Текст книги "Арбитр"

Глава 13

Аэродром мы с Лесей покинули, только когда стало понятно, что по моему звонку приехали журналисты, а не бандиты. Стоило мне сообщить о новом инциденте, как меня начали забрасывать вопросами. «Кто я? Какую цель преследую? Отношусь ли к какой-либо организации?» Однако я вновь повторил адрес и «здесь освобождённые рабыни», после чего сломал симку. Предпоследнюю. Надо бы ещё докупить.

В моём Кармане нашлось немного одежды, которая была сильно велика для сестры, но всё же позволила снять с себя грязные тряпки. Обратно мы ехали так же на электричке, правда, до станции мне пришлось нести Леську на руках. Обессилела бедная.

Под мерный стук колёс она положила голову мне на плечо и через некоторое время начала беззвучно плакать, сотрясаясь в спазмах.

Сестра вцепилась в мою руку. Сжала её так крепко, словно это была последняя вещь, держащая её на плаву. Отпустит и сразу уйдёт на дно.

Мне было безумно тяжело видеть её такой… Сломленной. Ментально искалеченной. Шрамы, которые оставили эти нелюди, никогда полностью не заживут. Будут болеть и напоминать о себе. И я ничего не… Хотя нет. Мог.

Вести Лесю в таком состоянии в съёмную комнату было невозможно. Маргарита Викторовна при всём моём хорошем к ней отношении могла быть слишком назойливой. Пойдут вопросы и попытки исподволь выяснить, кого я привёл. А моей сестре сейчас требовался покой.

Поэтому с помощью телефона я нашёл гостиницу из тех, что гораздо ближе к хостелу. Там не будут задавать вопросы и просить паспорта.

За стойкой сидел мужик с сальным взглядом, который удивился моему запросу на номер с двумя кроватями. Пытался намёками узнать не нужны ли мне презервативы, водка и кое-что для мужского здоровья. Однако, увидев, как заиграли желваки на моём лице, резко потерял интерес к беседе и уткнулся в планшет.

Уже в номере мы смогли немного выдохнуть. Леся почти час просидела в душе, явно пытаясь смыть грязь, которая засела гораздо глубже кожи.

– Ты изменился… – негромко произнесла она, бросая на меня отрывистые взгляды. – Куда делся мой долговязый и нескладный брат? Куда он делся? – её голос дёрнулся. – Куда ты пропал? Почему бросил нас? Почему бросил меня?!

В её взгляде скопилось столько горечи и боли, что смотреть ей в глаза было настолько же невозможно, как в открытую взирать на Солнце.

Я заговорил и больше часа рассказывал ей про Ниаттис. Про свою жизнь. Про Седонию и друзей, которых я потерял. Про магию и войну, победы и поражения, отступления и засады, разрушенные города и страшные жертвы среди мирного населения.

Мне давно хотелось с кем-то поделиться этим, а в её лице я обрёл внимательного слушателя. Поначалу она, конечно, не поверила мне. Но чем дольше я говорил, тем сильнее менялось её лицо. Возникший в руке Лазарь, материализовавшийся Бастион – всё это окончательно убедило её в правдивости моих слов.

А потом говорила она. Долго. Нескладно. С трудом подбирая слова, чтобы описать перенесённые ужасы. Говорила о страхе и безнадёге. О жестокости и равнодушии. Об ощущении тотального и беспросветного мрака, который поглотил её, надолго высушив эмоции.

Много раз Леся срывалась в слёзы, начинала задыхаться, обхватывала себя руками, и мне приходилось прижимать её к себе.

Слушать её рассказ было одной из самых тяжёлых вещей, которых мне пришлось перенести в своей жизни. Потому что она была моей сестрой. Последним близким человеком, оставшимся у меня в этом мире. И я подвёл её. Не защитил. Не был рядом, когда она нуждалась во мне.

Говоря о своём прошлом, Леся бросала взгляды на окно и на то, что лежало за его пределами. И это мне не понравилось ещё больше. Потому что так дайвер с разряженным баллоном смотрит на далёкую поверхность, зная, что за ней лежит спасение.

В самую тяжёлую минуту не у каждого из нас могут найтись силы, чтобы жить дальше. А я не хотел, чтобы люди Ахмеда достали её, отняли её жизнь, даже из своего, наверняка, проклятого посмертия.

– Я хочу забыть. Забыть… – охрипшим голосом прошептала Леська. – Не видеть их лица. Не слышать криков других девчонок.

