Текст книги "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)"

Пока Ленин находился в Новы-Тарге, Ганецкий договорился со своим краковским начальством о его безотлагательном отъезде в Швейцарию[785]785
  «Ганецкий добился разрешения на выезд В. И. Ленина в Швейцарию»: Ермолаева Р. А. Яков Станиславович Ганецкий. С. 98.


[Закрыть]. В 11.10 19 августа в Новы-Тарг по телеграфу поступило указание краковского военного прокурора, чтобы Ленин при проезде в Вену через Краков явился в тамошнюю корпусную комендатуру к капитану Муравскому; Муравский руководил краковским разведотделом австро-венгерского Генерального штаба. Отпущенный с извинениями Ленин отправился через Белый Дунаец и Краков в Вену, имея специальное удостоверение от мобилизационных органов Ноймаркта, дающее право на проезд в военных или зарезервированных для военных нужд почтовых поездах[786]786
  Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. С. 28, 37.


[Закрыть]. Из летнего дома чета Ульяновых уезжала наспех, так как Крупская боялась враждебных выпадов со стороны местного населения, оставив там сложенными в пакеты личные вещи, письма, журналы и книги. В Кракове они провели как минимум двое суток[787]787
  Лишь немногие остановки на пути из Ноймаркта в Вену однозначно датированы, а между картинами событий, представленными у Крупской, Ганецкого и в советской «Биохронике» Ленина (Т. 3. С. 266–267), существуют заметные расхождения, за которыми скрывается пребывание Ленина в Кракове и Вене, где он, по всей вероятности, вел обстоятельные переговоры с офицерами Эвиденцбюро.


[Закрыть], упаковали находившиеся в городской квартире партийные документы, личные рукописи и печатную продукцию в чемоданы и сдали на хранение. Из Кракова Ленин с женой и тещей, получив, на сей раз от директора краковской полиции, новое разрешение занять 3 места «в поезде железной дороги по воинскому расписанию»[788]788
  Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. С. 38.


[Закрыть] и легитимационное удостоверение за подписью полицай-президента – своего рода свободный пропуск, – двинулся в Вену. 20 августа Ленин и Крупская открыткой поблагодарили Адлера и Диаманда за помощь в выяснении «абсурдного недоразумения»[789]789
  Steiner H. Lenin in Österreich. S. 149; Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. С. 36.


[Закрыть]. Оставленные на летней вилле пакеты вытребовала краковская корпусная комендатура и поместила в надежное хранилище вместе с краковскими чемоданами, снабдив ярлыками.

Когда Ленин в 1922 г. поручил своему польскому товарищу Ганецкому, тогда уже аккредитованному в Риге как «министр» советского Полномочного представительства, доставить в Москву его документы, рукописи и книги, оставленные в Галиции, польские власти (Западная Галиция отошла к польскому государству в 1918 г., Восточная – в 1919 г.) проявили готовность к сотрудничеству. Оказалось, что после прихода Ленина к власти осенью 1917 г. краковская корпусная комендатура заменила ярлыки на ленинских пакетах и чемоданах. Теперь надпись на них гласила: «Ленин – властелин Советской России». Надежды, возлагавшиеся комендатурой на «начальника генерального штаба русской революции», сбылись. Кстати, принимая дела комендатуры осенью 1918 г., польские военные органы по подведомственности передали все оставленное Лениным в польский Генеральный штаб в Варшаве![790]790
  Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. С. 51.


[Закрыть]

Параллельно с «освобождением» Ленина в Галиции (19 августа 1914 г.) в германской столице и провинции известных и подходящих русских революционеров отделяли от массы интернированных российских подданных и готовили к отправке в Россию или высылке в нейтральные страны. Масштабы этой строго секретной операции в численном выражении неизвестны. Только Александра Коллонтай, тогда меньшевистская деятельница, находившаяся в хороших отношениях с Лениным и его кругом и застрявшая из-за объявления войны в Берлине, в 1924 г. в опубликованных отрывках из своего дневника рассказала кое-что о ее берлинской части, после чего публикация была изъята из обращения. По словам Коллонтай, ее саму выпустили на второй день после ареста на том основании, что «известная агитаторша… русская – социалистка – не может быть другом русского царя»[791]791
  Коллонтай А. Отрывки из дневника 1914 г. С. 42, 61, 68–70.


[Закрыть]. 15 августа депутат Рейхстага Хуго Хаазе (СДПГ) попытался прощупать ее на предмет готовности работать в России: «Думаете ли вы, что социалисты могли бы использовать момент и поднять в России протест против войны? Допускаете ли вы возможность восстаний?» В одном лишь Берлине, писала Коллонтай, в августе 1914 г. было таким образом отобрано около 60 чел., и в конце месяца от них пошли «слухи, что единичных лиц начали пропускать через северную границу [в Россию]».

Находившихся к началу войны в Берлине иностранцев мужского пола и призывного возраста из враждебных государств арестовывали и интернировали в военном лагере Дёбериц. Там компетентные специалисты со знанием языка «проверяли их на пригодность к военной службе и либо оставляли в заключении, либо отпускали»[792]792
  Nadolny R. Mein Beitrag. S. 40.


[Закрыть], т. е. предназначали для будущего использования немецкими военными органами. Среди этих специалистов находился бывший (1903–1907) вице-консул генерального консульства Германии в Петербурге (с сопутствующими разведывательными задачами в военной сфере) Рудольф Надольный; с началом войны он добровольцем явился в Военное министерство, желая «быть полезным» в лагере Дёбериц при проверке русских мужчин. Здесь, в Дёберице, вероятно, встретились и сблизились два ярых врага России – немецкий юрист Надольный, строптивый упрямец из Министерства иностранных дел[793]793
  См.: Hahn P. Rudolf Nadolny: Der unbequeme Diplomat. Badenweiler, 2014.


