Текст книги "Психология воли"

Правомерность такой диагностики (с помощью педагогических критериев) была подтверждена обнаруженными Н. Д. Скрябиным различиями между смелыми и боязливыми по типологическим особенностям свойств нервной системы и в вегетативных реакциях. У боязливых по сравнению со смелыми отмечались два вида реакций: либо значительное повышение частоты сердечных сокращений, либо уменьшение ее ниже фонового уровня, т. е. уровня, который наблюдался в покое. Эти данные подтверждают в целом мнение П. В. Симонова, что чрезмерная эмоциональность и вегетативная реактивность свидетельствуют об относительной слабости волевых качеств. Однако Б. Н. Смирнов, Н. Д. Скрябин и И. П. Петяйкин наблюдали, что при первом испытании вегетативная реакция у смелых может быть не меньшей, чем у боязливых. Наибольшей дифференцирующей силой обладают повторные выполнения опасного упражнения. Кроме того, нельзя не учитывать и следующие обстоятельства:

• вегетативная реакция в ряде случаев может являться отражением не только возникшей эмоции, но и степени волевого напряжения, направленного на подавление эмоциональной реакции;

• волевое усилие и эмоциональная невозмутимость – это разные феномены: можно, с одной стороны, обладать, из-за особенностей темперамента, низкой эмоциональной возбудимостью и поэтому в опасной ситуации дать меньшие вегетативные сдвиги, а с другой – иметь худшее качество выполнения задания.

Таким образом, только по вегетативным сдвигам делать заключение о волевых качествах человека, в том числе и о его смелости, нельзя; необходимо изучение поведенческих характеристик, а также качественных и количественных параметров деятельности. Кстати, количественные параметры деятельности при страхе, особенно неожиданном (испуге), могут существенно возрастать, особенно у боязливых.

Для выявления степени развития смелости в условиях спортивного зала можно использовать те же пробы, которые применяются для измерения степени развития решительности в опасной ситуации: падение спиной с площадки, прыжок назад через планку, прыжок с одного коня на другой и т. п. Простой способ определения степени развития смелости предложен Г. А. Калашниковым: испытуемые подпрыгивают на двух ногах как можно выше с площадки 50 х 50 см, которая постепенно поднимается над полом до 1,5 м. Степень уменьшения высоты прыжка по мере увеличения высоты площадки служит показателем степени развития боязливости.

Важно, чтобы испытуемые не имели опыта в выполнении предлагаемых проб, иначе умения и навыки могут исказить результаты диагностирования. Кроме того, для повышения надежности исследования желательно проверить испытуемого на нескольких пробах. В идеальном случае желательны измерения вегетативных сдвигов, тремора, кожно-гальванической реакции, а также выявление имеющихся у человека типологических особенностей свойств нервной системы. Боязливых характеризует сочетание слабости нервной системы, преобладание торможения над возбуждением и подвижность торможения. Изучение нейродинамической основы боязливости помогает дифференцировать боязливость, приобретенную в процессе деятельности.

Экспериментальная диагностика степени развития терпеливости. Американские психологи для изучения терпеливости у астронавтов использовали пробу «вода со льдом». Астронавты опускали голые ступни в таз с этой водой и терпели холод, сколько могли.

Однако общепринятой моделью изучения способности человека к длительному удержанию волевого усилия считается измерение выносливости к статическому усилию на заданном уровне от максимума (например, на половине максимальной силы). Такую методику впервые использовал в отечественной психологии Е. И. Игнатьев [1960]. Он рассматривал волевое усилие как сознательное подавление импульсов к мышечному расслаблению, когда испытуемые уже не могли без дополнительного напряжения поддерживать максимальное усилие. За меру волевого усилия он принимал длительность поддержания максимальной силы, т. е. по сути – выносливость к статическому усилию. Такой способ измерения волевого качества, обозначаемого нами как терпеливость, имеет существенный недостаток. Здесь в общее время, характеризующее выносливость, входит и то, в течение которого для поддержания физического усилия на заданном уровне не требуются дополнительные волевые импульсы (время до появления усталости); последние собственно и должны характеризовать силу воли (терпеливость) человека. При фиксации только общего времени поддержания заданного усилия не вскрывается, почему один человек оказывается более выносливым, а другой – менее выносливым: за счет способности прилагать дополнительные волевые усилия или за счет каких-то гуморальных и биохимических факторов, обеспечивающих выполнение работы до наступления утомления и появления чувства усталости.

