Текст книги "Искусство убивать. Расследует миссис Кристи"

Глава 20

Я выкинула мерзостный пакет с окровавленной лапой в мусорный ящик позади отеля, пошла на станцию и взяла билет на ближайший поезд в Лидс. В пути я достала записную книжку и сделала несколько записей на странице под буквой «У», имея в виду «убийство». Сумочку я держала все время при себе, так как в ней был кожаный мешочек с капсулами, который я достала из-под пола в Стайлзе. У меня был составлен список ядов, имевшихся в моем распоряжении.

Я всегда питала слабость к белладонне и восхищалась ее красивым названием – или, точнее, названиями: красавка, сонная одурь, бешеная вишня, сатанинская ягода. Меня привлекало и то, что, помимо выполнения своей смертоносной функции (полагают, что император Август угощал белладонной ничего не подозревавших врагов), она может быть использована во благо человека. Женщины капали ее в глаза, придавая своему взгляду бо́льшую соблазнительность; в хирургии она использовалась в качестве обезболивающего средства.

Другим обманчиво безопасным средством являются калабарские бобы – маленькие фасолинки шоколадного цвета. Они не имеют вкуса и запаха, однако, попав в организм, вызывают повышенное слюноотделение, неспособность контролировать работу кишечника, мочевого пузыря и органов дыхания, а затем смерть от удушья. Примечательно, что при правильном совместном употреблении атропина, содержащегося в белладонне, и физостигмина из калабарских бобов они нейтрализуют друг друга. Но при этом надо предельно точно отмерять дозы, как пишет в своей исключительно полезной статье Томас Фрейзер. Атропин может спасти жизнь, если количество физостигмина в три с половиной раза превышает смертельную дозу, но ускоряет гибель при употреблении его в количестве, превышающем смертельную дозу в четыре раза и больше.

Но в данном случае ни тот ни другой яд не подходил. Нужно было средство, имитирующее естественную смерть. Просмотрев список ядовитых веществ и их свойств, я пришла к выводу, что годится только одно из них: тетродотоксин.

Впервые я узнала об этом средстве от одного чудака в 1922 году, во время тура по Южной Африке. Однажды за обедом Белчер, назначенный руководителем нашей группы, стал расписывать в красках мое пристрастие к ядам. Я рассердилась на него за то, что он представляет меня собравшимся чуть ли не вурдалаком, и постаралась сменить тему, но один из членов группы, мистер Боуз, обычно ничем не примечательный и довольно скучный человек, при упоминании ядов заметно оживился. После обеда он подошел ко мне и рассказал о своем увлечении химией, и в особенности веществами, способными убить человека. В частности, он сообщил, что может познакомить меня с профессором биологии местного университета. Этот господин по фамилии Боренг собирал змеиные яды и другие отравляющие вещества природного происхождения.

И вот как-то утром Боуз повел меня на экскурсию в лабораторию Боренга. Лаборатория произвела на меня неизгладимое впечатление. Все полки были уставлены бутылками и пузырьками с бесцветной жидкостью, выглядевшей как обыкновенная вода. Между тем с помощью этой «воды» можно было без труда отправить на тот свет все население какого-нибудь города средней величины. Боренгу, маленькому человечку, с лицом, изборожденным какими-то загадочными шрамами, очень понравился мой энтузиазм вкупе со знанием предмета. В заключение экскурсии профессор отпер золотым ключиком один из ящиков, попросив меня отойти подальше, и достал небольшой пузырек.

– Что это? – заинтересованно спросила я.

– Это одно из самых ядовитых веществ, какие только существуют, – ответил Боренг. Звук «с» и шипящие получались у него долгими, и возникало ощущение, что и в нем самом есть что-то от змеи.

– Это змеиный яд? – спросила я.

Он покачал головой:

– Вы знаете что-нибудь о яде Лазаря?

– Нет, никогда не слышала.

– Это вещество вызывает состояние, очень похожее на смерть, однако при умении человека можно вернуть к жизни.

– Невероятно! – воскликнула я.

