Электронная библиотека » Энн Сиддонс » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Королевский дуб"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 02:30


Автор книги: Энн Сиддонс


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Мы вышли из машины в прохладное утро. Я глубоко вдохнула чудесный смешанный букет из запахов свежей влажной земли, распустившихся цветов, сосен и лиственных деревьев, запахов дичи. Теплый запах животных, как ни странно, не был мне неприятен – запах лошадей и конского навоза.

Казалось, что конюшни пусты. Я не увидела красивых точеных голов, свешивающихся поверх голландских дверок стойл. Молодые люди чистили денники и забрасывали полные вилы прессованного сена в огороженный круг, а двое-трое пожилых мужчин, коричневых и сморщенных, как грецкие орехи, сидели на скамейках, чинили сбрую и натирали маслом седла. Вдоль белой деревянной стены здания поменьше с табличкой „Офис" на дверях выстроился целый ряд крошечных крестиков. Хилари тронула меня за руку, и мы пошли посмотреть на них. На каждом крестике было написано имя: Тумер, Пэтчай, Нелли, Раузер, Дакбат, Белинда. Их было пятнадцать, или около того. Под именем стояла дата, а вокруг могилки были посеяны циннии.

– Это все собаки при конюшнях Бельведеров, – пояснил подошедший Чарли. – Начиная с самого первого, которого имел старый Август Бельведер, и кончая Гидеоном, умершим в прошлом году.

Хилари посмотрела на Чарли, и на ее лице отразилось неподдельное горе.

– Собак кто-нибудь переехал? Или лошади затоптали? – спросила она тихим, сдавленным голосом.

Я поняла, что Чарли вспомнил о Стинкере, увидел боль в глазах девочки и мелко дрожащие губы. Он взял Хилари за руку:

– Ничего подобного. Все они умерли от старости и переедания. Владельцы так же помешаны на своих конюшенных псах, как и на лошадях. К тому же лошади не трогают щенков, а эти малыши намного смышленнее коней. Я говорю это с уверенностью, хотя не очень хочу, чтобы миссис Дэбни меня услышала. Здесь есть новый щенок – Бадди. Его сейчас дрессируют. А еще – кот Пикл, который считается самым старым конюшенным котом в Америке. Давай их поищем.

Хилари ушла с Чарли. Они напоминали фотографию из журнала „Город и деревня". Чарли, до смешного породистый, высокий, массивный, чудесно выглядел в своем твидовом пиджаке, плотных брюках, резиновых туфлях и клетчатой кепке. Он держал за руку мою маленькую девочку. Меня залила волна благодарности и любви к нему, и я заплакала.

– Он замечательно с ней ладит, – сказала я подошедшей Тиш. – Рядом с Хилари никогда не было сильного, мягкого и заботливого мужчины. Конечно, Крис любит ее и всегда любил, но с какой-то ужасной, изматывающей силой и безудержностью. Я буду очень осторожна и не позволю ей слишком надеяться на Чарли. Она сама должна встать на ноги. Я очень оберегала ее…

– А ты едва ли могла сделать что-то еще, – ответила Тиш. – Десять лет – слишком маленький возраст, чтобы беспокоиться о самостоятельном будущем ребенка. Пусть она опирается на Чарли. У него почти не было подобных забот с тех пор, как младшая из наших девочек уехала в школу. Ему нравится, когда рядом Хилари. Мне бы очень хотелось, чтобы она побыстрее оправилась от стресса. Ведь в Пэмбертоне тысячи псов, и с ними вечно что-нибудь случается. Любители лошадей не слишком-то сентиментальны по отношению к своим собакам, пока те живы, мертвые – это другое дело. – И она указала на маленький ряд могил.

– Когда мы обоснуемся в собственном доме, я, может быть, куплю Хилари собаку или кошку.

– О, Энди, совсем забыла, – огорченно воскликнула Тиш, – это одно из условий, которое Ливингстоны поставили, сдавая дом в аренду: никаких домашних животных. Сам хозяин не имел бы ничего против, но хозяйка помешана на клумбах и заявила, что не намерена терпеть ни собачьего, ни кошачьего дерьма рядом с ее цветочками. Сделка показалась мне чудесной, и я подумала, что ты не будешь возражать против подобного пункта договора.

