Господин Маршаль ждет вас. Идемте со мной.

– А куда?

– Пусть для вас это будет сюрпризом.

Жак двинулся по извилистой тропе, держа путь к краю сада. Достигнув края, садовник не остановился и там, а повел Беатрису через поле с пожухлыми травами прямо к кромке леса. Беатриса шла, приподнимая подол, чтобы не споткнуться. Сердце подсказывало ей то, чего категорически не желал принимать ее разум.

– Ты не перепутал дорогу? – спросила она. – Ты уверен, что господин Маршаль там?

– Уверен.

Пройдя еще несколько минут по равнине, они поднялись на невысокий холм, со всех сторон окруженный соснами. Ветер раскачивал их верхушки.

– Вот мы и пришли, – сказал Жак.

Он остановился. Беатриса тоже остановилась. Во рту у нее пересохло. В животе ощущалась ужасающая пустота. Она кивнула, больше для себя самой, чем для садовника.

– Он запомнил, – тихо сказала она.

– Что запомнил?

– Однажды я сказала ему, что хотела бы окончить свою жизнь в лесу, глядя, как ветер раскачивает кроны сосен.

Оба стояли, слушая шум сосен.

– Становитесь на колени, – велел ей Жак.

– Я надеялась, что у господина Маршаля хватит мужества сделать это самому.

– Если вы намерены помолиться, сейчас – подходящее время.

Беатриса обвела взглядом землю, на которой стояла:

– Мне слишком поздно молиться.

Собравшись с духом, Беатриса встала на колени. Краешком глаза она видела, как блеснуло длинное острое лезвие кинжала, который Жак достал из рукава. Беатриса опустила голову, отвернула воротник и плотно сжала зубы, чтобы достойно встретить свой конец. «Софи, дочь моя. Прости, что так получилось. Если бы я только…»

Лезвие рассекло морозный воздух. Пространство залил ослепительный свет. Потом звуки, краски и ощущения исчезли. Навсегда.

Софи, раздевшись до нижнего белья, стояла и придирчиво разглядывала платья, висевшие на планке ширмы. Какое же из них лучше подойдет для бала-маскарада? Это торжество король устраивал в честь успешной поездки в Англию ее госпожи Генриетты. Сама Генриетта, невзирая на телесную слабость, решила принять участие в сегодняшнем торжестве. Софи помогла ей одеться, после чего Генриетта отпустила ее, дав время приготовиться к балу.