Текст книги "Новые приключения Грязнули Фреда"

Глава тридцатая

И разразилась гроза! Узнав подробности, Густав Барр стал рвать на себе волосы, а мистер Тео пытался ему в этом помочь.

– Я требую сдать ее в полицию! – кричал путешественник.

– Слушаюсь! Приглашу на борт постового с первого же кораллового рифа! – вопил в ответ Тео. – Но с какой стати? Откуда мне знать, жена она вам или нет?

– Я бы попросил без оскорблений!

Мистер Тео в ярости затолкал Густава Барра в шкаф, захлопнул дверцу, после чего развернул шкаф и придвинул к стенке. Теперь ученый оказался в положении мнимоумершего, похороненного стоя.

Опустошенный, без единой мысли в голове Тео рухнул в постель. Боль впивалась в виски, словно раскаленная спица. Сон пришел как избавление…

Впоследствии врач-невропатолог опрашивал участников экспедиции, что кому снилось той ночью. Должно быть, нечто гнетущее было в самой атмосфере, или же на людей действовали тропики, но ясно одно: в предчувствии надвигающейся драмы путешественников всех до единого мучили кошмары, от которых пробуждаешься в липком поту.

Сэру Максвеллу, например, приснилось, будто бы он на пару с Коперником явился в полицейское управление выправить заграничный паспорт, и тут выясняется, что Земля вовсе не круглая, а квадратная, планеты движутся не по траектории эллипса, а ромба, все ромбы сходятся в одной точке, где во весь рост стоит Офелия Пепита и играет на гитаре.

Футбольный судья во сне после решающего гола в матче на мировое первенство вознамерился было дать двойной свисток, но на втором звуке его заело. Он в панике дует в свисток, а толку никакого, и все на стадионе уверены, что он не засчитал гол. Судья силится растолковать, что гол засчитан, просто свисток сломался, но не успевает и слова вымолвить, как разъяренная толпа рвет его на части и каждый норовит ухватить себе хоть крохотный кусочек на память.

Ну а Тео? Его сон – кошмар кошмарней некуда. На Трафальгар-сквер он сталкивается с каннибалом Эдемом, который сообщает ему по секрету, что паштетом из Густава Барра намазаны сандвичи, каковые и были съедены на очередном банкете, и теперь, к сожалению, он вынужден увезти вместо Барра самого мистера Тео. Должна же экспедиция обнаружить хоть какого-нибудь пропащего человека, поскольку нельзя дезавуировать Королевское географическое общество, председатель которого леди Офелия Пепита заявила, что наука – в отличие от Джимми – требует верности, и сей факт достойная леди готова доказать компетентной комиссии в условиях Крайнего Севера. Означенная комиссия вот-вот отправится в путь на суперсовременном вездеходе, оборудованном по последнему слову медицинской техники, потому как вообще-то это передвижной лазарет для транспортировки больных чумой. Тео тщательно прячут за плюшевой обивкой кресла, только забывают сообщить, что это, собственно говоря, электрический стул. Громоподобный глас откуда-то из космической дали не без издевки просит мистера Тео не беспокоиться, потому что на сей раз резиновые манжеты вполне исправны.

Все тело его пронзают разряды тока и сотрясает предсмертная судорога, несчастный прощается с жизнью и… просыпается.

Джимми От-Уха-До-Уха трясет его за плечи.

– Вставайте, сударь! – произносит он непослушными губами.

– Что случилось?

– В миле отсюда «Господин Вагнер»… Движется по направлению к нам.

Глава тридцать первая

Порывом ветра из рук Тео вырвало дверцу каюты, и она с размаху грохнулась о стену. В лицо ударили потоки дождя – поистине адская ночь!

С палубы доносились восклицания, выкрики…

– Синебородого собираются спровадить за борт! – пояснил Джимми, стараясь пересилить вой ветра.

Господина Вагнера действительно пробудили ото сна под этим предлогом, и он, естественно, таковое намерение не одобрил. Пожалуй, не станем откладывать в долгий ящик, а прямо здесь и сейчас кратко перескажем и сон, пригрезившийся господину Вагнеру в ту бурную ночь.

Ему снилось, будто бы вся команда подхватилась в едином порыве отправить за борт величайшего знатока классических опер и азартных игр. Впрочем, это был вовсе не сон.