[Закрыть], и русско-еврейский юрист Нахамкис (партийные псевдонимы: Стеклов, Невзоров и др.), своенравный приверженец Ленина. Стеклов был освобожден из Дёберица, по свидетельству Коллонтай, одним из первых среди интернированных русских социал-демократов[794]794
  Коллонтай А. Отрывки из дневника 1914 г. С. 32. Нахамкис, в год выхода в свет этой публикации работавший редактором в «Известиях» как Юрий Стеклов, фигурирует здесь под инициалом С. или партийным псевдонимом Стеклов.


[Закрыть] и одним из первых среди русских революционеров покинул Берлин, чтобы пробраться в Россию. Возможное знакомство Надольного и Нахамкиса в Дёберице имеет значение, поскольку всего через два месяца Надольный поступил на службу в разведывательную секцию IIIb тылового учреждения Генштаба, возглавив ее «отделение политики», в котором следующие два года координировал действия русских коллаборационистов, инструктируемых в Дёберице и на других секретных объектах.

Задача привлечения тех социалистов из Российской империи, которые до сих пор еще не имели никакого отношения к германской разведке, в Берлине досталась их немецким товарищам из СДПГ. 30 августа левый социал-демократ, состоятельный ценитель искусства Эдуард Фукс и теолог-националист Пауль Гёре с необычайными предосторожностями пригласили русских товарищей на 17.00 на «весьма конспиративную» беседу, открывшую представителям различных партий и фракций возможность немедленного бесплатного отъезда в Россию. Ставилось условие никому не говорить об этой акции ни в Берлине, ни в России и не допытываться, кто и с какими мотивами дает на нее деньги. Желающим сулили по 100 марок на человека, итого на первую партию из 60 чел. получалось уже 6 000 марок. Осторожные расспросы среди своих показали, что предложение исходит не от правления СДПГ[795]795
  Карл Либкнехт не верил, что это предложение исходит от правления СДПГ, и предостерег русских товарищей: Там же. С. 68.


[Закрыть], а от «штаба», т. е. берлинского тылового учреждения Генштаба. Русские социалисты поняли, что ВК использует СДПГ или отдельных ее членов, чтобы втянуть их в сомнительную сделку для агитации в России. Некоторые из присутствующих заволновались, как, например, меньшевистский депутат Думы из Грузии Чхенкели: он настаивал, что предложение нужно принять, но по прибытии на место разоблачить планы ВК. Нахамкис и «еще двое-трое» (Коллонтай) немедленно выразили желание ехать. Более «принципиальные» революционеры, Г. К. Дерман, Ю. Ларин (М. А. Лурье) и Коллонтай – трое из шестидесяти![796]796
  На это первым обратил внимание С. П. Мельгунов. См.: Мельгунов С. П. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции // Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. Переизд. М., 2007. С. 524–526.


[Закрыть] – заявили, что не могут сразу решиться на отъезд в Россию, но готовы «вести революционную работу для России» в нейтральных странах. Впоследствии Ларин перебрался в Стокгольм, Коллонтай сначала в Копенгаген (а после скорой высылки из Дании – в Христианию), Дерман в США. Их задача состояла в том, чтобы оттуда «поднимать в России восстание» и содействовать «победе Германии». В первую и вторую недели сентября из Берлина уходили поезда с завербованными русскими революционерами.

В России «Стеклов» вскоре попал в поле зрения контрразведки Петроградского военного округа. Ей было известно, что Овший Моисеевич Нахамкис, имеющий партийный псевдоним Юрий Стеклов[797]797
  См. его биографию из досье охранки: Материалы по истории общественного и революционного движения. Т. 1. С. 218–219.


[Закрыть], к началу войны проживал в Берлине, там его арестовали как враждебного иностранца, но через короткое время отпустили и с целью поддержки военных планов центральных держав склонили к нелегальному возвращению в Россию, куда он прибыл на первом году войны. Знала петроградская контрразведка[798]798
  См.: Никитин Б. В. Роковые годы. С. 197–199; Спиридович А. И. История большевизма в России от возникновения до захвата власти. С. 303.


[Закрыть] и то, что на это задание его во время интернирования подрядила германская разведка. Нахамкис, высоченный бородатый одессит, выпускник юридического факультета Петербургского университета, всем своим видом походил на исконно русского анархиста. Его еврейское происхождение выдавала только неблагозвучная фамилия, которой некогда наградил его предков какой-то чиновник-антисемит, соединив слова «нахал» и «хам» (т. е. холоп, раб) и прилепив к ним характерный для еврейских фамилий суффикс «кис» («кес»). Неудивительно, что интеллигентный человек с метким юмором одессита и далеко идущими революционными целями годами пытался сменить фамилию – но в царской России тщетно.

Одесской охранке Нахамкис был знаком с 1894 г. – того самого года, когда Людендорф посетил Одессу и предположительно установил контакт с революционными и анархистскими кругами. Весьма вероятно, что Нахамкис и стал известен местной охранке как участник какой-нибудь тайной встречи с любознательным немецким офицером. В том же году Одесское жандармское отделение арестовало студента, который с 1893 г. находился в рядах социал-демократического движения и принадлежал к числу первых организаторов местных социал-демократических кружков, притянуло его к делу о создании антиправительственных кружков среди матросов и железнодорожников и в 1896 г. сослало на 10 лет под надзор полиции на среднюю Колыму, в Якутию. Там Нахамкиса в 1897 г. забрали на военную службу, с которой он в 1899 г. сбежал за границу. В эмиграции он после II съезда РСДРП примкнул к большевистскому крылу и работал как большевик[799]799
  См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 19. С. 590; Т. 46. С. 632.