Кроме того, использование максимального усилия невыгодно, так как его удержание кратковременно и это сглаживает индивидуальные различия между испытуемыми.

Впрочем, ради справедливости, надо отметить, что и сам Е. И. Игнатьев был весьма сдержан в оценке предложенного им способа.

В исследовании М. Н. Ильиной [1974а] предпринята попытка вычленить из общего времени, характеризующего выносливость, время, связанное с проявлением дополнительного волевого усилия. Было принято, что мерой степени развития терпеливости может быть время от момента возникновения чувства усталости до отказа поддерживать усилие на заданном уровне. У одних и тех же испытуемых при выполнении различных физических упражнений фиксировалось время жалобы на усталость и время работы до отказа поддерживать заданное физическое усилие или темп. У одних чувство усталости появлялось, например, по прошествии 40 % общего времени работы, у других – по прошествии 75 %. Таким образом, общее время, характеризующее выносливость, делится на два отрезка, которые названы компонентами выносливости: до возникновения и после возникновения чувства усталости. Второй отрезок времени и характеризует волевой компонент выносливости.

Конечно, чтобы использовать чувство усталости как исходную точку отсчета для измерения степени развития терпеливости, требуется определенный опыт испытуемых в анализе своих мышечных ощущений. У спортсменов, например, совпадение во времени объективных признаков утомления и чувства усталости отмечается гораздо чаще, чем у неспортсменов. Установлено, что у ряда испытуемых, особенно у детей, не удается сразу получить ответ о переживании усталости; требуются двух-трехразовая тренировка и разъяснения экспериментатора.

В этом отношении, может быть, более целесообразно использовать другую пробу для определения степени развития терпеливости – пробу с задержкой дыхания. После глубокого вдоха испытуемый задерживает дыхание и через некоторое время при появлении желания сделать новый вдох терпит (не делает вдоха), сколько может. Степень развития терпеливости определяется временем от момента возникновения желания сделать вдох до момента отказа задерживать дыхание. В ряде исследований (М. Н. Ильина [1976,], В. Д. Гаврилов [1979], А. И. Высоцкий [1982]) была выявлена довольно тесная корреляция (r = 0,538 при 1 %-ном уровне надежности) между степенью развития терпеливости, зафиксированной в пробе с удержанием усилия, и степенью развития этого качества, обнаруженной в пробе с задержкой дыхания.

В то же время обращает на себя внимание тот факт, что при удержании усилия проявляется бо́льшая степень развития терпеливости, выраженная в процентах от общего времени удержания, чем в пробе с задержкой дыхания.

При проверке В. Д. Гавриловым [1979] этих тестов на воспроизводимость (через неделю и через 4 месяца) подтвердилась меньшая надежность теста с удержанием усилия по сравнению с пробой на задержку дыхания (для данных, полученных через неделю: r = 0,584–0,663 в тесте с удержанием усилия и r = 0,767–796 в пробе с задержкой дыхания; для данных, полученных через 4 месяца, коэффициенты корреляции равны соответственно 0,451–0,555 и 0,538–0,548). Но в целом эти данные показали значительную стабильность уровня проявления терпеливости одними и теми же лицами.

Е. В. Эйдеман [1986], используя тест с задержкой дыхания для изучения терпеливости, проверял его надежность при различных вариантах условий: на вдохе, на выдохе, в середине дыхательного цикла, после искусственной гипервентиляции, до физической нагрузки и сразу после нее, в период восстановления. Он пришел к выводу, что различия в условиях не сказались на относительном времени терпения, так как длительность фазы терпения изменялась почти пропорционально изменению общей длительности задержки дыхания. Регрессионный анализ показал, что связь величин T (общее время) и t (время терпения) по индивидуальным данным хорошо аппроксимируется линейной зависимостью вида t = KT + t0, причем коэффициент K точнее всего соответствует индивидуальным значениям волевого компонента, полученным при варианте с задержкой дыхания на естественном выдохе. Кроме того, при этом варианте была и наименьшая индивидуальная вариативность волевого компонента. В то же время межиндивидуальная вариативность уровня проявления терпеливости оказалась высокой: от 18 до 89 %.

