Текст книги "Исповедь меча, или Путь самурая"

Рай самураев

Последний из шести длинных клинков рассек кору дерева. Митома презрительно хмыкнул.

Гейша тоскливо отвернулась от окна. Дарить наслаждение юному Митоме было совсем иным, нежели его отцу, нежному и обходительному любовнику. С Митомой гейша не чувствовала ничего, кроме ужаса.

Зайдя в покои, Митома даже не глянул в сторону гейши. Он любовался игрой мускулов на своей правой руке.

Слуги судачили друг с другом – обычное дело, когда им казалось, что за ними никто не наблюдает.

– Молодой господин безумен, совершенно безумен.

– А старый господин слишком уступчив. Он должен отослать сына на войну или ко двору сёгуна, пусть Митома приносит пользу. А господин лишь оплачивает кровавые забавы Митомы.

– Ему же нужен наследник. Никогда не пошлет он юного господина на войну.

– А я думаю, юный господин не отказался бы от участия в битвах. Он ненавидит родной дом.

– А ведь его любят здесь. Нет, он точно безумен, совершенно безумен.

– А вы видели, как он уродлив, когда смеется?

– А его голос режет слух, вот до чего неприятен. У меня каждый раз ледяная дрожь пробегает по спине, когда он отдает мне какие-либо приказы…

– …Нет ли возможности использовать в политических целях участие моего сына в том состязании? – спросил старик.

Советник задумался на мгновение.

– Все можно использовать в политических целях, мой господин, действительно все. Времена сейчас непростые, голод и насилие стали истинными правителями страны. Это только простой народ думает, что у нас все хорошо. Вот пусть и посмотрят на знатного отпрыска с мечами в руках.

– Но они будут ненавидеть его. Им никогда не восхищаются. Он некрасив, тело его сложено непропорционально, а голос Митомы неприятно режет уши. Они будут ненавидеть его. А если он победит? Если повергнет героя из народа? А если победят и убьют его? Если он не выдержит? Он же нужен мне, без него все мои труды были бы напрасны, без него все, что принадлежит нашей семье, станет пылью времени!

– И что же вы хотите, мой господин? Вы многие годы не дозволяете ему участвовать в подобных состязаниях. Боитесь потерять его.

Старик укрыл лицо в руках, ибо все золотые слова мудрости не могли уберечь его от забот.

Пальцы Митомы сошлись на нежной шее гейши, отец заплатил ей, она не будет сопротивляться, но он все равно ждал протеста, хоть какого-нибудь жалкого, слабого протеста. Ее лицо становилось все краснее и краснее, но она теперь казалась ему куда прекрасней обычного. Гейша тронула струны его души.

Митома даже влюбился в нее, так красиво она умирала. Митома застонал, как от страсти. Однако он не знал, что делать с влюбленностью в смерть, и отпустил ее. Гейша закашлялась – значит, будет жить – и зарыдала.

Митома подхватил ее на руки и принялся покачивать из стороны в сторону. Гейша жалась к нему, а он поглаживал ее длинные волосы и тоже плакал, взахлеб, словно маленький ребенок, потому что теперь понял. Никогда ему не получить сразу выживание и любовь, надежду и смерть, свободу и освобождение. А жизнь – это проклятие с тысячей переломанных пальцев.

Экскурс. Взаимопроникновение веры

У Г. Востокова мы можем встретить замечание о том, что между двумя крайними точками жизни – рождением и смертью – самурай «легко может стать на время христианином»[16]16
  Япония и ее обитатели. С. 336.


[Закрыть].

Так ли это? И могли столкнуться два пути и две веры?

