Текст книги "Мой очаровательный оригинал"

– Мам, успокойся, я найду ее.

И поспешно нажимаю отбой, боясь женских слез. Особенно слез мамы.

Бросаю ключи на кухонный островок, скидываю обувь и, встав перед диваном со сложенными на груди руками, хмуро смотрю на проснувшуюся с моим приходом сестру.

– Я, конечно, догадывался, что ты здесь, но нельзя же так пугать! Мне мать звонит, вся в слезах, у тебя совесть есть, мелкая? Какого черта, Майя?! – Я понимаю, что кричу на нее, что делаю хуже, и спрашиваю мягче: – Почему ты спишь у меня? Что случилось?

Она затравленно глядит на меня снизу вверх, глаза на мокром месте, опухшие, еще кулачками их трет, пытаясь развеять дрему.

– Майя? – Я сажусь рядом с ней, и ее усталый, потухший взгляд, которым она смотрит мне в лицо, причиняет тупую, давящую на сердце боль. Что же такого могло случиться? – Расскажи, что случилось? Почему плакала?

– Я… – всхлипывает и роняет лицо в ладошки. – Я не хотела… не хотела… я не понимаю… как…

Ее бессвязная речь тонет в моих объятиях, стоит мне прижать сестренку к груди. Майя не перестает дрожать, не прекращаются и стоны, срывающиеся с ее губ и глушащиеся материалом футболки.

Я аккуратно опускаю ее на диван и, укрыв пледом, поглаживаю в успокаивающем ритме светлые волосы.

– Поспи, – прошу шепотом, понимая, что ничего от нее в таком состоянии не добьюсь. Поговорим утром, когда умоется, примет прохладный душ, придет в себя. – Всё плохое лишь кошмар. Сейчас просто забудь обо всём, ничего страшного не случилось, ты можешь спокойно поспать… Спи, принцесса, спи. Всё хорошо, всё хорошо…

Но на рассвете, когда я сидел в кресле – просидел так всю вторую половину ночи, порой не моргая, о многом и ни о чем размышляя, – эта стрекоза с коротким звуковым сигналом, оповещающим о приходе SMS, вскочила, взглянула в телефон, застыла неподвижно на долгих десять секунд, затем порывисто обернулась ко мне и сообщила как ни в чем не бывало:

– Ян, прости, что побеспокоила. Мне уже лучше, я пойду, иначе в школу опоздаю.

Начинает спешно собираться.

– Стоять! – раскатом грома восклицаю я, но мелкая, ослушавшись брата, выбегает из квартиры, бросив мне в щель:

– Я в порядке! Я вчера просто всё не так поняла, но всё разрешилось одним SMS! Люблю тебя, брат! Пока!

Я качаю головой и вздыхаю, утомленный недосыпом. И иду варить себе кофе. На часах 5:11, через полчаса я должен быть под окнами Софи – мне всё еще хочется так ее называть.

Глава 22. Я хочу тебя

Раннее утро, Каталина заходит в мою комнату, когда я наношу уже последние штрихи своего безупречного макияжа. Интересуется с озабоченным видом:

– Софи, скажи, ты принимаешь таблетки?

– Да, а что?

Растянув губы, аккуратно обвожу их красной помадой и после оценивающе разглядываю результат. Идеально. Кати подозрительно долго молчит, и я поворачиваюсь к ней.

– Что-то случилось?

Она с хмурым видом поджимает губы.

– Ночью тебя не было. Я проснулась в два часа ночи, а тебя нет. Где ты была?

– За городом, сжигала в овраге накопившиеся рисунки.

– Ты совсем не спала? – догадывается она, пытается разглядеть симптомы на лице, но макияж всё скрывает.

Я лишь молча вздыхаю.

– Тебя мучают кошмары? Таблетки не помогают?

– Помогают, только я их экономлю. Осталось пять штук. Я хотела заказать еще на прошлой неделе, но их почему-то больше нет на сайте, а другие мне просто не помогают.

– Нужно искать альтернативу в местных аптеках, – рассуждает она, казалось бы, здраво, но…

– Я пробовала различные снотворные, поверь. Но каждый раз я просыпаюсь посреди ночи и кидаюсь под холодный душ.

– Увеличить дозу?

– Чтобы я вообще не смогла проснуться от кошмара? Нет, спасибо. Кошмарный марафон я не вынесу.

