Текст книги "Верочкино счастье"

Девушка сидела на уроке, задумчиво глядя в окно и наматывая русые волосы на длинный указательный палец правой руки. Потом, думая о чем-то своем, она рвала запутавшуюся прядь и начинала накручивать следующую. Длинные ноги не помещались за партой и как-то незаметно для хозяйки перемещались в проход. Юбка становилась при этом все короче. Мальчишки, забыв о том, что в классе идет урок, наблюдали за другим представлением, проглатывая слюну. Круглое личико украшали две ямочки, щеки заливались румянцем, но не от смущения – такого слова в лексиконе Лариски не водилось! Его она даже не знала! Она краснела, вспоминая что-то свое, очень приятное и волнительное. Всем своим видом, даже ничего не говоря, она показывала, что много старше и опытнее, чем все остальные девчонки в классе, наивные и трусливые, крепко держащиеся за мамин подол. Между всеми Верочкиными одноклассницами и Лариской лежала огромная непреодолимая пропасть.

Учеба ее не интересовала давно. Четверка редкой гостьей красовалась в ее дневнике. По химии, конечно, по рисованию и по физкультуре. Ей не нужно было даже прилагать какие-либо усилия: она легко брала нужную высоту, будто перешагивая через планку. Она взмывала над «козлом» и брусьями, легко опережала всех в беге. А что ей нужно было делать? Только переставлять длинные ноги – и вот она уже первая, если, конечно, Лариске было не лень. От всяких спортивных кружков она отказалась сразу, несмотря на все уговоры учителя физкультуры и приходящих в школу тренеров. До восьмого класса ситуация с оценками была немного лучше, но в девятый класс после каникул дылда Лариска пришла совершенно новой, взрослой и изменившейся. Ее не портили даже красные прыщики, заметные на ее прозрачной белой коже. Другой девчонке они принесли бы столько бед и переживаний, привели бы к серьезным комплексам, вселили бы обычную для всех подростков мысль о собственном безобразии, но только не ей. Лариске удавалось не замечать всех этих покраснений, а все потому, что она уже знала, что красива. Уже была уверена в своей неотразимости. Уже имела возможность убедиться в том, что имеет особую власть над мужчинами.

Она могла отчаянно доказывать (и кому – завучу, от одного вида которой Верочка чувствовала себя виноватой во всем!), что пользуется только гигиенической помадой, что глаза не подкрашивает, а домашнее задание, честное слово, забыла дома. Как-то на уроке русского языка, возмутившись регулярными пропусками и отсутствию тетради, Таисия Александровна послала ее домой за тетрадью, но в результате смутьянка так и не вернулась в школу. На следующий день как-то лениво, не особо стараясь, она сочинила историю о потерянном ключе. Наивная Верочка так и видела, как длинноногая Лариска в своей короткой юбчонке ищет ключи в траве у дома. Наверное, никто, кроме нее, в эту сказку не поверил.

Мальчишки, не отрывая от Ларисы глаз, все же ее не любили. Всегда старались посмеяться над ее самоуверенностью и выставить в глупом положении. Любимым розыгрышем был окрик в полупустом школьном коридоре или на улице:

– Эй, красавица! Сколько времени?

– Эй, девушка! Вы что-то уронили!

– Красавица, у тебя на юбке белое пятно!

И когда довольная Лариска поворачивалась, еще раз убежденная в своей неотразимости, и готова была улыбнуться, раздавался оглушительный смех:

– А кто сказал, что красавица – это ты? Ты же Лариска-крыска!

