Текст книги "Мой очаровательный оригинал"

– Значит, вы верите в любовь?

Заминка. Я не уверена, что стоит говорить об этом вслух.

Помнится, я сама же в последнем своем интервью опровергла свои слова, искренность которых меня так испугала, что я в самый последний момент обратила всё в шутку, сославшись на великолепную актерскую игру. Эмоции в те напряженные секунды били ключом внутри меня, но я была холодна, как сталь. Я была сильна как никогда и невозмутима после такой откровенности. Я резко почувствовала себя уязвимой и маленькой, и мне немедленно захотелось исправить свою ошибку, выйти из положения через грубость и высокомерие. Что я и сделала.

– Верю, – несмотря ни на что, произношу я спокойно, так как уже заикнулась о "хочется верить во второе", нет смысла отрицать. Да и признание дается легко, всё же это не интервью, искусство вселяет в сердце недюжинную храбрость.

Странное молчание, кто-то начинает шуршать вещами в этой могильной тишине, и Илья, качнув головой, возвращается к мыслям о картине:

– Поступим так: остальные интерпретации этой удивительной работы Магритта почитаете самостоятельно. Дома. А мы перейдем к следующему слайду, где представлена работа другого художника. Впереди еще десять работ, и мы все их должны сегодня успеть просмотреть.

Глава 12. Я и трое мужчин

После памятной ночи в клубе прошло довольно много времени, а парня, взволновавшего мои чувства, я всё еще не встретила. Если честно, я уже почти потеряла надежду его найти, хочется сказать, что не ищу его больше, но… Хотя вначале, месяц назад, пыталась, только клуб отчего-то на две недели тогда закрыли, потом я была там еще четыре раза. Но чтобы не столкнуться с владельцем клуба я надела свой парик Клеопатры и платье в стиле бохо – второй мой образ, который я использовала частенько в Испании, когда мы с девчонками выступали инкогнито на улицах города, пели и играли на музыкальных инструментах для обычных прохожих. Наша группа так и называется – "Клеопатры". Так вот ни одно из последующих посещений клуба не принесло желаемого результата: парня, целовавшего меня, я не нашла, ни в ком не заподозрила, не почувствовала.

Да и как его найти, если абсолютно ничего о нем не знаешь? Вот совсем ничего. Не стану же я подходить ко всем парням в клубе и заводить ненужные знакомства, я прекрасно знаю, что ни к чему хорошему такая беспечность не приводит. И очень скоро я поняла, что маюсь глупостью. Полагаясь на какое-то там шестое чувство, мужчину не отыскать. И в общем-то, я перестала искать особенную иголку в стоге иголок, передав бразды правления пресловутой судьбе. Как же я ненавижу это слово!

Свет в аудитории по-прежнему максимально приглушен, Илья рассказывает о седьмой по счету картине, кто-то периодически включается в беседу, я же многие картины нахожу скучными и в основном молчу, хотя преподаватель не раз жаждал меня в собеседники.

И пока мужчина рассказывает об Альбрехте Дюрере и его автопортрете, я думаю о том, что так и ни разу больше не столкнулась в клубе с владельцем. Даже будучи в образе брюнетки, я его там больше не видела, мы не пересеклись. Повезло? Может быть.

Но мысль о везении тонет в небытие, когда отворяется дверь, лучи света из коридора заливают порог лекционного зала, идеально презентуя вошедшего гостя: как Бога в ореоле солнца.

Я хмыкаю: он-то что здесь забыл?

– А что так темно? – Веселое удивление на лице. – Илья, ты студентам киношку показываешь что ли? Знал бы, попкорн прихватил.

– Ян, что ты делаешь на моем занятии? – Лицо преподавателя в свете экрана очень хорошо просматривается, и я вижу, как он озадачен.

По рядам пошли шепотки, студенты зашушукались.

– Пришел постигать знания. Обожаю искусство.

– С каких пор? – хмыкает Илья, сузив глаза.

– Всегда мечтал посидеть на твоей паре, брат, – отзывается этот самый Ян преувеличенно бодро, но очень серьезно. – С этого дня я снова студент. Не так давно я понял, что был не прав, когда решил посвятить жизнь банальным боям без правил. – (Кто-то из девушек восхищенно вздохнул после этих слов, да и парни оценили.) – Понял, что искусство – это то, к чему лежит моя широкая душа.

