Текст книги "Безумная погоня"

Глава 25
СКЛОННОСТЬ К ОБОЛЬЩЕНИЮ

На другое утро Беата пошла прогуляться и заодно проведать козлика, что от скуки вошло у нее в привычку. Она, безусловно, могла бы провести время, флиртуя с Пуританином, но, к ее досаде, он уже сидел вместе с Хелен за пианино и разучивал пьесу в четыре руки. Вид светлых кос Хелен, склоненных к темной голове Стивена, вызывал у Беаты странную треку, от которой щемило сердце, – чувство доселе незнакомое Беате.

Лишь один раз, когда после завтрака они оказались наедине, Стивен взглянул на нее с холодной улыбкой и довольно равнодушно спросил:

– Насколько я понял, вы решили больше меня не добиваться?

– Я никогда никого не добиваюсь, – ответила Беата, надеясь, что он хотя бы поцелует ее или улыбнется, как улыбался Эсме или Хелен, однако граф ограничился поклоном и ушел. И тут, глядя ему вслед, Беата неожиданно поняла, что ничего не хочет так сильно, как побежать следом за этим мужчиной. Увы, Стивен не проявил сколько-нибудь заметного желания поддерживать с ней отношения. Да и как он мог? Для нее у него не было времени. Если он не играл на пианино со своей любовницей, то обменивался непристойными шутками с невестой. Одному Богу известно, где он проводил ночи. Беата чуть не заскрежетала зубами; для нее уже стало традицией сначала думать о Стивене Фэрфаксе-Лейси, а потом ругать себя за это.

Как это ни прискорбно, но леди Беатрикс Леннокс страдала от потери самоуважения. Сначала мистер Фэрфакс-Лейси отказался сделать ее своей любовницей, взяв вместо нее Хелен, а потом маркиз Боннингтон не выказал к ней ни малейшего интереса.

Чтобы перебороть слезы, Беата захлюпала носом так громко, что даже не услышала, как к ней кто-то подошел.

– Вы не боитесь приближаться к этому пожирателю жакетов? – раздался знакомый голос почти у самого ее уха.

Кажется, она стала похожа на выдрессированную собачку, подумала Беата с горечью. Стоит ей услышать этот голос, как у нее подгибаются коленки.

– Козел меня не беспокоит, – ответила она, не оборачиваясь и не глядя на него.

– Тогда нам следует показать это чудное создание остальным гостям, – лениво произнес он. – Боюсь, что Эсме даже не подозревает о его существовании, в то время как я завел привычку в обязательном порядке наносить сюда краткий визит.

Беата призвала на помощь всю свою выдержку.

– А я думала, что вы все свободное время проводите с леди Годуин. Или, может, леди Ролингс требует к себе больше внимания?

– О, так вот что вас занимает! Только не говорите мне, что ревнуете…

Его голос приобрел странное мелодичное звучание, и это привело Беату в смятение.

– Вовсе нет! – Она наконец повернулась к нему. Не сказать, чтобы Фэрфакс-Лейси был так уж красив: из уголков его глаз разбегались морщинки, и подбородок тоже не годился в качестве образца. Господи, как же она ненавидела длинные подбородки!

– Ну вот и отлично. – Стивен удовлетворенно кивнул.

Что именно «отлично», этого Беата никак не могла понять. Уж не смеется ли он над ней? Нет, скорее, сочувствует. Пропади все пропадом!

– Видите ли, Эсме и я… – произнес он неуверенно и замолчал.

– Можете ничего не говорить, – буркнула Беата. – Я и сама все вижу. И смею вас заверить, у меня нет на этот счет никаких чувств, кроме радости за вас обоих.

– Счастлив это слышать.

Как это несправедливо, что от его улыбки у нее ноет в животе. Тяжелый подбородок, тяжелый подбородок, тяжелый подбородок, твердила она про себя, и тут же добавляла: ну и что!

– У нас с Эсме оказалось столько общих интересов! – Судя по всему, Стивен все же решил рассеять ошибочные представления, которые могли сложиться у Беаты. – Я уже и забыл, как меня забавляют игра слов и шутки.

– Вот и прекрасно, – пробормотала Беата. Больше всего ее расстраивало, что она потерпела сокрушительное поражение от толстухи на девятом месяце беременности.

Бросив на Беату косой взгляд, Стивен подумал, что, если он не ошибается, его тактика наконец сработала: она буквально сгорала от ревности.

–  – А вы любите шутить? – поинтересовался он.