Я поднимаюсь и, подхватив сумку, выхожу из комнаты.

– Я попытаюсь достать тебе нужное лекарство, поговорю с отцом. У него сейчас как раз переговоры с директором одной крупной фармацевтической компании.

– Что может быть общего у твоего отца с фармацевтической компанией? – В прихожей появляется сонная Лале.

– Бизнес, девочки, бизнес. – И Кати уходит в ванную, бросив нам: – Я в душ.

– Куда так рано?– спрашивает подруга, глядя на то, как я обуваюсь в ботинки, а в руках зажимаю высокие шпильки. На институтской парковке придется шлем зафиксировать на руле, а сменив ботинки на элегантные черные туфли, закинуть первые в кофр.

– К профессору Александру, у него есть картина, которую я очень хочу увидеть своими глазами.

– Ты ела?

– Прости, нет времени, – бросаю я уже на выходе и захлопываю дверь, пока меня не отговорили.

Быстрым шагом преодолеваю коридор, двигаясь к лестнице, и тут мне наперерез выскакивает сосед из 60-ой квартиры, вынырнувший из холла с лифтами.

– Привет, красавица-соседка. – Молодой парень загораживает мне путь.

– Здравствуй, мальчик, – отвечаю я, снисходительно усмехнувшись. Я знаю, что ему не нравится это обращение, что каждый раз он морщится от этих слов, но не могу перестать тыкать соседа носом в его возраст. Мальчику шестнадцать лет, а мне по легенде уже двадцать семь, накинула себе десятку, чтобы избавиться от непонятливого малолетнего кавалера. Но откуда же мне было знать, что Глебу возраст не помеха?

– Мне скоро семнадцать, не надо так, Сонечка. Я вполне себе мужчина, который может пригласить даму на свидание. У меня есть ключи от тачки, хочешь, прокачу? – Довольный, с широкой улыбкой он поднимает руку и звенит ключами словно в колокольчик.

– Взял без спроса? От отца не влетит? – посмеиваюсь я надменно.

– Не влетит, – упрямо сжимает губы.

– У тебя прав нет, мальчик. С нарушителями закона я дел никаких не имею. И сгинь уже с дороги, я спешу. – И нагло рукой толкаю парня в сторонку, а затем и дверь, ведущую к лестнице. Услышав шаги за спиной, легкомысленно роняю: – Пойдешь за мной – я не сяду в твою машину, даже когда тебе стукнет восемнадцать.

– То есть у меня есть шанс? – Возрадовавшись, парень замирает на верхних ступеньках. Я задираю голову, чуть обернувшись, и говорю:

– Шанс есть у всех, но ведь и цели меняются.

– Не понял.

– Поймешь, когда вырастишь, – несильно кричу я, уже находясь этажом ниже.

***

Пять минут стою под дверями профессора, но на звонок никто не выходит. Особо ни на что не надеясь, дергаю за ручку, и, к моему удивлению, дверь поддается. В груди рождается нехорошее предчувствие, мне не нравятся такие моменты в кино, а в реальности и подавно.

Я осторожно вхожу внутрь.

– Профессор?

Не получив ответа, распахиваю настежь входную дверь, на всякий случай, для побега, и, оглядев пустую межквартирную площадку, возвращаюсь в небольшую прихожую. Зову Александра повторно – тишина.

Открываю двери одну за другой, но мужчины нет ни в малом зале, ни на кухне, ни в гостиной, ни в спальнях, в одной из которых я заметила прямоугольный предмет под темной драпировкой, льющейся складками на пол. Я догадываюсь, что это та самая картина, но без позволения автора не решаюсь заглянуть под ткань. И атмосфера в квартире, мягко говоря, гнетущая; я тихонько прикрываю дверь. Остается большой зал в конце коридора, и я иду туда.

– Мать твою! – ору я и, попятившись назад, рукой вслепую нахожу стену. Опершись на нее, попутно что-то уронив, сгибаюсь пополам. Меня выворачивает, кислое содержимое желудка пятном окрашивает пестрый ковер. Не стоило ночью есть творог, теперь даже те несчастные "две ложки" – на чужом ковре в окружении воды, что выпила перед выходом из дома.

Еще один рвотный позыв – но изрыгаться нечему, желудок совершенно пуст.

