Текст книги "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)"

Среди оставшихся бригад царило глубокое уныние. Две бригады, наступавшие с юга, вообще исчезли. Они «около полудня 6 августа, решив, что все пропало, пошли обратно к германской границе»[928]928
  Kybitz W. Ludendorffs Handstreich auf Lьttich. S. 15 f. По словам Кюбица, который, правда, в то время лежал без сознания в лазарете, в ночь с 7 на 8 августа «на расстоянии целого дневного перехода от Люттиха, в Тё, их нашел ординарец генерала фон Эммиха, вырвал из состояния жестокой подавленности и… увел в Люттих».


[Закрыть]. Фон Эйнему положение тоже показалось крайне удручающим: лошадям не хватало овса, рядовым по такой жаре грозили эпидемические заболевания. Первый «просвет» забрезжил перед ним, когда поздно вечером 10 августа поступило известие о прибытии в Аахен военно-морской батареи. После тщетных обстрелов форта Лонсен 28-см гранатами он увидел в новых мортирах «единственно верное средство расстрелять форты». Но транспортировка этих огромных орудий уже на германской территории давалась тяжело; по разбитым бельгийским дорогам она тем более продвигалась медленно. Вечером 11 августа осадная армия все еще сидела «под проклятой крепостью»: «…Эммих внутри, мы снаружи. Военная история обогатилась новым, парадоксальным примером… Только бы пойти вперед!»

12 августа, записал фон Эйнем, «подвезли самые тяжелые орудия, и стрельба, которой мы так мучительно ждали, начнется». К вечеру он поехал в Мортье через Баттис и Эрве, чтобы «увидеть 42-см мортиры и взбодриться от их работы». «Разрушения в Баттисе и Эрве не поддаются описанию, – констатировал он. – Наверное, Помпеи выглядели примерно так же, как эти руины, где не осталось ничего живого». Понаблюдав за обстрелом отдельных фортов в этот и на следующий день, Эйнем заключил: «Впечатляют крупповские тяжелые орудия, которых у врага нет и тайна которых лишь сейчас открывается миру». 13 августа он смотрел, как «42-см орудие обстреливает форт. Один снаряд попал в броневую башню, поднял ее высоко в воздух вместе с ее орудием и перевернул. Это был конец». 15 августа он узнал, что «форт Лонсен взлетел на воздух из-за попадания 42-см снаряда в пороховой погреб», и услышал об «ужасающем зрелище мертвых и раненых». Генерала Лемана, получившего тяжелое ранение при взрыве арсенала, в бессознательном состоянии подобрали немецкие санитары, и он, таким образом, «стал пленным, не сдавшись»[929]929
  Rapport du gйnйral Leman sur la dйfense de Liиge еn aoыt 1914. P. 155. После нескольких лет плена в лагере Бланкенбург-им-Марк он был в декабре 1917 г. тяжело больным перевезен Красным Крестом в Швейцарию, в конце войны репатриирован в Льеж и умер в октябре 1920 г. от последствий своей болезни.


[Закрыть].

17 августа фон Эйнем сам съездил к форту Лонсен и записал в дневнике: «Никто не может себе представить, какие разрушения произвел взрыв. Как будто страшное землетрясение выворотило все, что было в самом низу, на самый верх». Лишь после полного уничтожения последнего форта ВК смогло вечером 17 августа отдать долгожданный приказ «п е р е й т и в н а с т у п л е н и е 1 8 а в г у с т а [разрядка в тексте. – Е. И. Ф.]»[930]930
  Generalfeldmarschall v. Bьlow. Mein Bericht zur Marneschlacht. S. 15.


[Закрыть]. «Тайна» крупповских тяжелых орудий, а вовсе не реализация планов Большого генштаба, развеяла миф о неприступности величайшей европейской крепости.

Из-за 12-дневной задержки произошло то, чему ВК старалось помешать. Русские войска в Восточной Пруссии овладели городом Эйдткунен, прежде чем Льеж попал в руки немцев. Немецкое наступление из Льежа в Намюр уже совпало со взятием русскими Инстербурга. Наверстать отставание не помогали никакие форсированные меры. Брюссель, захват которого планировался на 10–11 августа, был занят лишь 20-го, район Монса – 23-го. К тому моменту французы завершили мобилизацию, и на материк высадился британский экспедиционный корпус, присоединившийся к левому флангу французской армии. Защитник Льежа генерал Леман по праву утверждал, что упорное, длительное сопротивление населения и войск в его зоне ответственности стало первым звеном в цепи, которая закончилась победой на Марне[931]931
  «Оборона Льежа… обеспечила союзникам первый важнейший и неотъемлемый элемент победы на Марне»: Rapport du gйnйral Leman sur la dйfense de Liиge еn aoыt 1914. P. 139. В глазах бельгийского социалиста Эмиля Вандервельде его маленькая армия пережила свой первый великий час, «когда вынудила немцев к промедлению, которое способствовало победе на Марне»: Vandervelde Й. La Belgique envahie et le socialisme international. P. 34.


[Закрыть].

Русский царь направил бельгийскому королю поздравительную телеграмму, на которую немецкие покорители Льежа ответили по-своему: развернув террор среди бельгийского населения («Немцы недолго мешкали…»), русскую колонию студентов университета они подвергли особой «каре»[932]932
  Der groЯe Krieg in Einzeldarstellungen. Heft 1: Lьttich-Namur. S. 63 f.


