Текст книги "Отрарский купец"

6 глава

«Закаленное железо не будет долго лежать без применения»

Тюркская поговорка

Абдулл задремал за низким столиком, переписывая хадисы.

– Эй, переписчик!

Голос заставил его вскинуть голову. Перед ним стоял седобородый имам в полосатом халате и зеленом тюрбане.

– Когда я получу заказ!? О, Аллах, усмири мой гнев! – сердитый, дребезжащий голос гремел в тесной комнате, где Абдулл жил и работал.

– Приветствую Вас, уважаемый ходжа! Прошу прощения, сегодня Вы получите хадисы! – Абдулл покорно склонил голову и, указав на столик, попытался оправдаться:

– Ночью у меня закончились чернила, пришлось дождаться утра, чтобы их купить. Еще раз прошу простить меня…

Рассерженный старик шагнул к столику, взглянул на бумаги и, его сердитое выражение лица сменила улыбка. Перед ним были листы самаркандской бумаги, исписанные красивой арабской вязью.

– Вижу, что ты стараешься, – произнес имам мягким голосом. – Здоровья твоим рукам! Ты делаешь богоугодное дело!

– Благодарю ходжа! Вы не утруждайте себя, вечером я сам принесу хадисы в мечеть.

Абдулл проводил имама к выходу, затем вернулся к столику. Почистив гусиное перо, он продолжил работу.

Уже два месяца Абдулл трудился над заказом, который ему удалось получить впервые после прибытия в Тараз. Все это время его не покидали мысли об отрарском караване, который ему пришлось оставить. Единственное, что удерживало его, было обещание отправиться вместе с ним в империю Сун. Он испытывал чувство вины за свой поступок. Однако, сидя в зиндане, Абдулл готов был пойти на многое, чтобы вырваться на свободу. На удачу появился Салим. Этот добрый купец освободил его, уплатил долг Махмуду и взял с собой спутником. Проехав из Баласагуна до перевала на пути в Кашгар, Абдулл засомневался в необходимости своего путешествия.

«Этот купец взял меня с собой, чтобы я развлекал его в дороге!» – эта мысль задела его самолюбие и заставила сделать паузу. Абдулл отложить перо, чтобы не испортить текст. В воображении тут же всплыло лицо Салима. Мысленно Абдулл представил, как отрарский купец спросил: «Почему же ты не сказал прямо, не объяснил?»

– Не знаю, наверное, не хватило духу… Кто знает, что меня ждало в этом путешествии? Почему я должен был ехать туда, куда не желаю?! Меня влечет совсем в другую сторону. В города, где процветают науки, искусства и поэзия! – вслух произнёс Абдулл, но, спохватившись, встряхнул головой, разгоняя наваждение.

Он тихо рассмеялся, вспомнив, как во время разговора с Салимом изображал из себя софийского последователя, критиковал взгляды и ремесло своего спасителя, а тот спорил с ним. Ему было невдомек, что Абдулл провоцировал его, чтобы поссориться и отдалиться. Узнав о встречном караване, он решил, что это был шанс вернуться обратно. Днем во время водопоя он отвел мула на стоянку хорезмийцев, договорился с охранником и на рассвете присоединился к ним.

Уже будучи в пути Абдулл обратился к караван-баши:

– Позвольте мне ехать в вашем обществе, окажите свою защиту бродячесу поэту! – Абдулл пояснял, что не по своей воле ехал в отрарском караване, и что у него нет денег, чтобы заплатить.

Он договорился, что по прибытию в Баласагун отдаст в уплату своего мула. Не заезжая в город Абдулл расстался с мулом и присоединился к другому каравану, состоявшего из суфийских паломников, проповедников и бродячих строителей. Караван направлялся в Тараз. Сердобольные дервиши приняли его, поделились едой, водой и усадили рядом с погонщиком верблюдов.

Прибыв в Тараз, он первым делом отправился в местную мечеть, где договорился с имамом о переписке хадисов. Работая над заказом, Абдулл редко выходил в город, лишь чувство голода заставляло его откладывать калам. Он шел на ближайший рынок к съестным лавкам.

