Текст книги "Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения"

Часть первая
Россия

Глава первая
Истоки

Родовое гнездо

Давид Давидович Бурлюк родился 9 июля (21-го по новому стилю) 1882 года на хуторе Семиротовщина вблизи села Рябушки Лебединского уезда Харьковской губернии. Хутор, состоявший из трёх домов, находился в семи верстах от Рябушек, расположенных неподалёку от города Лебедина, являющегося сегодня районным центром украинской Сумской области.

Дедушка художника, Фёдор Васильевич, выделил сыну и невестке после их свадьбы небольшой участок; там и родился первенец. К сожалению, дом, в котором родился будущий «отец российского футуризма», не сохранился – Семиротовщину ещё в 1970-х оставили последние жители во время ликвидации так называемых «неперспективных хуторов». В Рябушках ещё живут старожилы, которые помнят, где именно на хуторе стоял дом Бурлюков – там сейчас небольшая роща.

«Здесь никогда не могло образоваться крупное поселение – местность очень неудобная. Степь, покрытая перелесками – в этой части своей изрезана глубоченными оврагами. Вода имеется только на дне оных, а таскать её, если жильё высоко, сами знаете неудобно. Чернозёмистая почва – урожайная; хотя и косогориста, да прадедами уже взрыхлена была. Старинные дубы, видевшие Петра, – кое-где дотянули свои ветви до наших дней. Нередко бывало, что малороссиянин земледел, потомок вольной Сечи Запорожской, прожёвывая вареник, находил железом меча своего “перекованного на рало” старинное шведское ядро.

Само имя “Семиротовщина” – овеяно синеватой дымкой баталий Карловых. Семь шведских рот были окружены в ловушке глубоких оврагов и, разметав свои чугун и силы, сложили когда-то здесь скандинавские кости», – писал Давид Бурлюк в своём «Автобиографическом конспекте Отца Российского Футуризма “Лестница лет моих”», опубликованном им же самим в сборнике «Давид Бурлюк пожимает руку Вульворт Бильдингу» уже в Америке, в 1924 году.

Когда Бурлюк писал о «малороссиянинах земледелах», потомках вольной Сечи Запорожской, он писал о своих предках, для которых Рябушки стали «родовым гнездом». Семь ветвей могучего генеалогического древа Бурлюков жили в Рябушках, живут Бурлюки там и сейчас.

«На месте, где ныне стоит слобода Рябушки и самая церковь, так рассказывают старожилы, жил когда-то хутором один только крестьянин по фамилии Рябушка и на всём пространстве… рос огромный дубовый и берёзовый лес, а внизу по течению реки Ольшаной был луг. Остатки всего этого видны ещё и поныне» – это фрагмент из «Историко-статистического описания Харьковской епархии», изданного в Москве в 1857 году. Метрические книги по слободе Рябушки начали вести с 1772 года; к концу XIX века в Рябушках было 228 крестьянских дворов, по состоянию на 1912 год жило 2964 человека. Бурлюки, Ревы, Домашенки, Древали, Дремлюги, Желизные, Калюжные, Зубки – большие семейные кланы, жившие в Рябушках. Кроме Семиротовщины, недалеко от Рябушек были и другие хутора: Грушевый, Костев, Ляшков, Пушкарёв, Курилов.

Рябушкинские селяне жили очень похоже – около пяти десятин земли, небольшая хата-мазанка, конь или корова, необходимый инструмент; выращивали пшеницу, рожь, мололи их на мельницах, принадлежавших самым зажиточным; занимались садоводством, пчеловодством, различными ремёслами. Четыре раза в году в Рябушках проходили ярмарки.

Память о почти идиллической обстановке украинского села – по крайней мере именно такой она представлялась ребёнку – сохранилась у Бурлюка на всю жизнь. Он писал в «Лестнице лет моих»:

«Первые впечатления жизни, оставшиеся в памяти, – всегда маленькое, детское. Конечно, – мать, отец, обстановка деревенского дома, лужа в воротах (угроза чистеньким костюмчикам – материнской гордости); собака, могущая вспрыгнуть на крышу скотного двора; благоуханный сад с речушкой – (что твоя Амазонка!); сумасшедший во дворе соседа. И отец, охотящийся на волков.