[Закрыть]. Эти студенты, которых В. И. Ленин, выступая перед ними 2 февраля 1914 г., тщетно пытался агитировать за измену родине и поддержку германской армии, все как один примкнули к сопротивлению бельгийского гражданского населения и вместе с жителями Льежа обороняли свой бельгийский университет.

2.2. Перевод Людендорфа на германо-российский театр военных действий

Отзыв Людендорфа с германского западного фронта (22 августа) и направление на восточный фронт встретили среди его сторонников непонимание[933]933
  См., напр.: Breucker W. Die Tragik Ludendorffs: Eine kritische Studie auf Grund persцnlicher Erinnerungen an den General und seine Zeit. Stollham (OLDB), o. J. [1953]. S. 23. Бройкер видел в этом переводе опрометчивое и недальновидное с военной точки зрения решение, удалившее Людендорфа оттуда, «где ему было самое место».


[Закрыть], после проигрыша битвы на Марне переросшее в открытую критику этого решения Мольтке[934]934
  «Если бы Людендорф в эти роковые дни был рядом с Мольтке, не случилось бы несчастья, ответственность за которое… исключительно и всецело несет Высшее командование»: Ibid. S. 26 f.


[Закрыть]. Некоторые историки марнского сражения, следуя их суждениям, также находили отзыв Людендорфа «в высшей степени невыгодным» для западного наступления[935]935
  Bircher E. Die Krisis in der Marneschlacht. S. 244.


[Закрыть]. Они не знали обстоятельств, при которых Людендорф стал «героем Люттиха», и не видели оснований, побудивших начальника Генштаба отстранить своенравного подчиненного после серьезного «неуспеха» в Льеже от западного наступления и перевести на восток, как раз когда 2-й армии предстояло покорение крепости Намюр, а битва на бельгийско-французской границе (21–25 августа 1914 г.), на фронте протяженностью 250 км, дала представление о том, какие жестокие бои развернутся за Париж. Тут пригодилась бы любая более-менее толковая голова. Поэтому причины, которые привели подвергшегося тяжким испытаниям начальника Генштаба к его решению в столь неподходящий момент, должны были быть вескими и принципиальными. Искать их стоит прежде всего в двух факторах: в знакомстве специалиста, много лет занимавшегося внутрироссийским сопротивлением, с предпосылками будущих операций на восточнопрусском ТВД с точки зрения разведки и в его безжалостном обращении с иностранным мирным населением и собственными бойцами в сложных, непредвиденных ситуациях.

Направление Людендорфа в Восточную Пруссию знаменует решительный шаг Мольтке к началу тайного военного сотрудничества с внутренними врагами России, которое, внушив ему ложную уверенность в достижении быстрых побед на востоке, заставило его пренебречь требованиями плана Шлиффена. Все значение этого шага станет ясно, если принять во внимание прямо-таки магическое воздействие последнего на сознание прусско-германских генштабистов[936]936
  Историк Г. Риттер, участник войны, с трудом избежал его чар.


[Закрыть]. Оно тем более поразительно, что граф фон Шлиффен (1833–1913) сам никогда не командовал армией в поле. Приняв участие в войнах 1866 и 1870–1871 гг. в качестве офицера Генштаба, он прожил 20 мирных лет до своего назначения начальником Генштаба в 1891 г. и еще два мирных десятилетия до того, как стал генерал-фельдмаршалом в 1911 г. Его план превентивной войны, разработанный в тиши кабинета в чрезвычайной ситуации 1904–1905 гг., при недолго существовавших заманчивых обстоятельствах и затем испытывавшийся на ежегодных военных играх с идентичными вводными, никогда не проходил проверку реальностью и, скорее всего, ни за что не выдержал бы ее в условиях изменившегося исходного положения 1914 г. – укрепления альянсов, наращивания вооружений соответствующими государствами в течение десятилетия после отставки Шлиффена (1905), осведомленности противников о неприятельских планах развертывания. Тем не менее шлиффеновский план выступления против Франции, хранить верность которому он призывал Генштаб и после своей отставки, с железным упорством настаивая на непреложности его основных пунктов, в Большом генштабе благодаря выдающемуся авторитету его составителя считали верным путем к победе над Францией. Никто всерьез не подвергал его сомнению[937]937
  Генерал Фридрих фон Бернхарди (Bernhardi F., von. Vom heutigen Kriege. Berlin, 1912) был уже в отставке, когда выступил с критикой шлиффеновского духа в германском Генштабе. После войны проф. Штайнхаузен (Steinhausen G. Die Grundfehler des Krieges und der Generalstab. Gotha, 1919) возложил вину за исход войны в первую очередь на «просто гипнотическую власть» плана Шлиффена над Генеральным штабом.


[Закрыть]. Напротив – даже послевоенные дебаты все еще показывали слепую веру, с какой видные офицеры Генштаба отстаивали его непререкаемую и вневременную актуальность и – вопреки всей очевидности коалиций 1914–1915 гг. – продолжали цепляться за мысль, что при соблюдении намеченных сроков и порядка продвижения пять немецких армий действительно разбили бы французские войска, прежде чем Англия успела бы оказать им помощь, определившую исход войны.

В этом контексте допущенные Мольтке отклонения от плана Шлиффена, которые осуждались поборниками плана как опасное «выхолащивание», приобретают симптоматичное значение.

