Текст книги "Дедушка и внучка"

Глава X
Северный лес

Мисс Сезиджер не привыкла много ходить и была сильно взволнована. Правда, она хорошо знала Сторм и все угодья своего отца; знала каждый акр этого имения, бывала в лугах, осматривала фермы. Тут не было ни кусочка земли, незнакомого ей.

Но прошло много лет, с тех пор как мисс Доротея бродила по окрестностям старинной усадьбы. Ах, тогда ее всегда сопровождал брат, молодой, веселый, сильный человек, который теперь, по каким-то непонятным причинам, хотел, чтобы его считали мертвым, хотя был жив и здоров.

Ферма Хоум располагалась за густым лесом, где накануне «шествовала» маленькая Дороти. За лесом тянулась пустошь, по которой стелился низкий кустарник. Дойти до фермы можно было и обогнув чащу и шагая по большой дороге до длинного и покатого спуска. А дальше начинались северные леса. Их было три, все очень старые, дремучие, разделялись они полями и считались драгоценными, потому что в них водилось много дичи, кроме того, они состояли из прекрасных строевых деревьев.

Верхний лес был сосновый и, как все хвойные леса, походил на притворы больших соборов с длинными рядами высоких стройных колонн. За этим первым сосновым лесом и стояла ферма Хоум, одна из лучших во владениях Сторма. Низкий каменный дом окружало около сотни акров превосходного пастбища.

Когда мисс Сезиджер была совсем юной, ферму Хо-ум арендовало семейство по фамилии Честер. Дети хозяина Сторма были знакомы с детьми Честеров и очень любили навещать их. Часто они проводили в Хоуме целый день и все вместе отправлялись в сосновый лес на пикник, с чаем и закусками.

Но после смерти жены в уме сэра Роджера Сезиджера произошли странные перемены. Как он выражался, его сын стал никуда не годным человеком, а сам он принялся копить деньги и увеличил арендную плату за все фермы. Многие отличные фермеры вынуждены были уехать. Семья Честеров тоже предпочла переселиться подальше, настолько непосильными были новые условия. Несколько лет ферма пустовала, и только недавно ее арендовал человек по имени Бардвел. Его никто хорошенько не знал, однако управляющий Сторма, мистер Хэзелтон, был доволен новым арендатором, а сэру Роджеру Бардвел был совершенно безразличен, он никогда не задумывался о нем.

Поколебавшись некоторое время, мисс Доротея решила, что пойдет к плоскому камню не по дороге, а через густые кусты, проскользнув таким образом из одной части леса в другую. Она боялась, что ее заметят, сердце тревожно прыгало в груди, как будто она делала что-то непозволительное. Письмо, лежавшее в кармане и написанное измененным почерком, чтобы никто не признал руку мисс Доротеи, и цветы, сорванные маленькой Дороти, представлялись ей ужасной тайной. У бедной тетушки Доротеи была робкая, слабая душа. Впрочем, никто из людей, питавшихся так, как питались в Сторме, не мог бы чувствовать себя сильным и бодрым.

Она медленно брела по лесу, все время думала о своем брате Роджере и всей душой желала повидаться с ним. В то же время бедняжка смертельно боялась этого. Доротея чувствовала, что может не выдержать потрясения, если снова взглянет в лицо брата и встретится с ним глазами. Кто знает, не упадет ли она даже в обморок? А это было бы слишком опасно, думалось ей. Ведь если кто-нибудь откроет тайну, которую ей доверил брат, горе бедной маленькой Дороти! И горе самой Доротее. Она боялась, что если тайна Роджера откроется, это убьет старого отца.

Осторожно двигаясь по длинному крутому спуску, она чувствовала страшную усталость, а когда наконец дошла до нужного места и отыскала плоский камень с глубоко вырезанной буквой «Р», то задрожала так сильно, что ей пришлось сесть и минуту или две не двигаться, чтобы немного прийти в себя.

Кругом не было ни души. Стоял жаркий день. Мисс Доротея вынула из кармана платок и отерла пот, выступивший на лице. Будет ли у нее достаточно сил, чтобы поднять камень и положить под него письмо? До этой минуты она даже не решалась взглянуть на ферму Бардвела. Брат написал, что в том случае, если он будет дома, в одном из окон, выходящих на юг, окажется маленький красный флаг. Доротея так волновалась, и ее смущение было так велико, что она не решалась посмотреть, не виднеется ли там красного лоскутка.