С. В. Корж и В. Н. Носов [1989] для объективизации контроля за удержанием усилия на заданном уровне использовали электромиографию. Испытуемым давалось задание сжать динамометр с максимальным усилием, и при этом фиксировалась амплитуда ЭМГ. После этого давалось задание удерживать усилие, равное половине максимального, что естественно уменьшало амплитуду ЭМГ. По мере развития и усиления утомления и противопоставляемого ему волевого усилия наблюдалось постепенное увеличение амплитуды ЭМГ до уровня, наблюдавшегося при максимальной мышечной силе. На этом уровне амплитуда ЭМГ сохранялась незначительное время. Затем, несмотря на подбадривание со стороны экспериментатора, испытуемые прекращали выполнение задания.

Авторы сделали вывод, что уменьшение амплитуды ЭМГ включенных в работу мышц на фоне уменьшения силы их сокращения указывает на ослабление волевого усилия. Увеличение же амплитуды ЭМГ независимо от того, сохраняет ли человек способность удерживать заданное усилие или нет, свидетельствует об увеличении волевого усилия, направленного на мобилизацию резервных возможностей организма. Данная реакция – увеличение амплитуды ЭМГ задействованных мышц при утомлении без изменения силы их сокращения, – отмечали авторы, – отличается высокой специфичностью. Обработка результатов заключается в измерении амплитуды ЭМГ, зарегистрированной при пробе с максимальной нагрузкой (А_макс) и с половиной физической нагрузки (А_конечн) или в любой из интересующих экспериментатора отрезков времени. Затем вычисляют индекс волевого напряжения по формуле

ИВН = А_конечн: А_макс.

Чем больше полученная величина, тем больше величина приложенного в ходе выполнения нагрузки волевого усилия. Величины ИВН меньше единицы свидетельствуют о произвольном и преждевременном прекращении выполнения задания.

Данный метод может служить для иллюстрации развиваемых волевых усилий при удержании статического усилия, однако из описания остается неясным, каким образом следует сравнивать разных испытуемых по величине волевого усилия. Кроме того, не понятно, что, с точки зрения авторов, означает «преждевременное и произвольное прекращение выполнения задания»: испытуемый больше не может удерживать заданное усилие или не хочет? Нельзя не отметить и сложность данного метода, который требует как минимум наличие электрокардиографа и умения пользоваться им.

Экспериментальная диагностика степени развития упорства. Напомню, что упорство понимается как стремление достичь сиюминутной цели, несмотря на трудности и неудачи. Степень его развития измеряют несколькими тестами (заметим, авторы этих тестов и их последователи неправомерно полагают, что изучают настойчивость). Один из них – тест Торнтона, представляющий собой деформированный текст, в котором нарушена слитность написания слов; знаки препинания (точки, запятые) смещены и поставлены в середине предложений и слов, некоторые буквы или слова переставлены или пропущены. Задача испытуемого состоит в полном восстановлении текста. Измеряется время, за которое производится эта работа, и те трудности, с которыми сталкивается испытуемый. Оценка уровня проявления упорства выводится из трех показателей: времени, затраченного на восстановление текста (чем его больше, тем выше оценка), количества восстановленного текста (чем оно больше, тем выше оценка) и трудностей, которые преодолел испытуемый.

Однако этот тест не совсем адекватен своему назначению, так как результаты диагностики зависят от интеллектуальных возможностей испытуемых (Е. С. Махлах и И. А. Раппопорт). В связи с этим необходимо использовать такие методики, успешность выполнения которых меньше всего была бы обусловлена умственными способностями (например, решение в действительности неразрешимой задачи). Время, в течение которого испытуемый пытается решить задачу, может служить количественной мерой упорства.

