Текст книги "Псалмы Ирода"

10

 
Куда ты бежишь, красавица,
От дома, где мама с ужином?
Я к речке бегу, чтоб свидеться
С любимым моим и суженым…
Поймала ты сердце верное?
Об этом мы с ним потолкуем.
А как ласкать его станешь ты?
Жестом и Поцелуем!
 

Когда танец кончился, девы Праведного Пути удалились в сопровождении уже другой старухи, а не той, что привела их на танцевальную площадку. Уходя вместе с сестрами, Бекка слышала, как музыканты настраивают свои инструменты, готовясь к танцу девушек из Долготерпения; которым это испытание еще предстояло.

Старуха вела их каким-то запутанным путем, который проходил вдали от толпы зрителей-мужчин, по пустым улицам, освещенным только полной луной, и закончился в небольшой роще. Бекке еще никогда не приходилось видеть таких деревьев. Все они были живыми, о чем говорил запах свежей древесины, но листья на них шелестели над головой совершенно как мертвые и сухие. Босые ноги Бекки оскользались, наступая на маленькие округлые штучки, рассыпанные в траве между стволами. Ребенку было ясно, что для того, чтоб могли вымахать такие гиганты, требовалась не одна сотня лет. Бекка осмелилась протянуть руку и погладить кору дерева, мимо которого проходила. Ее поразила мысль, что, может быть, перед ней находится живой свидетель Голодных Годов.

Нет, больше, чем свидетель, – выживший современник!

Путь через рощу был короток, он, можно сказать, окончился слишком быстро! Девушек и их провожатую приветливо встретили золотые огни длинного одноэтажного здания. Внутри него они встретились с плясуньями, танцевавшими перед ними. Девы сидели прямо на полу, хутор за хутором; невидимые границы четко разделяли группы друг от друга. С балок свисали городские светильники, которые тут, однако, горели не так ярко, как те, что окаймляли танцевальную площадку. В большом камине в дальнем конце зала горел огонь. Пламя слабенькое – за ним плохо присматривали, но толстые стены дома хорошо защищали от наружного холода.

Девушки Праведного Пути быстро освоились на своем клочке пола. Старуха, которая их привела, покинула их сразу же, как только ступила за порог, бросив: «В ящике есть тапочки, на случай, если они вам понадобятся»; она тут же отошла к камину и вступила в разговор с четырьмя другими матронами из Добродетели, пришедшими раньше.

Девушкам стульев не полагалось. Ни стульев, ни возможности поболтать с кем-нибудь не из компании собственных родичей, с которыми они уже несколько дней находились как бы в заключении. Бекка попробовала обменяться любезностями со смуглянкой из группы, расположившейся неподалеку, но ее попытка была встречена каменным молчанием.

– Прекрати, Бекка, – прошипела Эпл, больно дернув ее за ухо. Говорила Эпл еле слышно – в зале никто, кроме дуэний, не осмеливался говорить иначе как шепотом. – И оставь свои дурацкие выходки. Сидеть тихо как мыши – вот и все, что от нас требуется, пока нас не вызовут. Только начни откалывать свои идиотские номера, и ты тут же узнаешь, какими жестокими могут быть эти старушенции, что сидят у камина. Они живо отбарабанят по твоей глупой башке. – Зловещая ухмылка Эпл ясно говорила, что любая попытка отомстить за пострадавшие уши будет расценена как «откалывание номеров» и наказана соответственно.

Бекка повернулась спиной к Эпл, хотя и знала, что ее безжалостная сводная сестра в данном случае права. Она ведь действовала исходя из собственного опыта, которым обладала и Приска, так как обе уже бывали раньше на празднике Окончания Жатвы. Как бы ни презирала Бекка и Эпл, и Приску за их жестокосердие и злобу, но крошечный одинокий огонек страха, трепетавший где-то в глубине ее души, жаждал, чтобы она выспросила у них правду о том, что ждет их всех сегодня ночью за стенами этого дома под ледяной луной.

