Текст книги "Слабость Виктории Бергман (сборник)"

Хаммарбю Шёстад

[86]86
  Хаммарбю Шёстад – название нескольких жилых районов вокруг озера Хаммарбю в пригороде Стокгольма.


[Закрыть]

По пути домой из Грисслинге София Цеттерлунд останавливается на бензоколонке “Статойл” на подъезде к Хаммарбю Шёстад и переодевается в туалете магазинчика. Там же она запихивает в урну дорогое, но пострадавшее от пожара платье. Хихикает про себя при мысли о том, что оно стоило более четырех тысяч крон. Вернувшись в магазин, она покупает большой кусок французского козьего сыра “Шевр”, пачку печенья, банку черных оливок и упаковку клубники.

В тот момент, когда она расплачивается, у нее в кармане начинает вибрировать телефон. На этот раз она вынимает его и смотрит, кто звонит.

Пока она забирает сдачу, вибрация у нее в руке прекращается. Два пропущенных звонка, читает она на дисплее и прощается с продавщицей. Выяснив, что ей звонила Жанетт Чильберг, она сует телефон обратно в карман.

Позже, думает она.

На пути к выходу она видит стойку с очками для чтения. Ее взгляд сразу выхватывает такие же очки, как она украла в новогоднее утро чуть более полугода назад, и она останавливается.

Она поехала на Центральный вокзал и купила билет до Гётеборга. Туда и обратно. Восьмичасовой поезд отошел точно по расписанию, и она уселась с чашкой кофе в пустом вагоне-ресторане.

Сразу после отправления вошел проводник, чтобы прокомпостировать билет, она предъявила билет, а другой рукой намеренно опрокинула на стол чашку с горячим кофе. Она закричала, и проводник побежал принести что-нибудь, чем можно вытереться.

Она улыбается воспоминанию и снимает очки со стойки. Надевает их и рассматривает себя в маленьком зеркале.

Проводник принес ей салфетки, и она усиленно выпячивала грудь, наклоняясь вперед, чтобы спросить, остались ли на блузке пятна. Он, вероятно, вспомнит ее в случае, если потребуется проверять ее алиби.

Но ей даже не пришлось показывать полиции прокомпостированный билет, оплаченный ее кредитной карточкой. Они проглотили ее историю целиком и полностью.

Когда поезд остановился на станции “Сёдертелье Южная”, она быстро проскользнула в туалет, убрала волосы в строгий узел и надела украденные очки.

Перед выходом из поезда она вывернула свой черный плащ наизнанку и вдруг оказалась одетой в светло-коричневый плащ. Она села на скамейку, закурила и дождалась электрички обратно в Стокгольм, к Лассе.

Говорить было не о чем, думает она, вешая очки обратно на стойку.

Ее бы не устроило никакое объяснение.

Он предал ее.

Насрал на нее. Унизил.

Ему не было места в ее новой жизни, и все. Если бы она просто бросила его, послала бы к черту, это не принесло бы ей удовлетворения. Он бы по-прежнему где-то обитал. Возможно, со своей настоящей женой, или один, или вместе с еще одной женщиной. Не имело значения. Самое главное – он бы по-прежнему существовал.

Она выходит из магазина при бензоколонке, идет к машине и только тут чувствует, что ее волосы пахнут дымом, но по приезде домой она примет ванну.

Открывая дверцу машины, она думает о том, как обнаружила Лассе развалившимся на диване в гостиной. Почти пустая бутылка виски свидетельствовала о том, что он, вероятно, сильно пьян.

Если мужчина, которого уличили в том, что он десять лет вел двойную жизнь, напившись, кончает с собой, это едва ли можно считать удивительным.

Скорее ожидаемым.

Она заводит машину. Мотор начинает стрекотать, она включает первую скорость и выезжает с бензоколонки.

Он громко храпел с открытым ртом, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы не поддаться импульсу разбудить его и призвать к ответу.

Она тихонько прошла в ванную и вытащила кушак из вишневого халата Лассе, который тот украл из гостиницы в Нью-Йорке.