И почему с трудом верится, что этот боец резко переквалифицировался в любителя прекрасного? Где бои, а где великое искусство? Ведь небо и земля.

– Ян, серьезным ты мне нравишься больше, – вдруг замечает Илья Игоревич. – Не мог бы ты нормально пояснить свое присутствие здесь?

И Ян продолжает гнуть свое:

– Да серьезен я, теперь учусь на факультете скульптуры, отец твой знает, не переживай.

– А ты не староват для учебы-то?

– Мне двадцать шесть, слишком рано ты меня в старики записываешь.

– Ян…

– У нас занятие, – воодушевленно, но весьма настойчиво перебивает его новый студент, который, судя по всему, хорошо знаком с Ильей. Да и слово "брат" ранее было упомянуто, моя внимательность эту деталь сразу подметила. Но всё же порой "брат" не означает "брат" в привычном смысле этого слова, родственную связь в них я не ощущаю, да и внешне мужчины разительно отличаются: один брюнет синеглазый, другой блондин с серыми глазами. – Давай не будем отвлекаться, а поговорим как-нибудь потом. А сейчас ты ведь позволишь несчастному опоздавшему студенту присоединиться к вам? – И не дожидаясь разрешения, поворачивает влево и поднимается широким шагом по ступенькам вверх. По тому самому проходу! У стены! – Так интересно послушать!

– Если так интересно, то почему опоздал, студент?

Последнее слово было брошено так выразительно и насмешливо, что мне показалось, эти двое не просто хорошие знакомые или братья, они как минимум друзья.

– Не поверишь, сначала одна роковая красотка поцарапала мне слегка любимую тачку, – сообщает парень, на мгновение остановившись у шестого ряда и чуть повернув голову к преподавателю. А потом этот самодовольный придурок продолжает восхождение на "вышку", на ходу бросая: – А потом я полдня искал ее по всему институту. Так запала в душу, не могу выбросить из головы! О, так вот же она! А я, дурак, искал ее повсюду! Правильно говорят, твое всегда тебя находит.

Он смотрит прямо на меня, в темноте плохо удается разобрать мимику лица, но я уверена, этот поганец, которому я резко запала в "широкую" душу, стоит передо мной и ухмыляется.

Как вообще разглядел меня в темноте? Ведь с самого начала целенаправленно шел ко мне, не сомневаюсь в том даже. У него в глазах прибор для ночного видения что ли установлен? А я его слепым котенком назвала – ну не ирония ли?

– Приблизишься еще на шаг, и я эту авторучку воткну тебе в глаз.

И говорю я это таким равнодушным, предельно спокойным тоном, что слова звучат поистине зловеще, а от студентов даже дыхание не слышно: все с интересом наблюдают за нами двумя.

А парень, как ни в чем не бывало, отвечает:

– Прекрасная девушка, не гневайтесь. Утром я был не прав, признаю свою ошибку. Хотите, заплачу вам за ваш спортбайк?

Что за резкая смена полярности? Разве может север внезапно стать югом? Или у него с головой не в порядке?

– Биполярное расстройство?

– Что? – Будем считать, что он хмурится и прыгнул с головой в недоумение, ни черта не видно, но тон распознаваем.

И я тоном строгого доктора настоятельно рекомендую:

– Вам, молодой человек, лечиться надо, пока психическое расстройство, именуемое биполярным, окончательно не сорвало вашу крышу. И да, я с неадекватными дел не имею, держите свои деньги при себе, мне от вас ничего не надо.

В этот момент Илья Игоревич не совладал с собой, засмеялся, открыто так, искренне. И его друг бросил на него испепеляющий взгляд: глаза сверкнули в темноте. И, возможно, до преподавателя дошел бы вложенный в них эмоциональный посыл, только темень этому препятствовала.

– Студент Коваль, не могли бы вы уже пристроить свою пятую точку? – прекратив смех, Илья переходит на официальное обращение. – Вы срываете мне занятие.

Ян опять поворачивается ко мне, и я, читая его мысли, предупреждаю:

– Даже не думай. Здесь занято.

