Текст книги "Ящер-2 [Casual Rex]"

– Это родограф, – объяснил Боб, протянув руку. – Пожалуйста, дай мне руку.

Мой первый порыв был отказаться, но я уже прошел по тоннелю и теперь сижу черт-те где с этим странным парнем, если он хотел бы убить меня, чтобы я не мучился, расхаживая в маске, то это уже произошло бы. Я дал ему руку, Боб сжал ее крепко, настойчиво, но ничуть не больно. Затем он потянул мой указательный палец с выпущенным когтем к маленькому темному отверстию на крышке коробки.

– Втяни коготь, если можно, – я послушался. – Хорошо. Обычно это не проблема, но известны случаи, когда когти застревали внутри. Как говорится, береженого Бог бережет.

Я с радостью выполнил и эту просьбу. Скорее всего, мне не так хорошо удавалось бы снимать девушек в барах для одиноких сердец, если бы я расхаживал с этой штукенцией, навсегда прикрепленной к руке.

Мой палец исчез в дыре, и машина издала ворчание. Дальше несколько раз вспыхнули зеленые лампочки, и стрелки приборов начали подергиваться. Тем временем металл вокруг моего пальца стал заметно холоднее, а через тридцать секунд мой некогда теплый пальчик стал превращаться в замороженную рыбную палочку. Я взглянул на Эрни и задорно улыбнулся.

– Это первая фаза, – объяснил Боб. – Машина тестирует твои феромоны.

– Она меня нюхает?

– Не совсем. Легкое ощущение холода, которое ты сейчас чувствуешь, – это начало процесса конденсации. Гормоны, которые источают поры твоей кожи, превращаются в жидкость из-за низкой температуры, а затем эта жидкость и будет протестирована.

– Протестирована на что? – спросил я.

– На чистоту, – вот и весь ответ.

Уточнять я не стал.

Прошла минута. Мой палец начал неметь. Неужели это и есть их хитрый замысел – заморозить меня до смерти, кусочек за кусочком? Если он попросит меня засунуть еще какую-то часть тела в эту дырку, то я буду бить его до следующего вторника.

Я уже собирался выразить недовольство, чтобы через минуту выдернуть палец из этой хреновины и приступить к старомодной технике допроса – с запугиваниями и кровопролитиями – как в кончик пальца что-то больно кольнуло.

– Эй! – закричал я. Моя рука непроизвольно дернулась. Палец сильно болел, и по нему что-то текло. Я осмотрел руку – так и есть – по пальцу бежал тоненький ручеек крови. – А это еще, черт побери, зачем?

Боб лишь улыбнулся (Боже, эта улыбочка меня просто бесит!) и сказал:

– Всего лишь взяли образец крови, Винсент. Без этого мы не можем использовать родограф.

– Понятное дело, – протянул Эрни, сдерживая смешок.

– Могли бы мне и раньше сказать.

– Тогда бы ты не стал делать эту процедуру. Как бы то ни было, теперь мне будет намного сложнее уломать и твоего друга.

– Чертовски верно, – согласился Эрни. Но Эрни довольно быстро позволил уговорить себя сделать то, что делают все клевые ребята. Боб вытащил мои образцы из аппарата. Я попытался заглянуть внутрь, но не смог разглядеть ничего, кроме нескольких проводков и каких-то диодов. Затем Боб перезапустил машину. Эрни оголил лапу и повторил процедуру, но поскольку он уже был готов к уколу, то выдержал боль с каменным лицом. Да, мое возмущение на этом фоне выглядит глупым, но клянусь, если бы мы поменялись местами, то он плакал бы как компсогнат – эти мелкие динозавры всегда были нытиками.

– Закончили? – спросил Эрни.

– Почти что, – Боб снял чехол с другого устройства, привинченного к стене. Как он объяснил, это был феромонитор. Выглядела эта штука как помесь аппарата по продаже презервативов и прибора для измерения давления. Боб поместил в приемный отсек пузырек с образцами гормонов и крови.

– Посмотрим, что у нас получится, – сказал он и нажал на рычажок сбоку.

