Текст книги "История Средиземноморского побережья"

 
Когда внезапно в час глубокий ночи
услышишь за окном оркестр незримый
(божественную музыку и голоса) —
судьбу, которая к тебе переменилась,
дела, которые не удались, мечты,
которые обманом обернулись,
оплакивать не вздумай понапрасну.
Давно готовый ко всему, отважный,
Прощайся с Александрией, она уходит.
И главное – не обманись, не убеди
себя, что это сон, ошибка слуха,
к пустым надеждам зря не снисходи.
Давно готовый ко всему, отважный,
ты, удостоившийся города такого,
к окну уверенно и твердо подойди
и вслушайся с волнением, однако
без жалоб и без мелочных обид
в волшебную мелодию оркестра,
внемли и наслаждайся каждым звуком,
прощаясь с Александрией, которую теряешь.
 

(Перевод С. Ильинской)

Через год после победы при Акциуме Октавиан прибыл в Египет. Представляется вероятным, что в это время он уже переписывался с Клеопатрой, потому что, даже если она была без ума от любви к Антонию, себя и Египет она любила больше. Последняя из династии македонских фараонов, последняя греческая царица Египта превыше всего ценила власть и успех. Она сначала поставила на Цезаря, рассчитывая стать правительницей всего римского мира, а после его смерти – на Антония, считая, что он станет правителем Средиземноморья. Когда звезда Антония закатилась, это было в ее характере – снова попытаться использовать свой ум и красоту, чтобы оказать влияние на нового правителя Римской империи.

Антоний ненадолго пробудился от летаргии, чтобы оказать неэффективное сопротивление войскам торжествующего Октавиана, подошедшими к Канопским воротам Александрии. Его войска бежали перед лицом закаленных в сражениях легионов Октавиана. Теперь для Антония все было потеряно. Он отступил в город и покончил жизнь самоубийством.

Даже тогда Клеопатра считала, что может что-то спасти. Она очаровала Цезаря, когда ее принесли к нему, завернутой в ковер. Она покорила Антония, явившись к нему на корабле с позолоченной кормой. Быть может, на Октавиана тоже можно повлиять? Надеясь вызвать его сострадание, она велела принести себя к нему, как писал Э. М. Форстер, в «соблазнительной небрежности горя».

Но Октавиан был слишком хладнокровен, чтобы испытывать какие-то чувства, кроме потрясенного неодобрения к женщине, которая, по мнению бывшего цензора, была не более чем прелюбодействующей куртизанкой, воплощением всего, что он ненавидел на чувственном Востоке.

Клеопатра поняла, что все кончено, и, если она останется в живых, ее выставят на посмешище толпы, которая и раньше ее никогда особо не жаловала. И 29 августа 30 года до н. э. она совершила самоубийство, согласно традиции, приложив к груди аспида. Ее похоронили рядом с Антонием в гробнице, подготовленной ими для себя. Это был конец царской Александрии, уникального греческого творения. Город был основан великим завоевателем и прекратил свое существование при царице, которая, каков бы ни был ее моральный облик, своим бесстрашием и целеустремленностью была достойна самого Александра.

Октавиан теперь стал хозяином Египта. Выходец из небогатой семьи стал царствовать в Александрии. Египет постигла судьба многих других древних царств – он стал провинцией Рима. Тем не менее, будучи столицей провинции, морским портом и торговым центром, а также главной житницей Рима, Александрия быстро вернула себе несколько утраченную значимость. Ее население (не считая огромного числа рабов) составляло около 300 000 человек в век Августа, и она оставалась вторым по величине городом Средиземноморья. Ее последующие достижения в основном сосредоточились в области философии и религии. В 45 году Александрия познакомилась с христианством, возможно благодаря святому Марку. Город на границе моря и пустыни, основанный Александром Великим, город, где Марк Антоний был обожествлен и который в конце концов покинул бог Геракл, стал превращаться в один из источников христианской мысли.