Девушка злилась, спешила догнать обидчиков и надавать им тумаков, но они, предварительно договорившись, рассыпались в разные стороны. Проходила неделя-другая, утихали страсти, и они изобретали новый способ посмеяться над той, кто их презирала. Мальчишки понимали, что для нее они еще слишком малы, и дело не в том, что эта дылда была выше всех в классе. Она уже находилась в том мире, где им так хотелось побывать, ну хотя бы заглянуть, о нем они грезили ночами, но их время еще не пришло. И они это знали. Кто-то другой, старше и опытнее, сопровождал ее в этом пути, рассказывал обо всех препятствиях и приключениях, и мальчишки мстили недоступной девушке издевками и глупыми розыгрышами. Кто-то даже распространял грязные истории, рассказывал о тайных похождениях Лариски, надеясь, что, опустив таким образом девушку, они смогут встать с ней рядом и даже показать свое превосходство. Верочка, ясное дело, ничему подобному никогда не верила.

В девятом классе Лариса стала часто пропускать школу, объясняя это своим нездоровьем. Посланные к ней домой одноклассники возвращались ни с чем. Домашние телефоны в новом спальном районе были еще не у всех, и не было никакой другой возможности дотянуться до ее родителей и узнать правду. Папа, военный, часто отсутствовал. Мама работала, как и все другие мамы в то время, с утра и до позднего вечера. Старший брат уже учился в военном училище, так что здоровая или больная девятиклассница распоряжалась своей свободой так, как хотела.

Больше всего Верочку и Марину удивляло то, что Лариса всегда возвращалась в школу с медицинской справкой, объясняющей ее отсутствие острым респираторным заболеванием или другими, вполне обычными недомоганиями. Но почему так часто? При этом пышущая здоровьем девушка больной не казалась. В семье Верочки все решалось очень просто: нет высокой температуры – иди в школу! Кашель, больное горло в счет не шли. Врача вызывали в очень редких случаях. В больнице Верочка лежала только один раз – с желтухой, и вместе с ней там лежала огромная «История искусств», кожаный зеленый ежедневник, где десятиклассница делала важные заметки. Может быть, хрупкая и маленькая Верочка чего-то не знала о тяжелом недуге своей одноклассницы?

В те времена в доме у Верочки было неспокойно, поэтому она старалась не докучать родителям своими вопросами. А они, конечно, возникали, и не только относительно школьной жизни. Девочка взрослела, а родители часто ссорились. Мама жаловалась на отсутствие денег и поддержки отца. Он искренне не понимал, чего ей не достает на самом деле. Именно эта причина, материальная зависимость, заставляла маму сохранять брак – так, по крайней мере, она объясняла подружкам, но дочка этому не верила. «Одна я ни за что бы не смогла поднять дочь!». Еще мама обвиняла дедушку в том, что он недостаточно ей помогает: «Много ли ему надо? Пенсия хорошая, а он все тратит на Веркины глупости!». Тихая дочка никогда не доставляла родителям хлопот, внимания к себе не требовала – скорее росла странной и замкнутой. Пряталась в укромные уголки и читала свои книги про искусство, радуясь, когда дедушка забирал ее к себе на выходные. Вот тогда-то она оживлялась! Просить дважды было не надо: она быстро собирала вещи, тащила свои альбомы с красками и ждала на балконе дедушку.

Когда пришло ее женское время, мама показала, где хранятся специальные салфетки и тряпочки, которые нужно стирать каждый месяц и посоветовала записывать даты в специальном дневнике. На этом просвещение закончилось. Хорошо, что к тому времени Верочка прочла книгу про нелегкую жизнь одной девочки из глухой деревушки. Та, впервые увидев пятна крови, решила, что тяжело заболела и скоро умрет. Долго мучилась и хранила все в тайне, пока отец (матери у героини не было) не объяснил: это, напротив, свидетельствует о том, что она выросла и превратилась в девушку и скоро зацветет новым, пока непонятным ей образом. Верочка была уже готова, когда пришло ее время. Мама ей так и ничего не объяснила: подружки и журнал «Здоровье» помогли больше. Девушка очень стыдилась новых обстоятельств, считая это постыдным и грязным.