Одно дело слушать поучения мамы и других жен, демонстрирующих на деревянных изображениях фаллосов, как ей следует исполнять Жест Благодарности или Поцелуй Признательности. Но ведь в действительности все будет иначе, когда в руке ей придется держать не искусно вырезанную деревяшку, а живую плоть. Ведь на ферме ее еще ни разу не просили послужить мужчине, возможно потому, что мужчины чувствовали на себе тяжелый взгляд Пола каждый раз, когда кто-то засматривался на его любимую дочку. Раньше она радовалась этому, но сейчас приходилось жалеть, что у нее нет никакого опыта, который дал бы ей смелость встретиться с тем, что ждет ее этой ночью. Странные плоды собственного воображения заставляли сердечко Бекки сжиматься в крошечный комок.

«Рассказы жен иногда слишком скудны сведениями, иногда же смехотворно многословны, – думала она. – Поцелуй и Жест, когда их у меня потребуют, это ладно, но ведь должно же быть еще что-то? Что может последовать за благодарностью? Может, там будет еще нечто, что мужчина захочет дать мне? И что делать, и кто будет виноват, если он захочет чего-то большего, а я скажу ему – нет? Нежнейшая Богоматерь, сделай так, чтоб я встретилась с па сразу же, как только они выгонят нас за двери! Научи меня словам, которые заставили бы его поверить, будто я выполнила свой женский долг в достаточной мере, чтобы сделать честь нашему хутору. И что теперь мне нужна защита, которую он мне обещал. Небо свидетель, в эту ночь я боюсь не только одного Адонайю!»

Пришли девы из Долготерпения, сопровождаемые старухой, которая отводила на площадку девиц Праведного Пути. Они расположились на своем участке пола рядом с группой Бекки, но та больше не делала попыток заговорить с кем-нибудь из них. Сомнения в себе слишком расстроили Бекку. Она встала и подошла к ближайшему окну, разрешив себе вольность прислониться лбом к незнакомой прохладе настоящего стекла. Она потеряла счет времени. Снаружи еще больше потемнело. Свисавшие с балок светильники отбрасывали блики на стекла.

– Видно что-нибудь, Бек? – Неслышно подошла Сара Джун и пристроилась под крылышко более взрослой сестры. Бекка заглянула в ее наполненные страхом глаза и вспомнила, как часто ей приходилось успокаивать Сару Джун и Рушу, когда те с криком просыпались в общей спальне от ночного кошмара. Только случай (Перемена произошла у Бекки позже, чем у других одногодок) привел к тому, что она вошла в пору как раз накануне прошлого праздника Окончания Жатвы, и это избавило ее от необходимости появиться тут такой же юной, как обе эти девочки.

– Тут немногое увидишь, милая. – Бекка снова устремила взгляд в полную тьму за окном. – Мне померещилось, что я вижу слабое зарево вон там, – она показала на запад, – но оно давно уже исчезло.

– Там, должно быть, борцовский ринг, – раздался надтреснутый старческий голос за спиной девушек. Это оказалась женщина из Имения, которая только что привела девиц из Долготерпения. Бекка не слышала, как та подобралась к ним так близко, чтобы можно было заговорить. – Верно, в скором времени схватки кончатся, ну и все, что за этим следует, – тоже.

Сара Джун нахмурила брови:

– Разве схватки не кончились, когда погасли фонари? Не могут же они бороться в темноте?

Старуха рассмеялась и ущипнула девушку за щечку.

– Да благословит тебя Господин наш Царь, в этом вопросе содержится и ответ. Но неужели ты, дитя, так торопишься прильнуть к истинной радости, которая вот-вот начнется? Когда я была девушкой, моя ма говаривала мне, что в Праведном Пути девчонки уже рождаются похотливыми. – Маленькие глаза старухи прямо лучились при виде того, как вспыхнули щеки Сары Джун.