Женщину окружало спокойствие чарующего летнего дня. В лесу стояла такая мирная тишина, нежный летний воздух так тихо обвевал щеки, что она мало-помалу успокоилась и почувствовала себя бодрее. Письмо все еще пряталось в кармане, но цветы, которые собрала Дороти, лежали у Доротеи на коленях. Они послужат знаком для брата, укажут, что она приходила сюда. Роджер найдет под камнем письмо и прочитает его. Дня через два ей придется опять вернуться в лес, чтобы посмотреть, нет ли ответа. Она не знала, как устроить вторую прогулку, не возбудив подозрений со стороны старого, но очень проницательного отца.

«Ведь он, – думала Доротея, – найдет неприличным, что дочь владетеля Сторма бродит одна по лесам. Может быть, взять с собой Дороти? Нет-нет, малышка не в состоянии идти так далеко. Все это так сложно, так запутанно… Дороти – прелестный ребенок, но в то же время очень беспокойный. А ее отец, ее отец… О, Боже мой, что он делает!»

Старая дева снова поднесла платок к лицу, но на этот раз не для того, чтобы отереть пот; нет, она осушила им капли слез. После этого решительно поднялась и с минуту внимательно вглядывалась в очертания старого каменного дома. Да, да, там виднелся маленький красный флаг, такой маленький, что, кроме нее, никто бы его не заметил. И все ее сердце рванулось к этому флажку; горячая волна сестринской любви переполнила иссохшую, увядшую душу.

– Роджер, мой Роджер, – прошептала она.– Ах, если бы мы могли встретиться с тобой! Может быть, он сейчас видит меня? О, все это настоящее безумие; а между тем во мне проснулось что-то спавшее все эти долгие одинокие годы, и я рада этому маленькому приключению! Вот только чем все это может окончиться? Один Господь знает ответ на этот вопрос.

Доротея старательно спрятала письмо под плоский камень, так старательно, что его мог увидеть только тот, кому оно предназначалось. Потом положила цветы на камень и отправилась в обратный путь. Она едва брела от усталости, тело ныло от непривычного напряжения, словно на плечи легло бремя прожитых лет, однако в сердце старой девы проснулась решимость бороться за счастье Роджера и его маленькой дочери и сделать ради них все, что только в ее силах.

Глава XI
«Я никогда не любила так, как любишь ты»

Когда тетушка вернулась в усадьбу, Дороти вприпрыжку, пританцовывая и притоптывая ножками, подскочила к ней.

– А нам было ужасно, ужасно весело! – похвасталась она. – Мы выучили стихи, и дедудя показывал мне дерево. Знаешь, с деревом была такая печальная история… Мы молодцы; оба молодцы – и дедуля, и я. Ой, а почему у тебя такое бледненькое усталое лицо, тетя Доротея? Может быть, случилось что-то дурное, дорогая?

– Все хорошо, малышка, просто мне пришлось очень долго идти, а теперь я хочу отдохнуть. Я буду отдыхать очень долго, чтобы к ужину выйти свежей и бодрой.

Дороти сдвинула бровки:

– Тебе нужно выпить чаю.

Мисс Доротея молча вошла в дом, еле передвигая ноги. Дороти провожала ее взглядом. Когда дверь за тетушкой закрылась, девочка помчалась к черному крыльцу старого дома.

В буфетной Карбури точил ножи. Дороти остановилась и стала наблюдать за его работой. Он чистил приборы о полустертый старый камень – у него не было новой удобной точилки, потому что сэр Роджер не допускал излишних издержек. Дороти пристально смотрела, как он затачивал одно лезвие за другим.

– Скажите, они будут резать? – поинтересовалась она.

– Конечно, маленькая мисс. Только вы уж, пожалуйста, не подходите слишком близко и ни под каким видом не берите их. Маленькие леди должны держаться от ножей подальше.

– А как же быть, если нужно нарезать роз, а к ножам приближаться нельзя? Шипы так больно вонзаются в пальцы! Вот, видите, у меня тут целых две занозы, потому что сегодня утром я сорвала несколько роз для тетушки Доротеи.

– Боже милостивый! Вы решились нарвать роз? – Карбури не уставал удивляться храбрости девочки, которая не боялась ни шипов, ни гнева старого сэра Роджера.

– А почему бы мне не решиться? – с недоумением посмотрела на слугу Дороти.

– Дайте мне посмотреть, маленькая мисс, может быть, я смогу вынуть колючки.

– Вряд ли, но, если хотите, попробуйте.

Карбури стал на колени и осмотрел маленькие пальчики. С некоторым трудом, но он все-таки осторожно вынул обе занозы.

– Вы храбрая маленькая мисс, теперь-то уж я в этом убедился. Кажется, я сделал вам больно, а вы и не закричали.