Первые картины природы, такие лучезарные, столь прекрасные, когда глаза смотрели, обоняние было девственным, а каждая пора трепетала, впивая благословенный воздух Украины.

От 1885 года – я помню. Был у меня и друг тех детских лет. Имя ему было “Прошка”. Спутник моих первых блужданий по садам, где “барвинок” ранил впервые сердце юного художника».

А вот – описание усадьбы Анания Васильевича Бурлюка, родного брата деда Давида Давидовича, Фёдора Васильевича:

«Мне приходилось в юности бывать в этой усадьбе, когда уже всё стало там в упадок приходить. Но и то можно было ещё вообразить обеспеченность и зажиточность, с какой жили вольные казаки Украины в прежние времена, имея в балках усадьбы любовно обстроенные пасеки, полные роями несущих мёд пчёл, а на прозрачных ручьях и речонках мельницы, что под сенью верб серо-зелёных с пенным шумом вращали своими чёрными, как раки, колёсами, чтобы далеко в степь разнести сладкий, тёплый запах муки, смолотой уже из нового, оправдавшего надежды урожая. Крепостное право… на Украине менее корни пустило и не так бросалось в глаза, не так обездолило народ. Много жило на Украине потомков недавних запорожцев вольных, чьи роды избегли отвратной участи крепостной зависимости».

Гнездо Бурлюков было в Рябушках. «Все селение Рябушки, где жил и живёт род Бурлюков, состоит из многочисленных отпрысков одной и той же фамилии», – писал Давид Бурлюк, несколько преувеличивая, как это часто бывало.

«Весь род, Бурлюковский, сидит на земле – лишь потомки прадеда Василия Бурлюка, разбогатевшего на пасечном деле (причём сие богатство дед Фёдор Васильевич зело увеличил, скупая леса разорявшихся в 70-х годах прошлого века окружающих помещиков), рассеялись по свету».

А это правда.

Укоренённость рода Бурлюков в земле, красота и изобилие украинской природы окажут влияние на всё дальнейшее творчество Давида Давидовича. Удивительно, но выходец из провинции сумел стать одним из лидеров нового искусства, с мнением которого считались многие. Примечательный эпизод описывает Бенедикт Лившиц в первой же части первой главы своего прекрасного «Полутораглазого стрельца» – когда художница Александра Экстер впервые привела к нему домой Бурлюка:

«Он сидел, не снимая пальто, похожий на груду толстого ворсистого драпа, наваленного приказчиком на прилавок. Держа у переносицы старинный, с круглыми стеклами, лорнет – маршала Даву, как он с лёгкой усмешкой пояснил мне, – Бурлюк обвёл взором стены и остановился на картине Экстер. Это была незаконченная темпера, intérieur, писанный в ранней импрессионистской манере, от которой художница давно уже отошла. По лёгкому румянцу смущения и беглой тени недовольства, промелькнувшим на её лице, я мог убедиться, в какой мере Экстер, ежегодно живавшая в Париже месяцами, насквозь “француженка” в своём искусстве, считается с мнением этого провинциального вахлака».

В Бурлюке было много удивительного.

Интересная деталь – с датой рождения Давида Давидовича в пересчёте на новый стиль есть определённая путаница. Собственно, путаница в датах – дело для Бурлюка обычное, в своих многочисленных воспоминаниях и письмах он часто ошибался, и чем позже были сделаны записи, тем больше в них ошибок. И вот, уже в Америке, Давид Бурлюк стал упоминать дату своего рождения как 22 июля – по новому стилю, в то же время как дата рождения по старому стилю, 9 июля, оставалась в его записках неизменной. 22 июля фигурирует во всех поздних каталогах его выставок, эта же дата указана в первой фундаментальной биографии Давида Давидовича, написанной американской художницей, галеристом, коллекционером Кэтрин Дрейер. Биография была опубликована в США в 1944 году, и первая часть, в которой описан российский период жизни Бурлюка, написана в соавторстве с младшим сыном Давида Давидовича, Никифором (Николаем). Нет никаких сомнений в том, что Никиша, как всегда называли его родители, просто перевёл на английский то, что написал и продиктовал ему отец.