План Шлиффена[938]938
  См.: Mombauer A. Der Moltkeplan: Modifikation des Schlieffenplans mit gleichen Zielen? // Der Schlieffenplan: Analysen und Dokumente / hg. H. Ehlert u. a. Paderborn, 2006. S. 79–99. Из личных воспоминаний: Breucker W. Die Tragik Ludendorffs. S. 11 ff. («Ludendorff und der Schlieffenplan – Das Scheitern des großen Plans»).


[Закрыть] служил окончательным ответом многолетнего (1891–1905) начальника германского Генерального штаба на изменение конфигурации союзов в связи с отказом германской дипломатии от Бисмарковой политики в отношении России. После возникновения Антанты (1892) Шлиффен учитывал вероятность неприятельского наступления по бельгийской территории с участием бельгийской армии, которое Германии пришлось бы отражать в неудобном месте на нижнем Рейне. Чтобы предупредить его и по возможности компенсировать недостаток вооруженной мощи, пять германских армий (с 1-й по 5-ю) должны были развернуться по линии Аахен – Мец, совершить в Меце гигантский левый поворот и большинством сил, при максимально глубоком эшелонировании разбить войска противника после охвата их левого фланга, в то время как германский левый фланг, 6-я и 7-я армии, в Эльзас-Лотарингии свяжет крупные силы французского восточного фронта в обороне. Россию, чьи готовность к войне и боевая мощь, как прежде, считались незначительными, а долгий мобилизационный период исключал скорое появление крупных боеспособных соединений на русском западном фронте, оставшимся немецким войскам надлежало сдерживать до того момента, когда положение во Франции позволит перебросить победоносные армии из германского западного контингента на восточный фронт. На крайний случай план Шлиффена прямо предписывал временную уступку Восточной Пруссии до Вислы, пока массовая переброска войск с запада на восток не поможет отвоевать ее обратно. Успех этого плана, по мнению его автора, зависел от скорости продвижения, численности и глубины эшелонирования охватывающего правого ударного фланга германской армии, который в ходе операции предполагалось по мере возможности усиливать освобождающимися корпусами 6-й и 7-й армий.

Модификации, которые на практике вносил в план Шлиффена Мольтке, объяснялись и военными, и политическими соображениями, причем политические зачастую перевешивали. Так, он видел в соблюдении голландского нейтралитета, хотя бы с оглядкой на Англию, «обязательное требование» и после объявления мобилизации лично поручился за это перед голландскими посланниками. Он старался политически минимизировать риски войны на два фронта и считал, что вопрос о характере военных действий – наступательном или оборонительном – заставил его принимать «самое серьезное решение» в жизни[939]939
  Мольтке об отступлении на Марне: Helmuth von Moltke. Bd. 1. S. 352 f.


[Закрыть]. Его действительные сомнения («Германия не хочет вести эту ужасную войну»[940]940
  Мольтке «О политическом положении», Берлин, 28 июля 1914 г.: Ibid. S. 307.


[Закрыть]) отличались от лицемерия и фаталистического равнодушия его императора. Его рекомендация воевать «чем раньше, тем лучше» (декабрь 1912 г.) с неизбежностью вытекала из односторонне искаженного представления об агрессивных намерениях вероятных противников, вследствие которых положение Германии будет «становиться все менее благоприятным» и может «привести к фатальным для нас последствиям»[941]941
  Ibid.


[Закрыть]; в императорском окружении ее расценили как пустую фразу, призванную угодить воинственному настроению монарха[942]942
  Флигель-адъютант императора адмирал фон Мюллер записал после совещания 8 декабря 1912 г.: начальник Генштаба хоть и говорит, что «чем скорее война, тем лучше, но никаких выводов из этого не делает». Цит. по: Rцhl J. C. G. Die Generalprobe: Zur Geschichte und Bedeutung des «Kriegsrates» vom 8. Dezember 1912 // Industrielle Gesellschaft und politisches System: Beitrдge zur politischen Sozialgeschichte: Festschrift für Fritz Fischer zum 70. Geburtstag / hg. D. Stegmann u. a. Bonn, 1978. S. 367.


[Закрыть]. «Первое военное испытание» доказало Мольтке справедливость его опасений. А первый опыт, полученный в Большой ставке, усилил эти опасения, окончательно отдалив его от венценосного патрона. Мольтке был счастлив, что он «не при дворе», делался «совсем больным, слыша, о чем там говорят», и у него «сердце разрывалось», когда он видел, «насколько государь не имеет понятия о серьезности положения»: «Уже начинается какое-то шапкозакидательство, которое мне до смерти противно»[943]943
  Мольтке – Элизе фон Мольтке, Люксембург, 29 августа 1914 г.: Helmuth von Moltke. Bd. 1. S. 311.


[Закрыть]. В первые недели войны начальник Генерального штаба все сильнее ощущал, что должен практически в одиночку решать задачу, которая все меньше представлялась ему разрешимой. Ранние потери 2-й армии в Бельгии подтвердили его самые мрачные ожидания, а неудачи 8-й армии в Восточной Пруссии укрепили трагическое предчувствие, что поставленная задача совершенно невыполнима: «Мы выдохнемся в борьбе против Востока и Запада»[944]944
  Мольтке – Элизе фон Мольтке, Люксембург, 9 сентября 1914 г.: Ibid. S. 313.