Девчонки вроде Лариски смело усаживались на скамью в физкультурном зале и объявляли учителю, что сегодня заниматься не будут «по уважительной причине». Мужчина верил кодовым словам и не задавал лишних вопросов. Так было до прихода новой учительницы. Мальчиков она с радостью отдала коллеге, а девочки достались ей. Она завела специальную тетрадь, в которой фиксировала все «красные даты» старшеклассниц, зорко следя за тем, чтобы они не наступали два раза в месяц. Когда Лариска, слегка одернув юбку, очередной раз бесстыдно плюхнулась на скамью, вытянув длинные ноги, Марина Федоровна быстро привела ее в чувство. Доказательство лжи она нашла в своем объективном календаре и отправила Лариску в раздевалку. Девушка фыркнула и удалилась, будто бы переодеваться, но на урок она больше не вернулась. Ни крики злобной физкультурницы, ни замечания в дневнике, ни угрозы не могли напугать Лариску. «Родителей – в школу», – кричали в бешенстве Ирина Ивановна, Светлана Петровна, Марина Федоровна. В ответ смутьянка пожимала плечами и спокойно отвечала: «Вызывайте, только мама не придет. Она работает».

Тайна медицинских справок была раскрыта гораздо позже, в самом конце десятого класса, когда терять уже было нечего. Лариска поведала свой секрет одной девчонке. Та, понятное дело, по строгому секрету – своей лучшей подруге, которая и разнесла новость по всему классу. Девочки вроде Веры, в силу своей правильности и наивности, узнали об этом в самую последнюю очередь. Новость поразила Верочку абсолютно, заставила смотреть на одноклассницу с еще большим удивлением. Для себя она не могла допустить этого даже в мыслях, а Лариска стала для нее еще более отчаянной и дерзкой.

В начале девятого класса уже новая и изменившаяся Лара заболела по правде. Ничего на первый взгляд серьезного: три дня болел живот и тошнило. Мама, испробовав все знакомые ей средства, отправила дочку в поликлинику. Сопроводить ее она не могла – смена на заводе есть смена, дело серьезное, отпроситься никак нельзя. Девочка, проехав на автобусе три остановки, оказалась в регистратуре городской поликлиники. Осмотр педиатра ничего не дал, и ее отправили на консультацию к хирургу. От страха боль уже почти прошла, но старая и опытная медсестра усадила ее у двери кабинета и строго приказала дожидаться доктора. «Он скоро будет. Он обязательно должен тебя осмотреть: вдруг аппендицит или еще что похуже!» – убеждала старушка. Лара от таких слов испугалась еще больше и собралась было бежать, как вдруг увидела идущего по коридору врача, молодого черноволосого красавца. По словам больной, она поняла сразу: это идет именно ее врач. Уж не знала как – но поняла это в первую минуту. Поднявшись со стула, длинноногая девчонка с русыми волосами, спускавшимися до самой талии, оказалась почти одного роста с молодым хирургом. Находясь в том возрасте, когда еще ничто не может испортить красоты: ни старая выцветшая водолазка, ни перешитая мамой юбка, ни бессонная ночь – Лариска просто ошарашила врача своей девичьей красотой. Светло-серые глаза, нежная прозрачная кожа, длинные волосы, трогательные ямочки на щеках – все вмиг поразило молодого мужчину, и он позабыл и про клятву Гиппократа, и про то, что девушке едва исполнилось шестнадцать. Улыбнувшись, она продемонстрировала две ямочки на розовых щечках и ряд ровных белых зубов, потом облизала потрескавшиеся губы (за последние дни ей было не до гигиенической помады) и вошла в кабинет. Закрыв за собой дверь и скомандовав снять водолазку и слегка спустить юбку, доктор уложил больную и приступил к тщательному осмотру, не упуская ни один миллиметр ее юного тела. Вернее, полтела. Воспитанный на Кавказе, молодой врач знал приличия, и если больная жалуется на боль в животе, тошноту и жидкий стул, ниже опускаться не имело смысла. Тем более тогда, когда он не знал пределы допустимого. Тем более что там начинались полномочия уже совершенно другого специалиста.