– Ничего, потеснимся. – И с этими словами он бесцеремонно, как чертов ниндзя, упершись руками о поверхность стола, прямо передо мной взлетает над партой, делает кувырок вокруг своей оси в воздухе и в два счета занимает соседнее со мной место, где лежала папка, которую теперь он вертит в руках.

– Такая тяжелая. Тебе не трудно одной носить такие тяжести?

– Что из слов "здесь занято" тебе непонятно? – Я впервые за сегодня на грани нервного срыва, но эмоции пока бурлят внутри, внешне я спокойна.

– Так потеснились же, а эту милую папочку можно и на стол положить. Вот так. – И Ян демонстративно опускает ее на парту и медленно двумя пальчиками придвигает ее ко мне.

– Какой же ты все-таки приставучий гад.

Я отодвигаюсь от него, создавая пространство между нами.

– Нет, я просто упрямый.

– Как осел. – Я глубоко вздыхаю.

– Как Ян. Меня зовут Ян, красотка. А как твое имя? Уверен, оно еще красивее, чем ты.

– Софи де Армас. – Всё равно узнает, учимся-то в одной группе. Хотя есть всё же надежда, что он в другой, той, что тоже присутствует на лекции.

– Я угадал, красивее имени я не слышал, – шепчет он, глядя на меня.

– Мне надоело слушать твою лесть. Если так нравится имя, напиши его на листочке и любуйся, а меня оставь в покое.

– Ладно, не злись. – Голос приобрел серьезность, а рука поднялась в воздух.

Мои пальцы вновь плотно сжимаются вокруг ручки.

– Только посмей до меня дотронуться, я эту авторучку…

– Воткнешь мне в глаз, я помню. – И Ян послушно кладет руки на стол.

– В какой группе учишься? – Я не могла не задать этот вопрос.

– В твоей, – беззаботно сообщает сосед, а потом вдруг улыбается радостно: – Я узнавал.

– Узнавал он… и зачем тогда спрашивать мое имя, если ты его сам знаешь?

– Да не знал я, честное слово. Секретарь в деканате сказала, что эта группа лучшая. А когда я поинтересовался: почему, – по секрету поведала, что это единственная в институте группа, где учится студентка из Испании. А я так люблю Испанию!

Хоть говорим мы и полушепотом, преподаватель всё же временами косится в наш темный угол, явно раздраженный нашим поведением.

– Ну да, ну да. – Доверия к парню я не испытываю.

Несколько секунд тишины, и Ян заговаривает вновь, голос отдает нотками вины:

– Еще раз прости за утро. Я был не в духе, с самого утра столько всего навалилось. Может, я все-таки могу загладить вину? Заплачу?

– Я же сказала, твои деньги мне не нужны, – отзываюсь более миролюбиво, но не теряя присущую мне черствость. – С байком всё в порядке, он цел. И больше не предлагай мне денег. Не всё в этой жизни ими решается. Но тебе, богатому отпрыску с красной, сверкающей до блеска тачкой, этого, увы, не понять.

– И тем не менее, я тебя понимаю.

Этой фразой он заканчивает нашу беседу и с серьезным интересом смотрит на экран.

И я только теперь, повернувшись к профилю мужчины лицом, во мраке замечаю в нем то, что не разглядела при первой встрече, при утреннем свете. Ян красив.

***

Занятие заканчивается, и все дружно щурятся от резкой подачи света, в один клик пульта "ночь" отступила. Экран погас.

– Привет, – улыбается мне Ян, ставший с любопытством наблюдать за мной, стоило освещению заполнить всё пространство вокруг. Коснуться моего лица, в том числе.

Ян не сводит с меня глаз, как бы усердно я ни игнорировала его. Я ловлю взгляд Ильи, и тот, пока налажен зрительный контакт, вежливо просит:

– Девушка, не могли вы подойти, я хотел бы с вами кое-что обсудить.

– Конечно, Илья Игоревич. – Закидываю авторучку в папку и, подхватив последнюю, спускаюсь к кафедре, только бы отделаться от назойливого внимания бойца, которому и в самом деле плевать на правила. Правила приличия!

Я становлюсь перед преподавателем, мужчина, бросив короткий взгляд на неспешно спускающегося с "вышки" друга, понижает голос до полушепота:

– Не ожидал вас здесь увидеть.

