Текст книги "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)"

С назначением 1 апреля 1908 г. на пост руководителя 2-го, т. е. оперативного, отдела Большого генштаба в подготовку германской разведки к возможной войне энергично включился подполковник Эрих Людендорф. По свидетельству позднейшего шефа секции IIIb, Людендорф имел «в Генеральном штабе, как начальник оперативного отдела, решающее влияние» на развитие разведслужбы. В то же время он демонстрировал своим примером «желание Генерального штаба со свежими силами наверстать упущенное»[277]277
  Nicolai W. Geheime Mдchte. S. 22.


[Закрыть]. Очень скоро он велел разведке прямо готовиться на случай мобилизации.

Как начальник 2-го отдела Людендорф занимался всеми связанными с армией вопросами, которые касались ее «военного развития в мирное время (обучение, вооружение, оснащение, организация) и ее мобилизации», отвечал за охрану границ и «развертывание войск в случае мобилизации», подчиняясь непосредственно указаниям начальника Генерального штаба, и стал чувствовать себя «важной персоной, на которую обращают внимание»[278]278
  Письмо Людендорфа матери, 24 июля 1908 г.: BA MA. NL Ludendorff. Bd. 17. Nr. 66.


[Закрыть]. С таким чувством новый начальник отдела постарался по-своему применить план Шлиффена в реальном планировании развертывания армии. Как и прежде, «горячий сторонник шлиффеновского учения, относившийся с почтением, но без особого восхищения к Мольтке-младшему, обладателю столь великого имени, он со всей тщательностью принялся за план развертывания к началу кампании, который, как он сказал, может и должен быть подготовлен сильно заранее»[279]279
  General Buat. Ludendorff. Lausanne, 1920. S. 14.


[Закрыть]. В предписаниях для западного района развертывания он со Шлиффеном разошелся: предусмотренное количество войск показалось ему недостаточным для большой битвы на уничтожение во Франции. Он составил законопроект о крупном увеличении армии, предлагая образовать в мирное время три новых армейских корпуса; в дальнейшем это стало у него некой идеей-фикс, которую он так и не смог провести в жизнь. Зато планы Шлиффена для восточного фронта в Восточной Пруссии Людендорф оставил в основном неизменными: небольшие силы для обороны, которые в крайнем случае отступят к Висле, чтобы после победы над Францией перейти в наступление вместе со всеми остальными войсками.

Свои труды на посту начальника оперативного отдела Людендорф назвал впоследствии «изнурительными боями»[280]280
  Ludendorff E. Der Aufmarsch 1914 // Deutsche Wochenschau. 1926. 8. Ernting (August). S. 1.


[Закрыть] за то, чтобы как-то «компенсировать» отставания германского «вермахта в численности на обоих направлениях». Ибо между гениальным шлиффеновским «планом наступления на западе на бумаге» и его осуществлением в реальности существовало «ощутимое противоречие».

Численная слабость германской армии по сравнению с растущими армиями стран Антанты неотступно тревожила оперативный отдел во времена Людендорфа (и как сотрудника, и как начальника) при обдумывании превентивного удара. Когда Людендорфа лишили надежды на новые армейские корпуса, ему пришлось искать другие средства, чтобы «компенсировать отставание». Оглядываясь назад в 1926 г., он утверждал, что нашел их: якобы они заключались в продуманных операциях, которые «умножают небольшие силы благодаря их подвижности» и позволяют атаковать по очереди с разных сторон в одном направлении, нанося удары в слабые места противника. В качестве «классического примера» компенсации численного отставания собственных войск он привел тогда свои военные действия на востоке с 23 августа 1914 г., когда ему удалось с одними и теми же войсками, быстро их перегруппировывая, нанести решающие поражения русским войскам в Восточной Пруссии, Литве и на юге Польши, «остановить общее русское наступление и сорвать русский план наступления».

Это заявление можно считать верным в лучшем случае по отношению к действиям в Восточной Пруссии, где хорошо развитая немецкая железнодорожная сеть и надежная немецкая техническая и коммуникационная инфраструктура позволяли такие быстрые перегруппировки и переброски войск и техники. Уже в соседних районах Литвы и Польши подобный метод не работал и совсем не годился для применения на более отдаленных неприятельских территориях. Там нужно было искать и привлекать другие «средства» сглаживания численного неравенства. Одно из них – использование местных агентов и вспомогательных сил, вербовавшихся и обучавшихся генеральными штабами центральных держав с 1905–1906 гг. Как показывает изучение военного сотрудничества с такими силами в ходе упомянутых Людендорфом кампаний, утверждение насчет успехов благодаря подвижности и маневренности представляло собой по большей части мистификацию для прикрытия выгоды, извлекавшейся командующими Гинденбургом и Людендорфом из услуг русских коллаборационистов. Эту возможность создала для них работа разведслужб с иностранными агентами из всех слоев населения, которой добился Мольтке и которую Людендорф целенаправленно расширял и форсировал.

9 ноября 1908 г. он потребовал от начальника секции IIIb Брозе «сообщить, как у нас мыслится организация разведывательной службы в случае войны и какое применение должны найти наши офицеры разведки при мобилизации». Ф. Гемпп по поводу подключения Людендорфа к подготовке разведки к войне заметил: «С какой секретностью и осторожностью подходят к этим вопросам, видно из того… что подполковник Брозе дает начальнику 2-го отдела сведения об организации только устно, при докладе обер-квартирмейстеру I»[281]281
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band. S. 79.