– Я могу помочь, если ты позволишь, – ответил я.

– Как? – встрепенулась она.

Я зажёг на руке мягкий огонёк Вспышки.

– Есть заклинание, которое Арбитры используют, чтобы помочь жертвам ужасного насилия. Тем, чья психика иначе не сможет восстановиться. Оно накроет твои воспоминания, – я сбился, пытаясь подобрать слова, – завесой. Ты не забудешь всё пережитое окончательно, но сотрутся детали. События будут казаться настолько далёкими, словно прошли десятки лет. Тогда…

– ДА! – резко вскрикнула она, даже не дослушав. – Пожалуйста!

Прикосновение забвения было опасным заклинанием, потому что человеческий разум – штука тонкая. Хрупкая. Однако я видел, что ей действительно нужно избавление от страшных картин прошлого. Иначе я потеряю её вновь. Через день или через неделю, но слишком велик шанс, что она не сможет вынести это неподъёмное давление.

Прижав ладони к её вискам, я завёл мерный речитатив заклинания, ощущая, как проносятся в её голове цепочки пережитых событий. Одно тянуло за собой другое, приводя к картинам, от которых хотелось закрыться щитом.

Это была вторая причина, почему Арбитры не спешат использовать это заклинание. Чтобы избавить жертву от груза перенесённых кошмаров, вначале следует найти их всех, очертить границы и пропустить их через себя.

Я дёргал головой, сцепив зубы до хруста, а перед глазами вставали даже не злые, а безразличные… безучастные лица. Их не трогало ни то, что они видели, ни то, что они совершали. То, что делает нас людьми, эмпатия, способность примерить на себя чужую боль и чужие эмоции, сломалось в них. Исчезло навсегда.

Я ощутил кровь на языке. Мотнул головой. Усилил поток маны.

Леся вдохнула, глубоко и сонно, после чего опрокинулась на спину на кровать. Я же отшатнулся, падая на заляпанный ковролин, упёрся одной рукой в пол и провёл ладонью по лицу, пытаясь соскрести всю эту ментальную грязь.

В груди зарождалась холодная, сфокусированная ярость. За то, что они сделали с моей сестрой, я уничтожу всё, к чему приложил руку Ахмед. Всё, что ему дорого. Всё, что для него имеет смысл. Когда я закончу, от него не останется ни доброго имени, ни памяти.

Лишь обугленные руины.

Медленно выдохнув, я поднялся и устроил сестру поудобнее. Накрыл одеялом и приглушил свет. Сам же пошёл в душ, стремясь убрать все следы сегодняшней ночи.

Кипящая вода стекала по раскрасневшейся коже тёмными ручейками. Грязь наносная уходила. Грязь, въевшуюся в душу, одноразовая мочалка не брала.

Одевшись в чистое, я лёг на соседнюю кровать, с тревогой смотря на сестру. Давно у меня так не болела душа за другого человека. Надеюсь, теперь она сможет жить дальше.

Спалось мне плохо, беспокойно, однако в какой-то момент я ощутил, как со спины меня обняли хрупкие руки. На границе яви и сна вначале принял их за прикосновение Седонии, но очень быстро осознал, что это Леся. Прижалась ко мне, спасаясь сама или спасая меня от кошмаров.

Больше в ту ночь тьма меня не тревожила.

* * *

Воспоминания лейтенантов Ахмеда, помимо всевозможной мерзости, содержали немало полезного. Среди прочего: имена и контакты нескольких людей, которые могли помочь решить проблему с документами. Скрупулёзную проверку такой паспорт не пройдёт, зато беглый досмотр – легко.

Позавтракав, вместе с сестрой мы отправились по нужному адресу. В теории она могла бы восстановить свой паспорт, его отобрали люди Гюрзы, но на это требовалось время. К тому же я не знал, не засветится ли она при попытке это сделать. Визитка Полковника Игнатьева не шла у меня из головы.

Магазин «Всё для живописи» встретил нас видами порядком захламлённого тесного помещения. Мольберты, краски, картины по номерам, кисточки – всё это было свалено на полу, за прилавком, на витрине и на стеллажах.

Из подсобки на звук зазвеневшего колокольчика, потягиваясь, вышел жилистый мужчина с редеющими волосами и бегающими глазками. Чем-то он напоминал крысу, а не человека. Отрывистые движения. Сгорбленная поза. Дёргающийся нос.

– Пикассо? – негромко спросил я. – Мы от Горелого.