– А я и не возражаю. Хилари сама недавно сказала, что не хочет иметь собаку. Пожалуй, мы купим канарейку…

Как раз в это время из-за конюшни появился Картер Деверо. Он шел, беседуя с высокой блондинкой, одетой в вылинявшие грязные джинсы, полосатую майку и вытертые сапоги. Цвет загара был сравним разве что с цветом хорошей кожи для перчаток, глаза же, напротив, были светло-орехового цвета. Соломенные волосы были зачесаны назад, а на лбу придерживались темными солнечными очками. У блондинки было свирепое лицо сокола-сапсана: некрасивое и даже не хорошенькое, оно тем не менее отличалось своей неотразимой и бесстрастной чистотой. Кожа на носу шелушилась от загара, ногти оказались сломанными и грязными, но вместе с тем все женщины, виденные мною в Пэмбертоне, по сравнению с этой дамой были слишком обычными, до безвкусия нарядными и суетливыми. Ее тело под старой одеждой сохранило великолепие молодости. Оно было стройным, совершенным и мускулистым, как тело потягивающейся рыси.

Дама рассеянно почесывала бедро, курила и размахивала рукой с зажатым в ней окурком, разбрасывая пепел. Она приближалась медленной поступью крадущейся львицы. Слова „дикая", „первобытная", „опасная" были первыми, пришедшими мне на ум, когда я увидела ее. Но следующим явилось слово „аристократизм", столь подходящее ко всему облику женщины. Не было никакого сомнения в том, что она – своего рода американская принцесса и аристократка по крови.

Я поняла, что это и была Пэт Дэбни, и вдруг почувствовала, как мои ягодицы во взятых напрокат галифе распухли до размеров бедер толстой крестьянки.

Картер Деверо познакомил нас. Женщина прохладно, но вежливо кивнула мне и стала рассматривать Хилари, вперив в нее взгляд хищника. А моя дочка также посмотрела в ответ, ни разу не мигнув светло-голубыми глазами. Неожиданно Пэт улыбнулась невероятно привлекательной улыбкой, оживившей ее лицо, и в один миг стала похожа на подростка. Обворожительная улыбка поведала мне о целой армии молодых поклонников, так и оставшихся незамеченными этой светской львицей.

– Ну что, Хилари Колхаун, а ты, видно, штучка, а? – Голос Пэт был сочным, медленным, небрежным и подходил ей полностью.

– Спасибо, мэм, – улыбнулась Хилари. Я пристально посмотрела на дочь.

– Рада тебя приветствовать. Ты очень мило выглядишь в этих галифе. Верхом ездишь? Я бы хотела покатать тебя на одной из моих кобыл. Правда, не сейчас. На тебя бы стоило взглянуть на тренировочном кругу. Впрочем, вы обе того заслуживаете.

– Верхом я пока не езжу, но научиться хочу, – с удивительным самообладанием ответила Хил. В ее голосе неожиданно появились нотки Криса. – Лошади – прекрасные существа.

– Истинно так, – кивнула Пэт. – Истинно так. Ладно. Ты и твоя мама пока побудьте здесь. Некоторые из моих лошадей как раз возвращаются с беговой дорожки. Я познакомлю вас с ними.

Ее улыбка тепло окутала Хилари и скользнула по мне, как будто я была нянькой, хотя именно ею я себя и ощущала. Пэт кивнула еще раз и большими шагами направилась в конец подъездной аллеи, туда, где показались три всадника.

– Священная корова, – тихо проговорила я. – Как я понимаю, мы стали свидетелями присутствия „высокой особы".

– Для этого есть и другие слова, – отчеканила Тиш, – но я попридержу их до лучших времен. Однако признаю, что Пэт наделена даром воздействия на людей.

– Я думаю, она очень красива. – Хилари в упор посмотрела на меня, а затем на мою подругу.

Тиш рассмеялась и потрепала девочку по голове:

– Так думают многие, дорогая. И сама Пэт считает себя красивой. Так что у вас должно возникнуть взаимопонимание. Она влиятельный человек. И знает все, что можно знать о лошадях, верховой езде и скачках. Если ты действительно хочешь научиться ездить верхом, то именно Пэт сможет помочь тебе в этом. Тебе очень повезло, что она предложила это сама.

– Мама? – спросила Хилари, и глаза ее засияли.