Однако Колючка Ванек, Енэ Кривая Рожа и Вихлястый Скелет вырвали безвинную жертву из рук разъяренных матросов. (В чем впоследствии горько раскаялись.)

Господина Вагнера вытаскивают на палубу… Разгорается спор… А господин Вагнер, шею которого тем временем сдавливает один из злоумышленников, в ожидании собственной участи снова проваливается в забытье.

Вопрос решается не в пользу жертвы, и кто-то хватает господина Вагнера за руку, которой совсем недавно коснулась горящая сигара прозектора. В течение секунды, пока боль не разбудила пострадавшего, ему пригрезилось следующее.

Вроде бы он помер, но это никого не огорчает, и перед ним зарешеченные ворота с надписью:

ВНИМАНИЕ! ТОТ СВЕТ! (НЕ ПУТАТЬ С ЭТИМ!)

«Оставь надежду всяк сюда входящий!»

(Цитата из оперы, сочиненной неким Данте.)

Прежде чем войти, вытри ноги и сотри из памяти все амбиции!

Велосипеды оставляют у входа без боязни: у нас не воруют – нет смысла!

Спасибо, предупредили!.. Ворота открывает седобородый привратник. Для солидности вновь прибывший представляется как Вагнер Альпийский. Страж захлопывает ворота, новый обитатель падает наземь, но затем поднимается без посторонней помощи. «Закрыл? Ну и фиг с тобой!» – думает он и запускает руку в карман, где в уютном гнездышке взрастают птенцы диковинной породы пернатых из семейства «отмычек». С их помощью любой замок не препятствие. «Не вешай мне лапшу на уши! – обрушивается на него привратник. – Выдавать себя за Альпийского, когда на самом деле ты Птичкин-Отмычкин! Грех не использовать профессионала по назначению. Отныне быть тебе ключником при сих вратах!» На котелке господина Вагнера ослепительным сиянием вспыхивают мощные лампы накаливания, и он со связкой ключей и в изысканных фланелевых шлепанцах удаляется к новому месту жительства. Душа его ликует, да оно и понятно: Заслуги швейцара платные, за каждый вход-выход извольте расплачиваться конвертируемой валютой!.. А пока господин Вагнер после обеда почивал вечным сном, кто-то вывесил на воротах новую табличку с таким текстом:

ВНИМАНИЮ ПОСЕТИТЕЛЕЙ ТОГО СВЕТА!

После десяти вечера для старых знакомых господина Вагнера вход бесплатный.

Собратья по отсидке получают скидку!

Ну, знаете ли, наглость, какой тот свет не видал! Абсолютно незнакомые субъекты во фраках – вылитые графья, не отличить! – в строгих костюмах и с кейсами прут на тот свет как к себе домой, уверяя, будто бы знают его как облупленного и достоверности ради вопят на подходе: «Ну, что новенького, господин Вагнер?» Он, натурально, огрызается на всех, мол, новостей не напасешься, и вообще, его явно с кем-то путают, но эти бестолочи знай себе перемигиваются да пересмеиваются, «ах, какой чудак!» говорят. Господин Вагнер возмущается: он, дескать, не потерпит никакого панибратства, но этим все резоны побоку. Спер, говорят, ключи, а теперь от старых друзей отказываешься, лишь бы задарма ворота не отпирать! И что самое досадное – выручки никакой! За целую ночь всего лишь одну монету заработал, да и ту от друга детства: тот предпочел внести входную плату, лишь бы не признаваться в знакомстве с господином Вагнером. И без зазрения совести вложил в протянутую ладонь привратника раскаленный метрополь… или как он там по-научному называется… Вот откуда они берутся, ожоги эти! Словом, такой сон приснился господину Вагнеру за те считанные мгновенья, пока кто-то стискивал его ладонь, обожженную сигарой доктора Рюгера.

– Этот окаянный мерзавец всех нас заразит чумой!

– Сжальтесь, бессердечные! У меня под котелком живая птаха, а вы нас – в воду!

Потребовалось энергичное вмешательство Джимми От-Уха-До-Уха и мистера Тео, чтобы выручить господина Вагнера из бедственного положения.