[Закрыть].

Испытывая растущее ощущение безысходности, начальник Генштаба после провала начальных сражений на востоке ухватился за возможности неконвенционных методов войны, на которые толкал его император своим требованием подстрекать к восстанию исламские народы и революционизировать Россию и которые со времен первой русской революции имела в виду его секция IIIb, вербуя, обучая и держа под рукой противников царя для внутренней борьбы с Россией[945]945
  См.: Fischer F. Der Griff nach der Weltmacht: Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland, 1914/18. Düsseldorf, 1967. 4. Kapitel: Revolutionierung. S. 109 ff.


[Закрыть]. Подстрекательство к мятежу и революционизирование вражеских наций в дополнение к обычному ведению войны, явно переставшему удовлетворять реальным военным условиям, выгодно отличалось тем, что могло служить как военным средством, так и военной целью: средством в том случае, если нужно было ослабить противника изнутри, целью – когда речь шла о создании на его месте новых автономных образований под властью зависимых от Германии местных вассалов, которые в будущем станут послушными союзниками.

Однако эта оригинальная вспомогательно-отвлекающая стратегия поставила перед начальником Генерального штаба совершенно новые задачи. Не подготовленный к ним Мольтке был вынужден, тем не менее, приступить к их осуществлению одновременно с каноническими действиями конвенционной войны. Его неловкое, неумелое лавирование между востоком и западом вело к распылению сил западных армий, убавляя им и без того небольшие, по его мнению, шансы на победу. Если уже при развертывании западного контингента он поставил на его правый фланг только двенадцать корпусов вместо предусмотренных планом Шлиффена шестнадцати, то 22 августа вдобавок разрешил Людендорфу забрать с северогерманской оборонительной линии против англичан в Восточную Пруссию дивизию ландштурма под командованием фон дер Гольца. Через три дня после назначения Людендорфа начальником штаба 8-й армии Мольтке принял решение о массированном усилении восточных армий за счет важнейших западных. Сначала он 25 августа собрался снять с западных боевых рубежей и передать в распоряжение Людендорфа шесть армейских корпусов[946]946
  Автору старого исследования, не принимавшему во внимание деструктивное значение антироссийской стратегии в тот период, казалось, «будто… Мольтке уже теперь предвидел момент, когда восток потребует основного внимания и соответственно значительных сил»: Leppa K., von. Moltke und Conrad. Stuttgart, 1935. S. 22. Однако, поскольку до решающей битвы на Марне тогда еще оставалось больше десяти дней, он не нашел объяснения «роковому шагу» начальника Генштаба!


[Закрыть]. Когда Людендорф сказал ему по телефону, что, может быть, обойдется и без подкрепления, он остановился на трех корпусах (по одному из 2-й, 3-й и 5-й армий), а потом – «понимая пагубные последствия такой меры»[947]947
  Falkenhayn E., von. Die Oberste Heeresleitung 1914–1916 in ihren wichtigsten Entschließungen. Berlin, 1920. S. 9, Anm.


[Закрыть] – на двух. Но эти корпуса входили в состав столь значимого правого фланга, и их отвод создал между 2-й и 3-й армиями 50-километровую (по словам Мольтке, 25-километровую) брешь, в которую мог вклиниться стоящий напротив английский экспедиционный корпус, охватывая обе армии с тыла[948]948
  Начальник разведслужбы (2-го бюро) французского Генштаба в военное время генерал Шарль Дюпон считал это решение спасительным для французской армии, но со стороны Мольтке-младшего – ошибкой, от которой Мольтке-старший наверняка перевернулся в гробу; см.: Gйnйral Dupont. Le Haut Commandement Allemand en 1914. P. 2. См. также: Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Прага, 1926. С. 160. Головин объяснял решение Мольтке желанием императора из соображений престижа любой ценой отвоевать Восточную Пруссию – колыбель прусской монархии.


[Закрыть].

Мольтке, таким образом, «значительно» ослабил перед решающей битвой не просто западное войско, «но даже главный фланг, перед которым именно сейчас встали новые задачи». В результате его численность, после того как он уже лишился двух резервных дивизий перед крепостью Антверпен, сократилась до 26 пехотных дивизий. «Это отвлечение сил на восток не могло не иметь пагубных последствий»[949]949
  Leppa K., von. Moltke und Conrad. S. 22.


[Закрыть], и сам Мольтке задним числом признал его «ошибкой», «за которую пришлось поплатиться на Марне»[950]950
  Мольтке об отступлении на Марне: Helmuth von Moltke. Bd. 1. S. 356.


[Закрыть]. Хотя по сохранившимся документам этого не видно (Людендорф, большой любитель телефона, и в общении с Мольтке предпочитал телефонные разговоры, не оставившие письменных следов), подобный образ действий был порожден не столько паникой из-за неожиданной ударной мощи русских армий, сколько дальним расчетом на создание путем быстрой победы на востоке нового исходного положения, благоприятного для битвы за Париж. План Шлиффена такого перемещения войск на данном этапе не допускал. Тем не менее в ходе восточных кампаний Людендорфа не прекращались переговоры о передаче в его распоряжение частей западных армий, и Мольтке после увольнения с поста начальника Генштаба (14 сентября 1914 г.) всеми оставшимися у него средствами продолжал добиваться усиления войск Людендорфа.