В «Записках» капитана В. М. Головнина, пробывшего в плену у японцев с 1811 по 1813 год, мы читаем: «Япония стала известна европейцам в первой половине XVI века; первые открыли сие государство португальцы; тогда дух завоевания новооткрываемых земель господствовал над сильнейшими морскими державами того времени в высочайшей степени. Португальцы приняли намерение покорить Японию…»

Ну, насчет завоевания и покорения я все же сомневаюсь. Дело в том, что в Японию португальцы прибыли совершенно случайно – китайская джонка с португальцами на борту была отнесена к японским берегам бурей. В 1562 году даймё Кагосимы писал: «Я искренне и сильно удивляюсь, когда вижу здесь португальцев и их корабли, так как Португалия столь далека… что чудо, если корабль проплыл столько лиг и разглядел эти маленькие острова моей земли».

А в «Теппо-ки», в переводе с японского называемой «Хроникой ружья», составленной в 1606 году монахом секты дзен из Сацумы по имени Нампо Бунси, сохранились не только дата, но и место высадки португальцев – 23 сентября 1543 года, пляж Нисимура Коура, а также численность экипажа и имя китайского переводчика. Сохранились и впечатления о необыкновенных пришельцах: «Эти мужчины, дикари с Юго-Востока – торговцы. Они понимают разницу между людьми высшими и низшими, но неизвестно, существует ли меж ними собственно система этикета. Они пьют из кружки, не предлагая другим; едят пальцами, а не палочками, как мы. Выказывают свои чувства без малейшего стеснения. Они не понимают значения написанных иероглифов. Это люди, проводящие жизнь, перемещаясь туда-сюда, не имея определенного жилья. Они обменивают вещи, которые есть у них, на те, которых у них нет, но по сути своей – это люди, которые не причиняют зла»[17]17
  Цит. по: Иванов В. От Пиренеев до Фудзи // Всемирный следопыт. 2004. № 9.


[Закрыть].

Среди вещей, которые обменивали португальцы, была и вера. Капитан В. М. Головнин писал, что «миссионеры их, прибывшие в Японию, сначала умели понравиться японцам и, получив свободный доступ во внутренность сей земли, имели невероятный успех в обращении новых своих учеников в христианскую веру». Так было и в самом деле. Христианство распространилось даже среди даймё Кюсю – владетелей Бунго, Аримой и Омурой. В 1582 году три новообращенных даймё, воодушевленных падре Валиньяно, решили даже отправить посольство к королю Португалии и папе римскому. Послами были молодые самураи-родственники князей, юные буси 14–15 лет. История сохранила их имена – Манено Ито и Мигел Шижва Сейемори. В такую далекую Португалию их будут сопровождать католический падре Диогу де Мешкита и брат Хорхе Лойола.

Валиньяно оставит подробный рассказ о путешествии юных японских буси в Европу. Послы отправились из Нагасаки 20 февраля 1582 года, еще не зная о смерти короля Португалии и о том, что отныне повелитель Испании, Филипп II, будет также занимать и португальский престол. Дорога окажется очень долгой: самураи-послы прибудут в Лиссабон только 10 августа 1584 года.

Встретят японских самураев тепло. Их даже попросят надеть национальную одежду, и кимоно приведут португальцев в полнейший восторг. А юные буси будут в не меньшем восторге от монастыря Жеронимуш. Дворцы португальских властителей тоже станут для молодых самураев культурным потрясением: один из них подробнейшим образом перечислит все ковры и всю драгоценную посуду, не забыв упомянуть даже большую серебряную ванну для омовения ног.

Из Португалии путь самураев лежал в Рим. Там престарелый папа Григорий XIII будет настолько тронут честью, которую окажут ему японские христиане, что обнимет молодых людей со слезами на глазах. Спустя две недели после его кончины, 15 апреля 1585 года, юные самураи будут присутствовать уже при другом событии – торжественном возведении на престол вновь избранного Папы Римского Сикста V.

Вернутся молодые послы в Японию только 21 июля 1590 года. Верховный правитель Тоетоми Хидэеси устроит в честь их возвращения особенно торжественную встречу. А те без конца будут рассказывать о далекой Португалии. Казалось, две веры пересеклись в своем пути.