Аппендицит у Лариски, к счастью, так и не обнаружили. Через пару дней после строгой диеты и надлежащего лечения все пошло на лад, но она все же посетила красивого хирурга еще раз, забрав справку для школы. Конечно, осмотр состоялся еще раз: надо же было убедиться, что девочка абсолютно здорова! С тех пор и началась их дружба, приятная и взаимовыгодная. Руслан Асланович был Лариске всегда рад. Крепко закрывал дверь, мыл для порядка руки, поправлял и без того безупречный халат и после небольшого осмотра (простукивания грудной клетки пальцами одной руки через пальцы другой и т.д. и т.п.), выслушав жалобы больной, всегда выписывал ей освобождение от школы на несколько дней. Специально для этих визитов он приобрел фонендоскоп, который хранил в нижнем ящике стола, и бланки с печатью педиатра. Не мог же хирург в самом деле подписывать своим именем справки о перенесенном остром респираторном заболевании!..

Лариска, прекрасно понимая, что испытывает при этом молодой и неженатый доктор, без стыда наведывалась к нему почти ежемесячно. Жаловалась на боль в груди и сильный кашель, обнажала грудь, вываливала смелые побеги на волю и исподтишка наблюдала, как Руслан Асланович дрожащими руками прослушивает больную, сжимает ее грудь, просит вздохнуть поглубже, покашлять, перестать и покашлять вновь. Лицо молодого хирурга наливалось краской, белый халат оттопыривался, и непослушный орган рвался на свободу. Он давал о себе знать намного громче, чем при осмотре зрелых пациенток, но куда же деться от необузданного темперамента? Такой удачи упустить он не мог! Лариска с интересом смотрела на двигающийся бугорок, не опуская глаз и не краснея, потом смело разглядывала лицо врача и явно получала удовольствие. Прежде чем отойти к своему столу, он еще раз осматривал все Ларискино бесстыдное хозяйство, молочно-белое, с синими прожилками и темными сосками, дрожащей рукой убирал с груди длинную прядь волос, выслушивал сердце и потом, уже после ее ухода, сам справлялся с накопившимся беспокойством.

Бойкая Лариска наблюдала за представлением с улыбкой. Будучи осведомленной о подобных вещах гораздо лучше, чем все ее одноклассницы, она прекрасно понимала: доктор не верит в ее недомогания и получает от ее визитов совершенно другие удовольствия. Ну и что ж? А она получает то, что нужно ей – освобождение от ненавистной школы и осознание того, какую огромную, неограниченную власть над мужчинами она имеет. Не только над этими глупыми желторотыми одноклассниками, которые только и мечтают заглянуть ей под юбку, а над взрослыми, опытными образованными мужчинами в белом халате, в галстуке и с таким необыкновенным одеколоном.

Насколько далеко продвинулись за два года эти двое – не знал никто, но игра, несомненно, увлекала обоих.

Глава 3

И сейчас, и уж тем более тогда, Верочка от таких разговоров пряталась. Как в детстве, под родительской кроватью. От всего, что ее смущало, казалось неприличным; она не только говорить – даже думать не могла себе позволить.

Поединок с химиком Лариска все-таки выиграла. И даже дважды. Однажды, когда сказала или сделала что-то такое, после чего Альберт Михайлович перестал вызывать ее к доске, приглашать на дополнительные занятия и, вообще, будто остерегался иметь с ней дело. Делая вид, что ее в классе нет, учитель ставил своей ученице неизменную четверку и почти не поднимал с места. Лариска смотрела на химика победоносно, демонстративно ничего не делала, будто хвалилась: вот он, какой послушный, у меня в руках! Это не могло пройти незамеченным: девчонки хотели узнать, что же произошло на самом деле, мальчишки заваливали Ларису злыми шутками.