По поверхности океана равномерно вздымаются волны. Сквозь густые, рваные облака время от времени пробивается свет луны, серебря пенные гребешки…

– Вот он!

Вдали, у горизонта, барахтается в волнах утлое суденышко, то взмывая на вершину вала, то проваливаясь в бездну, дым из трубы стелется траурной вуалью, и на борту, подсвеченные луной, виднеются белые буквы: «Что новенького, господин Вагнер?»

– Господи, спаси и помилуй! – шепчет кто-то из матросов, а остальные обнажают головы.

Чумной корабль!

Луна скрылась в гуще облаков, и сделалось темно, как на сцене, когда при смене декораций гасят свет. Пароходик бежит по волнам, словно охваченный паническим страхом, а тени умерших от чумы неутомимо преследуют его…

– Эй, капитан! Поворачивай обратно!

Тео застыл статуей – ноги точно вросли в палубу, руки скрещены на груди, лишь сигара перемахивает из одного уголка рта в другой.

– Каждого, кто посмеет без разрешения подойти к спасательным шлюпкам, пристрелю на месте!

Недовольные матросы принялись обсуждать, как им быть в сложившейся ситуации. В дверь каюты Джимми постучали. На пороге возник его лордство: белокурые волосы взъерошены, выражение лица испуганное.

– Послушайте! – негромким голосом обратился он к первому офицеру. – Пускай мистер Тео сворачивает экспедицию! Ответственность я беру на себя.

– Это уж соблаговолите сообщить лично ему, сэр!

Лорд Гамильтон удалился. Снова раздался стук: Ливингстон стучал в дверцу шкафа. Естественно, изнутри. И просовывал снизу послание. Нашел время для дружеской переписки!

Джимми раздраженно схватил листок. Бывший швейцар «Пациоци» писал следующее:

«Кто заходил к вам только что? Опишите, как он выглядит! Лица его я не видел».

Ну и наглец! Рисуй ему портреты!.. Что я, придворный художник?!

«Заглянул на огонек принц Уэльский. Он туговат на одно ухо, но это незаметно, поскольку он отрастил бороду до пупа. Ежели намерены продолжать со мной переписку, предупреждаю: в следующий заход врежу так, что мало не покажется. Все условия для этого благоприятные, потому как остаюсь

с вами тот-на-тот Сен-Джеймс, дон От-Уха-До-Уха».

В каюту влетел Тео, возбужденный сверх всякой меры.

– Налейте чего-нибудь выпить! – сердито буркнул он. – Если лорд желает, быть по сему! Ложимся на обратный курс. Ваше здоровье!

Но едва он успел поднести к губам бокал, как в дверцу шкафа постучали, и снизу просунулось очередное послание:

«Мистер Тео! Даю честное слово, что этот ваш принц Уэльский разгуливает в моих штанах.

Ливингстон».

Несколько минут спустя мистер Тео заявился к лорду.

– Все в порядке? Поворачиваем назад? – обрадовался тот.

– О да! Повернем незамедлительно. Как только взгляну на ваши документы! – отрезал Тео.

Аристократы растерянно переглянулись.

– Но позвольте…

– Руки вверх! – Револьвер мистера Тео был нацелен на самозванцев. – Маски сорваны! Вы ведь сын швейцара Ливингстона, не так ли?

«Лорд» побледнел и… бум!

На голову миллионера сзади обрушился удар резиновой дубинкой. Без памяти рухнул он на пол каюты, а из-за раздвижной перегородки появился Вильсон.

– Мы приняли его за простака и чуть было не погорели на этом.

– Но как он догадался, кто я?

Откуда было знать мнимому лорду, что его папаша, подглядывавший из шкафа в замочную скважину, разглядел брюки во всех деталях, включая и дырку, пробитую скоросшивателем?

На палубе между тем опять вспыхнули беспорядки.

– До островов Тонга можно добраться и на шлюпках!

– Отсюда рано или поздно дьявол утащит нас в преисподнюю! – галдели матросы.

– Совсем сдурели? – пытался урезонить их Джимми. – Любому здравомыслящему ясно, что, если дьявол вздумает кого утащить, он и на островах Тонга вас достанет.

Появилась взволнованная Лилиан и увлекла Джимми в сторонку.

– Вильсон желает во что бы то ни стало повернуть обратно.

