Текст книги "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)"

Слова Малиновского о «преступлении» отражают его неосведомленность и идеализацию партийного вождя: он верил, что Ленин не знал о его судимостях, и, ошибочно полагая, будто тот мог отказаться от своего замысла, винил себя в недостаточно прямом и полном рассказе о собственном криминальном прошлом. Ленин, державший свою партию герметически закрытой от нежелательных элементов и проверявший новичков вдоль и поперек, несомненно, был информирован об уголовных прегрешениях нового кандидата в Думу, – но они его не интересовали. Как стало известно В. Л. Бурцеву, Малиновский «признался Ленину в гнусных преступлениях в прошлом… Ленин прервал его, не желая слушать дальше, и сказал: “Для большевиков такие вещи не могут иметь значения”». Бурцев считал эти сведения «довольно правдоподобными»[367]367
  Цит по: Landau-Aldanow M. A. Lenin und der Bolschewismus. Berlin, 1920. S. 72. Ландау-Алданов не хотел верить, что «Ленин знал или догадывался об агентурной роли Малиновского», но понимал, что Малиновский свидетельствовал именно об этом.


[Закрыть] и утверждал, что работа Малиновского на охранку не составляла для Ленина тайны: «Судя по словам Малиновского, Ленин понял и никак не мог не понять, что его [Малиновского] прошлое не просто было связано с прямой уголовщиной, но что сам он был в руках жандармерии – и провокатор»[368]368
  Burcev Vl. Lenin and Malinowski // Struggling Russia. 1919. No. 9–10. P. 130.


[Закрыть]. Того же мнения придерживался начальник личной охраны царя А. И. Спиридович: «Ленин, знавший, по всему вероятию, о службе Малиновского у Департамента полиции и допускавший это в расчете, что под прикрытием Департамента Малиновский сможет принести гораздо больше пользы для партии и причинить много вреда правительству, принял его под свою защиту»[369]369
  Спиридович А. И. История большевизма в России от возникновения до захвата власти. С. 248.


[Закрыть].

Решение Ленина тем более примечательно, что юрист, сам пытавшийся баллотироваться в Думу и, следовательно, знакомый с избирательным правом, не мог не знать ст. 10 Положения о выборах в Государственную думу, не допускавшую к участию в выборах лиц, имевших судимости за воровство, мошенничество, присвоение вверенного имущества, без учета срока давности. Если Ленин, несмотря на это, добился выдвижения кандидатуры Малиновского на думские выборы, пустив в ход все внутрипартийные рычаги, видимо, он рассчитывал, что обойти острые углы поможет охранка, заинтересованная в том, чтобы провести его кандидата / своего агента в орган народного представительства, даже с нарушением закона. Он не ошибся: другие большевистские сотрудники Московского охранного отделения, в том числе Сидоров (А. А. Поляков) и Пелагея (А. С. Романов), поддержали кандидатуру своего коллеги и товарища; на предвыборную кампанию ему – помимо 300 рублей «из-за границы и от некоторых партийных лиц»! – выделили средства из бюджета охранки. Малиновский, терзаемый нечистой совестью, искал совета у адвоката, неоднократно обращаясь к нему в ходе избирательной кампании. Этот адвокат, бывший большевик, а ныне видный меньшевик В. Н. Малянтович, член московского социал-демократического избирательного комитета, считал Малиновского «одним из наиболее толковых и развитых партийных рабочих, могущих публично выступать»[370]370
  Показания В. Н. Малянтовича комиссии Муравьева, 10 мая 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 37.


[Закрыть], и поддерживал его кандидатуру словом и делом (деньгами). Сомнения Малиновского в правомочности его избрания партийный юрист раз за разом развеивал[371]371
  «Малиновского интересовал, между прочим, вопрос, не может ли быть опротестовано его избрание по чисто формальным основаниям. Те фактические данные, какие Малиновский мне сообщал, дали мне право, как юристу, дать благоприятное для Малиновского заключение» (Там же. С. 36).


[Закрыть].

У Московского охранного отделения предложение Ленина вызвало нешуточный интерес: его начальник посвятил в планы большевистского вождя вице-директора Департамента полиции С. Е. Виссарионова. На личном собеседовании агент Портной, как и в разговоре с Лениным, тщетно пытался обратить его внимание на связанные с этим опасности и указывал на препятствие в виде своего уголовного прошлого[372]372
  Мартынов – Виссарионову, № 303377 от 25 августа 1912 г., цит. по: Постановление Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, 8 июня 1917 г.: Там же. С. 65.