Глава 9
Римляне, иудеи и христиане

Римляне, ведя экспансию в восточном направлении – в ходе которой они поглощали разрозненные части империи Александра Македонского, – неизбежно должны были столкнуться с евреями. Народ, упрямо веривший, что он один является богоизбранным, а все остальные религии ложны, не мог не навлечь на себя гонения. Либеральное отношение Древнего мира к божествам других людей не разделялось этим удивительным семитским народом. В конечном счете, что неоднократно доказала история, одна нетерпимость всегда порождает другую, причем следующая всегда бывает страшнее предыдущей.

Долгое время римляне старались избегать открытого столкновения с этим небольшим подчиненным народом. Но в конце концов этому пришел конец. Иудейские войны, историю которых записал иудейский историк Иосиф Флавий, были спровоцированы не только упрямой неуступчивостью евреев, но и продажностью череды более чем обычно неэффективных римских правителей. Растущие беспорядки в провинции Иудея были нетипичными для Римской империи того периода, и римлянам пришлось принимать меры. 10 мая 70 года Тит, сын императора Веспасиана, осадил город Иерусалим. Осада оказалась упорной и длительной. Джеймс Паркс в «Истории еврейского народа» пишет: «Евреи имели так много тайных тоннелей и выходов через известняковые скалы, на которых стоял их город, что постоянно могли сжигать осадные машины римлян или доставлять в город продовольствие. Наконец Тит подошел к стенам самого святилища и в последний раз предложил защитникам сдаться. Предложение было отвергнуто, но даже после этого Тит старался спасти святилище от разрушений. В конце концов, это была самая знаменитая постройка в восточной части империи его отца. Но его усилия оказались тщетными, и 29 августа здание сгорело. Сопротивление продолжалось, и только 26 сентября после осады, продлившейся 139 дней, римская армия овладела всем городом».

Последующая грустная история еврейского народа составляет часть мировой истории, так же как истории Средиземноморья. Захваченных евреев тысячами продавали в рабство по всей империи. Такова была намеренная политика римлян, чтобы предотвратить их воссоединение как народа. Но и после этого евреи Вавилона и те, кто еще остались на территории своей древней родины, продолжали провоцировать римлян постоянными волнениями, протестами и восстаниями. Конец наступил при императоре Адриане (который разозлил евреев, предложив построить святилище Юпитера на месте их древнего храма). Бар-Кохба, один из многочисленных мессий, появившихся в этот неспокойный век, возглавил евреев в последней отчаянной попытке оказать сопротивление римским хозяевам. Конфликт длился три года, но Иерусалим снова пал в 135 году, вместе с последним еврейским оплотом – крепостью Бейтар, что к юго-западу от Иерусалима.

Римляне уже давно пришли к выводу, что единственное решение – полное уничтожение противника. Название Иерусалим было исключено из латинского языка, а город постигла судьба Карфагена – он был стерт с лица земли. Он снова был построен, но теперь уже как римский город Aelia Capitolina – Элия Капитолина. Иудею переименовали в Палестину, и имело место второе, более или менее окончательное расселение еврейского народа. На месте храма – осквернение которого и вызвало восстание – римляне воздвигли храм Адриану. Также были построены храмы Бахусу, Венере и египетскому богу Серапису. Город Элия Капитолина был объявлен местом, куда евреям вход воспрещен. В качестве финального оскорбления над южными воротами города была помещена эмблема победоносного Десятого легиона – кабан.

Интересно, что христианам (к тому времени ставшим уже многочисленной сектой), которые не присоединились к евреям в недавнем восстании, был разрешен вход в новый город. Поскольку влияние христианства на римский мир вызвало важные перемены в религиозном климате Средиземноморья, следует кратко остановиться на истоках их победы над старым языческим миром. Гиббон, скрывая враждебность под иронией, перечисляет некоторые причины, позволившие этому отпрыску ортодоксального иудаизма победить там, где потерпел неудачу его родитель.

«Обещание милости небес вместо потомства Авраама теперь предлагалось всем свободным людям и рабам, грекам и варварам, иудеям и язычникам. Каждая привилегия, которая могла вознести прозелита с земли на небеса, усилить его веру, польстить той тайной гордости, которая под видимостью веры вкрадывается в человеческое сердце, также сохранялась и для членов христианской церкви. Но в то же время всему человечеству дозволялось – его даже настойчиво просили – принять славное отличие, которое не только даровалось как милость, но и налагалось как обязательство. Самой священной обязанностью новообращенного стало распространение между друзьями и родственниками бесценного блага, которое он получил, и предостережение их от отказа, который будет сурово наказан, как преступное неповиновение воле милостивого, но всемогущего божества».