– Ну, конечно, не закричала. За кого вы меня принимаете?

– Это очень странно, мисс. Я не видывал никого, кто походил бы на вас.

– Так многие говорят, – пожала плечами Дороти. – Но не могу же я перемениться. Карбури, позвольте мне взять один из этих ножей.

– Нет-нет, мое дорогое дитя, ни за что на свете! Вы страшно обрежетесь, а что тогда скажет ваш дедушка?

– Вы думаете, он заплачет? – Дороти с интересом заглянула в лицо старого слуги.

– Нет, он, конечно, не заплачет, не такой он человек. Но это ему точно не понравится. Вам не следует совершать поступки, которые могут не нравиться старым людям вроде вашего дедушки.

– Почему?

– Потому что это для них вредно, – объяснил Карбури. – Ваш дедушка – старик, сил у него осталось очень мало. Он не может выносить потрясений.

– «Трясения»? Что это такое? – заинтересовалась Дороти.

– Ну, например, он не вынес бы, если бы с вами что-нибудь случилось, маленькая мисс.

– Удивляюсь, – задумчиво произнесла Дороти, – почему тогда меня не убили «трясения»?

– О, моя бедная овечка, – со вздохом вымолвил старый буфетчик, ласково глядя на свою маленькую собеседницу, – вы не понимаете, что значит это слово.

– Нет, почему же, понимаю, – серьезно сказала Дороти. – И «трясения» оставили на мне следы. Карбури, я знаю, что вы очень милый человек. Вы один из самых лучших людей, которых я видела, конечно, кроме дедушки, мамы и папочки… Ах, я забыла мистера Персела! Он тоже милый, и жена милая – она готовит такой славный тушеный лук! Карбури, вы любите тушеный лук?

– Боже ты мой, конечно! Только я давно не пробовал его. Здесь мы не едим досыта, а совсем даже наоборот.

– Карбури, вы не должны жаловаться на то, как дедушка нас кормит, – Дороти прервала жалобу и выпрямилась с большим достоинством. – Но я сюда пришла по делу. Я обежала дом и пришла сюда, чтобы…

– Вам не годится быть здесь, маленькая мисс. Маленькие леди не должны бывать в кухне или буфетной.

– А я вот пришла и хочу тут быть, – отрезала Дороти. – Мне нужен чай для тетушки, и я хочу, чтобы вы сделали его.

– Я? Это не мое дело! Чай всегда делает Мэри. Лучше пойдите к ней.

– Нет, я хочу, чтобы чай сделали именно вы, собственными руками. Понимаете, однажды я была в тетиной комнате, когда Мэри принесла туда чай. Он был такой слабый, и на тарелочке лежало так мало хлеба с маслом! Я хочу, чтобы вы мне дали целую груду – слышите? – целую груду гренок! Пожалуйста, поскорее заварите чай, Карбури, через минуту я приду. Смотрите же, сделайте все, как я говорю. Вы должны меня послушаться.

Она строго посмотрела на старого слугу и быстро выбежала из буфетной.

С минуту Карбури стоял неподвижно и смотрел ей вслед. Потом покачал головой и озадаченно пробормотал:

– Никогда не видел ничего подобного!

После этого он не спеша, не прибегая к помощи Мэри, которой не было поблизости, заварил крепкий чай, поджарил несколько ломтиков хлеба и густо намазал их маслом. Когда маленькая Дороти вернулась, на подносе благоухали аппетитные гренки.

– Вот и земляника, – девочка выложила на поднос капустный лист с горкой сочных ягод.

– Маленькая мисс! Как?.. Кто?.. То есть, я хочу сказать, как вы могли взять землянику?

– А вот как, сейчас расскажу. На вот этих своих двух ногах я пошла прямо к земляничным грядкам, подняла сетку и нарвала столько ягод, сколько мы с тетей Доротеей сможем осилить. Пожалуйста, поставьте на поднос вторую чашку, потому что я немножко проголодалась.

– И вы не попросили позволения набрать ягод?

– Ну, конечно нет! Ведь земляника дедушкина и моя.

Карбури глубоко вздохнул. Дороти с недоумением посмотрела на него.

– Не понимаю, почему в Англии люди так часто вздыхают? Мы никогда не вздыхали, пока жили в Канаде или в Париже, когда я училась французскому языку. – И она прибавила на чистом парижском наречии: – А вы не говорите по-французски, Карбури?

– Не понимаю ни слова, ни одного вашего слова, маленькая мисс.

