Текст книги "Сочувствую ее темным духам… (1-12)"

– Это что, экстази? – просипел Майкл.

– Ага. Попробовал когда-нибудь?

– Нет. Природные дары вроде каннабиса мне как-то ближе.

– Эти поросятки посильнее любой травы будут.

– Я с синтетикой на вы.

– Самое время вам познакомиться поближе. – Саймон разорвал полиэтилен и двумя пальцем взял розовую таблетку, самую маленькую на вид. – Давай, Майки, отбрось свои тревоги прочь.

Майкл пытался было включить внутреннего скептика, но передумал.

– Хуже не будет, – вздохнул он и буквально вырвал у Саймона розовое колесико.

Перед тем как отправить "поросенка" в глотку, Майкл долго рассматривал вишенку, выгравированную на таблетке. В его сознании еще бушевали угрозы отчима, к ним прибавились воспоминания последней встречи с матерью. Их голоса перемешивались, создавая неприятную какофонию в голове.

Странно. Сознание пока еще ясное, но именно сейчас все мысли обострились, протыкая извилины, отдаваясь болью в черепной коробке…

– И трезвым можно загнаться, не иначе, – вслух сказал Майкл.

– Что?

– Ничего, – ответил Майкл Саймону и проглотил поросенка.

Ничего.

Пока ничего, конечно же.

– Сколько нужно ждать? – спросил Майкл.

– От получаса до часа, – ответил Саймон. – Розовенькая слабая, советую тебе докинуться.

– Не стоит, – сказал Майкл, но взял желтую таблетку побольше и закинул себе в рот.

– Ничего себе, – протянул Саймон. – Ладно, не буду отставать.

Саймон закинулся двумя безликими серыми, "скучными", как подумал Майкл, таблетками.

– Ну-с, – довольно произнес Саймон, садясь на пол возле софы, – ждем. Пока ты беседовал со своим сладким папочкой, я накидал пару ласковых одной шлюшке, она обещала нас навестить, ты не против?

– Не против, – сказал Майкл, садясь рядом с Саймоном на пол.

– Просто секс под экстази это что-то невероятное, грех им сейчас не заняться…

– Что-то секс про экстази я слышал… – пробормотал Майкл. – А… может, не нужно дешевых шлюх? Я им не доверяю.

– Я тоже им не доверяю, просто с тобой не очень хочется заниматься сексом, – как бы стал извиняться Саймон. – А дрочить, знаешь… как-то пресно, что ли.

Майкл скорчил непонимающе-недовольную физиономию.

******

Приход не заставил себя ждать.

Майкл ощутил в своем организме чужую радость, перебивающую его собственные переживания. К этой симфонии чувств добавилось головокружение с легким покалыванием в локтях и коленях. Волны удовольствия медленно вымывали из Майкла весь негатив, и совсем скоро он довольно откинул голову на спинку софы и смотрел на привычную серую паутину в углу, принявшую непривычный насыщенный цвет.

– Э, – буркнул Саймон.

Майкл повернулся в сторону Саймона и попытался улыбнуться, но сжатые челюсти помешали ему это сделать.

– Что? – кое-как открыл рот Майкл.

– Этой суки нет. – Насколько мог судить Майкл, Саймон испытывал те же ощущения, что и он.

– Какой су… Аааа, – вспомнил Майкл. – Той, ко-то-рой ты пи-сал?

– Да. Которой я писал. Заставляет нас ждать, корова…

– Да и черт с ней, – вяло махнул рукой Майкл.

Саймон закурил. Майкл последовал его примеру, в надежде уменьшить эффект сжатых челюстей.

Минут двадцать они молча курили – Саймон докинулся розовеньким поросенком, объяснив это тем, что он "тертый калач". Майкл медленно пускал дым в потолок – из него почему-то прорисовывался образ Ребекки с ярко-зелеными глазами. Он почувствовал желание и закинул ногу за ногу, чтобы скрыть эрекцию. Тут же Майкл испытал два взаимоисключающих сожаления – что Саймон не девушка, и что он, Майкл, не гей. Он старался отогнать галлюцинацию, вернее, поменять ее – Майкл был уверен, что Ребекка не подходит этим ослепительным глазам. Он хотел заменить ее на другую, любую, абстрактную девушку – например, на ту рыжую, с которой у него была "практика" в саймоновском логове, но безуспешно. Впрочем, Ребекка сама стала растворяться, а ее (вернее не ее) зеленые глаза увеличивались в размере. Майкл довольно улыбнулся – наконец-то у него это получилось! Глаза становились все больше и больше, в них Майкл начал видеть отражение какой-то женщины. Прошло немало времени, прежде чем Майкл с ужасом узнал в ней свою мать.