[Закрыть]. По сведениям охранки, он быстро занял заметное положение среди членов этой партии за рубежом: сообща с Д. Б. Рязановым (Гольдендахом) основал в Вене эмигрантскую литературно-публицистическую группу «Борьба», вскоре начал также помогать выпускать «Искру» в Мюнхене. Нахамкис поддерживал тесную связь с земляком-одесситом Гельфандом-Парвусом и порой работал с ним вместе. Заграничная охранка наблюдала за его выступлениями на Международном социалистическом конгрессе в Париже, в качестве докладчика от ЦК РСДРП 3 (16) ноября в Женеве и в том же месяце на публичном митинге в парижском зале «Тысяча колонн», где он пропагандировал необходимость террористических актов против царской семьи. После выхода указа об амнистии Нахамкис в ноябре 1905 г. из Берлина по телеграфу обратился с просьбой о выдаче паспорта для въезда в Россию в петербургский Департамент полиции, который тут же (5 ноября н. ст.) дал берлинскому генеральному консульству разрешение выписать Нахамкису запрошенный российский паспорт ввиду отсутствия оснований для отказа. 14 ноября 1905 г. он приехал в Россию и совместно с Парвусом (как спонсором) и другими реэмигрантами при поддержке местных сил учредил в Петербурге первый Совет рабочих депутатов. 3 (16) декабря его арестовали вместе с другими членами совета, однако его дело выделили в отдельное производство и за недостатком улик прекратили. Снова оказавшись за границей, он принял участие в V съезде РСДРП в Лондоне, написал отчет социал-демократической думской фракции, зачитанный в декабре 1908 г. на всероссийской конференции в Париже, затем трудился для большевистской заграничной печати, сотрудничал в большевистском центральном органе «Социал-демократ». С января 1909 г. снова пребывал в Петербурге, занимая должность платного секретаря в редакции газеты «Пролетарий», органа большевистской думской группы, и участвуя в работе социал-демократической фракции III и IV Государственной думы. Ленину не нравились его интеллигентские творения, он считал его стиль чересчур формальным и желал заменить его на «чернорабочего»[800]800
  «Стеклов это не та фигура, которая нужна, нужен чернорабочий» (Ленин В. И. Первая речь при обсуждении вопроса о задачах большевиков по отношению к думской деятельности, 12 (25) июня 1909 г. // Там же. Т. 19. С. 22).


[Закрыть]. Впрочем, этот вердикт особых последствий для Нахамкиса, в 1909 г. с успехом опубликовавшего в Петербурге исследование «Н. Г. Чернышевский, его жизнь и деятельность (1828–1889)», не имел, да и Ленин критиковал его недолго. В неизвестный момент времени Нахамкис-Стеклов опять уехал за границу и стал лектором в партийной школе в Лонжюмо под Парижем. После начала войны он привлек к себе внимание внутренних служб российской контрразведки, обратившись к царю со всеподданнейшим ходатайством о разрешении официально сменить неприличную фамилию на Стеклов. Ходатайство осталось без ответа, а российская контрразведка установила за Нахамкисом регулярное наблюдение.

Упомянутое А. Коллонтай освобождение русских революционеров, в том числе Стеклова и др.[801]801
  «Их выпустили первыми», – писала Коллонтай о «С.» (т. е. Стеклове) и др., подтверждая тем самым их известность в Берлине (Коллонтай А. Отрывки из дневника 1914 г. С. 32).


[Закрыть], из лагеря интернированных (Дёбериц) или тюрьмы началось 7 августа, тайное совещание с немецкими социал-демократами Фуксом и Гёре состоялось 30 августа 1914 г., т. е. через одиннадцать дней после освобождения Ленина из австрийской тюрьмы 19 августа. Отъезд русских революционеров из Берлина последовал в первые две недели сентября, отъезд Ленина из Австрии в Швейцарию – 5 сентября. Эти события стали результатом горького отрезвления генштабов центральных держав после первых провалов на востоке. В отличие от Клаузевица, считавшего решающей победу в последних битвах, Эрих Людендорф, будучи начальником оперативного отдела, в 1910 г. постулировал, что «главное для нас – выиграть первые сражения»[802]802
  Цит. по: Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Bd. II. S. 274.


[Закрыть]. Но начальный этап войны на восточном фронте спутал все предварительные разработки оперативного отдела.

Германская и Российская империи вступили в войну в неравных условиях с точки зрения разведки. Коренное различие заключалось в том, что германский Генштаб располагал русскими планами развертывания[803]803
  Г. Франц (Frantz G. Russlands Eintritt in den Weltkrieg. S. 82) подтверждал, что немцы знали о «развертывании и оперативных замыслах» русских на 1914 г., не указывая ни источников, ни дат. Согласно изданию «Мировая война 1914–1918 гг.» (Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 50), они обладали точными сведениями о русских планах развертывания «с 1910 г.».


[Закрыть], тогда как российская сторона «не имела в своем распоряжении документальных данных по плану развертывания немецких армий»[804]804
  Из секретной записки генерал-квартирмейстера русской армии Ю. Данилова от 10 (23) апреля 1914 г. Опубл. в переводе на нем. яз.: Frantz G. Russlands Eintritt in den Weltkrieg. S. 111–162. Как было известно Г. Францу, российская Ставка могла руководствоваться только «подсказками», которые черпала среди прочего из более ранних немецких военных учений. См.: Frantz G. Russischer Geheimdienst // Kдmpfer an vergessenen Fronten / hg. W. Foerster. Berlin, 1931. S. 483 f.