Христианство на самом деле, в отличие от иудаизма и бесчисленных языческих культов Древнего мира, было религией прозелитизма. Святой Павел в своей работе и путешествиях указал направление и проложил путь иудеям и неевреям одинаково. Всю жизнь он доказывал: «Христианство для всех». Поэтому оно медленно, но верно распространялось по всему средиземноморскому миру. Христианство повсюду пустило корни. Оно было для бедняков и рабов и для всех тех, у кого в жизни не было перспектив и надежд.

Если римляне были подчеркнуто терпимыми в религиозных вопросах, почему тогда христианство так сильно пострадало от их рук? Ответ заключается в следующем: римляне выказывали терпимость, если религиозная группа также, в свою очередь, проявляла терпимость. Христиане этого не делали. Если евреи считали, что их народ избран Богом, христиане желали обратить в свою веру всех, кого возможно, чтобы спасти их от духовной смерти язычества.

Были также другие факторы. Р. Х. Бэрроу в «Римлянах» пишет: «Во-первых, христианство было особенно уязвимо к неправильному толкованию. Во-вторых, христиане часто намеренно навлекали на себя гонения. Римлянину того времени казалось, что христиане ненавидят человечество. Они ожидали скорого пришествия Христа, когда все, кроме них, будут уничтожены огнем, как зло. Они, казалось, упивались этой катастрофой, которая постигнет «Вечный Рим» и надежды человечества. Во II веке и далее такой настрой выражался по-разному. Христиане всячески провоцировали враждебность, чтобы заслужить венец мученика. Христиане были выходцами из нижних слоев общества, и их учения вроде бы были направлены на революцию».

Тот факт, что они не собирались на публичные встречи для молитвы, вызвал обвинения в аморальных обрядах и даже каннибализме. Что мог изощренный римлянин понять в следующем отрывке из Евангелия от Иоанна?

«Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день».

Иконоборцы, рабы, которые отказывались выполнять обязанности по дому, горожане, которые не служили в армии, – как мог цивилизованный римлянин расценивать таких людей? Они казались ему угрозой государству и всему, что было дорого Риму. И нет никаких сомнений в том, что во многих отношениях ранние христиане действительно являли собой угрозу государству и образу жизни римлян. Иисус сказал: «Отдайте кесарево кесарю», но его последователи не желали оказывать даже символическое почтение Риму и императору, что все остальные религиозные секты были готовы делать. Заметим, что иудеи приносили ежегодную жертву от имени императора в Иерусалимском храме.

Раскол между иудаизмом и христианством был уже практически завершен, когда Иерусалим пал во второй раз. Тот факт, что христиане не помогли иудеям в национальной борьбе против римлян, еще сильнее ухудшил отношения между ними и углубил брешь. На довольно значительное время обращения из иудаизма в христианство практически прекратились, и все христианские попытки обращения были направлены на мир неевреев. Пока иудаизм оберегался раввинами, которые создали центр сохранения своих древних традиций в маленьком городке Ямния (Янве), сами евреи рассеялись по всей империи.

Одно из их главных поселений находилось в Александрии, где образовался крупный центр религиозной философии. Джеймс Паркс писал: «Эта иудейская философия неразрывно связана с именем Филона, современника Иисуса из Назарета… Он сравнивал откровение и довод рассудка, как основу для системы человеческой мысли. Он был вполне готов использовать аллегорию и символизм в своей трактовке Торы, но настаивал, что разумно принять ее божественный авторитет, поскольку ее содержание дает твердую основу для универсальной философии. Все это сравнимо с глубочайшим пониманием греческими философами природы жизни и мира, в котором мы живем».