Бекка обняла сестру. Бедная Сара Джун спрятала лицо на груди Бекки, стараясь найти убежище в ее сильных руках. Свирепо глядя на старуху, Бекка огрызнулась:

– Вы не смеете мерить нас на свою подлую мерку! Если б мой па услышал, что вы говорите о нас, вам потребовалась бы нора поглубже, чтоб туда забиться! Моя ма говорит о старухах, что они как веники из соломы – могут пригодиться, но если потеряются, никто жалеть не будет.

– Бекка! – Охваченная страхом за сестру, Сара Джун рывком подняла голову. Ее испуганные глаза перебегали с гневного лица Бекки на старуху. – Бекка, как ты можешь! Она же из Имения!

Старуха попробовала было придать своему лицу выражение обиды, но ей это решительно не удалось. Она хихикнула и легко коснулась щеки Сары Джун.

– Не надо дрожать, цветочек! Имение для меня – просто пустой звук. И твоя сестричка на меня тоже никаких бед не накличет. – Широкая улыбка вывела новый узор из морщин и глубоких провалов на лице старой женщины. – А ты – смелая девушка, Бекка, так, что ли, тебя кличут? Поставила меня на место как надо, защищая младшую сестренку. Да поможет тебе Дева Мария, ты можешь далеко пойти.

Неожиданная доброта старухи застала Бекку врасплох, обезоружив ее.

– Я, мэм, не хотела…

– Чушь! – Старуха движением руки как бы отбросила извинения Бекки. – Ты сказала то, что хотела сказать, и была совершенно права. У тебя сильный характер, и в этом нет ничего плохого. Бог свидетель, в моих странствиях я тоже нередко в нем нуждалась, а тебе придется странствовать больше и дальше, чем мне. – Она протянула мосластую руку, похожую скорее на связку мертвых прутьев, и вежливым тоном, более подходящим для гостевой комнаты, сказала: – Айва из Добродетели.

Бекка пожала руку с большой осторожностью, будто боялась, что хрупкие пальцы переломятся, если их сжать чуть сильнее.

– Бекка из Праведного Пути, приплод Пола.

– Приплод? Значит, они все еще вбивают такое в ваши головенки? К своему стыду, я уж давно забыла, чье семя зачало меня. – Один из ее глаз чуть заметно подмигнул. – Вот какая я неблагодарная. – Она еще раз взглянула на Сару Джун и добавила: – Я действительно очень сожалею об оскорблении, которое нанесла тебе, моя девочка. Прямые вопросы заслуживают таких же прямых ответов, особенно когда ожидание становится непереносимым. Простишь старую дуру?

К Саре Джун наконец частично вернулось самообладание. Она отступила от Бекки на шаг и с усилием поклонилась. Однако сказать что-нибудь так и не сумела.

– Вот и славно, – вздохнула Айва и поглядела в окно, заслонив глаза ладонями, чтобы свет в комнате не мешал ей всматриваться в темноту. – Не легка судьба женщины, но в такое время не приходится сомневаться, что мужская – еще хуже. Значит, вы ничего о борьбе не знаете? Ладно. Так вот, пока свет горит, а люди из Коопа смотрят, схватки так же хорошо организованы и упорядочены, как и ваши девичьи танцы. Любой мужчина, которого вы спросите, скажет вам, что борьба – дело чистое и оканчивается вместе с окончанием официальных схваток. Хутор против хутора, борцы соответствуют друг другу по годам и по весу, торгаши пускают свои фляжки по кругу – передают их нашим, будто мы все одной крови и одного положения. Заключаются пари, по ним расплачиваются. И когда схватка кончается, победитель пожимает руку побежденному в знак дружбы.

Айва отвернулась от окна и опустила поднятые руки. Голос ее был тих и невыразителен, слова предназначались только Саре Джун и Бекке. – Но когда все пари улажены, а весь спирт выпит и люди из Коопа отобрали себе кое-кого из юношей, чтоб увезти их с собой после конца праздника, тогда гасят фонари и наступает тьма. А вместе с ней начинается дело.