Ужас душит меня, я начинаю тяжело дышать и хрипеть, когда мой взгляд вновь обращается к луже крови на полу, частично впитавшейся в толстый ковер, край которого проходит поперек туловища. Мужчина лежит неподвижно, во лбу пуля, в области сердца рубашка окровавлена – он мертв. Абсолютно точно мертв.

По щекам бегут слезы, а я не могу перестать смотреть на Александра. Не могу. Не получается.

Я мычу в руки, прижатые к лицу и крепко сдерживающие грудной крик. За спиной вдруг слышу шаги и нервно оборачиваюсь, встречаюсь уже со знакомыми серыми глазами.

Руки падают вдоль тела, я бессильно смотрю ему в глаза.

– Ян… – голос охрип, и я никак не могу взять себя в руки. Шок парализовал меня. Я вся трясусь. – Ян, он мертв… профессор мертв.

Ян, сканирующим взглядом пройдясь по моей фигуре, заглядывает мне за спину, глаза его расширяются, становятся угрожающе-опасными, наполнившись лютым холодом. А потом он вытаскивает пистолет и наставляет на меня.

Я отшатываюсь назад, как от удара.

Страх сковывает движение ребер, легким мало кислорода, становится тяжелее дышать. Нет, мне кажется, я вообще не дышу, всеми органами чувств прислушиваясь к пугающей тишине комнаты. Тактильно ощущаю, как воздух вокруг сгущается и пускает электрические разряды.

Как завороженная, смотрю на пистолет в его руках. Медленно поворачиваю голову к трупу и, кажется, всё понимаю:

– Его убил ты, да?

Он прищуривает глаза, внимательно глядя мне в лицо, но молчит.

Я перевожу взгляд на правую стену – картины с Лукрецией нет, только рамка. Пустая.

– Ты хотел ее украсть, – припоминаю я, бормоча вслух свои мысли. – Поэтому ты убил Александра? Он помешал тебе? Я знаю это, а значит, ты убьешь меня. Так?

– Не так, – коротко молвит Ян, не переставая сверлить меня бесчувственным мраком своих льдистых глаз.

– А как тогда? – Чувствуя, как мелко дрожат губы, я набираюсь храбрости и высоко задираю подбородок. Мне страшно, но я не собираюсь быть слабой в его присутствии. Пуля, выпущенная им, может легко убить меня, я и шага ступить не успею. Но умирать так убого я не стану ни за что. Снежная королева и кончину принимает достойно, при виде орудия собственной смерти трусливо не поджимает хвост. Королева умирает королевой.

– Его убила ты.

Он сказал это так бездушно-спокойно, а у меня ладони похолодели.

– Что? Ты хочешь повесить это на меня? У тебя ничего не выйдет, – я качаю головой. – Внизу камеры, и они прекрасно знают: я пришла десять минут назад. А вот когда пришел ты – надеюсь, они тоже засняли.

– Я пришел следом за тобой.

И эта фраза вгоняет меня в ступор.

– Тогда кто убил? Это был не ты?

– Не я.

– А кто?

Кажется, поток вопросов так и не заканчивается литься из меня. И самое "смешное" – откуда Яну знать на них ответы?

– Ты, – ошеломляет до легкости простым ответом Ян, и в моем горле застревает воздух.

Теперь понимание настигает меня, теперь ясно, почему дуло пистолета направлено мне в грудь.

– О Господи, ты считаешь, что Александра убила я! Ян, я этого не делала!

– Тебя застали на месте преступления. – Нацеленный пистолет и холодные глаза, требующие признания в убийстве.

– Я сюда пришла по приглашению профессора. Он звонил мне вчера, сказал прийти утром, взглянуть на его картину… У меня даже нет пистолета! Трупу несколько часов, сам посмотри: море крови, она уже въелась в ковер, свернулась, застыла… – У меня начинается истерика, когда я вижу мертвого человека, с которым еще вчера говорила по телефону; меня опять выворачивает наизнанку, в двух метрах от трупа. Кроме нескольких капель кислой жидкости, ничего не выходит.

Ян делает три быстрых шага в мою сторону, я кричу ему:

– Не приближайся! Пожалуйста, не трогай меня!

Говорю это, и перед глазами начинает всё расплываться, меня шатает и уводит в сторону. Упав, ударяюсь головой об пол. И полностью лишаюсь сознания.

Когда приоткрываю глаза, медленно возвращаясь в реальность, помещение уже заполнено незнакомыми людьми.