В своём последнем, так и не отправленном письме американскому художнику Эдварду Хопперу Бурлюк писал:

«Дорогой мистер Хоппер – брат (сиамский) по году и дню рождения – 22 июля 1882 года…» Хоппер действительно родился 22 июля 1882 года. Разница лишь в том, что в США к моменту его рождения давно уже действовал григорианский календарь, и дату рождения не нужно было пересчитывать. Вероятнее всего, Давида Давидовича подвёл в вычислениях маленький, но важный нюанс – в XIX веке разница между юлианским и григорианским календарём составляла 12 дней, а в XX веке – уже 13 дней. Так что и сестра Людмила, написавшая по просьбе Бурлюка воспоминания о их общем детстве, в которых была такая фраза: «…в 1882 году, 22 июля, в 5 часов вечера родился первенец, будущий Отец Российского Футуризма, наименованный в честь родителя Давидом», – тоже ошиблась в дате.

В биографии Бурлюка нас ждёт ещё много сюрпризов.

Родословная

Свой род Давид Бурлюк вёл… от хана Батыя. Ни много и ни мало.

В 1957 году, приехав в Прагу и встретившись после долгого, почти сорокалетнего расставания с сёстрами Людмилой и Марианной, он попросил Людмилу, старшую из сестёр, написать о предках рода Бурлюков.

Давид Бурлюк и сам неоднократно записывал свою биографию уже после переезда в Америку – в многочисленных тетрадках, на бланках пароходных компаний во время трансатлантических путешествий, в записках сёстрам. Он словно опасался, что всё это никому не нужно и будет забыто. «Инстинкт эстетического самосохранения» двигал им, он должен был непременно остаться в памяти потомков. Но о хане Батые написала именно Людмила. Воспоминания её под названием «Фрагменты семейной хроники» опубликованы в 48-м номере журнала «Color and Rhyme»:

«Предки отца были выходцы из Крыма, потомки хана Батыя. Бурлюки отличались большим ростом, возили соль из далёкого Крыма и занимались торговлей скота, оберегая его от разбойных людей, для чего требовались зоркий глаз и неутомимые ноги. Бесконечная степь, ковыль…

В 17 веке один из Бурлюков со своими подручными, Писарчуком и Рябушкой, покинул селение “Бурлюк” (Цветущий сад) на реке Альме в Крыму.

Переселенцы обосновались в длинной и уютной балке с заливными левадами (луг) в Лебединском уезде и деревня стала называться “Рябушки” – по имени старшего переселенца.

В Крыму на упомянутой реке Альме в настоящее время советской властью основан колхоз, носящий наименование “Бурлюк”.

При Екатерине 2-ой этим пришельцам, вольным людям, предложили службу в царской армии, за что в обмен было обещано дворянство. Казаки отклонили сделку и остались вольными без дворянства».

Удивительные строки! Создаётся впечатление, что Давид Давидович попросил сестру отнести их род к кому-то из великих – ну не мог «отец российского футуризма» происходить из простого рода!

«Прадед Василий доживал свой век», – писала далее Людмила Бурлюк, описывая семью отца. «На уцелевшей фотографии он – глубокий старик, свыше 90 лет, – сидит у круглого стола, покрытого ковром. Кисть его руки с длинными пальцами свисает со стола, столбообразная облысевшая голова, около ушей космы седых волос, нос приплюснутый, борода и усы редкие…

Во всём облике – его происхождение от хана Батыя».

Забавно, не правда ли? И тем не менее многие исследователи утверждают, что правнука Батыя, одного из многочисленных сыновей его внука, хана Менгу-Тимура, от одной из его старших жён, Кутуй-хатун, звали именно Бурлюк.