Она едет в сторону города.

На запад, по дороге номер двести двадцать два. За ветровым стеклом мелькают уличные фонари.

Лассе лежал на боку, спрятав лицо и оставив затылок незащищенным. Важно было, чтобы узел сразу попал на нужное место и не оставил более одного отпечатка. Она связала удавку и осторожно перекинула ему через голову.

Когда узел оказался в точности на нужном месте и оставалось только затянуть, она вдруг утратила решимость.

Засомневалась, просчитывая риски, но не обнаружила ничего, что могло бы ее выдать.

Покончив с ним, она вернется на Центральный вокзал и дождется вечернего поезда из Гётеборга, а потом отправится забирать машину с подземной стоянки. На машине к тому времени уже будет лежать штрафная квитанция, но когда охранники увидят у нее чек, свидетельствующий об оплате парковки, им, естественно, придется перечеркнуть штраф. Тем самым они подкрепят, если не подтвердят, ее рассказ о том, что она в течение дня ездила на поезде в Гётеборг и обратно.

Она поворачивает направо, едет по мосту, а затем въезжает в туннель под гостиницей “Кларион”.

Дисциплина, думает она. Надо быть начеку, нельзя действовать импульсивно, иначе тебя могут разоблачить.

Парковочные контролеры, билет на поезд и видевший ее в вагоне-ресторане проводник – этого оказалось достаточно, чтобы снять с нее подозрение в том, что в конечном счете было признано самоубийством. Телефонные каталоги на полу под стулом стали последней деталью, довершившей картину самоубийства.

Она едет по Ренстьернасгатан, минует Сконегатан и Бундегатан и сворачивает направо на Осёгатан.

Она крепко ухватилась за кушак халата и со всей силы потянула. Лассе пытался хватать ртом воздух, но из-за опьянения его мозг не посылал соответствующих сигналов.

Он так до конца и не проснулся, и она повесила его на крюке для лампы. Подставила под него стул и, обнаружив, что ноги не достают до сиденья, заполнила пустое пространство телефонными каталогами, которые сама же потом сбросила на пол. Совершенно очевидное самоубийство.

Сканстулль – Крепостная таможня

[87]87
  Сканстулль – часть района Сёдермальм, где в 1643–1645 гг. было возведено укрепление, часть которого вплоть до середины 1850-х годов служила таможней при въезде в Стокгольм с южной стороны.


[Закрыть]

Перед самым мостом Юханнесховсбрун Жанетт Чильберг видит, что большие сферические часы над входом в торговый центр показывают двадцать минут десятого, и решает снова позвонить Софии.

Набрав номер и прижав телефон к уху, она слышит сирены спецтранспорта. В зеркало заднего вида она видит три быстро приближающиеся пожарные машины и сбавляет скорость.

Телефон соединяется, но никто не отвечает.

Мимо проносится первая пожарная машина. Трубку по-прежнему не берут.

Ну, пожалуйста, ответь, мысленно просит Жанетт. Мне необходимо с тобой повидаться.

Когда мимо проезжает последняя пожарная машина и движение возвращается к нормальной скорости, дослушав десятый гудок, она прерывает соединение.

Жанетт хочется оказаться где-нибудь в другом месте, в совершенно другой жизни, и ей вспоминается документальный фильм о мужчине, однажды решившем, что с него хватит.

Вместо того чтобы ехать, как обычно, на работу в Государственную больницу в Копенгагене, он разворачивается и проезжает на велосипеде до Южной Франции. Оставив в Дании жену и детей, мужчина создает себе новую жизнь, становясь кузнецом в маленькой горной деревушке. Когда к нему приезжает съемочная группа, он говорит, что не хочет иметь со старой жизнью ничего общего, и посылает всех и вся к черту.

Жанетт знает, что могла бы поступить так же, предоставив Оке разбираться со всем самому.

Единственное осложняющее обстоятельство – Юхан, но он ведь смог бы присоединиться позже. Паспорт у нее всегда в сумке, и в принципе ей ничто не мешает. Страх каким-то удивительным образом отпускает, как будто сознание того, что она на самом деле не прикована к месту, делает возможность вырваться на свободу менее притягательной.