– Очнулась? – кидает небрежно вошедшая в помещение девушка, одетая во все черное. – Я проверила камеры, с 1:03 до 1:37 глухо. На камерах соседних зданий картина та же. Этот же промежуток стерт подчистую. Судмед сказал: примерно в это же время было совершено убийство, так что… – она посматривает в мою сторону, – сеньорита к этому не имеет никакого отношения.

И я не понимаю, кому она это говорит: Яну, сидевшему подле меня или тому мужчине, что глядит, застыв, в окно. И меня перенесли в малый зал, судя по обстановке.

Я обессиленно прикрываю веки, голова болит, но мне вновь приходится открыть их, чтобы контролировать ситуацию.

– Ты как? – хмуро вопрошает Ян.

– Будет лучше, если ты отойдешь от меня, – отзываюсь я, еле ворочая языком.

Косым взглядом замечаю, как оба, мужчина и женщина, переговариваются тихо о чем-то около окна.

– Приложи лед, – Ян тянется к моему лицу, и я, дернувшись, ору на него:

– Не трогай меня, я сказала!

Он возвращает кисть на колено и терпеливо поясняет:

– У тебя здоровенная шишка на теменной части головы. Я приложил лед, но пакет сместился. Справа от тебя. Возьми и приложи сама.

Я ладонью нащупываю холодный пакет и прижимаю к голове. Как хорошо – не чувствовать боль, кожа обмерзает под ледяной массой, даря блаженное бесчувствие. Какой же кайф!

– Ты перенес меня?

– Да, – кивает он, глядя мне в лицо.

– Спасибо, – шепчу одними губами.

– Прости, – на мою благодарность тихо произносит Ян, чуть отодвинувшись к краю, дабы не смущать меня близостью.

– За что?

– За то, что напугал тебя.

– Откуда у тебя пистолет?

– Я подпольный боец, Софи. И конечно у меня есть враги. Те же бывшие противники, которых я отправил в нокаут и у которых, как они считают, отжал выигрыш. Естественно, у меня есть при себе оружие. И лицензия есть, если тебя это беспокоит. Родственница подруги моей матери в органах работает, – он кивает на ту самую женщину в черном. – Первым делом я позвонил ей.

– Понятно. Мне требуется дать какие-то показания?

– Нет, – мягко произносит парень. – На все вопросы я уже ответил сам.

– Тогда можно мне воды? – Прижимая руку со льдом к голове, я аккуратно приподнимаюсь на старинной софе, в окружении мягких подушек. Рука проваливается между этими подушками, что затрудняет мне движение. Одна, попавшись под мою горячую руку, летит в центр зала, приземляется на дощатый пол. Стоящие у окна отвлекаются от беседы, обратив на мою вспыльчивость и валяющуюся подушку свое слегка озадаченное внимание. Затем взгляды переходят на невозмутимого Яна, но тот игнорирует их любопытство.

– Я сейчас же принесу тебе воды. А подушки можешь все повыкидывать, если они тебе не нравятся. Вряд ли хозяин будет против, ему уже всё должно быть фиолетово.

И воспоминания об Александре врезаются в мысли, к горлу подступает горечь, Ян уходит на кухню и через минуту приходит со стаканом воды для меня.

Сев на край, парень протягивает мне его, и я осторожно, не касаясь мужских пальцев, беру из его рук то, что так отчаянно жаждет мое пересохшее горло. Но Ян будто нарочно касается моей кисти, и я дергаю торопливо злосчастный стакан на себя, расплескивая воду себе на грудь. Платье липнет к коже. Я выпиваю до дна и спрашиваю:

– Зачем ты это сделал?

– Коснулся тебя?

– Да.

– Прости, не удержался. Больше не буду. Свидание же в силе? – (Я вскидываю брови.) – Я же не испортил всё, да? Если испортил, я могу рассчитывать еще на один шанс? Обещаю, больше дула моего пистолета ты не увидишь. И клятвенно обещаю поймать тебя, когда будешь падать в обморок в следующий раз. В этот раз, увы, я не успел.

Он непривычно хмур, хотя, помня о том, с каким пронзительно-мрачным взором Ян прожигал меня на месте, уже нисколько не удивляюсь переменам в его характере.

– Ты подумал, что это я убила его.