– Как и я, – короткий, лаконичный ответ.

– Как вас зовут? – милая улыбка.

– Софи де Армас.

Брови мужчины слегка взлетают вверх.

– Так это вы наша иностранная студентка?

– Да.

– Но вы потрясающе владеете русским языком, – замечает Илья. – Видно, у вас были хорошие учителя?

– Вы правы, у меня были хорошие учителя. Только мое знание русского языка не их заслуга. Я родилась и до шести лет жила в России. Где-то здесь, в Москве. Я из здешних мест.

– Софи… – задумчиво вдруг хмурится он, – Вас звали Софией, не так ли?

– Вы об этом хотели со мной поговорить? – хмыкаю я, поторапливая к сути.

– Кхм-кхм, на самом деле я хотел извиниться…

Я решительно перебиваю, не желая окунаться в воспоминания той ночи:

– Не стоит. Просто имейте в виду: я ненавижу, когда малознакомые мужчины начинают меня лапать. Надеюсь, в будущем вы не повторите своей ошибки. Я могу рассчитывать на ваше благоразумие? – сухим тоном подвожу я итог.

Он молчит, смотря пристально мне в холодные глаза, будто не веря, что я такой бесчувственный робот, которому плевать на искренние извинения.

Но оказалось, его удивило другое:

– Сколько вам лет?

– Семнадцать.

Задумчивый взгляд проходится по моему лицу.

– Вы слишком взрослая для своего возраста. Наверное, поэтому я не заподозрил в вас… ребенка.

Я усмехаюсь.

– А ребенка здесь и нет, Илья Игоревич. Я могу идти?

– Нет, еще один вопрос: ваша фамилия, данная вам при рождении?

– Зачем вам?

– Я любопытен, – дружелюбная улыбка на губах.

– Собираете на меня компромат?

Ответить Илья не успевает, сероглазое недоразумение встревает в разговор, вынырнув откуда-то сбоку.

– О чем шепчетесь?

– Об искусстве, – лживый ответ легко слетает с губ преподавателя. А я вообще не нахожу нужным отвечать. – Софи прекрасно разбирается в искусстве. Мне нравится ее точка зрения на многие вещи.

– Неужели? – Серые глаза стреляют подозрением в нас по очереди.

– Да. Ее взгляд на репродукцию Магритта "Влюбленные" не оставил меня равнодушным. Мы отлично ладили сегодня на занятии, очень хорошо беседовали и делились ценным мнением, пока ты, Ян, не явился и не украл внимание едва ли не единственной студентки, с которой мне не просто есть, о чем поговорить, а действительно интересно говорить. – И взгляд в его сторону такой укоряющий, будто младший брат украл у старшего любимую игрушку.

Ох, какие же они все-таки дети!

– Мне пора, – небрежно кидаю я и разворачиваюсь на месте, уверенно направляясь к выходу.

– Я с тобой.

Шаги Яна за спиной нервирует меня, но не это оказалось самым страшным: в дверях на меня чуть не налетает неуклюжий очкарик. Снова!

– Вы что, преследуете меня?! – чудом вовремя отшатнувшись, кричу я на мужчину. Выставив вперед папку, выстраиваю границу между нами. Делаю еще шаг назад и медленно возвращаю папку к груди.

– О, мы вновь с вами встретились, девушка, – улыбается чуть удивленно, но очень даже довольно. Но заметив, что я всё еще выразительно сверлю его глаза своими недовольными, продолжает, горячо уверяя: – Нет-нет, я не преследую вас, ни в коем случае. Я здесь работаю.

– И кем же? – спрашиваю я недоверчиво.

– Он декан, Софи, – говорит Ян и встает сбоку от меня. – Привет, Игорь.

– Отец, у тебя ко мне какое-то дело? – еще один голос за спиной. Илья.

Так, у меня сейчас крыша поедет. Почему за день так много нелепых совпадений? А главное, что я всё еще тут делаю? Среди трех совершенно посторонних мужчин в абсолютно пустом помещении?!

– Не могли бы вы, господин декан, посторониться? – нервно произношу я. – Даме срочно нужно в туалет!

– Оу… – Глаза за очками виновато забегали, и он, прочистив горло, отступает в сторонку, освобождая мне путь. – Конечно. Я не смею вас задерживать.