Паника резкими волнами затуманила сознание, растворив в себе те обволакивающие волны удовольствия, в которых Майкл стал было забываться…

– Майк, мне нужно кое-что.

– Что?!! – с облегчением крикнул Майкл – образ матери сразу же исчез после слов Саймона.

– Не ори ты так! Есть пиво?

– Нет.

– Купи.

Майкл выпучил глаза.

– Я боюсь встать – уверен, меня охватит паника.

Он соврал – она уже его охватила. Несмотря на то, что галлюцинация с матерью пропала, паника словно бы взяла Майкла за грудки и стала трясти его из стороны в сторону. К этому ощущению прибавился холодный голод в желудке.

– Кому будет дело до того, какого цвета мои легкие, когда жирный негр вонзит нож в мою спину и изнасилует мой труп? – произнес Саймон, рассматривая предупреждения на пустой пачке-гробе "Clyde's Heaven".

– Что?

– Ты же слышишь, что я несу! – сказал Саймон и кинул гроб на стол. – Как меня такого можно отпустить на улицу? Я же неадекватный!

– Ты понял, что твои слова неадекватны, – заметил Майкл. – Стало быть, ты адекватный.

– А ты сохранил за собой наблюдательность! Для этого требуется больше адекватности, чем для произнесения неадекватных фраз.

– Слишком умная мысль. Ты точно адекватный.

– Если руководствоваться твоей же логикой, можно сделать вывод, что ты тоже адекватный.

– Я с этим и не спорил. Я сказал, что меня охватит паника.

– Что тут думать – мы оба адекватные! Тогда вместе пошли за пивом.

Майкл моргнул в ответ, ощутив сырость и тяжесть зрачков своих глаз.

Через пятнадцать минут Майкл и Саймон шагали по вечерним, но еще наполненным улицам Мельбурна. Чем больше людей встречалось на пути, тем сильнее Майклу становилось не по себе. Его состояние было близким к паранойе. Изображение в его мозг поступало с нормальной скоростью, а звук словно бы притормаживал. Чувство времени усилилось: казалось, что теперь оно идет медленнее… В страхе споткнуться Майкл стал переступать через тени, вызвав смех каких-то толстых девиц, проходивших мимо. Майкл заморгал от смущения и вдруг осознал, что мог разглядеть людей лишь в опасной от себя близости. Белки собственных глаз показались ему такими мокрыми. Мошки перед глазами образовывали созвездия. Майклу стала неприятна собственная паранойя, он стал вспоминать все негативные события, произодшедшие с ним ранее. Первым на ум пришел, конечно же, отчим. Тут же Майкл отпрянул в сторону, притянув к себе удивленный взгляд Саймона. Неподалеку от них проехал красный хэтчбек – Майкл вспомнил, что отчим в свое время разъезжал на "Шкоде" лососевого, как он любил называть, цвета. Он запаниковал – любая красная машина (которых на проезжей части стало больше, чем обычно), проезжающая мимо, вызывала болезненное уханье над его желудком.

– Что такое? – спросил Саймон, всем своим видом обозначая вежливый интерес.

– Нехорошие мысли лезут в голову, – ответил Майкл своим кроссовкам.

Саймон усмехнулся.

– Все это ложь. Все твои мысли – это одна большая ложь. Свой огромный мозг ты заполняешь одной ложью. Хватит.

Майкл почему-то кивнул – сам он не мог понять, согласен он со словами Саймона или нет.

– Наш мозг – это главный наш обманщик, – продолжал Саймон. – Вот слух – мы слышим одинаково, но каждый мозг каждый раз обрабатывает один и тот же звук по-разному… То же самое и со зрением. Если бы я врал, то не существовало бы оптических иллюзий.