– Давай откровенно: ты то же самое подумала обо мне. Мы оба еще не знаем друг друга, не знаем, кто на что способен. Но я очень хочу узнать тебя, позволишь?

– Да, – вяло киваю я, по-прежнему придерживая лед. Кажется, даже улыбаюсь, на время забыв, что мы оба находимся на месте преступления. Александр где-то за стеной, холодный и неподвижный.

Сдержанная улыбка в ответ, и Ян вздыхает, будто жалеет о своих действиях или недействиях, что привели нас к такому исходу событий.

– Давай я отвезу тебя домой. Не думаю, что в таком состоянии ты сможешь учиться. Отлежишься дома, вечером за тобой заеду. Или отложим свидание? Ты как себя чувствуешь?

– Мы же договорились погулять на набережной, вот и погуляем, я подышу свежим воздухом, для меня будет полезно. Так что отменять ничего не будем.

– Я не сказал "отменять", я сказал "отложить". Но всё будет, как ты скажешь. Хочешь сегодня – будет сегодня. А сейчас я всё же отвезу тебя домой, если ты не против.

– Хорошо.

И я с осторожностью встаю на ноги, без посторонней помощи делаю неуверенные шаги к выходу из комнаты.

– До свидания, сеньорита, – кивает мне человек у окна, а девушка следит за моими нетвердыми движениями.

– Ян, может, ты поможешь девушке? Не будешь стоять истуканом.

И Ян, ни на секунду не сводя с меня напряженного взгляда, бросает ей пренебрежительно:

– Клара, тебя забыл спросить, что мне делать со своей девушкой. Она у меня неотразима в своей самостоятельности. Ей хочется самой, и я ей это позволяю. Не лезь туда, куда не просят.

– Больно надо! Ты вообще для меня пройденный этап, просто девушку жалко, ей достался такой мерзавец как ты! Девушка, не верьте ему, он хорошо умеет пудрить всем нам, девочкам, мозги.

– У меня иммунитет, девушка, – с усмешкой оборачиваюсь в дверном проеме. Эта Клара мстительная особа, раз пытается рассорить меня с Яном, принимая меня за его нынешнюю девушку, ведь сама, видите ли, уже в пролете. – К харизме всех плохих парней. Мозги мои не пудрятся. А вам не помешало бы держать язык за зубами. Таких мстительных и вредных никто не любит.

Сузив глаза, брюнетка уже с нескрываемой неприязнью глядит мне в лицо. Но, похоже, в ней гордости куда больше, нежели желание вступать в конфликт, она считает себя выше этого. Впрочем, я тоже выше всего этого, громкие скандалы обычно проходят без моего участия. Я могу быть их причиной, но никогда прямым участником.

– Алекс, подгонишь мотоцикл Софи к ее дому? Адрес я тебе скину.

Мужчина отходит от окна, наклонившись, что-то говорит на ухо девушке и кивает.

– Конечно, Ян. Выздоравливайте, – это уже мне.

– Обязательно, – мои губы кривятся, когда я замечаю лицемерие на его лице. Мутный тип.

Уже в подъезде, одолеваемая любопытством, я спрашиваю Яна:

– Эти двое вместе?

– Да.

– Оба в органах работают?

– Да.

– Она твоя бывшая?

– Да.

– Она тебя ревнует, значит, у нее остались чувства к тебе.

– Мне плевать.

– Грубо.

– А с ней по-другому нельзя. Говорил ей, что у нас свободные отношения, а ей вдруг семьи захотелось со мной. С самого же начала знала, что нет никаких "МЫ". Есть отдельно Я и ОНА. И я ни разу не обманывал, обговоренные правила ее устраивали. До поры до времени, – заканчивая откровения, морщит нос.

Я осторожно, держась за перила, ступаю по ступенькам вниз. Ян идет чуть поодаль от меня, не позади, но чуть сбоку.

– Свободные отношения, значит. Меня такое не устраивает, говорю сразу, чтобы недопониманий не возникло.

– А тебя это и не касается. С тобой я хочу… настоящие отношения.

– Уверен? Не передумаешь?

– Ты важна для меня, я это чувствую. На каком-то глубоком уровне. Я тебе это уже говорил.