Христиане Александрии использовали труды Филона и основывались на них. То же самое делали мусульмане в последующие века. Александрия, где Библия впервые была переведена на греческий язык, стала одним из крупных христианских центров, и отсюда влияние церкви стало распространяться по морским путям Средиземноморья. Моряки, жизни которых постоянно подвергались опасности, всегда были подвержены предрассудкам и в высшей степени религиозны. Ранний символ христианства – рыба – определенно не оставил их равнодушными (он произошел от греческих символов ΙΧΘΥΣ, что означает «рыба»; они есть первые буквы греческих слов, обозначающих Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель). В Новом Завете есть много привлекательного для моряков. Ссылки на рыболовство и море, упоминание о буре на Галилейском озере, Христе, идущем по воде, чудесных уловах, а главное – о том, что сам Петр был рыбак, должно быть, привлекали людей, не понаслышке знакомых с трудностями жизни на море. Так что вместе с разнообразными грузами, отправляемыми из Александрии в Рим, следовали и христианские идеи.

Может показаться удивительным, что именно христианство в конечном счете одержало верх над всеми другими религиями Древнего мира, потому что оно было далеко не единственной мистической религией Востока. Одним из соперников, который вполне мог победить и который демонстрирует удивительное родство с христианством, является митраизм. Культ солнечного божества Митры возник в Персии и в I веке до н. э. проник в римский мир. Как и христианство, он процветал в первую очередь в беднейших классах. Он также был в высшей степени популярен в римской армии.

Митра – юноша божественного происхождения, который, убив священного быка, сотворил жизнь на земле. Его поклонники – sacratI – проходили через семь степеней посвящения, как у масонов. Третья степень – Miles (Воин) – своеобразный «водораздел» между теми, кто еще не может считаться полноправным членом сообщества, и посвященными высших степеней вкушали трапезы из хлеба и вина (символ крови священного быка).

Высшая степень, Pater (Отец), титул, также принятый христианством для своих священнослужителей. Pater – мистик, ответственный за отправление культа всю свою жизнь. Святой Иероним в одном из писем утверждает, что митраизм, как и христианство, имеет правила целибата и предлагает бессмертие и божественность в обмен на чистую и благородную жизнь. Поклонение Митре определенно требовало от своих последователей высоких моральных качеств. А концепция Воина была сродни возникшему позже понятию «воина Христа». Идея быть воином сил добра против сил зла, безусловно, импонировала римским легионерам.

Поклонение Митре взывало к стоику в солдатской природе. Воин мог разочароваться в цивилизации, которую он защищал, но в то же время, отправляя религиозные обряды, мог найти в компании своих коллег и в добродетелях силы и стойкости образ жизни, имевший для него смысл и даривший надежду.

Роберт Грейвз в поэме «Латники на границе» великолепно передал этот аспект солдатского настроения:

 
Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,
Бобы для походной кухни, фураж для наших коней
И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,
Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,
Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,
Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, —
Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.
Меч в свои ножны вложить властно велел Христос
Святому Петру, когда стража их превзошла числом.
 

(Перевод И. Озеровой)

Свидетельства культа Митры можно найти по всей Римской империи – от Лондона на севере, через Францию, Испанию и Италию до Малой Азии и Северной Африки. Митра, солдатский бог, путешествовал с легионами. Возможно, как раз тот факт, что эта религия тяготела к военным, помешал ее более широкому распространению. Мирные граждане всех стран могли восхищаться добродетелями воинов, защищавших их границы, но восхищение – это еще не любовь. Как и в более поздних империях, например в Британской, колонизованные народы могли признавать, что колонизаторы обладали некоторыми положительными качествами, и даже религией, выше чем их собственная. Однако в долгосрочной перспективе, чтобы сохранить самоуважение, они почти всегда отвергали или положительные качества, или религию, или и то и другое.

Есть и другие причины того, что культ Митры в конечном счете уступил христианству. Митраизм, хотя и имел многие составляющие всеобщей религии, обладал одной существенной слабостью: его центральная фигура была мифической, а не исторической личностью. Как и многие мистические религии, митраизм включал добродетельную жизнь и предлагал надежду на бессмертие, но по сути своей он был мифом, а не фактом. Иисус может считаться наполовину мифическим персонажем (с такими наслоениями, как непорочное зачатие и вознесение на небеса), но никто не может отрицать исторического факта, что он действительно существовал. Другая слабость митраизма заключалась в том, что в нем не было места для женщин, которые были исключены из всех его ритуалов. Христианство, с другой стороны, было проникнуто влиянием женщин: достаточно упомянуть о Святой Деве, Евангелии и ранней истории церкви.