После этих слов в голове Майкла вспыхнула отторгающая картина – розовый мозг, в котором вместо извилин – голые младенцы.

– Неудивительно, что общественность против наркотиков, – неожиданно для себя сказал Майкл. – Они уродуют восприятие.

Саймон покачал головой. "Общество – не показатель. Общество портит людей" – вдруг вспомнил Майкл одну из давнишних реплик Саймона.

– Не знаю, как для общества, не интересно, но для меня наркотики – это здорово. Я умею их принимать.

– Что тут хорошего? – возразил Майкл, едва не споткнувшись о собственную тень. – Мозг рисует навязчивый бред. Время… эээ… тормозит, из-за чего весь этот бред расстягивается…

– Вот именно. Сейчас у меня ускоренное чувство времени. У тебя, наоборот, замедленное. Бытие определяется сознанием, друг мой. А сознание нас порой обманывает, даже когда мы не пьяные. Выходит, что бытие, окружающий нас мир – это просто ложь. Все общепринятые истины – это лишь популярные иллюзии, привлекательные, либо просто привычные посредственным людям…

– По-моему, ты несешь бред, – сказал Майкл.

– Нет. – Невозмутимости Саймона не было предела. – Это наркотический полет свободной мысли под фундаментом трезвого разума. Наркотики убирают так называемую правду, оставляя после себя только неоспариваемую истину.

– От экстази никакой истины нет. Одна паранойя. Вот трава это другое дело.

– Пробовал бы ты столько колес, сколько анаши скурил, ты бы по-другому думал. У травы своя прелесть, у экстази – своя. Ты должен на одни и те же вещи смотреть по-разному, по-разному их воспринимать. Для этого и существуют наркотики. Для всестороннего восприятия. Умные люди стараются охватить все аспекты этого существования. Наркотики, даже синтетические, так или иначе, пришли к нам от природы. Красивая картина вырисовывается – природа поспособствовала зарождению отношений человека и наркотиков.

Майкл хотел что-то сказать в ответ, но не сказал, да и нужды в этом, в общем-то, не было – они уже дошли до пивной забегаловки. Саймон взял себе лагера и пачку "Clyde's Heaven". Майкл не стал рисковать и взял только сигареты, тоже "…Heaven". С учетом отсутствия опыта с экстази, решил Майкл, будет опрометчиво заливать кислотных "поросят" лагером и прочими этиловыми радостями. Оставаться за барной стойкой не стали – решили пойти обратно к Майклу, не хотели вызывать подозрений.

По пути назад Майкл вспомнил пугающую картину, неведомо как забредшую в его голову.

– Саймон, можно спросить? – Не дожидаясь разрешения, Майкл продолжил. – Галлюцинации можно толковать? Так же, как толкуют сновидения?

Уголок рта Саймона изогнулся в полуусмешке.

– Они всегда истолковываются одинаково. Любая галлюцинация означает, что ты изрядно накидался.

– Я видел мозг, состоящий из младенцев. Как мое подсознание дошло до такого?

– Хм… Каким-то образом это связано с твоим отчимом, но точно не знаю. Природа отцовства, типа того. Может, твой мозг намекнул тебе, что все отцы – бракоделы и неудачники, которые под каблуком своих жен зачинают новых потребителей с мертвым самосознанием… Твои младенцы были мертвыми?

– Не помню. Они были голыми. И розовыми, так что, скорее всего, они были живыми.

– Жаль, – вздохнул Саймон и плюнул в мусорную урну. – Хотя… быть может, они недавно умерли и не успели посинеть?

– Какой ты жестокий.

– Я? Скорее рациональный. Природа дала нам жизнь. Природе иногда необходим минимализм. Поэтому она стирает с лица Земли некоторые виды, заставляя их вымирать. Люди – это животные, которых так много на этой планете. Они загрязняют своим углеродным следом окружающий воздух. Они постоянно размножаются, ходят в церкви, воюют друг с другом, покупают всякую херню, учат тебя как жить, заставляют пахать на ненавистных работах с грошовыми зарплатам, хотят, чтобы ты соответствовал их ожиданиям. Люди – тупые. Не все, конечно. Но большая часть, это уж точно. И если природа нас не уничтожит, то сделает так, что мы сами уничтожим друг друга. И сделать это не так сложно. Цепь химических реакций, немного радиоактивных металлов – и все, мы трупы.