Замигали лампочки, раздалось жужжание мотора, и сильная струя воздуха втянула пузырек внутрь. Я смотрел, как темная жидкость втягивается в пузырьковую камеру, и стрелки приборов начинают подрагивать.

Боб щелкнул языком и сказал:

– Ах, как…интересно.

И тут я понял, что наклонился вперед, пытаясь расшифровать эти отрывистые пиканья, скачки стрелок, и понять этот странный механический язык.

– Ну и что эта штука говорит обо мне?

– Она определяет вашу родовую чистоту, – объяснил Боб. – С течением времени каждый из нас удалялся все дальше и дальше от нашего истинного рода. Мы стали полукровками.

– Не понимаю, почему так, – сказал я. – Мои родители были рапторами, и их родители тоже. Мы можем скрещиваться только с себе подобными для произведения потомства, так что я так же чист, как и мои родители.

– Я имел в виду не твою конкретную родословную, а твою чистоту в принципе. Чистоту динозавра. Каждый день мы напяливаем на себя эти костюмы и теряем еще крупицу себя. Вот посмотри, что ты из себя представляешь.

На дне машины лежал свернутый рулон бумаги, которая обычно используется для бухгалтерских книг. На ней четко отпечатались черные цифры, ровненький шрифт заполнял всю страницу. Это были данные, числа и математические выкладки, в которых черт ногу сломит, но на самом верху виднелась надпись, утверждающая, что как член самого выдающегося сообщества на земле я не соответствую норме: ДИНОЗАВР НА 32 %.

– Тридцать два процента? Что, черт побери, это значит?

Боб сказал:

– Многие из нас расстраиваются, когда узнают, как низко мы пали…

– Да, блин, чертовски верно! Я расстроен. Эта идиотская машина…

– Но для любой проблемы есть решение. Я открою вам маленький секрет. Когда я впервые проверился на родографе, то мой результат был всего двадцать девять процентов.

– Да ты что!

От его слов мне не стало лучше, если честно. Я-то надеялся, что обгоню Боба процентов на двадцать при проведении любого стандартного теста.

– Но сейчас, по мере Прогресса, мой последний тест показал результат шестьдесят семь процентов, – Боб просиял от гордости.

Я, сам того не желая, был заинтригован самой возможностью роста показателя, казавшегося произвольным числом, выданным нечестной машиной.

– И как тебе это удалось? – поинтересовался я.

– Ох, путь не был легок, – заверил меня Боб. – Но это вполне возможно, и в конце вас ждет самая большая награда в вашей жизни. Так, давай посмотрим на результаты твоего друга, а потом продолжим наш разговор.

– Я весь в нетерпении, – с невозмутимым видом сообщил Эрни.

Образцы его гормонов и крови проделали тот же путь, что и мои, а когда все шумы и яростное потрескивание утихли, то машина выдала результат – 27 %. Да, сомнений быть не может, и я позволил себе позлорадствовать. «Я обошел тебя на пять пунктов, приятель».

– И что все это значит? – спросил я, давая Бобу возможность развернуть свою рекламную кампанию.

– Это значит, что мы можем вам помочь, – сказал он. – И несмотря на то, что в вашем случае процент примесей велик, надежда есть.

Я сделал вид, что киваю, обдумывая его слова.

– Ты все время говоришь «мы». Это бизнес?

– Нет-нет, – запротестовал Боб, который начал расставлять аппаратуру по своим местам. – Считайте, что это клуб.

– Клуб, значит.

– Ну общественный клуб. Членство в нем дает вам ряд преимуществ, – Боб открыл еще один ящик и вытащил два пригласительных, напечатанных на бумаге приглушенно-зеленого цвета. – Вот, это вам обоим.

На пригласительном жирным некрасивым шрифтом было напечатано: «Вы приглашены на наше специальное собрание».

– Это короткое сообщение, я понимаю. Собрание состоится завтра вечером, и думаю, вы узнаете много нового для себя.

– А что это за собрание? – спросил Эрни.

– Мы встречаемся время от времени, чтобы обсудить некоторые вопросы, касающиеся динозавров. Это напоминает обычную вечеринку. Бесплатная еда и напитки, музыка, приятная компания. Будет очень весело, правда-правда. Кроме того, завтра вечером Цирцея прочтет специальную лекцию.