– Да, поверить трудно, а между тем я видел это собственными глазами. Яд добывают из иглобрюхих рыб. Другие существа – некоторые жабы, морской ангел, морские звезды, синекольчатый осьминог – тоже вырабатывают аналогичные вещества, но этот яд – самый эффективный, убивает наповал. Один мой коллега привез мне немного с Гаити. Но если уменьшить дозу, яд может погрузить человека в своего рода летаргический сон. Примите этот пузырек в подарок – вдруг вам когда-нибудь понадобится восстать из мертвых.

«Странная мысль», – подумала я, но тем не менее поблагодарила Боренга, взяла пузырек и прибавила его к своей коллекции. Впоследствии я довольно много прочла о тетродотоксине и его истории, в том числе упоминание о нем в вахтенном журнале с корабля Джеймса Кука и описание того, как некий японский ученый выделил этот яд в 1909 году.

Действие тетродотоксина, как и всех других ядов, зависит от дозы. Я планировала дать Флоре ровно столько яда, сколько требуется, чтобы замедлить пульс, сделав его практически неощутимым. После этого я собиралась вызвать врача, чтобы он констатировал смерть и послал телеграмму Кёрсу, который сможет убедиться, что я выполнила поставленную им задачу. Я понимала, какие последствия меня могут ожидать, но боялась признаться в этом даже самой себе.

Проблема заключалась в том, смогу ли я вернуть Флору к жизни. Что, если это мне не удастся, Флора умрет, а меня обвинят в убийстве? Как будет жить Розалинда после того, как ее мать повесят за самое страшное из преступлений? Бог осуждает любое злодеяние, но если я совершу убийство ради того, чтобы предотвратить другое убийство, то, может быть, ко мне проявят снисхождение? Я долго раздумывала над этим, но пора было действовать.

На вокзале в Лидсе я прошла в женскую уборную и рассмотрела себя в зеркале. В коричневом платье из кантонского крепа, красном болеро и модном пальто оттенка овсяной муки, купленных в Харрогейте, я выглядела как респектабельная дама средних лет, которую трудно было заподозрить в том, что она замышляет убийство. Правда, преступники могут принимать разный облик.

В соответствии с инструкциями Кёрса я взяла у вокзала такси и поехала на Калверли-лейн, в западный пригород Лидса, утопающий в зелени. Расплатившись с водителем, я окинула взглядом огромный дом в викторианском стиле, окруженный садом. День был серый и хмурый. Темные тучи почти полностью закрывали небо, изредка пропуская тусклые лучи солнца. Несмотря на полдень, в окнах дома горел свет. Я поднялась по каменным ступеням и позвонила. Открывшей мне служанке сказала, что я знакомая доктора Кёрса и он послал меня к жене с важным известием. Эта полуправда подействовала, и служанка провела меня через выложенный плиткой холл в гостиную. В шезлонге у камина лежала бледная худощавая женщина с каштановыми волосами. Глядя на ее хрупкую фигуру, я вспомнила больную птичку, которую пыталась спасти в детстве. Кажется, мне это не удалось.

– Простите, пожалуйста, я не могу встать, – проронила женщина. – Я немного устала сегодня. Извините, не расслышала ваше имя.

А что, если Флора узнает меня по фотографиям, опубликованным в газетах? Правда, портретное сходство на этих снимках оставляло желать лучшего, и даже я признавала, что в жизни выгляжу привлекательнее.

– Меня зовут миссис Прайс-Ридли, – ответила я. Не знаю, откуда я взяла это имя, но оно казалось мне соответствующим случаю.

– Очень приятно, – улыбнулась Флора. – Пожалуйста, проходите и присаживайтесь здесь, рядом со мной. Сегодня ужасно холодно, не находите?

– Благодарю вас, – сказала я, опускаясь в кресло, стоявшее напротив шезлонга.

– Вы приехали ко мне с каким-то известием? От моего мужа? – Она произнесла последнее слово так, словно не могла поверить, что у нее все еще есть муж.

– Ну да, можно назвать это и известием.

– Ох, простите мне мою бестактность! Я не предложила вам чая. Выпьете чая?

– Да, это очень любезно с вашей стороны.