[Закрыть]. Виссарионов, тем не менее, 5 мая 1912 г. доложил министру внутренних дел А. А. Макарову сенсационную новость: есть возможность «выставить сотрудника Портного кандидатом в члены Государственной думы». На этом рапорте от руки написаны резолюции самого министра («Читал 8.5.1912 г.»), директора Департамента полиции С. П. Белецкого («Представить его превосходительству товарищу министра внутренних дел») и товарища министра внутренних дел И. М. Золотарева («Прошу его превосходительство С. Е. Виссарионова переговорить 11 мая. 10/V И. З. Пр[ошу] обр[атить] вним[ание] на мои пометки в рапорте»). В пометках Золотарева содержались указания на необычность предприятия, но не высказывалось никаких принципиальных возражений, так что после довольно долгих внутриведомственных совещаний было принято решение расчистить секретному сотруднику Портному дорогу в Государственную думу. Заключительная резолюция Белецкого гласила: «Доложено г. министру В. Д. 12/Х. Предоставить дело избрания его естественному ходу. С. Б.» До начальника Московского охранного отделения директор Департамента полиции довел решение министерства шифротелеграммой № 1254: «Вопрос об участии известного Вам лица в выборах предоставьте его естественному ходу». «Естественный ход» в данном случае означал устранение возникающих препятствий с вопиющими нарушениями закона. Еврея-мастера с фабрики Фермана, где Малиновский отрабатывал необходимые для кандидата по рабочей курии шесть месяцев, М. С. Кривова, знавшего его биографию, арестовали на время до завершения избирательной кампании под надуманным предлогом; в Плоцком окружном суде за взятку в 300 рублей добыли кандидату справку об отсутствии судимости. 19 октября 1912 г. Мартынов уже мог сообщить Белецкому: «Дело предоставлено его естественному ходу. Успех обеспечен». 26 октября в телеграмме № 290502 он рапортовал директору департамента: «Исполнено успешно». Соответственно комиссия Муравьева летом 1917 г. пришла к выводу: «…Малиновского проводили в Государственную думу партия большевиков во главе с Лениным, с одной стороны, и департамент полиции с ведома министра внутренних дел Макарова и его товарища Золотарева – с другой. Это совпадение планов облегчило Малиновскому доступ в выборщики в IV Государственную думу». А ленинцы среди агентов охранки ему «дружно помогали»[373]373
  Там же. С. 66–68.


[Закрыть].

Судя по документам Министерства внутренних дел, должным образом подготовленная Крупская, которой Ленин всячески нахваливал товарища «с темпераментом, несомненно, очень способного»[374]374
  Протокол допроса В. И. Ленина в комиссии Муравьева, 26 мая (8 июня) 1917 г.: Новый документ В. И. Ленина. С. 22.


[Закрыть], послала Малиновскому в день их общего успеха обычной почтой письмо с горячими поздравлениями и своей полной подписью «Надежда Константиновна Крупская». Адресат по долгу службы сдал его в охранку – так же как сдавал предыдущие, написанные химическими чернилами, письма от людей из ленинского окружения. «Правда» 3 ноября 1912 г. приветствовала победу на выборах социал-демократа с 10-летним стажем, который теперь заявит о себе по всей России. Петербургский Департамент полиции, принявший агента от Московского охранного отделения в связи с его переездом в столицу, присвоил ему кличку Икс и вознаградил за успех повышением жалованья, которое в итоге достигло астрономической суммы – 500 рублей на содержание семьи и 200 на личные нужды![375]375
  Только многолетний сотрудник Заграничной агентуры д-р Житомирский получал больше (до 1 500 рублей).


[Закрыть]

12 ноября новоиспеченный депутат Думы перебрался в Петербург, где директор Департамента полиции, ради удовлетворения потребности в информации общего уровня (о положении в РСДРП и особенно о Ленине), взял его в свою личную агентуру. Раз в две недели Малиновский встречался с ним в отдельном кабинете какого-нибудь перворазрядного или второразрядного ресторана со вторым выходом, получал инструкции и предъявлял результаты работы, которые протоколировались обычно присутствовавшим на встречах вице-директором департамента С. Е. Виссарионовым. Двойная игра чрезвычайно много требовала от агента, имевшего от Ленина четкие и исчерпывающие указания не выдавать ни крупицы подлинной информации. Малиновский позже явно поскромничал, заявляя в ревтрибунале: «Не могу сказать, чтобы я в моей работе был искренним от начала до конца перед охранным отделением»[376]376
  Дело провокатора Малиновского. С. 210.


[Закрыть]. Он предоставлял прежде всего сведения, которые до него уже раздобыли другие агенты, «врал спокойнее», когда знал, что, например, на том или ином заседании ЦК сотрудников охранки кроме него не было, ленинские резолюции передавал «всегда в так перестроенном виде, как это только мог», чтобы они окончательно не утратили правдоподобие, совсем умолчал о заседаниях и разговорах, проходивших в самом узком кругу в Кракове и Поронине, словом, «всегда старался нанести партии как можно меньший вред»[377]377
  Показания Малиновского Революционному трибуналу при ВЦИК, 27–28 октября 1918 г.: Там же. С. 144–145. В феврале 1913 г. в Петербурге Малиновский тщетно пытался помешать арестам члена Русского бюро ЦК РСДРП Андрея (Я. М. Свердлова) и члена ЦК Кобы (Сталина); см.: Там же. С. 215–217; Розенталь И. С. Провокатор Роман Малиновский. С. 107–108.


[Закрыть]. Его опубликованные донесения в охранку это подтверждают[378]378
  В опубликованных донесениях Малиновского и других агентов-большевиков (Материалы по истории общественного и революционного движения. Т. 1. С. 134–136), включенных, например, в циркуляр Департамента полиции № 101901 от 7 июля 1913 г., упор делался на лидерские качества Ленина (его стремление «быть почти диктатором» в партии и ЦК), якобы сильные позиции его группировки в РСДРП («лишь ленинское течение успело сохраниться от разрушения и имеет право претендовать на господствующее положение в партии») и его заинтересованность в расколе партии.