С этой целью стоит использовать известные задачи Кооса. Испытуемые должны составить из кубиков модели, предъявленные на трех картинках. Две первые решаются довольно легко, на третьей же картинке предложена задача, которая не может быть решена (естественно, испытуемый не должен знать этого). Время, затраченное на решение третьей задачи, служит показателем упорства. Этой же цели служит игра «пятнадцать» (автор С. Лойд). Пятнадцать шашек с написанными на них цифрами, от 1 до 15, размещены в квадратной коробочке в беспорядке. Требуется, пользуясь для передвижения шашек только одной пустой клеточкой, разместить шашки в возрастающем порядке. В зависимости от расположения шашек есть решаемые и нерешаемые варианты.

Пока математики не доказали наличие нерешаемых вариантов, Америку и Европу охватила настоящая игорная лихорадка. Ажиотаж и упорство многих людей были поразительными. Я. И. Перельман рассказывает забавные истории о торговцах, забывавших открывать свои магазины, о почтовых чиновниках, целые ночи напролет простаивавших под уличным фонарем, отыскивая путь к решению. Никто не желал отказаться от поисков решения, так как все чувствовали уверенность в ожидающем их успехе: за решение некоторых неразрешимых задач объявлялись крупные денежные премии. Говорили, что штурманы из-за игры сажали на мель свои суда, машинисты проводили поезда мимо станций, фермеры забрасывали свои плуги.

Перельман Я. И. Живая математика. М., 1978. С. 32–33

Обязательным условием методики измерения степени проявления упорства должна быть уверенность испытуемых, что все задачи решаемы. Чтобы создать эту уверенность, сначала даются легко решаемые задачи.

Вместо заключения

В предисловии к последнему переизданию своей книги В. А. Иванников написал: «На второе издание были критические замечания» (Ильин Е. П. Психология воли. СПб., 2000). Поскольку эти замечания, на мой взгляд, связаны с недостаточно внимательным анализом текста (и здесь я как автор не снимаю с себя вины за неясность изложения), я решил добавить в книгу как приложение текст лекции, прочитанной студентам МГУ. Некоторые разъяснения я постараюсь дать в этом предисловии.

Чему нас учит история исследования воли? Главный урок, который психология никак не хочет усвоить, заключается в том, что теоретические конструкты как объяснительные гипотезы (понятия) мы очень часто принимаем за реальности и пытаемся догадаться о природе этой гипотетической реальности. Это все равно, как если бы мы до сих пор пытались открыть природу и свойства флогистона, вместо того, чтобы исследовать процесс горения (окисления) и условия, влияющие на него.

Я не понимаю, почему психология с таким упорством тратит время и силы на объяснительные понятия, которые вводились не для обозначения какой-то реальности, а для объяснения, например, определенных особенностей поведения человека. Для меня очевидно, что исследованию подлежат как раз эти особенности поведения и механизмы, его обеспечивающие, а не понятия, которыми мы пытаемся объяснить эти особенности.

Например, человек способен осуществлять поведение, желания к которому у него нет, т. е. это действие, осознанно принятое к осуществлению, но мотивационно не обеспеченное (имеющее дефицит побуждения).

Отсюда вопрос – как восполняется дефицит необходимого побуждения? Можно ссылаться на волю, на волевое усилие, на особые мотивы и т. д., но я предлагаю механизм намеренного изменения смысла действия. Так это или не так, можно проверить в эксперименте, а проверить гипотезу о волевом усилии невозможно, потому что оно есть в лучшем случае лишь наше субъективное переживание. И если гипотеза о намеренной смысловой регуляции подтвердится, то тогда понятие воли либо должно исчезнуть из науки, либо у него будут аналогичные отношения с механизмом смысловой регуляции, как у понятия гена и ДНК.

Но поскольку история проблемы воли насчитывает более двадцати веков, отказываться от этого понятия нет никакого смысла. И возникает тогда задача договора – что будем называть волей. В случае описанного выше поведения воля выступает как особенность произвольной мотивации, решающей задачу восполнения дефицита побуждения к принятому человеком действию. В других ситуациях воля будет проявляться уже не как произвольная мотивация, а по-другому [здесь и далее курсив мой. – Е. И.]. Например, в ситуации выбора равнопривлекательных мотивов воля будет проявляться как осознанный намеренный выбор одной из альтернатив. Поэтому воля не сводится ни к мотивации, ни к выбору. Можно договориться понимать под волей осознанные намеренные усилия человека по изменению смысла действий или смысла альтернатив выбора, или событий мира, или своих действий. В любом случае исследованию подлежит волевое поведение или механизмы волевой регуляции, а не понятие воли.