Но нет. В Японии к власти пришел Токугава Иэясу. А он проповедовал закрытость, не любя внешние влияния. В 1611–1614 годах этот сёгун издал ряд указов о запрещении христианской религии, и из Японии были изгнаны иезуиты и монахи других католических орденов. В последующие годы усилились преследования и даже казни христиан в среде самураев. В 1624 году был запрещен въезд и проживание в Японии испанцев, а в 1639 году из нее были изгнаны португальцы. В 1633–1636 годах появились указы, налагавшие запрет на выезд японцев из страны, и одновременно с этим тем, кто уже жил за ее пределами, под страхом смертной казни запретили возвращаться в Японию. В 1636 же году всех иностранцев переселили на остров Дэсима (в районе Нагасаки), а в 1639 году исповедание христианства было окончательно запрещено. Португальским кораблям, поскольку они доставляли христианских миссионеров, запрещалось даже приближаться к японским берегам. Вот такая странная самоизоляция. Была, впрочем, одна крайне серьезная причина, отчего Путь веры самурая не стал Путем веры христианина, и о ней подробно рассказал в своих записках простой капитан-пленник В. М. Головнин:

«…царствовавший в Японии к исходу XVI века светский император Тейго, человек умный, проницательный и храбрый, скоро приметил, что иезуиты более заботились о собирании японского золота, нежели о спасении душ своей паствы, почему и решился истребить христианскую веру и выгнать миссионеров из своих владений.

Главной или, лучше сказать, единственной причиной гонения на христиан японцы полагают нахальные поступки как иезуитов, так и францисканцев, присланных после испанцами, а равным образом и жадность португальских купцов; те и другие для достижения своей цели и для обогащения своего делали всякие неистовства; следовательно, и менее прозорливый государь, нежели каков был Тейго, легко мог приметить, что пастырями сими управляло одно корыстолюбие, а вера служила им только орудием, посредством коего надеялись они успеть в своих намерениях».

Более всего в Пути веры самураи презирали именно корыстолюбие…

В «Кодексе Бусидо» сказано:

«Существуют две вещи, которые могут ввести… в заблуждение: это богатство и слава».

«…у людей с материальными интересами в сердце нет чувства долга. А те, у кого нет чувства долга, не дорожат своей честью».

«Расчетливые люди достойны презрения. Это объясняется тем, что расчеты всегда основываются на рассуждениях об удачах и неудачах, а эти рассуждения не имеют конца».

«Деньги найти легко. Хорошего человека найти трудно».

Путь воина

Думаю, каждый из вас хотя бы однажды в жизни видел репродукции, а может, и фотографии конца XIX – начала XX века с изображениями самураев и обратил внимание на причудливые одеяния буси. Военные костюмы самураев, называемые ёрои или оёрои, выглядели и в самом деле крайне экзотическим образом.

Чего только стоил, например, их шлем! Склепанные между собой узкие металлические пластины, поверхность которых покрывалась тонким слоем керамики и лаком, – вот какие шлемы защищали головы самураев в эпоху Средневековья. И чего только не прикрепляли на них – даже фамильные гербы буси или металлические зеркала! Поверьте, это делалось не для красоты. У самураев считалось, что зеркало наделено магической силой против всего злого. Данное поверье пришло в Японию из Китая: там бронзовые зеркала «отпугивали» нечистую силу от живых и мертвых.

Даже процесс надевания шлема самураем превращался в ритуал. Перед тем как надеть его, буси обвязывали голову специальной повязкой – хатимаки. Повязывалась хатимаки с определенным духовным подтекстом: буси готовился к борьбе, к действию и, вполне может быть, к подвигу. Он готов был перейти от сиюминутного, обыденного к чему-то мистическому, священному и обретал вдохновение битвы.