[Закрыть], а Белецкий в 1917 г. в комиссии Муравьева подчеркивал, что прекрасно видел отрывочность и нарочитую искаженность информации от Малиновского и считал необходимым принимать меры для ее перепроверки[379]379
  Показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 120.


[Закрыть]. Контролируя думскую деятельность Малиновского и публикации в «Правде», Белецкий столкнулся с труднейшими, отчасти неразрешимыми проблемами. Выступления председателя большевистской фракции и заявления фракции, так же как и большую часть статей в «Правду», писал для Малиновского Ленин, Малиновский отдавал их Белецкому на предварительную цензуру. Если в ленинских текстах содержались недопустимо революционные формулировки, Малиновский настаивал на их сохранении, ссылаясь на партийную дисциплину; не придя к согласию с Белецким, он часто в последнюю минуту самовольно отказывался от поправок и рекомендаций своего шефа. В случае совершенно непреодолимых противоречий прибегал к последнему средству – не являлся на заседание Думы, сказавшись больным. Малиновский, без сомнения, – как справедливо признал Ленин в мае 1917 г., подтвердил в том же 1917 г. товарищ министра внутренних дел (с 25 января 1913 г.) генерал-майор В. Ф. Джунковский[380]380
  Показания В. Ф. Джунковского комиссии Муравьева, 2 июня 1917 г.: Падение царского режима. Т. 5. С. 69–71.


[Закрыть] и засвидетельствовал перед ревтрибуналом в 1918 г. бывший вице-директор Департамента полиции Виссарионов[381]381
  «С моей точки зрения, его деятельность как социал-демократа превалировала» (Дело провокатора Малиновского. С. 203).


[Закрыть] – гораздо больше содействовал антигосударственным устремлениям большевистской партии, нежели доставлял Департаменту полиции средства борьбы с ней. Белецкому это ставили в укор с конца 1913 г. В комиссии Муравьева он в свое оправдание сказал, что в лице Малиновского впервые «вел» в качестве личного агента убежденного большевика. Из его дальнейших объяснений складывается впечатление, что он думал через Малиновского приобрести влияние на Ленина, «загипнотизировать» его[382]382
  Показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Там же. С. 109.


[Закрыть]. В ходе рутинного общения с искусно владеющим словом членом большевистского ЦК в глазах полицейского чиновника (даже если оставить вопрос о сознательном потакании Белецкого большевикам открытым[383]383
  Степан Петрович Белецкий (1873–1918) окончил юридический факультет Университета Св. Владимира в Киеве, начал карьеру провинциальным чиновником при Столыпине, который в 1907 г. назначил его самарским вице-губернатором, в 1909 г. вице-директором, а в 1911 г. и. о. директора Департамента полиции Министерства внутренних дел. После смерти Столыпина в январе 1912 г. стал директором. Насколько известно, Белецкий не устоял перед искушениями этого влиятельного поста и за несколько лет деградировал от способного чиновника до прихлебателя Распутина, охранять и контролировать которого входило в круг его обязанностей. Возможное потворство большевикам, с одной стороны, и общеизвестная связь с Распутиным, с другой, породили подозрения, что его использовали прогерманские группировки. Заключенный при Временном правительстве весной 1917 г. в Петропавловскую крепость, Белецкий всецело сотрудничал с комиссией Муравьева, предоставив в ее распоряжение свои обширные знания о различных людях и фактах. Став после октябрьского переворота узником большевиков, он написал по их требованию «Записки», которые после его расстрела (осенью 1918 г.) были опубликованы в отрывках и в переработанном виде как доказательство загнивания царизма в последние годы существования (см.: Белецкий С. П. Григорий Распутин. Пг., 1923).


[Закрыть]), совершенно очевидно, стерлись границы между собственными намерениями и ленинскими целями, и он невольно следовал тем пожеланиям для полиции, которые Малиновский привозил ему из Поронина или Кракова. В особенности это касается директив по окончательному расколу социал-демократической партии на большевиков и меньшевиков, которые Белецкий – боясь намного большего интеллектуального и социального потенциала последних – дал своему большевистскому агенту[384]384
  По словам А. Т. Васильева, мысль «осуществить… смелую политическую акцию» – раскол социал-демократической фракции – принадлежала Белецкому: Wassiljew A. T. Ochrana. S. 261.


[Закрыть], а Ленин с чрезвычайной готовностью использовал, чтобы в собственных интересах бесповоротно расколоть социал-демократическую фракцию в Думе с помощью ее председателя (ноябрь 1913 г.)[385]385
  См.: Розенталь И. С. Провокатор Роман Малиновский. С. 123–124.


[Закрыть].

Малиновский частенько прерывал бурную деятельность в столице, пытаясь развеяться в комфортабельном загородном доме Ульяновых в Высоких Татрах. Так как Департамент полиции не выдавал ему паспорта для частных поездок за границу, хозяева поручали своему помощнику А. Браму[386]386
  Большевик Н. В. Крыленко пользовался партийными псевдонимами Абрам или А. Брам, образованными от отчества его отца Василия Абрамовича.