Музыка по радио прерывается сообщением: жителей Грисслинге просят закрыть окна ввиду сильного пожара на одной из вилл.

Она бесцельно едет дальше.

В свободном падении.

Белые горы

София Цеттерлунд находит квартиру пустой: никаких следов Гао. Войдя в скрытую за стеллажом комнату, она видит, что он все вычистил и прибрал. Пахнет здесь теперь моющими средствами, хотя по-прежнему слегка отдает мочой.

Грубый плед аккуратно разложен на матрасе.

Шприцы лежат на маленьком столике рядом с бутылкой с ксилокаином, и ей становится интересно, почему ее коллега, дантист Юханссон, их так и не хватился. Случайность вновь сыграла ей на руку.

Ее возмущает своевольное поведение Гао – ведь он действовал без ее приказаний. Что же происходит?

Ее охватывает неконтролируемый страх. Вся ситуация ей непривычна. Внезапно происходят вещи, на которые она не может повлиять, и нечто неподвластное ей приходит в движение.

Не понимая, откуда что берется, она начинает истерически кричать. Слезы текут по щекам, и ей никак не перестать реветь. Так много всего одновременно рвется наружу. Она колотит в стены, пока обе руки не теряют чувствительность.

Припадок продолжается почти полчаса, и, успокоившись – в основном потому, что измотана физически, – она сворачивается на мягком полу в позу эмбриона.

От запаха дыма щекочет в носу.

Ей видятся шрамы у нее на теле.

Раны, которые, залечившись, превратились в более светлые пятна на коже.

Дыхания, вызывавшие у нее тошноту, из-за которых ей теперь трудно целоваться.

Такой опыт необходим для памяти. Что-то происходит, воспринимается и становится воспоминанием, но со временем сам процесс стирается, превращается в единое целое. Несколько событий сливаются в одно. Ей кажется, что вся ее жизнь представляет собой один большой ком, где насилие и побои объединились в одно особое происшествие, а оно, в свою очередь, стало опытом, превратившимся в знание.

Нет никакого “сначала” и, соответственно, никакого “потом”.

Что было в ней такого, чего больше не осталось?

Что могла она когда-то видеть такого, чего больше не видит? Она искала новых возможностей для развития собственной личности. Не альтернативы или дополнения, а новой натуры. Самонадеянность, не знающая границ.

Она разрезает тонкую пленку, отделяющую ее от безумия. Ничто не началось с меня, думает она. Ничто не началось во мне. Я мертвый плод в стадии разложения.

Моя жизнь состоит из длинной череды мгновений, одного за другим, как при перечислении, непохожих друг на друга, из отдельных фактов, следующих один за другим.

Из осознания отчужденности и самопонимания.

Стокгольм

В первый раз в своей новой стране Гао Лянь из Уханя идет по Стокгольму один. Из квартиры на Боргместаргатан он доходит до Клиппгатан и спускается вниз по скользким каменным ступеням, ведущим к церкви Софии. Пересекает Фолькунгагатан и поднимается по лестнице к больнице миссионерской организации “Эшта”.

На Фьелльгатан он садится на скамейку и смотрит на Стокгольм. Прямо под ним стоят большие пассажирские паромы, а на рейде покачиваются маленькие яхты. Слева ему виден Старый город – Гамла стан – и дворец.

Ласточки, с криком пронзающие воздух в погоне за насекомыми, – те же птицы, что жили у них под крышей дома в Ухане.

Воздух тоже такой же, правда, здесь он чище.

Гао спускается к шлюзу, переходит через мост и попадает в Старый город. Он с любопытством прислушивается к чужому языку, и ему думается, что он звучит так, будто люди вокруг не говорят, а поют. Новый язык кажется дружелюбным и подходящим для создания прекрасной поэзии, и Гао становится интересно, как он звучит, когда эти люди сердятся.