[Закрыть]. На основании этого устного доклада Людендорф велел секции IIIb составить письменную схему ее функционирования, и в частности действий офицеров разведки, в ходе мобилизации, каковую лично переработал и в феврале 1909 г. представил начальнику Генштаба в виде инструкции «Секретная разведывательная служба во время войны». В инструкции Людендорф предсказывал войну через пять с лишним лет и в характерной для него кадетской манере[282]282
  Особенность речи командующего Людендорфа заключалась в том, что в минуты напряжения и волнения голос у него становился очень высоким и пронзительным – возможный результат телесных наказаний, которым своенравный ученик в подростковом возрасте подвергался в кадетской школе Плон и потом в Главном кадетском училище Лихтерфельде.


[Закрыть] пояснял, что в момент мобилизации начальнику секции IIIb с одним делопроизводителем следует сидеть в ставке Высшего командования, направив по одному офицеру Генштаба в восточную и западную армии, а остальным офицерам секции – оставаться в Берлине; офицеры разведки должны находиться в боевой готовности на прежних местах службы и в ходе развертывания отчитываться одновременно перед секцией IIIb и своим верховным командованием. После создания штабов армий приписанным к ним офицерам разведки надлежит отчитываться перед ними и секцией IIIb, а прочим оставаться в прямом подчинении у ставки ВК (секции IIIb). Всех офицеров разведки необходимо в 1-й день мобилизации обеспечить грузовиками.

Параллельно с «настройкой» германской разведки на случай войны Людендорф продолжал углублять сотрудничество с австро-венгерской разведкой. Тут «бодрящий»[283]283
  Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 52.


[Закрыть] эффект на австрийцев произвел международный кризис вследствие присоединения австро-венгерской монархией Боснии и Герцеговины (1908), т. н. аннексионный кризис (1909), который не привел к войне благодаря вмешательству Берлина на стороне Вены. Во время кризиса, едва не столкнувшего Австрию в бездну большого конфликта, лишь два активных конфидента сообщали ей о военных диспозициях России[284]284
  См.: Reifenberger J. Die Entwicklung des militдrischen Nachrichtenwesens in der k.u.k. Armee // Österreichische militдrische Zeitschrift. 1976. Nr. 3. S. 222, Anm. 21.


[Закрыть]. Попытки приобрести других информаторов в Российской империи терпели неудачу, за исключением некоторых успехов Львовского разведывательного управления: там капитан фон Ишковский сумел привлечь новых квалифицированных конфидентов, преимущественно из кругов ППС и русско-польских социалистов, к разведработе в российских приграничных районах. В течение сравнительно спокойного 1910 г. австро-венгерский Генеральный штаб постепенно начал излекать уроки из просчетов своей разведки. Весной ежегодное венское совещание его разведывательной группы указало на необходимость стандартизации шпионской деятельности перед лицом повышенной потребности в военной информации и постановило переработать действующую инструкцию для всех разведцентров «Цели разведывательной службы». Затем Генштаб стал уделять разведывательной деятельности усиленное внимание и увеличил бюджет на нее. Однако в первую очередь это касалось разведки в балканских странах и Турции. Что же до России, то венское Эвиденцбюро полагалось на знания опережающих его берлинских коллег и «в некоторой степени освобождалось от этой заботы Германией»: «При таких начальниках германской разведывательной службы, как полковник Брозе, а потом майор Вильгельм Хайе, связь между нами приобрела еще более тесный характер. Я не раз бывал в Берлине, майор Хайе в ноябре 1910 г. приезжал в Вену, и результаты наших совещаний были изложены в меморандуме “Р а з в и т и е р а з в е д ы в а т е л ь н о й с л у ж б ы с о в м е с т – н о с Г е р м а н и е й ” [разрядка в тексте. – Е. И. Ф.]»[285]285
  Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 46.


[Закрыть]. Не раскрытый автором вышеприведенной цитаты текст этого меморандума говорил о регулировании совместной работы в России. Хайе, назначенный начальником секции IIIb в 1910 г., сделал самой неотложной задачей своих сотрудников добывание русских планов развертывания. Его интересовали два ключевых вопроса: «1) Где будут развернуты корпуса виленской и варшавской армий? 2) Куда двинутся корпуса петербургской и московско-казанско-центральной армий?» При выведывании мер «повышения боеготовности русских» приоритет отдавался вопросу, «когда будет публично отдан приказ о всеобщей мобилизации русских вооруженных сил»[286]286
  См.: Richtlinien fьr die Mob.-Vorarbeiten der Nachrichtenstellen, November 1913 // Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band. S. 108 f.


[Закрыть]. Поэтому Хайе настоятельно рекомендовал своим офицерам «доставать оригинальные материалы по развертыванию за плату», сколько бы за них ни просили. Поскольку по Виленскому военному округу кое-какие материалы уже удалось приобрести, теперь на очереди стоял Варшавский военный округ, где следовало прочесать все штабы[287]287
  См.: Bemerkungen des Chefs IIIb // Ibid. S. 348.


[Закрыть].

Варшавский военный округ в равной мере интересовал и германскую, и австро-венгерскую разведку. Соответственно центральной задачей в совместном ноябрьском меморандуме 1910 г. ставился «обмен поступающими сведениями о России», касающимися «дислокации русских… войск… вооружения, подготовки и оснащения… строительства системы укреплений и стратегической железнодорожной и дорожной сети, а также… развертывания вооруженных сил»[288]288
  Nicolai W. Geheime Mдchte. S. 40.