Религия, в которой не нашлось места для женщин, не могла быть привлекательной для обитателей средиземноморского мира. Память о богине-матери была у них в крови. Даже мужественный Зевс/Юпитер и все греческие и римские пантеоны выделяли достаточно места для богинь. Еще одной слабостью митраизма был его компромисс с политеизмом. С другой стороны, абсолютно бескомпромиссная позиция христианства в этом вопросе была источником силы. Римским императорам нравился митраизм, потому что это была любимая религия армии. Она также поддерживала (в персидском стиле) божественные права монархов. Митраизм начал поддаваться в противостоянии с христианством в конце III века. С ним было покончено в IV веке, когда император Константин Великий стал христианином. Вскоре после этого христианство стало государственной религией империи.

Глава 10
Рим и Константинополь – маятник качнулся на Восток

Рим, столица Древнего мира, сердце обширной Римской империи, всегда был, по сути, внутренним городом. Расположившись в 17 милях к северо-востоку от устья Тибра, он повернулся к морю спиной. Это детище правителей этрусков и местного крестьянского населения никогда не было средиземноморским городом в истинном смысле этого слова – таким как Неаполь и Афины, Сиракузы и Александрия. Это был центр мировой силы, и сила эта была средиземноморской. Но сам город, с храмами и дворцами, акведуками, банями, амфитеатрами и многочисленными памятниками, стоял в центре того, что, в сущности, являлось сухопутной империей. Все морские пути вели в Карфаген, но все дороги вели в Рим.

Первые два века нашей эры, «золотой век» Антонинов, на который Эдуард Гиббон оглядывается с явной ностальгией, был периодом, когда армии, технические навыки и греко-римская культура Италии романизировали Западную Европу. В конце I века, при императоре Траяне, империя была на пике силы. В известном введении к «Закату и падению Римской империи» он пишет: «Во втором столетии христианской эры владычество Рима обнимало лучшую часть земного шара и самую цивилизованную часть человеческого рода. Границы этой обширной монархии охранялись старинной славой и дисциплинированной храбростью. Мягкое, но вместе с тем могущественное влияние законов и обычаев постепенно скрепило связь между провинциями. Их миролюбивое население наслаждалось и злоупотребляло удобствами богатства и роскоши. Внешние формы свободных учреждений охранялись с приличной почтительностью: римский сенат, по-видимому, сосредоточивал в своих руках верховную власть, а на императоров возлагал всю исполнительную часть управления. В течение счастливого периода, продолжавшегося более восьмидесяти лет, делами государственного управления руководили добродетели и дарования Нервы, Траяна, Адриана и двух Антонинов».

Но даже в этот период существовали грозные симптомы надвигающегося заболевания всей имперской структуры. Империя переросла свою мощь, и ее настоящая сила заключалась в местном населении Италии. При Августе уровень рождаемости в Италии начал снижаться. Это значило, что новых солдат, которые постоянно требовались империи, приходилось набирать из неримских народов – тех самых племен, которые до недавнего времени были врагами Рима.

«Расточительности почти непрерывных войн, – пишет Х. А. Л. Фишер, – практика детоубийства, рост излишеств и неорганизованности, неспособность науки того времени справиться с санитарными проблемами больших городов, были среди причин, внесших самый весомый вклад в истощение людских ресурсов двух ведущих стран Средиземноморья [Италии и Греции]». На самом деле условия, приведшие к разделению Римской империи востока и запада, имели множество причин. Самой важной из них определенно было расширение границ, сделавшее необходимым наличие постоянной регулярной армии, которая стала слишком большой, чтобы в ней служили только итальянцы.

Одним из результатов создания в разных провинциях армий, состоящих из жителей этих провинций, стало соперничество этих армий между собой. Они были преданы скорее своему местному военачальнику, чем какому-то императору, находившемуся в тысячах миль от них в столице империи. Так возникла трагическая ситуация, в конечном счете подорвавшая богатство и силу Рима: по всему средиземноморскому миру полководцы воевали с полководцами, а крупные армии выдвигали и свергали императоров.