Бекка ничего не понимала… не могла понять. Слова Айвы предназначались ей, но глаза Айвы бегали, ощупывая весь ярко освещенный зал. Они плясали с призраками. Так говаривала ее ма, когда глаза Бекки вдруг начинали рыскать из стороны в сторону. Чувствуя себя сейчас не менее застенчивой, чем Сара Джун, Бекка дотронулась до радужно переливающейся шали и спросила:

– Пожалуйста, будьте добры, скажите, что вы имели в виду, говоря, что начинается дело?

Глаза Айвы перестали гоняться за призраками и внезапно наполнились слезами. Слезы дрожали на ресницах красных век глубоко запавших глаз, но ни одна из них не скатилась по щекам.

– Господь сохрани тебя, девочка, да какое же дело есть у мужчин? Убивать, конечно.

Полузадушенный вопль ужаса вырвался из уст Сары Джун.

– Айва! – Имя прозвучало как острый свист бича. Одетая в синее платье женщина из Имения вскочила со своего кресла с прямой спинкой и кинулась к ним, как какое-то рассерженное насекомое, не обращая внимания на попадавшиеся на пути группки девиц. Хуторские девы выкатили глаза, радуясь неожиданному развлечению.

Она схватила Бекку и Сару Джун за руки и поволокла их за собой. Эта добровольная надсмотрщица была старше Айвы, но достаточно энергична, чтоб обвинить во лжи каждого, кто назвал бы ее ископаемым. Небольшого роста и необыкновенно полная, она катилась, как шар, к своему месту у камина, таща за собой обеих девушек.

– Хорошенькое дело, – бурчала она, – начала забивать своей сентиментальной жвачкой ваши бедные-головки, пичкая их ужасами, которых и в природе-то не существует! Как будто вам сейчас больше не о чем думать! – Она грузно плюхнулась на свой стул. Толстые руки обмахивали красное лицо так энергично, будто она только что вернулась после долгой пробежки.

– Благодарение Господину нашему Царю, уши мои работают пока прилично. Заявляю во всеуслышание, что эта дуреха с непомерным воображением может выдать росу за град, а дождик за Всемирный Потоп! Садитесь же, девочки, садитесь… – Она сложила руки на коленях и наклонилась вперед, пока изумленные Сара Джун и Бекка послушно опускались на пол возле ее ног. – Ну а теперь слушайте, девочки, дважды я вам повторять не стану. Вы – женщины, прошедшие проверку и испытания, да хранит вас Господин наш Царь от всякой скверны, иначе вас тут сегодня бы не было. И вы достаточно взрослые, чтоб принимать вещи такими, какие они есть на самом деле. Да, вещи таковы, каковы они есть, и никакие зловещие загадки Айвы их изменить не могут. Вам нечего бояться! Нечего, слышите меня?

Это ведь не Чистка, которая может задеть и девушку. Этой ночью должны бояться не вы, а ваши братья. Пока горят фонари, молодежь дерется между собой честно, и победители пожимают руки побежденным. Но когда наступит тьма, побежденным приходится бежать, потому что иначе они – мертвецы.

Женщина, по-видимому, была вполне удовлетворена выражением неописуемого удивления, появившимся на лицах девушек. Прочие старухи прикрыли глаза, как греющиеся на солнце черепахи, но Бекка почуяла, что они тоже извлекают какое-то извращенное удовлетворение из рассказа толстухи.

«Это потому, что они знают нечто, что и ты стремишься узнать, – шепнул ей Червь. – Им доставляет радость вытаскивать по кусочкам да по крохам на свет Божий те сокровища, которые им даровали годы. И если у тебя на лбу возникнет морщинка, которая отнимет у тебя хоть крупинку юности – предмета их венной зависти, – они будут просто счастливы».