Аппетитный вид кебабов из свежей баранины, кавурдаков из печени, всевозможных пирожков с разнообразными начинками, печеной самсы, сочных птичьих тушек и дымящегося плова кружили голову голодному поэту. Настоящим мучением была для него прогулка среди всего этого изобилия. Острые, пряные, возбуждающие и распаляющие аппетит запахи ударяли в нос, заставляя ускорять шаг. Стараясь обходить манящие и изобилующие ароматными блюдами прилавки, Абдулл подходил к скромным столикам с лепешками и айраном. Перекусив и вдохнув запах свежеиспеченного хлеба, напоминавших ему лепешки из Испиджаба, Абдулл возвращался по узким улицам Тараза в свою комнату.

Все эти запахи, суета галдящей толпы, беготня детворы вдоль городских арыков за деревянными лодочками, смиренно идущие ученики медресе, одинаково одетые в светлые домотканые халаты, напомнили Абдуллу его родной город. Он покинул его в пятнадцать лет. Он часто воспоминал, как мать заворачивала еще теплый хлеб в белую ткань и укладывала в его сумку, провожая в медресе, как отец повторял слова об усидчивости и терпении, как журчала вода в арыке у дома, как смешно передразнивал учителя-богослова его друг Юлдаш.

Когда Абдулл решил уехать с караваном в Сыгнак, оставшись один после гибели отца и дяди на войне, Юлдаш не хотел понять и принять этого, задавая наивные вопросы, от которых у Абдулла наворачивались слезы:

– Почему? А с кем я буду ходить в медресе? В библиотеку? Бегать на рынок, смотреть на бродячих артистов? С кем я буду мечтать о славе, подобной Аль Фараби, соревноваться в стрельбе из лука и в написании текстов красивым письмом, заглядывать в паланкины девушек из цитадели, когда их несут по базару? С кем буду глядеть на звездное небо, лежа на крыше нашего дома?!

Абдулл обнимал друга со слезами на глазах и отвечал ему:

– Я не могу остаться! Здесь все напоминает мне о безмятежном детстве, меня гложет тоска, и тяжесть лежит на сердце! Я должен покинуть Испиджаб, хотя бы на время…

«Вернется ли когда-либо та наивность, желание увидеть чудеса, вера в справедливость Бога, уверенность, когда близкие рядом и всячески оберегают тебя, – думал Абдулл спустя многие годы. – Разве это было не лучшее время в жизни? Время мальчишеской беззаботности и любви матери, отца и Всевышнего! Когда знаешь ответы на любые вопросы.»

Однако с той поры тяга к неведомому осталось в Абдулле навсегда. Он почти каждый день совершал небольшие, порой случайные открытия, наблюдал интересные события и испытывал увлеченность всем этим. В детстве маленького Абдулла, возвращавшегося из медресе, родная улица встречала ароматными запахами хлеба из тандыра, горячего молока, сушеных трав и звуками ежедневных домашних забот. Повзрослев, он скучал по спокойному голосу отца, его нравоучениям, красноречивым жестам рук, мимике тонких бровей и черных глаз. Он с улыбкой вспоминал немногословную мать, колкости брата и сестры.

Вышагивая утром по вымощенным улицам города на учебу, Абдулл наблюдал, как трудолюбивые жители Испиджаба ежедневно создавали домашнюю утварь, керамические, деревянные, кожаные, металлические изделия для мирной жизни и защиты, шили одежды, строили дома, созидали свой мир, уклад и поддерживали порядок. На улицах его приветливо встречали соседи, родственники отца из племени чигили, горожане в третьем поколении. Все жители Испиджаба чувствовали себя единой, большой семьей и дружно вставали на защиту города от набегов кочевников с востока, или персов с запада. У горожан была мечта сделать свой Белый Город великим, затмить славу Багдада и Мерва. Над этой мечтой они трудились ежедневно, самоотверженно и сосредоточенно, с каждым годом приближая это время.