III век стал грустной противоположностью своим предшественникам. Помимо кровопролития, которое постоянно имело место из-за конфликтов разных римских армий, возникла другая серьезная угроза всей имперской структуре. Начиная с середины III века над северными границами Италии, словно черная грозовая туча, нависли готы. Этот тевтонский народ, который, по-видимому, изначально мигрировал с восточных границ Скандинавии, начал движение на юг, к солнцу и морю. Вся Европа до самых низовьев Дуная подвергалась систематическим набегам, и в конце концов римлянам пришлось оставить провинцию Дакия (современная Румыния). В 251 году император Деций был разгромлен и убит после того, как вытеснил их обратно с Балкан. В течение десяти лет после его смерти готы совершали набеги на Причерноморье, а в 263 году напали на Афины, Коринф и Спарту и разграбили их. Известный храм Артемиды в Эфесе был сожжен дотла, и над всей восточной империей нависла тень распада. Неудивительно, что, по мере того как Восток все больше становился предметом беспокойства, центр тяжести римского мира начал смещаться.

Но даже учитывая тревожное положение на Востоке, Римская империя не разделилась бы так резко и окончательно, не будь серьезных проблем и в западных провинциях. Но в этом веке, похоже, вся Европа пришла в движение. Германские племена алеманнов, к примеру, постоянно вторгались в римские владения, а один раз даже нанесли удар по Италии, лишь немного не дойдя до стен Рима. Тем временем другое германское племя устремилось в Испанию и разграбило Таррагону, что на северо-востоке Иберийского полуострова. «Неудивительно, – отмечает Р. Х. Бэррой в «Римлянах», – что отдельные части империи стали предпринимать независимые шаги, чтобы спастись, создавая собственные государства и армии и отвергая центральное правительство». В 285 году Караузий, римский командующий британским флотом, объявил себя независимым императором Британии. Учитывая крайне тревожную ситуацию, император Диоклетиан в конце концов реорганизовал империю, разделив ее на две части, восточную и западную.

Если бы сенат, как в дни республики, действительно держал в руках бразды правления, Рим мог бы сохранить положение центральной власти. Но исполнительная власть была доверена императору, из чего следовало, что где он, там Рим или тот аспект Рима, который представлял все, за исключением самого города.

Рим, который Ювенал высмеивал в своих сатирах много лет назад, остался.

 
Родину брошу, пока седина еще внове и старость
Стана не гнет, пока у Лахесы пряжа не вышла,
Сам на ногах я хожу и на посох не опираюсь.
Пусть остаются себе здесь жить Арторий и Катулл,
Пусть остаются все те, кто черное делает белым,
Те, кто на откуп берут и храмы, и реки, и гавань,
Чистят клоаки, тела мертвецов на костер выставляют,
Или продажных рабов ведут под копье господина…
…Телеги едут по узким
Улиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, —
Сон улетит, если спишь ты как Друз, как морская корова.
Если богач спешит по делам, – над толпы головами
Всех раздвинув, его понесут по просторной либурне,
Там ему можно читать, писать или спать по дороге,
Ежели окна закрыть…
Где бы тебе показать под портиком женщин достойных
Жертвы твоей? Разве можешь найти ты в театре такую,
Чтобы выбрал ее и мог полюбить безмятежно?
Видя Бафилла, как он изнеженно Леду танцует,
Тукция вовсе собой не владеет, а Апула с визгом,
Будто в объятиях, вдруг издает протяжные стоны,
Млеет Тимела (она, деревенщина, учится только);
Прочие всякий раз, когда занавес убран, пустынно
В долго закрытом театре и только на улицах шумно
(После Плебейских игр – перерыв до игр Мегалезских), —
Грустно мечтают о маске, о тирсе, переднике Акка…
Тем, кто богаты, тем авгур фригийский дает разъясненья,
Или индус нанятой, что сведущ и в небе, и в звездах,
Или этрусский старик, что молнии в Риме хоронит.
Жребий плебеек сокрыт на окраине города, в цирке.
Женщины эти, надев золотую цепочку на шею,
Возле столбов цирковых и колонн с дельфином гадают,
Бросить кабатчика ль им и пойти за старьевщика замуж?
 

