Текст книги "Здоровый эгоизм. Как перестать угождать другим и полюбить себя"

Безусловное принятие

Я часто бываю на принимающей стороне угодничества, когда мои пациенты пытаются угодить мне. Иногда они пытаются оставить мне чаевые после сессии, которая, как им кажется, была особенно сложной, или приносят второй кофе для меня, потому что им кажется, что будет грубо, если пить кофе будут только они, или стоят под дверью под проливным дождем, потому что им слишком неловко нажать на звонок за одну-две минуты до назначенного времени. Я обычно вижу с первого дня, будет ли клиент пытаться понравиться мне или сделать так, чтобы я выразила им свое одобрение или подтвердила их взгляды. Я мягко подталкиваю их подумать, что будет, если они мне не понравятся или если я не выражу свое одобрение. По-доброму, но твердо я забираю у них их любимое одеяло, чтобы их собственные мысли и чувства могли заполнить освободившееся пространство и они смогли перерасти свою детскую уступчивость, чтобы узнать, кто они такие, и обнаружить, что они заслуживают безусловного принятия как от меня, так и от себя самих.

Когда мы понимаем, что язык уступчивости и хорошего поведения не сработает в терапевтическом кабинете, то получаем возможность общаться другими способами, чувствовать, что нас понимают глубже и принимают нас в полной мере за то, какие мы есть, а не за то, какими, мы должны быть.

Терапия – один из примеров отношений, в которых присутствуют такие хладнокровие и сочувствие. В терапевтическом контексте клиенты получают возможность обойти свои угоднические привычки и быть увиденными такими, какие они есть на самом деле, в надежде, что если им удастся почувствовать принятие в терапевтическом кабинете, то они могут пойти на риск и в реальном мире.

Вы можете взять эти знания и применить их к вашим собственным отношениям, чтобы обновить их на основе обоюдного позволения делать приятное самим себе и разорвать цепи угодничества. Вы можете дать себе позволение прекратить действовать по угодническим шаблонам и почувствовать себя лучше от знания, что прервать чьи-то усилия угодить может на самом деле помочь и им тоже, даруя вам свободу заново установить связь на новом уровне честности.

В контексте терапии или нет, мы можем помочь друг другу в этом путешествии, если хотим создать пространство, в котором наши ежедневные отношения будут аутентичны и без осуждения. Безусловное принятие – путеводная звезда для излечивающихся угодников, направление, которое приведет их к обретению самооценки и свободы, которые необходимы им, чтобы начать угождать себе.

Стресс и депрессия

Чтобы быть здоровыми, нам нужна способность и позволение реагировать на свои эмоции, но у угодников обычно нет ни того ни другого. Человеческие существа задуманы таким образом, чтобы уметь выдерживать времена стресса и выжить, все млекопитающие таковы, но если представить, что мы дикое животное, за которым гонится хищник, то наши реакции на экстренные ситуации нам пришлось бы переживать всего минуту или около того. И по прошествии этого времени мы либо убежали бы, либо были бы мертвы. Предположим, нам удалось убежать, тогда следующей задачей было бы оказаться в безопасности, например под деревом, где-нибудь в укромном местечке, и там нас начало бы трясти. Наши тела начали бы обрабатывать травму, которую мы только что пережили, освобождаясь от химических веществ, которые выделились во время естественной реакции «бей или беги». Люди нашли способы отменить эту естественную реакцию и вместо минутного сильного стресса, который мы по задумке должны резко пережить и потом отрегулировать, мы научились жить с умеренными или даже высокими уровнями стресса в течение долгого времени, иногда в течение всей жизни, постоянно неся в себе базовый уровень тревоги. Мы никогда не перерабатываем пережитый стресс, живем на нервах и стараемся доугодничаться до безопасности.

Депрессия – вовсе не то же самое, что плохое настроение. Будет правильнее сказать, что депрессия – не чувствовать совсем.

Депрессия часто возникает, когда угодники неосо– знанно подавляют грусть или злость, эмоции, которые могли бы их опрокинуть, обрати они на них полное внимание. Эти эмоции подвергают угодников риску потерять способность функционировать или общаться так, как им кажется, они должны, нарушить свои угоднические условия и увидеть, как их отвергнут люди, которым они стараются угодить.