Флора взяла маленький фарфоровый колокольчик и дважды встряхнула его. В дверях появилась служанка.

– Кёрстон, вы не могли бы подать чай? Спасибо. Откуда вы прибыли, миссис Прайс-Ридли?

– Из Харрогейта.

– Это одно из моих любимых мест, – заметила Флора. – Разрешите спросить, что привело вас в Харрогейт? Неважное здоровье?

– Отчасти.

– Господи, как вы скрытны. Но это не страшно. Давайте выпьем чая, а потом вы объясните мне, что у вас за проблема. Я вижу, дорогая моя, что вы очень обеспокоены чем-то, а это никуда не годится. Говорят, что беспокойство отнимает у человека несколько лет жизни.

Я нервно улыбнулась. В этот момент в комнату вошла служанка с подносом.

– Спасибо, Кёрстон. – Подождав, пока служанка выйдет, Флора обратилась ко мне: – Надеюсь, миссис Прайс-Ридли, мой муж не доставил вам никаких неприятностей. Я довольно давно не виделась с ним, а он уже тогда стал сильно меняться.

Я положила сумочку на колени.

– Нет, он просто хотел, чтобы я доставила вам известие. Он сказал, что не хочет писать это в письме, так как оно может попасть в чужие руки.

– Вот как? Чем дальше, тем таинственнее, – обронила Флора, разливая чай. – У моего мужа, как вы, несомненно, знаете, весьма своеобразный характер. Он, безусловно, очень умен – может быть, даже слишком. Однако в последнее время у него развились черты, которые я не могу назвать иначе, как… как…

Она тихо заплакала, и ее слабое, изнуренное тело плавно покачивалось в такт рыданиям. Вряд ли мог представиться более удобный случай. Мое дыхание участилось, сердце колотилось неистово. Открыв сумочку, я медленно достала пузырек.

– Простите меня, – сказала Флора и вытащила из-за обшлага носовой платок. – Я в последнее время плохо себя чувствую, а болезнь моя, боюсь, в значительной степени развилась из-за мужа. – Поморгав, она подняла на меня глаза. – Но давайте вернемся к вашему посланию. Надеюсь, Патрик не был с вами так же жесток, как со мной. Я просто не в силах видеть его. Он настаивает на разводе, но я не могу пойти на это. Хотя мои родители умерли, это было бы оскорблением их памяти… Но к чему я все это говорю? Зачем вам слушать эти нелепости? Это мой крест, и я должна нести его в одиночестве.

Я держала крошечный пузырек в кулаке.

– Н-ну да, послание… – выдавила я.

– Оно у вас собой? В сумочке?

– Да-да, в сумочке…

– Вы что-то очень побледнели, дорогая. Плохо себя чувствуете?

Мне представилось, что я стою у самого края утеса. И хотя я не видела находившуюся за ним пропасть, я понимала, что там, внизу, безграничная тьма, и если я сделаю еще шаг вперед, я упаду в эту бездну.

Я так крепко зажала пузырек в кулаке, что вполне могла бы раздавить его. Струйка холодного пота пробежала у меня между лопатками. В этот момент Флора уронила носовой платок на пол и наклонилась, чтобы поднять его. Не было ничего легче, чем быстро капнуть яд в ее чашку, но меня словно парализовало, я была не в силах преодолеть скованность.

– Простите, я не могу сделать это, – проговорила я.

– Что-что? – спросила Флора, посмотрев на меня недоуменно.

– Я не могу сделать это.

– Не можете передать мне послание?

– Нет, я вот об этом, – сказала я, разжав кулак и показав ей пузырек.

– О господи! – произнесла Флора. Глаза ее расширились.

– Я пойму вас, если вы вызовете полицию. Невозможно выразить, насколько ужасно то, что я собиралась совершить. Вы должны позвонить в полицию.

– Давайте не будем спешить. Подозреваю, что это затея Патрика. Я права?

Я кивнула, из глаз у меня брызнули слезы. В них нашли выход все мучения, которые мне пришлось пережить в последние дни. Флора встала с шезлонга и подошла ко мне.

