Текст книги "Ящер-2 [Casual Rex]"

16

Я сказал «к тебе в хижину»? Глупый раптор ошибся. Сколько бы денег ни сэкономили прогрессисты на обустройстве своего лагеря, эти средства ушли на строительство и внутреннее убранство дворца наслаждений Цирцеи в самом центре острова. Сверкающие стены были покрыты каким-то непонятным веществом, и не бриллианты, и не жемчуг, но у меня сложилось впечатление, что квадратный метр стены стоит столько же, сколько моя квартира, машина и весь базилик, который я сжевал за последние десять лет.

Недостатка в этой ядовитой траве, кстати, не наблюдалось. С того момента как мы, держась за руки, вошли в главное здание через трехметровые двустворчатые двери, наше настроение уже улучшилось после километровой прогулки по свежему воздуху. Мы шли по дорожке, доступ на которую имели лишь избранные, а вокруг вились последователи Цирцеи, предлагавшие нам все виды земных удовольствий. Тарелки с горкой петрушки и подносы с целой кучей тимьяна – все есть, все свежее и, что лучше всего, бесплатное.

Вообще-то я не халявщик, но решил, пока работаю под прикрытием, можно его и изобразить.

– Угощайся, Винсент, – сказала мне Цирцея. Она уже осилила граммов сто майорана и без передышки приступила к пажитнику. – Тмин очень хорош. Рекомендую.

На самом деле мне хотелось бы попробовать все, пробежаться мимо этого шикарного шведского стола с галлюциногенами, но отчасти я позволил Цирцее отвести меня к себе домой, чтобы хорошенько прощупать… не то, что вы подумали, а почву, поэтому нужно, если хочу успешно справиться с задачей, чтобы мозги оставались относительно незатуманенными. Ну, если я разик или два лизну тмина, то это не повредит…

Еще шафрана на удачу.

И фенхеля, потому что я не пробовал его уже сто лет.

И пару горсточек базилика, чтобы отнести Эрни, потому что я такой парень – не могу не позаботиться о друге.

Не успел я ничего понять, а моя кровь уже бурлила ото всех этих веточек и листиков, а мы с Цирцеей покинули фойе и шли по длинному, изысканно украшенному коридору. Через дальнюю дверь я различал бесконечные ряды вешалок, как в химчистке, с которых свисало множество личин, подметавших пол. Должно быть, где-то здесь хранится и мой «костюмчик», надеюсь, они позаботятся, чтобы он пах свежей сосновой хвоей.

Мое тело не успело еще отправить мозгу предупредительный сигнал, а мы с Цирцеей уже восседали на большом кожаном диване, рассчитанном на двоих. Высокая спинка и широкие подлокотники ограничивали движение наших тел, мы словно стали единым целым. Длинные ноги Цирцеи покачивались поверх моих, и когти на левой ноге слегка царапали мою лодыжку. В некотором смысле мы сейчас занимались-таки образованием, причем изучали не только собственные ощущения: на стене висели ряды старинных портретов суровых динозавров, незнакомых мне.

– Надеюсь, ты хорошо провел время, – сказала она.

Я напустил на себя скромный вид.

– У тебя очень милый островок. И последователи замечательные. А сколько времени уже существует этот ваш Прогресс?

– А что, пришло время задавать друг другу вопросы?

Ее нежелание отвечать на мой вопрос, заданный экспромтом, напомнило мне о первоначальной цели моего визита. Вся эта болтовня, легкодоступные наркотики и непосредственная близость превосходной особи динозавра моего вида и противоположного пола убаюкали меня настолько, что я забыл о своей миссии. Но теперь-то ты снова на верном пути, Винсент. Жми на газ, мчись на полной скорости и не тормози!

Крякнув от напряжения, как физического, так и психического, я убрал ноги Цирцеи со своих коленей и прошелся, по возможности не раскачиваясь, по кабинету.

– Пофлиртовать мы можем в любой момент. Но я здесь, чтобы учиться, не забыла?

– Так ты и учишься. И будешь учиться дальше.

– Ты таким образом уходишь от ответа? – спросил я.

– Ну, лучше так, чем по-другому?

– О чем это ты?

– О том, как ты только что крякал.

Странная дамочка. Странное место.

– У тебя очень милый островок.

Она кивнула с улыбкой.

– Спасибо. Стараемся.

– Большой. Много лесов. Но ты, по-видимому, используешь только небольшую его часть.

– Джунгли прекрасны, – согласилась Цирцея, – хотя мы и редко захаживаем туда. Та, вторая сторона острова… она… другая.