[Закрыть].

Тесные рабочие отношения между секцией IIIb при майоре Вильгельме Хайе (1910–1913) и Эвиденцбюро при полковнике Августе Урбаньском фон Острымече (1909–1914), на взгляд Вены, оправдывали себя хотя бы потому, что Эвиденцбюро по сравнению с секцией IIIb, как и прежде, страдало не только от недостатка средств, но и от нехватки надежных конфидентов в военно-политических центрах Российской империи; австро-венгерским военным атташе, в отличие от их немецких коллег, официально все еще запрещали вербовать и курировать осведомителей – хотя неофициально после аннексионного кризиса от австро-венгерских консульских служб в России очень любили требовать усиленного внимания к военным делам. С точки зрения немцев, сближение разведок Тройственного союза в 1910 г. было вызвано якобы «деятельностью разведки стран Антанты, все более выступающей как единое целое»; оно привело к «расширению знаний о действиях неприятеля и раскрытию определенных крупных дел», к которым В. Николаи причислял разоблачение полковника австро-венгерского Генштаба Редля в Праге[289]289
  Nicolai W. Nachrichtendienst, Presse und Volksstimmung im Weltkrieg. S. 20.


[Закрыть].

В рамках этого усиленного сотрудничества возросло значение (главных) разведывательных управлений в Галиции, которые – так же как немецкие разведывательные центры в Восточной Пруссии – поддерживали оживленное тайное трансграничное сообщение с Российской империей. Львовское разведуправление под началом капитана Генштаба фон Ишковского теперь сознательно следовало примеру немцев, привлекая «отдельных людей из польской социалистической партии… причем получило такие хорошие результаты, что в конце 1910 г., преодолев сомнения морального порядка, стало устанавливать связь с конфидентами, которых называла партия… Соседи Австро-Венгрии проявляли гораздо меньше щепетильности в использовании политических партий в своих целях»[290]290
  Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 47.


[Закрыть]. Это известное указание Ронге на практику назначения агентов секретных служб партийным руководством, которая – как доказывает случай Свикке – в Германии успешно применялась заметно раньше, чем в Австрии.

Ноябрьский меморандум 1910 г., письменное соглашение о совместном шпионаже в Российской империи с определением главных направлений деятельности сторон, приобрел особое значение, когда в 1910–1912 гг. разведки обоих государств понесли тяжелые потери в своей военной агентуре и вынуждены были заменять «разрушенные сети»[291]291
  Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler. S. 236 ff.


[Закрыть] разоблаченных или выбывших из игры по другим причинам военных шпионов иным способом. Подготовка к возможной войне сделала методы проникновения немецких агентов в нужные российские военные учреждения грубее, а действия немецких пограничников в Восточной Пруссии, работавших на полковника Николаи, агрессивнее, что вызывало контрмеры с российской стороны. Так, арест российского почтового инспектора Фалька-Кокинса при посещении Восточной Пруссии побудил российские власти задержать на своей территории под Вержболово ответственного за это немецкого пограничного комиссара Дресслера из Эйдткунена – это один из «величайших конфузов германской разведки до 1914 года», ибо, по словам Гемппа, «на самом деле Дресслер, выходя далеко за пределы, поставленные прусскому чиновнику его министерством, уже давно работал на разведывательную службу под началом Николаи» и за свои заслуги был по ходатайству секции IIIb награжден высоким орденом. Своей «прогулкой» через российскую границу он нарушил служебные правила. Его арест в служебной униформе на российской стороне (16 апреля 1912 г.) и предпринятое в России расследование повлекли за собой внешнеполитические последствия, которые пагубно сказались на эффективности усилий секции IIIb в столь важном для нее приграничном секторе. Потеря Дресслера и других немецких агентов и шпионов[292]292
  См.: Schmidt J. W. Gegen Russland und Frankreich. S. 215 f., 218 ff.


[Закрыть] в 1912 г., согласно Гемппу, «надолго закрыла для разведывательного центра очередной участок возможной работы, дорогу через Эйдткунен».

Наряду с выходом из строя местных агентурных сетей в приграничье, случались неудачи и на самом верху. Так, удаление агента секции IIIb С. Н. Мясоедова из контрразведывательного отделения российского Военного министерства, куда он попал по протекции министра, поставило дальнейшую разведку военных планов России в этот важный период под такую угрозу, что ее руководитель в начале 1912 г. дал указание: «Мы должны теперь, после того как из-за бдительности русских наши лучшие связи уничтожены, искать новые зацепки, чтобы восстановить контакт с высшими штабами».

Должно быть, «зацепки» были найдены в необычайно короткий срок: уже годовой отчет секции IIIb за 1912 г. констатировал, что число вновь завербованных доверенных лиц за истекший год «значительно выросло». Возможно, это объяснялось тесным сотрудничеством с братской австрийской организацией, которая теперь тоже применяла практику подбора агентов руководством той или иной коллаборационистской партии. Находясь под патронажем венского Эвиденцбюро, Ленин мог в январе 1912 г., в связи с проведением нелегальной 6-й (т. н. Пражской) партийной конференции большевиков, предоставить в распоряжение секретных служб центральных держав многообразные связи своих российских товарищей в значимых для военной разведки центрах Российской империи и ее парламентских институтах, включая Думу, – даже назвать, ради углубления сотрудничества, верных людей своей партии в российском Генеральном штабе (см. ниже).