Для угодника обращать внимание на собственные чувства – не норма. Их роль – обращать внимание на чувства других людей, чтобы забрать их боль и чтобы они были довольны.

Если повезет, ваши старания угодить будут возна– граждены их положительной реакцией на вас и хотя бы на какое-то время вы сможете почувствовать себя нормально. Когда угодникам не удается быть достаточно угодливыми или они сталкиваются с какой-то собственной сложностью или потребностью, то их изначальная программа ставить в приоритет других людей не дает им возможности попросить о помощи, и могут возникнуть тревога или депрессия.

Рассказ как способ обработать стресс

Когда человек приходит на терапию в состоянии тревоги и/или депрессии, первоочередная моя задача – помочь им рассказать свою историю, пройти через этот этап переживания, который у животных выражается через физическую дрожь. У людей есть язык и вместе с ним способность объединять свои чувства и мысли через рассказывание историй, или сторителлинг. Это позволяет им выразить свои чувства и мысли, насколько безнадежными, нелепыми или неприемлемыми они бы им ни казались, чтобы позволить их телам и сознанию восстановить переживания и свидетельствовать о реальности. Через сторителлинг они могут вплести разные части, которые кажутся им слишком пугающими, постыдными либо отчаянными, в единую ткань повествования, в котором начинает проглядываться смысл, обнаруживающий их человечность и потребности. Только тогда они могут прислушаться к тому, что не так, и вообразить себе новую, свободную жизнь, в которой тревога и депрессия больше не приковывают их к одному месту. Только тогда они будут свободны чувствовать и отвечать, осознавая, что другие люди реагируют так или иначе, потому что на них действуют их собственные привычки. Свободны быть собой, не важно, нравятся или не нравятся они другим людям, и спокойно реагирующими на любой из вариантов. Это истинная устойчивость.

Очень часто клиенты боятся не понравиться любимым людям, если тем вдруг откроется правда. «А вдруг они узнают, какие темные мысли я думаю?» «А если узнают, в какого параноика я превратился?» Они предсказывают реакции, в которых от них отрекается семья, или они превращаются в какую-то тягостную ношу для любимых людей. Они приходят на терапию именно потому, что работа психолога – слушать и не осуждать, не иметь ставок в их игре, быть непредвзятым и безусловным в своей точке зрения. Когда клиент говорит мне: «Это звучит нелепо» или «Это прозвучит очень плохо», я убеждаюсь, чтобы они услышали мой ответ: «Не для меня». И это всегда так. Нет ничего, что я не слышала бы за годы работы с отдельными пациентами, парами, семьями и организациями. Не бывает слишком мрачных мыслей, слишком отталкивающих чувств. Любые чувства и мысли – не что-то неправильное, заслуживающее неприязни, неприемлемое, но часть бытия человеком, а быть человеком – сложно.

Аня

Аня ходила на терапию, но ее как будто тут никогда не было. Она добросовестно присутствовала физически, но эмоционально была придавлена весом своей депрессии.

Она была заботливой, осторожной, мягкой молодой женщиной, профессиональной писательницей. Я понимала, что ей очень трудно, но временами находиться с ней было для меня затруднительно и утомительно. Она старалась угодить мне Классическим способом, писала мне рассказы и приносила книги. Она сидела почти молча и не смотря мне в глаза минут пятьдесят, а потом писала мне по электронной почте, извиняясь за то, что подвела либо расстроила меня, или отвечала на мои вопросы недостаточно честно. Она вела себя так же и со своим парнем и, боясь расстроить его, возводила вокруг себя стены, и ее парень не мог до нее дотянуться.

Она боялась, что, если бы она сказала или сделала что-то не то, я сказала бы ей, что мы не можем больше работать вместе. Парализованная своими Миро– творческими привычками, она боялась быть отвергнутой и держала свои чувства и мрачные мысли в себе, а потом боялась, что я подумаю, что она зря потратила мое время.

По ее случаю я советовалась с более опытными психологами больше, чем по чьему-либо еще. Моя реакция на нее была не просто моим собственным раздражением, но отражением того, как она организовывала реакцию окружающего мира на себя. Она так старалась ни у кого не вызвать недовольства, что раздражала всех своими блоками и защитой. Она старалась скрыть свои болезненные переживания из страха потерять важных для нее людей, но депрессия, возникшая в результате этого, создавала большее отчуждение.