Я кивнул, медленно двигаясь туда-сюда. Шаг вперед, шаг назад, ча-ча-ча.

– Что значит «другая»?

– Видоизмененная. Мутировавшая. Этот остров раньше использовали для тестирования ядерных боеголовок.

Моя кожа тотчас ощутила на себе тысячи радиоактивных частиц, а все тело стало посылать в мозг неистовый, сверхсильный сигнал «Чесаться!». Не так ли появился на свет Годзилла?

Но Цирцея уже изучила меня достаточно хорошо, чтобы понять мое беспокойство, поэтому она быстро покачала головой и погладила меня по руке, дабы развеять мои страхи.

– Здесь мы в безопасности, – заверила она. – В этой части острова радиации нет. Раз в два месяца мы проверяем уровень радиационного заражения счетчиком Гейгера.

– А что же там? – спросил я, изображая любопытного котенка. – На той стороне?

– Не знаю. В целях нашей общей безопасности мы объявили ее закрытой зоной.

Мы посмотрели друг на друга. Господи, она такая красивая.

Пора нарушить молчание, хотя бы для того, чтобы услышать собственный голос и убедиться, что она не накормила меня какими-нибудь хитрыми травками и не превратила в немого.

– Хм… А ты сама проходила через такое испытание? – спросил я. – Через Ринг?

– В какой-то момент всем нам приходится проходить через небольшие испытания. У кого-то эти испытания будут другими.

Я демонстративно поскреб подбородок. Так я изображаю задумчивость и внимание.

– Значит, ты говоришь, что никогда не была на Ринге.

– Вы очень проницательны, мистер Рубио, – я подумал, что она, возможно, издевается, но под действием наркотика было сложно отличить сарказм от искренности. – Достаточно сказать, что испытание на Ринге не было бы для меня чем-то сложным, но если бы мне пришлось опробовать свои силы на арене, то я не годилась бы больше для того, чтобы вести братьев по пути к Прогрессу.

– А можно поконкретнее?

– Нет.

Стол из отполированного красного дерева с латунными ручками стал для меня новым стулом. Я шмякнул задницу на его поверхность, и прохладное дерево внесло приятное разнообразие в жаркий и влажный климат. Эти сектанты что, не слышали о кондиционерах? По крайней мере, нашим предкам хватило бы ума, чтобы изготовить пару вентиляторов, как мне кажется.

– Ну, как-то неприятно получилось, когда того раптора поднял на рога бык, – сказал я.

– К несчастью, такое случается.

– Часто?

– Нет, – ответила Цирцея, – но даже один раз – это чаще, чем мне хотелось бы. Члены нашей группы жаждут вернуть себе свое подлинное «я», и иногда энтузиазм заграждает дорогу здравому смыслу.

– Здоровый был бык.

– Но и раптор был сильный. Когда боец готов, уверяю тебя, на Ринге не происходит неравных боев. А о том рапторе позаботятся доктора, и я сомневаюсь, что он еще раз допустит такую же ошибку. В следующий раз он позволит Прогрессу идти своим чередом. – Цирцея скользнула по кожаному дивану. – Ты готов снова сесть? Здесь есть место.

Я проигнорировал этот призыв и остался на месте.

– А соревнования на Ринге проходят каждый вечер?

– Нет, только в установленные дни.

– А если какому-нибудь диплодоку захочется сразиться в бою с львенком Симбой, когда вы не на Гавайях?

– У нас есть и другие Ринги, – ответила Цирцея. – В других местах.

– Где?

– Некоторые вещи лучше узнать по прошествии времени. Оставайся с нами и в свое время узнаешь.

Я спрыгнул со стола и начал мерить шагами комнату, рассматривая картины в дубовых рамочках, висящие на темно-бордовых стенах. На этих изысканных портретах были изображены все виды динозавров. И все, как один, с морщинами, складками и постаревшей кожей. Да, парни немолоды.

– Предки? – поинтересовался я.

– Вряд ли. Тот, который слева от тебя, был президентом какого-то университета в конце девятнадцатого века. А целофизис рядом с ним – это Дж. Эдгар Гувер.[24]24
  Директор ФБР с 1924 по 1972 г.


[Закрыть] А кроме них я большинство и не знаю, честно говоря. Это был кабинет Рааля.

– Был.

– Да, был.

– Значит, он умер?

Она облизнула губки, основное внимание уделив уголку рта.

– Так говорят.