В этих условиях 3 декабря 1912 г. начальник германского Генштаба фон Мольтке представил докладную записку о реорганизации контрразведки[293]293
  Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band. S. 185, 380, 345 f.


[Закрыть]. Как правило, докладные Мольтке составлялись на основе черновиков, подготовленных Людендорфом, или прямо выходили из-под его пера. Правда, осенью 1912 г. влияние начальника оперативного отдела на начальника Генштаба превысило меру, допустимую для Военного министерства. В октябре Людендорф после ухода с поста его прямого начальника генерал-квартирмейстера фон Штайна получил непосредственный доступ к начальнику Генштаба. Отныне эта безрассудная «горячая голова» с «железной решимостью» увлекала за собой «благородного, прекрасно образованного, но не уверенного в себе… часто колеблющегося Мольтке»[294]294
  Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk: Das Problem des «Militarismus» in Deutschland. München, 1965. Bd. II. S. 278.


[Закрыть], оказывая на него завораживающее воздействие, далеко не все причины которого прояснены. Напор, с каким Людендорф толкал мягкого, склонного к потусторонней мистике[295]295
  Он устраивал в своем доме спиритические сеансы; его жена Элиза, урожденная фон Мольтке, известная эзотеристка, ученица Р. Штайнера, оказывала на него сильное влияние и на войне сопровождала его в ставку – уникальный случай в прусской военной истории!


[Закрыть], стареющего и прихварывающего аристократа к воинственному бряцанию оружием[296]296
  «Мы должны снова стать вооруженным народом… Для Германии не может быть пути назад, только вперед» (Мольтке [читай: Людендорф] – Военному министерству, 25 ноября 1912 г.: K. R. Anlagen. S. 147; цит. по: Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Bd. II. S. 277, 376, Anm. 45).


[Закрыть], пришелся чиновникам Военного министерства не по вкусу. Директор Общевоенного департамента Франц Вандель порицал «честолюбивых карьеристов… в Генеральном штабе» и ставил Мольтке в упрек, что их «недостаточно урезонивают сверху», ибо они «вносят смуту», а «в Генеральном штабе нет твердой руки»[297]297
  Цит. по: Nebelin M. Ludendorff. S. 184.


[Закрыть]. И сам Людендорф «осенью 1912 года… услышал, что в Военном министерстве меня считают злым гением генерала фон Мольтке – дескать, если я буду продолжать в том же духе, т. е. добиваться пополнения вермахта, то доведу народ до революции»![298]298
  Ludendorff E. Der Aufmarsch 1914. S. 1. См. также: Elze W. Tannenberg. Breslau, 1928. S. 38.


[Закрыть] Дабы воспрепятствовать ему, министерство прибегло к определенному давлению, в том числе и на Мольтке. Смутьяна, чьи максималистские идеи о небывалом повышении германской военной мощи далеко превосходили щедрость правительства и рейхстага, перевели из Генштаба в войска, чтобы новый начальник, генерал кавалерии фон Эйнем, «приучил его к дисциплине»[299]299
  В Большом генштабе все были уверены, что к смещению Людендорфа привели его последние военные проекты; ср.: Nicolai W. Geheime Mдchte. S. 46.


[Закрыть]. Людендорф, не без оснований расценивая свое удаление из Генштаба (27 января 1913 г.) как наказание[300]300
  Ludendorff E. Mein militдrischer Werdegang. S. 157.


[Закрыть], искал утешения в мысли, что Мольтке отпустил его с честью, и старался сделать все, чтобы встретить вероятную войну на руководящей должности. Характерным свидетельством столь же неуместной, сколь необычной ожесточенности Людендорфа является тот факт, что, видя угрозу провала своей максималистской программы увеличения армии, он стал искать для пропаганды своих целей политических союзников среди общественности. Через отставного генерала Кайма, члена Пангерманского союза, он убедил председателя союза Генриха Класса во всеуслышание поддержать в печати его конфиденциальные служебные требования, окончательно разозлив подобным беспрецедентным нарушением генштабовских традиций военного министра фон Хеерингена и директора департамента Ванделя[301]301
  См.: Goodspeed D. J. Ludendorff: Genius of World War I. Boston; Cambridge, 1966. P. 17.


[Закрыть].

Если, пойдя на основании проектов Людендорфа на крупнейшее до тех пор увеличение военного бюджета, имперское правительство раскрутило маховик наращивания европейскими странами вооружений с целью подготовки к войне (сначала примеру Германии последовала Франция, потом Россия)[302]302
  См. об этом: Herzfeld H. Die deutsche Rьstungspolitik vor dem Weltkrieg. Bonn; Leipzig, 1923. S. 115 ff.