– Как я понял, ты обожествляешь природу, – сказал Майкл. – Природа для тебя нечто вроде бога.

– К черту богов! – воскликнул Саймон. – Эти порождения невежественного воображения… Эти пошлые перегородки, ограждающие человеческое сознание… тьфу… Аж тошно стало… Природа, Майк, это не бог. Природа – это природа.

"Чересчур жесткие речи" – подумал Майкл. – "Но нельзя не узреть в них определенный смысл. Наверное, такой и должна быть правда – жестокой, отторгающей, приводящей в бешенство, заставляющей задуматься, что-то менять…"

Менять старую иллюзию на новую…

Новую на старую…

******

Эффект от экстази постепенно сходил на нет – у Майкла появилась жажда, к ней добавилась легкая судорога в районе голеней. Он достал из холодильника бутылку с газировкой и осушил ее до дна. Потом, довольный, с размаху сел на софу.

Он забыл, какая она у него неустойчивая…

Ножки ее отлетели в сторону. Софа, вместе с весом Майкла, рухнула на пол. Пружины ее обвисли, одна из них пробила покрой сиденья, едва не задев сидевшего Майкла.

– О-оу, – сказал Саймон.

Майкл молчал – в крушении самой обласканной части интерьера он увидел некий символизм. Вновь вспомнились угрозы отчима, память о которых притихла во время наркотического трипа. Горькая правда обрушилась на Майкла, бросив того в холодный пот.

Мать умирает, отчим не щадит его, сам он окажется на улице… Любимая софа умерла…

Зеленые глаза…

"Какого черта они делают в моей голове?" – подумал Майкл. Он отогнал их и стал думать о насущных проблемах – "муравьиной суете", как называл их Саймон. Сломанная софа, угрозы отчима, больная мать… Угрозы отчима, больная мать, сломанная софа… Больная мать, сломанная софа, угрозы отчима… Почему сломанная софа оказалась у Майкла наравне с двумя другими заботами, он понять не мог. Но во всяком случае, он чувствовал себя так, словно давно хворавший питомец только что умер.

– Это просто…

– Не договаривай, – перебил Саймон. – Пружину можно вырвать, и софа будет пригодна для сидения…

– Я не о софе. – Майкл провел ладонью по лицу, словно хотел смести те мысли, что маршировали в его голове… – Не только о ней. Все, все разваливается. Все, к чему я привык, просто исчезает…

– Это естественно, – буркнул Саймон, открывая зажигалкой свежекупленный лагер. – Энтропия, мать ее…

– Я просто под кайфом, и мои проблемы пока не могут как следует доводить меня фактом своего существования… Но я знаю о них, и это меня напрягает…

– Расслабься, – сказал Саймон, сделав мощный глоток лагера, и достал из полиэтилена желтую таблетку. – Закинься…

– Нет, я не хочу, – отмахнулся Майкл. – Они не решат проблему…

– Не решат. Но поменяют твое отношение к ним.

Майкл одновременно понял все смыслы данной фразы. До него дошло, что на свою жизнь он смотрит с разных сторон, будто жизнь – это солнце, вокруг которого крутятся несколько Майклов с разными мыслями, мнениями, восприятиями, и у всех них одно направление. Он смотрит на свою "муравьиную суету" с восьми разных позиций, отчего величина суеты увосьмеряется…

Майкл чувствовал, как набухает у него голова. С такими видениями самое место для него – дурдом. Кукушкино гнездо, где он, Майкл, общается с такими же адекватными, как и он сам…

Майкл стал противиться своим видениям. Он считал их ненормальными, какая-та часть его сознания шла в оппозицию к многополярным взглядам, которыми Майкл освещает…

Да. Освещает! Он, Майкл – это солнце. А не одна из планет. Он – это сама жизнь. Он может греть, но также он может сжечь.

Сейчас же воспаленное воображение Майкла подсказывало ему, что он – это солнце. У него одна горящая мысль, способная сжечь все планеты. А планеты – это не взгляды, это его насущные проблемы.

Он один, проблем много. Сияние – одно.

Решение проблем тоже одно.