[Закрыть] (Н. В. Крыленко) обычным тайным путем нелегально переправить его через границу из Русской Польши с австрийскими документами и препроводить к Ленину в Краков или Поронин. Он бывал там «чаще других» депутатов Думы, по словам Ленина – «раз 6 или 7»[387]387
  Новый документ В. И. Ленина. С. 22, 24.


[Закрыть], задерживаясь более или менее надолго (до нескольких недель), чтобы отдохнуть и получить новые инструкции. Психологически дом Ульяновых, видимо, стал для него вторым родным домом. Он питал к ним обоим безграничное доверие и несколько раз в моменты крайнего душевного напряжения и страдания сбрасывал перед ними возложенное на него бремя двойной игры, становившееся все нестерпимее. Говоря позже в свидетельских показаниях о его растущей нервозности и несдержанности, приступах рыданий и пьянстве по ночам, чета Ульяновых и их близкие соратники обошли молчанием тот факт, что их гость в слезах, с немым укором поверял им муки своей совести («порвались нервы… я… плакал, как маленький ребенок… не было спасения, видел, что не переживу никоим образом») и выражал намерение сложить с себя депутатские полномочия[388]388
  «Однажды проплакал целую ночь, говорил о сложении полномочий и проч.» (показания А. А. Трояновского комиссии Муравьева, 9 июня 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 78).


[Закрыть]. Если Ульяновы и их гости оставались глухи к этим воплям отчаяния (Крупская объясняла «слабость нервов» Малиновского тем, что «Роман заработался»[389]389
  Эти ее слова Малиновский привел как не соответствовавшие действительности в своем заключительном слове в ревтрибунале 5 ноября 1918 г.: Там же. С. 214.


[Закрыть]), то у верующего православного, отца семейства Белецкого Малиновский нашел понимание. Когда он стал просить Белецкого об увольнении ввиду своего душевного состояния («заявил… что не могу больше, что я могу кончить самоубийством») и ради жены и сыновей, тот перекрестился и обещал помочь[390]390
  Там же.


[Закрыть]: «Ну хорошо, нужно только подыскать удобный момент»[391]391
  Показания Малиновского Революционному трибуналу при ВЦИК, 27–28 октября 1918 г.: Там же. С. 147.


[Закрыть]. Но прежде, чем Белецкий смог что-то предпринять, его самого уволили со службы (в январе 1914 г.).

Чем больше выгоды извлекал Ленин из работы Малиновского на охранку, приобщая агента к своей деятельности в пользу спецслужб центральных держав, тем меньше имел желания от нее отказываться. Предположительно впервые он раскрыл Малиновскому свою связь с разведкой летом 1913 г. в Поронине[392]392
  О совещании ленинского ЦК в Поронине 9 августа (27 июля) 1913 г. см.: Биохроника. Т. 3. С. 128–130.


[Закрыть]. Малиновского, единственного из думских депутатов, позвали в летнюю резиденцию Ленина на приватное совещание, в котором участвовали лица, облеченные исключительным доверием вождя: Крупская, Зиновьев и Каменев. Там ему дали задание найти в Москве двух учеников для планировавшейся в Поронине «партийной школы» пропагандистов (скорее всего, филиала создаваемой Эвиденцбюро «школы конфидентов»[393]393
  1 марта 1914 г. Эвиденцбюро открыло «школу конфидентов для базового обучения конфидентов с большими задачами (долгосрочное использование в стране назначения)… В дальнейшем предполагались курсы для офицеров, отобранных для разведывательных поездок. Главные разведывательные управления должны были, согласно мобилизационным планам, предоставлять командованию закрепленных за ними армий кадры для работы с военнослужащими неприятеля» (Reifberger J. Die Entwicklung des militдrischen Nachrichtenwesens in der k.u.k. Armee. S. 216 f.).


[Закрыть]), а кроме того, подыскать и рекрутировать как можно больше «агентов», с помощью которых Заграничное бюро ЦК намеревалось контролировать российские органы партии. Эти меры были обусловлены ужесточением требований секретных служб к русским сотрудникам. Видимо, в связи с обсуждением деликатного вопроса о партийных «агентах» Ленин еще сильнее сузил круг участников, отослав Крупскую и Каменева, так что остались только он сам, Зиновьев и Малиновский! И в этом-то теснейшем кругу Малиновского, разъясняя ему необходимость новых мер внутрипартийного контроля, вероятно, просветили насчет связей Ленина с секретными службами центральных держав.

Во время рождественских каникул 1913–1914 гг., проведенных Малиновским у Ленина, его, возможно, представили германской разведке, когда он совершал «турне по Европе»[394]394
  Показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 110. «В Брюсселе в январе 1914 года мы с Малиновским были вместе, выехав с ним вместе из Кракова на латышский съезд как представители ЦК. Из Брюсселя ездили с ним в Париж, где он читал большой, открытый реферат о думской деятельности перед несколькими стами слушателей» (Новый документ В. И. Ленина. С. 24).


[Закрыть], которое устроил своему подопечному Белецкий. В намеченных в Петербурге точках маршрута – Краков, Париж, Брюссель, Краков – за ним следили филеры Департамента полиции. Однако, судя по имеющимся документам, полиция явно не узнала о довольно длительных остановках Ленина и Малиновского в Берлине (дважды – в начале и в конце путешествия), державшихся в секрете и потому даже в лениноведении оставивших ничтожно малый след, а также о заключительном визите Малиновского в Вену[395]395
  В большинстве монографий и публикаций источников (напр.: Дело провокатора Малиновского. С. 274, примеч. 144) о них не упоминается; советская «Биохроника» Ленина за несколько дней его пребывания в Берлине в начале поездки приводит одно-единственное событие, о втором визите не говорит вообще.