Указанные обстоятельства подтверждают предположение, что начальник Генштаба как минимум после проигрыша начальных сражений на востоке руководствовался чуждыми его предшественнику взглядами, которые заставили его внести кардинальные коррективы в осуществление плана Шлиффена. Взгляды эти он разделял с Людендорфом: они сложились в результате работы секретных служб над деструктивной стратегией против России и должны были воплощаться в жизнь в дополнение к чисто военным планам. С военно-исторической точки зрения, в них политически устаревшее после смены союзников стремление прусского Генштаба обеспечить себе надежный тыл на востоке в духе Бисмарка на своеобразный манер одержало верх над трезвым анализом текущей расстановки сил. При таких предпосылках основная схема плана Шлиффена по ходу операций не просто отбрасывалась, а в известной степени превращалась в свою противоположность в смутной надежде добиться, с опорой на новые конфигурации и подключение местных вспомогательных сил, решающей победы на восточном фронте и затем спокойно оголить его, прикрыв спину неким революционным правительством, чтобы нанести победоносный главный удар на западе.

Главную роль в развитии событий сыграла информация, поступавшая Мольтке 20–21 августа. 20-го или 21-го командующий 8-й армией генерал фон Притвиц-унд-Гаффрон сообщил ему по телефону, что положение в Восточной Пруссии требует временного отхода за Вислу: 8-я армия сильно потрепана в боях с русской 1-й армией генерала Ренненкампфа, ее разбитые корпуса отступают, тогда как русская 2-я армия генерала Самсонова 19 августа широким фронтом перешла границу с юго-востока, грозя отрезать немецким корпусам путь к бегству и устроить им новые «Канны». Одновременно Мольтке узнал о тяжелых поражениях австрийских вооруженных сил на Балканах, т. е. 5-й и 6-й сербских армий под командованием фельдцейхмейстера Потиорека, и откате австро-венгерских войск перед продвигающимся вперед русским фронтом[951]951
  См.: Rauchensteiner M. Der Tod des Doppeladlers: Österreich-Ungarn und der erste Weltkrieg. Graz, 1993. S. 131. О расстановке пяти сражавшихся против России австро-венгерских армий см.: Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 366 ff.


[Закрыть]. 21 августа русская 10-я кавалерийская дивизия графа Келлера разбила в пух и прах австро-венгерскую 4-ю кавалерийскую дивизию в крупнейшем конном бою Первой мировой войны у Ярославиц[952]952
  См.: Керсновский А. А. История русской армии: В 4 т. М., 1992–1994. Т. 3. С. 203.


[Закрыть]. В этих условиях начальник Генштаба возложил последние надежды на способность своего подчиненного, бывавшего на востоке, посвященного в секреты сотрудничества с русскими революционерами и умеющего общаться со спецслужбами, к неконвенционным маневрам. «Дорогой Людендорф, – писал он ему. – Вам будет поставлена новая трудная задача… Я не знаю другого человека, которому доверял бы так же безусловно, как вам… Последуйте же новому призванию, самому почетному, какое может выпасть солдату. Вы не посрамите оказанного вам доверия». Генерал-квартирмейстер (позже – прусский военный министр) фон Штайн присовокупил к посланию Мольтке личное письмо, в котором подчеркивал политическое значение перевода Людендорфа на восток: «Итак, вы нужны там. Этого требуют государственные соображения». Суть обоих писем Людендорф впоследствии толковал в том смысле, что его «в тяжелейшей ситуации» посылали служить «в решающее место»[953]953
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 32 f.


[Закрыть], намекая, что решение тогда действительно искали на восточном фронте.

Он не упомянул особые условия приглашения, которому он последовал с тем же дерзким честолюбием и нетерпеливым рвением, что и распоряжению в начале войны занять должность обер-квартирмейстера 2-й армии для захвата Льежа, – ведение своеобразных дополнительных военных действий при помощи изменников – местных агентов и вспомогательных сил. Большего ему «как солдату на войне и предложить не могли»[954]954
  Ibid. S. 33.


[Закрыть]. Не потому, что его тронуло доверие начальника Генштаба и представился случай показать, способен ли он «претворять в жизнь мысли великого наставника Генерального штаба, генерала графа фон Шлиффена» (как раз об этом и речи не шло!), Людендорф 22 августа 1914 г., не колеблясь ни минуты, принял назначение и «через четверть часа» уже сидел в «автомобиле… [идущем] в Кобленц». За энтузиазмом, с которым он распрощался с неизвестностью и трудностями, подстерегавшими германские западные войска на их запоздалом марше к Парижу, стояли, скорее, знание об особых, тайных перспективах нового метода войны на востоке и желание делом проверить обещания русских бунтарей-коллаборационистов. Мольтке, показавшийся ему по прибытии в Кобленц ранним вечером 22 августа «усталым»[955]955
  Ibid. S. 32 ff.


[Закрыть] (позже он назвал его вид «больным»), осведомил его о «положении на востоке»[956]956
  Согласно изданию «Мировая война» (Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 113), они обсуждали просто «положение»!


[Закрыть].

Эта эзопова формулировка долго скрывала содержание важной беседы, не зафиксированное прямо ни в каких записях и заметках[957]957
  Составленная Мольтке задним числом записка о смене командования 8-й армии (Кобленц, 26 августа 1914 г.; опубл.: Elze W. Tannenberg. Urk. 75. S. 242 ff.) обосновывала увольнение фон Притвица, не проливая света на совещание с Людендорфом.