Я ловлю его серьезный взгляд и вижу в них искренность, которую подделать может разве что профессиональный актер, поэтому мне ничего не остается, кроме как поверить ему. Знаю, что мужчинам верить нельзя, но настрадавшемуся сердцу так хочется поверить наконец в хорошее. Во что-то светлое и доброе. Очень хочется, без веры как-то совсем жизнь не ощущается счастливой. Она вообще, если честно, мной не ощущается как должно. Музыка и искусство – единственная моя радость; как спасательный круг, они держат бедную меня, не умеющую плавать в этом большом океане жизни. Но круг когда-нибудь лопнет, если его укусит и продырявит нечто вроде мерзкой, вредной рыбы, или со временем сдуется сам, как воздушный шарик, потихоньку лишающийся воздуха. И хотелось бы иметь не такой ненадежный оплот, а кого-то живого рядом, понимающего тебя, держащего за руки. Крепко сжимающего за талию, не смеющего отпустить и дать мне утонуть в мрачных водах пучины. Хочу сильного человека рядом. Хочу мужчину. Хочу Яна.

– Я хочу тебя, – говорю я, не стесняясь, и он смеется, по-доброму.

– Правда? – пытается сдержать смех, но у него плохо это получается. Возможно, зря я обнажила думы, но почему-то захотелось ответить искренностью на искренность. – Поверь, я тебя не меньше.

– Ты меня не понял, – говорю, серьезно глядя ему в глаза. – "Хочу" не в том смысле, о котором ты подумал. Хочу тебя рядом.

Смеха как ни бывало, Ян молчит, глазами не отпуская меня. И я первая нарушаю магическую зрительную связь, возобновив шаги.

Опять перед глазами мертвое тело профессора, и я пытаюсь отвлечь себя сторонними мыслями:

– Слушай, Ян, если твой знакомый Алекс не прикатит к моему подъезду мотоцикл в целости и сохранности, я этому лицемеру на два глаза гематому поставлю.

И он снова разражается смехом, таким приятным и низким, мужским. Который оседает в памяти частичкой тепла: мне его не забыть, понимание этого и пугает, и окрыляет в то же время. Именно в этот момент я понимаю, что встала на путь, ведущий только к одной цели. Любви.

– Я передам ему твои слова. Получить фингал от девушки, вряд ли, входит в список его ближайших достижений. Особенно от девушки с профессиональным хуком справа. Чтобы не быть уязвленным, думаю, он сделает всё что угодно. Даже помоет тебе мотоцикл, если на то будет воля хозяйки.

– Нет уж, такое дело доверить этому типу – подписать моему "британцу" смертный приговор. А что касается уязвленной гордости, ему следует поучиться у тебя.

– О да, нос мне разбила, но да, я в порядке и уязвленной гордостью не страдаю.

– Вот и я о том же.

– Смотрю, тебе лучше, – замечает он мой великолепный настрой.

– Кто-то на меня положительно влияет, – и многозначительно кошусь на него.

– Я рад, что я твое лекарство.

"И я рада, что ты мое лекарство", – появляется мысль, но так и остается не высказанной вслух.

Глава 23. Тебе холодно

5 сентября 2022.

Понедельник.

Каменная беседка с серыми колоннами на манер античной архитектуры – я нашла ее на периферии города, села у ограды, лицом к реке. Внизу рябь воды и дорожка лунного света. В мыслях Ян.

Он сказал, что его тоже пригласил профессор. Но мне казалось: Барецкий Яна недолюбливал, так с чего вдруг звать к себе парня? Скорее Ян пытается скрыть тот факт, что он ревностно проследил за мной, возможно, случайно встретив меня на приметном мотоцикле по дороге в институт. Не мог же он следить за мной нон-стоп? Зачем ему это? Логика в этом отсутствует.

До сих пор не могу поверить, что профессора больше нет. Был человек – и не стало. Убили. Ради куска искусства. В каком же страшном мире мы живем!

Я передергиваю плечами, смотрю в телефон: 20:02. Встретиться на этом самом месте мы договаривались час назад, уже солнце село, а его всё нет. И позвонить я не могу, не потому что излишне гордая – у меня просто нет номера парня, с которым у меня назначено свидание. Не смешно ли? Глупая ситуация.

В 21:07 я понимаю, что Ян уже не придет. Если бы что-то случилось, что-то действительно страшное, он бы позвонил, не так ли? Не заставил бы меня ждать.

Мысль о том, что могло что-то произойти с самим парнем, я гоню прочь: мы не в кино, таких трагических совпадений не бывает. И завтра я это докажу, когда увижу парня в институте.