– Когда сочтете возможным, сообщите мне, что этот негодяй поручил вам сделать, – сказала Флора, положив руку мне на плечо. – И не утаивайте ничего из боязни расстроить меня.

– Это из-за дочери, – объяснила я. – Он угрожал, что… – Я не смогла продолжать.

– Меня уже давно не удивляет то, на какие низости он способен, миссис Прайс-Ридли.

– Но я не… Это не…

– Что такое?

– Это не мое имя. Меня зовут Агата Кристи.

Флора обошла кресло, села в шезлонг против меня и вгляделась в мое лицо.

– Писательница? Да, теперь я вижу это. Недаром ваше лицо сразу показалось мне знакомым. Какая необыкновенная история… Вы должны рассказать мне все с самого начала. Выпейте чая. – Она передала мне чашку и, взяв другую, с демонстративной решительностью сделала большой глоток. – Видите, я все еще жива. Пока, – добавила она со смехом.

Это заставило меня улыбнуться, и я тоже смогла сделать глоток-другой. Затем я приступила к рассказу о событиях последних дней.

– Но, поймите, – добавила я в заключение, – я не хотела убивать вас. Я собиралась только выдать вас за умершую, чтобы врач сообщил о вашей смерти доктору Кёрсу, и я освободилась бы от этого кошмара.

– И вы думаете, у вас это получилось бы?

– Не знаю. Но у меня не было выбора. Либо надо было решиться на это, либо с моей дочерью произошло бы несчастье, которое страшно представить.

– Да, понятно. Но что же вы будете делать теперь?

– Теперь?

– Да.

– Даже не знаю. Положение хуже некуда.

– Обращаться в полицию вы не хотите ни в коем случае?

– Понимаете, доктор Кёрс – ваш муж – сказал, что если я сделаю это, то его сообщник, какой-то маньяк…

– Наверное, он имел в виду Теннера. Это Альфред Теннер?

– Он не назвал мне его имя. Значит, этот тип существует?

– Боюсь, что да. Когда мне было особенно тяжело, Патрик любил рассказывать, чем занимается этот человек. Моего настроения это не улучшало.

– И его никогда не судили?

– Нет. Не знаю, как ему удавалось выйти сухим из воды, но это факт.

– Так вот, в случае моего неповиновения доктор позволит этому человеку делать с моей дочерью все, что тот пожелает… Я просто не могу повторить, что он говорил.

– И не надо. Не расстраивайтесь. Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

– Вы так полагаете?

– Да. Хотите еще чая? Вы знаете, раньше Патрик был совсем не таким, – сказала Флора, разливая чай. – Он был нормальным, приятным человеком.

– Как вы познакомились?

– На танцах.

– Так же, как и мы с Арчи, моим мужем. А сейчас, похоже, наш брак распадается.

– Я вам сочувствую.

– Да, вряд ли нам удастся его сохранить, особенно теперь. Арчи тоже требует развода.

– И вы дадите ему развод…

– Да, если переживу этот кошмар, – ответила я, подумав. – Но для него, наверное, было бы лучше, если бы я умерла.

– Ну что за глупости вы говорите!

– Простите… Эта последняя неделя была просто невыносима, вы представить себе не можете.

– Очень даже могу. Вы забываете, что мистер Кёрс – мой муж.

– Как вы терпите это?

– Понимаете, поначалу, когда мы поселились здесь, в Лидсе, он казался уравновешенным человеком. Мы жили, как все супруги. Правда, Патрик всегда был крайне честолюбив. Уверена, он женился на мне отчасти потому, что мои родители были богаты и со временем я должна была унаследовать их состояние.

– Понятно.

– А потом мы переехали южнее, где публика была иного сорта, и Патрика все больше заботил вопрос о том, что мы имеем и чего не имеем. Он упросил меня взять у отца крупную денежную сумму, чтобы приобрести более солидный дом в Гилфорде. Со временем и этот дом стал казаться ему недостаточно большим и шикарным. Я тогда любила мужа – или думала, что люблю, – и старалась угодить ему во всем. Но потом произошел несчастный случай, и после этого все стало гораздо хуже.

– Что за несчастный случай?