Женщина же из Имения продолжала:

– Когда люди из Коопа объявят о конце схваток и начнут убирать фонари, они будут считать, что наши мужчины прямиком направились за вами или затем, чтоб обзавестись факелами для дальнейшего. Ну так вот – ничего подобного не происходит! У них есть еще одно очень важное дело, и если горожане и наслышаны о нем, то помалкивают в тряпочку и не суют носы куда не надо. Вы же знаете, что на ринг наших ребят никто силой не загоняет. Когда кто-то из них выходит на ринг, это все равно как если бы он громогласно заявил, что надеется в скором времени свергнуть своего родителя. И если он проиграл схватку, то велика ли потеря, если позднее – в темноте – появляется кто-то, кто лучше его, и учит проигравшего, что такое гордыня и как высока у нее цена?

– Убивает его? – Губы Сары Джун раскрылись. – И кто же это делает?

– Да всякий, кто его повстречает, дитя.

– Даже тот, кто не является альфом его хутора? – В голосе этой женщины-ребенка не прозвучало даже намека на жалость к побежденным. Удовлетворенное любопытство и возбуждение придали ее лицу какую-то хищную остроту. Бекка не верила своим глазам.

Толстуха кивнула:

– И надменные будут повергнуты в прах, – со значением сказала она.

Сара Джун вся подалась вперед, ее крохотная ручка протянулась, чтоб сжать руку Бекки.

– Тогда все, кто придет за нами сегодня, будут альфами или теми, кто станет альфами в недалеком будущем? – Возбуждение сестренки, казалось, обжигало кожу Бекки. В глазах Сары Джун гордость засветила огни поярче городских фонарей. – Только сильные?

– О, даже больше того, милочка. – Довольная женщина поудобнее устроила в кресле свое невероятно жирное тело. – Дело в том, что наступление темноты устраняет и часть победителей. Они имели смелость выйти на ринг, им пришла удача и они одержали победу, но где они найдут такого дурака альфа, который будет покорно дожидаться прихода смерти, им же самим зачатой? От юноши требуется не только сила, но и мудрость, чтоб пережить эту ночь. Некоторые из них слишком умны, чтоб выставить напоказ свою ретивость, другие слишком хитры, чтоб продемонстрировать свою слабость. – Толстуха повела головой и указала глазами на окно, возле которого все еще стояла Айва. – У нее был сын, обладавший огромной силой, а вот ума у него было маловато. Иначе она сейчас была бы одной из самых главных в Добродетели. – Легкая улыбка тронула сложенный бутончиком рот. – Сидела бы на моем месте.

– Только самые лучшие придут искать вас, дитя, – вступила в разговор другая матрона. Ее глаза оставались закрытыми, будто она спала, и поэтому казалось, что слова исходят как бы из уст статуи-оракула, о которых рассказывают старинные сказания. – Ни тебе мякины, ни тебе костры – отборное семя нашего урожая. Альфы и молодые люди слишком сильные, или слишком ловкие, или слишком умные, чтобы бояться того, что таится во мгле. Недостойные, но обладающие здравым смыслом, те унесут ноги в какие-нибудь безопасные местечки. Сегодня ночью ты будешь благодарить не кого попало, а самых лучших сынов Имения Добродетель.

Сара Джун от счастья чуть не расхохоталась.

– А я-то думала, что мне придется благодарить любого мальчишку или мужчину, которые приехали на праздник Окончания Жатвы!

Матроны тоже рассмеялись, и одна из них взъерошила волосы девушке.

– Господь с тобой, моя милая, ты что ж, думала, что попала в руки ворья, что ли? Наши мужчины сильны и умны, но они знают правила и умеют их соблюдать. За все время, прошедшее с конца войны с Праведниками – Господин наш Царь да спасет нас от новой, – мы на праздниках Окончания Жатвы не потеряли ни одной девушки.

– Ну а теперь, милые, идите к своим сестрам, – сказала третья матрона, делая знак Бекке и Саре Джун, что они могут удалиться. – Вам скажут, когда наступит время.

– Ну успокоилась, младенчик? – Эпл так и вцепилась в Сару Джун, когда они присоединились к своей группе. – Или тебе все еще нужна мамочка, чтоб и сегодня ночью держать за ручку?