Вместе со шлемом неотъемлемым атрибутом военного костюма самурая становилась металлическая полумаска, называемая хаппури. Она закрывала щеки и подбородок буси. Маскам придавали черты человеческих лиц, но черты утрированные – у них обязательно должно было быть отталкивающее, пугающее выражение. Неприятель обязан испытать ужас при виде буси!

И вот представьте: самурая ждет поход. Он достает военное снаряжение из специального деревянного сундука для доспехов, называемого ёрои карабицу, и начинает облачаться. Сначала ему следовало надеть нижнее платье и шапочку, затем перчатки из кожи и напульсники, потом верхнее платье, после чего икры ног обвязывались обмотками и на них надевались наголенники. Затем следовали меховая обувь и панцирь, а под конец закреплялись наплечники. Знатные самураи иногда надевали поверх лат цветное кимоно. Шлем же надевался прямо перед битвой. Впрочем, среди самураев особым шиком считалось во время боя снимать шлем и использовать его вместо щита, укрывая лицо от стрел. (Щитами, татэ, в японской армии пользовались только пехотинцы. Татэ были огромными, деревянными, их ставили на землю и укрывались от стрел врага.)

Думаете, все? Военный костюм самурая полон? А как же веер? Да-да, именно веер был непременным атрибутом костюма буси. Его самураи носили за поясом. Причем такой веер («оги») был нужен не для обмахивания в жаркую погоду, а для сигнализации и управления войсками. Часто оги изготавливали из железа, и состоял он из массивных стальных пластин. Назывался он тогда «гумбай-утива» и считался знаком феодала. Им знатные самураи вполне могли воспользоваться при нападении с мечом или копьем для самообороны. И ведь пользовались! Сохранилось огромное количество упоминаний подобных историй в японских хрониках. Согласно легенде, подобное искусство самозащиты было разработано знаменитым японским воином XII столетия Минамото-но Есицуне (1159–1189). Металлический боевой веер в руках опытного буси представляет собой серьезное оружие с довольно широким спектром возможностей: складываясь и раздвигаясь, он превращается то в дубинку, то в острейшую бритву.

В «Кодексе Бусидо» сказано:

«…воинские доспехи и снаряжение белого цвета следует считать непригодными и лишающими силы. Сквозь них просвечивает сердце их обладателя».

«Шлем обычно считается очень тяжелым, однако во время взятия крепости или другого сооружения, когда в любой миг на голову могут обрушиться стрелы, пули, камни и бревна, он совсем не покажется таким».

«Соломенную шляпу и шлем следует носить, наклонив их вперед».

«Нужно обратить внимание только на то, как выглядит шлем. Ведь шлем сопровождает голову воина в стан противника».

Ну что? Теперь-то готов самурай к бою? И да и нет. Готов, если ему открыта мудрость дзадзен.

Рай самураев

– Янутомо Цуемоти. Цу-е-моти.

Писарь записал со знанием дела.

– Оружие?

Бабочка склонил на плечо темноволосую голову:

– Мне все перечислить?

– Только то, с которым вы вступите в борьбу, почтеннейший.

– Гм… Тогда меч.

– Хорошо, дорогой господин…

…Устав после долгого пути, братья Акира и Токото, дети героя Текемады, заночевали в катакомбах. На рассвете сомнения охватили их сердца.

– Глупо было заявлять себя вдвоем на участие в состязаниях, – промолвил Токото. – Надо было лучше продумать все.

– Мы просто столкнулись с неожиданностью. Кто ж знал, что они возьмут нас двоих? Впрочем, наша надежда на победу так лишь удваивается.

– И все же, – продолжал терзаться сомнениями Токото, – наш первоначальный план был иным, или же ты ничего не помнишь? Одному из нас следовало заботиться о другом. И что произойдет теперь, если нам придется бороться друг против друга?

– Это вряд ли!

– Нет ничего невозможного.

– Но уж больно это невероятно.

– Но что тогда мы будем делать?

– Тогда будем бороться. Все просто.