И я устремляюсь вперед, только бы скорее избавиться от гнетущего ощущения западни.

– И простите ради бога за утренний инцидент, – доносится запоздалое в спину. – Я готов заплатить за химчистку!

– Так и быть, ради Бога – прощаю! – бросаю я, не сбавляя хода и раздражаясь тому, что каждый встречный пытается всучить мне деньги.

Бесите! Я привыкла сама решать свои проблемы, ясно?!

Глава 13. Я тоже тебя люблю, мелкая

Ян

– А ты куда? – Тяжелая рука ложится мне на плечо, останавливая.

– Игорь, я реально должен перед тобой отчитываться? – насмешливо приподнимаю брови.

– Ты захотел поступить на факультет скульптуры за неделю до начала семестра, я это устроил. Ты захотел, чтобы я не лез в твою жизнь, не выпытывал, чем ты на самом деле занимаешься и как зарабатываешь свои большие деньги, если даже на Ferrari за 23 миллиона накопил. Я не лезу, Ян. Уважаю твои личные границы, только я ведь волнуюсь. Мы с твоей мамой волнуемся за тебя. Ты уже два семейных ужина пропустил, а Тася ведь ждет тебя.

Я протяжно выдыхаю: мне сегодня из этих семейных оков не выбраться. Ладно, Софи, погуляй пока, тобой я займусь завтра.

– Маме я говорил, что я занят, у меня работа. Я не могу всё бросить и мчаться на чертов ужин, Игорь.

– Однако время для учебы у тебя внезапно нашлось? – В глазах отчима упрек.

– Потому что работа связана с искусством. Хочу подтянуть знания. Ведь ни хрена в нем не шарю! Будто сам не знаешь! И без знаний, Игорь, больших денег в кошельке не бывает. Это ты тоже, я надеюсь, понимаешь.

Я не говорю всей правды: на данный период времени работа и правда связана с искусством, но также она связана с конкретным человеком, именно по второй причине я здесь.

– Ян, я же не говорю, что учиться – это плохо. Но ты обязан…

– Отец, отстань от него, – к нам подходит Илья, который более-менее представляет род моих занятий. Единственный в курсе, кем работаю. – Семейные ужины давно не актуальны в нынешнее время. Не раздувайте из всего этого трагедию.

– А я настаиваю, чтобы на сегодняшнем ужине абсолютно вся семья была в сборе, – требует отчим, строго глядя на нас обоих поверх своих смешных очков.

С тех пор, как мама вышла замуж за отца Ильи, мне нет покоя. Как бедная сестренка выживает под их крышей и держит оборону одна, отдуваясь за нас с Ильей, взрослых и давно живущих в отдельных квартирах? Да, только ради Майи я и готов потерпеть этот дурацкий светский ужин.

– О каком инциденте шла речь, отец? – вдруг задает друг вопрос, который и меня заинтересовал не меньше. – Когда это вы успели с Софи познакомиться?

– С Софи? А-а, так девушку зовут Софи, – понимает Игорь. – Столкнулся с ней сегодня утром в дверях кафе, случайно облил шоколадом ее милое платье… Точно, – он щелкает себя по лбу, будто в голову озарение стукнуло, – я должен был хоть купить ей второй стакан шоколада, взамен первого, дырявая голова, не догадался. Эх, – разочарованно качает головой.

Этот Игорь такой странный: в повседневной жизни решительный, требовательный, порой занудный, но как только дело касается красивой девушки, его решительность куда-то испаряется, он теряется, мямлит что-то, запинается, улыбается во все тридцать два зуба, готов во всем угодить. Моя красавица мать из него веревки вьет.

Отец был полной противоположностью Игоря, хоть те и были лучшими друзьями. Вот из него так ловко вить веревки мать не могла. Характер у отца был твердый, манипуляции с версту чуял.

– Ладно, вечер у меня свободен. Пойдем, брат, на ужин! – Я притягиваю Илью, перекидываю руку ему через шею и делаю шутливый захват.

– Э-э, полегче, Ян. Рубашку помнешь. У меня студенты, я должен выглядеть презентабельно, – ворчит этот гаденыш, но не может скрыть смеха.

– Ребятня, – качает головой отчим со снисхождением. – Жду в шесть дома за моим столом. И не опаздывать, это ясно?