– Заткнись ты, бесплодная! – Бекка не могла удержаться, чтоб не встать между своей маленькой сестричкой и хамством. – Это тебе надо молиться, чтоб хоть кто-нибудь, кроме твоей мамы, захотел подержать тебя за руку!

– Ох, Эпл, ты же ее взбесишь! – Приска скорчила испуганную гримасу, но слова ее были щедро приправлены кислотой. – Разве тебе неизвестно, что, подняв голос на Сару Джун, ты навлекаешь на себя гнев Бекки? Она же обожает эту куклу!

– И в самом деле, – Эпл охотно поддержала инсинуацию сестры, – я же – дура такая – совершенно забыла, о чем все на хуторе давно знают.

– Что? Да какую еще грязь вы хотите на нас вылить, мерзкие старухи? – почти закричала Сара Джун. Ее маленькое личико вспыхнуло праведным гневом.

– Не обращай на них внимания, – сказала Бекка спокойно. – Им же очень хочется, чтоб у нас возникли неприятности с женщинами Имения. – Она демонстративно поднялась и отошла. Но до нее все равно доносилось мяуканье Эпл и Приски. Тогда Бекка пересекла весь зал, осторожно прокладывая путь между группами девушек. Идти было некуда, но это не имело значения – только быть подальше от своих сводных сестер.

– Бекка?

Чья-то рука дотронулась до оборки ее бального платья. Бекка глянула вниз.

– Дасса?

Бекка упала на колени и сжала тонкие пальцы девушки из Миролюбия.

– О Дасса, как я рада снова видеть тебя!

Прочие девы из Миролюбия отнюдь не выглядели так, будто разделяют радость Бекки. Все физиономии как одна приняли такое выражение, будто на них натянули туго накрахмаленные маски, а их рты сжались в крошечные узелки, дабы не выпустить наружу ни словечка. От этих девиц исходил холод, который не имел ничего общего с погодой за стенами зала.

– Нельзя ли… Нельзя ли нам отойти куда-нибудь? – спросила Дасса.

Она говорила так тихо, что Бекке пришлось переспросить.

– Думаю, можно. – Бекка оглянулась. – Никто не обругал ни меня, ни Сару Джун за то, что мы подошли к окну.

Обе девушки крадучись отошли от группы из Миролюбия так, будто совершали какое-то преступление.

Бекка подвела Дассу к окну, которое выходило не туда, где находился борцовский ринг. И хотя тьма за окном стала еще более непроницаемой, воображение Бекки было полно лицами юношей и зрелых мужчин, скованных друг с другом пляской смерти.

– Ты прекрасно выглядишь, Дасса, – сказала Бекка, надеясь хоть чуть-чуть приподнять завесу печали, которая, как ей казалось, плотно окутывала девушку из Миролюбия. – Я спрашивала о тебе мисс Линн. Она сказала, что Полугодие прошло хорошо. Возрадуйся.

– Возрадуемся… – Слово слетело с губ Дассы, будто орех в скорлупе иронии. – Теперь я полноценная женщина с хутора Миролюбие. – Фраза прозвучала как смертный приговор.

– Ну теперь уж недолго, – ответила Бекка, слыша, как фальшиво и лживо звучит ее собственный голос. Новый призрак встал между ней и Дассой – холодный и безликий, – и ей хотелось одного – вырваться и бежать от него без оглядки. – Могу спорить, после этой ночи не один альф явится к вам в лагерь, чтобы поговорить с твоим родителем. – Бекка произнесла слова, которые, как предполагалось, хотела бы услышать любая девушка. Она желала от всего сердца, чтоб они оказали свое магическое действие, облегчили бы сердце Дассы и заставили ее наконец улыбнуться.

– Меня никто не возьмет. – Невидящий взгляд Дассы был обращен в окно, в стекле которого плавали светящиеся отражения фонарей, подобные большим пузырям Надежды, достигнуть которых не было никакой возможности.

– Что это за дурацкий разговор?..