Странно, как эта цыпочка постоянно отказывается от своих слов. Раньше она твердо стояла на том, что старичок Рааль жив-здоров, просто вне пределов досягаемости.

– А ты его знала?

– Да.

– Как долго вы были знакомы?

Цирцея встала, повернулась ко мне задом и пошла к бару, выступавшему прямо из дальней стены. Из крана постоянно тек целый водопад непонятно чего, Цирцея высунула длинный язычок и сделала несколько глотков эликсира. Даже отсюда я почувствовал, что это вытяжка из трав.

– Я пригласила тебя сюда выпить со мной…

– …и я остался, чтобы составить тебе компанию, – закончил я. – Если ты хочешь, чтобы я прекратил задавать вопросы…

– Мы были знакомы пятнадцать лет. А потом он исчез.

– И ты предполагаешь, что он мертв?

– Ничего я не предполагаю. Рааль был практически стопроцентным динозавром, и он мог одним взмахом хвоста добиться большего, чем мы за всю жизнь, полную борьбы за наше «я».

Я выдвинул теорию:

– Ты была его протеже.

– Называй так, если хочешь. Это он привел меня к Прогрессу.

– Каким образом?

Казалось бы, простой вопрос, по-моему, но лишь от его звучания Цирцея снова метнулась к водопаду и заглотила еще литра три алкоголя. Как ни странно, красавица не пьянела, а если и пьянела, то я не замечал ни малейшего изменения в ее поведении. Я уже ударялся бы о стены и извинялся бы перед дверными ручками, хотя, возможно, у нее уже выработалось привыкание к этим веществам.

– Останься здесь, – сказала Цирцея и выскользнула через черный ход, оставив меня в гордом одиночестве в скучном кабинете. Могла бы хоть в игровой комнате меня бросить… Позади рабочего стола стояло кожаное кресло с высокой спинкой, по моим представлениям, так должно выглядеть классическое кресло начальника. В супертолстую бычью шкуру воткнуты латунные кнопки, а сама поверхность отполирована до зеркального блеска, кожа почти такая же скользкая, как чехол на диване мистера Левитта, натертый чудо-средством. Это кресло просто ждет судебных разбирательств. Готов поспорить, если я сейчас усядусь на него, то свалюсь именно под таким углом, чтобы раскроить себе башку, и обвинения посыплются на производителей скользкой штуковины как из ведра.

Но мои мускулы жадности не настолько развиты, как мускулы любопытства, поэтому, как только я сел за стол, якобы принадлежавший самому мифическому Раалю, я не смог совладать со своими пальцами, схватил скрепку из ящика для бумаг и согнул ее, соорудив некое подобие отмычки. И дело тут не в моем желании или нежелании, это просто рефлекс, который срабатывает время от времени, и я почти ничего не могу с этим поделать. В столе было несколько ящиков – по два с каждой стороны и один посередине. Они фактически умоляли меня открыть их и явить миру спрятанные в них ценности. Я как Джеральдо Ривера из одноименного шоу, только вокруг меня не вились телекамеры и не смущали меня.

Несколько секунд я вертел в замке маленькой железячкой, и вдруг до меня дошло, что чертовы ящики даже и не заперты. Кто бы ни открывал их в последний раз, этот кто-то был достаточно беспечен и не стал снова запирать, а уж я не из тех, кто доделывает чью-то работу. И я выдвинул один из ящиков на полную длину.

Какие-то счета. Чернила красные, черные, красные и снова черные, прибыли и убытки, доходы и расходы вперемешку, и я ни хрена в этом не понимал. Последний урок математики, на котором я был, закончился тем, что мне съездили по носу транспортиром (даже и не спрашивайте, в чем было дело), и с тех пор я держусь подальше от мира чисел.

Но на счетах были и определенные заголовки, по которым даже я мог догадаться, что речь шла о крупных оттоках денежных средств. Порядка шести с половиной миллионов баксов покинули казну Прогрессистов не более месяца назад, хотя нигде не было указано, на что пошли бабки, и редко встречались знакомые мне имена торговцев наркотой, которым платили бы больше, чем пару долларов за кило базилика.

Причем расчеты велись не только в старых добрых баксах, были еще лиры, немецкие марки, кроны и другие виды валют, которые я даже не знал. Что бы они ни покупали, это покупалось в разных странах, а не в одной. И мне оставалось лишь сожалеть, что я не знаю, за что же Прогрессисты отстегнули столько деньжищ. Но одно я понял наверняка – это «что-то» носило глобальный характер.