– О, дочка, мы поговорим об этом позже, – вздохнула я. Мне не понравилась Пэт, и я не могла понять ее заинтересованности в моей дочери. К тому же мне не хотелось, чтобы мир лошадей, конюшен и беговых дорожек захватил Хилари.

Мне это было не по средствам, и я не знала, станет ли подобное когда-нибудь возможным.

– Я тоже был бы рад кое-что показать вашей дочке, – вступил в разговор Картер. – У меня здесь в конюшне есть одна жирная старая кобыла с ангельским характером. Как раз она подойдет Хил для начала. И вам, Энди, заодно. Через неделю вы бы уже твердо держались в седле.

Его голубые глаза тепло смотрели на меня, а густой голос растопил холодок, оставленный Пэт Дэбни. Одна его рука лежала на моем плече, а другая – на плече Хилари. Я подумала, известна ли ему наша история? Похоже, Тиш рассказала, что случилось с дочерью и со мной. По какой еще причине ему проявлять интерес к нам? А он явно был искренен, неужели это только игра… Что можно найти во мне после Пэт Дэбни?

– Благодарю, но я бы хотела прийти и понаблюдать за одним-двумя уроками Хил. Как раз до начала занятий в школе.

– Идет, – согласился Картер и слегка сжал мне плечо. А рядом с ним от радости пританцовывала Хилари.

Всадники вели своих лошадей по подъездной аллее, и мы пошли им навстречу. Пэт Дэбни взяла под уздцы самую крупную гнедую – с казавшимися бесконечными ногами в белых чулках, небольшой нервной головой и с дикими, обведенными белыми кругами глазами. Лошадь гарцевала вдоль дорожки, от нее шел пар, и хлопья пены выступали на боках. Молодая девушка в зеленом и персиковом, сидевшая на ней, прилагала большие усилия, чтобы сдерживать лошадь. Рука Пэт на уздечке напряглась, сильно и решительно дернула змееподобную шею вниз, и гнедая перешла на пружинистый шаг.

На двух других лошадях, шедших немного позади, тоже сидели молодые девушки. Я увидела, как широко раскрылись глаза зачарованной Хилари, и поняла в тот момент, что будущая стезя биолога уступила место карьере наездницы. Казалось, все ее тело устремилось к этим трем грациозным животным.

Позади меня раздался неожиданный резкий возглас Картера Деверо. Небольшой черный лабрадор, совсем щенок, пронесся мимо нас и ринулся прямо по подъездной аллее навстречу лошадям – под копыта большой гнедой.

Никто не успел и глазом моргнуть, как Хилари бросилась за щенком. Я рванулась за дочерью, но Картер схватил меня за плечо, оттолкнул в сторону и промчался мимо. Я слышала крик Пэт:

– Уберите проклятую собаку и этого паршивого ребенка!

Большие руки Чарли тяжело опустились на мои плечи, и я увидела, застыв от ужаса, как дочка потянулась за щенком, когда тот прыгнул прямо под копыта рвущейся и ржущей лошади. На мгновение все закружилось перед глазами, а потом я увидела, что Хил сидит на земле в нескольких футах от меня, жива и невредима, Пэт Дэбни тянет перепуганную лошадь в противоположном направлении, а Картер стегает кнутом съежившегося, воющего щенка.

В следующий миг, подобно маленькой кошке, мой ребенок прыгнул на мужчину, а я, вырвавшись из рук Чарли, бросилась за ней.

– Перестаньте, перестаньте! – визжала девочка.

Картер кричал:

– Уйди, Хилари, уйди! А я:

– Сейчас же иди сюда!

Пэт Дэбни ворвалась в наш круг, как торнадо.

– Замолчите все! – проговорила она, и голос ее был подобен леднику. – Картер, возьми эту проклятую собаку и пристрели ее, если хочешь, только убери с моих глаз и из моих владений. Я не хочу видеть ее здесь. – Пэт повернулась ко мне: – Уведите отсюда ребенка. Черт знает какая глупость! Лошадь могла раздробить ее на кусочки и к тому же сломать себе ногу. И мы были бы вынуждены пристрелить ее на месте, а я предъявила бы вам иск на все, что вы когда-либо предполагали приобрести. Вы бы не разочлись со мной в течение всей жизни! И не думайте, что я этого не сделала бы.