Очевидно, ей нужно принять участие в конкурсе непристойных шуток, чтобы удостоиться великой чести стать еще одной женщиной в жизни мистера Фэрфакса-Лейси, но Беата вовсе не собиралась снисходить до столь унизительного поступка.

– В моем запасе есть несколько, – созналась она вопреки своим лучшим намерениям. – Вам известна баллада, которая начинается так: «Он пролежал в постели как чурбан год или два, не давая мне ничего хорошего и ничего не делая сам»? Там всего несколько строчек.

Стивен рассмеялся:

– Вероятно, мужчинам не нравится повторять эту балладу в своем кругу.

– Ничего не могу сказать про мужчин, а вот я подумываю, не вернуться ли мне в Лондон, мистер Фэрфакс-Лейси, – изрекла Беата, сама удивляясь своему спонтанному решению. – Мне нужно нанести визит портному – как-никак мой любимый наряд сжевала эта невежливая скотина.

Козел неодобрительно скосил на нее глаза.

– Во-от как, – протянул Стивен. – Так вы действительно решили не ухаживать за мной?

– Сколько раз можно спрашивать одно и то же? – не сдержалась Беата, бросая на него взгляд из-под ресниц. Странно, но теперь у него был весьма встревоженный вид.

– Может показаться, что мой главный порок – заносчивость, – произнес Стивен. – Хотя до последнего времени я об этом даже не подозревал. Я искренне извиняюсь, если ошибочно принял за правду ваш интерес ко мне, когда мы играли вместе в бильярд.

При чем здесь его ошибка? И разве она должна ухаживать за ним? Почему он сам не пытается соблазнить ее?

И тут ей отчаянно захотелось его поцеловать. Вернее, ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, и, похоже, такой шанс у нее еще имелся, пока Эсме не утащила его за собой. К несчастью, Беата никак не могла заставить себя послать ему хотя бы один из своих обольстительных взглядов из-за окончательно парализовавшего ее смущения.

Они, наверное, так и стояли бы перед жующим козлом вечно, если бы Беата неожиданно не услышала свой голос.

– Я подумаю на эту тему, – кое-как пролепетала она.

– Что-то я не совсем понял, что вы сказали…

– Ну, то есть я сегодня решу, стоит вас добиваться или нет, – с трудом выдавила она.

– Вот и отлично.

Каков наглец! Фэрфакс-Лейси вел себя так, словно они обсуждали поездку на пикник. Беата не могла придумать, что еще они могли сказать другу друг, поэтому быстро распрощалась и, ткнув зонтиком в камень, имевший несчастье оказаться на ее пути, направилась к дому.

Сегодня она час потратит на купание, два – на одевание и все остальное время – на макияж. Так или иначе, она все равно соблазнит этого мужчину. Бог видит, соблазнит, если, конечно, он вообще поддается соблазну.

Глава 26
ОПЫТ, КОТОРЫЙ ОТДЕЛЯЕТ ЛЕДИ ОТ ПРОСТО ЖЕНЩИН

Эсме неподвижно смотрела в окно гостиной на поздний весенний снег. В хлопьях белых снежинок желтые крокусы, что росли у дома, выглядели бледными и заброшенными. А может, это ей только казалось, оттого что ее саму бросили? Или бросила она? Вот уж правда, теперь сам черт не разберет!

Комедия ошибок, составившая сюжет этого собрания аристократов в загородном доме, невольно будоражила ее воображение. В глазах всех она и мистер Фэрфакс-Лейси собирались пожениться, но точно так же все знали, что Хелен крутит роман все с тем же мистером Фэрфаксом-Лейси, хотя мужа Хелен это, похоже, ничуть не взволновало. На следующее утро граф собирался уезжать, и, насколько Эсме могла судить, он с удовольствием ругал Хелен по поводу переложения Бетховена и не обращал никакого внимания на Фэрфакса-Лейси, щедро осыпавшего его жену комплиментами.

Сегодня боль в пояснице донимала Эсме пуще прежнего, так что она едва могла стоять, и поэтому даже не оглянулась, когда дверь за ее спиной отворилась.

– Привет, – только и сказала она, в очередной раз удивляясь тому, как тонко настраивался ее слух на звук его шагов, которые она различала среди шумов, производимых еще двумя дюжинами людей, обитавших в доме.

Себастьян остановился за ее спиной и, ни слова не говоря, прижал пальцы к чувствительным точкам на болевшей пояснице, отчего боль сразу же отступила.