– Где мистер Тео?

– Не знаю. А вы случайно… не на стороне Вильсона?

– Катись он на все четыре стороны, ваш Вильсон!

По винтовой лестнице Джимми торопливо спустился в машинное отделение: здесь можно было бы помешать планам Вильсона. Едва он успел спуститься, как в переговорной трубе раздалась команда.

– Стой! – прокричал Джимми механику, который невозмутимо попыхивал трубкой.

– Не психуй! – остудил его пыл механик. – Если уж до сих пор без тебя обходились, то и теперь не пропадем!

– Грязнуля Фред!.. – в ужасе ахнул Джимми, и ноги у него подкосились.

Глава тридцать вторая

– Эй, механик! – послышалось из переговорной трубы. – Чего вы ждете?

– Хватит вякать, щенок! – огрызнулся Фред. – А то ведь не поленюсь подняться и разок-другой угощу тебя лопатой!

– Дядюшка Фред… – выдохнул Джимми. – Выходит, вы живы?

– Да. Решил потянуть еще малость.

Тут появился и доктор А. Винтер. Он подбрасывал уголь в топку, и его гладкая, как у породистой свиньи, кожа лоснилась от пота.

– Поживей пошевеливайся, лодырь эдакий! – прикрикнул на него Капитан Фред.

Джимми стоял в полной растерянности.

– Шел бы ты отсюда, – посоветовал ему Грязнуля Фред. – Там, наверху, от тебя больше проку.

С палубы и впрямь доносился топот ног, крики. Джимми помчался туда со всех ног. Что опять стряслось?

Разогнавшись до скорости торпеды, нацеленный в борт роскошного корабля, на него прямиком несся… чумной пароход!

Свирепый ветер швырял в лицо потоки дождя, и сорвавшуюся с тормозов команду, казалось, уже ничто не могло сдержать.

И тут настал черед Джимми отличиться и проявить мужество под стать героям народного эпоса. Хотя в душе он и сам был близок к панике, однако понимал, что первому офицеру не пристало порочить честь своего высокого звания. Впервые в жизни он осознал смысл такого понятия, как долг. Джимми выхватил револьвер.

– Прочь от шлюпок! Стреляю!

Завязалась борьба – короткая, но ожесточенная.

Хлопнули выстрелы. Один из матросов рухнул на палубу, остальные попятились…

Джимми неутомимо работал кулаками, но силы были слишком неравны. Кончилось тем, что сверху в него запустили чем-то тяжелым и угодили прямо в голову. Отважный боец распластался на палубе.

Матросы перекликались хриплыми голосами, стараясь перекричать вой ветра. Им удалось завладеть шлюпками, и теперь они боролись с волнами, пытаясь спастись, бежать со злополучного судна. Однако зачинщики бунта – Колючка Ванек и Щедрый Ротшильд – остались на борту.

А это что? Пошатываясь от слабости, Джимми добрел до шкафа и только хотел было на него опереться, как этот неотесанный предмет обстановки вдруг раздраженно рявкнул:

– Еще чего вздумал? И без тебя тяжко! – Шкаф зашагал прочь, а Джимми рухнул как подкошенный. Это уж слишком!

Когда мистер Тео пришел в себя, голова его покоилась на коленях у Лилиан, которая прикладывала мокрый платок к шишке у него на затылке.

– Что… происходит… на корабле? – поинтересовался он.

– Бунт. Так что постарайтесь собраться с силами.

– Вам дурно? – встревожился он, видя, с каким трудом Лилиан переводит дыхание.

– Я вытащила вас из чужой каюты, а весите вы немало… Ой!

Мистер Тео не удержался и поцеловал ее. Несмотря на бушевавший вокруг ад, молодые люди некоторое время предавались сему приятному занятию. Виданное ли дело подобное безумие?

Виданное. Я сам видел, своими собственными глазами.

Должен заметить, состояние отрешенности, даже можно сказать, невменяемости является характерным симптомом безмерного эгоизма, именуемого любовью. Двое людей абстрагируются во времени и пространстве от всего окружения, чтобы, скажем, при пожаре, на крыше полыхающего дома, воспользоваться моментом, пока до них не добрались пожарники, и слиться в поцелуе.