– Никогда, – сказала она Хилари, сверкая глазами, приобретшими стальной отблеск, – никогда больше не бросайся под копыта лошадей. Эта гнедая – первый чемпион Ирландии и Европы, и я провела целое лето на треке, тренируя ее. И не допущу, чтобы ребенок какого-то ничего не понимающего постороннего человека напугал мою лошадь так, что она забыла бы все, чему научилась.

– Не смейте разговаривать с девочкой таким образом, – начала я и почувствовала, как глаза мои застилает жгучая ярость. Казалось, мои пальцы сами по себе выпустили когти. Второй раз в течение пяти минут Чарли схватил меня за плечи.

– Она может выглядеть как безукоризненно воспитанный человек, но это, очевидно, только до определенного момента, – умышленно медленно и спокойно произнесла Пэт Дэбни. Затем, повернувшись на каблуках, леди ушла, оставив Хилари в слезах от крайнего унижения, меня – почти ревущую от ярости, а Тиш и Чарли – в молчании. Я обняла дочку и вытерла ей лицо влажной салфеткой, а Картер подошел к нам со скулящим щенком в руках.

– Энди, Хилари, я прошу прощения, – обратился к нам Картер. И он действительно выглядел взволнованным и кающимся. – У Пэт вспыльчивый характер, но через пять минут все проходит, и до конца дня она попросит извинения. Эта лошадь – убийца. Я предупреждал Пэт еще в самом начале, но она потратила на гнедую уйму времени и денег. Пэт никогда бы не простила себе, если бы любая из ее лошадей ушибла бы вас. В течение последних лет произошло несколько тяжелых несчастных случаев с детьми, которые не знают, как вести себя вблизи лошадей. Да и с лошадьми время от времени что-нибудь случается. Прошу прощения по поводу собаки. Это конюшенный пес, по крайней мере, он должен стать таковым, и иногда требуется выпороть их, чтобы понимали. Ведь он мог бы погибнуть, а из-за него ценная лошадь могла повредить ногу. Конюшенный пес должен уметь вести себя с лошадьми. А иначе он не нужен.

Хилари уткнулась в меня головой и сказала:

– У вас не было необходимости бить щенка.

– Боюсь, что была, – ответил Картер. – В следующий раз он вспомнит об этом и не сделает ничего подобного.

Девочка вновь повернулась к нему, но все еще не отпускала меня:

– Вы пристрелите собаку? Ведь она приказала вам сделать это…

– Конечно же, нет, – улыбнулся Картер. – Пэт не придавала особого значения ни одному своему слову. Я отнесу его обратно и оставлю с Редом – конюхом, который натаскивает щенков. Ред успокоит пса, даст ему поглодать кость и подержит взаперти и покое пару дней. А к тому времени, как Пэт увидит щенка опять, она все забудет. Она хоть и жесткая, но не зловредная.

– Эта леди мне не нравится, – буркнула Хилари, все еще посапывая, но уже успокаиваясь.

– Может, и тан. Но о том, что из тебя получится хороший наездник, Пэт говорила искренне. И я надеюсь, что ты изменишь свое мнение.

Мне хотелось сказать: „У моей дочери, может быть, и изменится мнение, но у меня – никогда!" Но я промолчала. Я знала, что никогда не прощу Пэт Дэбни. Конечно, и Хилари и щенок сделали глупость, но ведь не по злобе! А вот злоба в голосе патрицианки была быстрой, легкой и необоснованной. Что-то во мне ощетинилось, когда Картер выступил в ее защиту, и это вызвало у меня раздражение. Да, Картер Деверо был приятным, внимательным и добрым, но он был меньше чем ничто для меня и моего ребенка. И я не хотела, чтобы он или кто-либо еще мог стать чем-то большим. Ни теперь, ни спустя какое-то время, и вообще никогда.

– Пойдемте к беговой дорожке и посмотрим, как работают последние лошади, – предложил Чарли. – Скоро станет чересчур жарко, а Хилари на самом деле стоит посмотреть на это.

– Хорошая мысль, – заметила я безразлично. И к тому времени, когда мы добрались до Пэмбертонского тренировочного трека, все безобразные моменты были поглощены золотым днем. Будто их почти и не было. Но только почти.