– Не шевелись, – ласково произнес он. – Скажи только, как там поживает наш малыш?

– Я получила письмо от матери, – негромко сказала Эсме и, обернувшись, встретилась с ним взглядом. – Фанни обещает, что приедет погостить. Как это мне ни противно, но я вынуждена выразить маркизе Боннингтон благодарность – ведь это все ее работа. Себастьян прищурился. Неужели Эсме не понимает, зачем его матери понадобилось совершать этот акт благотворительности?

– Моя мать сделала это не из добросердечных побуждений, – уверенно произнес он.

– Да знаю я, знаю. – На ее лице появилась улыбка. – И все равно я рада, что мама приедет…

– Чтобы убедиться в одном: что ты действительно выходишь замуж за мистера Фэрфакса-Лейси. А если ты снова ее разочаруешь, она отшвырнет тебя, словно горячую картофелину.

– Что ж, возможно, я ее не разочарую, – заметила Эсме ледяным тоном.

Себастьян фыркнул:

– Твоя мать относится к числу женщин, которые найдут к чему придраться, даже если ты станешь монашкой.

– Но я хочу быть благопристойной и буду такой, – упрямо сказала Эсме. На этот раз ее душа не лежала к спору, и к тому же у нее слишком сильно болела спина.

– Ты только притворяешься, что не любишь меня. Какая же ты лицемерка, Эсме. Но знай, ты совершаешь страшную ошибку.

– Просто я плохо себя чувствую, – пролепетала Эсме. Она сказала это не только потому, что не желала думать об оскорбительном комментарии Себастьяна; от нестерпимой боли в спине ей казалось, что она слышит его голос сквозь туман или вату. – Думаю, мне лучше пойти к себе.

В этот момент дверь открылась, и в комнату ввалилась толпа веселых, шумных гостей дома.

Взглянув на Эсме, леди Боннингтон громко объявила:

– Я склонна думать, что леди Ролингс готовится произвести ребенка на свет прямо сейчас!

Арабеллу охватила легкая паника.

– Ну так скажи скорее бедной девочке, что ей делать!

– Не прикидывайся большей идиоткой, чем тебя сделала природа! – прикрикнула леди Боннингтон. – В первую очередь ей нужно удалиться к себе в комнату.

В следующую секунду Себастьян оттеснил Арабеллу в сторону.

– Ступай наверх, – приказал он голосом, каким мог говорить лишь очень близкий человек. Прежде чем Эсме успела возразить, он поднял ее на руки и направился к лестнице, всем своим видом демонстрируя, что отлично знает, куда идти.

– О! – Эсме вцепилась в его руку, и ее тело сотрясла яростная дрожь.

– Скорее зовите акушерку! – рявкнул Себастьян через плечо, направляясь в одну из свободных спален, где Эсме ждала постель, специально подготовленная для такого случая.

– Постой! – воскликнула она, когда он собирался уложить ее на кровать. – Постой, черт подери!

По ее телу прокатилась вторая волна дрожи. В комнату ворвались Арабелла, Хелен, маркиза Боннингтон и сразу три горничные.

– Вот и хорошо, Боннингтон, – важно сказала Арабелла. – Поскорее уложите мою племянницу на постель, а дальше мы и сами справимся. Акушерка с минуты на минуту будет на месте. А ты, Эсме, постарайся придержать ребенка до ее прибытия.

– Не будь гусыней! – Леди Боннингтон придвинулась ближе к кровати. – Пройдут часы, прежде чем ребенок родится.

– Господи, я надеюсь, все произойдет куда быстрее! – застонала Эсме.

– Что ж, посмотрим. – В голосе маркизы послышались нотки сочувствия.

Наконец Эсме позволила опустить себя на кровать и только после этого отпустила руку Себастьяна. Склонившись над ней, Себастьян поцеловал ее в лоб, а когда он ушел, ей сразу захотелось плакать, и только новый приступ боли, потрясший Эсме с головы до ног, отвлек ее внимание.

– Вот проклятие! – выкрикнула она и схватила руку Арабеллы.

Когда боль отступила, Эсме бессильно откинулась на подушки.

– Богохульство никогда еще не помогало облегчить страдания, – заметила леди Боннингтон. – Еще моя матушка говорила, что разница между леди и простолюдинкой заключается в том, что леди принимает боль без упреков.

Но Эсме словно не слышала ее.

– Сколько еще будет таких приступов? – спросила она у акушерки, как только та вошла в комнату.