– Цирцея? – я знал это имя, поскольку несколько недель изучал мифологию для дела Теракрополиса, – даже не спрашивайте меня об этом! – но я не понимал, что же за существо может носить такое имя?

– Цирцея чиста на девяносто девять процентов, – сказал Боб.

– Не может быть!

– Она стала кем-то типа председателя нашего клуба. Восхитительная женщина. Если захотите, я могу вас представить ей.

– Это было бы замечательно.

Боб горячо пожал нам руки и сказал:

– Как видно из приглашения, вечеринка состоится в Голливудских Холмах. На обороте вы найдете инструкцию, как добраться до места.

Я внимательно прочел приглашение. Да, все в порядке.

– Судя по всему, это будет крутая вечеринка!

– Итак… – сказал Боб, – могу ли я рассчитывать, что вы придете?

В этот раз нам даже не понадобилось обмениваться условными сигналами. Мы с Эрни понимали, что мы уже на полпути туда, куда хотели попасть, и намного быстрее, чем могли себе представить. Чтобы найти Руперта и покончить с этим делом нам осталось сделать всего-навсего пару шагов по мощеной дорожке.

– Мы с удовольствием придем, – сказал Эрни, и вопрос был решен.

* * *

Позже, когда Боб снова вывел нас на улицу через отдельный выход и тоннель, мы с Эрни запрыгнули в машину и покатили по Хайленд-стрит. До вечеринки нам нужно сделать кое-какую «грязную работенку». И хотя я ненавижу обманывать своего напарника, порой это необходимо. Он не всегда понимает, что для него лучше, старый ворчун, и часто именно я вынужден таскать его по магазинам с пинками и воплями.

Так что я подождал, пока мы минуем бульвар Санта Моника, а затем резко перестроил машину в правый ряд. И тут мой напарник обо всем догадался, ну, на самом деле, намного раньше, чем я предполагал. Оставалось только надеяться, что он не выпрыгнет из автомобиля на ходу и не попытается нажать на тормоз. Эрни отлично знал, куда я везу его, и одарил меня своим лучшим испепеляющим взглядом, словно пропел строки библейского псалма «для чего Ты оставил меня?».

– Да ладно тебе, малыш, ты не можешь так поступить со мной.

– Мы завтра собираемся на вечеринку на Голливудских Холмах…

– Это не вечеринка, – сказал Эрни, его голос становился все громче по мере приближения паники. – Это встреча сектантов. У меня до хрена всяких тряпок, Винсент.

– Я не могу позволить тебе пойти на вечеринку, даже на собрание сектантов, если ты будешь выглядеть как иллюстрация из каталога универмага «Сирс» 70-х годов. По крайней мере, если ты собираешься стоять рядом со мной.

И мы покатили на Мелроуз.

5

Место действия: Голливудские Холмы, одна миля от бульвара наверх. Время: около семи часов вечера. Настроение: возбужденно-напряженное. Одежда: настолько же стильная, насколько и неудобная. Я веду машину, а Эрни жалуется. Обычная ситуация.

– Мы придем, послушаем их россказни, найдем Руперта и уберемся оттуда.

– Идет, Эрни.

– И тогда я сниму, наконец, эти чертовы шелковые штаны.

Я покачал головой:

– Это не шелк, а лен. Писк моды.

Но Эрни было плевать, он недовольно теребил рубашку от Кельвина Кляйна и брюки от Армани, как пятилетний мальчик, которого нарядили для воскресного похода в церковь. А я ехал дальше, не обращая внимания на его нытье.

За двадцать четыре часа между марафоном по Мелроуз-авеню, где Эрни познакомился со всеми диковинками из мира одежды, сшитой дизайнерами, имена которых не встретишь в дешевых магазинчиках «Кеймарт», причем из тканей, не являющихся наследниками семейств Поли и Эстр, и нашим «собранием клуба» на Голливудских Холмах, мы еще поработали чуть-чуть по делу подружки Минского. Мы нередко занимаемся одновременно несколькими делами. Тарелка частного детектива никогда не бывает полной, но если мы и нахапаем на нее слишком много всего, то просто возьмем еще одну.