[Закрыть].

6 января 1914 г. (24 декабря 1913 г. ст. ст.) Ленин в присутствии Малиновского уведомил своего берлинского партийного связного, армянского большевика В. М. Каспарова, что, возможно, будет в Берлине два часа проездом[396]396
  Ср.: Биохроника. Т. 3. С. 171; Ленин В. И. ПСС. Т. 48. С. 245–246.


[Закрыть]. 15 (2) января он вместе с Малиновским отправился из Кракова в Берлин, где, согласно советской литературе, «встречался с латышскими большевиками, обсуждал вопросы предстоящего IV съезда СДЛК [Социал-демократии Латышского края]»[397]397
  Биохроника. Т. 3. С. 177.


[Закрыть]. Предполагавшиеся два часа превратились в два-три дня[398]398
  По словам Штреба (Streb X. Lenin in Deutschland. S. 42), это были дни 8 и 9 января 1914 г.; согласно «Биохронике» (Т. 3. С. 178), Ленин «не позднее 5 (18) января» приехал в Париж.


[Закрыть]. Поскольку в Париже, помимо возлюбленной, Ленина ждали неотложные дела (в том числе два митинга, посвященные годовщине «Кровавого воскресенья» 22 января), вряд ли он задержался в Берлине случайно. Каспаров (партийный псевдоним Берлинец), видевшийся с Лениным в Берлине настолько тайно, что их встреча (или встречи) не нашла (не нашли) отражения в известных документах, слыл одним из большевистских агентов секции IIIb Большого генштаба и ленинским связным с этим учреждением (см. ниже); придя по просьбе Ленина на вокзал к прибытию его поезда, он мог передать ему сообщения, вследствие которых совместное пребывание Ленина с Малиновским в Берлине несколько затянулось по воле упомянутой службы или по договоренности с ней. Согласовать действия на месяцы, остававшиеся до начала войны, было в обоюдных интересах, и вполне вероятно, что Ленин представил ей Малиновского как своего лучшего человека в Петербурге, которому в планируемых Берлином беспорядках в преддверии мобилизации отводилась роль революционного агитатора бастующих рабочих с высокой думской трибуны.

В Париже Ленин поселился вместе с Инессой Арманд и Малиновским в маленькой гостинице Масанова[399]399
  См.: Pearson M. Lenin’s Mistress: The Life of Inessa Armand. New York, 2002. P. 114 ff.


[Закрыть]. 20 (7) января он сопровождал последнего на выступление с докладом о работе большевистской фракции в Думе, которое собрало около 400 русских эмигрантов различной партийной принадлежности. Потом он предпринял необычный шаг с целью выяснить, известно ли и много ли известно о службе Малиновского в охранке, слухи о которой давно докатились от меньшевиков до его собственной партии, самому информированному русскому охотнику на провокаторов – эсеру В. Л. Бурцеву. Идея была не нова: еще под конец Пражской конференции ленинский ЦК принял решение создать комиссию из трех человек для расследования «провокаторства» в рядах большевиков, поручив ей связаться с Бурцевым в Париже, – данная мера предусматривалась для подстраховки ленинских агентов в охранке. И вот теперь Ленин потребовал от своего (предположительно) самого высокопоставленного агента лично обратиться к Бурцеву от имени ЦК РСДРП с ленинским рекомендательным письмом, чтобы оценить степень его осведомленности о большевиках, сотрудничающих с охранкой, и не в последнюю очередь о собственной персоне визитера[400]400
  Показания В. Л. Бурцева, 1 апреля 1917 г.: Падение царского режима. Т. 1. С. 313–315; Показания В. Л. Бурцева, 1 июня 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 58–60.


[Закрыть].

Бурцев слушал доклад Малиновского, и заявление последнего, что тот хочет поговорить с ним о «борьбе с провокацией» в рядах эсеров и социал-демократов, не вызвало у него никаких подозрений. Увидев личное письмо от Ленина, он заговорил с гостем «довольно интимно», поскольку «глубоко был уверен, что… он отнесется честно к этому», назвал два-три имени сомнительных большевиков, предложив проверить их в Петербурге или Москве, дал надежные контакты в российском Министерстве внутренних дел и в случае успеха в этом деле обещал назвать еще имена. Что касается Заграничной агентуры охранки, то он подтвердил существовавшие подозрения насчет д-ра Житомирского. Бурцев установил Малиновскому определенный срок для сообщения результатов проверки.

После отъезда Малиновского Бурцев получил от социал-демократической газеты «Русское слово» телеграмму с вопросом, не считает ли он возможным, что Малиновский – провокатор. Он взялся за расследование. Дней через десять, узнав, что Малиновский находится с Лениным в Берлине[401]401
  «Он появился через 10 дней в Берлине» (Падение царского режима. Т. 1. С. 314).