Кстати сказать, эмпирические исследования волевой регуляции или волевых качеств, хотя часто и клянутся в верности какой-то теории воли, заняты всегда анализом поведенческой или субъективной реальности человека, что позволяет авторам получать достоверные результаты об особенностях волевой регуляции» [2006, с. 9–11].

Прошу у читателя прощения за длинное цитирование этого предисловия В. А. Иванникова, но уже оно, помимо приведенной им в конце книги лекции, провоцирует новую с ним дискуссию. С чем я полностью согласен с автором, так это с его утверждением, что «воля не сводится ни к мотивации, ни к выбору». Это я и стараюсь доказать в своей книге. Однако в этом своем согласии я вижу разницу в моем подходе и в подходе В. А. Иванникова. С моей точки зрения, выбор из множества альтернатив включен в мотивационный процесс, поэтому воля в примерах В. А. Иванникова все равно сводится к произвольной мотивации.

Странно противопоставление В. А. Иванниковым волевой регуляции и воли: «исследованию подлежит волевое поведение или механизмы волевой регуляции, а не понятие воли». Ведь воля – это и есть волевая (сознательная и преднамеренная) регуляция (точнее – управление), а волевая регуляция является синонимом понятия «воля».

Кроме того, я не получил ответа на мой вопрос – если В. А. Иванников говорит о произвольной мотивации, то почему она произвольная, т. е. происходящая из воли. Выходит, что воля все-таки первична и существует независимо от мотивации? И если воля – это произвольная мотивация, то почему автор не говорит вместо произвольной (волевой) регуляции – «мотивационная регуляция»? Ведь для него это одно и то же.

Мне представляется, что понятие воли вовсе не должно исчезнуть, если гипотеза о намеренной смысловой регуляции подтвердится. Ведь намеренная смысловая регуляция – это один из возможных психологических механизмов изменения силы мотивов, и только.

Наконец, насчет договориться, что называть волей. Собственно, все психологические понятия – это результат «сговора» психологов обозначать те или иные реально наблюдаемые явления каким-то словом. Но от этого слова отнюдь не становятся теоретическими конструктами, а лишь обозначают то или иное явление или их совокупность. Таковыми обобщенными понятиями являются «восприятие» (в котором есть обнаружение, опознание, узнавание), «память» (запоминание, сохранение и воспроизведение), к ним же относится и понятие «воля». И эти понятия лишь обозначают тот или иной класс психических явлений, но не объясняют их, как утверждает В. А. Иванников. Поэтому я согласен с ним, что понятие «воля» само по себе не объясняет механизмы поведения человека (так как не является объяснительным понятием, как считает В. А. Иванников), а лишь указывает на их специфику. А вот эта специфика почему-то никак не попадает в его поле зрения.

Обратимся теперь к его лекции. В. А. Иванников полагает, что до сих пор ученые пытаются угадать, что такое воля, вместо того, чтобы изучать отдельные волевые проявления. Не знаю, откуда он это взял, может быть, он имеет в виду различные философские толкования воли? К психологам же это вряд ли относится. Разве можно на основании того, что это слово использовалось психологами для обозначения разных поведенческих (но произвольных!) проявлений, называть это «игрой в угадайку»?

Выделяя два вида регуляции (в моем понимании – управления поведением): непроизвольную и произвольную, В. А. Иванников задается вопросом – куда отнести волевую регуляцию? Непроизвольная регуляция характеризуется автоматичностью исполнения действий и решения различных задач. В произвольной регуляции субъект вынужден намеренно регулировать отдельные параметры действия и психических процессов. В этом, пишет В. А. Иванников, сходство произвольной и волевой регуляции, и поэтому он считает, что волевая регуляция есть разновидность произвольной регуляции. Если бы речь шла только о регулировании параметров психической деятельности (при их отклонении от нужных величин), то это соответствовало бы и моей точке зрения. Но автор ищет не только сходство между произвольной и волевой регуляцией, но и их различие. Главным отличительным признаком для него является уровень, на котором совершается регуляция.