– Патрика вызвали как-то среди ночи к роженице. На обратном пути его машина столкнулась с другой. Патрик был за рулем. Женщина, ехавшая в том автомобиле, была непоправимо искалечена, мужчина умер на месте. Патрик потерял сознание – врачи предполагали, что он ударился головой о рулевое колесо. Его вылечили, и казалось, он полностью оправился от травмы, но спустя несколько месяцев я заметила, что мой муж изменился. Дыхание его стало невыносимо зловонным, он раздражался по любому поводу, а в гневе был просто страшен. Слава богу, мы бездетны. Он-то, конечно, хотел детей – точнее, сына. Но мы не могли их иметь. И вот после этого несчастного случая Патрик начал наказывать меня.

– Каким образом?

– Он не мог понять, почему Бог, природа, я или все мы вместе отказываем ему в праве иметь сына, который был бы его повторением на земле. Это стало навязчивой идеей Патрика. Он заставил меня перенести несколько операций; чего он только со мной не выделывал. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь одно: я нахожусь сейчас в таком плачевном состоянии из-за мужа.

Она замолчала. Было слышно, как за окнами ветер шумит в деревьях. Вдали завыла собака.

– Вы серьезно больны? – спросила я.

– Да. – Она провела костлявой рукой по лбу. – Я никому не говорила, боясь, что это дойдет до Патрика, но врачи считают – надежды нет.

– Почему?

– У меня застарелая опухоль в матке, и избавиться от нее невозможно. – Флора попыталась храбро улыбнуться, но на лице ее отразилась боль, и физическая, и душевная. – Как видите, я могу все-таки пригодиться вам.

– В каком смысле? Не понимаю.

– Вы можете осуществить то, ради чего приехали.

– Отравить вас? Нет, это исключено.

– Но, дорогая, давайте смотреть в лицо фактам. Мне осталось жить каких-нибудь два-три месяца. Если я могу спасти жизнь вашей дочери, вы не должны препятствовать этому. Это единственное разумное решение.

Я посмотрела в зеленые глаза Флоры. В них светилась бесконечная доброта.

– И если риск, что все пойдет неправильно, будет минимальным, – добавила она.

– Боюсь, я недостаточно хорошо владею этими навыками, чтобы гарантировать, что вы останетесь живой.

– Но вы ведь были готовы рискнуть, когда пришли сюда?

– Да, но…

– И никаких «но». Вы же понимаете, что альтернативы нет. Ответьте, вы хотите, чтобы ваша дочь пострадала от рук этого монстра?

– Что за вопрос? – возмутилась я. – Но я не вижу…

– Не видите, каким образом она может пострадать? В распоряжении моего мужа есть целый ряд мерзавцев. Я уверена, хотя и не могу этого доказать, что он или его сообщники виновны в смерти моих родителей. Все, включая полицию, рассматривали ее как результат случайной аварии на дороге, таков был и вердикт коронера. Но я всегда подозревала, что к этому приложил руку Патрик или один из его приспешников.

– А что именно произошло?

– Родители в тот вечер ездили в Лидс, были в театре, а после спектакля зашли в ресторан. Должна признаться, отец любил выпить. Предполагали, что на обратном пути он не справился с управлением и автомобиль врезался в дерево.

– О господи, какой ужас! Но что заставляет вас думать…

– Что трагедия произошла не случайно? Я просто чувствовала: то была извращенная месть со стороны Патрика. Наверное, муж считал, что та авария, в которой он пострадал, лишила его того, что ему полагалось. Он не мог иметь ребенка, и хотя понимал, что это не моя вина, обвинял меня и хотел отомстить. Я не могла ничего доказать – к тому же, вероятно, Патрик был тут все-таки ни при чем. Однако я поняла, что от него можно ожидать чего угодно.

По моей спине пробежал холодок.

– О, да вы дрожите, – сказала Флора, пощупав мою руку. – Вы замерзли. Одну минуту.

Она прошла в другой конец комнаты и сняла со спинки стула шотландскую шаль в темно-красную и фиолетовую клетку.

– Возьмите это. – И она набросила шаль мне на плечи.