– Я уеду из Мельбурна! – воскликнул Майкл неожиданно для себя. Неожиданно и для Саймона – тот аж дернулся в сторону.

– Не пугай ты так, Майк!

– Я уеду из Мельбурна! – повторил Майкл тише, но осознаннее.

– Поздравляю! – захлопал по бутылке Саймон. – Тебя имеет в зад твой отчим, а ты только сильнее нагибаешься.

– Нет, – возразил Майкл. – Это я его отымею.

– Рад, что ты так думаешь.

– Ты не понял.

– Видимо, не понял, – Выражение лица Саймона приняло не идущее ему вежливое недопонимание.

– Я украду у него свой мотоцикл и уеду из Мельбурна, – вдохновенно произнес Майкл, ощущая бегущее по его артериям тепло.

Тишина. Саймон недоверчиво смотрел в потолок – словно это потолок сказал ему о своем намерении бежать из города.

– Куда ты уедешь? – спросил Саймон.

– Вперед, – ответил Майкл и вытянул руку вперед, словно указывая направление.

Саймон почесал правую бровь – Майкл подумал, что Саймон лишь сделал вид, что задумался.

– Это чистое безумие… Мне это определенно нравится.

На телефон Саймона пришло сообщение.

– Черт… А, это эта шлюха… Пишет, что приедет через двадцать одну минуту…

Майкл замахал руками, словно отгоняя мух.

– Правильно, Майк! К черту ее! Уже поздно, детка. Напишу ей, что нормальные шлюхи не заставляют парней ждать…

Пока Саймон набирал сообщение, Майкл представлял, как он верхом на своем мотоцикле едет по пустынным дорогам Виктории, навстречу заходящему солнцу. Ветер обдувает его тело, душа обретает свободу, он несется навстречу бесконечности. Он обгоняет редких автомобилистов, попадающихся на пути по дороге… дорога без поворотов. Желтое канареечное солнце никогда не скроется, разве что рассеится по небу обволакиващим гранатовым сиянием, скрывая дневную синеву, растворяя облака, превращаясь в зеленый шар…

Зеленый?

Вновь зеленые глаза стали преследовать его. Случайно пойманный взгляд незнакомой малопривлекательной девушки – и вот, каждый раз, в любую грезу, любую галлюцинацию, вмешиваются эти большие блестящие, как утренняя роса, глаза.

Что это, любовь?

Нет, он бы это почувствовал. Любви с первого взгляда не существует. Зеленые глаза – просто яркая картинка, врезавшаяся ему в память. Как броская реклама, как красивый слоган…

– Все, я отшил эту шлюху…

– А? – непонимающе буркнул Майкл. – А, ну да… Так это что, реально шлюха. Профессиональная?

– Нет, она любительская. Просто женщина, готовая отсосать за кружку пива или колесико экстази. Таких полно, ты это знаешь…

– Знаю, – со знанием дела кивнул Майкл, хотя никакими сексуальными достижениями, кроме Ребекки и рыжей студентки, он похвастаться не мог.

– Итак, – Саймон замер, пристально вглядываясь в Майкла, – мы отвлеклись. Ты что-то говорил о побеге из Мельбурна…

– Да! – с чувством произнес Майкл. – Именно этого я и хочу.

– Ты ли этого хочешь? – с сомнением спросил Саймон. – Сдается мне, за тебя говорят веселые поросята в твоем организме.

– Нет. Я хочу этого. Мне это нужно.

– Для чего тебе это нужно?

Майкл пожал плечами.

– Я не знаю.

Саймон сморщился – он хотел услышать разумное объяснение, подумал Майкл.

– А как насчет денег? – спросил Саймон. – Тебе надо что-то есть, твоему байку – тоже.

Майкл задумался – причем, мысли в его голове были горьковаты на вкус. Он не вспоминал прежде о такой тривиальной пошлости, как деньги.

– Ну я…

Тут же на него снизошло озарение:

– Злодей всей моей жизни любил коллекционировать антиквариат. Не думаю, что он стал изменять свои привычки. Кроме измены матери, никаких его измен мною замечено не было. Он даже ненависть ко мне не стал менять на что-то более разумное, несмотря на время.