Я собирался было порыться еще в бумажках, но тут услышал знакомые шаги, приближавшиеся к кабинету. Я быстро засунул счета обратно в ящик, несомненно скомкав их по дороге, и швырнул скрепку по направлению к ближайшей корзине для мусора. И промазал. Да, над трехочковыми стоит еще потрудиться.

Когда Цирцея вошла в кабинет, то в руках у нее был тонкий фотоальбом, на обложке которого не было ничего написано, и на корешке тоже. Снова усевшись на диване, Цирцея поманила меня:

– Я уже много лет это никому не показывала, – тихо сказала она, – и если ты хочешь посмотреть, то можешь сесть рядом.

Ну ладно. Не думайте, что мне было так уж неприятно, просто я надеялся, что не выйду за рамки своих профессиональных обязанностей.

Господи, кого я обманываю? Нет, я надеялся, что все будет как раз наоборот.

На первой фотографии в альбоме был снят скромный домик с тремя спаленками, расположенный где-то в пригороде. Декоративные статуи, фигурки розовых фламинго на лужайке, микроавтобус на дорожке и прочая дребедень. Перед домом муж с женой, улыбаются в камеру. Портрет счастливой семьи.

– Это мой дом, – сказала Цирцея, – и мои родители.

Я был удивлен, в основном тем, что женщина на фото была разодета в пух и прах, словно собирается в ресторан или в театр. Обычно динозавров так утомляет все это бесконечное застегивание пуговиц и завязывание поясков по утрам, что у самок редко хватает времени или терпения, чтобы нанести дополнительный слой макияжа на лицо, которое для начала даже не их собственное. На самом деле чем бесцветнее женщина, тем выше вероятность, что это ящерица в костюме обезьяны. Мы ратуем за простоту, насколько это возможно. И это не простое совпадение, что движение против лифчиков возглавила бронтозавриха, которой попросту осточертело возиться с еще одной застежкой.

– Они у тебя красивые.

Цирцея грустно улыбнулась.

– Уверена, они были красивы. Они умерли, когда мне был годик.

– Прости. Так ты была сиротой?

– Была, пока… – она перевернула страницу. Малышка, розовенькая и агукающая, ну, может уже и не совсем агукающая, лежит в кроватке и тянет к фотографу круглые кулачки.

– Это… ты?

– Да, перед тем как родители… ушли. Маска, изготовленная компанией «Блаупункт», – ну, знаешь, они еще магнитолы для автомобилей делают, – единственная вещь на память о моем детстве. По крайней мере, из того, что мне хотелось сохранить.

Дальше несколько фотографий были уже не такими радужными. Ряды девочек от малышек до подростков, стоящие строго по линеечке, словно роботы улыбаются в камеру. Потертая форма и начищенные до блеска туфельки, а в глазах – пустота и разбитые надежды.

– Приют Святой Елены для несовершеннолетних проституток, – сказала Цирцея. И добавила: – Меня там не особо любили и частенько дразнили, но это еще не самое плохое. Такие приюты не лучшее место для маленькой девочки…

– Знаю, – перебил я, мне ужасно хотелось ее утешить. – Я смотрел фильм «Энни».

Раздался смех. Несколько неожиданно, но пусть уж лучше смеется. Цирцея захлопнула альбом и повернулась ко мне:

– Возможно, в «Энни» и показаны все прелести человеческого приюта, Винсент, хотя я в этом сомневаюсь, но подобные учреждения для динозавров намного хуже, чем ты себе представлял исходя из фильмов.

– Это не… я не хотел…

– Сестры, которые заправляли этим местечком, решили, что поскольку наш мир по преимуществу человеческий, то нужно научить нас быть больше людьми, чем даже сами люди. Ужасные создания, все они… орали на нас всякий раз, как только чуяли, что наши тела выделили хоть каплю запаха. Нас силой заставляли надевать одежду с грубыми воротниками, чтобы она впитывала все наши феромоны. Нас опрыскивали дезинфицирующими средствами, а остатки намазывали на кожу. Следующим пунктом были горячие ванны, где нашу естественную кожу терли металлическими мочалками. Короче, все, чтобы только избавиться от запаха.

Они хотели уничтожить в нас динозавров и не успокоились бы до тех пор, пока нас нельзя было бы отличить от обезьян. Каждое утро в этом кошмарном месте я смотрела на себя в зеркало, на свою ужасную морду, страшные когти, отвратительный хвост и ненавидела последние признаки моей принадлежности к динозаврам.