– Сынок, не надо копить богатство, в конце концов, мы, уходя из мира, ничего с собой не заберем, кроме жизненного опыта. Вот это и надо оставлять после себя, – наставлял отец, переписавший много книг за свою жизнь, и впитавший мудрость из них. – Учись создавать что-то полезное, красивое, вдохновляющее! Даже небольшая его величина, возможно, даст надежду и укрепит чью-то Веру!

Заметив, что сын интересуется рукописями, отец отдал его обучаться каллиграфии, напутствовав словами:

– Запасись терпением, это воспитает твой характер. Ты научишься ждать и наблюдать. Раскроются твои скрытые возможности. Оставшись наедине с бумагой, каламом и своими мыслями, ты познаешь себя. И самое главное – ты создашь красоту, искусство, лицезрение которого приносит людям радость и любовь к Богу.

Однако мальчика манило небо. Абдулл часто разглядывал его по ночам и в глазах мальчика мерцали звезды, его не пугала темнота в бездне тьмы, она рождала в нем вопросы, на которые он искал ответы. Увлечения Абдулла заинтересовали учителя, седого дамула. Он часто слышал от ученика вопросы о небесных светилах, законах мироздания и человеческой души.

– Какой любопытный, неугомонный малый, – усмехаясь, говорил он. – Изучи сначала основу – грамоту, потом приступишь к другим наукам! Они откроются тебе в книгах, в них ты найдешь ответы на все свои вопросы.

Затем, обращаясь ко всем ученикам, наставлял:

– Знайте, что в темноте свет лампады кажется ярче, так и ваши души, получившие знания, засверкают среди общего мрака и темноты нашего времени. Несите свой свет повсюду, зажигайте другие сердца, помогайте людям шире раскрыть глаза!

Строгий учитель обучал Абдулла основным почеркам каллиграфии, куфийскому письму и тауки. Уста-каллиграф внушал подростку, что это ремесло самое благородное и даже простое созерцание текста осветляет душу.

Оказалось, что это был еще и хороший способ заработка. Сейчас Абдулл был благодарен отцу, что направил его: долгие и трудные уроки в медресе теперь окупались с лихвой.

Узнав, что Абдулл хороший каллиграф, заказчики заваливали его работой, среди них он выбирал самых щедрых. «Мое желание сочинять всегда было выше, чем корпеть над текстами толстых книг, чаще всего богословских и раздутых восхвалений правителей. Следуя поэтическим образам, я встал на путь бродячего поэта, ищущего счастье и идущего за мечтой» – вспоминал Абдулл, извлекая из памяти те незабываемые ощущения, когда сложились первые рифмованные строки.

В то время, после многочисленных заучиваний священных текстов и поэм, маленький Абдулл, подражая, стал сам сочинять рифму, слагая слова в красивую строчку и звучные предложения. Окружающие были восхищены этой его способностью и их эмоции, гордость родителей, уважение среди сверстников окрыляли и вдохновляли подростка.

– Поэзия – самое свободное проявление человеческого духа, – говорил ему учитель каллиграфии, он много цитировал ученикам строки из сочинений Юсуфа Баласагуни и Абулькасима Фирдоуси. – Цари приходят и уходят, а поэзия остается!

Будь весел и люби судьбу свою,

как птица воздуха звенящую струю,

о прошлом позабудь, грядущим утешайся,

живи и радуйся живому бытию!

Вспоминал эти строки в скитаниях бродячий поэт. Он оттачивал свой дар на базарных площадях и пирушках богачей. Одну историю из своих многочисленных приключений, случившуюся за прошедшие двадцать лет жизни, Абдулл вспоминал с горькой улыбкой. Вечная нехватка денег толкала его на выполнения поэтических заказов, и вот в Дженте после выступления на рынке к нему обратился местный придворный, пожелавший получить хвалебную касыду о себе.

– Подобно тому, как красавице нужно зеркало, чтобы увидеть свое лицо, мне нужен поэт, восхваляющий меня! И пусть поют эту поэму люди! – заявил богач.

Сановник захотел, чтобы Абдулл украсил и воздал ему хвалу, пообещав щедрую оплату. Не зная ничего об этом человеке, Абдулл взялся за написание короткой поэмы. Уже во время сочинения он узнал от горожан, что сановник не отличается добродетельностью и справедливостью, но все же продолжил, надеясь на честное слово заказчика.