[Закрыть]. После объявления Германией войны России (1 августа 1914 г.) и вступления немцев в Люксембург (2 августа 1914 г.) русский верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, под нажимом Франции поступил согласно коалиционным договоренностям. Отклонившись от планов российского Генштаба на случаи А (нападение Австро-Венгрии) и Г (нападение Германии), он свел их воедино в план одновременных действий против обеих центральных держав, по настоянию французов наметил еще и третье направление удара (из Варшавы) и – ради разгрузки французского восточного фронта – первым делом 13 августа н. ст. отдал приказ направленным против Германии 1-й и 2-й армиям «быть готовыми» к выступлению, хотя их обозы были приведены в боевую готовность не раньше 19 августа н. ст. За добрых две недели до завершения полной мобилизации русской армии он приказал 17 августа наступать на русском северо-западном фронте против стоящей в Восточной Пруссии германской 8-й армии, а 19 августа – на юго-западном фронте против австро-венгерских войск в Галиции. Целью продвижения северо-западной армии в Восточную Пруссию являлся скорейший прорыв к Берлину, начальной целью галицийского похода юго-западной армии – взятие Львова и Кракова. В Восточной Пруссии германская 8-я армия, чьи передовые части через два дня после объявления войны брали штурмом и громили российские пограничные пункты Вержболово, Калиш, Влоцлавск, Ченстохов, Бендин, Почаев, Заложцы и Каменец-Подольск[805]805
  Официально германская сторона обосновывала это необходимостью превентивно занять российские приграничные районы для защиты силезской промышленности. Меры «устрашения», принимаемые вторгшимися немецкими отрядами против исторических памятников и местного (польского и еврейского) мирного населения, впервые дали российской контрразведке наглядные примеры своеобразной манеры немцев вести войну («немецких зверств»). См.: Резанов А. С. Исследование немецких зверств.


[Закрыть], пока их не отбросила русская кавалерия, с потерями отступила под неожиданно мощным ударом русской 1-й армии под командованием генерала кавалерии П. К. Ренненкампфа; в Галиции русская 8-я армия грозила раздавить австрийскую 3-ю армию. 18 августа, за день до «освобождения» Ленина, 8-я армия двинулась на нее из района Проскурово, а 19 августа, в самый день освобождения, – из Ровенского треугольника укреплений вышла русская 3-я армия, похоронив надежды австро-венгерского верховного командования на успешное начало военных действий. Первая австрийская кампания в этой войне закончилась катастрофически: русская 3-я армия углубилась на территорию Галиции почти на 200 км, заняла Львов, окружила неприступную крепость Перемышль с ее 100-тысячным гарнизоном и разведцентром и нанесла Австрии тяжелейшие потери – 100 тыс. убитых, примерно столько же попавших в плен и 200 тыс. раненых. Боевая мощь австрийской армии за три недели сократилась на треть. Маленькое (приграничное) австрийское управление наступательной разведки вследствие закрытия границы с началом мобилизации оказалось парализовано[806]806
  См.: Reifberger J. Die Entwicklung des militдrischen Nachrichtenwesens in der k.u.k. Armee. S. 218. О последствиях см.: Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler. S. 66 ff.


[Закрыть] и никакой разведки толком вести не могло.

Не в лучшем положении находилась разведка и у немцев. В соответствии с заключенным секцией IIIb и Эвиденцбюро в мирное время соглашением к началу войны между двумя службами была налажена тесная кадровая связь. После объявления мобилизации обе претерпели определенную реорганизацию. Германский Большой генеральный штаб действующей армии во главе со своим начальником фон Мольтке переехал в Большую ставку на западный фронт, и Вальтер Николаи с мобилизованной частью секции IIIb последовал за ним, а в Берлине 2 августа приступило к работе тыловое учреждение Генштаба под началом генерала пехоты барона Курта фон Мантойфеля (также прямо подчиняющееся Мольтке), в структуру которого вошла немобилизованная часть секции IIIb. 5 августа ее как самостоятельную секцию возглавил бывший многолетний начальник всей секции IIIb, вновь призванный на действительную службу полковник Карл Брозе (1855–1930)[807]807
  О К. Брозе и секции (с 1915 г. отделе) IIIb при берлинском тыловом учреждении Генштаба см.: Schmidt J. W. Against Russia: Department IIIb of the Deputy General Staff, Berlin, and Intelligence, Counterintelligence and Newspaper Research, 1914–1918 // The Journal of Intelligence History. 2005. Vol. 5. P. 73–89.


[Закрыть]. По распоряжению Вены австрийский капитан Генштаба Мориц Фляйшман фон Тайсрук оставался при секции IIIb тылового учреждения Генштаба в Берлине (пока осенью 1914 г. ему не велели сопровождать Верховное командование германскими вооруженными силами на востоке), а позже из Берлина командировали капитана Генштаба Хассе, до начала войны отвечавшего в секции IIIb за «оборону», в Эвиденцбюро и соответственно в разведотдел Императорско-королевского главного командования армии (ГКА) в Вене[808]808
  См.: Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 96.