– Ты совсем обезумел, Акира? Я никогда не смогу поднять меч на тебя. А ты? Ты смог бы?

– Токото, у нас нет выбора. Это же состязание на жизнь и смерть. А ты как думал, что мы отправляемся на ярмарку, на представление актеров?

– Не знаю. Не нравится мне все это. Как представлю, что кто-то из воинов окажется сильнее тебя, а я должен буду просто смотреть, как он тебя заколет… Нет, такого я никогда бы не смог допустить.

– Прекрати. Надо постараться победить.

– А если мы оба умрем? Что тогда?

– Никто из нас не умрет. Мы – дети героя Текемады, и у нас в руках легендарный меч…

Столь же рано проснулся и Вэй Гуань Джоу, молодой монах из монастыря Шань-Тен-Лай.

После пробуждения почти е полной темноте он прочел двадцать шесть молитв Учителя Фань-Ли, сосредоточившись на цели своего путешествия – Долине Колоколов. Затем схватил свой посох и двинулся на свет дня из темноты своего ночлега.

Монах медленно приближался к арене. Круглая, посыпанная песком, она напомнила ему гигантскую мандолу. Вступил воин в круг жизни, вышел смертным из него…

– Красиво, не правда ли? – раздался за спиной у монаха незнакомый голос. Вэй Гуань обернулся. Рядом стоял высокий могучий воин в белом кимоно и темно-красных штанах. Тело воина было обвязано странной ржавой цепью, а за поясом его висел черный веер. – Я все время возвращаюсь сюда. Говорят, что я здесь и родился.

Воин улыбнулся и, поклонившись, двинулся прочь. Гуань Джоу остановил одного из слуг и спросил того о странном незнакомце. Почтительным шепотом слуга ответил, что это человек, который всегда побеждает. Сацудзо.

В полдень появился Митома. Странное все же было лицо у юного самурая знатного рода – с острым подбородком и близко посаженными глазами. Кимоно его было великолепно. Вальяжно прошел он по двору, остановился пред Сацудзо и громко сказал ему:

– Завтра вечером ты будешь уже мертв!

Затем он двинулся к Бабочке и выкрикнул:

– Надеюсь, твоя черная кровь не очень смердит мочой, ибо завтра я пролью ее очень много!

– Что прольешь-то, мочу? – задумчиво промолвил Бабочка. – Так, может, тебе лучше надеть свивальник, коли у тебя такие проблемы.

Но Митома уже не слышал его, он двинулся к молодому монаху и презрительно усмехнулся:

– Здесь, что, собрали лишь зверье? И нет ни одного благородного человека, которого действительно стоит убить?

Все сделали вид, что не слышат Митому. Завтра, уже завтра будет решен их спор…

Сацудзо подошел к Бабочке и улыбнулся почти приветливо:

– Твое первое состязание, молодой воин?

– О, да, мой господин.

– Но ты тем не менее многое смыслишь в борьбе на жизнь и смерть, или же я ошибаюсь?

«О, нет, ты не ошибаешься, человек, – подумал Бабочка. – Я убил людей в десять раз поболее тебя».

– Кое-что смыслю… – ответил он вслух.

Путь воина и дзадзен

В сущности, весь комплекс того, что воспитывался в каждом самурае, был подчинен овладению военным мастерством, умению бороться с противником и побеждать его. Основным в жизни буси становилась война, и он готовил себя к ней. Готовил с малолетства, физически и духовно познавая «до».

Потому что познание «до» было важно и для мечников, и при стрельбе из лука, и т. д. Без «до» были невозможны и воинские искусства самурая.

Преобладающее значение имела внутренняя подготовка воина. А для этого необходима медитация, дзадзен. Дзадзен помогал самураю достичь гармонии с «отрицательным ничто» и развивал у буси состояние «повышенной готовности», не имевшее ничего общего с «малодушной сонливостью».