[Закрыть], то особая забота начальника оперативного отдела о германской разведке положила начало соревнованию европейских секретных служб. Подлинный автор докладной записки Мольтке утверждал, что русская, английская и французская разведдеятельность в отношении Германии усилилась и существующие контрразведывательные учреждения больше не в силах ее сдерживать. «Мы должны бороться с захватывающей нас в тиски единой системой», – требовал он, предвосхищая параноидальное «мировоззрение» опального военачальника Людендорфа после войны. Растущее число судебных процессов против шпионов в Германии служило ему только доказательством «нашей безоружности и беспомощности в этой области». Исходя из такой оценки, Людендорф предлагал две меры. Во-первых, он выступал за то, чтобы «всю контрразведку… как вопрос общеимперского значения» подчинить «статс-секретарю Рейхсминистерства внутренних дел», причем высокопоставленный сотрудник министерства должен будет вести дела «в теснейшей связи с секцией IIIb Большого генерального штаба и разведывательным отделом Главного морского штаба». Во-вторых, во внесенном им в 1912 г. законопроекте об армии[303]303
  Об истории этого законопроекта см., напр.: Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Bd. II. S. 268 ff.


[Закрыть] он запрашивал значительное увеличение бюджета разведывательной службы. Благодаря его «личному влиянию»[304]304
  Nicolai W. Geheime Mдchte. S. 34.


[Закрыть] разведке на год вместо прежних 300 тыс. марок стали выделять 450 тыс., из них 50 тыс. марок с 1913 г. предназначались на случай чрезвычайной политической напряженности.

Особое внимание автор докладной уделил «пресловутой охранке»[305]305
  В. Николаи после войны продолжал считать бывшую российскую разведывательную службу самой дорогой, подчеркивая, что «русская охранка, державшая своих агентов по всей Европе… всемерно» его поддерживала: Nicolai W. Nachrichtendienst, Presse und Volksstimmung im Weltkrieg. S. 19.


[Закрыть]: она, мол, располагает в своей стране и за рубежом неограниченными средствами, ее агентура контролирует важные для германской разведки приграничные города вплоть до самого маленького поста, так же как и шпионские сети в нейтральных странах. «На границе охранку поддерживают пограничная охрана и жандармерия, внутри страны – последняя», – просто зеркальное отражение деятельности секции IIIb! Сверх того, «оказывается, охранка занимается розыском… и в Германии». Благодаря господству такого мнения среди высших чинов Большого генштаба специфическое значение Ленина как сотрудника – эксперта по русской охранке возрастало безо всяких усилий с его стороны.

В то время как страх перед действиями охранки внутри Германии в Большом генштабе усиливался, ожидание военного нападения с востока слабело. «Большая программа по усилению русской армии», с помощью которой российский военный министр В. А. Сухомлинов намеревался окончательно сгладить потери боевой мощи в русско-японской войне и поднять армию и флот на сообразный текущему политическому положению передовой уровень, разрабатывалась давно, но принята была только в июне 1914 г. и сделала бы Россию боеспособной великой державой не раньше 1917 г. До ее завершения Россия воевать не хотела. Поэтому вышедший в отставку на рубеже 1905–1906 гг. прежний начальник Генштаба граф Шлиффен в последней записке для преемника, написанной незадолго до смерти (4 января 1913 г.) в качестве своего рода завещания, заходил настолько далеко, что для начала будущей войны предусматривал боевые действия исключительно на западе, с использованием всех имеющихся сил, а на востоке предлагал «вообще не ставить полевых войск»[306]306
  Der Weltkrieg 1914 bis 1918 / bearbeitet im Reichsarchiv. Berlin, 1925. Bd. 2. S. 11.


[Закрыть]. Предложение практически оголить будущий восточный фронт в первой фазе войны стало возможным лишь с учетом временной небоеспособности России.

Держали ее в уме и участники совещания с командованием армии и флота, созванного императором во дворце в воскресенье 8 декабря 1912 г. Насколько известно сегодня, на этом импровизированном «военном совете» решался вопрос о войне[307]307
  См.: Rцhl J. C. G. An der Schwelle zum Weltkrieg: Eine Dokumentation ьber den «Kriegsrat» vom 8. Dezember 1912 // Militдrgeschichtliche Mitteilungen. 1977. Jg. 21. H. I. S. 77–134; Idem. Die Generalprobe: Zur Geschichte und Bedeutung des «Kriegsrates» vom 8. Dezember 1912 // Industrielle Gesellschaft und politisches System: Beitrдge zur politischen Sozialgeschichte: Festschrift fьr Fritz Fischer zum 70. Geburtstag / hg. D. Stegmann u. a. Bonn, 1978. S. 357–373. Относительно Мольтке: Groh D. «Je eher desto besser!» Innenpolitische Faktoren fьr die Prдventivkriegsbereitschaft des Deutschen Reiches, 1913/4 // Politische Vierteljahresschrift. 1972. Nr. 13. S. 501–521.


[Закрыть]. Начальник Генштаба Мольтке настаивал, что «чем скорее, тем лучше»[308]308
  Из дневника адмирала фон Мюллера: Rцhl J. C. G. An der Schwelle zum Weltkrieg. Dok. 4. S. 100.


[Закрыть], так как выжидание будет ставить Германию во все более неблагоприятное положение. Император, который еще во время «сербского кризиса» в ноябре 1912 г. подчеркнул, что, прежде чем идти на Москву, надо сначала покорить Францию[309]309
  В записке от 11 ноября 1912 г., где император предсказывал последствия провокационной австрийской политики относительно Сербии: «Мобилизация и… война на 2 фронта для Германии, т. е., чтобы идти на Москву, нужно сначала взять Париж. Париж, несомненно, будет поддержан Лондоном. Таким образом, Германии придется вступить в борьбу за существование с тремя великими державами, поставив на карту всё, с риском в конечном счете погибнуть» (Die Große Politik der Europдischen Kabinette, 1871–1914 [далее – GP]. Bd. 33: Der erste Balkankrieg 1912. Berlin, 1927. Nr. 12349. S. 303). Ср.: Mombauer A. Helmuth von Moltke and the Origins of the First World War. Cambridge, 2001. P. 142.