Первый наш шаг заключался в том, чтобы узнать домашний адрес этой девицы. Это было достаточно просто благодаря помощи моего приятеля-бронтозавра Дэна Паттерсона из полицейского управления Лос-Анджелеса. Вход в крысиную нору, где проживала недавно наша Стар Джозефсон, был перетянут красной предупредительной ленточкой и опечатан департаментом здравоохранения. Думаю, можно было бы проникнуть внутрь и осмотреть помещение, но огромные трещины разбегались по внешним стенам и крыше здания, как расселины в леднике, и было впечатление, что все это сооружение вот-вот рухнет под собственным весом. К несчастью для нас, даже самые бесшабашные люди и динозавры покинули это здание, а тараканы дать нового адреса нашей малютки, увы, не смогли, так что надеяться можно было только на себя.

У нас было несколько ее фотографий. В основном снимки, сделанные похотливым Минским на «Полароиде» в минуту, когда его гормоны играли. Мы показывали их жителям окрестных домов со всей энергией, какую только могли вложить в это дело, в ответ пожилые дамы в ужасе охали, а молодые парни бросали плотоядные взгляды.

– Я знаю эту шлюшку, – сообщил нам один особенно вонючий компсогнат. Его звали Милашкой, и он был сутенером, торговавшим девочками на бульваре Сансет. Я уже и раньше пользовался услугами Милашки, в основном когда дело касалось пропавших девчонок. Он из числа тех сутенеров, по чьей вине в первую очередь эти девчонки и пропадают без вести. Милашка не из тех парней, которые ведут размеренную жизнь и попивают чаек в середине дня, но какой уж есть, кроме того, ему все время нужны бабки. Бедняга крепко подсел на шафран, а этот изысканный токсин стоит недешево. – Я видел, как она прохаживается по бульвару.

– И ты попытался взять ее в оборот, – подсказал я.

– Взять в оборот, укротить – таковы правила игры, – проворковал Милашка.

– Ну, ты ж у нас просто святой. А теперь скажи-ка, где мы можем ее найти? – последнюю фразу я усилил двумя свернутыми в трубочку двадцатидолларовыми бумажками. Милашка схватил их зубами и стал весело трясти головой, как щенок, которому дали специальную игрушку для жевания.

Сутенер облизал губы и спрятал деньги в карман.

– Последний раз я видел ее в отеле «Сент-Регис». Сладенькая девочка…

– «Сент-Регис»?

– Ну да, на Франклин-авеню, – сказал Милашка. – Там можно снять номер на короткое время.

Менеджер в «Сент-Регис» отказался выдать нам данные о постояльцах, но одной десятидолларовой бумажки хватило, чтобы изменить политику отеля. Да, она останавливалась здесь. Да, жила на третьем этаже. Нет, он не видел ее уже больше недели. Но из-за двери не доносится никаких подозрительных запахов, поэтому он не считал необходимым обратиться в полицию, тем более, девчонка оплатила номер на месяц вперед.

К тому моменту, как мы с Эрни решили прокрасться с тыльной стороны здания и проникнуть в комнату шлюшки, было уже почти пять, и пришлось поехать обратно в офис, чтобы переодеться для вечеринки прогрессистов.

– Стар подождет, – сказал Эрни. – Телки, типа этой, могут вертеться то там то сям, но никуда не денутся.

И вот по прошествии двух часов Эрни скорее всего жалеет, что мы все еще не ищем пропавшую любовницу, ведь это можно было делать в рабочей рубашке и хлопчатобумажных штанах. Только не здесь, не сейчас, не лицом к лицу с экстравагантной роскошью, увидев которую даже шейх Саудовской Аравии кинется к своему дизайнеру, чтобы переделать обстановку во дворце.

Перед нами был не дом. Я бы без колебаний назвал это дворцом. Колоссальное по своим размерам здание, все из белоснежного мрамора. Столбы, колонны и все основные характеристики греческой архитектуры объединились в чудовищную пародию на афинский Акрополь.

– Ты это видишь? – спросил я Эрни, но он только глазел по сторонам, разинув рот на эту махину, перебор даже по лос-анджелесским стандартам.