– Ясно, – отвечаем мы с Ильей в унисон.

Я заглядываю в комнату сестры.

– Ян! Наконец-то! Ты здесь!

Майя виснет на шее, и мне приходится прогнуться в спине, наклониться, чтобы обнять. Слишком высокий я для сестры. Хоть та и вытянулась немного за лето, для пятнадцатилетней девчонки метр шестьдесят – всё же маловат рост. В маму пошла, та тоже невысокого роста.

– Я не мог оставить тебя одну на съедение волкам. – Я кладу руку ей на голову и взъерошиваю светлые волосы.

– Ай, не порть мне прическу! – Сестренка с наигранной обидой приглаживает вставшие дыбом волосы, а после делает жалобные глазки. – Принес?

Я с укором цокаю языком и усмехаюсь.

– Так не я, оказывается, тебе нужен. Я твой курьер, всего-то.

– Не драматизируй, – Майя закатывает глаза и в нетерпении тормошит мою руку. – Скажи, что принес. Принес же?

И я отвожу руку себе за спину и вынимаю на свет сжатое ремнем брюк свеженькое бумажное издание. Только из типографии, отец Поль в издательстве работает, она по моей просьбе и попросила отца об одолжении.

– Держи.

– А-а-а! – Невнятный, гортанный, чуть приглушенный радостный рык заставляет меня прикрыть глаза и вздохнуть. Вздохнуть от умиления и улыбнуться.

Я еще раз убедился, что эта девочка не способна сдерживать эмоциональные порывы. Ее никогда не возьмут туда, где работаю я. Она все тестовые проверки завалит. И я этому рад. Я слишком ее берегу, не хочу, чтобы она пошла по стопам покойного отца, нашего старшего брата и меня. Это слишком опасно, двоих из семьи мы уже потеряли. Да и не говорил никто Майе, чем занимались по жизни все мужчины из нашего рода. И я говорить не собираюсь.

– Ну что, довольна? – интересуюсь я, глядя на то, как сестренка бережно раскрывает заветную книгу и рвет защитную пленку, которой по обыкновению покрывают все издания с маркировкой "18+". Любительница фантастических любовных романов, черт бы ее подрал. Маленькая еще, а ей страстных демонов и вампиров подавай.

– Еще бы! Я обожаю твою Полину! Ты только посмотри, какая новенькая! Какая красивая! А пахнет… – Она подносит книгу к лицу и вдыхает с наслаждением, ее плющит от удовольствия. – Пахнет типографской краской, бумагой и клеем… Только маме не говори, окей? – доверительно просит она, подняв глаза.

– Не скажу. Но только попробуй до восемнадцати лет встречаться с мальчиками, я тебе уши оторву, поняла? – Я строго смотрю ей в глаза, и я нисколько не шучу.

– Поняла. – И взгляд такой умный, что я всерьез подумываю: а недооценил ли я ее интеллект? Пусть сестре и пятнадцать, мозги у нее всё же должны быть. – Я что, дура, по-твоему? В книжках всегда самые заботливые, самые классные парни – это взрослые, состоявшиеся мужчины. Они умные, опытные, сильные. Зачем мне недоразвитые маменькины сынки? Я лучше подожду еще годиков пять, чтобы найти себе более взрослого мужчину, за которым я буду как за каменной стеной.

Я испускаю смешок, некая логика в ее речи присутствует. Только забавно слышать такое от мелкой.

– Рад, что эти твои романы чему-то тебя учат.

– Разумеется, я набираюсь опыта. Чужого. И учусь на чужих ошибках. Это лучше, чем учиться на своих. Я не такая наивная, как ты про меня считаешь.

– Я никогда не думал, что ты наивная, Майя. Просто любовь срывает крышу даже самым умным и не наивным. Включается сердце, причем на полную катушку, а разум где-то над обрывом стонет и на дохлой веревочке болтается, на последнем издыхании.

– Знаю, – вздыхает она, будто с полным пониманием, будто у нее за спиной вагон личного опыта. – Это тоже в книгах есть.

И на этом наше уединение прерывается. Негромкий стук в дверь, якобы предупреждающий, и в комнату сразу же в роскошном синем платье входит мама, чьи глаза лучатся радостью, хитростью и нетерпением. Сестренка уже успела спрятать книжку себе под пятую точку и теперь невинно хлопает глазками.