[Закрыть]: основную часть Эвиденцбюро, предназначенную для разведывательной работы в полевых условиях, в ходе мобилизации с 31 июля 1914 г. выделили из венского учреждения и придали ГКА в качестве разведотдела. 17 августа отдел отправили в казармы в Засанье, пригород крепости Перемышль, 12 сентября он присоединился к другим отделам ГКА в Ной-Сандеце, затем вместе с ними перебрался в Тешен. Оставшееся в Вене бюро, сильно уменьшившись, продолжало выполнять свои задачи (за исключением полевой разведки) под командованием заместителя своего руководителя. Аналогично немецким мобилизационным правилам руководитель Эвиденцбюро согласно австро-венгерскому «Мобрасписанию» стал начальником разведотдела при ГКА. Так как руководство не покидало Вены до конца августа, то и начальник со своим штабом в конце августа – начале сентября 1914 г., как раз когда Ленин несколько дней готовился в Вене к отъезду в Швейцарию, еще находился в столице.

Немецкая секция IIIb пережила отрезвляющий удар поражений в первых битвах еще тяжелее, чем Эвиденцбюро: австрийцы ожидали войны с Россией в более отдаленном будущем и только начали готовить к ней свой разведывательный аппарат[809]809
  «Но приготовления делались отнюдь не к близкой войне, а для того, чтобы сформировать разведывательный аппарат на крайний случай, предстоящий пока в отдаленной перспективе»: Ibid. S. 82.


[Закрыть], тогда как германская разведка правильно определила время начала войны и – по собственному разумению – «со всей энергией подготовилась к грядущей войне в пределах возможного»: «Секция имела заслугу – и счастье – организационно завершить свои военные приготовления, когда война встала на горизонте… Как лаконично доложил в IIIb 28 июля офицер разведки в Кобленце: “Аппарат работает!”»[810]810
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Zweiter Band. S. 10.


[Закрыть] Через три недели такое впечатление оказалось преждевременной победной эйфорией. За это время «почти все агенты пропали», и германская разведка начала страдать «от нехватки резидентов», хотя, наряду с т. н. предконфликтными агентами, маршрутными агентами и разведчиками, внедрила в Россию добрых две дюжины постоянных «шпионов» и даже якобы имела информатора в российской Ставке[811]811
  См. донесение от «агента Ставки», которое пришло в разведцентр Бреслау («еще 1 августа 1914 г. с востока»), а оттуда вместе с донесениями о русских воинских эшелонах в Польше попало в центральное ведомство. Оно содержало с нетерпением ожидаемое в Берлине известие, что мобилизация идет, а в Варшаве сразу после начала войны вспыхнет революция: «Призываются все до 42 лет. Через неделю революция в Польше» (Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Zweiter Band. S. 101). Личность «агента Ставки» неизвестна. К тому моменту российской Ставки Верховного главнокомандования еще не существовало (главнокомандующий был назначен 20 июля [3 августа], его штаб-квартира до 12 августа находилась в столице, затем переместилась в полевой штаб в лесу под Барановичами в Могилевской губернии, на железнодорожной линии Москва – Варшава, примерно на одинаковом расстоянии от германского и австрийского фронтов). Приведенные Гемппом сообщения источника «агент Ставка», поступившие Высшему командованию из (или через) Бреслау, заставляют предположить политическую близость этого источника к революционным кругам (левым из ППС или большевикам), которые знали о планах восстания в Варшаве в начале войны. Однако приходящие на ум представители Генштаба (Бонч-Бруевич, С. С. Каменев) в те дни еще только ехали к войскам. Значение источника «агент Ставка» неясно, как непонятно и то, сумел ли сам «агент» проникнуть в Ставку. Зато известно, что с декабря 1914 г. секция IIIb предпринимала немалые усилия, чтобы внедрить туда агентов. Гемпп доложил о двух попытках с неизвестным исходом: 8 декабря 1914 г. в российскую Ставку послали «фройляйн Богданов из Риги в качестве медсестры Красного Креста», а 4 января 1915 г. отправили в Россию (через некоего норвежца, не названного по имени) завербованного «митавского еврея Гордина»: «Он должен попытаться попасть в русскую Ставку и завербовать там подходящих людей. Пока он довольно уверенно утверждает, что у него есть некая фрау Кни, некий Кельнер, который работает в Ставке телеграфистом и может добывать приказы, разные солдаты… и медсестра. Кроме того, он называет следующие возможные в перспективе связи: Грузенберг, Гуревич, Никифоров, Карловиц, Виттишников и фрау Владимиров. В качестве адресатов он получил по одному связному в Стокгольме, Бергене и Копенгагене, которые будут передавать сообщения в Гамбург» (Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Vierter Band: Weltkrieg. 4. Abschnitt: BA MA. RW 5/v. 43. S. 77, 82). Надежда на внедрение в Ставку «фройляйн Богданов» существовала еще в начале 1915 г.: 8 января офицер разведки при штабе 8-й армии представил офицеру разведки при Верховном командующем вооруженными силами на востоке «Обзор текущих связей», где в том числе говорилось, что «в ближайшее время следует ожидать донесений… из русской Ставки от “фройляйн Богданов”, в пути с начала ноября [подчеркивания в тексте. – Е. И. Ф.]». Других сведений о «фройляйн Богданов» нет. См.: Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Vierter Band. S. 83. Данные Гордина вызывают вопросы, результаты более чем сомнительны: его перечень возможных агентов представляет собой произвольный набор неизвестных имен вместе с известными, принадлежащими людям, которые для подобной деятельности никак не годились (как, например, адвокаты О. О. Грузенберг и Гуревич). Никто из названных не фигурирует ни в кадровом составе Ставки при великом князе Николае Николаевиче (списки см., напр.: Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. Т. I. С. 109–122), ни среди 90–100 ее военнослужащих при Николае II. Зато в период с 25 сентября 1915 г. по 2 июня 1916 г. ценнейшие услуги неведомым хозяевам оказывал историк и журналист из русских немцев, штабс-капитан М. К. Лемке (1872–1923), служивший в могилевской Ставке переводчиком, шифровальщиком и сотрудником пресс-бюро. Он снимал копии с массы секретных телеграмм и документов, а также строго конфиденциальной служебной корреспонденции и отсылал их кому-то пачками. В своем опубликованном в 1920 г. в Москве дневнике «250 дней в царской ставке» Лемке умолчал о заказчиках его шпионской деятельности и адресатах похищенных материалов. Тот факт, что после большевистского переворота он мог работать как лояльный публицист и печататься, позволяет задним числом сделать выводы о его прежних привязанностях и возможных работодателях. Анализ его «дневника» бывшим шефом русской контрразведки генералом Н. С. Батюшиным показал, что скопированный и переданный Лемке на сторону материал предоставлял врагу жизненно важную информацию: «Сведения, копировавшиеся Михаилом Лемке, касались и организации нашей армии в самом широком смысле слова, т. е. не только ее устройство, но и пополнение, вооружение, снаряжение, питание и пр., и оперативные задания и выполнение их в виде секретных отчетов об операциях, указаний для ведения и подготовки их и секретных дипломатических сношений, и пр., и пр.» (Батюшин Н. С. У истоков русской контрразведки. С. 180–182).