Внезапно глаза Дассы ожили. Сейчас они обжигали, как обжигает руку стылый металл на морозе; они остановили вспышку Бекки вернее челюстей захлопнувшегося капкана. Даже если б Бекка попыталась, шевельнуться она все равно бы не смогла.

– Бекка, останься со мной в эту ночь, – умоляла Дасса. – Не оставляй меня одну, когда они выгонят нас к мужчинам…

– Детка, это же невозможно. – Бекка попыталась было дотронуться до шелковистых волос Дассы, но ей почудилось, что сейчас от девушки полетят искры неведомой смертельной энергии, которой заряжено ее тело, и Бекка отдернула руку. – Жены па говорили, что женщины Имения пристально следят за тем, чтоб мы отсюда уходили только поодиночке. Возможно, нам удалось бы встретиться, как только мы выберемся из этой конуры, но ведь никто из нас не знает улиц Добродетели. Как же мы сумеем договориться о встрече?

– Но я не могу выйти отсюда одна! Я ни за что одна не выйду!

– Дасса, это же все не так уж страшно… Тут нечего бояться! – Бекка никогда и предположить не могла, что ложь с такой легкостью будет срываться с ее губ. – Даже малютка Сара Джун и та уже не боится того, с чем ей придется встретиться снаружи.

– А разве ей предстоит встреча с собственным отцом? – Этот вопрос, неожиданно сорвавшийся с уст Дассы, обжег Бекку не хуже хлыста. – Собирается ли она встретиться с ним, как женщина встречается с мужчиной? Говорил ли ей в лицо ее собственный отец, какой именно дорогой она должна идти к месту встречи? Водил ли он ее по Добродетели, показывал ли то место, где он будет дожидаться ее? Говорил ли, что он с ней сделает, если она его ослушается?

– Ее… родитель? – Подобно спутанным ночным снам, ничто из сказанного Дассой не имело смысла. Бекка могла только тупо повторить какие-то обрывки слов.

– Мой родитель! – Дасса стукнула кулачком по оконному стеклу. Она обратила взгляд к Бекке, глаза ее были полны слез. – Я думала, это шутка, когда он впервые сказал мне… приказал мне. Сначала, когда он вызвал меня к себе, я обрадовалась. Я подумала, что должна выполнить во время поездки сюда какую-то его просьбу и что это позволит мне заслужить его похвалу. Он ведь никогда не играет со своими дочками… и даже не разговаривает с нами, если рядом есть кто-то другой, к кому он может обратиться. Поэтому я просто гордилась его вызовом. Гордилась!

Дорого бы дала Бекка за то, чтоб не слышать страшного смеха девушки!

– Ты что говоришь, Дасса!.. Это… этого не… это мерзость, худшая чем…

– А кто докажет? – Дасса почти выплюнула эти слова. – Чье слово? Мое? Мое слово против слова альфа Миролюбия? Ну скажи, кто мне поверит? Назови хоть одного человека, который поверит мне и поможет, и я влезу на самую высокую крышу Добродетели и буду оттуда кричать ему хвалу! Но ведь нужны пять женщин, чтоб опровергнуть слово мужчины!

Бекка могла лишь мотнуть головой, отрицая то, чего отрицать было нельзя.

– Быть того не может! Ты, должно быть, не так его поняла! Даже Зах…

– А, собственно, почему? – возразила Дасса. – Он альф, и его воля – единственный закон для всех, живущих на хуторе, до тех пор, пока у него есть сила поддерживать эту власть. Если б я была мужчиной, я бы могла вызвать его на бой. Проиграла бы, но такая смерть сейчас мне представляется желанной…

– А что он сказал тебе? – спросила Бекка, хотя желания знать подробности у нее никакого не было.

– Он сказал… – Глаза Дассы стали похожи на глаза мертвеца. – Он сказал, что гордится тем, какой прелестной я стала. Он сказал, что жаден до прелестных вещей, прости его Господин наш Царь за эту слабость. Сказал, что таких, как он, немало, но что он готов сокрушить даже прелестную вещицу, ежели она окажется неблагодарной и недостойной той руки, которая ее вскормила. И поцеловал меня.