Миссис Плак была дамой неохватной комплекции и, конечно же, все знала о «естественном ходе вещей», как она выражалась.

– Понимаю, вам сейчас нелегко, – сказала она, суетясь вокруг с ворохом полотенец. – Но ваши бедра позволяют надеяться, что все пройдет достаточно гладко. – Она хмыкнула и, прищурившись, осмотрела роженицу. – Мы не должны мешать естественному ходу вещей – это все, что я могу вам сказать.

– Моя племянница отлично справится с этим, не сомневайтесь, – объявила Арабелла. – Принеси мне мокрую салфетку! – гаркнула она одной из горничных. – Эсме, дорогая, ты раскраснелась, как свекла, дай я протру твой лоб.

– В свое время у меня это заняло шесть часов, – пробасила леди Боннингтон.

Эсме немедленно решила, что непременно родит ребенка менее чем за шесть часов, поскольку столь длительной пытки она точно не переживет.

– О, – простонала она, – это снова приближается.

Арабелла торопливо отбросила мокрую салфетку в сторону, и Эсме впилась ей в руку. Подкатившая волна подхватила ее и закрутила в стремительном водовороте, заставляя ловить ртом воздух.

– Что-то мне это не нравится, – прохрипела Эсме, улучив момент.

– Я не знала ни одной женщины, которая думала бы наоборот! – усмехнулась маркиза, склоняясь к кровати. – Все, что леди может сделать в подобных обстоятельствах, – это терпеть с достоинством, каждое мгновение демонстрируя свое благородное происхождение.

Однако Эсме вместо ответа лишь излила на нее очередную порцию богохульства – она определенно не имела ни малейшего представления о том, как должна вести себя в состоянии стресса истинная леди.

Глава 27
МИЛЫЙ УИЛЬЯМ

Разрешение от бремени в присутствии двух пожилых дам, несомненно, стало для Эсме самым неприятным испытанием. Арабелла стояла справа, смачивая ее лоб каждый раз, когда страдания отступали. А когда черная волна сокрушительной боли отхлынула, Эсме обнаружила, что леди Боннингтон находится слева от нее и уговаривает лучше стараться, в то время как Арабелла, чтобы не отстать, просит повитуху поторопить события.

– Торопиться нам некуда и незачем, – ответила миссис Плак с налетом раздражения. – Все идет своим чередом, так что не нужно мешать естественному ходу вещей. У леди Ролингс хорошие бедра, и она отлично справится.

– Хватит говорить о бедрах моей племянницы! – вспылила Арабелла. – К чему эта вульгарность?

– Арабелла, ты дура, – тут же объявила леди Боннингтон с обычной прямотой.

Почувствовав приближение нового приступа боли, Эсме сделала глубокий вдох. Она не представляла, что будет так больно, ее словно с головы до ног ошпарили кипятком. Мгновение спустя, пытаясь как-то выкарабкаться, она краем уха уловила поздравления Арабеллы – тетка, по-видимому, полагала, что Эсме заслуживает аплодисменты после каждой схватки.

– Где… где Хелен?

Вопрос Эсме несколько ошеломил леди Боннингтон.

– Естественно, мы отправили ее подальше; ты же знаешь, бедная девочка еще не имеет собственного ребенка. Того, что она уже видела, ей хватит на всю жизнь.

– О нет! – простонала Эсме, чувствуя, что приближается следующая схватка.

– Мужайся, дорогая, мужайся! – Арабелла крепко сжала ее руку.

Эсме тут же не преминула ее сжать.

– У вас подходящие бедра, – поддержала Арабеллу миссис Плак. – Мы почти у цели, миледи. Я же говорила, что это будет не сложнее, чем прогулка по парку, разве нет?

Никакая это не прогулка, подумала Эсме, но у нее не хватило дыхания, чтобы озвучить свою точку зрения. Боль выворачивала ее кости из суставов; по крайней мере так ей казалось.

– Отлично, миледи, – громко объявила миссис Плак. – Пора помочь маленькому господину увидеть божий свет.

Или дочери, подумала Эсме, хотя и не смогла сказать это.

И все же миссис Плак оказалась права: визжащий, негодующий, воинственный, Уильям Ролингс явился в мир в приступе ярости. Эсме приподнялась на локтях. Вот он: багровый от гнева, сучит ножками и машет в воздухе кулачками.

Сердце билось у нее в груди с глухим стуком.

– Дайте его мне! – – крикнула она, протягивая руки.