[Закрыть]. Российские исследователи, имеющие доступ к источникам, недавно подтвердили, что ВК в тот момент «обладало достоверной разведывательной информацией»[958]958
  См.: Мировые войны XX века. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк / под ред. В. Л. Малькова, Г. Д. Шкундина. М., 2002. С. 144 (использованные источники не названы).


[Закрыть]. Зная медлительность армий русского Северо-Западного фронта, Мольтке решил перегруппировать части 8-й армии, с тем чтобы они прикрылись от русской 1-й армии и нанесли сильный удар по левому флангу русской 2-й армии.

Приведенные данные показывают, что Мольтке располагал тогда оперативным планом русского Северо-Западного фронта[959]959
  Чтобы скрыть разведывательный источник получения оперативного плана, с 23 августа 1914 г. была запущена легенда о его обнаружении в «портфеле убитого генерала» (см.: Elze W. Tannenberg. Urk. 120. S. 274; Hindenburg P., von. Aus meinem Leben. Leipzig, 1920. S. 80; Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 117).


[Закрыть]. Окончательный вариант этого плана был утвержден главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта генералом Я. Г. Жилинским 13 августа и, очевидно, очень быстро по каналам разведки попал к германскому ВК[960]960
  По рассказу о «директиве» историков Имперского архива складывается впечатление, что она стала известна ВК моментально: Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 67 ff., 117 f.


[Закрыть]. Вероятно, на основании этой «разведывательной информации» Мольтке уже в Кобленце согласовал с Людендорфом дальнейшие военные действия. Последующее утверждение Людендорфа, будто он уехал оттуда без диспозиций будущего сражения и наметил их «только на месте»[961]961
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 35.


[Закрыть], опроверг уже командир I корпуса 8-й армии генерал Герман фон Франсуа, засвидетельствовавший в 1920 г., «что решение атаковать Наревскую армию исходило от ВК из Кобленца»[962]962
  Franзois H., von. Marneschlacht und Tannenberg. Berlin, 1920. S. 198.


[Закрыть].

Первой мерой, принятой Мольтке на указанном основании в присутствии Людендорфа, стало отстранение командующего 8-й армией графа Притвица и его начальника штаба графа Вальдерзее. Задним числом он объяснил свое решение неудовлетворительными результатами деятельности и нерешительностью обоих военачальников[963]963
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 34 f.


[Закрыть]. Но это надуманные причины: временный план отступления Притвица повода для его отстранения не давал. Притвиц, до начала войны служивший Мольтке первым советником в ранге обер-квартирмейстера, всего лишь следовал соображениям Шлиффена, которые сам Людендорф разделял с 1905 г.[964]964
  «На стратегических военных играх… это часто разыгрывалось. Если предпосылки соответствовали, решение 8-й армии было… правильным»: Ibid. S. 35.


[Закрыть], директиве по развертыванию 8-й армии, где вариант применения Россией против 8-й армии особенно мощных сил даже рассматривался как преимущественный, и полученному заданию[965]965
  Ему поручили «руководить операциями на востоке по собственному усмотрению». Учитывая вероятность подхода сильных русских войск, директива гласила: «В крайнем случае нужно оставить Пруссию к востоку от Вислы, пока не появится возможность привести в подкрепление 8-й армии другие силы» (директива по развертыванию на 1914–1915 гг. для командования 8-й армии: Elze W. Tannenberg. Urk. 4. S. 193, 195).


[Закрыть]. Предусмотренный ими «крайний случай» наступил, когда русская 1-я армия неожиданно рано, 17 августа, вступила в Восточную Пруссию, отбросила корпуса германской 8-й армии и одержала стратегические победы при Шталлупёнене и Гумбиннене. Мольтке сам признал правомерность плана отступления, когда внушал Притвицу по телефону: «Если вы должны отступать, то вашей дальнейшей задачей остается непременно удержать линию Вислы»[966]966
  Записка Мольтке, 26 августа 1914 г.: Ibid. Urk. 75. S. 244.


[Закрыть].

Даже если бы во временном плане отступления нашлись хоть какие-то основания для смещения Притвица, то к моменту совещания Мольтке с Людендорфом их все равно уже не существовало, поскольку вариант отвода войск за Вислу перестал быть актуальным[967]967
  В 1919 г. Людендорф ложно утверждал, будто отступление уже происходило и он сам из Кобленца приказал «прекратить 23-го отход основных частей 8-й армии», т. е. решение об отходе за Вислу было «отменено» 23 августа вследствие его приказа: Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 35, 36.


[Закрыть]. Обер-квартирмейстер 8-й армии генерал-майор Грюнерт и 1-й офицер ее штаба подполковник Хоффман указали Притвицу альтернативы отступлению и добились от него «решения оставить идею отступления за Вислу… и еще раз принять бой по эту сторону Вислы»[968]968
  Hoffmann M. Tannenberg wie es wirklich war. Berlin, 1926. S. 15. В основе этого решения, вероятно, лежала та же «достоверная разведывательная информация», которой руководствовались Мольтке с Людендорфом, составляя свой план сражения.