– Избранник судьбы, достойный сын своего рода на твоем челе печать мудрости и мудрейших, твоя рука щедра и твое сердце, пылая огнем, не знает страха… – так начиналась касыда, посвящённая сановнику из Джента.

Услышав ее, горожане смеялись, отпуская самые унизительные эпитеты и неприличные шутки в адрес автора и заказчика. Хотя богачу хвалебная поэма понравилась, он огорчился, увидев уничижающую реакцию своих соплеменников. И отказался платить. Абдулл напомнил ему о договоре.

– Эй, стихоплет, я был доволен словами этой касыды, так довольствуйся и ты моими словами! Я благодарю тебя! – со смехом ответил богач и выпроводил поэта за дверь.

Задумался Абдулл и решил отомстить скряге-заказчику, сочинив теперь такую песню, в которой жестко высмеял сановника, его скупой характер и низменный поступок.

В этом мире неверном не будь дураком:

Полагаться не вздумай на тех, кто кругом…

Услышали первые строки касыды на базаре. Народ тут же подхватил песню и стал всюду весело и громко распевать, в застольях, за работой, на рынках, особенно под окнами жадного богача.

С ослами будь ослом – не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси – он скажет: «Я велик!»

Хотя Абдулл не упоминал имени своего обидчика, горожане знали, кто является «героем» этой песни. Пристыженный сановник не находил себе места, и как только он появлялся в людном месте, рядом раздавались слова:

Я знаю мир: в нем вор сидит на воре,

Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом,

Бесчестный – честного стыдит,

А капля счастья тонет в море горя…

В городе прошел слух, что за этим сочинением последует другое, еще более оскорбительное и позорное. Не прошло и нескольких дней, как среди тесных лачуг рабата, Абдулла разыскал обеспокоенный сановник. Он долго уговаривал поэта не сочинять больше про него стихов и просил принять мешочек с динарами. Абдулл взял деньги, думая о том, что бедность толкает поэта писать не только хвалебные песни, которые забудет народ, но способствует сочинять обидные строки, которым суждено будет остаться на устах и памяти людей.

Наступили сумерки. Абдулл, наконец, написал последние слова рукописи хадисов и в ожидании, пока высохнут чернила, решил прогуляться к местному караван-сараю. На улицах Тараза появились сторожа, ночные служители, готовые стучать своими деревянными колотушками, традиционно приговаривая: «Спите, жители благословенного Тараза! Все спокойно!»

В тот день небо над городом выглядело необычно. Создатель выкрасили его в глубокий синий цвет. Белые глинобитные и каменные дома выглядели холодными, местами поигрывая металлическими оттенками, а округлые зеленые кроны деревьев превратились в бронзовые силуэты неведомых созданий. Изменялись даже звуки ночного города. Громкая трескотня, порхание крыльев, свист птиц, насекомых и сверчков казались нестройными мелодиями курая, асатаяка и сабызги, стуки сторожей настраивали на умиротворяющий лад, шорохи листьев при легком дуновении походили на перешептывание влюбленных, плеск воды в арыках напоминал тихие разговоры людей, передающих слухи и сплетни на рынке, а растворяющиеся в легкой дымке небесные светила мерцали словно затухающие лампады под сводами мечети.

Несмотря на позднее время в караван-сарае царило оживление, слуги и погонщики готовились в дорогу, упаковывали тюки, плотно привязывая их цветными ворсовыми веревками на спины верблюдов. Между ними ходил светловолосый караванщик, в цветастом халате, с капюшоном. «Похоже, согдийский караван» – догадался Абдулл.

– Мир вам! – Абдулл приблизился к согдийцу. – Куда путь держите? Согдиец исподлобья, оценивающе, взглянул на него и процедил: – И Вам… Зачем интересуетесь?

– Я мусульманин, изучающий адаб, если ваш караван отправляется на запад, то хотел бы присоединиться к вам. Я могу заплатить нужную сумму!