Саймон смотрел на Майкла по-другому – что-то странное читалось в его сером взгляде. Забыв о лагере в руке, он сел на сломанную софу и замер. Отсутствие порывистости в его движениях насторожило Майкла. Он почувствовал себя безумцем, раз такой человек, как Саймон, взвывал его к рассудительности.

– Ты хочешь ограбить его? – спросил Саймон и ткнул в Майкла бутылкой.

– Да.

– Несмотря на неудачу прошлого взлома?

– Да.

– И сейчас ты хочешь унести из его дома больше, чем планировал тогда?

– Да.

– Ты понимаешь, что после этого, у злодея всей твоей жизни будут реальные основания закрыть тебя за решетку?

Легкое сомнение пробежало в голове Майкла перед ответом.

– Да.

Саймон наконец вспомнил о лагере и основательно к нему приложился.

– Он и так загнал меня в угол. – Майкл чувствовал, что ему надо объяснится. – Он и так построил свой план на недосказанности, я не знаю не его целей, не его возможностей. Он намеренно нагнетает атмосферу, вынуждает меня предпринять какие-то действия. Даже больная мать не останавливает его. Он ей дурачит голову, выставляет меня преступником, приводит ей якобы доказательства… – Перед Майклом всплыла рука полицейского, тянущего к кобуре, его спину заколол страх. – Все гораздо серьезнее, чем я к этому отношусь… В целом, его план, в чем бы он не заключался, срабатывает – я превращаюсь в параноика. Но…

– Но? – поторопил Саймон, но Майкл ответил не сразу, он дал разогнаться этой спасительной мысли по всему своему телу.

– Но я могу нанести ответный удар. Я не знаю, чем этот удар обернется для меня самого, но одно я знаю точно – это лучшее, что я могу сделать. Я не дам ему заковать меня в эти цепи, я буду грызть эти цепи, пока могу.

Пока Майкл выговаривал эти сомнительные для него самого слова, в его голове словно зажегся факел. Ясный разум – вот что это такое. Теперь Майкл знал точно – то, что он сейчас скажет, будет трезвой выверенной фразой, осуществляемым пророчеством, клятвой самому себе, не одурманенной "поросячьими" галлюцинациями с горящими в них зелеными глазами.

– Завтра я верну обратно свой байк, прихвачу с собой его антиквариат и распрощаюсь с этим городом.

– С отчимом что ты будешь делать? – спросил Саймон. – Ты же наверняка нарвешься на него…

– Неважно, как он отреагирует. Теперь мне даже безразличен его план. Я знаю, как решить эту проблему, этого достаточно.

Саймон вновь поменял свой взгляд. Теперь Майкл осознал, как смотрит на него Саймон. Он прочитал в его взгляде уважение с небольшой примесью шока.

Если ты шокируешь Саймона – значит, ты планируешь действительно что-то из ряда вон выходящее.

– Я с тобой, – сказал Саймон.

– Что? Нет! – запротестовал Майкл. – Ты не обязан мне помогать, это не твоя проблема.

– Да, не моя. Но я хочу тебе помочь ее решить. Тебе не помешает подельник в этом грязном деле. Тогда у твоей проблемы не останется никаких шансов…

Саймон протянул руку, и Майкл от всей души ее пожал.

– Верь мне, Майк, я не подведу тебя.

– Да я не сомневаюсь в тебе…

– А может, стоило бы?

Больше нечего терять

Мать.

Майкл не раз звонил на ее номер, который когда-то был записан в телефоне как "Амалия", но трубку никто не поднимал.

Длинные гудки.

Длинные гудки.

Длинные гудки.

Значит, она поверила россказням Фила про "преступную деятельность" Майкла.

Мелькнула паршивая мысль переименовать "Маму" обратно в "Амалию", но так проблемы не решают. Майкл отправил на ее телефон сообщение с просьбой перезвонить. Если она это сделает, быть может, придуманный им вчера план мести не придется осуществлять.

Прошло пять минут… десять… пятнадцать… сорок…

Никакого перезвона не было.

Майкл выругался и кинул телефон на софу. Телефон уже был с треснутым экраном, софа сломалась вчера – и что-то внутри Майкла надломилось. Он смотрел на свои вещи, все они имели какой-то дефект. Даже одежда. Футболка давно нуждалась в заплатке, джинсы обесцветились от износа. Пейзаж за запотевшим окном казался тусклым – словно глазами астигматика Майкл глядел на синеватое небо с дымкой облаков.