Вторая победа была одержана тогда, когда смелая Лариска первая рассказала в кабинете директора о повышенном внимании Альберта Михайловича к девочкам. Остальные, хотя их пригласили именно по этому вопросу, от неудобства ерзали на стульях и не решались начать разговор на эту щекотливую тему, опасаясь последствий. Лара вызвалась первой, а уж потом все пошло как по маслу. Одна за другой старшеклассницы стали рассказывать, как оно было на самом деле.

После того разговора в кабинете директора Альберт Михайлович как-то сник: костюм сидел на нем небрежно, галстук висел ненужным шнурком, он прекратил обращать внимание на старшеклассниц и старался быть как можно более незаметным. Скандала удалось избежать, как и бурных открытых разбирательств – вероятно, это было в интересах самой администрации и уж, конечно, в его собственных интересах. А в конце учебного года химик написал заявление об уходе по собственному желанию. В десятом классе у них появилась новая учительница по химии, полусонная пенсионерка Алевтина Васильевна. Ребята понимали, что любимая Ирина Ивановна вернется из декрета только тогда, когда они закончат школу. Они дружной толпой навещали ее по праздникам, приглашали на школьные концерты и, конечно, на выпускной. Им так ее не хватало, а уж с химией после ее ухода была просто череда неудач.

Ларису Верочка не видела много лет и ничего не знала о ее настоящей жизни. В институте на третьем курсе она столкнулась с одним студентом старше ее года на два. Красивый и избалованный женским вниманием парень был на виду у всех. Его родители работали где-то на Среднем Востоке и баловали единственного сына хорошей одеждой. Никогда и ни в чем он не знал отказа. Верочка входила в студенческий совет, а Сергей был ведущим на всех мероприятиях. Как-то готовясь к очередному концерту (Верочка ни петь, ни танцевать не умела, зато писала сценарии, украшала сцену, аккомпанировала на фортепиано), они разговорились. Сергей смотрел на Веру абсолютно равнодушно, как на боевого товарища. Ему нравились крупные и пышногрудые блондинки, тогда как Верочка своей хрупкостью все еще походила на вчерашнюю школьницу. Узнав, какую школу она закончила, Сергей оживился:

– А у вас училась Землянская Лариса?

– Да, это моя одноклассница.

– Ух ты! И подумать не мог! – с восхищением присвистнул парень.

– А ты… откуда ее знаешь? – осторожно поинтересовалась Верочка, почему-то боясь услышать его ответ.

Очень аккуратно, щадя Верочкино воспитание, Сергей, ухмыляясь и опуская ненужные подробности, рассказал о веселых вечерах, которые устраивала у себя дома Лара, когда ее мать уходила на фабрику в ночную смену. Чего там только не было! И музыка до полуночи, и возмущенные соседи, стучавшие по батарейкам, и спиртное с сигаретами, и взрослые ребята, и интересные девчонки. Лучше всех, конечно, была сама хозяйка – красивая, взрослая, с сигаретой в руке, она сидела на диване, закинув длинные ноги на стол и громко смеялась. Поначалу Сергей и не знал, сколько Ларисе на самом деле лет, а узнав – очень удивился, но обратной дороги уже не было.

К утру парочки просыпались и наспех освобождали квартиру, проветривая от дыма и унося с собой пустые бутылки. Лариса, обычно сославшись больной, оставалась досыпать дома, а остальные в спешке отправлялись восвояси. Верочка, потрясенная, потеряла дар речи. Вот в чем была причина частого отсутствия ее одноклассницы!

– Отчаянная она была, ничего не боялась! – с восхищением вспоминал Сергей. – А что с ней сейчас?

– Она, кажется, поступила куда-то на заочное отделение и сразу после школы выскочила замуж за молодого лейтенанта. Говорили, они по распределению уехали куда-то на север.

– Военный городок слишком мал для нее. Там она, наверное, все перебаламутила своей красотой и лишила всех офицерских жен покоя, – засмеялся парень. Видно было, он вспоминал о Лариске без злорадства и осуждения. Скорее, как о приятном приключении. Он не из тех, кто назвал бы первую красавицу «крыской», ему она была ровней. А возможно и потому, что он был одарен ее женским вниманием?..

Вот, пожалуй, и все, что знала о своей однокласснице Верочка. Маринка рассказала, что Землянская тоже собирается приехать на встречу. Живет она где-то около Мурманска, у нее взрослый сын. О муже история умалчивает.

Глава 4

Неправы были те, кто говорил, что осень некрасива. Совсем неправы. Они, наверное, видели в ней скукоженные бурые листья, отжившие сухие ветки, путающиеся под ногами, почерневшие бутоны осенних цветов, изъеденную улитками траву под ногами. Они замечали тусклое, сморщенное небо, холодные убывающие дни и лужи с опрокинутыми облаками. Они знали, что скоро багряно-желтая листва превратится в груду мусора. Ее сожгут, и повсюду будут виться тлеющие дымки как напоминание о том, что природа отживает и утрачивает свою привлекательность. Таковы законы бытия. Но Верочка всегда обладала необыкновенной способностью видеть красоту в самых простых и неприметных для других вещах.

Воздух по утрам был так свеж и прозрачен, улицы так тихи и пустынны, что она ни за что бы не упустила этого прекрасного мгновенья. Только серьезные недомогания могли удержать ее дома. Утренние пробежки давали ей возможность видеть ласковую, светлую улыбку осени, блестящие капельки росы на разноцветной листве, горящие желтым пламенем листья берез и алым заревом макушки кленов. Не было страха от увядания природы, потому что в этом чувствовалась особая тишина, уважение к ежегодному засыпанию и надежда на весеннее возрождение. Был в этом благословенный свет, несущий тепло и успокоение. Хотела бы она научиться у природы этой мудрости и разобраться в собственной жизни. В голове вертелись знакомые строчки Окуджавы: «Нет, осень не печальнее весны, и грусть ее – лишь выдумка поэтов».

Верочка знала: если после быстрой ходьбы присесть ненадолго в парковой аллее, можно в тишине раннего утра уловить тот волшебный момент, когда лист, уже готовый к своему последнему полету, оторвется с едва различимым звуком от родной ветки и, кружась, и танцуя, долетит до земли. Можно услышать, как летят вниз конские каштаны, тарабаня по крышам припаркованных машин, как они с громким топотом падают на асфальт при небольшом порыве ветра. Колючими зелеными шариками отрываются они от пышной кроны и потом, будто из яичной скорлупы, вылупляются два, а то и три, гладких блестящих плода, отполированных в материнской утробе до идеального состояния. Всю эту красоту видела каждое утро Верочка, и осенью всегда чувствовала себя более счастливой, чем в любое другое время года.

Сейчас солнце уже пробилось сквозь серые тучи и коснулось ярких верхушек деревьев. Дальше, за парком, виднелись размытые маревом очертания еще спящего города. Верочка невольно огляделась: город был безлюден, только легкие волны ветра время от времени прохаживались по заросшей траве и лиловый туман неподвижно висел над теми уголками, куда еще не успел добраться дрожащий солнечный свет. В тихом утреннем воздухе вдруг раздался всплеск воды: это стайка голубей приземлилась на каменный ободок старого фонтана и захлопала крыльями. Птичье семейство, расталкивая друг друга, облепило фонтан и резвилось у темной воды. Встающее солнце разделило ведущую к парку улицу на две части. Одна сторона была ослепительно-яркой, другая – пряталась в глубокой тени. Деревья, как и люди, увядали и старились по-разному. Невидимый волшебник, будто проведя черту, сохранил все еще живой и ослепительный цвет тем деревьям, что жили в парке. Даже трава благодаря тени и влажности, там еще по-весеннему зеленела. На других же дорожках деревья уже приобрели красновато-бурый цвет и стояли грустными и изрядно поредевшими. Корни их были спрятаны под коричневой листвой и засохшими ветками.

И все же Верочка любила эту аллею из-за старого, полуразрушенного дома, построенного в начале прошлого века. Она навещала его каждое утро как старого знакомого и улавливала любые, даже самые незначительные изменения в его состоянии. Сейчас он чувствовал себя старым и заброшенным, как больное слепнувшее животное, в котором перестали нуждаться бессердечные хозяева. С крыши и с балконов свешивались голые стебли умирающих вьющихся растений. Они, редкие и спутанные, напоминали старушечьи волосы, седые, нечесанные и кричащие о собственном увядании. Скоро, очень скоро, их срежут или соберут в жалкий пучок морщинистые руки хозяйки.

Каменные ступени с пробивающейся сквозь щели травой вели к открытой настежь двери, мощной и когда-то красивой. В глубине пустующего помещения виднелись доски, строительный мусор и принесенные ветром листья. Над входной дверью по всему периметру нависал основательный каменный балкон, давно утративший свою функцию. Комната со сводчатым потолком, вероятно, была когда-то главной в этом доме. Высокие изящные окна с оставшимися стеклами смотрели пустыми глазницами на тенистую аллею. Широкая лестница с поврежденной кованой решеткой и разобранными ступеньками вела на второй этаж. Однажды Верочка рискнула войти внутрь, но не смогла сделать и десяти шагов: пол, захламленный и шаткий, предательски трещал под ногами, поднимались доски и плитки и издавали жуткие звуки, подобные тому, как отзывается старый расстроенный инструмент на руки музыканта. Пользуясь своим воображением, Вера представляла прошлую, насыщенную интересными событиями жизнь старого дома, съезжавшихся на лето гостей, бальные вечера, роскошные обеды, чаепитие с самоваром на балконе, что смотрел в густой, зеленеющий парк, и бесконечные разговоры, детский смех и праздное летнее веселье.

В краеведческом музее она узнала, что дом действительно имел интересную историю. В начале прошлого века землю, разделенную на десятки участков, стали продавать частным лицам под строительство дач. Их намеревались использовать как жилье для самих владельцев, а также в качестве гостиниц для отдыхающих. Землю раздавали, надо признаться, весьма неохотно.

Коренное население, терские казаки, чужакам, пусть даже и готовым привозить в город деньги, были не рады. Работать на других не собирались, считая труд по обслуживанию приезжих зазорным. «Горшки выносить не будем!» – так и заявили гордые казаки. Они, прославившиеся на полях сражений, прекрасно владеющие джигитовкой, участвовавшие во многих войнах за царя и Отечество, имевшие боевые награды и знаки отличия, жили обособленно, поддерживали традиции и гордились тем, что ни у кого, кроме царя, в услужении никогда не были. «Служили во славу Отечества и царя-батюшки – так будет и впредь!». Говорили, не обошлось без вмешательства Николая Второго, который поставил точку в этом наболевшем вопросе: России нужны свои курорты! «Виданное ли это дело – столько денег ежегодно вывозить из страны на европейские курорты?» – возмутилось Его царское величество. Строительство железной дороги подтолкнуло ход дела. Известный архитектор сделал визитную карточку города по-европейски достойной. Отдыхающих встречали со всеми удобствами: вот вам и нарядный вокзал, и ресторация, и кофейня, и комната отдыха. Отдыхай – не хочу! Вместе с гостями в городе появились и те, кто готов был работать на кухне, готовить, обстирывать и обслуживать прибывающих отдыхающих. Их становилось год от года все больше и больше.