Да и село Бурлюк в Крыму действительно было. Хотя почему было – есть, только теперь оно называется Вилино. Деревню Бурлюк неоднократно упоминает в своей книге «Крымская война» Евгений Тарле. Именно на реке Альме возле деревни Бурлюк встретились 8 сентября 1854 года русская и союзническая англо-французская армии, почти сто тысяч человек. Это была первая крупная битва Крымской войны. А впервые деревня Бурлюк упоминается в документах Крымского ханства в далёком 1621 году. После образования 8 февраля 1784 года Таврической области Бурлюк включили в состав Симферопольского уезда.

Согласно «Ведомости о всяких селениях», в Симферопольском уезде в 1784 году в Бурлюке числилось 36 дворов, в которых проживали 207 крымских татар и 7 цыган, а земли принадлежали лейтенанту Черноморского флота Мавромихали. Максимальное число жителей – свыше 750 – было в селе перед Великой Отечественной войной, но вскоре после освобождения крымские татары были депортированы в Среднюю Азию, а само село в 1948 году переименовано. В начале 1960-х годов к Вилино были присоединены находившееся с восточной стороны село Красноармейское (бывший Алма-Тархан), небольшое переселенческое село Новофёдоровка и расположенный на западной окраине посёлок Магарач, что сделало Вилино крупнейшим селом района.

В 10 километрах к востоку от Вилино находится село Каштаны, которое ещё в 40-е годы прошлого века носило название Новый Бурлюк. В 1932 году тут был организован совхоз-завод «Бурлюк», специализировавшийся на производстве винограда, выработке виноматериалов для производства шампанского, коньяков, столовых вин – и собственно производстве вина. Винодельческое предприятие «Бурлюк» вполне успешно работает там и сегодня.

Скажу больше – в Крыму есть гора Бурлюк (высотой 913 метров) и река Бурлюк – правый приток реки Кучук-Карасу. Кстати, река Бурлюк есть и в Оренбургской области – это приток Салмыша в бассейне реки Урал, неподалёку от построенной в XIII веке Батыем столицы Золотой Орды – города Сарай-Бату.

Интересно, что в одной из восторженных статей, посвящённых состоявшейся в 1924 году первой персональной выставке Давида Давидовича в Нью-Йорке, опубликованной в журнале «Мир Нью-Йорка», говорилось: «Бурлюк, который основал футуристическое движение в России, продемонстрировал язык скорости, являя собой образ татарского хана в экстравагантном жилете и одной серьгой в ухе».

По семейной легенде, один из прапрадедов художника попал в плен к казакам и стал у них писарем.

«В усадьбе у прадеда Василия был большой дом, где на стенах висели портреты предков, писанные масляными красками», – пишет Людмила Бурлюк. «Предки Бурлюков служили писарями в Запорожском войске в Сечи до её разгона Потёмкиным при Екатерине 2-ой. Все знавшие Давида Фёдоровича Бурлюка всегда были убеждены, что Репин изобразил отца будущего футуриста в образе могучего добродушного запорожца, полуобнажённого, сидящего на бочке спиной к зрителю на первом плане. Дом этот сгорел, и в огне погибли эти семейные исторические реликвии».

А вот это – чистейшей воды мистификация. В образе полуголого казака-картёжника Илья Ефимович Репин изобразил вовсе не Давида Фёдоровича Бурлюка, а педагога народной школы Константина Дмитриевича Белоновского, по другой версии – украинского драматурга Марка Лукича Кропивницкого. А полуобнажён он потому, что в Сечи при серьёзной игре казаки снимали рубашки, чтобы нельзя было спрятать карты за пазуху и в рукава.

Итак, из Крыма предки Бурлюков перебрались в Запорожскую Сечь, оттуда – в Рябушки. Около 1710 года родился в семье Бурлюков сын Парфентий, ставший со временем главой большого семейства. У него и его жены Катерины родились две дочери, Марина и Агриппина, и четверо сыновей – Алексей, Иосиф, Семён и младший, Василий, который появился на свет в 1768 году. В метрической книге Иоанно-Предтеченской церкви, прихожанами которой были Бурлюки, он упоминается как «регистратор», а далее как мещанин. От первого брака – жену звали Ефросинья – у него родилось трое детей, дочери Ирина и Мотрона и сын Иван; от второго, с Анастасией Степановной, – Михаил, Василий, Кирилл, Александра, Иван, две близняшки, названные (обе!) Евдокиями, Степанида и Владимир. Внушительный список.