Взгляд караванщика подобрел.

– Ищущий знания мутаалим? Много вас сейчас кочует из одного города в другой. Мы отправляемся в Гургандж, завтра на рассвете. Приходите, как выйдет утренняя звезда, с оплатой договоримся.

Поблагодарив и раскланявшись, Абдулл вернулся в свою комнату, быстро свернул высохшие рукописи, перевязал сверток цветной нитью и утром направился в мечеть. На следующий день он уже сидел на лохматом верблюде-бактриане среди джутовых мешков, наполненных ячменем, и покидал просыпающийся город Тараз.

7 глава

«В родном краю и воздух исцеляет…»

Тюркская поговорка

– Хааасаан, Хааасаан, принеси быстрее воды! – растягивая слова, тибетский монах жестом показывал на деревянную чашку. – Наш господин открыл глаза.

Хасан от радости побежал на призыв, спотыкаясь на камнях. В руках он держал торсык с водой.

– Слава Аллаху! Он услышал наши молитвы! – Хасан присел рядом с монахом.

Салим с трудом приоткрыл глаза и увидел лица склонившихся над ним лекаря и Хасана. Попытался что-то сказать, но изречь ему удалось лишь какое-то неразборчивое глухое бормотание.

– Вы ранены, стрела прошла выше сердца, десять дней мы молились, чтобы ваша душа вернулась в тело, – тибетский лекарь поклонился и поднес к губам Салима чашу с темной жидкостью. – Выпейте, господин, это снадобье из трав, оно придаст вам сил.

– Мы защитили караван и товар, господин! Разбойники ранили пять слуг и Ибрагима. Один погонщик, к несчастью, умер от ран, – быстро проговорил Хасан.

Салим закрыл глаза, вспоминая ту ночь. Его беспокоил вопрос: «Почему Темир со своими воинами не услышали приближение нападавших?»

– Хозяин, эти разбойники подошли так тихо и незаметно, потому что обмотали копыта лошадей войлоком и завязали им морды, оружие было также обернуто тканью, наши охранники не успели предупредить нас, – объяснил Хасан, будто читая мысли Салим. – Это были настоящие шайтаны, ночные дьяволы, они потеряли троих и умчались прочь также быстро, как появились. Местные кочевники узнали в них кара-китаев, пришедших в эти края из северных районов империи Сун.

Монах сделал жест рукой Хасану, чтобы тот замолчал и ушел. Прошло еще несколько дней, прежде чем Салим смог сидеть. Люди из каравана подходили к нему, желали скорейшего выздоровления. Салим только кивал им в ответ. Когда Темир молча пожал ему руку, Салим увидел в глубине его карих глаз братскую боль и жалость.

«Да, Слава Аллаху, я сделал правильный выбор. Они не подвели, не бросили в трудную минуту, сплотились вместе. – От волнения у Салима подкатил ком к горлу, он закрыл глаза, будто задремал. – Необходимо их вознаградить за преданность по заслугам. Монах тоже сослужил добрую службу, надо будет помочь ему найти труды Ибн Сины».

Отрарский купец быстро шел на поправку. Он заметил, что после пережитого стал видеть мир совершенно другими глазами. Его радовали мелочи, на которые раньше он не обращал внимание. Купание воробья в лужице или неожиданное появление серебристой рыбы на ровной глади озера вызывали у него добрую улыбку. Он примечал первый солнечный луч, брошенный на утреннюю траву, и звон колокольчика на шее проснувшегося верблюда. Все эти впечатления напомнили ему детство, когда он, будучи еще совсем ребенком, открывал для себя мир в родном Отраре. Салим с теплотой вспоминал, как с любопытством разглядывал вещи, привезенные заморскими купцами на местный рынок, как с друзьями бегал в пригородные мастерские-рабаты, чтобы увидеть красивые кувшины, что рождались в трудолюбивых руках гончара, а под ударами тяжелых молотов появлялись острые мечи и сабли. Все эти воспоминания пробуждали в нем позабытые чувства, наполняя теплом раненное тело. Эта теплота действовала на рану, словно волшебный бальзам из святого источника.