– Вы необразованный старик, – посетовала Дороти. – Ну, пожалуйста, возьмите поднос и идите за мной наверх.

Карбури всем сердцем надеялся, что во время путешествия с подносом от буфетной до комнаты Доротеи он не встретит сэра Роджера. Когда старый буфетчик вошел в будуар мисс Сезиджер и поставил поднос на стол, он снова глубоко, с облегчением вздохнул.

Тетушки Доротеи не было, и племянница с удовольствием начала тут распоряжаться. Природное чувство изящества маленькой Дороти протестовало против окружающей убогой обстановки. Окинув комнату беглым взглядом, она побежала в свою спальню и, порывшись в одном из сундуков, принесла несколько тонких изящных камчатных1111
  Камчатный, камчатый – сделанный из камчатки, льняной ткани с узором.


[Закрыть] салфеток. Стол, который выглядел таким некрасивым под старой зеленой бумазеей, был укрыт этими остатками прежней канадской жизни. Девочка сложила в дальнем углу все учебники, заслонив их креслом так, чтобы ничто не напоминало о скучных утренних занятиях. После этого Дороти приготовила стол для чая: земляника очутилась посредине, две чашки, поджаренный хлеб, чай, молоко и сахар были расставлены красиво и со вкусом.

«Вот так, точно так накрыла бы стол мамочка, если бы ждала папу», – подумала Дороти.

Наконец она подбежала к спальне тетушки Доротеи и постучала в дверь.

– Кто там?

– Я.

– Я очень устала, дорогая, лучше бы ты не входила ко мне, – послышался слабый голос тетки.

– Очень жаль. Дверь заперта? – спросила девочка, не обращая внимания на запрет.

– Нет, но не входи.

– Я вхожу, вхожу, – Дороти отворила дверь, подошла прямо к тетке, лежавшей на постели, поцеловала ее и сказала: – Для тебя приготовлен чай.

– Чай? – переспросила мисс Доротея.

– И для меня тоже. Пойдем скорее, иначе он остынет и испортится.

Несмотря на всю свою решительность и бесстрашие, Дороти от природы была деликатна и тактична. Она ни за что на свете не показала бы, что замечает покрасневшие от слез глаза тети, однако в эту минуту она почувствовала, что нужно действовать твердо. Девочка заставила утомленную тетку подняться с постели, сбегала к столу за гребенкой и щеткой, пригладила ей волосы, крепко поцеловала и, не говоря ни слова, повела в будуар.

Когда мисс Доротея увидела все приготовления к чаю и ягоды на капустном листе, она невольно вскрикнула:

– Где ты взяла землянику? Дедушка позволил тебе собирать ее?

– Я не спрашивала позволения. Это ведь дедушкина земляника. Он не сердится, когда я поступаю по своему хотению, ему все равно. Он такой душечка! Сядь, тетушка, сюда, вот тебе земляника и чай. А я примощусь вон там и тоже перекушу. Я проголодалась. А ты, тетя?

– Мне очень хочется пить, и я с удовольствием съем одну ягоду.

– Я положу тебе целую горку ягод! Оторвать веточки?

– Нет, дорогая, я сама.

– Это хорошо, мне ведь тоже хочется поскорее попробовать землянику. Ты сама нальешь чай, тетя, или тебе помочь?

– Я сама, Дороти.

– Это тоже хорошо, потому что мне сильно хочется пить, – и она прибавила по-французски: – Меня мучает жажда.

Мисс Доротея улыбнулась. Она невольно ободрилась, ей была приятна забота племянницы. Дороти, устроившись напротив тетки, с удовольствием пила чай, брала ягоды и добросовестно уплетала их.

– Тетушка, ты многих людей любишь?

– Нет, дорогая, очень немногих.

– Ты любишь дедулю?

– Конечно, милая.

– И моего папочку, который ушел в райскую страну? Ведь Боженька дал ему чистое сердце и увел его с собой.

Мисс Сезиджер посмотрела на племянницу, помолчала, потом тихо произнесла:

– Я люблю моего бедного брата Роджера.

– И его маленькую дочку? Да, тетя? Ты любишь его маленькую дочку?

– Да, Дороти. Но только когда она умница.

– Но ведь я никогда не умница или очень редко.

– Ты была умницей, когда принесла для меня этот чай.

– Значит, теперь ты меня любишь?

– Мне кажется… Мне кажется, – совсем растаяла бедная мисс Доротея, – что я всегда люблю тебя, послушна ли ты или ведешь себя плохо. Но ты все-таки постарайся, Дороти. Прошу тебя, моя крошка, умоляю, будь умницей.