[Закрыть]. В. Николаи после войны утверждал, будто «с началом войны полностью оборвались» все нити, связывавшие германскую разведслужбу с подданными вражеских государств, и «годами невозможно было создать новые»[812]812
  Nicolai W. Nachrichtendienst, Presse und Volksstimmung im Weltkrieg. S. 22.


[Закрыть].

Шпионы германской разведки внутри страны и за рубежом по большей части проглядели приготовления русских войск к наступательным действиям либо истолковали их неправильно. 10 августа, в день завершения развертывания немецких войск на востоке, штаб 8-й армии все еще не мог точно оценить, как далеко «уже продвинулись» мобилизация и развертывание русских войск[813]813
  Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 50.


[Закрыть]. Плохая погода мешала летчикам вести разведку с воздуха. Даже 13 августа немцы не имели четкой картины русских мероприятий по развертыванию. Правда, теперь от отдельных агентов поступали донесения о воинских эшелонах, выходящих из Двинска и Вильны в направлении Ковно, но, по мнению руководителя кёнигсбергского разведцентра, требовался «агентурный аппарат, лучше оснащенный кадровыми и материальными средствами», чтобы «получить совершенно безукоризненные и своевременные сведения о правом фланге русской 1-й армии севернее линии Вирбаллен – Ковно». Руководство секции IIIb констатировало, что «временами на севере не было никакой разведки»! 14 августа германская 8-я армия наконец изготовилась к атаке, встав на восточнопрусской реке Ангерапп, ввиду «ошибочного предположения… что армия Ренненкампфа идет из Августова к Роминтенской пуще и ее основных сил следует ожидать южнее последней». Когда 17 августа северный фланг русской 1-й армии показался у Вержболово/Вирбаллена, а 18 августа миновал Ширвиндт, штаб 8-й армии начал понимать свою ошибку: он «в последний час»[814]814
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Zweiter Band. S. 142 f.


[Закрыть] передвинул на север I армейский корпус, кое-как заткнув образовавшуюся на важном участке фронта брешь его измотанной после бессонной ночи 2-й пехотной дивизией, и спешно погнал XVII корпус в наступление на «неразведанные, подготовленные позиции» русских. Этот и другие вопиющие промахи позволили генералу Ренненкампфу продвинуться далеко вглубь восточнопрусской территории и принесли его 1-й армии победу над недостаточно подготовленными войсками германской 8-й армии в битве при Гумбиннене.

Сокрушительный проигрыш первых сражений в Галиции и Восточной Пруссии не только оставил разведслужбы центральных держав ни с чем в области ближней разведки за линией фронта, вынудив их начинать все сначала; расстроились также их планы по разложению русского тыла и провоцированию национальных восстаний, в частности в Литве и Польше[815]815
  «Р у с с к о – п о л ь с к а я с о ц и а л и с т и ч е с к а я п а р т и я с уверенностью предсказывала восстание поляков по всей России после объявления мобилизации. Якобы все было хорошо подготовлено. 2 августа пошли… указания галицийским разведывательным управлениям… Надежда не сбылась [разрядка в тексте. – Е. И. Ф.]»: Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 94 f.


[Закрыть], над которыми вплоть до второй недели августа усердно трудились агенты обоих государств[816]816
  «Формирование польских легионов во Львове и Кракове началось уже в начале августа… Надежда на большой приток русских поляков и всеобщее восстание в этом краю не оправдалась»: Ibid. S. 95.


[Закрыть]. Обе разведки не справились ни со шпионажем, ни с разложением тыла. Полный крах потерпели и замыслы диверсионных рейдов и секретных операций при помощи иностранных коллаборационистов. Польский легион оказался непригодным для совместных операций; планируемое подстрекательство Польши к мятежу, в успехе которого как будто был так уверен Мольтке 5 августа, ничего не дало; Союз освобождения Украины не сумел устроить в русском тылу ни малейших беспорядков. В «отчаянных поисках стратегических вспомогательных средств»[817]817
  Kronenbitter G. «Krieg im Frieden». S. 519. О бесплодности усилий по революционизированию Украины см.: Bihl W. Österreich-Ungarn und der «Bund zur Befreiung der Ukraina» // Österreich und Europa. Graz; Kцln, 1965. S. 506 ff.


[Закрыть] разведки ухватились за Ленина и его российских подручных.