Стоянку несколько раз посещали кочевники-карлуки. Они предлагали свои изделия, были доброжелательны и гостеприимны. Узнав, что на караван напали разбойники и есть раненные, они указали дорогу к целебному источнику.

Приближалась осень. Сначала задул холодный ветер, а потом стоячая вода в приозерных лужах стала покрываться ледяной коркой. К этому времени Салим уже мог уверенно держаться в седле и переносить долгие переходы. Не сговариваясь все начали готовиться в дорогу. Хасан показал себя умелым помощником, за время путешествия он многому научился и теперь мог сам вести караван.

Наступил тот день, когда Салим поднял всех в дорогу. Его спутники уже соскучились по звону колокольчиков на шеях верблюдов, люди весело переговаривались, шутили и распевали песни. Они направлялись в город Каялык.

По дороге попадались встречные караваны. Салим отправлял к ним Хасана, чтобы предупредить о том, что происходит по другую сторону Пестрых гор. За сопкой показалось селение, уютно расположившееся между холмов. Рядом текла стремительная горная речка. Вокруг поселения раскинулись яблоневые сады, радуя взгляд своими яркими плодами. Дорога тянулась между садами и местные жители, занятые сбором урожая, приветствовали и угощали путников сочными плодами.

За садами показалась высокая глинобитная стена. У восточных ворот караван встретила охрана и после короткого разговора, позволила въехать в город. Сразу за воротами их встретили чашей кумыса, которую преподнёс городской управляющий в окружении служащих.

– Добро пожаловать в наш благословенный город! Мы всегда рады купцам! Приветствуем вас!

Салим сошел с коня, сняв по обычаю карлуков свой колпак, он приложил его к груди с поклоном. Приняв чашу с кумысом, отпил немного и передал ее дальше своим спутникам. Они проделали то же самое. Жители города встретили восторгами уважение иноземцев к своим традициям. Вернув пустую чашу, все откланялись и последовали дальше.

Проехав мимо мечети и бани, караван свернул на узкую улочку, где находился гостиный двор. Он был обнесен саманной стеной и утопал в зелени. Это было уютное и тихое местечко. Посреди двора Салим увидел небольшой водоем, по обеим сторонам от него сплошной стеной тянулись строения со множество комнат для гостей. Постояльцев тут было немного, поэтому каждый смог выбрать комнату для отдыха.

На следующий день, накинув на себя длинную шерстяную накидку, Салим с Хасаном и Аяром отправились прогуляться по узким улочкам Каялыка. По ним разгуливал холодный ветер, разнося дым, поднимающийся из глиняных жилищ, лавок и уличных жаровен, где готовили еду для горожан и гостей.

Первым делом они посетили мечеть в центре города. Войдя во внутренний дворик, их взглядам предстала балюстрада из деревянных резных колон, освященных ярким светом из арочных окон. Внутренние и внешние стены были украшены резной терракотой, а по периметру темно-синей керамической плиткой с растительным орнаментом. По центру юго-западной стороны находился искусно вырезанный из дерева михраб. Их встретил имам мечети, смиренный старец, опирающийся на посох. После чтения намаза они присели на ворсовый ковер. К удивлению, ковер на полу оказался теплым. Увидев удивленный взгляд Салима, имам объяснил:

– Мечеть обогревается канами, встроенных в стены и пол, по ним идет теплый воздух из очага снаружи. Наши мастера все предусмотрели, пусть будет доволен ими Аллах!

***

На входе в рынок их встретили служащие и охрана. После приветствия они сразу же предупредили о правилах торговли.

– Помните, за порядком здесь наблюдает главный мухтасиб, справедливая Кулян-Темир, – напутствовали их служащие рынка.

– Вы слышали, мухтасиб – женщина! – восхитился Хасан, оглядываясь по сторонам.

– Мы находимся среди племен, где женщины не довольствуются одним только занятием у домашних очагов. Они воинственны и независимы, такой у них характер, – спокойно ответил Салим.