Послышалось несколько выстрелов. Мистер Тео поспешил на палубу. Кругом темнота, разрываемая лишь вспышками выстрелов. Кто-то вскрикнул, видимо задетый пулей…

– А ну, тихо! – раздался грозный возглас: исполнитель приговоров, высунувшись из окна своей каюты, возмущенно ударил кулаком по подоконнику.

– Согласен с вами на все сто! – откликнулся из темноты незримый господин Вагнер. – Шум-гам каждой ночью. Твердой руки не хватает… Мой приятель Стровачек нашел бы на них управу: одному врезал, другому вмазал – остальные мигом замолкли бы… Спи, Арнольд, не трепыхайся, моя крошка! Я с тобой.

«Плавучий дурдом!» – мелькнуло в голове у Тео. Ползком, по-пластунски, он двинулся к радиорубке, при этом кто-то, невидимый в темноте, выпустил в его сторону целую очередь.

Из радиорубки доносился мужской голос: там явно что-то диктовали радисту… А вот раздалось чириканье – значит, и господин Вагнер поблизости!

– Алло, алло! – говорил радист. – Вас вызывает «Стенли отдыхает»! Прошу передать в редакцию следующее: «На всех парах идем к цели. А. Винтер».

Кровь бросилась мистеру Тео в голову. Выходит, этот бумагомаратель все-таки мужчина?! Тео распахнул дверь в рубку… Господин Вагнер держался за собственные штаны и спал, привалясь к стене.

– Благодарю! – сказала Лилиан радисту и в этот момент заметила Тео. Лицо ее побелело, губы задрожали…

Миллионер издал язвительный смешок, но у него тоже в лице не было ни кровинки.

– Да, А. Винтер – это я! – с вызовом бросила Лилиан. – Вы первым начали этот поединок!

– Ваша взяла! – хрипло произнес Тео. – При таких средствах борьбы вам заранее обеспечена победа над любым джентльменом!

– Наглец!

– Довольно, мадам! Ваши дела меня не интересуют! Радист, передайте сигнал бедствия…

– Руки вверх! – В руках у женщины блеснул револьвер.

Вслед за этим нежная дамочка испустила вопль ужаса и хлопнулась в обморок. Лилиан проиграла, не учтя простейшей логики: господин Вагнер, которому (бог весть почему) была дорога его жизнь, машинально поднял руки вверх и перестал поддерживать штаны.

По распоряжению Тео радист послал сигнал бедствия, а Вагнер, посрамленный хуже некуда, продолжал спать крепким сном с поднятыми руками.

Участники экспедиции разделились на независимые и, даже более того, враждебные группы. С кормы вели огонь Рыжий Васич и его дружки, из носовой части отстреливались Вильсон и его сторонники. Автономное положение занимал Сократ Швахта (или просто Крат), воин-одиночка, который отсиживался в своей каюте и время от времени палил наобум из окошка. Подобное развлечение вошло на корабле в привычку…

Нейтральный отряд образовали сэр Максвелл, иногда украдкой выглядывавший из бочки, и французский физик Брюсье, который до сих пор не появлялся на страницах нашего романа (да и впредь не появится), поскольку с первых минут путешествия оказался прикован к койке морской болезнью. Упоминать о нем теперь было бы поздно, да и неуместно.

Межпалубное пространство захватили мистер Тео, футбольный судья, слесарь-водопроводчик и ювелир. Время от времени то тут, то там появлялся узкий, длинный шкаф – на своих двоих, – и по нему сразу же открывали пальбу со всех сторон.

Густав Барр вознамерился выдавить верх шкафа, где его держали в заточении, однако вместо этого от шкафа отделился низ, и ноги пленника оказались на свободе. А что еще оставалось великому ученому, о котором в пылу сражения все позабыли?

Днем позже на сцене появился и его тучный синий сородич, то бишь Ливингстон, чтобы своей экстравагантной внешностью усугубить всеобщую неразбериху.

Тем временем прозектор и Офелия Пепита, ставшие за штурвал, худо-бедно направляли ход корабля, вследствие чего вихляющий из стороны в сторону «Стенли» со сдвинутой набекрень трубой напоминал подгулявшего завсегдатая кабака.