Я никуда не ухожу, продолжаю сидеть на берегу реки в окружении старых колонн. Мне нравится это место, словно нахожусь в безопасной клетке. Ветер играет с полами моего платья, путает уложенные волосы. И я начинаю петь, будто волк, вою на белую с серебром луну:

– Тебе холодно…

Тебе холодно, и спасти тебя некому.

Он приходит, когда ты разрушена,

И ты сдаешься ему безропотно.

Твое сердце пустотой обездвижено.

Тебе холодно…

И нет разума, нет сопротивления.

Демон входит в часы боли, отчаяния;

Он приходит, когда тебе холодно,

Грустью искра былая затоплена.

Прижимаю к груди колени.

– Злая мысль рождает жестокость —

Ты другая, новую познаешь плоскость.

Он приходит – и души больше нет.

Есть судьбы поворот и светлых монет,

Что с приходом его изменяли свой цвет:

Тебя подбросило вверх, и темный орел

С победным криком упал к жизни лицом.

Ежусь под пронизывающим ветром и смотрю в темень воды.

– Тебе холодно…

Тебе холодно и спасти тебя некому…

Я закрываю глаза и с придыханием шепчу:

– Сердце маленькой девочки сломано,

Агрессивным холодным огнем теперь сковано.

Демон пришел к ней, когда было холодно,

Забрал добрый свет, когда была вера разрушена.

В половине одиннадцатого я замолкаю, слушаю тишину ночи, и она начинает тяжело давить на виски.

Так вот насколько я важна для тебя, Ян. Не думала, что я на последнем месте важных для тебя людей. Хотя… есть ли я вообще в этом списке?

Но ведь я чувствовала, что нравлюсь ему. Интуитивно. Как-то ощущала это – его особое ко мне отношение. Я ошиблась? Неужели мне показалось?

"Софи, больше не смотри в его сторону. И отбрось все зарождающиеся чувства к этому человеку. Он тебя не достоин, даже злости и обиды твоей он не стоит".

"Ты права. Да и я в очередной раз разочаровалась, так что не думать о нем у меня получится."

Дома я запираюсь в своей комнате, макаю обе кисти в черную краску и с "Say lt" от Blue October в ушах пытаюсь настроиться на темное искусство – порождение трагизма и воспаленного разума.

Я бросаю это дело, едва понимаю, что не могу отключиться, не могу не думать.

Кидаю, раздраженная в целом поведением мужчин на этом чертовом свете, на пол и кисти, и наушники. Сползаю по стенке и, согнув голые ноги в коленях, сижу застывшей скульптурой, отражающей смесь безразличия и страдания. Поза расслаблена, внутренности горят неудержимо.

В ночь комната погрузилась давным-давно, щель под дверью сверкает полоской света – девочки не спят, в прихожей спорят о чем-то.

Но стоит мне прислушаться, я начинаю различать слова:

– Она снова заперлась в комнате. Она снова стала похожей на тебя.

– Верно, потому что тобой Софи была вчера, когда танцевала до упаду в клубе с тобой.

– Дай пройти.

Если мне не изменяет слух, это ключи позвякивают в ее пальцах. Нашла в кухонном ящике вторые ключи от моей комнаты?

– Нет.

– Ей нужна помощь, Лале. Скажи, кто кроме нас?

– Нет, ей требуется побыть одной.

– Этот придурок не пришел к ней. И ей плохо. Я волнуюсь.

– Будто я нет. – И Лале вдруг вскидывается, предупреждая: – Не трогай меня. Если я взбешусь, ты знаешь, чем это закончится.

– Знаю, – Кати, разочарованная, принимает поражение. Вздыхает, кажется. – Эпичным падением!

– Не только моим. – Многозначительный тон.

– Да-да, ты и меня приложишь заодно. Ненароком. Хук справа – и я уже лежу с пробитой башкой. Когда к тебе прикасаешься, ты абсолютно неуправляема и опасна для окружающих.

– Именно. Поэтому не советую совершать опрометчивые поступки и ставить на кон свое милое личико.