Из фрагментов истории, которой она поделилась, было очень легко понять, почему она так боялась быть отвергнутой; ее детские воспоминания было тяжело слушать. Она рассказала, как однажды она разбила стакан или пролила что-то (она не помнила, что именно, потому что ей было всего три или четыре года), и ее родители упаковали ее вещи в маленький чемодан и выставили чемодан и ее за порог. Она помнила, как сидит рядом со своим чемоданом, понимая, что ей больше не разрешено жить здесь, но не зная, что теперь делать. В итоге ее родители открыли дверь и позволили ей войти обратно. «Они хотели преподать мне урок», – сказала она безэмоционально. И таких примеров было множество; родители часто вселяли в нее ужас, что за любое неверное движение ее могут выставить. У меня разбивалось сердце, когда я слушала ее, и все-таки вопреки здравому смыслу, моя роль не мог– ла заканчиваться на том, чтобы быть успокаивающим заботливым голосом. В ее жизни было достаточно людей, которые могли выполнить эту роль, но это только заставляло ее чувствовать к ним признательность и благодарность за сочувствие, но вместе с этим еще больше бояться, что она снова потеряет это, если вдруг совершит какую-то ошибку. Я должна была принимать ее безусловно; это означает, что я никогда бы не выразила ей неодобрение, как делали ее родители, но не могла дать и своего одобрения тоже: ей нужна была полная свобода от тяжести моего одобрения, чтобы она могла заглянуть внутрь себя и найти свое собственное одобрение. Это заняло некоторое время, и нам понадобилось помочь ей чувствовать себя достаточно уверенно, чтобы вообще показать свои эмоции, прежде чем можно было заговорить о вероятности того, что ее могут отвергнуть. Однажды она принесла тщательно исполненное стихотворение, которое она написала обо мне. Оно, без сомнений, было прекрасно. Оно было словно мышь, которую кот кладет к ногам хозяина, ища похвалы и одобрения, и мы использовали его, чтобы обратить внимание на отношения между нами. «А что бы вы почувствовали, – начала я, – если бы вы сделали мне приятное… если бы я оценила ваш подарок… если бы я поняла, что вы очень постарались ради этого?»

Она подозрительно посмотрела на меня: «Ну, мне было бы приятно, я думаю». Я мягко продолжила: «Тогда… что, если бы этого не произошло? Что, если вам не удалось бы мне угодить или я не приняла ваш подарок… каково это было бы?»

Она вся сжалась, осознав, что, возможно, она что-то сделала не так или не смогла угодить, что ей не удалось заслужить свое место, и она снова была бессильна и оставлена сидеть на пороге. Мы начали исследовать, каково ей было бы, если бы она отпускала свои угоднические привычки, когда приходила ко мне, если бы она ненадолго отступала от кодекса, которому следовала всю свою жизнь, который предписывал ей угодничать, быть тихой и послушной. Мы стали вместе работать над тем, чтобы понять, каково было бы для нее почувствовать, что я ее принимаю за то, какая она есть, а не за что-то, что она сделала или не сделала, и с этим пониманием мы открыли возможность к изменению.

После этого наша работа возобновилась с большей подлинностью и смыслом. Аня боялась, что ее парень оставит ее, если она чем-то ему не угодит. Однако, стараясь управлять его чувствами, она оказывалась почти без средств заботиться о своих собственных, и депрессия, которая возникла на их месте, была намного более серьезной угрозой для их отношений. Аня пришла на терапию, чтобы научиться угождать себе. Она репетировала то, как сбросит с себя оковы ответственности за эмоции своего парня, пробуя сначала почувствовать себя свободной от ответственности за мои эмоции.

Вам рады

Давайте послушаем ту часть вас, которую вы обычно прячете от окружающих, часть вас, которую вы считаете неприемлемой.

Что самое худшее могут узнать о вас?

Быть может, есть какое-то чувство, или мысль, или тяга, что-то, что вы исключаете как нечто постыдное, злое или нелепое.