Господин Вагнер провел эти трудные часы, лежа на столе в операционной, то распевая оперные арии, то погружаясь в сон. В результате Сократ Швахта чуть было не прооперировал его, приняв за пациента. Хотя на самом деле пациентом оказался А. Винтер, покрытый угольной пылью до корней волос; у новоявленного кочегара разболелась нога, и он обратился к врачу.

– У меня застарелая экзема, – сообщил он господину Вагнеру, застав его в операционной. – Извольте взглянуть, уважаемый коллега.

– Палач вам коллега, – ответствовал господин Вагнер. – Ждите, он скоро придет! – С чем и захрапел.

Вжик! Пуля врезалась в дощатую перегородку. Вжик! Вжик! А. Винтер забился под стул, диву даваясь, как господин Вагнер умудряется крепко спать в таком аду. Вскоре и правда появился Швахта.

– По-моему, вам не выжить! – с ходу констатировал он. – Есть у вас семья, родственники? Желаете что-нибудь им передать?

– Помилуйте, но это всего лишь старый рубец! Нельзя ли его прижечь током?

– О чем разговор?! – взбодрился Сократ (он же просто Крат), и глаза у него вспыхнули. Припомнив добрые старые времена, он схватился за свои резиновые манжеты. Включил ток… раздалось потрескивание, посыпались искры… Услада слуха! Блаженно жмурясь, палач млел от наслаждения. Вжик! Еще одна пуля пробила стенку. А. Винтер в ужасе икнул…

– Спасибо! – с чувством произнес он наконец. – Воображаю, как вам были благодарны ваши пациенты!

– Да уж! – с гордостью подтвердил Швахта. – После лечения током ни один не жаловался.

Вжик! Вжик! Вжик!

– Ну, знаете ли! – возмущенно сел на столе господин Вагнер. – Клянусь честью, такого безобразия сроду не видал! Приходят беседовать в операционную, будто в шкаф какой! Ля-ля-ля да ля-ля-ля – попробуй усни!..

И тут разразилась очередная напасть: выяснилось, что ночью кто-то продырявил бачки с питьевой водой. Воды нет! Парламентеры от каждой враждебной группировки решили поделить запас спиртного, поскольку больше пить было нечего.

В 12.10 каждому выделили по литру на нос.

К часу пополудни на борту врагов не осталось! Мистер Тео, Вильсон и Рыжий Васич, усевшись на палубе плечом к плечу, с чувством распевали сентиментальные песенки под губную гармонику и гитару.

Повторяю: в полдень распределили литровые порции, а к пяти вечера господин Вагнер уже протрезвел!

В четверть шестого он с тоскливым видом обошел корабль, заново представившись каждому из присутствующих.

– Честь имею: Манфред Затурек, – тихо говорил он.

Не будь господин Вагнер героической личностью, я бы дерзнул сравнить его со Спящей Красавицей, пробудившейся от векового сна. Испуганно взирал он на неведомые морские просторы, и его синяя борода горестно подрагивала.

Господин Вагнер слонялся из угла в угол, не находя себе места, пока наконец не наткнулся в кают-компании на газету. Ага, интересно, как развиваются боевые действия на русско-японском фронте? Вроде бы готовилась какая-то операция у Чемульпо… Затем, от нечего делать, господин Вагнер решил написать письмо жене. Путешествие проходит благополучно, и выставка – конечная цель пути – наверняка окажется интересной. Летающие аппараты – это же просто фантастика! Кстати, всю ночь ему чудились динамомашины, которые порхали в воздухе, помахивая крылышками. Такие дикие сны не иначе как с веронала, от этого лекарства он всегда спит беспокойно. Нельзя наедаться на ночь. А главное, зачем человеку летать, если природой этого не дано. Чего только не наизобретали: радио, телефон, телеграф, фотоаппарат, самокат, самокрутка, самописка… Какого лешего не хватает? Quo vadis, камо грядеши, куда прешь, человече?

«Пора остановиться, Эдит, поверь мне! Если развитие техники будет продолжаться такими темпами, человек сравняется с Богом. А это до добра не доведет. Представляешь, мне снилась какая-то необыкновенная коробочка – чуть тронешь ее, и тотчас музыка играет и пение раздается, хочешь из Лондона, хочешь из Мюнхена. Таскал эту коробочку какой-то придурок и показывал неграм да китайцам, а у самого к котелку горящая свечка пришпандорена. Смотришь в коробочку, и в глазах рябит – будто кино показывают, и картинки как живые: поют, разговаривают, а ты весь плаваешь в поту и не можешь проснуться. Никогда больше не стану на ночь принимать веронал с ветчиной! Трудные времена пошли, дорогая, – писал господин Вагнер. – А ведь в нашем возрасте год засчитывается за два! Хорошо бы стать тридцатью – сорока годами старше и не просиживать часами у приемников, с ужасом ожидая, что еще в мире стряслось, как там все прошло у Чемульпо и чем кончилось восстание боксеров? Теперь вот поговаривают, будто бы в Москве (это очень большой русский город) какой-то Бенин, Левин или Ленин… бунт поднял… Впрочем, может, во мне всего лишь говорит дурное настроение, оттого что я хлебнул глоток. Сама знаешь, у нас в семье бытовал предрассудок (дурь собачья!), будто бы кто глоток хлебнет, тот уж нипочем не остановится и алкоголиком заделается. Помнится, всем нам стыдно было, когда папа подвыпивши напевал в парадном. Жарко у нас сегодня, вот я и приложился слегка. Но чтобы напевать при этом… по-моему, я не пел. Надеюсь, ты тоже не поешь. Полу я еще не видел, судя по всему, наш пароход запаздывает»…

Господин Вагнер строчил свое послание, остальные пели и веселились, и Тео пришла блестящая мысль: всем облачиться в вечерние туалеты!

Стояла жара, усиливающая соленые испарения, всем хотелось пить… Лжелорд, бог весть откуда, раздобыл гарпун и с искаженным лицом принялся гоняться за Офелией. Та, взвизгивая и хохоча, с гитарой в руках, убегала от преследователя, у каждого поворота показывала ему нос или дразнила задорным куплетом. И наконец спаслась, нырнув в сейф. Гамильтон пнул его ногой, но сейф лишь расхохотался в ответ.

Его лордство притащил инструменты и давай сверлить дырки и орудовать над замком.

– Эй, ты! – всполошился сейф. – Что ты задумал?

– Заткнись, крашеный ящик, не то изведу на опилки! Офелия, вернись, я все прощу!

Дверца сейфа распахнулась. Гамильтон распростер объятия, готовясь заключить в них Офелию, и с ужасом обнаружил, что обнимает швейцара из «Пациоци».

– Сын мой! – воскликнул тот, отшвырнув гитару. Трогательный момент – встреча отца с сыном.

– Здравствуй, папа… – пролепетал сынок. – Ты подоспел как нельзя кстати. Я так и не нашел подходящего штопальщика.

– И ближайший специалист обнаружился на Южном полюсе?

Но потом отец все же прижал к сердцу блудного сына, всплакнул и разразился упреками, хотя в сущности жалеть ему было не о чем: за время путешествия он повидал немало интересного, поскольку в сейфе завалялось множество иллюстрированных журналов.

Тео и Вильсон угощались спиртным у буфетной стойки.

– Скажи, старина… – поинтересовался Тео. – Какие виды у тебя были… на это судно?

– Видишь ли… прошу прощения, твое здоровье!.. Когда строился этот корабль, инженера подкупили, и он спроектировал двойную обшивку и двойное дно, этот тайник был битком забит оружием. Потом, когда ты запер в сейф этого толстяка А. Винтера, он подслушал мои переговоры о продаже оружия. В тайнике прятался и Винтер, и журналистка. А Джимми От-Уха-До-Уха и его дружки прознали от дамочки про оружие. И эти негодяи в сговоре с разбойниками Рыжего Васича втайне, глубокой ночью побросали оружие за борт!.. Тогда-то и начались разборки между парнями Васича и моими людьми. Потерь хватило и с той, и с другой стороны!

Чайки выписывали кривые над темной поверхностью моря. У Тео першило в горле, но он не пил. Нельзя расслабляться! Офелия Пепита пела, плясала, пила и смеялась, как запущенный на максимальное число оборотов эльф Пэк из «Сна в летнюю ночь».

Глаза на толстой физиономии Ливингстона заплыли от пьянства и стали похожи на серпики луны в последней четверти. Он извлек откуда-то свою форменную фуражку швейцара, да так и сидел в ней – одутловатый, с серым лицом и остекленелым взглядом.

Тео тенью скользил вдоль ряда кают. Надо что-то предпринять! Куда несется этот проклятый Богом корабль?

От жажды подкатывала дурнота. Из матросского кубрика просачивался свет. Тео разглядел Вихлястого Скелета, который вполне мог сойти за проповедника, и еще каких-то двух, совершенно незнакомых типов.

– Эта журналистка здорово придумала.

– Да, котелок у нее варит!.. Но главное – обезвредить Джимми От-Уха-До-Уха, – сказал один из незнакомцев.

Бедный капитан двух рангов!..

Хитрая бестия эта Лилиан!

Коренастый субъект зевнул и направился к двери, за которой притаился Тео. Ладно, за что боролись, на то и напоролись!.. Тео схватил табуретку и уложил коренастого наповал. Получил свое и Вихлястый Скелет: с окровавленной башкой свалился навзничь. Вцепившись друг другу в глотку, Тео и долговязый тип катались но полу. Наконец и третий злоумышленник застыл недвижно.

Тео связал всю троицу и ногами затолкал в тайник на дне. Ну, кто там у нас еще остался?… Тяжело дыша, Тео крался вдоль стены. У двери одной из кают он остановился. Изнутри доносился возбужденный голос футбольного судьи:

– Что вы обо мне знаете? Да ровным счетом ничего! Мне хотелось прославиться, и я даже сделал одно изобретение. А как футбольный судья я всегда придерживался принципа: «Корректность! Беспристрастность! Строгое соблюдение правил!»

В этот момент появился Сократ Швахта:

– До прибытия полиции никому не покидать корабль! Все морские проливы перекрыты. Как только причалим в Цюрихе, все будут подвергнуты личному досмотру! Пропала исключительно ценная вещь – подзорная труба!

Рыжий Васич крался за Тео по пятам, пока его самого не огрели по башке стулом. На голову Филиппа Язык-Без-Костей тоже свалилось нечто тяжелое. В результате оба угодили в тайник в трюме.

Тео поравнялся с кладовкой для инструментов.

Оттуда доносились голоса. Он приник ухом к двери. Лилиан!

– Значит, ваш отец… работал в цирке?

– Да… Дедушка много рассказывал мне про них… – со слезой в голосе говорил А. Винтер. – Звездой номера была мама – эквилибристка. Папа научился группировать свое тело и становился легким для подъема. Так что матушка держала бамбуковый шест, на верху которого балансировал отец.

Тео постучал в иллюминатор.

– Пожалуйста… уходите отсюда, – испуганно проговорила Лилиан при виде Тео.

– Мило с вашей стороны беспокоиться о моей безопасности.

– Тео… – дрожащим голосом произнесла дамочка и вышла ему навстречу.

– Я связал их, – с насмешкой начал свою обвинительную речь юноша, – и спровадил в трюм.

Внезапно Лилиан с силой толкнула Тео в грудь, так что он влетел в кладовку, и мигом заперла дверь.

Со злости Тео готов был биться головой об стенку…

Тем временем на палубе началась паника. Кому-то из пассажиров втемяшилось вдруг, что на корабле иссякли запасы провианта: ведь они все пьют и пьют не закусывая. Сократ Швахта обратился к своим спутникам с призывом сохранять спокойствие, но провалился в бочку для сбора дождевой воды, откуда его пришлось извлекать. Не стоит отчаиваться, твердил он, морякам известен проверенный способ против голодной смерти – матросский пир: по жребию съесть кого-нибудь из спутников, да и все дела!

В ответ раздались вопли и причитания. Максвелл обратился к присутствующим с просьбой предварительно забальзамировать тело, если выбор падет на него. Если же его сочтут недостаточно аппетитным, на бальзамировании он, естественно, не настаивает. Футбольный судья, вскочив на стол, старался перекричать шум.

– Господа! – взывал он к пассажирам. – Я жертвую лучшей своей половиной! Что вы делаете, кретин?! Больно же! (Восклицание относилось к лакею Сигорскому, который в нетерпении посыпал солью руку судьи и впился в нее зубами.) – Будучи человеком долга, я уступаю вам свою жену!