Полуторамильная тренировочная дорожка с одной стороны граничила с немощеной улицей, на которой расположилось с полдюжины частных конюшен и домов, а с другой – с глубокой прохладной тенью смешанного соснового и лиственного леса, как ковер раскинувшегося через весь город. Газон, прилегающий к беговой дорожке, такого изумрудно-сапфирового цвета, какой, казалось, свойствен лишь Пэмбертону, был украшен у дальнего поворота огромным дубом со свисающими ветвями. На стороне, близкой к улице, расположились низкие деревянные скамейки и огороженная судейская трибуна – так объяснил нам Чарли.

Небольшая кучка людей в пэмбертонской униформе – поплиновые брюки, рубашки-поло и шляпы с хлопающими полями – стояла у перил трибуны, загораживая глаза руками от косых лучей утреннего солнца. За исключением Тиш, Хилари и меня, детей и женщин здесь не было. Никто не разговаривал. У меня было такое ощущение, что происходит напряженная и важная работа, и не в первый раз в Пэмбертоне я почувствовала себя назойливой и раздражающей особой женского пола.

Лошади работали группами по две и четыре. До этого я, конечно, видела скачки по телевидению, но совершенно не была готова к мощи и красоте всего представшего перед моими глазами. Утро было таким спокойным, что, казалось, можно услышать, как стелется по земле туман, как он, голубея, ложится на фоне темно-зеленого леса там, куда солнце еще не проникло. До моего слуха доносилась холодная хрустальная песнь какой-то неизвестной птицы, скрытой вдали между сосен. Над плавными разливами песни мягкий, рвущийся гром копыт, бряцание сбруи и фырканье лошадей будто бы заполняло весь мир. Звук завораживал и успокаивал, словно рядом с нами находилось нечто изначальное, редко слышимое человеческим ухом, и поэтому звук казался чем-то удивительным и необыкновенным.

– Мама, – тихо вздохнула Хилари, пожимая мне руку.

– Да, я знаю, – отозвалась я, – представь себе, каково это слушать каждый день…

Мимо промчались четыре крупные гнедые со сгорбившимися высоко на их шеях молодыми девушками. Следом трусили небольшой каурый жеребец, тощий, как мобили Калдера,[24]24
  Конструкции или скульптуры из металла или пластмассы с подвижными частями.


[Закрыть]
и с трудом поспевающая за ним чалая.

– Это аппалуза,[25]25
  Аппалуза – по имени мифической лошади, обладавшей необыкновенным умом – любая из пород сильных верховых лошадей с черными пятнами на белой шерсти, выведенных в западных штатах Северной Америки.


[Закрыть]
– тихо, чтобы не беспокоить людей у барьера, произнес Чарли и показал на кобылу. – Из нее никогда не выйдет рысак, но она – лучший друг каурого и успокаивает своего приятеля настолько, что тот может бегать на время. Сегодня они как раз этим и занимаются – проходят прикидку на время. Большинство из них – двухлетки, еще не участвующие в скачках, и они впервые знакомятся с беговой дорожкой, стартовыми калитками и другими лошадьми. А еще учат правила. Посмотрите вон на того гнедого на противоположной стороне дорожки. У него на морде плотная повязка, ее называют „затеняющий валик". Через него лошадь не может видеть дорожку, и это вынуждает ее держать голову наклоненной.

Когда группы лошадей проносились мимо, люди у барьера нажимали кнопки секундомеров и делали пометки в блокнотах. Они обменивались лаконичными фразами, но было очевидно, что молодые скакуны ни на кого не производят особого впечатления. Для меня же их скорость и красота казались почти сверхъестественными.

– Что нужно совершить, чтобы добиться взрыва аплодисментов от этих парней? – спросила я.