[Закрыть], Бурцев потребовал, «чтобы он приехал в Париж. Он не приехал». Тогда Бурцев сообщил социал-демократам, что Малиновский «негодяй, который не выполняет своих обязательств», но у него самого пока нет достаточных оснований подозревать его в провокаторстве. Впрочем, он рекомендовал устранить Малиновского «от всех дел».

Вынося свое суждение, Бурцев не ведал всей тяжести положения Малиновского[402]402
  Позже в ревтрибунале Малиновский объяснил свое молчание нежеланием (из чувства отвращения) видеться с названными Бурцевым полицейскими чиновниками для выяснения других дел: Дело провокатора Малиновского. С. 219.


[Закрыть]. Ленин после их встречи уверился, что Малиновского в провокаторстве не подозревают (он ошибся всего на несколько дней!), и велел ему прекратить контакты с Бурцевым. С самим Малиновским по возвращении в гостиницу случился особенно сильный приступ истерических рыданий. Показания Бурцева свидетельствуют, что Малиновский и Ленин, побывав в Париже, Брюсселе (25 января – 2 февраля 1914 г.) и Льеже (2 февраля), вернулись в Берлин.

Визиты Ленина и Малиновского в Париж, Брюссель и особенно Льеж с большой долей вероятности наносились по договоренности с секцией IIIb Большого генштаба. В этих городах существовали большие русские колонии, где жило несколько тысяч студентов разных национальностей из Российской империи. Ленин читал студентам реферат на тему «Национальный вопрос», осуждая царизм как «самый реакционный государственный строй» и отметая «культурно-национальную автономию», на которую возлагало надежды большинство учащихся-евреев, как «выдумку плохоньких интеллигентов» и «софизм бундовцев»[403]403
  Об этом реферате см.: Ленинский сборник XXX. С. 51–57. Тезисы реферата по национальному вопросу: Ленин В. И. ПСС. Т. 24. С. 382–395.


[Закрыть]. Он старался разъединить многонациональное студенчество из России, отделить, отколоть от России представителей «обойденных» народов (кавказцев, евреев и др.) и обеспечить их поддержку германским вооруженным силам при наступлении на запад. Эти цели стали видны как нельзя яснее, когда он 2 февраля повторил свой реферат перед русскоязычными студентами Льежского университета[404]404
  См.: Биохроника. Т. 3. С. 184.


[Закрыть].

В крупную русскоязычную эмигрантскую колонию вокруг Льежского университета входили и социал-демократы, и эсеры, и анархисты, и члены ППС. Льеж пользовался особым вниманием оперативного отдела Большого генштаба – планируемый Людендорфом «Налет на Льеж» предполагал покорение города и его крепости в первые три дня западной кампании, чтобы обеспечить германским войскам проход на запад, – так что для немецких завоевателей каждый агитирующий голос, каждая способная держать оружие рука имели значение. Многочисленная группа русскоговорящих студентов должна была представлять немалый интерес для секции IIIb, которая в тот период усиленно вербовала агентов в бельгийском приграничье. Тайные договоренности Ленина с секцией IIIb перед войной включали поддержку с его стороны военных действий немцев на востоке и на западе, против России и против Франции, акциями в тылу каждого из фронтов[405]405
  См., напр.: Спиридович А. И. История большевизма в России от возникновения до захвата власти. С. 252.


[Закрыть]. Потому льежские ворота на пути немецких армий через Бельгию к Парижу служили первоочередным местом скрытой прогерманской пропаганды.

Однако Ленин не встретил в Льеже благосклонного приема. Хотя его товарищ В. Г. Гудин, учившийся в 1901–1905 гг. в Петербургском технологическом институте, пользовался доверием среди российских студентов, со своим партийным боссом он сотрудничал лишь с виду. Убежденный монархист, Гудин во время учебы поступил на службу в петербургскую охранку, и по окончании института в 1905 г. его направили в Заграничную агентуру. Ее парижское отделение, отвечавшее также за франкоязычные города Бельгии, поселило нового секретного сотрудника по кличке Ней в Льеже. Этот добросовестный человек испытывал сильные нравственные страдания из-за двойственности своей политической позиции, но службу нес безупречно в течение 12 лет[406]406
  См. оценку, которую дал ему Броецкий после ревизии парижского отделения Заграничной агентуры в 1913 г.: Перегудова З. И. Политический сыск России. С. 173.


[Закрыть]. Возможно, его влияние повинно в том, что пропагандистское выступление Ленина среди студентов Льежа не имело никакого успеха: русскоговорящие студенты Льежского университета при вторжении немцев решительно примкнули к бельгийской армии и гражданскому населению в вооруженной борьбе против немецких захватчиков, которыми командовал лично Людендорф. После взятия Льежа их за это карали особенно беспощадно[407]407
  А. М. Коллонтай, тогда меньшевичка, с изумлением комментировала сопротивление российских студентов в Льеже: Коллонтай А. Отрывки из дневника 1914 г. Л., 1924. С. 41, 51.


[Закрыть].

Из Льежа Ленин и Малиновский вернулись в Берлин. Лениноведы об этом их пребывании в Берлине не упоминают, говорят только о визите в Лейпциг («после 2–3 февраля»[408]408
  По словам Штреба (Streb X. Lenin in Deutschland. S. 43), в Лейпциге он находился 3–6 февраля, 4 февраля читал российским студентам реферат «О праве наций на самоопределение». Жил на Элизенштрассе, 45.