Он несколько часов бродит по множеству маленьких улочек и переулков, постепенно начинает ориентироваться и уже вскоре может попадать туда, куда задумал. С наступлением сумерек у него в голове возникает четкая карта расположенного между мостами маленького городка. Сюда он обязательно вернется и сделает это отправной точкой, когда потом будет изучать другие части города.

Домой он идет по Гётгатан до перекрестка со Сконегатан, где поворачивает налево и прямиком приходит в нужную квартиру.

Светлую женщину он находит в темной, мягкой комнате. Она лежит, растянувшись на полу, и он видит по ее глазам, что она пребывает где-то далеко. Он наклоняется, целует ей ноги, а потом раздевается.

Прежде чем лечь рядом с ней, он старательно и аккуратно складывает костюм именно так, как она много раз ему показывала.

Потом закрывает глаза и ждет, чтобы ангел выдал ему инструкции.

Белые горы

Когда зазвонил телефон, волосы у Софии Цеттерлунд еще не успели высохнуть.

– Это Виктория Бергман? – осведомляется незнакомый голос. – А кто ее спрашивает? – отвечает она вопросом на вопрос с притворной подозрительностью, хотя прекрасно знает, что рано или поздно они должны с ней связаться.

– Я звоню из отделения полиции Вермдё, и мне нужна Виктория Бергман. Это вы?

– Да, я. А в чем дело? – Она изображает испуг, свойственный, по ее представлениям, людям, если им поздно вечером звонят из полиции.

– Вы дочь Бенгта и Биргитты Бергман из местечка Грисслинге на острове Вермдё?

– Да, это я… А что случилось? В чем, собственно, дело? – Она заводит себя и на несколько секунд ощущает неподдельное волнение. Как будто становится другим человеком и действительно не знает, что произошло.

– Меня зовут Йоран Андерссон, я пытался разыскать вас, но никак не могу найти вашего адреса.

– Странно. В чем же дело?

– Мне выпала печальная обязанность сообщить вам, что ваши родители, по всей вероятности, умерли. Их дом сегодня вечером сгорел, и мы предполагаем, что обнаружили именно их тела.

– Но… – выдавливает из себя она.

– Извините, пожалуйста, что я сообщаю это вам таким вот образом, но вы по-прежнему значитесь проживающей у родителей, и ваш телефон мне дал их адвокат…

– Что значит “умерли”? – Виктория повышает голос. – Я же разговаривала с ними всего несколько часов назад, и папа говорил, что они собираются в баню.

– Да, все верно. Мы нашли ваших родителей в бане. Судя по тому, что нам известно на настоящий момент, пожар начался в подвале. Эксперты предполагают, что загорелся агрегат и они по какой-то причине не смогли выбраться наружу. Возможно, заклинило дверь, но это пока на уровне предположений. Все покажет обстоятельное расследование. При всех условиях ясно, что произошел трагический несчастный случай.

Несчастный случай, думает она. Раз они так думают, значит, по всей видимости, не обнаружили доску. Она правильно просчитала, что доска тоже сгорит, прежде чем кто-нибудь успеет потушить огонь.

– Вам, наверное, требуется с кем-нибудь поговорить. Я дам вам телефон дежурного психолога, которому вы сможете позвонить. – Нет, не надо, – отвечает она. – Я сама психолог, и у меня есть свои контакты. Но спасибо за проявленную заботу.

– Вот оно что. Мы перезвоним вам завтра с более подробной информацией. Выпейте чего-нибудь крепкого и позвоните кому-нибудь из друзей. Мне искренне жаль, что пришлось оповещать вас таким образом.

– Спасибо, – говорит София Цеттерлунд и кладет трубку.

Наконец-то, думает она. Ноги болят. Но она чувствует себя полной жизни.

Все уничтожено.

Теперь ей виден конец.

Квартал Крунуберг

Закрывая дверь дома, Жанетт слышит, как по наружному подоконнику стучат первые капли дождя. Небо начало затягивать тучами, и ей кажется, что вдали слышны раскаты грома. Она садится в машину и покидает опустевший дом в Гамла Эншеде в тот самый момент, когда серо-черный Стокгольм накрывает первая в конце этого лета буря.