Во всех этих несущественных изъянах Майкл видел некий символизм. Все рушится. Все нуждается в изменениях. Сам он должен измениться. Сознание, не отуманненное наркотиками и алкоголем, постоянно совершало самосуд. Будто глубоко в душе есть сверх-Я, идеальный Майкл, который решил все свои проблемы. Может быть, он совершал самосуд? Призывал Майкла стать таким же, как он? Никем и ничем не обремененный, защищенный от бытовых неурядиц и собственного самокопания ментальной броней. Метафорично большой, парящий надо всем, с собственной загадочностью, которую вовсе не стоило отгадывать – которую просто следовало держать в себе, как одно из бесчисленных достоинств.

Солипсизм.

Данная философия притягательна для Майкла, но она теряет свою значимость, когда по-новому переживаешь эти неприятные куски из бессмысленной жизни, которые предпочел бы забыть или отдать какому-нибудь неприятному индивидууму для того, чтобы посмотреть на свои мытарства со стороны. Майкл видел выход из ложного вакуума проблем, но встать и пойти к выходу мешала собственная двойственность суждений.

Не проще ли просто встать и пойти, невзирая на все противоречия? Которые, быть может, и не противоречия вовсе?

Майкл не раз задавал себе такие вопросы, но каждый раз он находил себе оправдания не отвечать на него. Порою он смотрел на ложный вакуум проблем со стороны, но не решался сделать необходимый шаг.

Может быть, потому, что он не хотел делать этот шаг? Лишь просто заставлял себя думать, что этот шаг ему нужен?

Может быть, какая-та часть Майкла чувствовала, что проблемы не такие серьезные и потому не хотела прибегать к серьезным шагам для их решения?

Ответов на эти вопросы Майкл не знал. А может, просто думал, что не знал.

"Я схожу с ума" – отчетливо пронеслось у Майкла в голове.

Может, стоит сделать этот шаг для того, чтобы не сойти с ума?

Сильный аргумент, но что-то все равно, все равно, держало Майкла в оцепенении.

Может быть, этот аргумент все же недостаточно хорош?

Майкл сидел на своей софе, неудобно сжавшись из-за торчавшей из обивки пружины, и занимался самоиздевательством, пока ждал Саймона. Все необходимые вещи – немного денег, кое-какая одежда, пачка затвердевших чипсов лежали в рюкзаке, уже надетым за спину. Несмотря на материальную подготовку к неизвестности, духовно Майкл бы предпочел остаться на этой софе еще вечность. Он надеялся, что Саймон побудит его на решимость, но как-то чувствовал, что "двухнедельный друг" – не гарант для его мотивации. Майкл вдруг вспомнил как называется испытываемое им состояние – прокрастинация.

"Как же надоела эта жизнь с вечной потребностью, а порой и неизбежностью откладывать все назавтра…"

Майкл словно бы почувствовал эту мысль, отчего ему стало больно.

"В борьбе с самим собой я побеждаю…" – вдруг подумалось ему.

Он встал и тут же замер. Что-то держало его изнутри. Боязнь неудачи, а может что-то еще.

"Лучше попробовать и проиграть, чем не попробовать, теряя при этом возможность выиграть" – подумал Майкл и сразу же воспрянул духом. Как же вовремя пришла ему в голову эта мысль. Может, весь этот бред с материальностью мыслей, на самом деле меньший бред, чем мнение, что материальность мыслей – бред? Майкл зашагал по квартире. Хотелось курить. Майкл достал пачку "…Heavens", открыл ее и разочаровано вздохнул. Осталось две сигареты. Майкл не желал так просто их расходовать. Придется ждать Саймона. В голове пронеслась мысль, что недостаток финансов – это единственный недостаток, от которого ему стоит избавляться.