Моя лучшая подружка дошла до того, что отрубила себе хвост. Как-то утром она пошла в цех, включила циркулярную пилу и просто отрезала его. И несмотря на то, что она умерла, ее желание очеловечиться было сильнее желания жить. Помнится, в тот момент я испытала не ужас и не отвращение, а подумала: «Джанин молодчина, почему я так не могу?».

Я не удержался и сглотнул комок в горле.

– И почему же ты не смогла?

– Рааль нашел меня прежде, чем я дошла до ручки. Он приехал к нам, поговорил с несколькими девочками, а потом встретил меня и сказал, что поиски завершены. Рааль сказал, что вот уже десять лет искал того, кто же выведет наш род из рабства. Он даже не стал дожидаться, когда придут все разрешения на удочерение, просто пришел однажды вечером ко мне, вытащил меня из этой комнаты, из приюта, и мы сбежали.

– Ты поверила ему?

– Ни капельки. Но у него была еда, травка. И свобода. Для девочки из сиротского приюта, едва достигшей подросткового возраста, он был Моисеем, Иисусом и Кейтом Партридж из «Семейки Партриджей» в одном флаконе.

– А потом?

– А потом началось мое обучение. Годы терпения и понимания. Рааль пытался показать мне, кто я на самом деле, и что еще важнее – что я есть, то есть мою сущность. Он научил меня пользоваться тем, что дала мне матушка-природа, и заново полюбить себя.

Я ничего не мог с собой поделать. Может, так на меня повлияла история, или просто поздний вечер за окном, или остаточное действие трав на мою нервную систему, но мысль сорвалась с моих губ быстрее, чем я успел поднять трап:

– Он научил тебя проделывать всякие фокусы со своим запахом.

– Он научил меня проделывать всякие фокусы со своим запахом, – повторила Цирцея, взяла меня за руку, и я ощутил жгучее покалывание в руке, которое поднялось до грудной клетки. – На самом деле не такие уж это и фокусы, эта возможность дана нам от природы, как способность дышать или ходить. Это наша неотъемлемая часть.

– Как это?

– Запах позволяет добраться до нашей подлинной сущности. Возможно все – общение путем запаха, усиление его интенсивности и даже бездействие пахучих желез. Когда ты уверен в себе, то эта способность постепенно превращается в нечто само собой разумеющееся, в часть тебя. Это все естественно.

Но все динозавры разные, – добавила Цирцея. – У нас много общего, но мы как люди в том плане, что у каждого свой уровень способностей.

Пока она говорила, я учуял, что ее способности проявляются в полную силу. Сейчас это не было быстрым впрыскиванием феромонов, как в прошлые разы, когда она буквально сбивала меня с ног, а медленный равномерный массаж моих чувств. На меня накатывали волны чего-то сладкого, пряного и замечательного. Комната начала раскачиваться перед глазами, стены вибрировали, словно махали мне на прощание ручкой – доброй ночи, Винсент, ты вернешься очень скоро…

Но я продолжал задавать вопросы, мать их, и собрал все имеющиеся силы в кулак, чтобы бороться с магией запаха и произносить нужные слова:

– Вот почему он тебя выбрал, – удалось мне выдавить из себя. – У тебя эти способности чер… чрезвыч-чайно развиты…

Цирцея кивнула. Учитывая мое выигрышное состояние, для меня это выглядело так, словно она кивнула всем телом. Стены теряли непроницаемость, становясь все более и более прозрачными.

– Я покинула тот мир, – сказала Цирцея, – и стала ученицей Рааля. Он сказал, что у меня такой талант, которого он раньше не встречал. И еще – что мы вместе освободим наш род от оков. Что есть лишь один путь понять наше подлинное «я» – это туаааах грееаерл, и тогда лааре-еч орррарех во всем вролааае…

Из ее рта вырывались какие-то бессмысленные визги и хрипы, иностранный язык смешивался с моим родным. Но она продолжала говорить – рычать, похрюкивать, – словно это был чистейший английский во всем мире.

Как только последняя стена не выдержала и пала, я вытянул руки и попытался схватиться за кресло, мне нужно было хоть что-то, чтобы удержаться на месте. Мои руки нащупали кожу, которой был обтянут диван (хороший знак!), но почти сразу же она превратилась в кору. Я посмотрел и обнаружил, что пальцы крепко сжимают ветку доисторического дерева, а когда я снова поднял глаза, то никакого кабинета уже не было.

Я снова был в лесу.