Оке подготовил все бумаги для развода, и Жанетт утром подписала их, ничего не говоря, хотя видела некую иронию в том, что он вдруг проявил такую дееспособность.

Приехав в здание полиции, она прибирает у себя на письменном столе, поливает цветы и, прежде чем покинуть рабочее место, заходит к Йенсу Хуртигу, чтобы пожелать ему приятного отпуска. – Ты это видела? – спрашивает он, протягивая ей какую-то бумагу.

– Что именно?

– Пропавший мальчик. Линус Алениус, пятнадцати лет. Пропал на острове Экерё. Его велосипед лежал брошенным в канаве. Экерё. Улавливаешь связь?

– Экерё. Свартшёландет. Улавливаю. Но Линус Алениус? – Она пробегает глазами бумагу, быстро констатируя, что речь идет о совершенно обычном шведском мальчике.

Нет, не сходится, думает она. Это нарушает схему.

– Пока он считается просто пропавшим, – говорит Хуртиг, – и, следовательно, к нам не попадает.

– Вот именно. И кроме того, мы же в отпуске, – напоминает Жанетт, откладывая бумагу. – Что собираешься делать?

– Послезавтра поеду на ночном поезде в Эльвсбюн, потом на автобусе в Йоккмокк, откуда меня заберет мать. Буду просто отдыхать и немного рыбачить. Возможно, помогать папаше с домом. – Как он себя чувствует после несчастного случая с дисковой пилой? – спрашивает она, устыдившись, что не поинтересовалась раньше.

– Со смычком, во всяком случае, управляется, хоть и играет на скрипке неважно, но трагизм ситуации в том, что матери приходится завязывать ему шнурки. – Лицо Хуртига поначалу серьезно, но затем расплывается в улыбке. – А ты? Тишина и покой?

– Едва ли. “Грёна Лунд” с Юханом и Софией. Ты знаешь, что я не слишком люблю высоту, но мне подумалось, было бы здорово познакомить Софию с Юханом, а она предложила именно “Грёна Лунд”, так что остается только стиснуть зубы.

Его улыбка переходит в ухмылку.

– Испробуй детские американские горки или домик с веселыми аттракционами.

Жанетт смеется и по-дружески ударяет его в живот.

– Увидимся через пару недель, – говорит она, не зная, что им суждено встретиться меньше чем через семьдесят два часа.

К тому времени ее сын уже почти сутки будет считаться пропавшим.

Белые горы

София Цеттерлунд просыпается вместе с Викторией Бергман и чувствует себя исцеленной.

Два дня она, вместе с Гао, пролежала в постели, разговаривая с Викторией.

София рассказывала обо всем, что произошло с тех пор, как они расстались более двадцати лет назад.

Виктория в основном молчала.

Они вместе снова и снова прослушивали кассеты с записями, и Виктория каждый раз засыпала. Получалось наоборот по сравнению с происходившим раньше.

Только теперь, сорок восемь часов спустя, София готова к встрече с действительностью.

На кухне она заряжает кофеварку, достает ноутбук, ставит его на кухонный стол и включает.

С чашкой кофе в руках она садится за компьютер. Как только ее оповестили о смерти родителей, она сразу зашла на домашнюю страничку похоронного бюро “Фонус” и узнала, как сможет простейшим образом предать земле то, что от них осталось. Это должно было произойти в пятницу на Лесном кладбище.

Проверяя телефон и видя, что ей неоднократно звонила Жанетт, она испытывает угрызения совести. Вспоминает, что пообещала пойти вместе с Жанетт и Юханом в “Грёна Лунд”, и сразу же звонит Жанетт.

– Где тебя черти носили? – с беспокойством спрашивает та.

– Мне немного нездоровилось, не было сил отвечать на звонки.

Ну так как же с походом в “Грёна Лунд”? – спрашивает София.

– Ты по-прежнему можешь в пятницу?

София думает о захоронении урны на Лесном кладбище.