В чужой памяти проглядывали обрывки давней истории. Этот мышастый товарищ отсидел по статье за мошенничество при попытке продать искусственно состаренную репродукцию картины знаменитого испанца как оригинал. За что и получил кличку.

– Да? Чего надо? – не очень вежливо спросил тот.

– Работа есть по твоему профилю.

Леся жалась у меня за спиной. Сегодня она держалась гораздо лучше, чем вчера, но всё ещё выглядела, как идеальная жертва. Такие вызывают у любого преступника жгучее желание воспользоваться чужой слабостью.

– Надо что? – вновь повторил Пикассо.

– Документы на двоих, – произнеся это, я вытащил скатанный рулон купюр и постучал им по прилавку.

При виде денег его поведение резко изменилось, будто рубильник переключили.

– Сейчас сделаем, – засуетился мужик. – Чего ж хорошим людям не помочь. Тем более от Александра Григорьевича. Я его очень уважаю. Очень! Пойдёмте!

В подсобке имелась лестница, спустившись по которой мы оказались в небольшой мастерской. Что-то среднее между фотостудией и уголком чертёжника.

Дальнейшее заняло не больше часа. Нас сфотографировали, уточнили в каком городе мы хотим родиться и где прописаться. Работал Пикассо шустро и аккуратно. Чувствовалась сноровка.

– Пусть ваша деваха наверху подождёт, – под конец заметил он, держа в руках два паспорта.

Кивнув сестре, я дождался, пока она выйдет, и вновь посмотрел на собеседника.

– Передайте Александру Григорьевичу, – заглядывая мне в глаза, протянул он, – что я получил крайне ценную для него наводку. По иконам. Он поймёт.

– Хорошо.

Осмотрев документы, я расплатился и уже направился к лестнице, когда меня догнал вопрос:

– А вас клубничка не интересует? У меня есть много настоящих шедевров для ценителей.

Поморщившись, я сделал ещё шаг, но Пикассо не унимался:

– Есть модели постарше, есть совсем молоденькие.

Я замер.

– О, как чувствовал. У меня отличный архив. Всё свежее, уникальное. Такого в интернете не найдёте.

Обернувшись, я уже другими глазами изучил задрипанный диван, камеру и лысеющую гниду.

– Фото? Видео? Что нуж… – он поймал мой взгляд и осёкся. – Мужик, ты чего? Стой. Погоди, ты не понял. Стой! СТОЙ! АААА!

Глава 14

Поднимаясь по лестнице, я вытирал руки ветошью и морщился. Не из жалости к Пикассо, а потому что снова не сдержался. Потому что мог наследить. Подставить сестру, если уж не себя. Она встретила меня испуганным взглядом.

– Всё в порядке, – твёрдо произнёс я, не дожидаясь вопроса.

– Где «в порядке», Матвей? – торопливо зачастила Леся. – Ты что с ним сделал? Почему?!

– Не задавай вопросы, на которые ты не хочешь узнать ответы, – беря её под локоть, сказал я.

Сестра отстранилась и подавленно всхлипнула.

– Господи, что они с тобой сотворили?.. В этом твоём Ниаттисе.

Я замер, обдумывая её слова.

– Моя участь была легче, чем у тех девочек.

– Каких? – не поняла она.

Поймав её взгляд, я медленно проговорил:

– У него весь подвал забит дисками и альбомами. В каждом десятки страниц. В каждом десятки маленьких лиц, которые не понимают, что с ними делают и почему. Он не просто продавал их страдания. Он лично причинял их, – с каждым словом гнев во мне разгорался всё сильнее, – снимал их, создавал их! Понимаешь? Теперь понимаешь?

Леся прижала ладонь к лицу и отчаянно закивала.

– Прости… – выдохнула она.

Колокольчик вновь звякнул, и мы покинули это место.

* * *

Никитин толком не спал уже больше двух суток.

Вначале налёт на бордель. Почти десяток трупов. Потом резня на аэродроме и взорванный самолёт. Тел столько, что хватит забить фуру. Даже его крепкая психика, повидавшая много чего на своём веку, отшатнулась в омерзении, когда следователь нашёл кастрированное тело с выпущенными кишками.

И хотя обладатель этих самых кишок при жизни изрядно замарался, а иных у Ахмеда не имелось, всё же умер Крестовский Владимир Иванович плохо. Впрочем, не лучше Горевого Александра Григорьевича. Многочисленные переломы, сквозное колющее ранение, ставшее фатальным.