– Спасибо, – отозвалась я. – Я действительно озябла.

Когда я похвалила расцветку шали, Флора тут же предложила мне оставить ее у себя. Я отрицательно покачала головой и сказала, что не могу принять такой подарок.

– Вы, похоже, взяли за правило отказывать мне во всем, – заявила Флора с насмешливой искоркой в глазах. – Я всерьез обижусь, если вы не согласитесь на оба предложения.

Я не нашлась с ответом. Это напомнило мне случай в детстве, когда родители подарили мне на день рождения йоркширского терьера. Я была так счастлива и потрясена, что заперлась в туалете, поскольку не знала, какими словами их благодарить.

– Она вам к лицу, – заметила Флора. – А теперь расскажите-ка подробно, каковы были ваши планы.

Глава 21

Уна отложила утренний экземпляр «Таймс» и взяла блокнот. Подчеркнув адрес доктора Кёрса, она занесла его в список дел на этот день. После бегства из дома Нэнси Нил в Кроксли-Грин она все-таки отыскала публичную библиотеку в Уотфорде и собрала кое-какие сведения о докторе. Он окончил Лондонский университет и работал некоторое время в Лидсе, затем переехал южнее, в Гилфорд, после чего занялся частной практикой в Рикмансворте. Опубликовал пару статей о паллиативном лечении. Никакого вреда от визита к нему не могло быть.

Накануне вечером она позвонила Дэвисону из непритязательной, но вполне комфортабельной гостиницы в Гилфорде и сообщила ему кое-что новенькое. Рассказывать все полностью она не хотела, потому что он не одобрил бы ее методы расследования. Уна представляла, что сказал бы Джон по поводу того, как она пробралась в дом полковника Кристи под вымышленным именем, как порвала юбку и болтала с портнихой, чтобы выяснить адрес Нэнси Нил, и как явилась к ней домой, прикинувшись родственницей миссис Кристи. Нет уж, лучше пока умолчать об этом. Вот когда она опубликует свое сенсационное сообщение, тогда можно будет признаться Дэвисону, какими сомнительными способами она добывала информацию. Но не раньше.

После завтрака Уна отправилась в Рикмансворт, где объехала стороной центральную улицу, чтобы не попасться на глаза миссис Пибоди. Оставив машину в конце Ректори-лейн, она добралась пешком до дома доктора Кёрса, где он также принимал больных. Секретарша-шотландка сказала, что доктора нет дома, но к полудню он вернется. Уна не назвала ей своего имени, решив зайти позже. Ехать в центр города не хотелось, и вместо этого она прогуливалась с час вдоль канала, обдумывая дело, которым занималась. Она чувствовала, что идет по горячему следу и что это может изменить ее жизнь.

Вернувшись в приемную доктора, Уна представилась секретарше и в ожидании доктора стала осматривать большую комнату с эркерами, в которой царил идеальный порядок. Все находилось на своих местах. Большой книжный шкаф позади стола секретарши был заполнен медицинскими учебниками и журналами. На одной из настенных полок красовалась ваза с цветами, на другой были разложены инструменты, которые в старину, очевидно, использовались для осмотра больных. В застекленном шкафчике стояли синие бутыли с узким горлышком. Уна, прищурившись, попыталась разобрать надпись, выдавленную на одной из них, и в это время в приемную решительным шагом вошел бородатый мужчина.

– Еще раз доброе утро, миссис Джонстон, – произнес он. Голос его был звучным, грудным – такой тембр побуждает пациента раскрыть все свои секреты.

– Уже можно сказать «добрый день», доктор.

– В самом деле, в самом деле… А кто к нам пожаловал? – спросил он, глядя на Уну. – Не припомню, чтобы мы встречались.

– Да, правда, – сказала Уна. – Я приехала из Лондона и остановилась у друзей недалеко отсюда. Хотела бы проконсультироваться с вами по одному вопросу.

– Вот как? – отозвался доктор, приподняв брови. – Давайте пройдем сюда. – Он провел Уну в кабинет, находившийся в глубине дома. – Присаживайтесь, пожалуйста. Так что у вас за вопрос?