В «Кодексе Бусидо» сказано:

«…один воин говорит:

– Когда я встречаюсь с врагом, мне кажется, будто я вхожу во тьму. Поэтому я часто получаю тяжелые ранения… Почему это так?

Другой отвечает ему:

– Когда я встречаюсь с врагом, это действительно напоминает пребывание во тьме. Но если при этом мой дух пребывает в покое, он подобен ночи, озаренной бледным лунным светом. Если я начинаю поединок в таком состоянии, я знаю, что не могу быть ранен.

Вот что чувствует воин в мгновение истины».

Дзадзен обучал самураев разным методам дыхания. Новички начинали с того, что считали вдохи и выдохи. Более опытным буси предлагалось три процедуры: тоже считать вдохи и выдохи, затем десять раз считать только выдохи, а вдохи пропускать, и после этого десять раз считать только вдохи. Перед тренировочным боем самураи обычно принимали позы, характерные для дзен-буддийских монахов, и старались дышать глубоко и равномерно. Это заранее подготавливало их к физическим нагрузкам – схватке с противником.

«Хочешь выиграть бой у врага? Научись слышать мир», – советовал дзадзен самураям.

Сохранилась легенда о том, как некто Кеннин Мокураи обучал двенадцатилетнего Тоё, во всем стремившегося уподобиться старшим. «Подожди немного, – говорил ему Мокураи, – тебе еще следует подрасти». Но Тоё был настойчив, и учитель согласился. «Вот ты слышишь, как я хлопаю двумя ладонями, – сказал Мокураи. – А как будет звучать хлопок ладонью одной руки?» Тоё сидел в своей комнате и обдумывал ответ. За окном пели гейши. «Вот то, что мне нужно», – подумал Тоё. На следующий день, вечером, он пропел учителю песню гейши. «Нет, нет, – отмахнулся Мокураи. – Это совсем не то. Ты не уловил пока этого звука».

Тоё удалился в тихий уголок храма и сосредоточился. И услышал шум журчащей воды. «Вот этот звук!» – обрадовался мальчик. Вечером он продемонстрировал этот звук учителю. «Это же шум воды, а не хлопок ладонью одной руки, – рассмеялся Кеннин Мокураи. – Старайся, думай дальше». На следующий день Тоё услышал шум ветра, но и эта его идея была отвергнута. Затем он услышал крик совы, и это опять было не то. Так Тоё приходил к учителю десять раз, и тот все время отправлял его думать снова. Целый год Тоё было не разгадать загадку. Неужели ему так и не стать истинным, идеальным буси? А потом Тоё внезапно понял, что хлопок ладонью одной руки – это звучанье тишины.

Такое состояние озарения сродни вдохновению. Оно очень близко самураю, воину, собирающемуся предвосхитить движение противника, лучнику, готовящемуся поразить цель. И именно дзадзен внес огромный вклад в формирование бу-дзюцу, воинского искусства самураев.

В «Кодексе Бусидо» сказано:

«Есть много людей, которые почитают себя полноправными воинами на том лишь основании, что занимаются боевыми искусствами и набирают себе учеников. На того, кто изо всех сил стремится прослыть человеком искусства, жалко смотреть».

«Беспринципно считать, что ты не можешь достичь всего, чего достигали великие мастера. Мастера – это люди, и ты – тоже человек. Если ты знаешь, что можешь стать таким же, как они, ты уже на пути к этому».

«Если вначале человек не совладал со своим телом и рассудком, он никогда не одолеет врага».

Самураи активно заимствовали достижения военной мысли Китая, китайские военные трактаты «Сунь-цзы», «У-цзы», «Сыма-фа» и т. д. Начиная с VIII века они служили настольными книгами японских военачальников.

Идея пути пронизывала при этом все! И стрельбу самураев из лука, и борьбу в доспехах (кумиути), и ритуальные танцы с мечами (кэмбу). Воинский путь становился Путем к высшей мудрости.

Натянутая стрела Пути.