Мы подъехали к массивным кованым воротам, расположенным с одной стороны дома, и из большой белой двери появился охранник в униформе. Заходящее солнце отражалось в мраморных плитах, пуская солнечных зайчиков прямо мне в глаза, отчего я различал лишь силуэт охранника.

– Могу ли я взглянуть на ваши приглашения? – вежливо спросил он, и хотя я был ослеплен солнечным светом, но все же смог уловить исходящий от него запах попкорна и клея, которым обычно склеивают модельки самолетов.

Эрни достал приглашения и протянул их охраннику, который скользнул по ним глазами и нажал на кнопку позади. – Вход свободен. Проходите прямо в главное здание.

Главное здание.

– То есть это… вы хотите сказать, что это не…

– Это караульное помещение, – пояснил охранник. – Иногда оно используется как бальный зал. – Но в основном это просто караулка.

Достаточно сказать, что главное здание по сравнению с этой самой караулкой все равно что планета Юпитер с моей задницей. Охватить все сооружение взглядом – то же самое, что пытаться осмыслить концепцию бесконечности, никакого толку, зато мигрень заработаете. Очень мило, что и в данном случае выдержан стиль архитектурной пародии, и этот дом-Голиаф был бы к месту в древних Афинах, разумеется, при условии, что его хозяева не потратили бы все свое состояние на борьбу со спартанцами.

Мы с Эрни припарковались посреди изобилия марок и моделей автомобилей. Здесь было машин двести, но этого совершенно не ощущалось, как будто речь шла о десятке-другом, стоянка все еще была наполовину пуста. Мы с трудом взобрались по лестнице, поднимающейся по склону холма.

– Хотел бы я знать, где они надыбали столько бабок, – сказал Эрни, слегка запыхавшись.

– Где они надыбали бабок? – переспросил я. – Черт возьми, мне больше хотелось бы знать, где я могу надыбать хоть немного.

Еще до того, как мы добрались до входной двери метров шести в высоту из белоснежного алебастра с латунными дверными ручками, каждая величиной с мою башку, до того как дверь сама по себе распахнулась без скрипа и треска, ровным скользящим движением, до того как мы вошли в коридор, набитый археологическими ценностями и произведениями искусства, которые, уверен, раньше не видел никто из людей (все знаменитые мастера-динозавры: Модильяни, Рубенс, Поллок), мы с Эрни учуяли смесь ароматов. Запахи перемешивались друг с другом, представляя удар для органов обоняния, они вытекали из дома, вырываясь из-под дверей, через окна, просачиваясь густыми волнами сквозь изоляционные материалы. Эта гремучая смесь налетела на нас с огромной силой, сметая все на своем пути, словно внутри здания произошел взрыв.

– Добро пожаловать, братья, – раздался тихий голос, когда мы с Эрни оказались в коридоре, и наши каблуки звонко зацокали по паркетному полу. – Могу я взять ваши вещи?

Стройная самка орнитомима протянула руку, знаком показав, чтобы мы приблизились.

– Мы пришли с пустыми руками, – извинился я. – Надо было принести подарок, да? Я полный профан в том, что касается этикета.

Она засмеялась, при этом ее щечки мило подпрыгивали.

– Под «вещами» я подразумевала ваши костюмы. Можно я их заберу? – она указала на табличку над головой: «НА ВХОДЕ ПРОСИМ ВАС СДАТЬ КОСТЮМЫ».

Я издал фривольный смешок, но моему напарнику было не до смеха.

– Не могу поверить, что ты заставил меня купить все это дерьмо, – проворчал Эрни, пока мы раздевались в закрытой маленькой комнатке рядом с «контрольно-пропускным пунктом». – Ты меня нарядил в эти шелка, кожу и модные башмаки, а оказалось, что тут нам вообще не нужно носить костюмы, не говоря уж об этой модной фигне. Почти штука баксов за один только прикид, и считай, выбросил бабки на ветер.

– Ну, сможешь надеть его в следующий раз.

– Следующего раза не будет, это я тебе обещаю. После сегодняшнего вечера я этот мусор на костре спалю.