Желание украсть антиквариант отчима впервые превысило в нем желание обладать собственным мотоциклом. Асоциальные помыслы, подумал Майкл и возгордился – ему вспомнился Саймон с его нигилистическим презрением ко всему, что принято считать нормой. Вот он, его ориентир – Саймон. Парящий надо всем, невозмутимый, раскрепощенный – но в то же время понимающий чужие проблемы и предлагающий свою помощь в их решении. Как хорошо, что существуют такой человек, причем существует в пятнадцати минутах ходьбы от дома.

Мысль, что "двухнедельный друг" не поможет решить его проблемы, вдруг показалась Майклу бредом. Какая разница, сколько он его знает? За прошедшие полмесяца Майкл получил больше понимания от Саймона, чем от матери за двадцать один год. Какая разница, что это его родная мать? Какая разница, что она смертельна больна? Болезнь что, делает ее лучше? «Надо принять суровую реальность и свои неприятные мысли, которые не должны вызывать у тебя стыда только потому, что они правдивы…» – вспомнил Майкл высказывание Саймона где-то недельной давности, и почувствовал очередной прилив гордости. Высказывания Саймона, сказанные как-будто между прочим, порою приходят в голову Майкла в нужный момент, поражают своей бескомпромиссной объективностью и дают некую внутреннюю силу.

"Вот он, Саймон. Правильный ориентир"

Майкл сел на софу, оглядел свое убогое убранство в гостинной и ухмыльнулся. Это что, за это он будет бороться с Филипом? Да пусть он подавится всеми этими висящими обоями, сложными узорами из паутины углу, невыводимыми пивными пятнами на столе, обнаженной штукатуркой под потолком! Пусть он царствует в этом дерьме. Майкл знал, что дерьмо появилось здесь благодаря ему самому – тем приятнее сознавать, что отчиму придется выметать следы ненавистного пасынка из квартиры, являющейся, безусловно, его самой нежеланной инвестицией.

Майкл рассмеялся. Осталось лишь дождаться его ориентира, Саймона, источника безграничной уверенности в себе. Затем с чувством праведного мщения уехать в манящую неизвестность на своем мотоцикле с антиквариатом отчима на багажнике, оставив позади цивилизованный Мельбурн, полный угасших надежд и незаслуженных неудач…

"Неважно куда, главное – откуда" – пронеслось в голове Майкла. Мысль, обобщающая его полные решительности доводы.

Лишь одно тревожило Майкла. Связь отчима и Страйкса. Кто-то свел их вместе. Ответ Страйкса на этот вопрос вызывал сомнения, хотя, если рассуждать логически, он мог быть правдивым. Отец Тайгера мог знать его отчима. Через отца Тайгера Филип действительно мог заставить Страйкса сделать дурацкий звонок с требованием покинуть город. Страйкс мог использовать злосчастный удар крикетной битой для заявления в полицию. Если бы не ситуация с Клодом, думал Майкл, никакого сотрудничества отчима со Страйксом просто не возникло бы.

Майкл вспоминал тот день, когда столкнулся с копами, когда познакомился с Саймоном… Это произошло 25-го апреля, вроде бы вторник… Накануне, ночью, пьяный Клод позвонил Майклу с какой-то глупой просьбой. Майкл сказал Клоду, чтобы он завтра к нему приехал. Клод не доехал, потому что Страйкс прицепил его к батарее наручниками… Саймон рассказывал про "амфетаминовую манию", возникшую у мельбурнских полицейских, поэтому Страйкс, известный в определенных кругах наркоторговец, решил свалить все обвинения на Клода, на человека, никак не завязанного на наркотиках. Страйкс договорился с копами, те ему оставили записку со временем прибытия в "берлогу". Предполагалось, что копы, войдя на кухню, увидят главного подозреваемого, то есть Клода, прикованным к батарее. Получается, Страйкс сделал всю работу по поимке преступника. Из этого следовало, что полиция заключила неформальную сделку с необразованным наркоторговцем для выполнения своего плана по снижению амфетаминового трафика. Но не проще ли полиции посадить реального преступника? Спалившегося, если вспомнить слова Саймона, на амфетамине? Упускать виновного Страйкса ради невиновного Клода? Отец Клода дружит с полицейским, влияние которого позволило Майклу, Саймону и Клоду остаться на свободе. Перед глазами Майкла проплыла записка, выпавшая из кармана Страйкса… Тут же Майкл сделал вывод, основывающийся на предыдущих рассуждениях.