– Дасса…

– Мы тогда были в его палатке, сразу же после того, как разбили лагерь. Он поцеловал меня не как отец, а так, как – я не раз видела – он целовал мою ма и других своих жен. А потом во всех подробностях рассказал, как это будет и как он наградит меня, если я буду послушной девочкой. И все дети, которых я рожу…

– Дети! – Бекка отшатнулась.

– …никогда не увидят холма, независимо от того, кто именно родится. Он даже поклялся в этом. А потом он провел меня по тому пути, где он рассчитывает встретить меня нынешней ночью. И чтоб я обязательно появилась там, а то будет хуже, сказал он!

Она закинула голову и подняла лицо к городским светильникам, которые превратили в серебро полоски слез на ее щеках.

– Мария милосердная, – рыдала Дасса, все же приглушая плач так, чтоб старухи у камина не услыхали его. – Блаженная дева Мария, почему же я так боялась, что не пройду через свое Полугодие? Зачем молилась тебе, чтоб все кончилось благополучно? Ведь все, что рассказывается о девушках, которые его не прошли, не просто страшные сказки. Ведь в живых остаются лишь те женщины, у которых следующая Перемена наступает не раньше, чем через полгода. Таков обряд. Так лучше бы мне было молиться о раннем появлении второй крови! Лучше было бы, чтоб женщины предали меня тайной смерти! Лучше любая смерть, чем то, что ожидает меня сегодня ночью. О Боже мой!

– Нет! – выдохнула Бекка. Она обняла Дассу так, будто та была младенцем, которого надо спасти от смерти на холме. – Нет, смерть никогда не бывает лучше чего-то. Я останусь с тобой! А твоему родителю до тебя никогда не дотронуться! Мы отыщем моего па! Я знаю, где встретиться с ним. – Сверкнули глаза Дассы, в которых плескался ужас, и Бекка торопливо добавила: – Нет, нет, у нас совсем другое. Он обещал мне защиту от… одного человека, которого мы считаем плохим, вот и все. Он и тебя защитит… вот подожди, увидишь… Я знаю, он…

– Против другого альфа? – не поверила Дасса. – Хутор против хутора? Мужчина против другого мужчины?

– Успокойся, успокойся! – Вот и все, что могла сказать Бекка, гладя волосы девушки. – Все будет хорошо! Только успокойся.

Они еще стояли у окна, когда дверь в дальнем конце зала отворилась. Вошедшая местная женщина объявила:

– Все кончено. Время.

Тишина, воцарившаяся, когда несколько десятков девушек разом затаили дыхание, была как тень крыла ангела смерти. Бекка чувствовала, как содрогается в ее объятиях тело Дассы.

Айва молча взяла странную гладкую палку и погасила висящие светильники. Матроны у камина забросали тлеющие угли песком; зал погрузился в темноту.

Во тьме Бекка слышала шорох юбок, шлепанье десятков ног – босых и обутых. Она еще крепче прижалась спиной к окну, продолжая сжимать в объятиях Дассу и молясь святой Саломее, чтоб та набросила на них свой невидимый покров.

Но не та, видно, была ночь, чтобы исполнились мольбы невинных. Сильные руки схватили Бекку за плечи и повлекли куда-то. Она изо всех сил хваталась за Дассу, которая издавала лишь один монотонный звук – животный, низкий, нечленораздельный стон. Девушку вырвали из рук Бекки. Она сделала еще одну попытку дотянуться до нее, но слишком много крепких рук противостояло ей.

– Дасса! – кричала она. – Дасса, жди меня! Я найду, я отыщу тебя! Не смей уходить одна!

А затем в ее ищущих пальцах не осталось ничего, кроме воздуха. Холодный ветер ударил ее в лицо, и ее плашмя швырнули прямо в грязь у корней древних деревьев.