– Показать им военный корабль, одетый в балетную пачку, – усмехнулся Картер. – Некоторые из этих ребят лучшие тренеры в Америке, Энди. Вон тот – Макс Филлипс – работает главным тренером у Уитни, и у него было больше чемпионов, чем у кого-либо другого за последние несколько десятков лет. Да и у других немногим меньше. Они видели все наилучшее, что участвовало в скачках. И даже если некоторые из этих „малышей" окажутся среди победителей, сейчас еще слишком рано судить об этом. Кроме того, считается дурным тоном хвалить свою лошадь. Самое большее, что кто-нибудь позволит себе сказать, так это „хорошее время показал" или „а он подходит для дела". Тот гнедой с затеняющим валиком – фаворит сезона. Если судить по тому времени, какое он показывает, при соответствующей тренировке и везении он мог бы стать победителем на скачках „Трипли краун".[26]26
  „Тройная корона"


[Закрыть]
Но он может раскапризничаться и все сорвать, хотя и обладает недюжинным характером и большим сердцем. Без сомнения, это самый лучший среди „малышей". Жеребчик принадлежит Пэт. Теперь мне хочется быть его совладельцем, но трудно что-либо понять, когда лошадки такие молодые.

– А они все „малыши"? – спросила Хилари, глядя с любовью и безнадежной тоской на жеребчиков, проносящихся мимо.

– Эти – да, – ответил Картер. – Пэмбертон – самая лучшая в мире тренировочная дорожка для „малышей". Но здесь, конечно, тренируются и взрослые лошади. Есть отдельные дорожки для участников стипль-чеза, для иноходцев и рысаков. А этот трек – только для скачек.

– Странно слышать, как вы рассуждаете о характере и сердце лошади, – заметила я. – Я всегда полагала, что лошади глупы.

– Вот уж нет, – возразил Картер. – Без шуток. Это сложные, тонкие, эмоциональные животные. Среди них есть милашки и склочники – так же, как и среди людей. Я предпочитаю иметь дело с веселой работящей лошадкой, пусть с небольшими способностями, чем с самой быстрой в мире, но гремучей змеей по характеру. Потому что желающая работать лошадь выложит свое сердце, трудясь для вас. А готовность такого рода выиграет немало скачек.

На другом конце дорожки, недалеко от большого дуба, горстку лошадей втягивали в боксы больших передвижных стартовых налиток. Прозвучал сигнал, десять лошадей выскочили из калиток и возвратились в боксы вновь. Они возвращались туда снова и снова под электронные звуки блеяния, звонков, криков и аплодисментов. Лошади рвались, вставали на дыбы и ржали.

– Так они знакомятся со стартовыми калитками, – объяснил Картер Хилари. – И будут заниматься этим каждое утро до начала сезона. К тому времени шум, близкое соседство других лошадей и толпы народа уже не будут их пугать. И мы узнаем боязливых. Эти калитки установленного образца, точно такие же, как в Черчилль-Даунз и на других треках, которые ты видела по телевидению.

– Вот это да! – задыхаясь от восторга, произнесла Хилари. – Уверена, это стоит миллион долларов!

– Почти угадала, – подтвердил Чарли. – Ты должна помнить, что Пэмбертон в значительной мере город одной отрасли промышленности, если можно так сказать. Здесь осуществляется более пятисот различных операций того или иного рода, связанных с лошадьми, и здесь находится более пяти тысяч скакунов. Поэтому стартовые калитки становятся выгодным помещением капитала.

В то утро мы остановились еще в нескольких конюшнях и затем протиснулись в маленькую деревянную кухоньку, где около десятка мужчин и женщин пили кофе и ели пирожки. Мы познакомились с тренерами, одним или двумя владельцами и наездницами, выводящими лошадей на прогулку.

Такой работой обычно занимались молоденькие девушки, подобные тем, которых мы видели: стройные, невысокие, загорелые и какие-то очень милые в своих галифе, рубашках-поло и шлемах с защитными очками. На застенчивую и восторженную улыбку Хилари они отвечали улыбками, словно говорившими: „Знаем. И мы были когда-то маленькими".

– Что это за чувство, почти мистическое, владеет маленькими девочками по отношению к лошадям? – спросила я. – Вспоминаю, как я рисовала бесчисленное множество лошадей, вставших на дыбы. Мне было тогда столько же лет, сколько сейчас Хилари. А еще я могла назвать каждого победителя Большого дерби – с первого до последнего.

– Это что-нибудь сексуальное, – заявила Тиш. – Видела ли ты когда-нибудь лошадиный…

– Тиш, – засмеялся Картер.

– Хорошо, но это же правда, – не раскаиваясь, сказала Тиш. – Хочешь ты этого или нет.