Родившийся в 1798 году Василий Васильевич и был тем самым прадедом, похожим на хана Батыя, о котором писала Людмила Бурлюк. Он, как и водилось в роду Бурлюков, приложил немало усилий для того, чтобы семья жила в достатке. Имел ветряную мельницу, салотопильный и кирпичный заводы.

Женой Василия Васильевича стала Анна Александровна Стеблиненко. Брак был заключён 23 января 1827 года. Родилось у них 12 детей: Елизавета, Фёдор, Катерина, Марфа, Любовь, Мария, Агриппина, Данила, Ананий, Георгий, Мелетий, Иван. Дедушка нашего героя, Фёдор Васильевич, был первым сыном. «Божьим даром» – так переводится его имя с греческого. Он родился 17 февраля 1832 года.

В 1964 году по просьбе Давида Бурлюка его зять, муж его младшей сестры, Марианны, чешский художник Вацлав Фиала, нарисовал семейное древо Бурлюков. Этот выполненный с филигранной точностью рисунок украсил переднюю страницу обложки 57-го номера журнала «Color and Rhyme», выпущенного Бурлюками в США в «честь 84-летия великого художника и поэта».

Рисунок семейного древа, выполненный поверх карты Украины и России, очень символичен. Корнями своими древо опирается на украинскую землю, как раз в районе Запорожской Сечи. Родоначальником Вацлав Фиала изобразил Фёдора, «войскового генерального писаря», указав совершенно фантастические годы его жизни – с 1769-го по 1841-й. Нарисованный Фёдор похож на многократно изображённого Бурлюком казака Мамая – он сидит под деревом, в руках его кобза, он одет в традиционные жупан и шаровары, на ногах его сафьяновые сапоги. На голове – шапка, скрывающая оселедец, во рту трубка, прикрытая длинными усами. Рядом с ним пасётся верный конь, к дереву прислонены коса и грабли, а под ним на аккуратно расстеленной скатёрке стоит штоф и лежит краюха хлеба. Неподалёку на коне изображён хан Батый – чтобы никто не забыл семейную легенду.

Карта усеяна табличками с названиями городов и сёл, важных для Бурлюков. Это длинный список: Сумы, Лебедин, Рябушки, Полтава, Харьков, Нагорное, Козырщина, Нежин, Берестовка, Одесса, Николаев, Херсон, Каховка, Чернянка, Новая Маячка, Золотая Балка, Евпатория, Симферополь, Бурлюк, Старый Крым, Киев, Курск, Тамбов, Тверь, Москва, Санкт-Петербург.

Верхние ветви древа – внуки и внучки самого Давида Давидовича, родившиеся уже в Америке, дети и внуки братьев и сестёр. На черновике рисунка Вацлав Фиала указал дату начала существования рода Бурлюков – 1232 год.

Скажем откровенно, описание имён и деталей жизни предков главного героя – самая скучная часть биографических романов. Читатель обычно старается поскорее её пролистать. И тем не менее в биографии Давида Бурлюка это важная часть, потому что характер «отца российского футуризма» – прямое производное от черт характера его предков. «Чтобы разобраться в самом себе, “гнотхи сеавтон”, как говорили греки, познать самого себя, надо узнать о своих предках. Ибо оттуда пришли те черты характера, с которыми приходится всю жизнь потом пытаться строить. Иногда возложенная на себя миссия так мало вяжется с наследственным… И тогда приходится пересоздавать себя», – писал он в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста». Целая глава «Фрагментов» посвящена предкам – так она и названа.

«О предках своих мог бы написать целую книжицу. И напишу когда-нибудь, времени больше будет. Пока пишу по-русски, а потом, может быть, и на родной украинский язык перейду. Ибо родился на Украине, ныне под бурей великой Революции ставшей свободной и неозримо прекрасной. <…> Там лежат кости моих предков. Вольных казаков, рубившихся во славу силы и свободы».