Ходите вы на терапию или нет, правила одни и те же. Ничто из того, что вы чувствуете, не является неприемлемым, все это – часть бытия человеком; вы целиком приемлемы. Позвольте себе рассказать собственную историю, даже если сперва только самим себе. Это может помочь вам преодолеть первичные защитные реакции страха или вины и понять, что вы на самом деле чувствуете и что вам на самом деле нужно.

Если вы захотите помочь кому-то, кто застрял в привычных угоднических формах поведения, то можете предложить им такое же принятие, выслушать их историю, услышать ее смысл, с любопытством, а не осуждением.

Отказ в похвале

Когда я работаю с угодниками, то обращаю большое внимание на то, чтобы дать им понять, что они не могут угодить мне. Не потому, что их стараний недостаточно, а потому, что не принимаю такую валюту. Я принимаю вас любыми, что бы вы ни делали и какими бы ни были. Возможно, попрошу вас задаться вопросом, почему вы делаете то, что вы делаете, я могу оспорить поблажки, которые вы себе делаете, или нарратив, который вы рассказываете себе. Могу блокировать ваши попытки организовать мои реакции, не потому, что я не одобряю, а потому, что моя работа – помочь вам проявлять ваши собственные реакции и четко слышать самих себя, без цензуры или адаптации, без прогонки своей истории через фильтр социальной приемлемости.

Я должна прикладывать особые усилия, чтобы не подстраиваться слишком сильно под моих клиентов-угодников. Если не буду этого делать, я могу ненамеренно вступить в сговор с их трудностями: может случиться так, что каждый из нас начнет брать на себя ответственность за другого. Однажды я запланировала повышение цен на свои услуги, и это запустило важный процесс у Ларса, одного из моих долгосрочных клиентов.

Ларс

Ларс был «хорошим» клиентом. Классический угодник, он всегда приходил вовремя и всегда проявлял понимание, когда мне случалось заболеть или отменить нашу встречу. Он терпеливо ждал, пока я вернусь к работе после декретного отпуска. Когда я переехала, он с двумя пересадками ездил на сессии ко мне, продолжал посещать каждую неделю и был полностью вовлечен в свой терапевтический путь.

Когда для меня наступил момент поднять цены на свои услуги, я уведомила своих клиентов об изменении условий контракта и проконсультировала каждого индивидуально. На следующей неделе Ларс пришел, как обычно, на нашу встречу и был, видимо, взволнован. После того как я послушала про то, как его раздражает его начальник и все, чем его взбесил сосед, я спросила: «Быть может, на меня вы тоже злитесь?»

Его реакция началась с паники, а потом сменилась облегчением. «Я аж закипаю от злости!» – воскликнул он с горящими глазами. Он продолжил: «Я потратил столько времени и денег на терапию! Я никогда не отменяю встречи, никогда не подвожу вас, и все равно вы относитесь ко мне вот так – всегда мало, вам нужно больше, вы жадны. Вы точно такая же, как и все остальные – брать, брать, брать».

Я позволила ему закончить. Он сделал глубокий вздох и проглотил слезы.

Ему было грустно годами, в течение которых он неблагодарно перерабатывал ради всех остальных, чтобы вместо награды получить еще более высокие ожидания и бо́льшие требования. Он злился на себя за то, что поступал так, за то, что позволял другим использовать себя, другим, которые даже не подозревали, что использовали его, ведь верили ему, когда он говорил, что его дары абсолютно бескорыстны, и другим, таким как я, которые никогда и не верили его угодничеству.

Он сделал из себя мученика в надежде, что другие сделают для него то же самое. Он был «хорошим» клиентом и надеялся, что так задобрит меня, и я вознагражу его тем, что буду «хорошим» психологом. Буду добра и щедра, буду говорить ему «спасибо» за старания. Он был единственным ребенком матери-одиночки, его мать была по-своему уязвима. Ларс описывал, как мать часто говорила ему, что он «какой-то бледный», и говорила не идти в школу. «Я думаю, в большинстве случаев ей просто было одиноко, – сказал он мне. – Думаю, я заботился о ней больше, чем она заботилась обо мне».

Всю свою жизнь он искал достаточно хорошего «родителя», такого, который не будет стараться что-то взять от него, не будет ожидать от него чего-то взамен, а будет заботиться о нем безо всяких условий, обеспечивать надежную одностороннюю поставку безопасности и поддержки. Для него я представляла потенциал такого родителя, но, обратив его внимание на профессиональную природу наших отношений, я разбила его розовые очки и вернула обратно в реальность. Он был зол, но по большей части ему было грустно из-за разницы ожидания и реальности, которая присутствовала с самого начала. В действительности «хороший» психолог – настоящий и честный, такой, который и поддержит, и потребует напрячься, в зависимости от того, что нужно в каждом конкретном случае.

Такой, который не будет поощрять клиентов за неадаптивное поведение[11]11
  Неадаптивное поведение – действия, мешающие индивиду адаптироваться к ситуации, решать проблемы или участвовать в некоторых аспектах социальной жизни. Обычно такие действия совершаются в попытке избежать негативных переживаний, но, как правило, результат оказывается дисфункциональным.


[Закрыть], к которому они обыкновенно прибегают во внешнем мире. Такой, который не усилит их веру в то, что их сочтут достойными уважения, только если они будут соответствовать определенным условиям. Такой психолог, который не будет пытаться скотчем скрепить трещину, оставленную предыдущими поколениями, но которому будет достаточно не все равно, чтобы помочь клиенту проработать эмоции, которые он из-за этой трещины переживает в настоящем.

Я верю, что «хорошему» психологу, чтобы мочь сделать все это, необходимо знать себе цену и демонстрировать это своим клиентам. Я прилагаю все усилия, чтобы следовать этическим рекомендациям органа, регулирующего работу психотерапевтов, действовать в интересах клиентов и не совершать действий, которые могут быть для них вредоносны. Тем не менее, чтобы делать это, мне иногда приходится нарушать привычный им порядок таким образом, который покажется им конфронтационным или требующим напряжения. Мне может понадобиться поднять цены, изменить свои рабочие практики или взять выходной или отпуск. Я не могу угождать им или восполнить то, чего они не получили от родителей, но я могу посвятить всю себя нашим терапевтическим отношениям и быть доступной, для того чтобы проработать боли прошлого в настоящем. Помочь им пережить эту боль, получить опыт, который ощущается по-другому, в котором у них будут вновь приобретенные сила и разрешение чувствовать. «Хороший» друг, или романтический партнер, или работодатель могут оказаться вынуждены поступить так же: продемонстрировать свою способность угождать себе и поощрять других людей, когда они угождают себе.

Мои клиенты, страдающие угодничеством, способны доверять, что в моем кабинете невозможно поступить «неправильно» отчасти потому, что знают: поступить «правильно» у них также невозможно. В моем кабинете не встретишь осуждения, только пространство для выражения, любопытство и сочувствие, направленные на то, чтобы понять, что скрывается за угодничеством. Чтобы быть «хорошим» клиентом, вам не нужно стараться по– нравиться, вы можете сказать мне, если я пропустила что-то важное, что вы мне пытались сказать, или не поняла вашу мысль, а я могу извиниться и поправить. Чтобы быть «хорошим» психологом, мне тоже не нужно вам нравиться. Если бы я поощрила угодническое поведение Ларса своей собственной жертвой, то продемонстрировала бы ему, что это требуется и от него. Поступив так, я бы создала риск повторить самый первый шаблон поведения из его детства, научила бы его быть хорошим, терпеливым и нетребовательным, и слепо надеяться, что окружающие оценят это.

Мы рискуем повторить ранние шаблоны поведения в наших межличностных отношениях тоже. Если мы угодничаем перед окружающими, то это может сообщить им, что мы ожидаем от них того же. Если мы принимаем их угодничество в ответ, то приучаем их продолжать ставить наши нужды выше их собственных. Как психолог, или родитель, или, быть может, просто как человек мы ответственны демонстрировать здоровое поведение, моделировать его, а не делать из себя мучеников. Быть примером для окружающих, угождая самим себе, и дать им свободу поступать так же.

Я дала Ларсу возможность злиться на меня, и чтобы это не было чем-то страшным. Изучить то, что в этой ситуации было про настоящее, но важнее: то, что ощущалось как повторение чего-то из прошлого. Я смогла показать ему, что буду принимать и приветствовать его в моем кабинете одинаково и в злости, и в угодливости. Мое принятие было безусловным, и он мог перестать пытаться угодить мне.