Базар Каялыка не удивил Салима своими товарами. Здесь он увидел обычные кожаные колчаны и переметные сумки, была расписная деревянная посуда и пояса с серебряными накладками, но все это можно было купить в Отраре. Лишь позже Салим понял, что Каялык славился продажей различных металлов. Их добывали в горных рудниках, плавили на месте и привозили на местный рынок.

Караваны, груженные ценным металлом, расходились из Каялыка во все стороны Великой торговой дороги. В местных кузницах ковали оружие, его качество способно было удовлетворить спрос самых требовательных покупателей.

Расхаживая по базару, Салим услышал согдийскую речь и подумал: «Наверное, нет места на земле, где бы они не торговали!»

Оружейные ряды занимали целый квартал. Хасан задержался у лавки с крупными железными трехперыми наконечниками, булавами, мечами, кольчугами, похожими на балхские.

– Этот сложный наконечник издает громкий свист во время полета, – объяснил продавец, крепкий горожанин с крупными жилистыми руками. Для убедительности он издал протяжный свист.

– А теперь, представьте, тысячи стрел летят на врага, каково будет их ушам?! Они же сойдут с ума от страха, – добавил продавец стрел, довольный произведенным впечатлением.

– Такими длинными мечами воевали наши предки, – расхваливал продавец свой товар в другой лавке. – Оружие, которое ковали здесь, когда-то покорило все земли, от наших гор до самой Византии! Об этом еще помнит народ.

– Такую булаву может поднять только гигант Алпамыш-батыр! – Восхищался Ибрагим, осматривая шипы на большой боевой палице.

– Вы правы, это оружие для батыров! – С улыбкой ответил лавочник, щуплый старик с короткой седой бородой. – Таких великанов много среди карлуков, кочующих здесь, между горами и пестрым озером. Я и сам, когда был моложе, размахивал булавой во время битв, правда, она была меньше, чем эта.

– А что, на самом деле всеми порядками на этом рынке заправляет женщина? – Хасана распирало любопытство.

– Да, Кулян-Темир заботится о нас. Эта хатун много сделала для нашего рынка, ведь он основан еще ее мужем, славным и достопочтенным Темиром! Свое имя он получил потому, что всю жизнь добывал железо. Никто уже не помнит, прозвище это или имя. Он родился и вырос среди кочевников. Возил к нам железо, медь и серебро с Алтая. Издавна наши предки добывали там металлы на рудниках. Наш Темир стал очень уважаемым и богатым господином, но не возгордился и вел простую жизнь горожанина, помогал страждущим. Он построил много зданий в Каялыке. Если вы видели наши мечети, бани, медресе, то это его заслуга. И этот рынок, который славится своими железными изделиями, построил тоже он. Жаль, что Темир покинул нас очень рано. В глубине Алтайских гор на его караван напали разбойники, – старик вздохнул и устало присел на шкуру медведя, накинутую на скамью.

– Ах, да, вы же интересовались нашей хозяйкой, мухтасибом рынка, – вспомнил он. – Так вот, после гибели достославного Темира всеми делами стала управлять его вдова Кулян. Она оказалась очень справедливой хатун с твердым характером. К ее имени народ добавил имя ее господина. Долгое время Кулян-Темир помогала мужу и вот теперь сама управляется с делами. Она знает законы, пользуется уважением у хакана. С ней советуются многие уважаемые люди. Ее железный и неподкупный характер как нельзя лучше соответствует приставке Темир. Налоги собираются вовремя, перевелись разного рода проходимцы и мошенники, а главные люди на базаре – это лавочники, оружейники, кузнецы и ремесленники. Перекупщики и посредники чувствуют себя здесь неуютно.

– Да, нелегко выполнять столь сложную работу, – понимающе сказал Салим.

– А еще она часто устраивает угощение для путешественников и торговцев. Они едут к нам с разных концов, бывают даже совсем из далеких стран, где говорят на непонятных языках. Чаще всего это паломники, странствующие монахи. Они идут в расположенный недалеко от города несторианский монастырь. Как он здесь появился, никто толком не знает.

– Я вижу у вас здесь чистота и порядок, ровные ряды крытых лавок, мощенные улицы, – оглядываясь вокруг, добавил Салим.