[Закрыть], не изменил точку зрения и теперь. Такой приоритет поневоле вытекал из экономических условий будущей войны: Германия подошла к пределу своих финансово-хозяйственных возможностей и должна была позаботиться о том, чтобы война «сама себя кормила». Опыт франко-прусской войны 1871 г. с ее «Седанским чудом» и благословенными миллиардами из французской государственной казны, которые послужили большим подспорьем Германской империи в ее первые годы и способствовали неожиданно резкому росту благосостояния офицерских семей, – заронил в душу всего поколения императора тайный соблазн: близкий Париж обещал удовлетворить нужды германской военной экономики куда быстрее, чем далекий и труднодоступный Петербург[310]310
  Этот мотив красной нитью проходит сквозь все военные и дипломатические документы рассматриваемого периода. Шлиффен в 1905 г., говоря о Бельгии, подчеркивал: «Кто первым займет Брюссель и возьмет с него несколько миллиардов контрибуции, тот будет иметь преимущество» (цит. по: Wallach J. L. Vцlkerrecht und Schlieffenplan. Vцlkerrecht und Neutralitдt // Kriegsverbrechen im 20. Jahrhundert / hg. W. Wette, G. Ьberschдr. Darmstadt, 2001. S. 56). А германский посол в Берне в 1915 г. предостерегал рейхсканцлера против сепаратного мира с Россией, так как он означал бы потерю французских миллиардов (Ромберг – Бетман-Гольвегу, 30 сентября 1915 г.: PA AA. Russland. Nr. 61. Bd. 123; на англ. яз.: Zeman Z. A. B. Germany and the Revolution in Russia, 1915–1918: Documents from the Archives of the German Foreign Ministry. London; New York; Toronto, 1958. P. 7).


[Закрыть]; даже если бы немецкая армия большими силами одолела первые препятствия в России, русские, как сказал Мольтке, могли, «отступая вглубь своей огромной страны, затянуть войну до бесконечности»[311]311
  Докладная генерала фон Мольтке «Поведение Германии в войне Тройственного союза», 1913: Elze W. Tannenberg. Urk. 1. S. 158.


[Закрыть]. Поэтому начальник Генштаба выступал за старый план Шлиффена: «Наступать на Францию как можно сильнее, обороняться против России как можно слабее». Последние наставления графа Шлиффена (к тому времени уже умершего) он подкорректировал в докладной, датированной 1913 г. В ней Мольтке оспорил мнение Шлиффена, будто при мощных, победоносных действиях Германии против Франции Россия откажется от вступления в Восточную Пруссию и, следовательно, восточный фронт можно оголить. Он напомнил о существующих на данный момент союзных отношениях: Россия по договору обязана участвовать в войне на стороне Франции, а если она с победами двинется к Берлину, это «чрезвычайно подстегнет сопротивление Франции даже после тяжелых поражений и, наконец, заставит отозвать германские вооруженные силы с запада для защиты столицы». Соответственно Мольтке считал необходимым «оставить часть наших войск на востоке, как бы мы ни нуждались в них в решающей битве на западе».

В процессе взвешивания двух точек зрения в марте 1913 г. приняло участие Министерство иностранных дел, бросив на чашу весов суждение о текущем положении, принадлежавшее бывшему российскому премьер-министру и министру финансов графу С. Ю. Витте, чье германофильство не вызывало сомнений[312]312
  Доклад графа Пурталеса Министерству иностранных дел о разговоре Витте с Йозефом Мельником, его связным с германскими промышленными кругами, 13 марта 1913 г.: PA AA. Russland. 61. Bd. 121. См. также: Katkov G. German Political Intervention in Russia during World War I // Revolutionary Russia. P. 64 ff.


[Закрыть]. Граф Витте считал, что Россия ни за что не станет воевать; она не начнет военные действия, полагал он, даже если произойдет раздел Балкан, т. е. возникнет прямая угроза ее границам. Ее армия не готова, а из 50 млн ее нерусского населения 30 млн будут шпионить для захватчиков и вести гражданскую войну; в Финляндии и Польше тотчас вспыхнет революция. Царь не желает войны ни в коем случае – в Германии просто не очень хорошо представляют себе внутреннюю обстановку в России.

Трудно поверить, что граф Витте в столь критический момент так легкомысленно выдал сведения (кстати, в основном неверные), которые не могли не подстегнуть сторонников войны в Германии. Скорее, его посредник Й. Мельник и/или германский посол граф Пурталес хорошенько подредактировали его высказывания в угоду желанию тех, кто поручил им прощупать бывшего премьер-министра, – изобразить великого Витте коронным свидетелем плачевного состояния России, обрекающего ее на гибель в момент нападения[313]313
  Поэтому слова Г. Каткова, что предложение Витте Германии заставить Австрию напасть на Сербию «граничило с изменой» (Katkov G. German Political Intervention in Russia during World War I. P. 65), представляются не слишком справедливыми.


[Закрыть]. И это им действительно удалось.