В полдень мы вернулись в конюшню Пэт, вынули корзину, упакованную Тиш, из багажника „ягуара" и разложили наш ланч на мягкой траве под большим деревом, недалеко от собачьего кладбища. Могилы, кажется, уже не так беспокоили Хилари.

Я украдкой высматривала Пэт, но ее нигде не было. Как раз когда мы приступили к нашим сандвичам, появился конюх, несущий замороженную в огромной серебряной круглой чаше бутылку шампанского, и вручил Картеру сложенную записку. Тот прочел, рассмеялся и передал мне.

„Сожалею, что я была такой дрянью, – прочла я написанные черными чернилами, имеющие наклон в противоположную сторону слова. – Пожалуйста, примите мои извинения и передайте Хилари, что это была не ее вина. Я все же очень хотела бы научить ее верховой езде. И, если она на следующей неделе в любой день около трех часов придет на конюшню, мы начнем занятия. Я с удовольствием присоединилась бы к вам сейчас, но у Дудаха начались колики, и, думаю, нам придется вскрывать его".

Записка была подписана огромной лихой буквой „П".

Без каких-либо замечаний я передала ее дочке. Та прочла и засветилась, как белая свечка. Я ощутила, как мое сердце слегка сжалось от ревности при виде сияющего лица дочери, так изменившегося от небрежной записки золотой хищной птицы. Но я ухитрилась-таки улыбнуться в последний момент, и Хилари обратилась к Картеру:

– Миссис Дэбни хочет сказать, что они собираются оперировать лошадь? – спросила она с беспокойством.

– Да, но это не такая уж редкость и в действительности не слишком большое дело, – ответил Картер. – У лошадей случаются колики, когда закручивается часть кишки. У взрослых лошадей кишечник имеет длину в сотни футов, и, если в нем что-нибудь застряло, облегчить себя рвотой они не могут. Поэтому единственный способ помочь им – распутать кишки.

– А Дудах поправится?

– Он уже через неделю будет есть свой овес, – заверил Картер. – В Пэмбертоне хороших ветеринаров больше, чем хороших врачей.

– Охотно верю, – произнесла я, – не знаю, как Чарли зарабатывает на жизнь, если только он не ставит на ноги молоденьких наездниц. С самого приезда в город я не встретила ни одной женщины в возрасте, когда они еще могут рожать детей, за исключением нас с Тиш.

– Чарли в большом спросе у новых горожан и „страттинцев", – сказал Картер. – Они там размножаются с пугающей быстротой.

– Никогда не слышала, чтобы так много говорили о „здесь" и „там". Это уже третий раз за два дня. Где „там"? Кто такие „страттинцы"? – лениво спросила я, кусая бутерброд. Это была прекрасная копченая лососина, тонко нашинкованный лук и водяной кресс-салат. Когда только Тиш успела все сделать?! Я запила еду рюмкой шампанского – рюмки прибыли на подносе вместе с круглой чашей. Шампанское оказалось ледяным и таким сухим, что казалось, будто мы пьем воздух пустыни. Я была настолько заворожена солнцем и благополучием, что мне стало почти все равно, от кого получен этот щедрый дар. Пусть и от Пэт Дэбни.

– Так вот… „там" означает за Пальметто-стрит и далее на восток, – начал Картер. – За пределами исторического района города и места обитания лошадей. В Пэмбертоне существует другой мир, и он выглядит намного нормальнее, чем наш, хотя меня и пристрелили бы за такие слова. Это, как говорит Тиш, там, где настоящая жизнь. Настоящие люди, занимающиеся настоящим бизнесом и придерживающиеся нормального времени, водящие настоящие автомобили, живущие в настоящих домах и кондоминиумах. Кстати, приятные люди. Загородные клубы, универмаги, торговые центры, рестораны – все удовольствия. Предместье. Водопроводчики, бухгалтеры, торговцы подержанными автомобилями и тому подобное. Все это „там", и там достаточно женщин соответствующего возраста, чтобы Чарли благодаря им смог купить еще один „ягуар" в следующем году. И, конечно, „страттинцы". Страттон-Фурниер. Люди, заправляющие нашим дружественным заводом по производству ядерного оборудования. По последней переписи их приблизительно тридцать тысяч.