(Переводы А. Фета, А. Адольфа, Д. С. Недовича и Ф. А. Петровского)

Рим, о котором Ювенал (знавший его) писал с такой язвительностью и который Гиббон (с безопасного расстояния) назвал местом, где «условия для человеческой расы были счастливыми и благоприятными», существовал еще несколько веков. Только в 476 году Роман Августул был низложен, и император в Константинополе получил сообщение о том, что Римской империи на западе больше не существует.

Но Рим задолго до падения империи перестал быть сердцем римского могущества. Еще до раздела империи император чаще бывал восточнее Адриатики, чем в Италии или Западном Средиземноморье. Константин, который сам родился в городе Наисс (современный Ниш), в самом начале своей карьеры думал о переводе столицы на место своего рождения. Но в конце концов его выбор пал на Византий. Возможно, на его решение повлиял тот факт, что в процессе долгой борьбы за контроль над империей со своим зятем Лицинием, тот использовал Византий в качестве главной базы. Константин заметил, что от контроля над этим городом зависит власть во всей Восточной Римской империи. После разгрома Лициния, когда Константин стал императором Востока и Запада, он решил, что новая Римская империя будет формироваться вокруг нового ядра – Византия.

Помимо политических и военных причин, решение Константина основать новую столицу было подсказано человеческой гордыней и религиозными соображениями. Он обратился в христианство после того, как ему было видение Креста». Однажды днем перед сражением он увидел в небе крест и слова «Сим победиши». Константин победил и стал христианином. В знак своей новой веры Константин захотел построить христианскую столицу Римской империи, государственной религией которой стало христианство.

Византий – древняя дорийская колония, основанная в 650 году до н. э. греческими торговцами, которые рано оценили его выгодное географическое положение на Босфоре. Город располагался на холмистом выступе, который вдавался в море с европейской стороны пролива. К югу от него находится Мраморное море, а к северу – залив Босфора – бухта Золотой Рог, обеспечивающая отличную глубоководную гавань длиной почти семь миль. Это место не только имело естественную гавань, но и было природной крепостью. Как писал Александр ван Миллинген в энциклопедии «Британика», ней было трудно подойти и осадить, и она была практически неприступным убежищем в час поражения, где разбитые силы могут собраться, чтобы исправить положение. Чтобы окружить эту крепость, враг должен быть одинаково силен и на суше, и на море. Враги, наступающие через Малую Азию, вынуждены остановиться, не дойдя до дистанции возможного удара из-за рва, который образуют совместно воды Босфора, Мраморного моря и Дарданелл. Узкий пролив, в который сжимается водный путь, соединяющий Средиземное море и Черное, к северу и к югу от города, можно сделать непреодолимым при приближении враждебных флотов с любой стороны. А на суше линия обороны настолько коротка, что ее можно хорошо укрепить и без особого труда удерживать сравнительно малыми силами против превосходящих сил противника. Природа, конечно, не может освободить людей от своих обязанностей быть отважными и мудрыми. Но в чудесных очертаниях моря и суши вокруг Константинополя природа сделала все от нее зависящее, чтобы позволить человеческому опыту и мужеству создать здесь блестящий и стабильный трон для великой империи».

Ранние греческие колонисты быстро оценили один неоспоримый факт: положение Византия означало, что тот, кто им владеет, может контролировать эвксинскую зерновую торговлю. В Древнем мире это был один из главных источников зерна, а хлеб тогда, как и сейчас, составлял большую часть питания жителей Средиземноморья. Существовал еще один географический фактор, сыгравший большую роль в определении места для новой столицы. На Босфоре сходились караванные пути между Европой и Азией. Город стоял на только у ворот Черного моря, а значит, контролировал важнейшую зерновую торговлю. Здесь также встречались Европа, Азия и Дальний Восток. В общем, город, расположенный в столь идеальном месте, был обречен стать величайшим торговым и промышленным центром.