Лале с железобетонным характером удалось-таки отвоевать мою дверь и одиночество, на которое этой ночью я добровольно обрекла себя. Мне нечего сказать подругам. Сказать, что надежды рухнули? Что в тысячный раз разочаровалась в мужчинах? Что поступок Яна делает мне больно там, где когда-то должны были остаться одни руины? Вот почему мне больно? Почему раной саднит где-то в груди? Почему? Кто-то знает ответ на этот вопрос? Потому что я – нет.

По стенке медленно склоняюсь вбок и мягко роняю голову на пол, прикрываю веки и обхватываю себя руками. В таком положении и засыпаю. Беспокойным сном. В середине ночи, после холодного душа, я принимаю одну из оставшихся пяти таблеток и забираюсь в кровать с надеждой поспать хоть чуть-чуть без кошмаров, а утром вновь стать сильной и жизнестойкой. Неуязвимой и неприступной Снежной Королевой.

Глава 24. Повеселимся?

6 сентября 2022.

Вторник.

– Ты опять взяла мой крем для лица? – ворчит Лале.

– Ну да, ты только не взрывайся. Хочешь, обниму тебя? – улыбается Кати, открыв грудь для объятий и раскинув руки в стороны.

– Только через мой труп, – делает шаг назад Лале.

Кати весело возмущается:

– Ну, не-е-ет, подруга. Я отказываюсь обнимать труп.

Они обе не заметили, как я вышла из спальни и заглянула к ним в приоткрытую дверь. Я пячусь обратно в прихожую и бесшумно, шустро обувшись, покидаю квартиру.

В коридоре института я встречаю Илью: он выходит из кабинета декана и движется прямо ко мне.

– Софи, мне нужно с вами пого…

– Не сейчас, – обрубаю я преподавателя на полуслове жестко и совсем не любезно.

– Софи, это важно. – Илья идет вровень со мной. Пронизывающе посмотрев мужчине в глаза, я говорю предельно серьезно и твердо:

– Я же сказала "нет", у меня нет времени, я спешу.

Мужчина отстает, слышны лишь мои шаги, высекающие в воздухе уверенность и решительный тон.

– Хорошо, но позже мы обязательно поговорим, – бросает мне вдогонку Илья, и я слышу, как он уходит в противоположное моему направление.

Скорбную весть ребятам сообщили еще вчера, в беседу группы скидывали слова сожаления, но все в курсе, что меня в этой беседе нет, и потому, едва вхожу в аудиторию, все парни наперебой спешат поделиться со мной трагическими обстоятельствами, связанными с кончиной Барецкого. Не знают, что я та, кто видел всё своими глазами. Та, кто обнаружил профессора мертвым. Та, кто в состоянии сокрушительного расстройства рвотой залил профессорский ковер в считанных метрах от хладного трупа.

Я с надменным безмолвием занимаю последний стул, у дальней стены, и со смесью смятения и тревоги кошусь на соседний: Яна нет, а если с ним и правда что-то случилось?

Сердце не на месте, но волнения не показываю, заставляю себя не переживать раньше времени и установить без нервотрепки этот несуразный холст на этот дурацкий мольберт!

"Рисунок" ведет новый преподаватель, и мне приходится подчиниться общим правилам, взять в руку карандаш и что-то с ним, в конце концов, делать. Занятие проходит мимо меня, голос преподавателя кажется монотонным, эскиз так и не коснулся краски; Ян не явился, и я чувствую себя в крайней степени дурно.

В полдень прогуливаясь в галерее института, случайно сталкиваюсь с деканом: мы оба встали возле одной картины; судя по подписи ниже, она принадлежит выпускнику 2016 года, работа в жанре импрессионизма. Однако мысль о случайной встрече была ошибочной, и понимаю я это, когда Игорь Алексеевич произносит мягким, дружеским тоном:

– Софи, я хотел бы с вами поговорить. Наедине. Это очень важно.

Я поворачиваюсь лицом к мужчине.

– Если вы всё еще о той ситуации в кафе, то забудьте уже…

– Нет, – возражает мягко и тянет к моему плечу свою руку. Я отшатываюсь, сделав шаг назад, и с настороженным выжиданием в глазах гляжу на отчима Яна. Подумываю разузнать о парне, но пока молчу: не нравится мне поведение этого мужчины. Чего он хочет? О чем поговорить?

Игорь Алексеевич, минуту назад уверенный в своих действиях, теряется, мнется как девчонка перед парнем, в которого по уши влюблена. Какой странный характер: перед слабым полом сам становится размазней. Кашицей переваренной.