Я взглянула на Картера, чтобы понять, не поддразнивает ли он меня, и увидела, что нет, увидела, как Тиш слегка нахмурилась и почти незаметно покачала головой. И тогда слова Деверо дошли до меня. Как будто необъятная, белая, бесшумная вспышка произошла в моей голове. Я даже почувствовала вибрацию от взрывной волны во рту и ушах.

Ну конечно, Страттон-Фурниер! Подрядчики, владельцы завода на реке Биг Сильвер! Производители составных компонентов ядерных вооружений для Соединенных Штатов Америки.

– Святой Боже! – произнесла я, и мой голос прозвучал так, как будто принадлежал кому-то другому, причем слова доносились откуда-то издали. – Я забыла, я просто забыла о заводе ядерного оружия. Я знала, с тех пор как помню себя, что он располагается где-то здесь. Я читала газетные заголовки и видела демонстрации протеста по телевидению. Я даже давала деньги „Гринпис" и „Сьерра-клаб", ходила на лекции и читала журналы… и ни разу с тех пор, как столкнулась с Тиш в Атланте два месяца назад, не подумала об этом. Нет, даже дольше. Ни разу… я не помню, с какого времени.

Мой голос постепенно замер, и я сидела на солнце, смотрела на пузырьки шампанского и чувствовала себя так, словно собиралась сидеть на одном месте до ночи, а потом и весь следующий день… Я бежала вместе с моей девочкой от опасности, а вместо этого привела дочку в такое место, которое некоторые группы по охране окружающей среды считали более опасным, чем пользующиеся дурной славой Ханфорд в штате Вашингтон или Фернальд в штате Огайо. Хуже, чем в Лав-Кэнал, хуже, чем Тримайл-Айленд… хотя здесь еще не было несчастных случаев. Но это может произойти в любой момент, утверждают ученые, занимающиеся окружающей средой. Стареющее оборудование, ошибка в управлении, невежество, замалчивание. Сообщения о токсичных отбросах, о повышенной, в леденящих душу пропорциях, токсичности грунтовых вод и воздуха плюс подробности о чудом не произошедших авариях и разного рода покрывательствах виновных появлялись в печати и в сообщениях по телевидению почти каждый день, а за ними следовали бесстрастные опровержения, научные теории и контробвинения. Та самая Биг Сильвер. А я и забыла! Забыла!

Я взглянула на Тиш.

– Ты была обязана сказать хоть что-то, – вяло проговорила я. – Ты должна была все знать заранее и предупредить меня.

– Я знала, что, если я скажу что-нибудь, ты не поедешь, – ответила Тиш, краснея. – И я хотела устроить вас с Хилари в самое безопасное место, какое я только знаю. Оно здесь. Энди, все эти разговоры… рассказы приукрашены. Не думаешь же ты, что мы бы не знали, если бы завод „Биг Сильвер" был опасен для жизни? Не думаешь же ты, что мы не забрали бы наши семьи из этого места в тот самый момент, как только поняли бы, что здесь опасно?

Ведь Чарли врач, и он первым скажет тебе, что не было никаких свидетельств вреда для младенцев и детей. И их рождается множество у людей, работающих на заводе ежедневно в течение многих лет. Нет никаких ядерных аварий, отравлений, двухголовых детей и десятиногих коров, а также горячего молока, льющегося прямо из вымени, или чего-нибудь еще в этом роде. В почве нет горячей воды. Вокруг завода расположены десять независимых государственных контрольных станций для анализа воды и почвы, а также сотни частных, берущих пробы каждый день и публикующих результаты. В нашей воде нет ничего, чего бы не было в ней всегда. Равно как и в нашем воздухе. Мы даже не знаем, что завод находится где-то там. Мы не бываем в той стороне. Никто, кого я знаю, не ходит в ту часть города, где живут „страттинцы", да и они не очень-то любят ходить сюда к нам, и лишь немногие заглядывают в церковь Святого Мартина или посещают скачки и стипль-чез. Там, у реки, совсем другой мир. Я знакома, наверно, с тремя женщинами, чьи мужья работают на „Биг Сильвер", и только с одним мужчиной – директором бюро по информации общественности. Он довольно приятный парень. Но все эти люди – инженеры, физики, технические работники высокой квалификации, и у них свои клубы и свое соседство, а их дети играют друг с другом… – Тиш внезапно замолчала, как будто поняла, что заболталась. Я продолжала смотреть на нее.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации