Текст книги "Здоровый эгоизм. Как перестать угождать другим и полюбить себя"

Угождение и маскулинность

Я вижу много разных шаблонов угодничества у мужчин, с которыми работаю, но они не всегда так же бросаются в глаза, как стереотипные женские многострадальность, жонглирование тарелками и самоуничижение, хотя и такие определенно встречаются среди мужчин. Иногда, чтобы угодить своему мужскому племени, мужчина должен активно вести себя неприятно. Должен вступать в дружбы, основанные на поддразниваниях, насмешках и соперничестве. На работе он должен быть беспощадным и побуждать остальных к действию, не имея нужд или уязвимостей. В собственной семье он должен защищать, зарабатывать и решать проблемы. В разных ситуа– циях бывают разные кодексы, но между ними одно общее: отсутствие разрешения чувствовать. Вместо чувств ему остается только думать головой и делать. Он должен быть сильным, успешным и уважаемым. Он должен быть уверенным в себе, решительным и прямолинейным. В некоторых случаях он даже должен быть неприятным, чтобы завоевать признание. Немного другая версия угодничества, но также основанная на страхе провала и неприятия племенем.

Теперь ему еще говорят «проверить свои привилегии»[10]10
  Check your privilege (англ.) – фраза, часто используемая сначала в социальных сетях, а потом и в политике и повседневной жизни. Обычно используется, чтобы показать собеседнику, что он (чаще именно он) говорит с привилегированной позиции, в силу того что собеседник, например мужчина (не женщина), белый (не черный, не азиат и т. д.), гетеросексуальный, не имеющий инвалидности или богатый.


[Закрыть] и убедиться, что он ненароком не доминирует над окружающими женщинами. Да, это необходимо, но также грустно и как-то упрощенно, учитывая, что его привилегии – продукт той же патриархальной системы, которая эмоционально ограничивала мужчин столетиями. Мальчики, которые следовали этому кодексу и научились закапывать свою уязвимость, могут стать еще более страшными и опасными версиями себя, когда вырастут, а закрывать свои потребности они будут уметь только через принуждение и контроль. Особенно когда встретят выросших девочек, которых учили бояться конфликта, и ставших женщинами, неспособными и самим выражать злость и справляться с чужой злостью.

Я на своих сессиях часто вижу мужчин, борющихся с желанием угодить окружающим, часто их так или иначе подвели где-то в детстве и у них отсутствует способность заводить здоровые отношения, как взрослые люди.

Идрис

Идрис старался делать так, чтобы окружающие были довольны. Он хотел быть хорошим человеком, чтобы его семья могла им гордиться, хотел быть успешным на работе. Он много работал и любил свое дело, занимался спортом по выходным и встречался с друзьями. И как часто бывает с мужчинами, с которыми я работаю, у него все было хорошо, пока в один день все не рухнуло. Кодекс, которому он всегда следовал, который велел прятать чувства и не обращать внимания на потребности, подвел его, когда у него наступил кризис в отношениях с женой, и у него не было способа с этой ситуацией справиться. Без карты, необходимой ему, чтобы пройти сквозь эмоциональный шторм, все, что он мог – отвлекать себя от боли и впадать в саморазрушение.

Он пришел на терапию, потому что его жизнь наконец разрушилась. Жена поймала его на интрижке, и, хотя она хотела наладить их отношения, он чувствовал, что не мог вернуться обратно. Некоторое время он старался делать так, чтобы обе женщины были довольны, перед обеими отрицал, что у него есть кто-то еще, и плел сеть лжи, пока не оказался в липком тупике, связанный по рукам и ногам. В итоге он принял решение и переехал из его с женой общего дома в собственную квартиру. Его девушка, интрижка, была в ярости. Жена отправляла ему электронные письма, в которых умоляла его передумать. Для того, кто не должен был ни на кого оказывать влияния, это была катастрофа, и тем не менее это был не первый раз, когда он подвел всех, стараясь скрыть правду.

Все в себе

Идриса воспитали так, что он считал, что правду надо скрывать, если что-то пошло не так или отношения разрушились. Много раз дела в его жизни шли не так, но он каждый раз закапывал свои чувства, заливал их алкоголем, играл в азартные игры или прибегал к беспорядочным связям, чтобы отвлечься от собственного несчастья. Он рассказывал мне свою историю не прерываясь. Идрис рассказал мне обо всех проблемах, с которыми разбирался или не разбирался, и как в конце концов он начал подумывать о самоубийстве. На следующей неделе он отменил нашу встречу, сказав мне, что ему срочно нужно быть на работе. Я не знала, придет ли он когда-нибудь еще, и мне было приятно, когда он вернулся и мы смогли поговорить о том, почему он отменил встречу. Он отменил ее не по той причине, которую назвал, а потому, что чувствовал вину за то, что вывалил на меня слишком много. Согласно его правилам он несправедливо обременил меня, саботировал наши отношения еще до их начала и причинил мне большое горе. Это кое-что рассказало мне о сообщениях, которые он получил в детстве. Я спросила его, что, как он думал, я сказала бы ему, если бы он пришел на встречу на прошлой неделе, как плани– ровалось.

«Это легко, – сказал он. – Как ты мог, Идрис! Я из-за тебя сильно переволновалась! Ты испортил мне всю неделю! И вы бы очень строго на меня посмотрели… вот так». Он сердито посмотрел на меня.

То, как он представлял себе мою реакцию, было реакцией, которую он получал от родителей.

Идрис сказал мне, что его родители были замечательными и что он и его брат росли счастливыми. Он также сказал мне, что «они не слишком верили в ментальное здоровье» и не говорили о том, какие эмоции испытывают. Когда он был маленьким, его называли «немного плаксой». Это было неприемлемо в его семье, и он научился никому не показывать свои слезы. Таков был кодекс поведения в доме Идриса. Там разрешалось быть наглым, заигрываться, можно было плохо себя вести, но нельзя было расстраиваться, и превыше всего – «ты не должен заставлять маму волноваться». Если ему хотелось заплакать или он выглядел встревоженным, его отец грозно смотрел на него, отчитывал его за то, что он расстроил маму, и Идрис прекращал. Он перестал показывать, что он был расстроен, но это не означало, что он перестал расстраиваться. Когда его брак катился в пропасть, он никому не показал, как тяжело ему было. Когда он терпел неудачи в бизнесе и думал, что может потерять дом, он сдержал это все в себе. Когда он чувствовал себя забитым тревогой и депрессией, он заливал свои чувства алкоголем. Он не хотел волновать своих родителей. Он не хотел волновать своих друзей. Он не хотел волновать даже меня.

Страх провала

Что-то переключилось в нем, его плечи немного расслабились, и он откинулся на своем стуле, когда признал свой страх расстроить людей. Мы поговорили о том, как он рос, и он поведал мне о своих шалостях, мечтательно улыбаясь воспоминаниям. Однажды, вспоминал он, ему удалось провести девушку в свою комнату, когда родители уже легли спать. Он думал, что остался незамеченным, но рано утром мама громко постучалась в его комнату и просунула голову в щель между дверью и стеной; глаза ее были зажмурены.

«Доброе утро, мой хороший, – он закрыл себе рукой глаза и старательно изобразил мамин высокий неодобрительный голос. – Твоя подруга пьет чай с молоком или сахаром?» Он тихо посмеивался, вспоминая реакцию матери и как он с братом, милые проказники, весело озорничали, «обычные мальчишеские шалости», как говорил отец и ласково ерошил их волосы.

Идрису нравилась такая версия себя: очаровательный шалун, ходящий по краю, но также вполне народный любимчик. Именно поэтому он нравился людям. Он прятал свою грусть за несколькими пинтами в баре, говорил о футболе с приятелями и вставлял несколько шуток, не давая им увидеть, насколько разбитым он себя чувствовал.

Идрис был Миротворцем и чувствовал стыд, если ему случалось кого-то расстроить своими чувствами. В его семье уязвимость была равносильна провалу и потому приводила его в ужас. Когда родители волновались за него, они ругали его и отстранялись. Они не придавали значения его чувствам, говорили ему быть сильным и что он как-нибудь справится. Он видел, что именно так поступал отец в сложные времена. Если у Идриса так не получалось, ему говорили уйти в свою комнату и возвращаться, когда он будет чувствовать себя лучше. В действительности его родители сами не знали, что делать со своими чувствами, поэтому должны были избегать их и учили Идриса поступать так же с его переживаниями. Они были неисчерпаемым источником практической помощи, но не смогли создать для него пространства, в котором разрешено чувствовать, не смогли показать ему, что его опыт нормален и что надо обращаться за помощью, если он в ней нуждается. Лишенный помощи и способности чувствовать, Идрис запер свою боль внутри и прибегал к более разрушительным способам отвлечься от боли из страха, что кто-нибудь ее обнаружит и это разрушит их отношения.

Такое разрушительное поведение было каким-то образом более приемлемым в его модели бытия мужчиной, чем проявление горя из-за распада семьи. Азартные игры и беспорядочные связи, переработки и алкоголь, – все это было более приемлемо в кругу его друзей и сверстников, чем уязвимость, которую он скрывал за таким поведением. Когда он окончательно разрушил отношения, то воспринял это как очередной повод к самоуничижению, очередной провал, очередную причину испытывать стыд и прятать свои истинные чувства.

Идрис пришел к пониманию, что за его видением своих эмоций и поведения стояла идея о том, что значит быть мужчиной в его окружении. Ему не хватало разрешения чувствовать, просить о помощи и как-то влиять на других людей. В итоге вовсе не чувства, а именно безрассудные и эгоистичные способы, которыми он пытался скрыть правду, стоили ему отношений с женой.

Быть мужчиной

Подумайте немного о мужчинах в вашей семье.

Что быть мужчиной означало в вашей семье?

Спросите себя, какому кодексу вы следуете и откуда он появился. Возможно, вы научились от родителей, что быть мальчиком означает быть практичным и неэмоциональным. Возможно, ваша школа или друзья закрепили эту установку. Может быть, на вашей работе сейчас это тоже отдается: соревновательность и амбициозность поощряют, а чувствительность и задумчивость активно не одобряют.

Что делали мужчины, которые стали для вас ролевыми моделями, в сложных ситуациях?

Попробуйте вспомнить, что делали мужчины в вашей семье и как они вели себя в тяжелые времена.

Мои клиенты часто рассказывают, что никогда не видели, чтобы их отец плакал, или, если все-таки видели, насколько дискомфортно им было это видеть и насколько нехарактерно для отца это выглядело. Идрис вспоминал, как умерла его бабушка со стороны отца и на ее похоронах было множество сдержанных мужчин со сжатыми челюстями и сухими глазами. Он рассказал мне, что сейчас положение мужчин начало меняться. Рассказал, что в компании его друзей стали относиться серьезнее к ментальному здоровью и оказывать больше эмоциональной поддержки. Он рассказал, что иногда в его компании в баре даже обсуждают ментальное здоровье. «Ну, мы говорим о том, что думаем о ментальном здоровье, – сказал он с понимающей улыбкой. – Не могу сказать, что мы разговариваем о том, что чувствуем по этому поводу».

Стыд и скрывание

Мы все хотим чувствовать, что нас принимают. Чувствовать принятие сородичей абсолютно необходимо для социальных животных, которыми мы являемся, и самая большая угроза для принятия – стыд. Для многих мужчин разговоры о своих чувствах или проявление уязвимости сравнимо со слабостью и все еще стигматизировано. Стыд – одна из первобытных эмоций, нужная для того, чтобы удерживать нас на правильной стороне или внутри стаи. Чтобы заслужить возникновение подлинного стыда, надо совершить что-то ужасное, что-то, из-за чего могут изгнать из общества. Если кто-то спотыкается на работе, или оступается в социальной ситуации, или водит не слишком крутую машину, или плачет на людях, то они могут ощущать что-то, что называют стыдом. Но ничего из этого не является постыдным действием, ни одно из них не заслуживает укола стыда. Мы настолько привязаны к тому, чтобы чувствовать себя социально приемлемыми, что все, что лишь слегка касается периферии «нормального», начинает выглядеть для нас достаточно нетипично, будто мы рискуем быть изгнаны в социальную глушь за единственный неверный шаг.

Вам, пожалуй, знакомо чувство стыда. Возможно, вы можете пересмотреть его и заметить, что вашему стыду не предшествовало никакого поистине стыдного действия. Возможно, вы поймете, что этот стыд даже не принадлежит вам, а является на самом деле неким межпоколенческим пережитком, который передали вам, и сегодня он попросту неуместен. Если наши родители были охвачены собственным стыдом, то мы, возможно, также продолжаем коллекционировать эмоции, ощущающиеся как стыд, которые даже не принадлежат нам. Убеждения наших родителей возникли согласно кодексу наших бабушек и дедушек, кодексу стыда и страха перед тем, что в их время считалось социальными проступками. Эти убеждения надо понять и похоронить.

Стыд, по задумке, должен подавлять недопустимые желания и вызывать у нас стремление прятать их; первоначально такова была его функция – мотивировать нас держать неблагоразумную тягу в узде, чтобы не рисковать быть отвергнутым обществом. Такова его функция обеспечения безопасности и сегодня, но важно оценивать, нужен ли и уместен ли он на настоящий момент. Если не делать различия между незначительными проступками и тяжелыми прегрешениями против морали, то мы будем ощущать стыд там, где он не нужен, и будет срабатывать рефлекс спрятать то, что его вызвало. Именно скрывание вызывает проблемы. Если мы верим, что уязвимость – это стыдно, то мы будем закапывать ее. Если верим, что одна ошибка перечеркивает всю игру, то будем отрицать эту ошибку. Иметь уязвимости и совершать ошибки свойственно человеку, и Идрис мог бы обратиться за помощью, когда у него были проблемы на работе и в семье, если бы только его научили, что просить помощи – нормально. Вместо этого ему пришлось прятать проблемы, а чем больше мы прячем, тем больше стыда ощущаем. Это одинокое ускоряющееся падение, и его сложно самостоятельно прервать, и к тому времени, как мужчины вроде Идриса доходят до моего кабинета, они уже зачастую совершили ровно то, из-за чего в итоге их отвергли.

Трагедия в том, что измены, азартные игры и пагубные привычки были не более чем побочным эффектом ненужного стыда, связанного с уязвимостью, который и загнал их в подполье.

Возможно, как в случае Идриса, стыд заставляет вас прятать некоторые части себя, даже когда ваши преступления – совершенно естественные чувства или нормальные мысли, или попросту ошибки, которые вы совершили на своем пути. Если вам удастся пре– рвать этот цикл скрывания, то вы сможете начать тестировать ваши предположения и наверняка узнать, что произойдет, если вы раскроете правду. Вы можете поделиться своей «теневой стороной» и обнаружить, что вас есть за что любить, что вы заслуживаете принятия, что вы можете угождать себе и все еще быть частью стаи. Иметь теневую сторону не стыдно, это свойственно человеку, но если вы начнете прятать ее, то можете начать вести себя действительно постыдным образом, и закончится это не чем иным, как изгнанием, которого вы так отчаянно пытались избежать.

Угодники и стыд

В случае с угодниками стыд часто бывает кнутом, который пускают в ход напуганные родители, когда им нужно пресечь действия ребенка, с которыми они не могут справиться или которые вызывают в них чувства, которые они не могут разрешить. В случае Идриса социальный кодекс в его стае велел мужчинам: «Не показывай своих чувств». Когда его окрестили «плаксой», это запустило чувство стыда, которое заставило его сдерживать проявления грусти. Когда ему говорили, что его чувства расстраивают мать, это становилось очередной причиной прятать свои слезы. Будучи взрослым, он все так же боялся быть отвергнутым своей стаей, поэтому продолжал следовать старому кодексу, даже когда утопал в собственных страданиях. Мы нуждаемся в наших эмоциях, они помогают нам переживать горе, эволюционировать, отстаивать себя и отпускать прошедшее. Без возможности чувствовать Идрис не мог справиться со сложностями, которые преподносила ему жизнь, и был не в состоянии попросить о поддержке. Он старался перегнать свои эмоции, но они настигали его и толкали его то на один, то на другой разрушительный путь. Больше потерь, больше чувств, больше стыда, больше секретов.

Мужчин вроде Идриса легко понять неправильно. Если судить исключительно по их поведению, может показаться, что у них – эгоистичных донжуанов, ведущих гедонистический образ жизни и думающих только о себе, – все более чем замечательно с умением угождать себе, однако, если принять во внимание их мотивацию, откроется совсем другая картина. Угождать себе не означает думать только о себе, но означает заботиться о себе настолько, чтобы поступать правильно и рисковать из-за этого потерять симпатию окружающих, чтобы формировать интимные, подлинные, крепкие отношения. Идрису приходили мысли о самоубийстве не оттого, что жил, не зная забот и потворствуя своим прихотям; он хотел умереть, потому что чувствовал безысходность и одиночество. В его случае заботиться о себе достаточно сильно выглядело бы так: рискнуть не понравиться своим родным и друзьям, чтобы нарушить правила своего мужского кодекса и признать свои чувства. Угождение себе выглядело бы так: попросить помощи, и это было бы признаком не слабости, но силы.

Разрешение чувствовать

Идрис пришел на терапию и получил разрешение чувствовать и просить о помощи, но ему понадобилось дойти до предела и пережить переломный момент, чтобы достичь этого.

Возможно, вам нужно разрешение чувствовать. Перестать быть сильным и стойким и просить помощи до того, как случится такой переломный момент. Может, вы распознаете слепые пятна ваших родителей, социальный кодекс, которому они следовали по примеру своих родителей. Разрешите себе перебить их голоса и поставить под вопрос полезность их сообщений для вас сегодня.

Мозги меняются, а познание работает на взаимодействии культурных данных, которые мы получаем, и ответах, которые мы продуцируем. Между женским и мужским мозгом есть различия, однако они по большей части заключаются не в анатомии и не в когнитивных особенностях, но являются продуктом наших культурных взаимоотношений; мы в первую очередь культурные существа. Когда мальчикам говорят «ты же мужик», в их головах записывается сообщение, которое говорит им, что им нельзя быть уязвимыми, нельзя показывать, что им сложно, и они не должны испытывать чувств. Когда мы говорим им «хорошие парни финишируют последними», мы учим их, что они должны быть нахальными, если они хотят победить.

Попробуйте посмотреть на мальчиков, которые растут сейчас, и вы, может, заметите, что они заслуживают другого кодекса. Такого, который оставляет им пространство делиться своими чувствами без осуждения или стыда. Кодекс патриархата наделяет мужчин властью, силой, но когда у нас есть только сила, мы оказываемся не в лучшем положении, когда жизнь подкидывает неприятные сюрпризы. Доспехи силы может сорвать жизненными штормами, и мы будем беззащитными перед лицом кризиса или горя. Если наше единственное прибежище – бить в ответ, то мы просто развяжем войну между собой и окружающими или между противоречащими частями самих себя. Наши переживания разъедают нас изнутри, пока не начнется отвесное падение: кризис среднего возраста, выгорание или суицидальные мысли. В жизни гораздо полезнее силы будут способность к саморегуляции, умение просить о помощи и прислушиваться к своим чувствам, чтобы извлечь из них важные сведения.

Установка «Не чувствуй» распространяется не только на мужчин, она влияет на представителей обоих полов, но, по моему опыту, чаще она сидит в головах у мужчин. Мужчины и женщины могут бороться за равенство более осознанно, если мы поймем, что «привилегия» – не одномерна. Исторически патриархат выводил патриархов – сильных мужчин, которым неведомы уязвимость, чувствительность и эмпатия. Беспощадных к другим и к себе. Не на пользу подавляе– мым ими мужчинам и женщинам и не на пользу себе в случае потери или неудачи. В таком смысле образ головы без сердца и мышления без чувств ставит в невыгодное положение нас всех, так как продвигает ограниченную идеологию конкуренции и индивидуализма ценой потери интимного и совместного.

Если мы будем воспитывать мальчиков (и девочек), которые умеют сочувствовать себе, то они будут способны сочувствовать и другим, испытывать эмпатию и сострадание. Если мы будем воспитывать девочек (и мальчиков), которые будут осознавать свою силу и отстаивать себя, иметь потребности и мощь, то они будут защищены чувством собственного достоинства. Если мы будем отрицать свои потребности и не будем иметь чувства собственного агентства, то будем доверять свою безопасность людям, которым нам придется угождать, даже когда у них на уме далеко не наши интересы. Чтобы быть по-настоящему равными, нам нужно разрешение быть одновременно сильными и уязвимыми.