При таких обстоятельствах Большой генштаб, составляя в апреле 1913 г. планы на новый мобилизационный год, принял решение, имевшее далеко идущие последствия для хода войны, – отказался от планирования «большого восточного развертывания»[314]314
  См.: Ritter G. Der Schlieffenplan. S. 34 ff.


[Закрыть], которое до тех пор ежегодно осуществлялось параллельно с разработкой плана западного развертывания. Главная причина состояла в намерении в ближайшем будущем вести наступательную войну на западе. К сопутствующим причинам, помимо нехватки средств, жажды французских ресурсов, технических соображений (к примеру, российская железнодорожная система не позволяла быстрого продвижения), относилась убежденность, что восточное развертывание в данный период просто не нужно. Радикальные советчики Мольтке, в том числе Людендорф, считали его «пустой тратой времени»[315]315
  Gasser A. Deutschlands Entschluss zum Prдventivkrieg 1913/14. S. 177 ff., 182, Anm. 30 (Людендорф здесь назван радикальным подстрекателем Мольтке).


[Закрыть] и добились его отмены.

Для разведывательной секции Большого генштаба отказ от подготовки к «большому восточному развертыванию» повлек за собой два практических следствия: с одной стороны, ей пришлось укреплять контрразведку внутри Германии и на ее границах, а с другой – активно поощрять силы, способные действиями в русском тылу надолго парализовать наступательный потенциал царской армии, нейтрализовать ее обороноспособность и революционизировать Россию. В секретной докладной 1913 г.[316]316
  Geheime Denkschrift des Großen Generalstabes aus dem Jahre 1913: Mitteilungen ьber russische Taktik // Elze W. Tannenberg. Urk. 3. S. 165–182.


[Закрыть] доказывалась осуществимость этих задач. Там говорилось, что «революционные устремления в армии и на флоте… в последние годы не раз имели успех, а именно в технических войсках», да и вообще русский солдат вряд ли «все еще верен императору, послушен и надежен». В докладной подчеркивалось, что оснащенность русской армии «средствами связи… пока сравнительно невелика», а немецкая сторона наверняка будет «придавать большое значение… хорошей связи» и «широко пользоваться в этой области… современным техническим оборудованием». Автор докладной упоминал недостаток тяжелой артиллерии в русских полевых войсках и медленные темпы ее пополнения, но предупреждал, что скоро ее станет больше и русские армейские корпуса по числу орудий сравняются с немецкими.

Новые задачи потребовали кадровой реорганизации секции IIIb Большого генштаба. Испытанного в работе на востоке разведчика, руководителя Кёнигсбергского главного разведывательного центра Вальтера Николаи взяли в Генеральный штаб и, присвоив ему звание майора, поставили во главе всей секции IIIb (вместе с той ее частью, которая занималась Францией). От своего предшественника капитана Вильгельма Хайе Николаи принял «построенный в соответствии с современными требованиями, четко организованный и управляемый рабочий коллектив»[317]317
  Вальтер Николаи (1873, Брауншвейг – 4 мая 1947, Москва) как руководитель секции или (с 1915 г.) отдела IIIb тесно сотрудничал с Людендорфом, хотя порой между ними возникали личные трения. Хорошо знавший русский язык, с 1906 г. занимавшийся русским направлением в военной разведке, Николаи в 1908 г. возглавил Кёнигсбергский главный разведывательный центр, а в начале 1913 г. был назначен начальником разведывательной службы, которой руководил до конца Первой мировой войны. Во Вторую мировую войну его прославила книга американского журналиста Курта Рисса «Тотальный шпионаж», вышедшая в ноябре 1941 г. в США, а в апреле 1945 г. в СССР. Книга вызвала интерес у Сталина, который по окончании войны велел внести Николаи в советские списки разыскиваемых лиц. По распоряжению заместителя наркома внутренних дел генерал-полковника И. А. Серова советская поисковая спецгруппа 7 сентября 1945 г. обнаружила Николаи в Нордхаузене (Тюрингия) и в том же месяце арестовала. После допроса сотрудниками НКВД в Веймаре его 30 октября 1945 г. вместе с архивом личных и служебных документов отправили в Москву на Лубянку, где поджидало собранное на него советской внешней разведкой в межвоенный период досье под названием «Оберст». Теперь в дополнение к нему завели оперативное дело № 21152 «Материалы по делу Николаи Вальтера Германовича, бывшего начальника разведки германского Генштаба». За полтора года заключения добавились протоколы допросов Николаи самыми опытными следователями НКВД (например, Л. А. Шварцманом и В. И. Масленниковым). Затем его перевели на спецобъект, где он писал материалы на заданные темы (о Вильгельме II, начальниках Генерального штаба Мольтке и Фалькенхайне, фельдмаршале Гинденбурге, Людендорфе, Гитлере, Гиммлере, Гессе и знаменитых немецких шпионах, таких, как Мата Хари). Готовясь к защите на запланированном судебном процессе, он составлял и личные записки. Большая часть его наследия находится в деле Н-21152 в Центральном архиве ФСБ РФ, некоторые документы есть в других архивах, например, записи о Мате Хари – в Российском государственном военном архиве (ф. 1414к). В мае 1947 г. с Николаи случился инсульт, 4 мая он умер в Бутырской тюремной больнице. Его тело кремировано на московском Донском кладбище.