И всё же дюжина спасённых рабынь, едва не улетевших туда, откуда они бы никогда не вернулись, несколько примирила его с действительностью.

Никитин с одной стороны испытывал жгучее желание поймать психа, учинившего всё это, а с другой, не мог не осознавать, что методы преступника позволили вскрыть давно созревший фурункул.

С тех пор, как Полковник Игнатьев скурвился, стало очень сложно работать. Прямых доказательств у следователя не имелось, и всё же он чётко понимал, откуда дует ветер. Чьи мелкие сошки стали уходить от ответственности. Чья территория разрослась и стала покрывать почти половину столицы.

Несколько часов рваного сна, и очередной вызов. Убит один из людей Горелого. Мастер по подделке документов, но не только, как выяснилось при осмотре места преступления.

В подвале уже работали криминалисты, когда туда спустился Никитин. Щёлкал фотоаппарат, что в текущих обстоятельствах выглядело как злая шутка. Порошок-краситель устилал большинство поверхностей.

– Видел когда-нибудь такое? – спросил Гнедков и сделал очередной снимок. – У нас под носом Ганнибал, сука, Лектер.

Следователь скривился и не ответил.

Покойный Пикассо развалился на стуле, разбросав руки в стороны. Из его рта, как странный технологичный цветок, росла зеркалка. Явно дорогая камера, чей объектив скрывался глубоко в горле убитого.

– Хочешь ещё один факт в копилку дикой херни? – с усмешкой поинтересовался криминалист.

– Ты же всё равно расскажешь, – пожал плечами следователь.

– Экий ты сегодня нелюдим. Чё, хорошо выспался?

Никитин перевёл на него покрасневшие глаза. Синяки под ними залегали такие, что любой встречный сразу же хотел протянуть следователю подушку и одеяло.

– Ладно. Короче. Наш рыцарь вбил жмуру камеру в глотку.

– Ну? Это видно.

– Хреновидно! Одним ударом вбил. Задник камеры почти не повреждён. Сломал зубы, челюсти и трахею. Зеркалка у жмура в лёгких, млять! Длиннофокусный объектив целиком! – криминалист распалился не на шутку. – Ты можешь представить, какая сила для этого нужна? Я нет!

– Какая сила? – переспросил следователь. – Может, такая, чтобы самолёту блядские шасси на ходу отрубить?! Такой силы хватит?!

Закончив кричать, Никитин медленно заморгал и оглядел комнату. На него пристально смотрели коллеги. Кто с пониманием, а кто с насмешкой. Потому что это дело выходило полным цугцвангом[6]6
  Цугцванг – ситуация, при которой любое действие ведёт к ухудшению положения.


[Закрыть]. Его карьере в любом случае каюк. Даже если он поймает придурка с мечом, его вскоре выпрут в отставку. Слишком много жертв. Слишком резонансное дело. А не поймает, так тем более выгонят.

Развернувшись, следователь пошёл наверх, больше не сказав ни слова. Нашарив пачку сигарет в кармане, он выдернул её и беззвучно выругался. Хватка вышла слишком крепкой, и большинство раковых палочек сломалось, засыпав и руку, и картон табаком.

Кое-как выцепив одну, Никитин закурил и попытался успокоиться. Нужно было что-то решать. Потому что вечная игра в догонялки не поможет поймать преступника. Единственный шанс остановить его – действовать на опережение.

Все прошлые показательные выступления «рыцаря» имели прямую связь с одним человеком. С Ахмедулиным. С тем, кого следователь мечтал однажды взять за жабры, но понимал, что этого никогда не произойдёт. Если уж тот смог дотянуться до его руководства, дело развалится ещё на этапе подготовки.

Так какова вероятность, что последней целью преступника окажется именно этот уважаемый в широких кругах человек? Очень высокая.

Слежку за Ахмедом полковник не согласует. Бессмысленно и пытаться. С другой стороны, Никитина всё равно попрут с работы ещё до конца месяца. Что ему терять?

Он затушил сигарету о загаженную стену и направился к машине.

* * *

События последних дней казались изматывающим марафоном, на конце финишной прямой которого меня ждал не золотой кубок, а нечто гораздо более драгоценное – жизнь моей сестры. Поэтому я бежал, не считаясь с усталостью. Сжигал все резервы, зная, что иначе я не могу.

Теперь же психологическая усталость, накопившаяся ещё с момента штурма логова Драэгамата, догнала меня. Хотелось только одного – выключить сознание. Часов эдак на 18. Не спать, а именно перестать думать, рефлексировать и вспоминать.