Недавно Уна убедилась в том, что вранье воспринимается с бо́льшим доверием, если содержит крупицы правды. К данной тактике она решила прибегнуть и теперь.

– Понимаете, доктор, я стала слишком много нервничать.

– Из-за чего?

– Это началось после смерти моего отца, полтора года назад.

– Вы были близки с ним?

– Да, я была его любимой дочерью. По крайней мере, мне хотелось так думать. Казалось, между нами существует особая связь. Может быть, конечно, я просто воображала это. Как бы то ни было, после его смерти я утратила способность радоваться жизни. Я почти никогда не улыбаюсь, не говоря уже о том, чтобы смеяться.

– Но это абсолютно нормально, дорогая моя!

Кёрс вышел из-за стола и приблизился к Уне. Она почувствовала ужасное зловоние, исходившее из его рта, и хотела было достать носовой платок, но вспомнила, что платка у нее больше нет.

– Нам всем приходится переживать те или иные потери в жизни, – продолжал говорить доктор. – Некоторые из моих пациентов были угнетены смертью отца или матери, а другие рассматривали это как открывшиеся перед ними возможности.

– Возможности? – удивилась Уна.

– Да, как ни странно это звучит, некоторые люди словно расцветают после этого. Наверное, они не могли полностью раскрыться, пока их родители были живы, и ощущают себя после их смерти освободившимися.

– Действительно странно. Я не могу понять этого. Нет, я испытываю совсем другие чувства. Не знаю, как точно описать их, но у меня такое ощущение, словно я во власти неминуемого рока, а внутри меня образовалась черная пустота, и устранить ее невозможно. Вы не могли бы избавить меня от этого?

– Разумеется, я могу выписать вам и тонизирующие средства, и успокаивающие, которые приведут ваши нервы в порядок. Но сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы не против?

– Нет, конечно.

Кёрс пощупал запястье Уны.

– Пульс у вас чаще, чем я думал.

– В самом деле?

– Да. Разрешите спросить, в вашей жизни нет каких-либо других проблем, помимо угнетенности в связи с потерей отца?

– Нет, ничего такого. Вот одна моя подруга действительно переживает очень тяжелый момент, – может быть, ее беспокойство отчасти передалось и мне.

– Какие-то серьезные неприятности?

– Да, просто кошмар. Между прочим, это она рекомендовала мне вас, так что вы, возможно, немного знаете о них.

– Вот как?

– Это мисс Нил, Нэнси Нил.

В темных глазах доктора Кёрса загорелся огонек.

– Она, возможно, делилась с вами своими трудностями, – продолжала Уна. – Я ей очень сочувствую. Наверняка она не предвидела ничего подобного, когда… завязала дружбу с полковником Кристи.

– Вы, конечно, понимаете, что все мои разговоры с пациентами абсолютно конфиденциальны. Я ничего не знаю об этом деле, кроме тех скудных сведений, которые были опубликованы в газетах. Все это по большей части сплетни, пустая болтовня.

– Значит, мисс Нил ничего вам не рассказывала?

Вместо ответа Кёрс вытащил из черной кожаной сумки стетоскоп, вставил в уши дужки и указал на грудь Уны. Девушку окутал ядовитый запах из его рта, и она сжала губы.

– Позвольте… – сказал он.

– Да-да.

Уна стала расстегивать блузку; у нее перехватило дыхание, когда холодный металл коснулся кожи.

– Действительно, ваше сердце немножко спешит. Наверное, вам не мешает принять лекарство, чтобы успокоить нервы.

– Тоник?

– Да. Простите, я на минуту.

Доктор вышел в приемную и заговорил о чем-то вполголоса с секретаршей. Уна услышала звон ключей, которые та, по-видимому, достала из ящика письменного стола.

– Полагаю, вам стоит принять вот это, – произнес Кёрс, вернувшись с маленьким пузырьком, в котором была прозрачная жидкость, и стаканом воды.

– Хорошо, – кивнула Уна. – А что это такое?

– Не тревожьтесь, обычное средство. Ваш рассказ наводит на мысль, что в последнее время слишком многое отягощало ваш ум, отсюда и учащенное сердцебиение. Вам надо отдохнуть.