Это принесло закоренелому оппортунисту, умевшему пользоваться любой возможностью для получения тактического преимущества, огромную выгоду: на переговорах в Кракове (несколько дней между 21 и 30/31 августа) и Вене (не позднее 31 августа – 5 сентября 1914 г.)[818]818
  Утверждение Крупской, будто путь из Кракова до швейцарской границы занял «целую неделю», потому что приходилось долго стоять на станциях, пропуская военные поезда (Krupskaja N. Erinnerungen an Lenin. S. 318), явно неверно, учитывая наличие у Ульяновых разрешения на проезд в военных поездах. Ее слова «в Вене останавливались мы на день» (Ibid. S. 319) также противоречат фактам: 1 сентября они получили от венского полицейского управления легитимационное свидетельство для дальнейшего следования в Швейцарию, а из Цюриха (5 сентября) Ленин писал своему венскому товарищу Д. Б. Гольдендаху (Рязанову): «Простите нас: мы не смогли (хотя до четверга находились в Вене) еще раз Вас посетить» (В. И. Ленин: Неизвестные документы. № 77. С. 180). Так как их с Гольдендахом связывали близкие отношения, должно быть, очень важные дела в Вене помешали Ленину «еще раз» встретиться с ним на прощание.


[Закрыть] Ленин находился в чрезвычайно удобном положении. Его австрийские партнеры относили поражение в первых битвах на счет «провала императорско-королевской разведывательной службы в вопросе развертывания и наступления русской 8-й армии»[819]819
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Sechster Band: BA MA. RW5/v. 45. S. 352, 370.


[Закрыть], не скрывая, что «вражеская территория» для них покрыта «густым туманом». «Вот когда аукнулось недостаточное приобретение доверенных людей в районе развертывания из-за нехватки денег», – жаловались они и вынужденно признавали, что продвижение русских армий осталось «совершенно не замеченным разведкой». Мало того: австрийская 3-я армия, «долго не понимая… грозящей опасности», предприняла атаку на противника, обладающего «подавляющим превосходством в силе», которая закончилась проигрышем начальной кампании – зловещим предзнаменованием для дальнейшего хода войны, согласно постулату Людендорфа. В итоге Эвиденцбюро чувствовало острую необходимость как можно быстрее компенсировать «многолетнее пренебрежение шпионажем»[820]820
  Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 107, 110.


[Закрыть] в приграничных районах и, кроме того, активизировать соответствующими мерами т. н. глубинную разведку внутри Российской империи. Прежние усилия русских коллаборационистов-пораженцев в этом направлении перед лицом мощных военных ударов России оказались недостаточными.

Немецкий связной офицер при австро-венгерском разведотделе капитан Хассе[821]821
  Хассе, возможно, был немецким партнером Ленина по переговорам в начале сентября 1914 г. в Вене; позже немецкие военные неоднократно использовали его для связи с Лениным или большевиками.


[Закрыть] открыл еще одно слабое место в военной контрразведке обеих союзных держав, указав на «искусное, планомерное введение в заблуждение австро-венгерской разведывательной службы русскими»[822]822
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Sechster Band. S. 352, 370.


[Закрыть], которые якобы нарочно меняли в своих сообщениях направление передвижений войск на противоположное. Если уж русские не только на поле боя, но и в разведывательной войне с самого начала оказались способны на подобные успехи, то помочь делу можно было, лишь решительно бросив все наличные силы и средства на приобретение новых и перестройку существующих разведывательно-агентурных связей. Здесь им, вероятно, обещал содействие глава большевистской партии с его разветвленной сетью агентов и осведомителей внутри Российской империи.

Для убедительности Ленин мог сослаться на успехи своих краковских товарищей[823]823
  М. Д. Бонч-Бруевич назвал достижения австрийской «агентурной сети» в Галиции во время русской галицийской кампании «отличными»: «Тайные австрийские агенты не только сообщали неприятельскому командованию сведения о русских войсках, но занимались и подрывными действиями: перерезали телефонные провода, взрывали водокачки и т. п. Особенно активно действовала вражеская агентура во время сражения на подступах к городу Львову – на реках Золотая Липа и Гнилая Липа» (Bontsch-Brujewitsch M. D. Petrograd. S. 68).


[Закрыть], рассказать о собственных связях с высокими командными инстанциями русских фронтовых армий и представителями русской военной промышленности (Л. Красиным и В. Воровским) и посулить в перспективе – после восстановления нарушенных началом войны коммуникаций – усиление глубинной разведки при посредстве нелегальных партийных ячеек. Он имел в своем распоряжении концепцию идеологического подрыва стойкости неприятельских войск на восточном и западном фронтах (первые листовки его партии с соответствующими воззваниями уже распространялись) и провокаторов для возбуждения уличных беспорядков и массовых эксцессов в крупных российских городах. Наконец, он крепко держал в руках свою фракцию в Думе, которая только что (26 июля ст. ст.) в знак протеста против военных кредитов покинула заседание в Таврическом дворце[824]824
  См.: Hess Gankin O., Fischer H. H. The Bolsheviks and the World War. P. 134.


[Закрыть] и призывала дать решительный отпор попытке бельгийца Вандервельде побудить социалистов всех воюющих стран к солидарности со странами, подвергшимися нападению. Переправить Ленина в соседнюю нейтральную Швейцарию с ее идеальными для центральных держав разведывательными связями, чтобы он развернул там свою деятельность во всю ширь, было в интересах обеих союзных разведслужб.