Давид Бурлюк недаром многократно пишет о «вольных казаках», – свобода и для него самого всю жизнь была одним из важнейших условий существования.

Поразительно, но Давид Бурлюк хорошо помнил и братьев своего деда, и их судьбы: «У Василия было много детей. Я помню их: Фёдора, Мелетия, Анания и, кажется, Ивана. Бурлюки отличались высоким ростом, ловкостью и силой». Это передалось и самому Давиду – если посмотреть на фотографии, на которых он стоит рядом с Владимиром Маяковским, сразу бросается в глаза, что Бурлюк лишь ненамного ниже. А Владимира Бурлюка все называли атлетом – он «гимнастировал» с гирями и гантелями, сохранилась даже его фотография в зале, в окружении товарищей по занятиям.

Ещё одна наследственная черта Бурлюков – долгожительство. Сам Давид Давидович прожил почти 85 лет, сестра Людмила – 81 год, сестра Марианна – 85 лет. Если бы не трагическая гибель обоих братьев, Владимира и Николая, они наверняка прожили бы не меньше.

Бурлюкам было присуще упорство в достижении цели. Давид Давидович неоднократно вспоминал семейные истории, в которых предки совершали из упрямства удивительные вещи. Мелетий погиб в горящем доме, пытаясь руками сломать ящик дубового стола, в котором хранились документы. Иван голыми руками поймал двух волков, Фёдор Васильевич бежал за поездом с тяжеленными чемоданами, пока не упал от удара… «Вот три Бурлюка… Что связывает их в один общий тип? Упрямство, характер, стремление овладеть раз намеченным. Во всю свою жизнь в себе я чуял эти же черты… Но было упрямство моё направлено к преодолению старого изжитого вкуса и к проповеди, к введению в жизнь нового искусства, дикой красоты. Подобно Ивану, вёл я волков нового вкуса в Жизнь, и подобно деду Фёдору, никогда не упускал поезда, а догонял его… Старался догнать…»

«Дед Фёдор Васильевич всем своим 8-рым наследникам (поровну) дочерям и сыновьям дал высшее образование. Планы старика были честолюбивы: захватить уезд в свои “учёные” руки. Но результат… получился разительный: богатство старика было раздроблено, “интеллигентами” – пережито, и земля забыта!» – писал Давид Бурлюк.

Давид Фёдорович, отец нашего героя, был старшим сыном. «Окончил 4-х классное училище в городе Лебедине и отделился на собственную землю, получив от отца хутор Семиротовщину. Этому решению был причиной тяжёлый характер родителя, который особенно проявлялся, когда Фёдор Васильевич запивал».

Семья матери, Людмилы Иосифовны, кардинально отличалась от семьи отца. «Родители нашей матери жили в Ромнах, Полтавской губернии. Отец был обрусевший поляк, дворянин, по профессии адвокат; имел частную практику. Наша бабушка, Мария Волянская, была второй женой, происходила из обедневшей полупольской семьи. Родители в Ромнах имели домик», – пишет Людмила. «Матушка моя – Людмила Иосифовна происходила из польского рода Михневичей. Шляхта – заносчива и фасониста. Поляк – хвастлив, слегка поверхностен, но не без тонкости», – писал Давид.

В семье говорили по-русски, и дети учились в русских учебных заведениях. «Дедушка любил музыку, сам хорошо играл на гитаре и пел, был весел, легкомысленен». От первого брака у Иосифа Михневича было двое детей – сын Владимир и дочь Поликсена. И Давид, и Людмила неоднократно писали о своём дяде Владимире, писателе-публицисте, фельетонисте, историке русской культуры.

«Наследственность и внушение…» – писал Давид. «Брат матушки моей Людмилы Иосифовны Михневич – Владимир Осипович Михневич, известный фельетонист, газетчик 80—90-х годов, издавал вместе с Нотовичем “Новости”; пожертвовал сто тысяч на основание Литературного фонда в 900-х годах, с надписью: “Литературой заработал, литературе отдаю”… Дядя-писатель учился в Академии художеств, но по близорукости художество бросил (я унаследовал от него страсть к перу и сам близорук).