Вы, наверное, думаете, что теперь-то я уже ориентировался в этих проклятых джунглях, но на этот раз все было по-другому. В предыдущих опытах с Цирцеей и ее волшебным ароматом лес был почти такой же реальный, как в жизни, но это была некая часть антимира, когда чувствуешь, что все происходит не совсем по-настоящему. А в этот раз сук был настолько реальным, чтобы сильно царапать мою задницу. Вероятно, надо мной парил птеродактиль и эта тварь решила сделать свои дела прямо у меня над башкой, и уж будьте уверены, я не усядусь на заднице ровно и не стану надеяться, что это только мираж.

Я встал, и листья под ногами смялись, коснувшись пальцев, щекоча их и лаская. Незнакомые звуки – какие-то песни, крики и радостные вопли окружающего меня мира – скакали с дерева на дерево и снова мне в уши, услаждая мой слух на каждом шагу. Воздух вокруг был плотным, и я понял, что дышу с трудом, словно обучаюсь этому заново. Я дотронулся до еще одного дерева, и оно было твердым. Все это происходит со мной здесь и сейчас.

Кто-то погладил меня по груди. Пальчик скользил все ниже и ниже. Этот кто-то стоял у меня за спиной и горячо дышал в ухо.

– Тебе нравится?

Цирцея.

– Как…

– Тсс. Тебе нравится?

– Да-а-а-а-а, – выдохнул я, протянув последнее «а». Обычно мои отношения начинаются не так, обычно я соблазнитель, а не соблазняемый, но раз уж я уже нахожусь в реальности, которой не существует, так почему бы не позволить природе идти своим путем, неважно, насколько извилистым он кажется.

– Давай же, – прошептала она. – Как в последний раз.

Руки обняли меня крепче, обвивая мое тело, и я повернулся к моей новой любовнице. Наши языки уже искали друг друга, извиваясь как змеи, переплетаясь, слизывая пот и слюну, впитывая запахи. Мои руки сами по себе поднялись, крепко держа Цирцею, и оторвали ее от земли, а пальцы обхватывали основание ее хвоста, поглаживали спину, унося ее туда, где она должна была быть – туда, где я хотел, чтобы она была…

И вот мы уже двигались, и хотя наши ноги оставались на месте, но зато земля под ними пошла волнами, начала вертеться. Мы занимались любовью, раскачиваясь взад-вперед, я проникал в нее, ворочаясь на нашем воздушном ложе, мимо проносились деревья, листья хлестали по обнаженной коже. Она крепко обвила меня ногами, открыла рот и что-то выкрикивала.

Наши движения ускорились. Все быстрее и быстрее. Когти Цирцеи впивались в мою спину, но боль только возбуждала, моя пасть открылась, и я укусил ее за плечо, делая сильные толчки к ее телу, сильнее, чем когда-либо. Пот градом тек с наших тел, скатывался с хвостов прямо на землю, исчезая в буро-желтой грязи. Голова кружилась. Казалось, что над нашими головами небо поворачивается вокруг своей оси.

Мой собственный запах усиливался, перемешивался с ее ароматом, наши феромоны тоже по-своему занимались любовью, когда из моей груди вырвался стон и слился со страстным криком Цирцеи. Наши тела резко колотились друг о друга. Это был не просто секс, а животное проявление похоти. И ют уже исчезали окружающие нас деревья, а вместе с ними и весь мир: листья, грязь, земля, небо, вращение. Теперь ничто не держало нас и не мешало проникать друг в друга. Мы вонзали друг в друга когти и зубы, и все мое тело было внутри ее, а ее – внутри меня…

Мозг отключился, тело работало на автопилоте, делая резкие толчки, ощущая…

…господи, пусть это никогда не кончится, пусть всегда…

…боль… удовольствие… боль…

И вдруг сверху на нас потоком полился яркий свет. Раздался вопль, который не мог принадлежать никому из живых существ. Небо полыхало, и в облаках образовалась дыра. Мне стало жарко, очень-очень жарко, когда мое семя брызнуло внутрь ее тела, и я со стоном кончил. Обжигающий поток сжигал и пронзал меня. А Цирцея тянула меня вниз, в себя. Ее рот широко открылся, и оттуда тоже вырвался тихий стон, смесь ужаса и удовольствия. Мы были вместе. Мы были единым целым. А где-то далеко, теперь уже намного громче, звучал ужасный, оглушительный шум, словно наступает конец света… Он приближался к нам, и пожар становился сильнее и сильнее, горело уже небо и то, что за горизонтом, – все… и… и……темнота.