[Закрыть]. Без вмешательства Мольтке сражение, которое 8-я армия намеревалась дать в соответствии с их вариантами – по классическим правилам германского Генштаба, – с большими шансами на успех началось бы до появления Людендорфа и закончилось к его прибытию. Военные историки Имперского архива в 1925 г. считали себя вправе «на основании точных знаний о действительном положении дел с уверенностью утверждать», что, если бы 8-я армия «провела бой… так, как предлагали генерал-майор Грюнерт и подполковник Хоффман… 21 августа 1914 г.», она победила бы. Ибо «ни в одной из последующих битв больше не достигалось такого благоприятного для германской стороны соотношения сил»[969]969
  Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 99.


[Закрыть]. Мольтке лишил Притвица и Вальдерзее этой возможности, зато Людендорфу помог прыгнуть наверх по их головам в ситуации, которая с большой вероятностью гарантировала ему победу.

Задним числом Людендорф исказил исходную картину, написав: «Судя по тому, как… развивались события, отступление за Вислу принесло бы нам поражение. Мы не удержали бы линию Вислы перед лицом превосходящих сил русских, по меньшей мере, не были бы в состоянии непосредственно поддержать императорско-королевскую армию в сентябре. Тогда ее ждала бы катастрофа»[970]970
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 35.


[Закрыть]. Этими словами он перечеркивал установки Шлиффена. К тому же сколько-нибудь существенной помощи от немцев австро-венгерская армия в сентябре 1914 г. не получила, и начальнику Генштаба Конраду после неоднократных тщетных просьб о немецких подкреплениях с 20 сентября пришлось «выскребать по сусекам всё» – «до последнего человека и последнего пулемета»[971]971
  Conrad von Hцtzendorf F. Aus meiner Dienstzeit, 1906–1918. Wien, 1921–1925. Bd. I V. S. 819.


[Закрыть], – чтобы предотвратить еще один разгром. Правда, на одну из действительных причин отстранения Притвица Людендорф намекнул, говоря о его «ожидании», «что на западе дело скоро решится» и прибудет пополнение. Он упрекал за это ожидание Притвица, якобы не учитывавшего «реальность войны»[972]972
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 35.


[Закрыть]. Критика была несправедливой.

Притвиц имел право в 18–19-й мобилизационный день ожидать, что с 40-го мобилизационного дня, на который план Шлиффена намечал взятие французской столицы, его 8-й армии начнут поступать подкрепления. Это стало невозможным, поскольку из-за провала «налета» западное развертывание пошло не по плану, о чем ВК не спешило сообщать ни Притвицу, ни остальным военачальникам на востоке. Так что «реальностью войны», о которой писал Людендорф, были следствия его собственных неудач в планировании развертывания и осуществлении вторжения в Бельгию.

Кроме того, судя по поведению Людендорфа в Кобленце, если тема временного плана отступления Притвица вообще затрагивалась в его разговоре с Мольтке, то лишь вскользь: Людендорф не имел верного представления о порядке планировавшегося раньше, но уже отмененного отступления. Ошибочно полагая, будто 8-я армия отошла за Вислу, он от имени Мольтке распорядился по телеграфу немедленно передислоцировать ее в Мариенбург; тем самым, желая заставить армию пройти вперед, он ее «в действительности отодвинул назад»[973]973
  «Отвод в Мариенбург не произвел хорошего впечатления. Этого можно было бы избежать, если бы… с прежним командованием связались по телефону»: Hoffmann M. Der Krieg der versäumten Gelegenheiten. Berlin, 1923. S. 34.


[Закрыть]. Следовательно, речь на совещании в первую очередь шла совсем о других проблемах. Они вытекали как из имевшегося в распоряжении собеседников русского оперативного плана, так и из возлагавшихся на Людендорфа задач.

В свете вышесказанного Людендорф в 1919 г. допускал сознательное преувеличение, называя положение, о котором узнал в Кобленце, «несомненно очень серьезным»[974]974
  «Обнадеживающие донесения всего командования» 8-й армии от 21 и 22 августа свидетельствовали, что «настроение» там было «хорошее», «общее положение расценивалось как благоприятное», а «войска рвались идти на врага»: Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 112 f.


[Закрыть], и преуменьшение – когда давал понять, что «в конце концов… кое-какие выходы все-таки еще» оставались[975]975
  Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. S. 35.


[Закрыть]. Что это были за «выходы», он ни разу не уточнил.

На первый же взгляд, одним из «выходов» представлялось разделение двух вражеских армий, с тем чтобы разбить их поодиночке. Он не мог не прийти в голову любому немецкому генштабисту, имеющему перед глазами план Жилинского. На военных играх Большого генштаба этот «выход» отрабатывался неоднократно[976]976
  См.: Kuhl H., von. Der deutsche Generalstab in Vorbereitung und Durchfьhrung. Berlin, 1920. S. 146.


[Закрыть], став, таким образом, «общим местом для офицеров, прошедших подготовку в Генеральном штабе»[977]977
  Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 41.


[Закрыть]. Потому и штаб 8-й армии 21 августа планировал сражение по данной схеме. Людендорфа, который в Кобленце не дал себе труда осведомиться по телефону о планах штаба 8-й армии, по прибытии на место во второй половине дня 23 августа «чрезвычайно удивило, что все распоряжения и приказы, какие только могли быть отданы к этому времени в связи с задуманным наступательным сражением против русской Варшавской армии, уже отданы»; ему осталось «только одобрить принятые главным командованием до сего момента меры»[978]978
  Hoffmann M. Tannenberg wie es wirklich war. S. 21 f.


[Закрыть]. Его присутствие, с военной точки зрения, было излишним.