– Сначала малыша нужно хорошенько обмыть, после чего я проверю, все ли пальчики на ручках и ножках в наличии, и уверюсь, что он имеет презентабельный вид. – Миссис Плак передала малыша ожидающей няньке.

– Вроде мальчик. – Все это время Арабелла придирчиво разглядывала ребенка. – Боже, Эсме, да у него просто потрясающее хозяйство! – хихикнула она. – Такое впечатление, будто у него между ног две репки.

– Они все такие, – заверила ее леди Боннингтон с ноткой ностальгии в голосе. – И у меня сын родился таким же. Я боялась, что он станет настоящим сатиром.

Несколько минут спустя Эсме уже сидела.

– Пожалуйста, дайте мне подержать сына, – жалобно повторила она. – Я должна его увидеть!

Миссис Плак подняла на нее глаза:

– Всему свое время, миледи. После того как мы… Дальше Арабелла не стала слушать и выхватила ребенка из рук няньки.

– Леди Ролингс хочет подержать своего сына. Она имеет на это полное право.

Затем Арабелла довольно неловко положила ребенка на руки Эсме. Новорожденный все еще кричал, сердито колотя торчащими из одеяла маленькими пухлыми ножками.

– Это неразумно, – пробурчала миссис Плак. – Ребенка следует омыть в первые пять минут после рождения. Чистота – залог здоровья.

– У него впереди еще целая жизнь, в которой он будет купаться, сколько душа пожелает, – возразила Арабелла, склоняясь над кроватью. – Он такой пухленький, правда, Эсме? А еще посмотри на его восхитительные маленькие пальчики!

Эсме никогда еще в жизни ничего подобного не ощущала: мир словно сузился до размеров булавочной головки, где, кроме нее и малыша, никого не существовало. Ее сын был таким красивым, что ее сердце пело от восторга.

– Вот только почему у него такое красное личико? – неожиданно спросила она. – И почему головка какой-то странной формы?

– Естественное течение событий, – ответила миссис Плак важно. – Все они так выглядят. А теперь, миледи, отдайте мне ребенка.

Однако в этот миг малыш решил открыть глазки, и Эсме стиснула его еще сильнее.

– Здравствуй, – прошептала она. – Здравствуй, мой птенчик. – Малыш моргнул и закрыл ротик. Его глазки оказались светло-голубого цвета, как небо в ранний утренний час. Он пристально смотрел на мать снизу вверх, словно пытался запомнить ее лицо. – Я знаю, ты думаешь, что улыбаешься мне. – Эсме поцеловала сына в носик, потом в лоб и в пухленькие щечки. – Ты просто забыл улыбнуться, правда, милый Уильям?

– Ага, ты уже зовешь его Уильям! – констатировала леди Боннингтон. – Полагаю, так звали кого-то в роду лорда Ролингса…

Ласковые и доверчивые глаза Уильяма серьезно смотрели на Эсме; малыш словно знал: с ней он в безопасности и она будет кормить его и оберегать.

Внезапно сердце Эсме сковал холод страха. Бенджамин, ее маленький братик, умер в нежном возрасте. Конечно, это не одно и то же, но милый Уильям был ей бесконечно дорог. На ее щеку выкатилась невольная слеза.

– В чем дело, дорогая? – нахмурилась Арабелла. – О нет, только не это – так ты намочишь малыша. Позволь мне взять его…

– Это самый красивый ребенок из всех, кого я когда-либо видела. – Эсме всхлипнула. – И я так люблю его! Что, если с ним что-нибудь случится? О нет, я этого не переживу!

– У нее родовая истерика. – Леди Боннингтон поморщилась. – У некоторых женщин такое бывает. Моя вторая троюродная сестра после рождения дочери впала в депрессию. Правда, на то была своя причина – ее муженек мог кого угодно довести до нервного срыва. И тут Эсме перестала плакать.

– У него глаза Майлза, – сообщила она Арабелле, не обращая внимания на маркизу. – Видишь? Они такие же ласковые, как у Майлза, и такие же голубые. А вот самого Майлза больше нет в живых…

– Зато его сын жив и здоров. – Арабелла улыбнулась племяннице. – Уильям – чудесный, крепкий малыш, в нем нет и намека на какие-нибудь дефекты.

– Согласна. – Леди Боннингтон кивнула Эсме. – Я сразу увидела, что ребенок – копия твоего супруга.

Во взгляде Арабеллы появилась неприкрытая неприязнь.

– Почему бы тебе не пойти и не сообщить эту счастливую новость своему сыну, Гонория?