Мы сняли с себя одежду, и настала очередь личин. Мы с Эрни помогали друг другу справиться с зажимами серии «Г», а с остальными пряжками и застежками разобрались самостоятельно.

Маска слегка прилипла, поскольку вчера утром я нанес слишком сильнодействующую эпоксидную смолу. Так что когда я отрывал ее от лица, то она прихватила с собой и тонюсенький слой моей собственной кожи.

Рядом со мной приводил себя в порядок Эрни. И хотя он никогда не сознавался, сколько же ему лет, я готов поспорить, он как минимум на пятнадцать лет старше меня, однако когда он в своем натуральном виде, то вы не ощущаете, что он стар. Мускулы карнотавра четко очерчены под его коричневой кожей, и я-то знаю, он не гнушается воспользоваться ими, когда дело пахнет керосином.

Мы протянули наши человеческие причиндалы орнитомимихе. Она аккуратно повесила их на вешалки: по одной для каждой серии, снабдив каждую из вешалок одним и тем же номером, присвоенным «костюму» в целом. Я получил номерок 313, а Эрни – 314.

Затем она осторожно переместила все вешалки на длинную палку, как это делают в химчистке, и нажала голубенькую кнопочку в стене. Две тонкие длинные дверцы разъехались в стороны, и палка начала двигаться, увозя все вешалки в комнату за стеной. На долю секунды я увидел многочисленные ряды человеческих масок, развешанных в определенном порядке. Это напоминало кошмарные эксперименты военного времени. Конечности безвольно свисали на землю. Затем дверцы закрылись. Самка орнитомима снова уселась на свое место, а нам было велено пройти по коридору прямо, а затем направо.

Бальный зал как бальный зал, ничего особенного, кроме того, что он располагался внутри здания, и при этом был больше всех вместе взятых квартир, в которых я когда-либо жил. Внутри кружили около трех сотен динозавров, и все в собственном естестве. Мириады липких феромонов выбрасывались в воздух, оседая на стенах и на потолке. Придется пригласить целую армию домработниц, чтобы отчистить это местечко к утру понедельника.

Я видел рапторов, стегозавров, бронтозавров, анкилозавров, гадрозавров – были представлены почти все из шестнадцати видов, выжившие шестьдесят пять миллионов лет назад во время сплошного дождя метеоритов. И хотя я не смог пока что найти ни одного компсогната, уверен, я наткнусь на кого-то из них в тот момент, когда меньше всего этого ожидаю.

А посреди всего этого великолепия стояло отлично сохранившееся, мастерски смонтированное из отдельных костей, окаменелое тело древнего предка в натуральную величину, минимум четыре с половиной метра высотой. Это была центральная деталь всего окружающего, из-за чего другие элементы декора, казалось, не знают куда деваться от стыда. Ти-рекс – настоящий любитель ходить по гостям, который слишком рано притащился на вечеринку шестьдесят миллионов лет назад и не мог столько времени выдержать на легких закусках. Современные динозавры кружили по залу вокруг этого гиганта, словно его и не было вовсе, не обращая на скелет ни малейшего внимания. Странно, подумалось мне, ведь эти придурки поклоняются предкам. Разве они не должны кланяться ему? Исполнять ритуальные песнопения? Принести ему в жертву парочку аппетитных девственниц?

Я протискивался сквозь удушающую толпу и тут заметил, что кое-что отсутствует, хотя понял это и не сразу – тарелки. На таких мероприятиях обычно подаются закуски, чаще всего мне приходилось вести изысканную светскую беседу с бокалом воды (или вина, если вечеринку устраивали люди) и тарелкой, наполненной тостами и паштетом. А здесь, у динозавров, были напитки, но не было закусок. На другом конце зала я заметил гадрозавра, который нес серебряный поднос, закрытый крышкой. Я подошел к нему.

– Вас интересуют закуски, сэр? – вежливо спросил гадрозавр, и я с голодным видом кивнул.

Я думал, что официант сейчас торжественно снимет крышку, но он открыл лишь небольшую щелку и выжидающе посмотрел на меня.

– Возможно, я не очень четко выразился, – сказал я. – Я был бы не прочь чего-нибудь перекусить.