Вскоре около вокзала возникли и другие здания, дошедшие до наших дней. В город потянулась московская и петербургская элита: врачи, юристы, офицеры, художники, писатели, музыканты. Вместе с ними приехали молодые талантливые архитекторы, которым на рубеже веков хотелось совершить революцию и создать что-то значительное. В столицах это было непросто, поэтому они с энтузиазмом взялись за дело здесь, и вскоре загородные дома стали разрастаться, как грибы. Все разные, не похожие друг на друга. Объединяло их лишь то, что они поражали коренное население, скромно живущее в своем традиционном порядке, размахом, изяществом и количеством вложенных денег. Казаки это бросающееся в глаза богатство, эту ненужную роскошь презирали и гордились тем, что представлялось им гораздо более важным: военными победами, храбростью и службой при дворе. Николай Второй, по его же собственному признанию, доверял казакам не только защиту Родины, но и собственную семью. Самые лучшие и образованные из терских казаков, отличающиеся смелостью, преданностью, владеющие языками и посвященные в правила столичной светской жизни, сопровождали цесаревича Алексея и его сестер повсюду. Ну об этом будет еще отдельный рассказ. Придет и его время.

Итак, хозяином любимого Верочкой дома был состоятельный и известный во всей стране хирург. Его именем впоследствии будут названы улицы и университеты. Решив построить на юге дачу, профессор хотел видеть свой дом вместительным и красивым. Вместо высоких заборов соорудили изящные, как кружево, металлические решетки. Благодаря широким окнам в здание попадало много света. Большие балконы и веранда предназначались для отдыха хозяев и важных столичных гостей. Профессор жить здесь праздно не собирался: привез в город много современной медицинской аппаратуры, заговорил о серьезном лечении грязью и минеральной водой, стал использовать в строительстве собственного дома такие новшества, как теплые полы, теплый туалет и всерьез занялся строительством первого санатория. Первого не в России, а в целом мире, потому что нигде прежде отдыхающие не имели возможности жить и лечиться в одном и том же месте, а он, столичный хирург, позаботился о том, чтобы гости ни в чем не знали отказа. Им чистили выставленную в коридор обувь, их лечили музыкой, для них организовывали концерты и конные прогулки, им построили новый театр, потому что больной, находясь в хорошем расположении духа и на поправку, как известно, идет гораздо быстрее. Это же ясно, как дважды два!

Свой дом профессор построил для любимой супруги. Проводя зиму в столице, а лето – с женой и детьми на юге, он хотел, чтобы его супруга не скучала. Заниматься домом, воспитанием детей и многочисленными гостями было вполне привычным явлением для женщин их круга, но многие хотели вести активную общественную жизнь, заниматься благотворительностью. Все это было ей доступно, в новом доме и на модном курорте супруга была вполне счастлива и впоследствии стала помогать супругу в благоустройстве и декорировании первого санатория.

Революция и гражданская война ничего особенного в жизни курорта не изменили, кроме того, что казачество было лишено самостоятельных политических и военных прав, а впоследствии и вовсе ликвидировано как социальная и культурная общность. Политика расказачивания выражалась в сожжении станиц, массовых расстрелах и изгнаниях. Отношение новой власти к казачеству было вполне объяснимо: казаки являлись профессиональными военными, верой и правдой служили российской монархии и имели целый ряд привилегий, в собственничестве землю, участвовали в подавлении рабочих демонстраций. С ними лучше было бы не ссориться, но казаки дружить с новой властью не собирались. Привлечь их на свою сторону большевики не смогли и решили подвергнуть репрессиям. Принятое и подписанное в январе 1919 года Яковом Свердловым циркулярное письмо стало трагической датой в судьбе казачества.

Санатории были национализированы, в них теперь лечились рабочие и крестьяне. Семью профессора, который, как поговаривали, лечил впоследствии и вождей пролетариата, не тронули. Не повлияло и то, что ничем особым лечебная грязь вождю всех народов не помогла. Он пребывал в южном городке инкогнито, ходил, постоянно меняя маршруты, с охраной, переодевался и даже гримировался. Уехал разочарованный и раздосадованный, но курорт продолжал жить своей жизнью, уже с новыми хозяевами и по новым законам. В провинцию волны перемен доходили не сразу – это и спасло многих казаков, которые все же смогли уйти вместе с остатками белой армии в ближнее и дальнее зарубежье.