Кёрс достал из ящика стола пипетку и, набрав немного бесцветной жидкости, накапал ее в стакан с водой. Содержимое стакана окрасилось в молочно-белый цвет.

– Вы хотите дать мне это прямо сейчас? – спросила Уна. Она была не на шутку испугана и жалела, что заговорила о своих душевных проблемах.

– Да, из вашего рассказа следует, что нервы у вас могут прийти в полное расстройство, если не принять мер.

– А нельзя мне выпить лекарство потом, когда я буду дома?

– Лучше сделать это под наблюдением врача, – ответил Кёрс, улыбаясь.

Уне не понравилась его улыбка. Да и сам доктор, по правде говоря, не вызывал симпатии.

– Возможно, вкус покажется вам не очень приятным, – сказал Кёрс, протягивая ей стакан, – зато уже через несколько минут вы будете чувствовать себя значительно лучше.

– Вас послушать, так это средство творит чудеса, – отозвалась Уна, поставив стакан на стол. – Даже не верится.

– Некоторые из моих пациентов говорят, что это лекарство помогло им сверх всяких ожиданий. Оно не только успокаивает нервы, но и приводит все тело в расслабленное состояние, а также устраняет тревогу, которая постепенно подтачивает здоровье.

– Кажется, мисс Нил говорила мне нечто подобное. По ее словам, после приема лекарства ее нервная система начала восстанавливаться. Может быть, это было то же самое средство?

– Вполне вероятно, мисс Кроу, – сказал Кёрс, вторично подавая ей стакан. – Сделайте несколько глотков, и вы убедитесь в его эффективности.

Уна взяла стакан. Доктор был ей неприятен, но не верилось, что он может причинить ей какой-то вред. В конце концов, он врач, терапевт, который лечит людей. А ее истинные цели ему неведомы. И как знать, может, это лекарство в самом деле окажется небесполезным. К тому же, согласившись его принять, она завоюет доверие доктора.

– Мисс Нил утверждала, что, приняв ваше лекарство, она почувствовала, будто парит в воздухе. Это звучит прекрасно. Я хотела бы испытать подобное освобождение от всех переживаний, связанных со смертью отца и с неприятностями в жизни мисс Нил. – Уна поднесла стакан к губам и слегка смочила их. Она ощутила, как жидкость начинает оказывать свое наркотическое действие. – Мисс Нил жалеет о том, что сблизилась с этим полковником. – Уна немного опустила стакан. – С ее слов, это привело к ужасному скандалу. А вы что думаете об этом, доктор?

– Что я думаю?

– Да, что вы думаете об этом загадочном деле, об исчезновении миссис Кристи? – спросила Уна, поставив стакан на стол.

– Да ничего особенного не думаю.

– Вы ничего не можете об этом сказать с профессиональной точки зрения?

– С профессиональной точки зрения? – переспросил Кёрс, взял стакан и вновь передал Уне.

– Да. Интересно было бы выслушать объяснение специалиста, медика.

– Боюсь, что не смогу дать его. Но все-таки настаиваю на том, чтобы вы выпили это лекарство, – вам оно необходимо. Вы сами сказали, что переживаете сильный стресс. А эти размышления об исчезновении миссис Кристи не принесут вам пользы. Лучше забыть об этом.

– Да, вы правы.

Дрожащей рукой Уна опять подняла стакан.

– Вы почувствуете вялость и сонливость, но, отдохнув часок, вернетесь в нормальное состояние. Вы должны жить, не страдая от ощущения нависшего над вами рока и окружающего мрака. Нужно разогнать этот мрак – хотя бы на время. Вы же за этим и пришли ко мне?

– Да, конечно, – согласилась она. – Вы очень добры.

От цепкого взгляда доктора, устремленного на ее руку со стаканом, некуда было деться.

– Сделайте глоток-другой, – настаивал он. – Прошу вас.

Горло Уны напряглось и сжалось.

– Я просто чувствую…

Доктор осторожно подвел руку Уны со стаканом к ее рту, и она попробовала языком горькую жидкость.