И события в лавке Пикассо только усугубили это желание.

Однако у меня осталось одно незаконченное дело – Ахмед. Этот вопрос требовалось решить самым радикальным образом.

Вот только даже самый тренированный солдат может облажаться, если не будет заботиться о своём снаряжении – доспехах, оружии. И теле. А оно несомненно является частью снаряжения любого бойца. И слишком многие бойцы теряли голову в бою, потому что проигнорировали сигналы переутомления: физического и психологического.

Поэтому в качестве компромисса я отложил разговор по душам с Ахмедом на одни сутки и выбрал своей задачей на сегодня слежку.

Леся получила документы, а значит, могла остановиться в нормальной гостинице. Я выбрал тихое местечко, где её никто не потревожит, и снял два номера. Сам же отправился к бизнес-центру в самом центре города.

Здесь находилась штаб-квартира компании Ахмеда. Фасад, которым этот ублюдок прикрывал свои тёмные делишки. Тот щит, благодаря которому, его знали в качестве успешного бизнесмена и мецената, а не торговца наркотиками и рабами.

В здании из стекла и бетона в окружении других таких же небоскрёбов эта организация занимала семь этажей. Меня интересовал самый последний, прямо под крышей с вертолётной площадкой. Именно там находился личный кабинет Ахмедулина Руслана Ринатовича.

Его мне удалось увидеть мельком, когда кортеж из нескольких бронированных машин заехал на подземную парковку. Благодаря Взятому следу уже знакомая фигура на заднем сиденье Кадиллак Эскалейд отразилась во всей её суетливой поспешности.

Главарь нервничал, потому что понимал, вокруг него затягивается удавка. За эту неделю он потерял всех своих лейтенантов и несколько точек. Давило ли это на него? О, да! Надеюсь, он потерял сон и аппетит. Надеюсь, его мучили кошмары. Это всё равно не уравняет счёт – его жертвы испытали вещи похуже.

Внутрь бизнес-центра попасть можно было только по пропускам, зато напротив этого небоскрёба, в его близнеце, имелась смотровая площадка. На предпоследнем этаже. Сюда я смог зайти беспрепятственно и в окружении влюблённых парочек и родителей с детьми стоял у самого стекла, наблюдая за этажом напротив.

Активированное заклинание подсвечивало зелёным фигуру Ахмеда. Тот говорил по телефону и истерично стучал кулачком по столешнице. Видать, беседа шла не по плану.

– Мороженого не желаете? – оторвала меня от этого чудесного зрелища молодая девушка.

Как ни странно, но здесь на высоте 89-го этажа производили мороженое. Это даже в рекламном буклете шло как элемент аттракциона.

– Нет, благодарю, – я улыбнулся, но собеседница всё равно как-то странно на меня посмотрела.

На этой смотровой площадке я и просидел до самого её закрытия. Хотел понять, во сколько кортеж Ахмеда отправится обратно домой. Вот только он так и не покинул стены бизнес-центра. Следовало выяснить – почему.

Такая возможность представилась мне через несколько часов. Один из личных телохранителей, замеченных мной ещё в машине, вышел из здания и направился в круглосуточный супермаркет.

В укромном месте, где не имелось камер, ему пришлось задержаться и рассказать мне всё, что он знал. Прикосновение покаяния заставило его вывернуть душу наизнанку. Впервые эта исповедь не наполнила меня гневом.

Дмитрий за свою жизнь никого не убивал, не насиловал и не подставлял. Он был обычным человеком и квалифицированным бодигардом. Поэтому, воспользовавшись дурманом, который всегда следует за этим заклинанием, я покинул охранника.

Тот поведал мне дерьмовые новости.

Бойцов в офисе дежурил целый взвод. Их сформировали из остатков групп Гюрзы, Креста и Горелого, а также дополнили наёмниками.

На ночь в бизнес-центре останавливали движение лифтов и блокировали все лестницы. Количество камер на них зашкаливало. На крыше круглосуточно дежурил вертолёт, готовый унести Ахмеда в случае поднятой тревоги. Но не это было самым плохим.

Уже завтра вечером главарь собирался покинуть страну на долгий срок. Билеты были куплены, нужно было лишь привести дела в порядок, чем ублюдок сегодня и занимался.

У меня оставалось меньше двадцати четырёх часов, чтобы достать его, иначе такая возможность могла исчезнуть на очень долгий срок.