– Безусловно, – отвечает она. – Где мы встретимся?

– У парома на Юргорден в четыре часа?

– Я приду!

Следующий звонок адвокату, который должен составить опись имущества. Его зовут Вигго Дюрер, и он старый друг семьи. В детстве она несколько раз встречалась с ним, но помнит его смутно.

“Олд спайс” и “О де ви”.

Остерегайся его.

Адвокат Дюрер говорит, что она как единственная наследница получает все.

– Все? – с удивлением переспрашивает она. – Дом ведь сгорел?..

Вигго Дюрер рассказывает, что помимо страховки за дом, которая оценивается примерно в четыре миллиона, у ее родителей имеются сбережения в сумме девяноста тысяч крон, а также портфель акций, которые при продаже принесут почти пять миллионов.

София поручает адвокату как можно скорее обратить акции в наличные и положить их на ее личный счет. Вигго Дюрер пытается ее отговорить, но она стоит на своем, и в конце концов он соглашается сделать, как она хочет.

Подсчитав, она понимает, что скоро в ее распоряжении окажется более десяти миллионов крон. Она стала очень богатой женщиной.

Гамла Эншеде

Жанетт кладет трубку, чувствуя, как у нее поднимается настроение. София просто немного приболела и была не в силах отвечать на звонки. Значит, она волновалась понапрасну.

Посещение “Грёна Лунда” означает, что она наконец сможет чем-то порадовать Юхана и в то же время повидаться с Софией.

Теперь, когда ее все-таки отправили в отпуск, она пару дней отдохнет, а потом подумает над будущим. Вилла для них с Юханом слишком велика, и Жанетт собиралась предложить Оке ее продать. Она думает о большой квартире Софии в районе Сёдермальм. Вот бы ей подыскать нечто подобное. Она надеется, что Юхан не слишком отрицательно отнесется к идее переезда в город.

Ее размышления прерывает звонок в дверь, и она идет открывать.

За дверью оказывается совершенно незнакомый ей полицейский в форме.

– Здравствуйте, меня зовут Йоран, – говорит он, протягивая руку. – Вы Жанетт Чильберг?

– Йоран? – переспрашивает Жанетт. – В чем собственно дело? – Андерссон, – уточняет он. – Йоран Андерссон, я из отделения полиции Вермдё.

– Ага, и чем я могу вам помочь?

– Дело в том… – Он откашливается. – Я работаю на острове Вермдё, и несколько дней назад у нас там был сильный пожар. Два человека погибли при обстоятельствах, выглядевших как несчастный случай. Ну, они мылись в бане и… – И?..

– Сгоревшую внутри пару звали Бенгт и Биргитта Бергман, и то, что поначалу представлялось несчастным случаем, на самом деле, похоже, несколько сложнее.

Жанетт извиняется и просит его войти.

– Давайте сядем на кухне. Кофе?

– Нет, я ненадолго.

– Итак… Почему же вы здесь? – Жанетт заходит на кухню и усаживается за стол. Полицейский следует за ней.

Он садится у окна.

– Я навел о них справки и почти сразу увидел, что вы допрашивали Бенгта Бергмана по поводу изнасилования.

– Да, верно, – кивает Жанетт. – Но это ничего не дало. Его отпустили.

– Да… а теперь он мертв, поэтому… Когда я позвонил его дочери и рассказал о случившемся, она отреагировала… ну, как бы это сказать?

– Странно? – Жанетт думает о собственном разговоре с Викторией Бергман.

– Нет. Скорее равнодушно.

– Йоран, простите меня. – Жанетт начинает терять терпение. – Почему же вы приехали сюда?

Йоран Андерссон наклоняется над столом и улыбается: – Ее не существует.

– Кого не существует? – У Жанетт внутри возникает неприятное ощущение.

– Что-то в этой дочери вызвало у меня любопытство, и я навел о ней справки.

– Что же вы обнаружили?

– Ничего. Ноль. Нет ни в одном регистре, ни единого банковского счета. Вот так. Более чем за двадцать лет Виктория Бергман не оставила после себя никаких следов.