– Да, сэр, – протянул официант. – Вот почему я и открыл щелочку.

– Не проще ли просто снять крышку?

На его лице отразилось удивление, пополам с замешательством, иногда такой взгляд я видел у свидетелей, когда они считали, что у меня не все дома.

– Господи, конечно же нет, сэр. Они же разбегутся!

Разбегутся? Раньше я не слыхал, чтобы на вечеринках подавали сосиски с ногами. Ладно, хватит с меня. Я протянул руку и засунул ее в щель под крышкой…

И попал в кучу извивающихся спагетти.

Я отдернул руку, и этого было достаточно, чтобы поднос шлепнулся на землю, а крышка с громким лязгом упала рядом. Под ней оказался комок маленьких темных змеек, каждая не толще монетки в пятьдесят центов, их длины варьировались от пятнадцати до тридцати сантиметров. Они выскользнули за пределы своей серебряной темницы и быстро расползлись по залу во всех направлениях, из-за чего раздался хор криков и визгов. Официант одарил меня недобрым взглядом.

– Зачем вы это сделали, сэр? Теперь все будут неистово пожирать это угощение.

Ну да. И если несколько присутствующих динозавров вели себя также, как я – они отпрыгивали, стараясь во что бы то ни стало увернуться от этих тварей, то большинство ловили этих гадов голыми лапами и засовывали себе в пасть, а если не терпелось, то глотали их целиком, не жуя.

Воздух из-за этого кулинарного экстаза наполнился смехом и воплями, и мне стало стыдно, что я перепугался при виде этих змей, даже не гремучих. Это были какие-то садовые змейки, ничего страшного, и несмотря на наше отдаленное генетическое родство, никто из моих сородичей не испытывал угрызений совести по поводу того, что в их желудках сейчас переваривалась целая куча этих мерзких тварей.

Эрни подошел ко мне сзади и пробормотал сквозь зубы:

– Хорошая вечеринка!

Я повернулся и увидел, что у него изо рта торчит маленький зеленый хвостик. Господи, он все еще извивался! Я едва сдержал желание трусливо съежиться.

– Это змея?

– Тритон, – буркнул Эрни и заглотил несчастного в одну секунду. – Я уже сто лет не ел свежего мяса.

Как только остатки закусок были схвачены и съедены, мы с Эрни сделали круг почета по залу, выискивая знакомые лица и запахи.

– Его здесь нет, – сказал Эрни.

– А ты помнишь, как он пахнет?

Я был удивлен. Насколько я знаю, Эрни виделся с Рупертом в последний раз более пяти лет назад.

– Может, кофе… или десертами… Не могу сказать, чтобы я точно помнил, но уверен, что узнал бы парня, как только учую его запах. Блин, да он же полгода жил у нас после возвращения из этого дурацкого паломничества в Индию. Несколько месяцев он пах как карри, это я точно помню, так что я смог бы признать его запах.

Трое динозавров выскочили из двух вращающихся дверей и начали налаживать звуковую аппаратуру в задней части бального зала. Микрофон, колонки и куча электрических кабелей, тянувшихся из-под полуметровых платформ, из которых в мгновение ока собрали импровизированную сцену. Все это очень напоминало фестиваль в Вудстоке, и я почувствовал сильнейшее желание щелкнуть зажигалкой и заорать, требуя исполнения любимой песни. Прошло несколько минут. Эрни пошел поискать еще что-нибудь съестное. А я тем временем наблюдал, как эти рапторы в темпе сооружают сцену, и тут вдруг ощутил легких удар по шершавой коже на плече.

– За этой территорией слежу я, Рубио. Ты перешагнул дозволенную черту.

Голос не был мне знаком, но интонации я уже определенно где-то слышал. Слизь поверх сала, сдобренная большой дозой лести. Я повернулся, пытаясь прилепить на лицо подобие улыбки. Именно этого и ждет от меня мой собеседник, и хотя мне вообще-то плевать на его симпатии, но очень нужно угодить этому нытику.

– Сатерленд! – воскликнул я, уловив сильный неприятный запах убежавшего молока и стухших яиц, который, к несчастью, сопровождал нашего конкурента. – А ты, черт возьми, что здесь делаешь?