Тётка, его старшая сестра, в 70-х годах училась в Академии художеств. Со стороны матери все родичи были причастны к образованию».

Удивительно – у всех своих предков находил Давид Бурлюк что-то, оказавшее влияние на его характер, его судьбу.

Во втором браке Иосифа Михневича – с происходившей из «обедневшей полупольской семьи» Марией Волянской – родилось пятеро детей: четыре дочери и сын. Третьей из дочерей и была Людмила, мать героя нашей книги.

Родители

Людмила Иосифовна Михневич родилась прямо под новый, 1861 год. Отец умер, когда ей было пятнадцать лет. Людмила Михневич окончила прогимназию в городе Нежин, держала экстерном выпускной экзамен и, получив диплом при Подольской гимназии, поступила на педагогические курсы в Киеве, которые просуществовали два года и были закрыты «за либеральное направление». После закрытия курсов получила место школьной учительницы в деревне, но долго там не проработала – начальству не понравилось, что, кроме обычных предметов, она обучала крестьянских детей танцам и пению.

Давид Фёдорович Бурлюк родился 18 сентября 1856 года. После окончания училища в Лебедине начал работать на земле. «Отец любил землю так, как если бы он вернулся из далёкого, долгого плавания. Он любил, что она весной выбрасывает зелёную силу, а потом родит потомство “как песок морской”», – писала Людмила Бурлюк. «Отец был зверски сильным человеком. В молодых годах во время купеческой пирушки он, дабы посрамить своего приятеля, владельца лошади – взял коня на руки, не хуже кавалера переносящего даму через топкий ручей», – дополняет её брат.

В 1881-м, в Ромнах Полтавской губернии, Давид Фёдорович познакомился с Людмилой. В том же 1881 году они поженились.

«Это была любовь с первого взгляда. Девушка была поражена и покорена страстью гиганта и простотой и доверчивостью его души ребёнка. Давид Фёдорович увёз молодую в Рябушки, где старый Бурлюк одобрил выбор.

Женитьба на Людмиле Михневич, девушке на шесть лет моложе его, принесла счастье», – писала Людмила Бурлюк.

Давид Бурлюк писал, что за долгие тридцать четыре года совместной жизни родители ни разу не поссорились. «Она была поэтическая женщина, как-то легко шедшая в жизни», – писала о своей свекрови Мария Никифоровна, жена Бурлюка.

Старший ребёнок в семье, Давид взял у родителей лучшее – у отца предприимчивость, организаторский талант, у матери – любовь к искусству, у обоих – стремление к непрерывному самообразованию. Людмила Иосифовна музицировала, занималась живописью как любитель – позже Давид будет неоднократно выставлять её работы вместе со своими; увлекалась поэзией. С самого детства Давид привык к путешествиям и перемене мест жительства – вся семья много раз переезжала, следуя за работой отца, Давида Фёдоровича. Говорят, что те, кто много путешествовал в детстве, следуют этой привычке и в зрелом возрасте; думаю, это именно так, и жизнь Давида Бурлюка – яркое тому подтверждение. Если проследить географию выставок, в которых он участвовал, мест, в которых он учился и жил, естественной реакцией будет вздох удивления и восхищения. Сумы, Тверь, Тамбов, Москва, Санкт-Петербург, Казань, Одесса, Херсон, Харьков, Мюнхен, Париж, Уфа, Владивосток, Токио, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Брисбен, Брадентон во Флориде, Лонг-Айленд… Бурлюки после Второй мировой войны совершили восемь поездок в Европу, в том числе две поездки в СССР в 1956 и 1965 годах. А своё восьмидесятилетие Давид Давидович встретил в Праге, совершив перед этим кругосветное путешествие.

«Давид Бурлюк – фигура сложная, – писал Алексей Кручёных. – <…> Он широк и жаден. Ему всё надо узнать, всё захватить, всё слопать. <…> Он хочет всё оплодотворить».