Старик удовлетворенно согласился с ним, поглаживая седую бородку. Тут к нему подбежал мальчик-подмастерье, и что-то шепнул на ухо. Старик выпрямился и радостно произнес:

– Ну вот, сейчас вы сможете увидеть саму Кулян-Темир, сейчас она обходит рынок.

Некоторое время спустя донесся гул толпы, звонкие голоса детей и колокольчиков на шеях мулов.

– Все ли у вас в порядке? Есть ли в чем нужда? – доносился женский голос, в котором можно было расслышать железные нотки.

Салим и его спутники увидели пожилую карлукскую хатун в сопровождении помощника и двух стражников, вооруженных саблями и копьями. Женщина была среднего роста с темным обветренным лицом, одета в овечий полушубок с мужским наборным поясом, с которого свисал короткий нож. Её высокий меховой колпак был расшит орнаментом с силуэтами гор и солнечных лучей, венчала его золотая фигурка оленя с ветвистыми рогами. Мухтасиб держалась прямо, движения у нее были уверенные и неторопливые, в руках она вертела камчу. Она окинула людей и прилавки сверлящим взглядом своих узких глаз, словно пыталась обнаружить что-то скрытное, потом ткнула камчой в кольчугу, сплетённую из мелких железных колец:

– Кто ее изготовил? – властно крикнула она, обернувшись на свое окружение. Те переглянулись и, быстро пройдя в лавку, допросили продавца.

– Это изделия местного кузнеца. Он скоро предстанет перед Вами, уважаемая мухтасиб!

– У меня уже не такое острое зрение, но я все же увидела, что эта железная рубашка сделана из слишком тонких колец. Почему нарушаются традиции наших прославленных мастеров?!

Тут перед ней появился молодой оружейник. Он виновато стоял перед Кулян Темир, опустив голову.

– Вы, мастер, изготовивший эту кольчугу? – испепеляюще посмотрела на него мухтасиб.

– Да, – пролепетал парень.

– Одень эту кольчугу и отойди на сорока шагов, – приказала хатун.

Она подозвала воина и велела ему натянуть лук со стрелой. Побледневший кузнец стоял в кольчуге на положенном расстоянии. Увидев, что на него направлена стрела, он зажмурился, ожидая смерти.

– Чего же ты испугался? Или не уверен в прочности своей кольчуги? – Кулян-Темир усмехнулась, обводя собравшихся взглядом.

Люди одобрительно кивали, но все же по их виду можно было понять, что им жалко парня.

– Теперь понятно, какой из тебя мастер! Ты ведь подвергаешь смертельной опасности воинов, которые тебя защищают, – убедительно произнесла хатун.

Со стороны было похоже, будто строгая мать отсчитывает нерадивого сына. Она кивнула воину, тот выпустил стрелу. Толпа ахнула, но тут же перевела дух. Стрела пролетела мимо, вонзившись в столб навеса у самого уха кузнеца. На мгновение воцарилась полная тишина, которую нарушила всхрапнувшая лошадь, затем донеслись завывания холодного ветра в глиняных трубах.

– Я осознаю свою вину, хотел, чтобы кольчуга была легкой и не утомляла воинов в бою, о последствиях я не подумал, – низко опустив голову пробормотал кузнец сквозь слезы.

Он стоял со скрещенными руками, прикрывая ими грудь.

– Запомните, на этом рынке мы будем строго следить за качеством изделий. Передайте это всем! Мы не позволим нарушать традиции наших мастеров, это они заработали славу нашему оружию! – Кулян-Темир окинула собравшихся строгим взглядом. – Сегодня этот мастер получил урок, в следующий раз наказанием ему будет смерть!

Салим и его спутники как завороженные наблюдали за всей этой сценой, молча восхищаясь строгой женщиной, мухтасибом рынка Каялыка. Отрарский купец не осмелился подойти к ней, чтобы выразить свое уважение. Он стоял в глубине оружейной лавки, наблюдая, как люди, переговариваясь между собой, медленно расходились по рынку.