Есть данные, пишет автор, что произвольность возникает на уровне уже природного субъекта и становится основной формой регуляции поведения на уровне социального субъекта. Поскольку волевое действие часто является поступком, который характеризует личность, а средством волевой регуляции служит изменение смысла действия (личностное образование), то В. А. Иванников относит волевую регуляцию к личностному уровню произвольной регуляции (а последняя имеет еще и индивидный уровень) – см. схему на рис. А.

Рис. А. Сектор волевой регуляции

При этом В. А. Иванников подчеркивает, что не всякая регуляция и решение на уровне личности есть волевая регуляция («Я хочу быть неволевым!»).

Исходя из вышеизложенного, автор определяет волю как высшую психическую функцию, которая, в зависимости от решаемой задачи, проявляется то как произвольная мотивация действий; то как произвольное решение человека по выбору мотива, цели и действия в ситуациях двух и более альтернатив; то как произвольная регуляция личностными средствами различных психических процессов и исполнительских действий. Специфика волевой регуляции тогда заключается в уровне регуляции (решение личности) и в использовании личностных средств регуляции.

Сделав попытку растолковать, что такое волевая регуляция, В. А. Иванников не объяснил, как он понимает произвольность (как более широкое понятие) и в чем отличие волевой регуляции от непроизвольной. А это ведь важнейшие и принципиальные вопросы в понимании сущности воли (произвольного управления). На приводимом им в своей книге рисунке (рис. Б) и непроизвольная, и произвольная регуляция включают в себя одни и те же компоненты. Спрашивается, чем же тогда они отличаются друг от друга, особенно на уровне природного и социального индивида? А ведь ответ в принципе дал еще Аристотель: произвольные действия и поступки отличаются от непроизвольных тем, что осуществляются по решению самого человека.

Другой вопрос: почему в непроизвольную регуляцию (рефлекторную?) входит личностный уровень? Если же непроизвольная регуляция не рефлекторная, тогда что же это? Объяснений в тексте этой лекции я не нашел. Не задаваясь такими вопросами, легко говорить о многочисленных и бессмысленных попытках догадаться, что такое воля [2006, с. 200].

Рис. Б

Говоря о механизме волевой регуляции, В. А. Иванников пишет: «…давайте посмотрим, что предлагалось в психологии в качестве механизма волевой регуляции. Самым известным и старинным механизмом считается волевое усилие. Утверждается, что для преодоления препятствий человек мобилизует все свои возможности и через это волевое усилие осуществляет действие. На просьбу объяснить механизм волевого усилия обычно следует вопрос: “А вы что, никогда не испытывали волевых усилий?” Действительно, мы все иногда испытываем напряжение физических сил и психическую сосредоточенность (что позволило М. Я. Басову приравнять волю к вниманию), но это феноменология, за которой должна быть работа какого-то механизма. Однако объяснения этого механизма никто не дает, и это не случайно, потому что волевое усилие есть такой же теоретический конструкт, как и сама воля, а значит, подлежит исследованию не волевое усилие, а реальный механизм восполнения дефицита возбуждения (или торможения побуждения к нежелательному действию)».

Странно это читать. Если неизвестен механизм какого-то психического явления, то нет и самого явления? Совершаемые усилия (напряжения) человека над собой, которые признает и В. А. Иванников, называются волевыми потому, что совершаются сознательно и преднамеренно, мотивированно, т. е. с участием воли. Механизм осуществления волевого усилия действительно не ясен, но разве оно совершается не по решению самого человека, заставляющего себя что-то сделать?

По В. А. Иванникову, не волевое усилие, а нравственность делает человека волевым, т. е. обладающим силой воли. Но разве не усилие воли позволяет человеку стать нравственным (честным, ответственным, осознающим свою ответственность, т. е. способным противостоять всяким соблазнам)?

К сожалению, в отношении положений, высказанных в рассматриваемой лекции В. А. Иванникова, снова имеется больше вопросов, чем ответов. Автор лишь подтвердил свою весьма спорную точку зрения на волю, изложенную уже в основной части книги.