[Закрыть]) и возвращении 6 февраля в Краков, где путешественников дожидался еще один большевистский депутат Думы Ф. Н. Самойлов. Из Льежа в Лейпциг на поезде надо было ехать через Берлин, где, по данным Бурцева, Малиновский ненадолго останавливался через 10 дней после их парижской встречи. Цель второго совместного визита Ленина с Малиновским в германскую столицу, возможно, имела связь с первым (например, необходимость отчитаться об определенных результатах посещения Парижа, Брюсселя или Льежа, выполнить какие-то поручения, конкретизировать начатые раньше разговоры о планируемых действиях в предвоенные месяцы). В Лейпциг они предположительно заезжали главным образом для того, чтобы повидать Альберта (Таршиса), чью транспортную организацию обоим в ближайшем будущем предстояло усиленно эксплуатировать. Предположение, что Ленин в январе и феврале 1914 г. знакомил с Малиновским германские ведомства, в первую очередь секцию IIIb Большого генштаба, подкрепляется дальнейшими фактами биографии последнего (см. ниже).

По завершении совместного «европейского турне» Малиновский еще заглянул в Вену (для встречи с офицерами Эвиденцбюро?), прежде чем отправиться домой. В Вене его настигло известие об увольнении Белецкого. Соответствующую газетную заметку ему передал А. А. Трояновский, большевистский активист из венской эмиграции, писавший черновики думских выступлений Малиновского по вопросам бюджета[409]409
  Показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 109.


[Закрыть], чья жена Е. Ф. Розмирович работала в Петербурге секретарем большевистской фракции в Думе, в отсутствие Малиновского жила в его квартире, а после его возвращения была арестована охранкой в Киеве[410]410
  Это без ведома Малиновского устроил, ради его прикрытия, Белецкий, который позже объяснял: «Ее арест был вызван крайней необходимостью, ибо начальник охранного отделения в Петрограде мог бы, не зная о сотрудничестве Малиновского, обнаружить его» (Там же. С. 118). Розмирович питала подозрения насчет Малиновского и делилась ими с Трояновским.


[Закрыть]. Узнав об отстранении Белецкого от должности, Малиновский «весь вздрогнул»[411]411
  Показания А. А. Трояновского комиссии Муравьева, 6 июня 1917 г.: Там же. С. 79.


[Закрыть], но быстро взял себя в руки. Это увольнение стало для него «тяжелым ударом»: он увидел «поднявшийся и над его головой молот»[412]412
  Показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 120.


[Закрыть].

Новый товарищ министра внутренних дел Джунковский, убежденный конституционалист, масон и решительный реформатор (он, например, прекратил обычную для охранки практику заставлять гимназистов и солдат шпионить за товарищами), был непримиримым противником инструкции 1907 г., считал использование агента из революционной среды «безобразием» и давно с раздражением («мне это претило») поджидал случая положить конец отношениям Белецкого с его сотрудником Иксом без публичного скандала. Летом 1913 г. он уже уволил вице-директора Департамента полиции Виссарионова, а узнав о заграничной поездке Малиновского, «сейчас же»[413]413
  Допрос В. Ф. Джунковского, 2 июня 1917 г.: Падение царского режима. Т. 5. С. 82.


[Закрыть], 28 января 1914 г., снял с поста и директора. От судебного преследования Белецкого и Виссарионова Джунковский отказался только потому, что хотел избежать скандала и оградить репутацию Думы[414]414
  Там же. С. 84.


[Закрыть]. На место всемогущего шефа полиции он поставил безупречного прокурора В. А. Брюн-де-Сент-Ипполита и поручил надежному руководителю Петербургского охранного отделения П. К. Попову, которым заменил прежнего начальника М. Ф. фон Котена, уладить дело с Малиновским без огласки.

Директивы, полученные Малиновским от Ленина в изменившихся обстоятельствах по возвращении в Петербург, должно быть, требовали от него максимально сохранить положение агента. Ибо он с мужеством отчаяния боролся за продолжение своей работы в штате Департамента полиции, взывая к чиновникам, на чье влияние надеялся (Белецкому, Иванову, Мартынову и др.)[415]415
  «Мне его было жалко; такого растерянного тона я никогда у Малиновского не слышал, и я понял, что, действительно, его положение, видимо, трагическое» (показания С. П. Белецкого комиссии Муравьева, 6 июля 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 121).


[Закрыть]. Прогерманская фракция в Министерстве внутренних дел хлопотала за него. Так, Белецкий обратился к тогдашнему вице-директору политического отдела департамента А. Т. Васильеву c просьбой поговорить о Малиновском с М. И. Трусевичем. Васильев успеха не добился, и прошение Малиновского о восстановлении на службе было отклонено[416]416
  Wassiljew A. T. Ochrana. S. 261.


[Закрыть].

«Удрученного и раздраженного» Малиновского, помимо блага семьи, прежде всего беспокоила реакция Ленина. В разговоре с Мартыновым, который хотел помочь ему устроить логически обоснованный и не вызывающий подозрений уход из Думы, он с опаской спросил: «Не подвергнет ли он [Ленин] мой способ действий… жестокой критике, а я, может быть, окажусь неспособным оправдать мою линию поведения?»[417]417
  Мартынов успокоил его, заверив, что как раз Ленин, предпочитающий крайние решения, встанет на его сторону: Мартынов А. П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 319.