– Не знаю, не знаю, люблю ли я таких людей, которые умницы, – честно призналась Дороти. – Вот я скажу тебе, кого я люблю, погоди. Я начну с мужчин. Ну, папочка, он, конечно, прежде всех. Он не всегда был умницей, но Боженька дал ему чистое сердце и увел к себе в рай. Я рада, что он там, в раю. После папочки – дедушка. Он такой славный, такой добрый.

– Мое дорогое дитя!

– О да, тетушка, да. Я люблю его – от костлявой руки до большой-большой ступни, от пятки до белой макушки. Я люблю даже его хмурые брови. Люблю его, люблю, люблю! Ты знаешь, когда был жив его брат, он посадил деревце. Правда, правда! Это как в тех стихах, которыми ты меня наказала. И завтра мы вместе с ним будем тебе отвечать урок. После дедушки я люблю милого Карбури, он так ловко чистит ножи и вынимает занозы из пальцев. Вынимает-то он хорошо, только это больно, очень больно. Потом я люблю милого мистера Персела.

– Кто это такой?

– Не знаю. Я встретила его в лесу. Он лечит моего кролика Бенни, и я скоро пойду его навестить. Ну вот, этих четверых я очень люблю. Этого довольно много для маленькой девочки, правда, тетя?

– Да, дорогая.

– Теперь женщины. Мамочка! Она такая добрая, такая кроткая, и она так весело-весело смеется. Она на небе, и ей там лучше, чем здесь. Я не печалюсь, только, знаешь, тетушка, когда она была совсем холодная, я поцеловала ее, а теперь иногда ночью вспоминаю, какая она была ледяная, и тогда вздрагиваю. Но я не горюю, нет, нет, совсем нет. После мамочки – Бидди Мак-Кен, потому что она была моей кормилицей и няней и привезла меня сюда. Ну и, конечно, я люблю тебя, тетя. Я люблю Мэри, не так уж сильно, а все-таки люблю. И еще люблю жену, потому что она делает тушеный лук. Кажется, это все. Тоже довольно много, да? Это может заполнить сердечко, правда, тетя Доротея? Ну вот. Мы съели последнюю ягоду, допили весь чай и не оставили ни кусочка гренков на подносе. Теперь ты скажи мне, кого ты любишь? Потому что если я, совсем маленькая девочка, люблю столько людей, у тебя в сердце может поместиться еще больше. Скажи мне, кого ты любишь? Ну, начинай с самого начала.

– Нет-нет, дитя мое, – смутилась мисс Доротея, – я никогда не любила так, как любишь ты. Я не умею так любить. И потом многие, к кому я была привязана, лежат в могиле.

Дороти опять наморщила лобик:

– Какая ты странная и глупая, – промолвила она без тени осуждения. – Разве тебе неизвестно, что они не лежат в могилах, а живут на небе с Господом Богом Иисусом Христом?

– Мне не дано чувствовать, как тебе, дитя мое. Я… я… – в голосе мисс Доротеи послышались слезы. – Прости меня, малышка, но я не могу сейчас говорить об этом.

– Ладно, – Дороти весело вскочила со стула, лирическое настроение прошло.

Она подошла к тетке, поцеловала ее, а потом убежала в сад и стала порхать по лужайке, больше похожая на бабочку, чем на ребенка. Она мелькала то в одной, то в другой стороне, наслаждалась ароматом лилий и прелестью роз, иногда весело смеялась сама с собой, глядя вверх в безоблачную лазурь неба, и чувствовала, что жить на свете – это большое счастье.

Дороти и не подозревала, что две пары глаз неотрывно следили за ней. Мисс Доротея смотрела на нее в щелку между занавесями. Во взгляде тетки светилось удивление.

– Право, мне кажется, что долгие годы я жила взаперти, точно в гробу, – прошептала она, – и этот ребенок, эта крошка понемногу открывает мое сердце.

Ветхий старик, сидевший в своем кабинете, тоже наблюдал за Дороти, но он ничего не говорил, по крайней мере, словами. Он лишь тихонько, мягко повторял про себя, как припев:

 
– «Я помню светлую сирень,
А в ней гнездо щегла,
И тот чудесный майский день,
Когда она цвела,
И братика невдалеке,
И саженцы в его руке…
Летят мгновенья, жизнь пройдет,
А деревце себе растет».
 

– Боже мой, – пробормотал он, поворачиваясь в кресле так, чтобы не упустить из виду маленькую фигурку в саду. – Как ясно вспоминаются дни молодости, дни раннего детства в старости, в глубокой старости.