– Да, мама?

– Дети, пойдемте ужинать.

– Илья уже пришел? – интересуюсь я, вставая с мягкого диванчика и скрывая в уголках губ усмешку: хитростью Майя пошла тоже в мать. Обе с виду невинные ангелочки, а внутри… лучше не заглядывать так глубоко.

– Пришел, за столом уже. Только вас ждем. А вы тут закрылись втихаря. Секреты от мамы?

Ее лукавый взгляд окидывает нас по очереди.

– Ма-а-ам, ну какие еще секреты? – Майя изображает упрек на лице и легкое возмущение, мол, как ты могла о таком подумать? Как мы вообще можем от тебя что-то скрывать?

Но, кажется, более опытной женщине совсем не трудно распознать лукавство молодого поколения.

– Будем считать, что я поверила, доча. А сейчас давайте скорее в столовую. Еда стынет.

Мама разворачивается, я следом за ней, Майя, быстро закинув книжку под подушку, спешит за нами.

Она догоняет меня в коридоре.

– Учти, – наклонившись к сестренке, шепчу ей на ухо, – всё это я терплю только ради тебя.

– Я знаю, – шепот в ответ. – И очень признательна тебе и Илье за то, что вы делите со мной это бремя. Я одна мамин напор и хитрые уловки отражать устану. Она к каждому слову цепляется, клешнями их ловит и выворачивает наружу потом твои самые потаенные тайны. И всё это за какой-то полуторачасовой ужин. Как она это делает?

– Не знаю, – тихо смеюсь я. – Но я ведь могу рассчитывать на то, что ты мне расскажешь "как", когда узнаешь?

– Когда я узнаю? – не понимает она, скосив на меня глаза.

– Ну да. Когда станешь такой же. Ты же ее маленькая копия.

Услышав издевку, Майя ощутимо бьет меня своим кулачком по физически тренированному плечу.

– Придурок!

– Я тоже тебя люблю, мелкая.

Глава 14. От доброжелательной фанатки

1 сентября 2022.

Четверг.

В моих руках лист с нотами, я аккуратно кладу его на пюпитр. Перед глазами слова песен, я пою, скользя пальцами по черно-белым клавишам, но вдруг на середине песни профессор жестом останавливает меня, облокотившись на крышку рояля передо мной.

– Напомни, в каких жанрах ты поешь, Софи?

Глубокий вечер, в большом зале консерватории очень тихо, так что голос моего репетитора-преподавателя Германа усиливается многократно.

Да-да, я нашла-таки профессионального педагога. Сначала это была женщина, заведующая кафедрой сольного пения на вокальном факультете, но той не понравился мой характер, но больше – мне не понравился ЕЁ мерзкий высокомерный тон. Одного занятия с ней было достаточно, чтобы начать подыскивать другого репетитора. Потом была другая, преподаватель помладше с той же кафедры, очень тихая и скромная, но в глазах ее я видела потаенную зависть. Ей не нравилось, что я пою не просто хорошо, а лучше нее самой. И в конечном итоге я решила, что женщина на роль моего преподавателя музыки категорически не подходит: каждая из них всегда будет видеть меня соперницей на каком-то эмоциональном уровне, отвечающим за неосознанную женскую конкуренцию. С такими полноценную работу не построишь. В Мадриде было легче – мы учились группой, и неважно было, мужчина это, или женщина…

И я решилась на эксперимент, две недели назад заставила себя целенаправленно искать мужчину на эту важную роль в моей жизни. Музыке я выделяла треть своего времени, всей своей жизни. И я не хотела забрасывать учебу. Пусть я и пою красиво, старательно придерживаюсь правильного чередования дыхания и голоса, использую определенные приемы, бывает, очень сложные, – всё же иногда даже у меня что-то не получается. Какие-то резкие переходы, или же я нуждаюсь в советах: брать выше или ниже, когда работаю над собственными песнями? Не слишком ли много бэлтинга? Нет, я не кричу. Как и нужно, ухожу в полет. Иными словами у меня великолепный бэлтинг, но экспрессии во мне порой больше, чем нужно. Иногда меня необходимо вовремя остановить, иначе голосовые связки потом страдают. Чрезмерная эмоциональная мощь – вещь не очень хорошая.