[Закрыть] Лишь поняв, что его усилия тщетны, а дальнейшее упорство грозит неприятностями, Малиновский – на условиях отъезда за границу навсегда, выплаты денежного вознаграждения и назначения ежегодной пенсии, а также под гарантию уничтожения связанных с ним документов – ушел со столичной политической сцены и отбыл к Ленину.

Последние выступления Малиновского в Думе следовали ленинской тактике подстрекательства рабочих к забастовке и разжигания революционной смуты в преддверии мобилизации. Председатель фракции теперь сделался рупором всех радикальных сил левого крыла Думы, намереваясь использовать думских левых в целях Ленина. 22 апреля 1914 г. он от имени радикальной оппозиции выступил против премьер-министра Горемыкина и вместе с 20 депутатами левых фракций, включая адвоката-трудовика А. Ф. Керенского, был отстранен от работы Думы на 15 дальнейших заседаний. По истечении этого срока он в речи от 7 мая стал требовать ужесточить акции протеста вплоть до уличных боев. После тщетных призывов к порядку председатель Думы М. В. Родзянко пригрозил вывести оратора из зала силой. На следующий день, 8 мая, Малиновский сложил с себя депутатские полномочия и со специально выданным ему заграничным паспортом покинул Российскую империю. Для надежности Джунковский велел двум полицейским чинам проводить его до границы и немедленно доложить в Петербург, когда он ее пересечет.

Сенсационная новость о сложении высокопоставленным большевиком депутатских полномочий и его отъезде за рубеж (предысторию событий Джунковский конфиденциально поведал только председателю Думы Родзянко) дала новую пищу слухам о работе Малиновского на охранку, сильно задевавшим теперь и Ленина, который покрывал его, несмотря на прежние предупреждения, а ныне 15 (28) мая 1914 г. принял у себя в Поронине. «Он здесь», – писал Ленин Инессе, жалуясь на беспокойство и заботы в связи с делом Малиновского. Большевистский вождь по-прежнему считал Малиновского «очень добрым и превосходным человеком», но признавался, что «на него, в столь плохом настроении и беспомощного, очень трудно смотреть». По его мнению, Малиновский просто «проявлял слабость» в кризисных ситуациях[418]418
  Ленин – И. Ф. Арманд, 25 мая (7 июня) 1914 г.: В. И. Ленин: Неизвестные документы, 1891–1922. М., 1999. № 65. С. 135–136.


[Закрыть].

В то время как петербургские большевики решили исключить Малиновского из партии, а Ленин в редкой для него растерянности искал помощи у осведомленных товарищей – Г. Л. Шкловского в Берне, Я. С. Ганецкого в Варшаве, И. Ф. Арманд в Париже («Ты можешь себе представить, что это означает!!.. Ты можешь легко себе представить, как я обеспокоен»[419]419
  Ленин – И. Ф. Арманд, 25 мая 1914 г.: Ленин В. И. ПСС. Т. 48. С. 293.


[Закрыть]), меньшевики потребовали оргвыводов от его заграничного ЦК. Поскольку в условиях надвигающейся войны Ленин нуждался в Малиновском больше чем когда-либо, он, желая выиграть время, принял меры для сохранения лица и успокоения страстей: назначил «следственную комиссию» под председательством Фюрстенберга-Ганецкого, в которую вошли он сам и Зиновьев. Комиссия с большим псевдоюридическим апломбом несколько недель искала доказательства «безусловной честности» Малиновского, возлагая вину за «безответственные слухи» о его агентурной деятельности на политических противников из лагеря меньшевиков, прежде всего Ю. О. Мартова и Ф. И. Дана[420]420
  См.: Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Малиновского / под ред. Ю. Н. Амиантова, З. Н. Тихоновой // Вопросы истории. 1993. № 9–12; Заключение следственной комиссии по делу Р. В. Малиновского // В. И. Ленин: Неизвестные документы. № 76. С. 161–179.


[Закрыть]. Свидетельства меньшевиков (Шера, Мартова и др.) отклонялись, показания лиц из собственных рядов (например, Розмирович[421]421
  Он писал Арманд, что обвинения Розмирович не представляют собой «ничего серьезного»: Ленин – И. Ф. Арманд, 12 (25) июля 1914 г. // В. И. Ленин: Неизвестные документы. № 75. С. 158–159.


[Закрыть]), порочившие Малиновского (а вместе с ним и Ленина), квалифицировались как недостоверные (Ленин назвал Розмирович «поруганной солдатской женкой»), товарищей, которые хотели и могли доказать вину Малиновского (как Трояновский[422]422
  Ср. анализ ошибок и упущений ленинской «следственной комиссии» в показаниях А. А. Трояновского 9 июня 1917 г.: Дело провокатора Малиновского. С. 76–78.


[Закрыть], встретившийся с ним в Вене), не заслушивали. Начальник Московского охранного отделения (с 1912 г.) полковник Мартынов был прав, успокаивая Малиновского:

Ленин встал на его сторону, объявил его воплощением пролетарских добродетелей («по обыкновению он очень добр, в высшей степени любезен»), объяснил его уход из Думы «перенапряжением», а резкие «переломы в настроении» – тяжелой жизнью пролетария.