Но для любого путешественника важна родная гавань, в которой можно чувствовать себя безопасно и напитаться энергией. Такой гаванью на долгие годы станет для Давида родительский дом. Именно в родительский дом привозил Бурлюк своих друзей – независимо от того, где жила в тот момент его семья. Много работавший отец не только оплачивал образование шестерых детей, их многочисленные поездки, но и финансировал первые выставки, в которых принимал участие Давид Бурлюк, а вместе с ним – Михаил Ларионов, Аристарх Лентулов, Сергей Судейкин, Григорий Якулов и другие.

Давид Фёдорович Бурлюк и сам был талантливым человеком. Из простого арендатора он вырос в управляющего крупнейшими имениями; был хорошо образован, стал автором целой серии брошюр по сельскому хозяйству. Первой экспериментальной площадкой для сельскохозяйственного опыта Давида Фёдоровича стало в 1890 году имение в Обоянском уезде Курской губернии, а пик его карьеры пришёлся на 1907–1913 годы, когда он управлял имением «Чёрная долина», огромной экономией графа Мордвинова в Херсонской губернии. В 1910 году Херсонское сельскохозяйственное училище, представляя своим воспитанникам примеры образцовых хозяйств, даже устраивало туда экскурсии.

Наверное, Давид Фёдорович и сам не предполагал, что добьётся таких успехов – ведь поначалу они с женой пробовали, как и все Бурлюки, просто работать на земле. Возможно, именно женитьба на «городской» подтолкнула его к развитию. До этого двадцатилетняя Людмила не знала сельской жизни и никогда не работала на ферме. Однако в среде российской интеллигенции очень популярны были тогда идеи Льва Толстого об опрощении, и она решила попробовать.

«Отец и мать, живя на хуторе, решили вести трудовой образ жизни. Сами работали. Носили зерно в млын на гору. Отец брал 5-пудовый мешок, а матери насыпал 20 фунтов. Скоро это надо было оставить. Хрупкая матушка захворала, надорвав спину», – вспоминал Давид Бурлюк.

Образование и культура были всё же гораздо ближе матери. И её роль в семье начала постепенно определяться именно этим.

«Жизнерадостная, живая, с нежным сердцем, овеянная передовыми идеями того времени, молодая помогала отцу в его постоянном стремлении к самообразованию и культуре. Читала отцу Чернышевского, Белинского, Добролюбова, Герцена и особенно увлекалась Некрасовым, Помяловским и писателями-разночинцами, современницей которых она была», – писала Людмила Бурлюк.

Под влиянием жены Давид Фёдорович начал много внимания уделять самообразованию. «Сельскохозяйственные познания отца были в те годы из новейшей литературы по агрономии. Выписывал журнал “Сельский Хозяин”, где печатались статьи выдающегося русского учёного Докучаева, который создал научную школу почвоведения». Помимо профессиональных брошюр, он писал и стихи. «Тема их была: рецина, хлеб, скошенные цветы, птицы», – писала Людмила.

«Писал он по-русски и по-украински, на последнем, родном языке мало. При таких условиях – неудивительно, что я научился сам в пять лет читать и поглощал книжку за книжкой из большой библиотеки отца. <…> Осенними и зимними вечерами всегда в доме читали вслух старшие, а мы – дети – слушали, а позже и сами читали. Гоголь захватывал своим юмором, Лермонтов, Пушкин, в изданиях Девриена и Вольфа… были изучены таким образом назубок. Ещё и теперь почти с каждой страницы я смогу прочесть те или другие строки по памяти. Тарас Григорьевич Шевченко по-украински читался нам обычно отцом, чтение “Петруся” всегда оканчивалось слезами» – а это уже воспоминания самого Давида.

Ещё одна черта, которую перенял сын от родителей – стремление и умение заводить дружбу с интересными, известными людьми и умение ценить эту дружбу. С ранних лет гордился тем, что мать, участвуя в революционном кружке, дружила с Желябовым и Морозовым, встречалась с Саксаганским и Заньковецкой, а отец лично знал Тимирязева, журналиста Анзимирова и знаменитого доктора Сапежко.

Неудивительно, что в семье Бурлюков все дети получили хорошее образование и все стали причастными к искусству.