И с этим со всем мне частенько помогал педагог по вокалу Пабло. А теперь с этой задачей успешно справляется Герман с кафедры современной музыки той же консерватории имени Чайковского. Пожилой мужчина, которому уже за семьдесят. По его словам, он ходит с тростью с зимы 2017-го, когда сломал себе кость во время катания на коньках. К слову, это было его любимым видом спорта, с которым он был вынужден проститься в тот же год.

– Поп, лирический рок, – начинаю перечислять я, убирая руки с клавиш, – соул, баллада, иногда джаз и реггетон.

– Отлично, – кивает Герман и трет бороду. – Тогда я хочу послушать что-то из твоего репертуара. Пусть это будет твоя лучшая песня.

– Лучшая для кого? – задаю я вопрос, на мой взгляд, очень важный. – Для меня? Или для моих фанатов?

– Для тебя, – улыбается он, всецело понимая мой вопрос.

– Хорошо, – кратко киваю я и начинаю первый куплет с насыщенного тванга:

– У океана тишина,

Лишь волны могучие поют колыбель:

Успокаивают сломанную душу,

Зашивают раны на сердце теперь –

После тебя: ты разорвал всю меня изнутри

На части, на стекла, на бесцветные камни,

Неровные, некрасивые, с острыми гранями.

Оставил во мне всё это «богатство»,

Лично отправил на казнь беспощадно.

Под конец куплета идет переход на крещендо и чистый звук. На припеве использую высокий микст, пока еще умеренный бэлтинг и нежный субтон:

– Я не ангел, ты слышишь меня?

Не идеал. Во мне тоже есть тьма,

Есть дефекты, душевные муки.

Ты не один не уверен в себе.

Ты не один убегаешь от правды,

Порой я тоже боюсь, но с тобой

Хочу пережить все невзгоды;

Но…

Ты каждый раз, боясь отпустить,

Противоречишь себе и уходишь.

Я не знаю, вернешься ли ты?

И, если да, вынесу ли я это снова?

Я устала тебя догонять, молча ждать,

И каждый раз не терять надежду – а вдруг?

Вдруг ты обнимешь и скажешь: "Свободен я,

И отныне с тобой навсегда".

Снижаю голос и пою второй куплет чистым микстом, придерживаясь гладкости звучания:

– Океан в лучах заката

Соль мою уносит вдаль:

Забирает себе мои слезы

И крики. Пусть. Мне не жаль.

Скажи, ты знал исход любви?

Да-да, нашей с тобой беды?

Любовь – беда для тех,

Кто не умеет безусловно любить.

А ты не умеешь, ты из тех,

Кто бросает, боясь отпустить.

Во второй раз пою припев, уже расширяя объем, добавляя в бэлтинг больше чувств и экспрессии. На последних строчках снижаю громкость, выдыхаю очень тихий субтон, заменяя звук "а" на придыхание.

В третий куплет вступаю с микстом, включаю красивые мелизмы.

– Ты считаешь себя не достойным любви,

Всюду ищешь в себе недостатки,

Стены бьешь каждый раз, боясь жадной тьмы,

Что в тебе обитает, покой не дает обрести.

Ты считаешь себя не достойным меня,

Всюду ищешь себе отговорки,

В сердце бьешь каждый раз, боясь нашей любви,

Что в нас обоих живет, дает свет обрести.

Снова двойной припев: мощнейший бэлтинг, эмоциональный срыв и финишный глухой звук, ставящий красивую точку в песне.

Последняя нота вылетает из моих пальцев, и я поднимаю глаза на профессора, ожидая каких-либо слов.

– Глубокое исполнение. А еще интересный выбор. Почему любимая песня на английском? У тебя же в основном испанский репертуар, ты говорила.

– Это задание от киностудии, – поясняю я. – Меня попросили написать песню для саундтрека к экранизации одного очень известного испанского романа. Она непременно должна была быть английской. И я основательно подошла к этому делу, прочла книгу, после сценарий, плюс позаимствовала историю подруги. А потом села ее писать. В итоге, я и не заметила, как она стала моей любимой. В эту песню я вложила слишком много чувств.