– Обязательно сообщу, – заверила ее маркиза. – Уже иду. Позвольте заметить, леди Ролингс, что я восхищена тем, как вы справились с этим деликатным делом.

Малыш снова начал плакать, и миссис Плак наконец решительно забрала его.

– Он хочет быть со мной, – захныкала Эсме.

– Конечно, конечно. – Миссис Плак передала новорожденного кормилице. – Но все должно идти своим чередом.

Когда вошла Хелен, кормилица принялась заворачивать младенца в теплые пеленки.

– О, Эсме, он такой прелестный! Как он, на ваш взгляд? – обратилась она к кормилице.

– Кругленький, как поросеночек, – ответила кормилица без промедления. – А теперь посмотрим, не захочет ли он позавтракать. – Она села и расстегнула ворот платья. Эсме видела, как Уильям повернулся к кормилице и тихо хрюкнул; его огромные голубые глаза открылись и уставились на кормилицу. Эсме показалось, что он смотрел на женщину точно таким же задумчивым взором, каким смотрел до этого на нее.

В ее груди вдруг возникло странное томление. Это ведь ее ребенок, ее милый Уильям…

– Отдайте его мне! – громко попросила она. Кормилица в растерянности подняла на нее глаза.

– Не смейте кормить моего малыша! – Эсме инстинктивно сжала кулаки. – Немедленно отдайте Уильяма мне!

– Боже милостивый, миледи, – проговорила кормилица. – Но ведь вы наняли меня именно для этого.

– Я передумала. – Ей вовсе не хотелось, чтобы Уильям кого-то еще считал своей матерью. Она сама будет делать для него все, что требуется, включая кормление.

Кормилица сердито покачала головой, но ребенка все же отдала.

– Вам будет не так-то легко, – проворчала она. – Сначала это довольно болезненно. Многие женщины так никогда это искусство и не осваивают. Сказать по правде, грудь благородных дам для этого вообще не годится.

– Моя грудь годится, – возразила Эсме, вкладывая в голос всю силу убеждения, какую смогла призвать на помощь. – Теперь, если вы мне скажете, как это делается, я бы сама хотела дать Уильяму его завтрак.

– Откровенно сказать, – начала леди Боннингтон, – меня тошнит от одной этой идеи. Леди, чтоб вы знали, – не дойная корова!

– Прошу тебя, ступай к себе, Гонория, – вмешалась Арабелла. – Разве тебе нечего сообщить своему сыну?

Гордо вскинув голову, леди Боннингтон покинула комнату, чувствуя себя несколько уязвленной. В конце концов, леди Ролингс ей не родственница, хотя она и провела с ней целых три часа, давая необходимые советы. Вполне возможно, что отчасти благодаря именно ее усилиям леди Ролингс сумела так быстро разрешиться от бремени. С другой стороны, она не могла надеяться на лучший результат. Леди Ролингс сама установила, кто отец ребенка; теперь Себастьян никуда не денется и будет вынужден признать себя свободным от каких-либо обязательств.

– Он ничуть не похож на тебя, – торжествующе объявила маркиза сыну. – Лысый, как бильярдный шар, совсем как его отец.

– Еще несколько лет назад у Майлза Ролингса были волосы, – напомнил Себастьян.

– Пойди и посмотри на ребенка сам. Он вылитый отец. Больше тебе не придется сомневаться в своей непричастности к его рождению. Леди Ролингс, едва его увидела, расплакалась, потому что у ребенка глаза как у ее мужа. Это значит, что Майлз Ролингс посмертно стал отцом. – Леди Боннингтон сделала паузу и внимательно посмотрела на сына. – Ты свободен, – повторила она несколько ласковее.

Себастьян поднял глаза, и их выражение потрясло маркизу до глубины души.

– Она, конечно, обо мне не спрашивала?

– Нет, не спрашивала.

Ни слова не говоря, Себастьян повернулся и вышел из комнаты, а маркиза невольно призадумалась. Что, если его связывает с этой женщиной нечто большее, чем она думает? Возможно, Себастьян надеялся, что именно он является отцом ребенка? Нужно как можно быстрее женить мальчика, решила про себя леди Боннингтон, и женить не на ком попало, а на девушке из большой семьи, чтобы она не ограничилась одним-единственным ребенком. Ну а если будущая невестка проявит желание стать дойной коровой, ее можно будет быстренько заставить одуматься. Никто не имеет права забывать, что есть вещи, которые по определению не могут иметь места в семье Боннингтонов.