Должно быть, в разговорах, которые Ленин вел в Кракове и Вене, собеседники пришли к согласию: 5 сентября 1914 г. Ленин, свободный от каких-либо финансовых забот[825]825
  Сестре Анне он сообщил в первом письме из Берна 14 сентября 1914 г.: «В деньгах я сейчас не нуждаюсь. Пленение мое было совсем короткое, 12 дней всего, и очень скоро я получил особые льготы, вообще “отсидка” была совсем легонькая, условия и обращение хорошие» (Ленин В. И. ПСС. Т. 55. С. 355). Крупская в связи с отъездом из Кракова («В Кракове удалось довольно быстро получить право выехать… в… Швейцарию. Надо было устроить кое-какие дела»: Krupskaja N. Erinnerungen an Lenin. S. 318) упоминала, что ее мать якобы «незадолго перед тем» стала настоящей «капиталисткой», получив наследство от умершей сестры (Ibid.). На это «наследство» чета Ульяновых ссылалась не только в Швейцарии, но и летом 1917 г. в Петрограде, опровергая обвинение, что Ленина «купили» вражеские спецслужбы. Оно служило прикрытием «особых льгот» Ленина (выходного пособия от краковского ведомства или аванса от Вены?).


[Закрыть], в почтовом поезде воинского расписания в сопровождении жены и тещи пересек австрийско-швейцарскую границу в Фельдкирхе и Буксе, чуть позже за ним последовал Зиновьев с семьей. Во избежание осложнений со швейцарскими властями, из Вены заранее по телеграфу запросили поручительство от швейцарца. Сам Ленин тогда называл поручителем стоявшего вне подозрений швейцарского социал-демократа Г. Гройлиха[826]826
  Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. С. 38.


[Закрыть], Крупская впоследствии подтвердила его версию[827]827
  Krupskaja N. Erinnerungen an Lenin. S. 318.


[Закрыть]. Среди швейцарской социал-демократии считалось, что за него поручился председатель Роберт Гримм (с 1910 г. депутат Национального совета), пока тот с полным правом не открестился от этой роли[828]828
  Gautschi W. Lenin als Emigrant in der Schweiz. S. 96.


[Закрыть]. Сегодня установлено, что со въездом в Швейцарию Ленину, его домочадцам, его возлюбленной Инессе Арманд и его соратнику Зиновьеву с семейством помог, внеся в качестве поручительства залог по 100 франков на человека, швейцарский связной военных спецслужб Германской (а вскоре и Габсбургской) империи в социалистических кругах – многолетний (1896–1922) социал-демократический магистрат города и кантона Берн Карл Виталь Моор (1852–1932)[829]829
  См.: Haas L. Carl Vital Moor. S. 129.


[Закрыть]. Моор давно хорошо знал Ленина и его товарищей (особенно Радека) лично, во время пребывания Ленина в Швейцарии в годы войны персонально опекал его как связной германского ВК, весной 1917 г. содействовал отъезду Ленина с соратниками в революционный Петроград через германскую территорию и в конце концов сам отправился туда вслед за ними.

В Швейцарии Ленин, остановившись на полдня в Цюрихе, тотчас устремился в ее политико-дипломатический, а главное, разведывательный центр – федеральную столицу Берн. До этого момента его мало что связывало с главным местом деятельности его поручителя Карла Моора: проведя в Швейцарии с 1895 по 1913 г. в общей сложности около 45 месяцев, Ленин жил преимущественно в Женеве, некоторую часть времени в Цюрихе, Лозанне и в горах, изредка наведываясь в Берн на денек – прочитать доклад или уладить паспортные дела. Теперь, в первые недели войны, значение Берна в корне изменилось. «Разведывательные бюро всех стран» держали здесь «самых способных специалистов… чтобы извлечь из географического и политического положения Швейцарии всю возможную пользу для разведки»: «Берн и Цюрих стали средоточием шпионажа и происков недовольных со всей Европы, даже со всего мира. Прежде всего персонал… разросся до неприличия. Германское посольство, в мирное время обходившееся 7–8 сотрудниками… увеличилось до 150 с лишним. Канцелярия австро-венгерского военного атташе, который до войны, естественно, нес свою службу совсем один, в конечном итоге стала насчитывать 25 человек»[830]830
  Walzel C., von. Kundschaftsdienst oder Spionage? Erinnerungen eines alten Nachrichtenoffiziers. Leipzig; Wien, 1934. S. 89.


[Закрыть].

Соответствующая функция предназначалась и русскому «недовольному», Ленину. Почти 18 месяцев он более или менее безвылазно пребывал в Берне, пока в середине февраля 1916 г. не перебрался во второй по значению разведывательный центр, Цюрих, – в федеральной столице у него из-за политико-разведывательных связей начала гореть под ногами земля, «существовала опасность компрометации большевистского вождя»[831]831
  Gautschi W. Lenin als Emigrant in der Schweiz. S. 177.


[Закрыть]. Его переезд не был единичным случаем. Другим секретным сотрудникам разведок тоже приходилось покидать Берн по сходным причинам и «присматривать себе другое теплое местечко»[832]832
  Walzel C., von. Kundschaftsdienst oder Spionage? S. 94.


[Закрыть]. Из Цюриха Ленин вернулся в Берн всего на несколько дней весной 1917 г., чтобы в компании своей соратницы и многолетнего конфидента Эвиденцбюро Анжелики Балабановой[833]833
  По словам Петё (Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler. S. 52), А. Балабанова была конфидентом Эвиденцбюро, получала деньги от австро-венгерского военного атташе в Берне фон Эйнема и через некоего посредника служила ему связующим звеном с итальянскими и другими международными социалистами. По сведениям В. Бурцева, Д. Шуба и А. Спиридовича, она работала также на германскую разведку; см., напр.: Общее дело. 1917. 12 окт.


[Закрыть] и своего связного с отделом IIIb германского ВК Карла Моора уладить формальности с выездом из Швейцарии и подготовить возвращение в Петроград через Берлин.