[Закрыть]. Новый шеф внес в его работу одно коренное изменение – сделал основной упор на вербовку перспективных агентов в предполагаемых вражеских государствах. В отличие от начальника секции Брозе, который в 1905–1906 гг. и позже рекрутировал своих агентов по большей части из массы осевших в Германии и Швейцарии революционеров, а с 1909 г. усиленно засылал в Петербург и размещал там специально подготовленных немецких разведчиков (в том числе семью Бауэрмайстер и капитана Генштаба Зигфрида Хая), Николаи стал вести гораздо более агрессивную вербовку на местах, преимущественно в российской столице. Он набирал местную агентуру во всех сферах общественной жизни и через нее (несомненно, по твердым оперативным планам) проникал в военные учреждения, предприятия военного значения, банки, промышленные круги, политические партии, даже в непосредственное окружение царя. В результате Николаи не только имел возможность как следует ознакомиться с решениями российского Генштаба и российских секретных служб; в Петербурге в его агентуру, помимо актеров, предпринимателей[318]318
  Предпринимателей и банкиров, о чьих тайных связях с Германией ходили разговоры, иногда подкрепляемые доказательствами (таких, как Д. Рубинштейн, Ланской, Юнкер, директора предприятий военной промышленности вроде К. К. Шпанна на Путиловском заводе), стало не счесть. Они пользовались протекцией «немецкой партии» при дворе и учреждений рейха и даже во время войны оставались почти недосягаемыми для русской контрразведки. См., напр.: [Щеголев П. Е.]. Петроградская контрразведка накануне революции: Из воспоминаний сотрудника // Былое. 1924. № 26. С. 220–240. Здесь бессилие контрразведки перед непреодолимым немецким влиянием описано с точки зрения ее второстепенного (и нелояльного) работника.


[Закрыть], профессоров, оппозиционеров и революционеров[319]319
  Сношения русских революционеров со связными в дипломатических представительствах центральных держав русской контрразведкой, как правило, игнорировались. См.: Старков Б. Охотники на шпионов. С. 222.


[Закрыть], входили лица из высшего общества[320]320
  Часть петроградского общества и дипломатического корпуса во время войны подозревала, например, что графиня М. Э. Клейнмихель, урожденная Келлер (р. 1846), в своем салоне собирает информацию для германского императора.


[Закрыть] и высокопоставленные придворные[321]321
  Так, командующий лейб-гвардии гусарским полком В. Н. Воейков (р. 1868), назначенный после женитьбы на дочери министра императорского двора графа Фредерикса (25 декабря 1913 г.) дворцовым комендантом, слыл «сторонником немецкого влияния при русском дворе» (Падение царского режима. Т. 3. С. 66–67) и подозревался в тайных связях с Германией.


[Закрыть], пользовавшиеся таким доверием, что начальник секции недаром хвастался в узком кругу, будто «русские у него в кулаке»[322]322
  Старков Б. Охотники на шпионов. С. 293.


[Закрыть]. От немецких дипломатических и консульских представительств в Российской империи теперь требовали помогать Николаи в его трудах. В петербургском посольстве главным помощником стал Хельмут фон Люциус[323]323
  С 10 сентября 1914 г. барон Люциус фон Штёдтен; см.: Biographisches Handbuch des deutschen Auswдrtigen Dienstes, 1871–1945 (далее – BHAD). 5 Bde. Paderborn, 2000–2005. Bd. 3. S. 127 f.


[Закрыть], с 1909 г. второй, а с 1911 г. первый секретарь посольства при после графе Пурталесе. Его внеслужебная деятельность не укрылась от российской стороны. Вскоре Люциус лишился доброго имени немецкого дипломата, прослыл интриганом и махинатором, даже подозревался в политических интригах против собственного шефа. Русская контрразведка распознала в нем вербовщика агентов и шпионов[324]324
  См., напр.: Старков Б. Охотники на шпионов. С. 25–27. Старков насчитал девять представителей германского посольства, включая самого посла, причастных к шпионажу. О перлюстрации корреспонденции Люциуса см.: Там же. С. 207.


[Закрыть] и нашла доказательства в его перлюстрированной частной корреспонденции[325]325
  Там же. С. 207.


[Закрыть].

Первая задача Николаи на посту начальника секции IIIb заключалась в том, чтобы выработать служебные инструкции в духе докладной Мольтке от 3 декабря 1912 г. (идущей от Людендорфа). Они следовали основному принципу «еще больше, чем прежде, ориентировать на войну» работу секции. Директивы по востоку гласили: «Оправдать существование секции IIIb могут только ее достижения в войне. Следовательно, подготовка к войне должна стоять на переднем плане нашей деятельности. Все мероприятия мирного времени должны рассматриваться с точки зрения их эффекта для войны. Пусть офицер разведки перед каждой новой вербовкой, покупкой сведений спросит себя: какую пользу для войны это принесет? Только так мы обеспечим связи и результаты, равно пригодные для разведки в мирное и в военное время. Сбор сведений в мирное время имеет целью знакомство с армией, укреплениями и территорией наших соседей на случай войны. Таким образом, разведка мирного времени есть лишь подготовка к войне, которая увенчивается получением материала о развертывании нашего вероятного противника. То же самое относится к контрразведке и контршпионажу. Первая должна мешать нашим соседям знакомиться с делами нашей армии… Второй служит для введения наших противников в заблуждение – всегда с учетом возможной войны! [Курсив и подчеркивание в тексте. – Е. И. Ф.]»