Даже хуже: его путаные указания из Большой ставки, поспешное увольнение Притвица и Вальдерзее, осуществленное исподтишка и с непростительным несоблюдением надлежащей формы[979]979
  «Форма, в какой обоих… заслуженных офицеров отправили домой, была непривычно резкой»: Ibid. S. 19. «Генерал фон Притвиц перенес удар судьбы с необыкновенным достоинством и попрощался с нами, ни единым словом не выказав гнева на постигшую его участь»: Hoffmann M. Der Krieg der versäumten Gelegenheiten. S. 34.


[Закрыть], его грубое, часто контрпродуктивное вмешательство в решения отдельных корпусных командиров во время сражения настраивали против него людей. Такие знающие себе цену военачальники, как генерал-лейтенант Отто фон Белов (I резервный корпус) и Герман фон Франсуа (I армейский корпус), на практике зачастую просто не принимали его распоряжения к сведению. Франсуа, 1-й офицер штаба IV армейского корпуса в Магдебурге, когда капитан Людендорф служил там 2-м офицером, затем начальник штаба того же корпуса при командире Гинденбурге, уже год как ставший командиром корпуса в Кёнигсберге, знал свое новое начальство достаточно хорошо, чтобы не дергать свои войска его несообразными, нередко преждевременными приказами о наступлении. Вдобавок он лучше был знаком с местными условиями. В критических ситуациях он вопреки указаниям Людендорфа вел корпус в атаки, которые в конце концов принесли 8-й армии победу, а его самого сделали настоящим победителем в этой битве. Опытные полководцы вроде Франсуа, Белова и Августа фон Маккензена старались беречь свои корпуса и в тех случаях, когда Людендорф по телефону приказывал им «держать позицию до последнего человека»[980]980
  Таков был, например, приказ Людендорфа начальнику штаба XX АК под командованием генерала фон Шольца, полковнику Хеллю (24 августа 1914 г.): Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bd. 2. S. 133.


[Закрыть]. В ходе сражения среди них распространилось мнение, что Мольтке послал Людендорфа в Восточную Пруссию именно по причине «его невероятной безжалостности и грубости», как «того, кто нужен» для решения стоящей там задачи[981]981
  Die Aufzeichnungen des Generalmajors Max Hoffmann / hg. von K. F. Nowak. Berlin, 1929. Bd. 1. S. 53. Доказательство безжалостности, не останавливающейся перед массовым уничтожением людей, Людендорф предоставил, когда велел загнать артиллерийским огнем в болота тысячи, если не десятки тысяч русских солдат и офицеров. Позже Людендорф отрицал, что в той местности вообще были болота; Хоффман и Франсуа в своих воспоминаниях подтвердили утопление в болоте солдат противника, не называя цифр. Потрясенные бойцы 8-й армии принесли на родину и на западный фронт рассказы о том, как им пришлось днями и ночами слушать доносившиеся из трясины и очень долго не стихавшие тысячеголосые крики о помощи.


[Закрыть].

Тем самым подтвердилась одна сторона исключительного значения, которое имел Людендорф для реализации замыслов Мольтке. Оно нашло отражение и в чрезвычайных условиях его назначения: будущему начальнику штаба 8-й армии предоставили самому выбрать себе главнокомандующего[982]982
  Так пишет о приглашении Людендорфа Бройкер: Breucker W. Die Tragik Ludendorffs. S. 37 f.


[Закрыть]. Из нескольких возможных кандидатов Людендорф предпочел пользовавшегося благосклонностью Мольтке отставника (с 1911 г.) Гинденбурга, известного, помимо большой популярности, немногословностью, сдержанностью и отсутствием личного честолюбия. Как генерал на пенсии, Гинденбург не вызывал подозрений в желании участвовать вместе с Людендорфом в составлении планов или вмешиваться в его действия. Практически Гинденбургу отводилась роль немого alter ego Людендорфа, и он на нее согласился. Его назначение давало Людендорфу большое преимущество: Гинденбург просто заверял своей подписью все решения Людендорфа, однако в случае неудачи «разбитым полководцем стал бы не Людендорф, а Гинденбург»![983]983
  Ibid. S. 38.


[Закрыть]

Выбор Пауля фон Бенекендорфа унд фон Гинденбурга (1847–1934) не был лишен известного цинизма. Стареющего генерала «откопали», потому что он «принимал бы все предложения Людендорфа», а если бы, вопреки ожиданиям, дошло до разногласий, «Гинденбурга обязательно одернули бы или отозвали. И он это знал»[984]984
  Слова главы военного кабинета генерала пехоты барона фон Люнкера в разговоре с генералом Бронзартом фон Шеллендорфом; опубл.: Bebenburg F., von. Ludendorff: Studie eines Revolutionдrs. Pдhl, 1985. Anl. I. S. 2 f.


[Закрыть]. Гинденбург пошел на такое условие и подчинялся Людендорфу во всем. Свои задачи он сам ограничивал тем, чтобы «насколько возможно давать, а при необходимости создавать свободную дорогу для хода мыслей моего начштаба… хранить верность боевого товарища генералу Людендорфу». Гинденбург понимал, что не мог не поддаваться влиянию Людендорфа, «даже рискуя выбиться из общей колеи»[985]985
  Hindenburg P., von. Aus meinem Leben. S. 78 f.


[Закрыть].