– Я здесь по делу, – сказал он, подражая ужасной интонации Джеймса Кэгни в амплуа полицейского. – Мне нужно выполнить свою работу и сделать это прямо сейчас.

– Можешь устроить тут шоу, – предложил я. – А потом вернешься к своей обычной работе.

Он спросил уже нормальным голосом:

– А твой напарник здесь?

Я показал в сторону Эрни, который небрежно кивнул Сатерленду и в знак приветствия поднял руку с очередным тритончиком, но в этот раз пища без боя не сдавалась: тритон пинался, извивался и не был готов отправиться к Творцу.

– Итак, что у тебя тут за история? – спросил я. – Ты тут на задании…

– Да, под прикрытием, – прошептал Сатерленд. – Сверхсекретное задание. Знаешь, я теперь берусь только за крупные дела.

Ага, он трахает родную сестренку своего босса, и ему, разумеется, перепадают самые лакомые дела, несмотря на то, что это самый бездарный частный детектив из всех, кого я видел. Этот парень не смог бы найти даже отметку «Старт» на доске для игры в «Монополию».

– Так что мистер Тейтельбаум считает меня классным детективом, – сбивчиво продолжал Сатерленд, – и уже готов начать разговор о том, чтобы мне, нет, ты только послушай, стать его партнером! – чтобы усилить последнюю часть фразы он наморщил лоб. Это довольно сложно сделать, когда область над глазами это не более чем несколько костных пластин, сплавленных в одну практически неподвижную зону. У анкилозавров вообще большие проблемы с наглядным выражением своих эмоций. Вспомните Альберта Гора. – Как только я покончу с этим дельцем!

– Так вот, зачем ты тут. Ради этого «дельца».

– Ну да. Но это большой секрет, так что держи язык за зубами, лады?

– А что я могу выболтать? Ты же мне ничего не сказал.

– Точно, – на его морде мелькнуло облегчение.

– Ну, тут ведь не замешан парень, который связался с этими прогрессистами, свихнулся и разорвал связи с внешним миром, а его родственники пришли в вашу контору и попросили, чтобы кто-то проник в логово…

Внезапно Сатерленд приуныл, щеки его побелели, а плечи резко обвисли. Он стукнул кулаком по ладони:

– Черт бы вас побрал! Блин! Блин! Блин! Я так и знал, что Тейтельбаум пошлет еще кого-то, я, черт возьми, знал это!

– Нет, что ты, он не…

– И теперь нам придется поделить вознаграждение пополам, да? Ты возьмешь половину, а твой партнер – другую, мать вашу…

– Эй…

Извините, но сейчас мистер Сатерленд вне пределов досягаемости. Он затерялся в глубинах жалости к себе любимому. Пожалуйста, оставьте сообщение.

– Слушай, Рубио, забирай это дело себе. Мне оно не нужно. Я не достаточно хорош…

– Говори потише и прекрати ныть.

– Мне следовало стать врачом. Моя мама так хотела этого.

– Сатерленд, а Сатерленд, заткни пасть и слушай сюда!

Удивительно, но он послушался. Я заметил, что мы привлекаем к себе внимание толпы, так что потащил этого недоделанного детектива в сторонку и понизил голос до громкого шепота. – Мы не работаем на Тейтельбаума.

Ага, начал расслабляться.

– Нет?

– Нет. И не занимаемся твоим делом. Мы здесь по личному вопросу, но наше дело очень похоже на твое. Так что оставь себе твое чертово вознаграждение.

– Мне надо платить по закладной за дом, – сообщил Сатерленд, а его морда тем временем приобретала нормальный оттенок – смесь коричневого с зеленым.

– Знаю.

– У меня дети.

– Знаю, – еще бы не знать этих отвратительных гаденышей. – Очаровательные ребятишки!

– Ох, ну тогда хорошо, спасибо тебе.

– Да не за что вообще-то. Налей себе стакан воды и сядь. Затем опусти голову между коленей и глубоко дыши, – я похлопал Сатерленда по спине и подтолкнул его к официанту, стоявшему неподалеку. – Скушай тритончика, я слышал, они восхитительны.